Текст книги "Loving Longest 2 (СИ)"
Автор книги: sindefara
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 47 страниц)
– Что ты имеешь в виду?
– Я хочу сказать, что Финьо при своей безумной любви к тебе, Аракано, мог бы пойти и на какую-нибудь небольшую сделку с Врагом, – сказал Маглор.
Поскольку Аргон пока знал только, что его родные умерли, но не знал, как именно и вообще почти не представлял себе историю нолдор в Средиземье (в конце концов, все эти пять веков он проспал), то слова Маглора его обидели и расстроили, но не возмутили.
Маэдрос, напротив, побледнел от гнева так, что на его белой коже показались веснушки, которые обычно были незаметны. Он пытался подобрать в ответ Маглору хоть какие-то слова, но не мог. Что на это можно отвечать, он просто не понимал: любого – не Маглора – кто сказал бы такое, Маэдрос мог только убить на месте.
– Мы ни на какие сделки с Морготом не пошли, хотя ты, Нельо, и был у него, – продолжил Маглор, – нам стыдиться нечего, мы с ним никак не связаны.
– Вот это новости так новости, – Лалайт спустилась в прихожую и встряла в разговор. – Надо же, после того, как Келегорм заявил, что Мелькор – его владыка и торжественно выехал в Ангбанд под чёрными знамёнами, конечно, сыновья Феанора с Мелькором никак не связаны. Так скоро окажется, что и Гортаур с Мелькором никак не связан – так, на огонёк заглянул.
Маглор выронил сумку, которую держал в руках, подобрал её, при этом с него упал шарф и он со звоном уронил ящичек с набором дорожных принадлежностей, который прижимал локтем. Ложечки, ножи и ножницы разлетелись по полу.
– Ты… о чём? – спросил он Лалайт. – Какие знамёна? Келегорма же нет в живых… Ты вообще кто и что ты тут делаешь?
– Да, конечно, при том, какие тут дела творятся, мне тут просто совершенно нечего делать, – ответила Лалайт. – Твой братец-блондин, который говорил, что «не встаёт», вскочил среди ночи, пытался прирезать мою подружку Финдуилас, потом целился вот этому, безрукому, ножом в глаз. При этом он говорил, что у него всё прекрасно и что Мелькор его вылечил. При таких раскладах ему, конечно, пришлось отсюда съехать. Говорят, он ещё и дедушку родного зарезал.
– Почему это?.. – с трудом выговорил Маглор. – Я не понимаю.
– Ну, видимо, потому что иначе наследства не получишь, эльф же сам не умрёт, – объяснила Лалайт – хотя Маглор, конечно, спрашивал о другом. – Ещё говорят, у вас якобы бабушка ни с того ни с сего сама умерла. Надо бы, кстати, выяснить, от чего.
– Он действительно… действительно уехал в Ангбанд? Действительно перешёл к… нему? – спросил Маглор, обращаясь к обоим братьям. – Вы его выгнали? Вы выгнали нашего брата Тьелкормо из-за этой проклятой дряни, которая называет себя Финдуилас?
– Знаешь что… – начал Амрод.
Аргон собрался с силами, поняв, что ни Маэдрос, ни Амрод просто не в состоянии вести разговор с Маглором.
– Послушай, Кано, – сказал Аргон, обращаясь к Маглору. – Дело не в девушке и не в том, что он пытался её убить. Ты подумай вот о чём. Насколько я понял, Тьелко несколько лет лежал в постели и говорил вам, что у него не ходят ноги и он не может встать. Тем не менее, все прекрасно видели – и Нельо, и Питьо, – как он ходил, взял нож, замахнулся ножом на Нельо и мне он тоже оцарапал руку, пока я его связывал, – Аргон показал на свою руку. – Как ты это объяснишь?
Маглор обессиленно опустился на стул.
– Что вы с ним сделали? – спросил он почти беззвучно. – Где он на самом деле?..
– За ним приехал с отрядом какой-то квенди… прислужник Мелькора и забрал его с собой, – ответил Аргон. – Я раньше видел его там, у них… кажется.
– Маэглин, – тихо пояснил Амрод.
Маглор понял, что братья так и не решились рассказать Аргону историю его сестры Аредэль.
– Ах так, – воскликнул Маглор, – значит ты, Аракано, считаешь, что мы тут все связаны с Врагом, да?
