Текст книги "Loving Longest 2 (СИ)"
Автор книги: sindefara
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 47 страниц)
– Гвайрен… ну ладно тебе… Там для нас уже принесли еду к завтраку, на столе у лестницы. Хочешь, поешь сейчас что-нибудь? Может, тебе сыра отрезать или солонины, а?
– Не надо, – всхлипнул Гвайрен. – Ладно… прости… можно я с тобой останусь на ночь?
– Конечно.
– Спасибо… давай я завтра схожу на базар и куплю тебе груш… ты же любишь сыр с грушами… – Гвайрен ещё что-то тихо, сонно пробормотал и затих.
Аргон похолодел. Откуда он знает? Он ему точно этого не говорил.
Аргон вырос таким высоким очень рано; уже лет в пятнадцать он был выше Тургона и замечал, что в его присутствии другие иногда чувствуют себя неловко. Он ни с кем (кроме братьев и кузенов) не заговаривал первым и очень не любил говорить о своих предпочтениях – даже в гостях у родных. О том, что ему нравится или не нравится, знали только братья, сестра и родители.
Аргон не мог заснуть. Шум моря, который раньше казался ему таким ласковым, теперь наводил ужас: он словно слышал в нём жалобные, тихие голоса, которые словно шептали: «всё… всё… всё кончено…». Он вспомнил, как Маглор рассказывал ему о том, как у него на глазах тонули друзья и родичи, вспомнил бедного Амраса и как при нём рыжие близнецы перебрасывали Сильмарилл из рук в руки…
Наконец, он на мгновение забылся, но во сне печальные голоса стали звучать уже не снаружи, а внутри, в его сердце, в его душе. Аргон проснулся со слезами на глазах – и не он один.
Аракано…
Я прошу…
Пожалей его… он совсем один… укрой его, защити… умоляю тебя…
Не надо было его отпускать… но разве можно было знать? Не отдавай его! Не отдавай! Ни за что!
Никому!
И прости меня…
Простите меня все…
Прости меня, пожалуйста… брат…
Разве я мог знать, что всё так обернётся. Разве я мог знать, что игра превратится в кошмар.
Разве я мог знать, что это такое.
Я не знаю, что это, – снег или пепел на моих ладонях.
Он не тает. Он остаётся на моих ресницах.
Мне кажется, что ты в лихорадке. И я тоже.
Сердце? Глаза? Кости? Что это такое? О чём ты говоришь? Что тебе нужно?
Если бы я смог коснуться тебя, может быть, моё тело смогло бы утолить твою жажду.
На моём мече нет крови.
В тебе больше нет крови.
В чёрном затоне у самого берега закрутилась вода, взрывая песок; яростные, тугие струи вздымали вверх и крутили тяжёлые камни, ломали раковины. Почти невидимое, злое зелёно-лиловое сияние пронзило воду внезапной болью. Взметнулось облако пловучих, чёрно-зелёных волос, и в прозрачной пене появилась гибкая фигура Оссэ, яростного господина морей.
Старая ива уходила корнями в воду, тонкие кружевные ветви тонули в волнах, и нежные листья на их кончиках превращались в мёртвые, склизкие ошмётки. Из ветвей, от коры ивы шёл тёмный дух растительного разложения: там пахло мхом, гнилой кожей, тухлой рыбой и улитками. Где-то из-за трёх стволов старого дерева послышался голос – ласковый, улыбчивый, весь какой-то мягкий и сладкий.
– Оссэ, мне нужна твоя помощь.
– Сейчас?
– Чем скорее, тем лучше.
– Я не уверен: мой повелитель Ульмо сейчас гневается из-за того, что происходит в Средиземье: я боюсь вмешиваться.
– Оссэ, мы уже столько раз с тобой говорили об этом. Ты айну: ты сам повелитель вод Эндорэ. Ульмо слишком много занят тем, что его не касается: он то помогает Тургону, то провожает в плавание юного Эарендила… А мне-то всего нужно, что получить то, что мне принадлежит.
– Я постараюсь.
– Прошу тебя. Я сделал ошибку. Мне нужно покинуть этот город как можно скорее.
– Назначь день; подай знак.
