Текст книги "Loving Longest 2 (СИ)"
Автор книги: sindefara
сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 47 страниц)
– Может быть, – выдохнул Майтимо, – Гортаур изменил их форму, когда вставлял в корону? Он сейчас говорил, что они казались ему мягкими – но… но я не понимаю, как такое могло быть. Оболочка всегда была твёрдой, как камень: мне кажется, отцу было очень трудно придать ей такую форму.
– Гортаур же майа, а не дитя Илуватара, – Пенлод пожал плечами. – Он воспринимает вещество не так, как мы. То, что для нас камень, для него может быть мягким, как наша плоть. Насчёт двух остальных я не знаю: чтобы увидеть, как они выглядят с обратной стороны, их нужно было бы вынуть из короны, а я этого сделать, конечно, не мог. Я не исключаю, что ему удалось как-то сжать или сдавить их: мне, честно говоря, те два камня вблизи показались более яркими, чем те, что я помню в руках Феанора. Но Майтимо, я тебя прошу об одном: прежде, чем предпринимать что-то ещё ради исполнения вашей Клятвы вернуть Сильмариллы, хотя бы убедись, что это не подделка.
– Не тебе судить об этом, Пенлод, – сказал Майтимо, слепо глядя в расстилавшуюся перед ним тьму, где он не различал уже ничего – ни стены, не деревьев, ни земли. – Ладно, прости. Хочешь, зайдём к нам: Маглор будет очень рад тебя видеть.
Вернувшись с Пенлодом наверх, Майтимо обнаружил, что все родственники собрались в гостиной второго этажа, выходившей на лестницу. Никто не осмелился прямо осудить Гил-Галада за этот обыск, но Маглор и Амрод были явно оскорблены тем, что их подозревают в чём-то подобном.
– Бедный Арголдо, – сказал Аракано. – Как мне его жалко. Сначала узнать, что отца больше нет, потом такое…
– Может быть, Гватрен лжёт? – сказал Гвайрен. – Я бы…
– Нет, Гвайрен, – вздохнула Финдуилас. – Это не ложь. Телеммайтэ действительно мёртв. Я могу это подтвердить – я его там видела. Мне жаль…
– Пенлод! Пенлод, ты! – воскликнул Маглор, бросаясь к нему.
– Ты вернулся из плена! – Аргон крепко обнял Пенолда. – Майтимо, а ты что-то не очень рад?
– Мы уже встречались раньше, – пояснил старший сын Феанора. – Я просто не хотел пока тебе говорить. Случая не было.
Майтимо сразу вспомнил свой разговор с Тургоном и Пенлодом и тот день, когда Аракано рассказал ему о том, как кто-то во время перехода через льды Хэлькараксэ погубил его, заставив обрушиться ледяную глыбу, на которой он стоял. Майтимо искоса поглядел на Луинэтти: ведь она тоже там была и она так явно намекнула ему, что ей что-то известно…
– Пенлод, а что это у тебя за книга? – поинтересовался Маглор.
– А, это словарь квенья, я взял его с собой из Ангбанда, – пояснил Пенлод. – Имени автора на ней нет.
Маглор стал жадно листать словарь.
– Как интересно! Пенлод, а у тебя есть первая часть? Здесь только с буквы ng. Какая необыкновенная книга! Майтимо, ты только посмотри!
Маглор протянул ему книгу.
Майтимо раскрыл её и прочёл:
«Vanda – клятва.
Клятву можно определить, во-первых, как обещание, которое должно быть выполнено вне зависимости от обстоятельств, во-вторых, как обещание, данное в присутствии свидетелей и (или) имеющее поручителей, то есть особ, которые должны проследить за его исполнением и в случае неисполнения силою вынудить давших клятву исполнить её (у некоторых племён аданов – ценою жизни).
Осмысленно ли данное понятие? Вопрос спорный, ибо обстоятельства могут измениться таким образом, что сделают клятву неисполнимой, как и поручители могут впоследствии найти дальнейшее исполнение клятвы бессмысленным или идущим вопреки их собственной чести.
Среди носителей языка квенья наиболее известной считается клятва, данная Феанором, сыном Финвэ и его детьми, вернуть принадлежавшие Феанору камни-Сильмариллы, отняв их у того, кто будет их „хранить, спрячет, как клад, возьмёт в руку, найдя, у себя оставит или же отбросит прочь“ и убив его.