– Я этого не говорил, Кано, – сказал Аргон, – это говорила эта женщина. Я никого ни в чём не обвинял.
– Ты не обвинял! Ты взялся неизвестно откуда, пробыл у Врага пятьсот лет и ты нас ни в чём не обвиняешь! А кто знает, чем заплатили твой отец и братья за то, что ты там якобы спокойно спал! – заорал Маглор. – Вы ещё смеете обвинять Тьелко… он болел… ему было больно, его больше некому было исцелить… да, это не Валинор, тут нет добрых майар и Валар, никто не бросится залечивать наши раны, мы мучаемся неделями, Тьелко – годами… Он тут лежал и умирал у меня на руках от боли, пока твой племянник убивал и насиловал!
– Кто? .. – спросил недоуменно Аргон. – Гил-Галад? .. – Имя сына Фингона он уже знал.
– Нет, сынок твоей сестры, который приезжал за Тьелко! – Маглор уже не мог остановиться.
– У неё не может… она не могла… – Аргон растерянно обернулся к Майтимо, но тот, конечно, не мог опровергнуть слова Маглора – ведь это была правда.
– Его зовут Маэглин – ведь это же он приезжал за Тьелко, он, да? – спросил Маглор. – Это он! Яблочко от яблони недалеко падает! Сын Аредэль – предатель, который погубил тысячи нолдор и синдар, в том числе и твоего среднего брата!
– Нет… нет… – Аргон потерял сознание и рухнул на пол.
Вот сейчас Майтимо действительно был готов убить Маглора.
– С меня хватит! – крикнул он и бросился на брата. – Прекрати это!
– Как ты мог отпустить Келегорма! – ответил Маглор. – Как ты мог… Он же ни в чём не виноват… Не виноват…
– Да, он не виноват. Виноват я.
В дверях, закутанный в длинный чёрный плащ с капюшоном, стоял Карантир. Рядом с ним возвышался хмурый, промокший под весенним дождём Нариэндил.
– Макалаурэ, хватит. Хватит всех обманывать. Не надо. Я приехал…
– Я же говорил тебе, чтобы ты не приезжал! – закричал Маглор. – Чтобы никогда… Нет… всё напрасно. Я не хочу… всё зря… больше не могу… я хочу умереть, вы мне не даёте…
Маглор схватил нож из дорожного набора и попытался воткнуть его себе в шею. Майтимо бросился на него, выкрутил ему руку и бросил на пол; тот вскрикнул, дёрнулся и полоснул ножом по руке старшего.
– Да будь ты проклят! – закричал Майтимо.
– Эй-эй, потише, – Лалайт схватила Майтимо за плечи. – Потише, Нельяфинвэ. Эльфом больше, эльфом меньше…
Майтимо подумал, что он сошёл с ума окончательно.
Потому что через секунду его держали уже не мягкие девичьи ручки, а уже знакомые ему стальные, будто лишённые плоти, длинные пальцы Гортаура.
====== Глава 22. Первый вопрос ======
Д ю Ш а р и о, виконт, Ангел Дорофеевич, французский выходец. Любил рядиться в женское платье и лакомился лягушками. По рассмотрении, оказался девицею. Выслан в 1821 году за границу.
М. Салтыков-Щедрин. История одного города
– Да ладно вам, – Гортаур, всё ещё одетый в платье «Лалайт», уселся на диван. На этот раз платье было салатно-зелёным, с длинным кружевным воротником – правда, сейчас подол платья был у него лишь чуть ниже колен. – В толк не возьму, чего вы все так удивились?
– Так это всё время был ты, Майрон? – возмущённо спросила Финдуилас.
– Как тебе не стыдно! – воскликнул Маэдрос.
– А почему это мне должно быть стыдно? – пожал плечами Саурон. – Во-первых, нужно всё попробовать, а во-вторых, это прекрасная маскировка. Женщин-эдайн мало кто принимает всерьёз – особенно их мужчины. Ну представьте себе: суровый такой командир приходит в казарму, ни с кем не разговаривает, никому ничего не рассказывает, а потом заваливается в постель к девице и говорит: «А кстати, чтобы попасть в крепость, минуя ворота, надо отодвинуть камень под мостом, пройти по подземному ходу, а потом постучать по чёрному камню внизу четыре раза – ну да ладно, ты всё равно, дура, не поймёшь». И вы просто не можете представить себе, какая дрянь часто вылезает из людей в присутствии женщин. Бывает, что и не из людей – тоже. Сразу видно, кто чего стоит, – он оглянул присутствующих, остановив взгляд на Маэдросе. – Вы, кстати, с этой точки зрения выглядите не так уж плохо.