– Договорились…
Сладкий голос растаял, и берег стал ещё темнее. Ива, одинокая и холодная, шелестела на ветру, пустая, покинутая. Из её покрытых бледным лишайником гнилых корней словно раздавался в волнах тихий шёпот: обманщик, обманщик, обманщик…
И тому, кто убегал от берега под сень дворца, показалось, что среди безвольных ветвей появилась тонкая, бессильная белая фигура с петлёй на шее; она качалась среди листвы, а запах мёртвых стеблей и ракушек полз всё выше и выше по берегу.
«Что тебе надо? Чем же это я тебя обманул? Я ничем тебе не помешал. Я не предатель. Да, я не предатель. Подумаешь. Мне даже Финвэ никогда не является, а ты…»
Он лгал, как всегда.
Каждое утро, открывая глаза, он слышал звон пружины ларца, а потом снова и снова раздавался отвратительный звук: это ломался череп Финвэ.
х р я п
х р я п
х р я п
====== Глава 38. Пусть никто не вмешивается ======
– Убийство, – сказал Неджет, оглядываясь на изумленных зрителей. – Пусть никто не вмешивается.
Разноголосая улица повторила: убийство, варварское и ужасное убийство, убийство, убийство, убийство! Слово катилось от дома к дому, эхо передавало его от камня к камню, пока голоса, все затихая, не слились в отдаленный гул, казалось твердивший то же слово.
Чарльз Диккенс. «Мартин Чезлвит»
Тургон спустился в свой маленький сад; он увидел, что Пенлод оставил для него на бортике фонтана горящий фонарик (это очень тронуло Тургона), и в свете этого фонарика рядом под цветущим деревом стоял Туор.
– Я тебе так рад, Тургон, – сказал Туор. – Я очень скучал по тебе. Я всё время о тебе думал. Часто видел тебя во сне. Воронвэ говорил, что убитые эльфы часто являются во снах и пугают родичей, но все сны о тебе были добрыми. – Он хотел подойти к Тургону, но тот отстранился и вытянул руку, сказав:
– Туор, подожди. Мне сказали, что ты не очень жалуешь бывших пленных. Ты хорошо подумал, прежде чем заговорить со мной?
– Нет, нет! – ответил Туор. – Я никогда бы не отказался от тебя. Ни за что. Может быть, я и не хотел покровительствовать тем, кто был сломлен, выдавал собратьев Врагу, или тех, кто… ну… позволил над собой надругаться, потому что…
– Позволил, Туор? Ты бы мог этого не позволить девяти здоровым мужчинам, да ещё и лёжа на земле с треснувшим черепом? Ты мог бы не позволить Гортауру, лёжа на столе у него в подземелье, полосовать тебя ножом, чтобы…
Тут самообладание всё-таки на миг изменило Тургону; его голос задрожал и оборвался.
– Не надо, – сказал Туор.
Тургон помолчал и сказал:
– Я благодарен тебе. Очень. Ты спас мою дочь. Ты спас, кого мог. Я люблю тебя по-прежнему, Туор, и я надеюсь, что ты не будешь думать обо мне очень уж плохо.
– Я не думаю, – ответил он. – Да, спас. Но… – Туор откинул со лба густую прядь светлых волос, и в мягком розовом свете фонарика Тургон увидел, что в них блестят нити седины. – Я ведь старею, Тургон. Ты по-прежнему не жалеешь о том, что я стал твоим зятем?
– Туор, я как никто иной знаю, что лучше счастье хоть на краткий миг, но настоящее счастье, чем десятилетия прозябания рядом с тем, кто тебе безразличен, – ответил Тургон. – Сам я ни о чём не жалею, и надеюсь, что моя дочь – тоже.
– Идриль… – сказал Туор жене. – Я тут говорил с твоим отцом. Сегодня вечером. Я тебя понимаю, но всё-таки надо было мне сказать… Ты прости меня, что я раньше так… что не привечал бывших пленных. Больше не буду. Правда. Знаешь, что я думаю?
– Что?
– Ты там, в Амане, знаешь кого-нибудь? У тебя же там родственники есть?
– Если только дядя Финарфин и прабабушка Индис. Маминых родственников я не знаю совсем, даже не знаю, как звали её отца. Про Индис я знаю очень много, говорят, я похожа на неё – мне про неё и папа рассказывал, и дядя Финрод. Он ведь всё детство провёл у неё в доме: Финарфин и Эарвен в юности любили путешествовать по Аману и плавать по морю до самого Средиземья, даже гостили в Менегроте у Тингола и Мелиан, а их дети оставались у бабушки – она вроде тогда уже не жила с Финвэ.