Клятва Феанора служит прекрасным примером бессмысленности понятия vanda. Данная клятва, в том виде, в котором она известна нам, не предусматривает никаких исключений для приносивших её. Один из детей Феанора или же сам Феанор в случае, если бы в его руки попал Сильмарилл после принесения клятвы, должен рассматриваться, и как субъект (тот, кто обязуется исполнить), и как объект клятвы (тот, в отношении кого она должна быть исполнена), то есть, как: взявший его в руку, хранящий, прячущий. Последствия клятвы будут касаться его и в том случае, если он возьмёт Сильмарилл хотя бы на мгновение, а потом отбросит прочь или зароет в землю. Поскольку камней три, а приносивших клятву было восемь, то неизбежно окажется, что те трое, у кого они окажутся, будут объектами клятвы для остальных, и даже в том случае, если бы детей Феанора осталось двое, и у каждого оказалось бы по одному либо по два камня, то они были бы объектами клятвы друг для друга…»
– Не слишком полезная вещь, думаю, – сказал Майтимо, закрывая словарь осторожно, как будто бы он мог обжечь ему пальцы.
– Майтимо, ты совсем не ценишь книги! – воскликнул Маглор.
Майтимо втайне любил сентиментальные стихи и баллады. В последнее время он часто слушал длинные любовные истории сказителей-аданов: Майтимо притворялся, что ему всё это безразлично, и сказители просто развлекают дружинников, но на самом деле у него замирало сердце, когда они повествовали про тайные встречи, поцелуи и отчаянные последние свидания перед битвой. Ему казались полезными трактаты про растения, металлы и драгоценные камни, но книги по теории языка и литературы он считал совершенно ненужными – а у Маглора их было много, и когда они потеряли Химринг, почти все они пропали. Неудивительно, что брат так вцепился в этот словарь.
– Сомнительная книга, – сказал Майтимо. – Она пришла из Ангбанда, и мы даже не знаем, кто написал её.
– Из того, что говорил Гортаур, – заметил Пенлод, – я понял, что автор её попал в плен и погиб там, но он не сказал имя…
– Ах, Пенлод, ну ты же вроде учился в школе Румиля! – фыркнул Маглор. – И не знаешь. Ведь это же так просто! – Он раскрыл последнюю страницу словаря и показал написанную мелкими буквами фразу: – Видишь?
Quen uo ethentava, namo namuva – alyava rava
«Кто-то пусть осудит тех, кто читает это вместе; блажен будет тот, кто на воле».
– Я как-то этой фразы не заметила, – сказала Финдуилас. – Наверно, её потом добавили. Это как-то обидно – почему осуждать тех, кто читал? Я ведь тоже читала словарь! Ведь это я переписала этот второй том потому, что Саурон хотел иметь два экземпляра! Он правда интересный…
– Финдуилас, ты забыла, что в нашем языке глагол ethenta употребляется в тех случаях, когда мы читаем книгу вслух, – сказал Маглор учительским тоном. – Если мы читаем про себя, мы употребляем глагол tengwa. Я думаю, что автор не имел в виду оскорбить всех читателей: просто, учитывая обстоятельства написания книги, он выразил сомнения в том, что в плену у Врага следует читать эту книгу вслух, и, таким образом, обучать приспешников Моргота нашему языку. Тем более, что он говорит о том, что счастлив тот, кто на свободе. Может быть, он писал эту книгу не один… Хотя имя тут одно.
– Имя? – переспросил Майтимо.
– Первые буквы слов, Майтимо, – ну как тебе не стыдно, ведь это наш отец придумал этот приём! Quen Uo Ethentava, Namo Namuva – Alyava Rava: получается Quennar. Так звали автора.
– А я, дурак, не догадался, – зло, сквозь сжатые зубы проговорил Пенлод.
– Квеннар? – спросил Куруфин. – Кажется, это автор «Анналов Амана» и «Исчисления лет»? Его ведь так и называли – Квеннар-и-Онотимо, Квеннар Исчислитель? Я думал, он остался в Амане…
– Этого не могло быть, Курво, – подал голос Карантир. – В «Исчислении лет» пересчитываются годы Деревьев и годы Солнца, а это могло быть написано только после того, как мы покинули Аман. Я не очень понимаю, как такое сочинение могло попасть из Амана сюда, в Средиземье, а ведь этот трактат есть во всех нолдорских библиотеках. Он был написан здесь. А вот «Анналов Амана», написанных Квеннаром, я здесь нигде не видел, хотя я, конечно, их читал.