– А зачем ты говорил, что у тебя была сестричка? – спросил уныло Келебримбор.
– Турин же говорил, и его все жалели, – пожал плечами Саурон. – Почему мне нельзя?
– Хватит с нас, – Маглор в ярости прикусил губу до крови. – Убирайся отсюда…
– Макалаурэ, – сказал Саурон, поудобнее устраиваясь на диване и накидывая платок Финдуилас, – я понимаю твоё недовольство. Но сейчас мне хотелось бы поговорить с вами совсем о другом, а именно об убийстве Финвэ, потому что, должен признаться, этот вопрос меня действительно волнует…
– Это тебя не касается, – сказал Маглор. – Убирайся и забери своих кукол, – и он показал на Финдуилас и Аргона, который всё ещё был без сознания.
– Моих кукол, мой милый менестрель, ты пока ещё не видел, – ответил Маглору с иронией Гортаур, – а как увидишь, будет поздно. Ваше счастье, что я слишком сильно люблю некоторых своих кукол и не могу с ними расстаться. Некоторые айну моложе других, знаете ли. Что до Финдуилас, то я могу, если возникнут действительно серьёзные сомнения, которые могут касаться её жизни и благосостояния, предъявить по крайней мере двух надёжных свидетелей, которым вы сможете поверить: они подтвердят, что она действительно переродившаяся дочь Ородрета. Что касается Аракано… Я получил его тело через несколько часов после гибели и смог отчасти реконструировать повреждённый участок мозга; мне удалось призвать и его душу – думаю, потому что его родные, особенно Фингон, слишком отчаянно умоляли его вернуться к жизни. Пользы в этом особой, конечно, не было, – он только открывал и закрывал глаза, но, по крайней мере, тело не разлагалось, и то хорошо.
– И ты управлял им? Как? – спросил Маэдрос. – Ты можешь делать это и сейчас?
– Конечно, могу, – Саурон усмехнулся и снял с плеч платок. – Аракано, милый, ты не можешь повесить мой плащ вон туда, пожалуйста? Я так устал…
Аргон тут же открыл глаза, быстро встал и потянулся к Гортауру, потом замер и отшатнулся; почти то же самое произошло и с остальными – всё дёрнулись и через мгновение замерли на месте.
Это была больше, чем просто имитация голоса Финголфина: паузы, дыхание, тон – всё было так, как будто эти слова исходили из его лёгких, из его сознания.
Аргон отвернулся, пряча лицо в ладонях – потом бросился к двери, но наткнулся там на Карантира, который, сейчас, кажется, впервые осознал, что здесь находится Аргон. Аргон обнял его и спрятал лицо у него на плече.
– Значит, ты просто обращался к нему голосом Нолофинвэ? – спокойно спросил Маэдрос.
– Да, – ответил Саурон. – Я стал пробовать делать это сравнительно недавно и обнаружил, что он реагирует на голос отца, иногда даёт на произнесённые этим голосом вопросы осмысленные ответы и даже сам иногда пытается ему что-то сказать. Вообще в последние месяцы всё пошло значительно быстрее, и я думаю, что знакомые лица и речь привели его в себя окончательно.
– И что ты будешь делать дальше? – так же спокойно сказал Маэдрос.
– Не знаю, – ответил Саурон. – Если Финдуилас мне определённо больше не нужна, то Аракано… давайте будем считать, что пока я вам его одолжил.
– Так не пойдёт, – сказал Маэдрос. – Я не согласен на то, чтобы ты отпускал его на таких условиях.
– Не тебе диктовать мне условия, – сказал Саурон уже полностью своим, жестким и бесстрастным голосом. – Маглор сейчас пищал что-то про то, что семья Аракано мне чем-то заплатила за его жизнь. Нет, мои милые, я сделал это совершенно бесплатно, просто потому, что мне нравится копаться в мозгах детей Илуватара с помощью как инструментов, так и своего сознания. Ведь это же интересно, как в таком вот тёпленьком комке чего-то похожего на гнилое дерево помещаются слова, образы и даже немного разума. И это иногда – к сожалению – практически вне зависимости от того, что при этом происходит с остальным телом. А вот заглянуть в чужой мозг иногда бывает трудновато. Вот, например, ты, Нельяфинвэ, знаешь, почему твой брат перешёл к Мелькору?