– Ясно. Её, наверно, все там знают. Надеюсь, ты не пропадёшь там.
– В смысле? – спросила дрогнувшим голосом Идриль. – Ты что, хочешь расстаться со мной? Из-за отца? Он же ни в чём не виноват…
– Да и я о том же, Идриль, – устало вздохнул Туор. – Просто… У нас же остался этот корабль, «Эаррамэ», который наш сын построил до «Вингилота». Я думаю, нам с тобой надо поплыть в этот самый Валинор. Этот корабль – с тобой – доберётся, я уверен. Тебя они примут – ты-то перед ними уж совсем ни в чём не провинилась. А я, наверно, нет. Я же человек, я наверно, умру или сгорю, как только ступлю на берег. Или за борт свалюсь. Но со мной плыть легче будет. Просто не могу я так дальше… после того, что с твоим отцом случилось. Что-то я должен для него сделать. Для всех. Нельзя же так дальше жить, правда, Идриль?..
– Что ты наделал! Как ты мог, Гил-Галад? Как ты мог отпустить их?
Тургон возвышался над невысоким племянником, как башня. Маэдрос и Маглор переглянулись: никто не хотел бы оказаться сейчас на месте юного нолдорского короля.
– Дядя Тургон, – вздохнул Гил-Галад, щурясь в ярком свете утреннего солнца, – я не могу приказывать твоей дочери, если бы даже и мог приказывать Туору. К тому же это их корабль, и они могут распоряжаться им как угодно. В том числе и для того, чтобы навестить родных кузины Идриль.
– Она же… – Голос Тургона дрогнул. – Они же погибнут. Никто из жителей Средиземья ещё не добирался туда. Ей нельзя туда. Нельзя. Там может быть небезопасно… для неё. Гил-Галад… может быть, можно остановить её? Сейчас?.. Пожалуйста…
– «Эаррамэ» – самый быстрый корабль по эту сторону Моря, дядя, – ответил Гил-Галад. – Вернуть их мы не сможем. Остаётся только ждать.
– Да ладно тебе, Тургон, – Лалайт хлопнула его по руке веером. – Я думаю, ничего плохого с ней не случится. Всё будет в порядке.
– Я могу тебе это подтвердить, Тургон, – веско сказал Гельмир. – Твои дочь и зять в полной безопасности. Они доберутся до Амана живыми и невредимыми.
Тургон расширившимися глазами посмотрел на Гельмира; он понял, с кем говорит и позволил себе с облегчением вздохнуть. Тургон обратился к Маэдросу:
– Как ты считаешь… она не могла узнать о нашем вчерашнем разговоре?
– Я так не думаю, – покачал головой Маэдрос, – Туор подошёл намного позже. Да и… это действительно не твоя вина, Турьо.
– Нет, – сказала Луинэтти, – она ничего не знает. Мы с Финдуилас говорили с ней перед отъездом сегодня на рассвете. И у Туора, и у Идриль одно желание – помочь тебе. Они оба любят тебя, Тургон. Не переживай.
– Я вряд ли ещё увижу её, – выговорил Тургон.
– Скатертью дорога, – пробурчал где-то наверху Маэглин. – Яблочко от яблони недалеко падает.
– Что-что? – спросил Тургон.
– Да оно самое, – ответил Маэглин. – По тому что мне мама говорила, я понял, что эта Эленвэ маме всю дорогу мозги проедала своими разговорами: что моя дочь, мол, будет королевой, наследницей всего дома Финголфина, повелительницей Средиземья, все дела. И мама мне всё время так: хорошо, что у меня теперь есть сын, наследник, на моей племяннице, дескать, свет клином не сошёлся, и брат мой должен понять, что хорошо будет иметь при себе мужчину, который будет его правой рукой. И вот пожалуйста.
Тургон поднялся на пару ступенек и посмотрел на Маэглина.
– Да тебе разве что скажешь, – ответил Маэглин, поняв его невысказанный вопрос, – ты же ничего не слушаешь и не веришь никому.
– Скорее дело в том, что я всё вижу и ничего не делаю, – сказал Тургон.
– Линет! – С моста в башню вбежал Куруфин. – Линет, где Рингил? Его же не было вчера, когда мы засыпали. Мне вчера сказали, что он гулял во дворце. Где он? Келебримбор говорит, что он хотел пойти посмотреть, как сменяется дворцовая охрана вечером…
– Ох! – в ужасе воскликнула Луинэтти. – Тургон, может, он где-то у вас в саду? Или побежал на берег?