– Я не читал, – сказал Майтимо.
– Зря, – покачал головой Карантир. – Там очень много интересного о сотворении Деревьев и о многом другом, чего нет в других книгах – в том числе в поэме о Деревьях этой пучеглазой ваньярской идиотки Элеммирэ.
Гвайрен рассмеялся, прикрывая рот рукой, а за ним и Аргон.
– Я не знал этого Квеннара, – сказал Куруфин. – Не помню такого. А ты, Майтимо?
– Думаю, нет, – пожал плечами Маэдрос. Амрод и Маглор тоже ответили отрицательно.
– Я его знал, – сухо сказал Пенлод, – и я был первым, кто переписал «Исчисление лет». Пенголод тогда ещё был ребёнком. Квеннар Исчислитель погиб в Битве Бессчётных слёз на моих глазах. По крайней мере, я так считал.
– Ну, положим, я тоже его знал, – сказал Карантир. – Так и не смог уговорить его переписать для меня «Анналы Амана» в их изначальном виде.
– О, может, я его уговорю? – тихонько сказала за спиной у Майтимо Лалайт; они с Маэглином сидели на площадке ведущей на третий этаж лестницы. Их до сих пор никто не замечал.
– А мне он у нас в Гондолине с неделю вбивал в голову про исчисление лет и про то, когда там родился Финвэ и как эльфы добирались из Средиземья в Валинор, – вздохнул Маэглин. – Я так ничего и не понял – только запомнил про то, как во время этого самого похода одна женщина разбилась в хлам, упав со скалы. Только Квеннар про это в анналах ничего писать не стал. Он вообще много чего узнал в Амане от Валар, только записать бы…
– Что ты мог запомнить, Маэглин, раз ты на всех его уроках беспрерывно жрал! – резко перебил его Пенлод.
– Интересно, почему это самого Квеннара почти никто не помнит, – сказал Аргон, листая словарь. – Судя по содержанию статей в этой книге, он как минимум знакомый Феанора. И, кстати, он так интересно пишет о Клятве…
– Хватит об этом! – оборвал его Майтимо. – Хватит, я сказал! Какая разница, что написано в каких-то книгах! Посмотрите, что происходит вокруг!
– Майтимо, остынь, пожалуйста, это всего лишь книга, – пожал плечами Маглор. – Ничего страшного пока не произошло…
– Тебе так кажется? А то, что кто-то из нас, из тех, кто находится в этом дворце, убил Финвэ? А то, что эта тварь пыталась убить бедного Арголдо, – это тоже «ничего страшного»?
– Не торопись с выводами: может быть, это никак не связано, – сказал Амрод. – Это мог быть какой-нибудь адан…
Майтимо замолк, не зная, рассказывать ли всем о том, что насильник сделал с Алдамиром и, может быть, Маэглином. Но вместо него заговорил сам Маэглин:
– Ещё чего – «не связано»! – злобно сказал он. – Уж давно надо было бы понять, что к чему! Раз он и меня не пропустил. Я давно говорил, ещё после того самоубийства, что хватит, мол, нам мозги полоскать, да разве меня кто слушал…
– Мой брат тебя слушал! – воскликнул Аракано. Он вскочил и подбежал к лестнице, на верху которой стоял Маэглин. – А ты выдал его Врагу!
– Да оно само как-то получилось, дядя Аракано, – Маэглин развёл руками. – Хотел я подальше как-нибудь отойти от этого города, да только отошлось куда-то не туда…
– Не совсем само, конечно, но в чём-то, Маэглин, ты был прав, – послышался привычно-спокойный голос Тургона, – и я действительно зря тогда не прислушался к тебе.
Аргон обернулся и весь побелел. Он подбежал к брату, хотел было обнять его, но вдруг смутился, взял Тургона под руку, словно хотел отвести куда-то, и спрятал лицо у него на плече.
Они все будто не хотели смотреть на Тургона. Кроме Аргона, подошёл к нему близко только Гвайрен, который робко взялся за его рукав и почтительно (Тургон был почти на две головы выше) посмотрел ему в лицо. Тургон крепко обнял брата, прижал его к себе, и на минуту оба они отвернулись от всех; и после этого Аргон не отпускал старшего ни на минуту.