Маэдрос молча положил на стол серебряный фруктовый нож и взглянул на Гортаура.
– Это же папин нож! – воскликнул Келебримбор и потянулся, чтобы взять его; Маэдрос придвинул нож к себе.
Заметив недоумение на лице старших, Келебримбор поспешно пояснил:
– Это папин нож, он сделал рукоятку и ножны. Нож всё время у него был, он его привёз из Амана. Папа подарил его дяде Туркафинвэ того, как их изгнали из Нарготронда – ну просто чтобы он не расстраивался, они оба любили эту вещь.
– Так ты знаешь, что это нож из Форменоса? – спросил Майтимо.
– Да, конечно, – ответил Келебримбор. – Папа с дядей ездили туда собрать вещи, буквально на несколько часов, когда уже было решено, что все уходят. Тогда папа его взял на память…
– Мы подумали, что этим ножом Келегорм убил Финвэ, – сказал Амрод.
– Подождите! – подал голос Аргон. – Вы все тогда приехали из Форменоса и сказали, что Финвэ погиб в бою с Морготом, что вы нашли его искорёженный и перегнутый меч и что у него была раздроблена голова… Откуда вдруг взялся нож?
– Сейчас понятно, что Финвэ явно был убит кем-то из его родных, и я хотел бы понять, как, кем и почему, – сказал Саурон. – Мне кажется, что, подумав, вы сами сможете назвать несколько причин, по которым мне это должно быть интересно. У меня есть вероятные ответы на каждый из этих трёх вопросов: я практически точно знаю – как; есть вероятное предположение – кем, и есть несколько предположений – почему. Но ответа на все три вопроса сразу у меня нет. Полагаю, очевидно, что здесь наши интересы отчасти совпадают. Если с вашей помощью я получу ответы на свои вопросы, то, возможно, оставлю вас в покое, – и он выразительно посмотрел на Аргона. – Я готов даже сообщить вам кое-что из того, что на данный момент известно и понятно мне.
– Я согласен, – ответил Маэдрос. – Говори.
– Давайте обобщим факты. – сказал Саурон. – Во-первых: одна эллет побеседовала, как ни странно, с Унголиантой, когда та ненадолго приняла облик эльфийки. Унголианта сказала, что когда она и Мелькор прибыли в Форменос, Финвэ был уже мёртв, у него уже была разбита голова, а на шее был небольшой порез. Голова у него была разбита ларцом от Сильмариллов. Он был одет в длинную рубашку со своим гербом и в длинную кольчугу с гербом Феанора. На этот момент над входом в сокровищницу горел свет, а на полке стоял чей-то зажжённый фонарь. Во-вторых: поскольку за последнее время в плену у нас оказалось много нолдор, мне не составило труда выяснить, что ларец, в котором на данный момент хранятся Сильмариллы в Ангбанде, не является тем ларцом, который изначально сделал для них Феанор. Тот ларец был разбит, скорее всего – в момент убийства. Потом от ларца отделили замок. Этот замок почему-то оказался в семье Финголфина, скорее всего, у Фингона; потом Тургон передал его тебе, Келебримбор, и ты принёс его сюда. В-третьих, все вы и так знаете, что кто-то из вас писал за Финвэ письма родственникам в Тирионе, и что кто-то – скорее всего, Фингон – приезжал за письмом в самый день гибели Финвэ. У меня вопрос: почему вы вообще решили, что этот нож был орудием убийства, как только его увидели и что в убийстве виновен Келегорм?
Майтимо задумался.
– Конечно, Келегорм носил дедушкину кольчугу… Но самое главное – если под кольчугой Финвэ был в длинной рубашке с гербом, скорее всего, он не успел переодеться после завтрака, – сказал Майтимо. – Оружие хранилось только в отцовской половине дома. За завтраком дедушка пользовался только этим ножом. Если кто-то…
– Перестаньте! – воскликнул Маглор. – Майтимо, пожалуйста, давай всё это прекратим. Я же уже признался. Зачем…
– Кано, не надо, – сказал Карантир. – Да, я решил никого из вас больше не видеть, но когда Нариэндил сказал мне, что ты хочешь погубить себя, я…
– Нариэндил, как, ну как ты смел так поступить?! Зачем ты привёз Морьо? – Нариэндил молчал. – Я же тебя просил… Понятно же, что ни Келегорм, ни Куруфин не могли знать, что это за нож… Это я отмыл кровь с ножа… я положил его обратно на обеденный стол…
– И ударил Финвэ этим ножом тоже ты? – спросил Саурон.