– Ну что ж, Тургон, – спросил Амрод, – тебе, как и твоему приятелю, тоже оставили жизнь? За какие такие заслуги?
– Хватит! – прикрикнул на него неожиданно грубо Маэдрос. – Не твоё дело.
– Да уж, не ваше дело, дядя Амрод! – вставил Маэглин. – Это я с Гортауром договорился. Вот на меня орите, сколько хотите, а дядя Тургон тут не при чём.
– Но если ты знал про Пенлода, то, верно, знал и про него? – спросил Маглор. – Нас всех тут обвиняют в убийствах, изнасилованиях, сделках с Врагом, неизвестно, в чём ещё; Морьо, бедняжку, будут судить, хотя он… хотя она, по правде говоря, ничего не сделала. А в это время тебя, Тургон, все считают убитым, и никто тебя не о чём не спрашивает?! Зачем ты вообще сюда пришёл?
– Я, Кано, очень хотел бы увидеть, – обратился Тургон к Маглору таким тоном, как будто просил показать ему какой-нибудь иллюстрированный справочник, – как убийце Финвэ отрубят голову. С некоторых пор это моё самое большое желание.
– Я тебе не верю. Да, я знаю, – обратился Маглор ко всем, – что Тургон был дома во время убийства Финвэ. Я после всего этого долго вспоминал, кто где был. Вот только подтвердить это никто бы не мог, кроме Эленвэ: Идриль тогда было несколько недель от роду. Скажи мне, Тургон, почему ты стал ото всех прятаться в своём тайном городе? Совесть замучила? Ведь твоя жена очень вовремя утонула по дороге, а то, может быть, она могла бы рассказать, где ты был на самом деле!
– Ты рехнулся совсем, что ли, деверь! – закричала Луинэтти. – Я там была. Не делал он этого!
– Луинэтти, – сказал Маэдрос, – а ведь ты давно мне намекала, что ты что-то об этом знаешь. Мне ведь Аракано говорил, что он не сам утонул по дороге в Средиземье. Ты знаешь, кто это сделал, ведь правда?
Луинэтти бросила затравленный взгляд на Тургона.
– Ты ведь знаешь, кто пытался убить Аракано? Может быть… – и тут Маэдрос осознал, что она могла иметь в виду; он прошептал ей: – Это… это как-то связано с Эленвэ?
– Расскажи им, – спокойно сказал Тургон. – Я уверен, что если бы мы остались в Амане, этого бы не было. Если Феанор взял бы нас на корабли, этого тоже могло бы не быть. Я тебя не виню, Луинэтти.
– Тургон, но ты же не… – с ужасом сказала она.
– Я всё видел, – сказал Тургон. – Не всё слышал, конечно, но видел.
– Ладно… Прости меня, пожалуйста, Тургон. Я виновата, но я тут не самая виноватая, я так думаю. Просто в тот момент я знала, что вот-вот умру. Поэтому…
====== Глава 37. Indemmar (2): Снег, пепел и яд ======
Луинэтти села за стол и сцепила руки. Она смотрела на синевато-белое пламя свечи, словно никого не видя перед собою.
– В общем, я видела, как… Аракано вечером сказал «я заберусь на ту ледяную скалу завтра и посмотрю, как нам идти дальше». Он часто так делал, понимаете – он же самый высокий и видел лучше, чем кто бы то ни было. Я проснулась рано утром, и увидела… в общем, я увидела как жена Тургона что-то делает у этой скалы. У неё в руках было такое длинное ваньярское копьё с длинным лезвием. Я бы так не заметила, но лезвие светилось, оно было нагрето докрасна. Наверно, она положила его в костёр. Она сначала провела им по ледяной стене, потом воткнула его глубоко в лёд, но не смогла вытащить; долго пыталась это сделать, потом обломала кончик древка. Я не могла понять, в чём дело: думала, может, она пыталась убить какое-то маленькое животное, которого я не вижу. Ну вот. Потом, когда Аракано погиб, я подошла к ней и отвела далеко в сторону; мне всё-таки было как-то не по себе, и я её спросила, что она там делала. Она сказала, что мол, не моего ума дело. Я спросила у неё, что, мол, сделает Тургон, если я ему об этом расскажу. Эленвэ сказала, что это дело семейное, и что она найдёт, как это всё объяснить мужу. Я ей сказала – интересно, как это ты ему объяснишь: я-то понимаю, что все дети Финголфина любят родителей, сестёр и братьев превыше всего на свете, и если Тургон узнает, что ты лишила его брата, то он и тебя не пощадит. Она опять сказала, что я ничего не понимаю: все дети Феанора и сам Феанор утонут, Оссэ и Уинэн их утопят. Фингон никогда не женится, детей у Финголфина больше не родится, раз его жена осталась в Амане. Финголфин явится в Средиземье, станет там королём, и неизвестно, что там с ним будет, если он сдержит слово и станет воевать с Морготом… Это вот «если он сдержит слово» меня уже совсем взбесило: что же она так о своём свёкре-то думает! И Тургон, мол, тогда станет верховным королём нолдор и всего Средиземья, а её дочь будет единственной наследницей его короны, и у неё будет всё, чего только можно пожелать. Уж не знаю, кто все эти глупости ей вбил в голову: мне всегда казалось, что Эленвэ милая, скромная девушка. Но она, видно, действительно лишилась рассудка во время путешествия, – вздохнула Луинэтти, – если стала так думать всерьёз. Я не захотела с ней спорить, тем более, что на руках у неё был ребёнок. Хорошо, что Итариллэ была ещё так мала, что ни слова не понимала. Я сказала – «ладно, я пойду». Она схватила меня за воротник и потребовала пообещать, что я ничего не скажу её мужу. Я её оттолкнула, сказала, что она никто, чтобы мне приказывать. Эленвэ тогда сказала, что это я никто, простая тэлерийская рыбачка, а она жена нолдорского принца. Тут я не выдержала и сказала ей: «Я тоже жена нолдорского принца; мой супруг – один из сыновей Феанора, и я иду к нему. У нас есть сын, он наследник дома Феанора, старшего сына Финвэ, с моим сыном всё будет в порядке, он сейчас со своим отцом, и дед его не оставит, а на твою дочку никто и не посмотрит». Тут она мне вцепилась в волосы и ударила ногой: она потеряла равновесие, выронила ребёнка. Девочка упала, покатилась в сторону и заплакала. Я в ответ дала Эленвэ пощёчину, и тут лёд подломился, она толкнула меня – и я стала тонуть… Я сквозь воду увидела огни, увидела твою тень, Тургон… Я схватилась за её ногу, а она ударила меня каблуком в голову. Прости меня, Тургон… я посмотрела вверх и… В руках у неё и рядом, в воде ребёнка не было. Я не могла бы причинить вред Итариллэ! Но последнее, что я решила, было – ладно, я сама погибну, но и её не выпущу. Так я её и держала за щиколотку. Потом выпустила… я тонула, свет ещё доходил туда, и она проскользила вниз мимо меня… одна.
– Я схватил ребёнка и отдал сестре, – сказал Тургон. – Я пытался схватить жену за руку, но она как будто бы не хотела браться за меня. Я бросился за ней. Я ведь должен был вытащить её. Должен. Фингон удержал меня за ноги. Я вырывался, как мог, бил его ногами. Боюсь, я очень сильно его ударил. Потом я потерял сознание, и брат меня вытащил. Я хотел снова кинуться туда, но Фингон меня умолил этого не делать: он сказал, что потери двоих детей в один день отец не вынесет. Потом, перед тем, как мы уходили оттуда, я нашёл её копьё во льду. Брать с собой не стал. Прошу вас, никто не говорите ничего Идриль. Пожалуйста.
Маэдрос подумал, что Тургон – во всяком случае, при нём – впервые кого-то о чём-то просит.
– Конечно, – сказал Маэдрос за всех.
– Я думаю сейчас, – продолжил Тургон, – что кто-то должен был люто ненавидеть меня – лично меня, раз стал внушать моей жене такое. Это ведь всё не её мысли и не её чувства: она просто от отчаяния, теряя рассудок от холода, от голода и страха за ребёнка, ухватилась за всё это, позволила этим фантазиям поддерживать себя, а я, к сожалению, этого не заметил.