Все молчали.
– Бедные вы, бедные испуганные крошки, – сказал насмешливо Саурон. – Ну раз прямо и откровенно у нас с вами ничего не получается, давайте я расскажу вам сказочку. Милую сказочку про светлый Аман. Итак, один милый, красивый и на тот момент совершенно невинный эльфик поехал навестить своего доброго дедушку…
====== Глава 23. Балкон ======
The end of man is knowledge, but there is one thing he can’t know. He can’t know whether knowledge will save him or kill him. He will be killed, all right, but he can’t know whether he is killed because of the knowledge which he has got or because of the knowledge which he hasn’t got and which if he had it, would save him.
Robert Penn Warren. All the King’s Men
Цель человека – знание, но одного он не может узнать: он не может узнать, спасет его знание или погубит. Он погибнет – будьте уверены, – но так и не узнает, что его погубило: знание, которым он овладел, или то, которое от него ускользнуло и спасло бы его, если бы он овладел им.
Роберт Пенн Уоррен. Вся королевская рать
Час смешения света прошёл. Сияние Лаурелин с трудом пробивалось сквозь туман и серые облака. Финдекано провёл ладонью по волосам, почувствовав мельчайшие капельки дождевой мороси.
Он не мог понять, почему ему так грустно и тревожно. Да, он забыл, что сегодня день зачатия Морьо, и не захватил для него никакого подарка. Морьо обидится. Но ведь это может сделать и Аракано в следующий раз. К тому же Финвэ наверняка ему что-то подарит.
Фингон, как всегда, с теплотой подумал о дедушке. Все эти годы, которые сыновья Феанора провели на севере, в Форменосе, Финвэ каждое утро оставлял у двери комнаты каждого из внуков что-нибудь приятное и вкусное – яблоки, печенье, пирожки, как будто они были маленькими детьми. А тому, у кого был день зачатия, полагалась большая ваза с самыми большими яблоками и с подарком.
Он соскочил с коня, привязал его в знакомом месте, у трёх высоких дубов и пошёл пешком. У дороги стоял Майтимо. В последний раз Фингон встречался с ним три месяца назад: Тургону в его новом хозяйстве была нужна помощь старшего брата, и за письмами ездил Аргон. В дороге Фингон думал, как подойдет к нему, поздоровается, возьмёт за руку и они пойдут к дому вместе. Ведь сейчас не от кого прятаться – дядя Феанор ещё накануне уехал на праздник.
Майтимо сложил руки на груди и смотрел туда, откуда должен был приехать он, Фингон. От того, что они так давно не виделись, Фингон с каким-то особенным отчаянием осознал, что они не вместе, что единственное существо, которое он может любить, никогда не будет рядом с ним. Сознание ужасной неправильности того, что им приходится расставаться так надолго, того, что потом разлука может стать ещё длиннее, стало невыносимым.
И он испугался. Он подумал, что сейчас может просто не выдержать этой встречи и сделать что-нибудь безумное. «Потом, – подумал Фингон. – Потом. Потом, когда я заберу письмо. У нас будет время поговорить. Он меня проводит…»
Фингон поспешил к дому, обойдя дорогу по боковой тропке. С той стороны, где находились покои Финвэ, Форменос почти ничем не напоминал крепость; Феанор, говорили, не хотел, чтобы его отец чувствовал себя, как в тюрьме. Стена была не слишком высокой; за ней был склон, поросший мелкими деревцами полудикой вишни, корявыми от ветра яблоньками и колючими зарослями ежевики. С балкона в любимой комнате Финвэ открывался великолепный вид на этот густой северный сад. В саду под большой яблоней стоял для него стол и скамейка; за этим столом он иногда обедал и под руководством Майтимо в последнее время начал учиться читать и писать.