– Я вообще-то очень хотел достать хотя бы её тело, – пожал плечами Майрон, – В моей коллекции нет ни одного чистокровного эльфа из ваньяр. Не получилось. Насколько я понимаю, на ней было слишком много драгоценностей, и поэтому её затянуло в какую-то расщелину на самое дно Моря. Я понял, что произошло что-то подобное, когда опустился под лёд и увидел, что на том месте, где затонула жена Тургона, вместе с ней ушла под воду и другая женщина. Именно поэтому я постарался особенно тщательно сохранить твоё тело, Луинэтти – в надежде, что когда-нибудь смогу тебя допросить. В последнее время я часто думал о том, могла ли Эленвэ убить Финвэ. Что ты по этому поводу скажешь, Тургон?
– Конечно, это сделала она! – воскликнул Куруфин. Маглор кивнул, соглашаясь с братом.
– Я не убеждён в этом, – покачал белокурыми кудрями Майрон-Лалайт. – Как вы помните, Фингон унёс с места преступления чей-то фонарик. Он безусловно, мог бы пытаться скрыть преступление своего отца, матери или брата – но стал ли бы он лгать в таком важном деле ради Эленвэ? Куруфин, твоя жена утверждает, что ты видел, как Фингон выбросил фонарик, – сказал Майрон. – Это так?
– Да, – согласился Куруфин, – и было ещё кое-что, Майрон. Я уверен, что убийца хотел убить не только Финвэ: мы все должны были умереть.
– Возможно, но в момент убийства вас не оказалось дома, – пожал плечами Саурон.
– Только потому что я так решил, – сказал Маглор. – Это я предложил всем отправиться на охоту. Отцу мы обещали, что останемся дома, чтобы обеспечить дополнительную охрану Сильмариллов.
– Непослушные вы детки, – погрозил им пальчиком Майрон. – А идея сбежать из дома настолько хороша, Маглор, что можно подумать, будто я это предложил. Кстати, почему именно ты так решил?
– Видишь ли, – вмешался снова Куруфин, не дав Маглору ответить на вопрос (хотя он, кажется, и не собирался), – я думаю, даже Мелькор не мог рассчитывать справиться с нами всеми быстро и сразу. Для любого другого убийцы – не-айну, я думаю, это было невозможно в принципе. Не говоря уж о том, что мы все очень сильны физически, даже Маглор и Карантир, – самые слабые из нас, у нас на тот момент было оружие и доспехи, которых не было ни у кого другого в Амане. Может быть, не все знают и помнят об этом, но вообще-то Оромэ подарил Келегорму двух собак – Хуана и Науро. Вторую собаку мы тогда нашли мёртвой во дворе. Келегорм думал, что её, как и дедушку, убил Мелькор, но я сам хоронил её. Собака погибла от яда, который должен был убить всех нас.
– Ты знаешь, в чём именно был яд? – спросил Майрон.
– Это был яблочный пирог, который часто готовили в доме Ингвэ; соответственно, готовили его и в доме Финарфина, и в доме Финголфина – но не в нашем. От пирога осталось полкусочка, но начинка и тесто были вполне узнаваемы. А вот тарелку, заметь, унесли – видимо, вместе с фонариком, поскольку по тарелке можно было безошибочно определить, где именно приготовили пирог. Я думаю, что убийца просто выкинул пирог, когда уходил, а бедная собака его съела.
– И вы бы не удивились, откуда взялся пирог? – поинтересовался Майрон.
– Нет. Вообще наши кузены и кузины приезжали сравнительно часто, но, как правило, виделись с кем-то одним или двумя из нас, чтобы отец ничего не заметил, так что если бы пирог вдруг оказался на столе у дедушки в его покоях, никто не стал бы задавать вопросов. Я не исключаю, – если верить в твою историю с балконом, Майрон – что пирог мог привезти Фингон и бросить в комнате или на балконе после того, как дедушка потерял сознание, а кто-то его выбросил. Может быть, Фингон сам его выбросил.
– Послушай… – начал Маэдрос.
– Нельо, Фингон мог не знать, что пирог отравлен, – пожал плечами Куруфин. – И вообще, сдаётся мне, такой план – тихо, по-доброму всех отравить, – вряд ли принадлежал Мелькору. Это скорее похоже на милого дядю Ноло. Или на тебя, Турукано.
– Ты забыл, что я единственный в семье не люблю яблоки, – улыбнулся Тургон так приветливо, как будто бы его и не обвиняли в убийстве второй раз за вечер. – И я единственный никогда не умел делать этот пирог. Что же касается моей жены, то вы вправе не верить мне, как были бы вправе не верить и ей, если бы вам удалось допросить её, и она поклялась бы, что мы вдвоём были дома. Скажу только, что дома мы были не вдвоём: у нас в гостях был Финрод, и тебе, Майрон, безусловно, следовало бы поговорить с ним на эту тему до того, как он стал главным блюдом на твоей трапезе.
– Ещё не вечер, – бодро ответил Майрон. – Мой милый душка Финрод, наверно, долго не задержится в чертогах Намо. Он обязательно ко мне вернётся и простит мне наше маленькое недоразумение.
– Лалайт, а ты не забыла, что у него в Амане есть невеста? – насмешливо сказала Финдуилас.
– Ах, эта самая Амариэ, я всё про неё знаю, – не девушка, а пустое место, – фыркнул Майрон.
– Ты, наверное, как мой дедушка Финарфин и прадедушка Финвэ, считаешь, что из Амариэ не вышла бы хорошая невестка и мать? – спросила Финдуилас.
– Неужели они так говорили? – удивился Гвайрен.
– Дядя Финрод не любил об этом вспоминать, но они же всё время твердили: мол, не хватит у неё сил родить семерых, как у Нерданэль, так и жениться на ней незачем, – ответила Финдуилас.
– Да, наша матушка молодец, – сказал Куруфин, – вот, Луинэтти, с кого надо брать пример.
– Тебе? – насмешливо спросила Луинэтти.
Куруфин покраснел, как маков цвет, вспомнив, что находится в чужом теле; он уставился в вырез своего голубого платья, почти закрыв лицо белокурыми локонами.
– Ну, – буркнул он, – я надеюсь, что когда-нибудь тот, кто сделал с нами такое, вернёт нам те тела, которые были даны нам при рождении?..
– Ой-ой-ой, – прощебетал Майрон; из складок своего пышного синего платья он извлёк огромный веер в виде павлиньего пера и стал им кокетливо обмахиваться. – Неужели, милый Куруфинвэ, ты хочешь сказать, что тебе не нравится, когда тебя трахает кто-то очень похожий на Феанора, а ты, милая Луинэтти, на самом деле не любишь щупать белокурых девиц? Ах вы, врунишки! Ничего я для вас делать не буду. К тому же, – обратился он к Маэдросу, который тоже уже собрался поддержать просьбу брата, – это опасно, и я не уверен, что хоть один из них останется жив после такого.
– Ты, Майрон, тут говорил про Финрода… – вздохнула Луинэтти, – а я бы так хотела снова увидеть крошку Ородрета…
Куруфин с ужасом вытаращился на жену.
– Какого такого Ородрета?! Я не буду! Я теперь с тобой вообще в постель не лягу! Вот наша матушка родила семерых и без всякого Ородрета! – ни к селу ни к городу воскликнул он.
– Луинэтти, дорогая, – почти серьёзно сказал Карантир, – я вот помню, как Курво родился – бедная мама очень страдала. Ты же не заставишь бедняжку Курво семь раз проходить через такое испытание?
– Шесть раз, – педантично заметил Амрод, – мы же близнецы.
– Ну вот, – сказал Куруфин, – я всегда так хотел, чтобы у меня всё было как у отца. Я так надеюсь, что Майрон всё-таки…
– Куруфинвэ, перестань мне своей матерью в нос тыкать! – заорала на него Луинэтти; поскольку она по-прежнему находилась в теле Куруфина, выглядело это, особенно для его братьев, очень и очень странно. – Я уже шесть раз рожала, и с меня хватит!
Услышав какой-то странный звук, Майтимо обернулся и увидел, что на лестнице, ведущей вниз, стоит очень растерянный Туор.
– Я зайду попозже, – сказал он и вышел.
– Вот так среди людей и возникают нездоровые слухи об эльфах, – заметил Майрон.
Маэглин, когда Аргон и Тургон оказались на безопасном расстоянии, спустился с лестницы, подошёл к Маэдросу и как-то вопросительно заглянул ему в лицо. Маэдрос хотел было отойти от него, или даже сказать, что он о нём думает, но не смог. Умом он понимал, что Маэглин предатель, убийца, что он чудовищным образом обошёлся с Тургоном, но сейчас Маэглин снова, как много лет назад, смотрел на него, как ребёнок на старшего. Он вспомнил, как Фингон подвёл к нему робевшего племянника, обнимая его за плечи, улыбаясь…
– Тебе чего?