Фингон легко перебрался через стену; проверил, не расстегнулась ли сумка для писем и пошёл к дому. Он хотел было подать деду условный знак, постучав по большому дереву под балконом или бросив в окно камушек. Но серая тишина этого дня как-то странно подействовала на него. Фингон замер у маленького фонтана под балконом. Можно было зайти в дом через небольшую дверь в сад, но, прислушавшись, Фингон услышал чьи-то шаги в доме на первом этаже. Он решил забраться на балкон, как уже много раз это делал, по стене и ползучим веткам дикого винограда; если дедушка один – это будет для него сюрприз, если нет – можно и подождать.
Фингон заглянул через стекло балконной двери; Финвэ сидел за столом и чистил яблоко. Он уже закончил завтракать, но всё ещё был одет в длинный халат, и его пышные волнистые волосы были распущены. Финвэ был очень пунктуален; посмотрев на водяные часы на полке буфета, Фингон понял, что до конца завтрака осталось ещё около четверти часа: пока не придёт время, он не встанет из-за стола.
Фингона снова поразило его собственное сходство с дедом: сейчас, прижимаясь лбом к стеклу, он мог бы подумать, что видит в стекле своё отражение – только у него самого волосы были почти прямыми; конечно, если расплести тугие косы, они становились такими же волнистыми, как у Финвэ, но ненадолго.
Фингон уже протянул руку, чтобы толкнуть дверь; она даже чуть приоткрылась, но он не успел ничего сказать деду – тот обернулся к двери в столовую и сказал:
– Доброе утро! Ты уже вернулся с охоты? Сейчас ещё так рано… Ты можешь со мной позавтракать. Конечно, сейчас уже не время, но раз у тебя сегодня праздник, я бы хотел побыть с тобой.
– Да, я вернулся, – сказал Карантир. Он подошёл к столу, но не сел; выглядел он как-то странно; Фингон увидел, что у него дрожат руки. Он не мог понять, чем Карантир так расстроен – может быть, Финвэ тоже забыл о его дне зачатия? – У меня болит голова.
– Ты, наверное, очень много читаешь, как и Атаринкэ, – сказал с мягким упрёком Финвэ. – Это ведь очень трудно. Сидишь допоздна при коптящем светильнике. А потом вы рано встаёте. Даже ничего не ели утром. Так нельзя. Вам же на самом деле не нужно на охоту – это ведь просто развлечение. Можно было бы ещё поспать.
– Ты же сам говоришь, что охота – мужское дело, – ответил Карантир. – Я столько раз это слышал.
– Да, но так было, когда мы жили в Эндорэ – нашей семье было бы нечего есть, если бы мы не охотились, – возразил Финвэ. – Мы с отцом, как мужчины…
– Вы как мужчины, да? – сказал Карантир. – Вы, как мужчины? Ты и твой отец?..
– Да, конечно, – сказал, улыбаясь, Финвэ; он разрезал ещё одно яблоко, вырезал сердцевину и протянул половинку Карантиру. – Тебе понравился твой подарок? … Морьо?..
Карантир ничего не ответил. Он взял яблоко.
– Сейчас время совсем другое, – продолжил Финвэ, – и хотя ты и твои братья тоже мужчины, вы уже не должны…
Карантир швырнул яблоко об стол. Оно покатилось, крутясь, по столешнице и упало на пол. Юноша дёрнулся, чтобы подобрать его, но как-то осёкся, сжался; он болезненно сжал пальцы и сказал:
– Не обязаны? Не обязаны, да? Я всё время обязан… всё время… потому что я тоже Финвэ… Всё из-за тебя – из-за тебя я должен быть очередным Финвэ… четвёртым, пятым, какая разница… Кому какое дело?! – закричал Карантир. – Кому какое дело?! Кому какое дело, что я не мужчина?
– Морьо… – Финвэ встал из-за стола и хотел пойти ему навстречу; он всё-таки по привычке посмотрел на водяные часы: завтрак уже почти закончился.
– Ты ведь на самом деле знаешь, что я девушка?! Ты же знаешь, да? Ты же это прекрасно знаешь? Зачем ты мне всё это говоришь? Ты же знаешь, что мне приходится жить в чужой одежде, да что там – в чужом теле, раз отцу нужен ещё один сын? Ещё один Финвэ?!
Фингон схватился рукой за горло. Ему не хватало воздуха.
Да, он и сам должен был понять; должен был – отдельные слова, намёки; шутки, вскользь брошенные фразы…
– Морьо, о чём ты говоришь? Как… не может быть… – Финвэ положил нож на край стола; он хотел протянуть Карантиру руку, коснуться его, – но замер, боясь ещё больше его разозлить. – Пожалуйста… твой отец мне не рассказывал. Я ничего не понимаю.
Карантир недоверчиво посмотрел на Финвэ.
– Тебе рассказать? У дяди Ноло как раз родилась Аредэль – она ведь на несколько недель старше меня. Его четвёртый ребёнок. Дочь. А мать ждала пятого. Меня. Отец был так уверен, что будет сын; он хотел сына, ещё одного Финвэ… наверно, думал, что уж теперь ты его будешь любить больше, чем дядю Ноло… Вот и всё.
В дождливое, но тёплое утро, когда родился Карантир, Феанор появился на пороге дома младшего брата. Нолофинвэ спросил, как Нерданэль, спросил – «а как твой сын?». Во время беременности жены Феанор не раз говорил о будущем ребёнке, как о мальчике, который должен был быть уже седьмым Финвэ в семье.
И Феанор ответил: «Мой сын?.. Сын… да, мой сын тоже чувствует себя прекрасно».
– А что же твоя мама? – потерянно спросил Финвэ.
– Мать знает, конечно, но мы с ней никогда об этом не говорили. Кроме Макалаурэ, меня никто не любит… Отец попросил его следить за тем, чтобы никто ничего не узнал… он меня вырастил… Вы все меня ненавидите. И ты меня ненавидишь. Я же знаю.
– Морьо… прости меня… нас… – Финвэ, наконец, осмелился протянуть руку и коснуться волос Карантира. – Прости… Я тебя очень люблю. Очень. Почему ты говоришь, что тебя все ненавидят? Я тебя люблю. Майтимо любит. Близнецы очень любят тебя. И Ноло, и Анайрэ, и Финьо тебя любят, я знаю, а Аракано тебя просто обожает. А твой отец просто сначала говорит, а потом думает – он может в раздражении наговорить такого, что потом даже не может вспомнить, что сказал, и сам об этом очень жалеет. Меня радует, что ты девочка, Морьо – у меня ведь была сестра, я её очень любил…
– Да?! – Карантир топнул ногой. – Да? А кто подбрасывал мне в постель женские вещи? Иголки? Нитки? Женские чулки? Ленты? Кто? Кто подложил мне под подушку окровавленную тряпку, когда я гостил у дяди Ноло? За что?! У меня ведь даже нет обычных женских дел… Отец стал давать мне какое-то питьё, когда это началось…
– Что за чушь, – выдохнул Финвэ, – это же очень вредно… может привести даже к смерти… Как это можно?! Пусть только он вернётся…
– Да, конечно! – Карантир расхохотался. – Пусть он вернётся! Пусть! Ты ведь ждёшь не дождёшься, правда? Это же вы нас заставляете быть мужчинами! Ты ведь буквально на днях раздевался перед моим отцом донага в его мастерской! Я это видел! Я всё видел; я ещё в Тирионе видел, чем вы занимаетесь… ну что же, Куруфинвэ добился, чтобы ты его любил больше, чем Нолофинвэ, и я прекрасно видел, как именно!
У Фингона подкосились ноги; он сел на пол балкона; он больше не видел их, но перед глазами по-прежнему стояло осунувшееся, болезненно покрасневшее лицо Финвэ, с которым он слушал обвинения Карантира.
– Морьо… – выговорил тот с трудом, – ты всё не так понял… твой отец просто хотел сделать моё изображение; показать, что он умеет делать скульптуры не хуже, чем твоя мать, он просто просил меня позировать… просто… я уверен, что он всё сможет тебе объяснить, когда приедет…
– Отец может объяснить что угодно! – сказал Карантир. – Но за что ты меня так! Отец же уехал вчера днём. Вчера днём! А ты так надо мной издеваешься – при том, что вы с отцом себя так ведёте! За что, что я тебе сделал?! – Карантир начал безудержно рыдать.
– Я ничем не хотел тебя обидеть, – сказал Финвэ. – Ничем, Морьо. Ничем и никогда. Я тебя люблю. Морьо, пожалуйста. Живи, как хочешь. Отец тебе ничем не помешает. Если хочешь, я уеду куда-нибудь вдвоём с тобой, и прослежу за тем, чтобы никто никогда не обижал тебя.