– Ну вот… понимаешь, дядя Маэдрос… я-то думал… я думал, дядя Тургон, он такой… а он не такой…
– Какой?
– Я думал, он только с моим отцом так. Ну не по-хорошему обошёлся. А он и жену так готов был, – сказал Маэглин с каким-то благоговением. – Ошибся я в нём, вот что. Жалко.
– Ты что имеешь в виду, Ломион? Тургон же рассказывал, как пытался спасти Эленвэ… – сказал недоуменно Маэдрос.
– Плохо ты знаешь его, дядя Маэдрос, – тихо сказал Маэглин. – Я дядю Тургона очень хорошо понимаю. Только обращаться с ним совсем не умею, но это дело другое. Он ведь, знаешь, когда говорил – «должен был её спасти» – он ведь хотел её казнить, когда вытащит. Луинэтти же ей правильно сказала: не понимала она, что Тургон за брата из кого хочешь душу вытрясет. Ведь казнил бы, хотя все были бы против, хотя у них ребёнок и ему трудно было бы доказать, что это Эленвэ погубила дядю Аргона.
Маэдрос с ужасом понял, что Маэглин прав.
– Ну что же Гортаур нас так опозорил, – вздохнул Куруфин. – Как ужасно получилось.
– Он не сказал ничего нового, Курво, – пожала плечами Луинэтти. – Ну разве что уж очень прозрачно намекнул на твою связь с твоим отцом, но прости, для меня это не новость совсем. А других, кроме нас двоих, это не касается. Ну разве что касалось твоей матери, но она на тот момент уже забила на это дело своё любимое долото, так что ей, боюсь, было бы всё равно.
– Ты, наверно, обо мне очень плохо думаешь, Линет.
– Да я же знаю, что это не твоя идея, Курво.
– Да, – вздохнул Куруфин. – Это всё Мелькор. Я тогда был так не уверен в любви отца ко мне… с тобой у меня не ладилось на первых порах, и вообще… Я был словно тень его, как будто ещё один, запасной Феанор.
– И он вбил тебе в голову, что если ты переспишь с отцом, он полюбит тебя, – тихо сказала Луинэтти, оглядываясь на спящего Келебримбора.
– Да, – ответил Куруфин. – И ведь так и было. Уж не знаю, потому ли, что ему было за это стыдно, потому ли, что действительно было так хорошо, но одно время мы были очень близки. Но я слишком любил его. Слишком. Как и все. Я так хотел видеть его счастливым. Поэтому заставил его думать, что это самый верный способ заставить Финвэ полюбить его больше всех. Я виноват в том, что они сошлись. Может быть, я и виноват в том, что они оба погибли. Не знаю.
– Брось об этом думать, Курво, – отмахнулась Луинэтти. – Что-то мне подсказывает, что и Финвэ, и Феанора погубил не тот, кто слишком много трахался, а тот, кому не дали.
– Тише, дети услышат, – зашипел на неё Куруфин. – Кстати, а где же Рингил?..
Когда они уже ложились спать, Аргон почувствовал, что кто-то тронул его за плечо.
– Аракано… можно к тебе?
– Да, – сонно ответил он и почувствовал, что Гвайрен забрался в его постель. Он лёг, прижавшись к стене и вдруг уткнулся лицом в грудь Аргона.
– Аракано… мне страшно! Очень… Очень!
– Гвайрен, ты что? Почему ты боишься? Ты же здесь, со мной. Даже если ты сделал что-нибудь плохое… я уверен, ты не нарочно и ты наверняка раскаиваешься в этом, правда же?
– Я никому ничего плохого не делал, – простонал Гвайрен, – никому, ничего! Я не хочу больше… – он выдохнул и замолк. – Меня все ненавидят.
– Но Финрод же тебя любил, я так думаю, – сказал Аргон, погладив белокурые волосы Гвайрена. По сравнению с самим Аргоном он казался совсем маленьким и хрупким.
– Да, Финрод меня любил, но его ведь больше нет… и Ородрета… Ородрет тоже, может быть, не так сильно, но любил меня… Ородрет был такой застенчивый, нерешительный, но очень хороший, правда… – Гвайрен отчаянно разрыдался. – У меня никого больше нет. Я… всё, всё из-за меня… Не уходи!..
Аргон молча гладил его по голове и плечам, прижимая к себе. Он не знал, как ещё успокоить друга.