– Прекрати! – от голоса Карантира задрожали стёкла. – Ты… ты… ты меня… ты мне… у меня сегодня… ты принёс мне яблоки… шарфик… пирог… и под пирогом была окровавленная тряпка! Кто это мог сделать, кроме тебя! Это был твой подарок! Твой!
– Морьо… Я тебе клянусь… – сказал Финвэ.
Фингон встал – встал, чтобы увидеть то, что происходило в комнате, потому, что ему показалось, что Финвэ, говоря таким голосом, должен встать на колени. Но нет – он по-прежнему стоял лицом к лицу с Карантиром.
– Это ты! … Ты! – Карантир был в таком состоянии, что просто ничего не мог услышать.
– Морьо… пожалуйста… Я не мог с тобой так поступить. Я никому не разрешу тебя дразнить. Я Ноло об этом попрошу, он же король. Я люблю тебя как внука, как внучку, как самое дорогое дитя. Я дам тебе другое имя – девичье, если хочешь. Пожалуйста, живи как девушка. Пожалуйста. Ты ведь тогда станешь поспокойнее…
Последнего слова Финвэ произносить не следовало.
Карантир схватил со стола фруктовый нож и с размаху ударил Финвэ.
Тот упал.
Карантир упал на колени, продолжая рыдать. Из-за стола Фингон больше не видел его – только слышал глухие всхлипывания.
Фингон должен был быть в ужасе прежде всего от того, что Морьо поднял руку на дедушку – но и по жуткому выражению лица Морьо, и по тому как он рыдал, Фингон осознал, что случилось самое страшное, то, чего так давно, целые столетия не бывало в Амане – Финвэ умер; с ним случилось то же, что с его женой Мириэль, бабушкой Майтимо и Морьо, матерью Феанора.
«Его теперь положат рядом с ней, – подумал Фингон, вспомнив, как лежит тело Мириэль в садах Лориэна. – Но как же его положат, Морьо же разрезал его ножом, как же он будет там лежать порезанный? Из него будет течь кровь?».
Он не знал, сколько прошло времени, когда в комнату вбежал Маглор.
– Морьо?! Морьо?! Ты… ты… ты…
– Да, – выдохнул Карантир. – Да. Я опять.
– Что?.. Почему? Тебе не надо было возвращаться домой… как же я упустил тебя…
– Подарок, – сказал Морьо. – Там была тряпка. Там была опять тряпка. Тряпка с… кровью. Под пирогом и под яблоками. Сегодня утром.
– Нет… – простонал Маглор. – Нет… – Фингон увидел, как они встают, как Маглор судорожно обнимает младшего брата.
– Дедушка умер, – потерянно сказал Карантир. – Его больше нет. Меня теперь за это тоже умертвят. Убивать других квенди нельзя, – он уткнулся лицом в одежду брата. – Теперь все узнают, что я девушка. Меня разденут, чтобы посмотреть, а потом убьют. Кано, как меня убьют, ты не знаешь? Кано, пожалуйста. Мне так страшно. Тоже ножом? Мне кажется, дедушке не было больно – ножом. А кто меня убьёт? А если он меня убьёт, то его тоже убьют, потому что он тогда будет убийцей? А кто это сделает? Получается, мы тогда все убьём друг друга, да? И тогда последнему придётся убить себя? Но ведь это же будет очень больно, правда, Кано? Последнему же будет больно? Наверно, нельзя себя убить не больно, а то не поймёшь, убил себя совсем или нет? Может, ты меня убьёшь?.. Это же можно, да?
В глазах Маглора был невыразимый ужас.
– Нет, нет, не бойся, крошка, – наконец, сказал он. – Крошка Морьо. Тебя никто не убьёт. Никто ничего не узнает. Пожалуйста, не бойся. Это я во всём виноват. Я тебя спасу. Я сейчас всё сделаю, – он наклонился; Фингон увидел, что он снял с пояса Финвэ связку ключей. – Мы сейчас откроем сокровищницу и отнесём его туда. Как будто пришёл Мелькор и убил его. Мелькор же так хотел попасть в Форменос. Хотел отцовские Сильмариллы.
– Разве Мелькор может убить? – спросил Морьо. – Так не бывает. Валар никого не убивают…
– Неправда, убивают, – возразил Маглор. – Убивают, когда хотят.