Маэдрос вспомнил о вчерашнем происшествии и его замутило. Неужели злодей, который не смог подчинить себе Арголдо, напал на подростка? Что они скажут Келегорму, если с его сыном что-то случится?!
– Я схожу на берег, – сказал он.
– Ты пойди, конечно, – сказал Маэглин, – но вообще-то вчера ночью уехали Гватрен и Натрон; я думаю, что он убежал за ними обратно, к родителям. Хорошо бы, если так. Лалайт, ты можешь это проверить? Послать кого-нибудь? – крикнул он куда-то наверх.
– За ними? – сказал Маэдрос. – Это что, мальчик будет ехать с этим… с этим Гватреном? Это хорошо?!
– Да ты кто такой вообще, чтобы об этом говорить? – неожиданно резко ответил Маэглин. – Я Рингила знаю с тех пор, как он вот такой крошечный был, ему три дня от роду было, я его из бутылочки кормил. Он мне как родной! Да я больше всех вас хочу, чтобы с ним ничего не случилось! А ты его вообще вчера в первый раз увидел!.. Гватрен, конечно, странноватый, но он не способен причинить вред ребёнку. Про Натрона я уже не говорю. И я не уверен, что тут уж так безопасно. Ты же сам видал, что вчера тут было. И вообще, кто его знает, что тут может быть в этом городе…
– Да, Майтимо, он прав, – сказал Тургон тихо. – Гватрен помогал мне ухаживать за моими детьми, когда я там был. Если Рингил действительно увязался за Натроном и Гватреном, то это лучшее, что могло случиться…
Рингил, потупившись, смотрел на Элеммакила. Элеммакил ни слова не мог выговорить: он сам не знал, что сейчас чувствует больше: ярость, от того, что сын не послушался, или страх за него.
– Рингил, сынок, разве так можно? – мягко упрекнул его Келегорм. – Тебе не понравилось там? Мои братья плохо отнеслись к тебе?
– Нет, – ответил Рингил. – Дядя Майтимо очень хороший. Просто… просто я хотел быть с вами.
– Как ты сюда добрался? – спросил, наконец, Элеммакил.
– Я до до… – Рингил знал, что родители не любят, когда он называет Ангбанд своим домом, хотя другого дома он не знал, – до крепости добрался с Гватреном и Натроном. Потом Натрон мне сказал, куда вы поехали, а этот мальчик из конюшни, ну который… который…
Рингил уже понимал, что Элеммакил несколько отличается от других матерей и от других женщин вообще, но не знал, как это можно выразить так, чтобы никто не обиделся.
– Ну мальчик, у которого мама такая же, как ты, – наконец, вывернулся он. – Он мне лошадь дал. Ну со мной же ничего не случилось!..
– Если ты способен так… – начал Элеммакил.
– Ладно, ведь с ним же правда ничего не случилось, – Келегорм мягко взял Элеммакила за руку. – Он не будет нам обузой. Это я еле хожу, – Келегорм встал и оперся на посох, – и в седле пока держаться не могу. Может быть, нам вместе будет легче, – и он сочувственно посмотрел на сына. Да, на его месте он бы так же рвался к родителям.
Несколько недель спустя
«Я должен был любой ценой отправить сына обратно. Моя слабость в том, что я так люблю его, что я тоже хотел быть с ним…»
– Я сам это сделаю, – сказал Элуред. Из-за своих светлых, как прошлогодняя трава, волос, он был чем-то похож на Рингила. Келегорм сразу узнал их, хотя видел их всего несколько мгновений – двух мальчиков, которые в ужасе забежали за отцовский трон.
Келегорм мог идти, но сопротивляться у него сил не оказалось. Элуред связал ему руки и бросил за землю.
Элурин отшвырнул Элеммакила и приставил свой меч к горлу Рингила.
– Я бы начал с его сына, – сказал Элурин.
– Не ожидал, что мы тебя выследим, Келегорм? – сказал Элуред. – А мы-то думали, что ты погиб. Но сейчас ты ответишь.
Келегорм – разбитый, до сих пор страдающий от боли – смотрел на Элуреда. Он испытывал не только ужас, но и что-то вроде жалости. Впервые он как будто бы смотрел на себя со стороны: у светловолосого юноши горели щёки, пылали яростью расширившиеся глаза, сильные пальцы побелели, сжимая меч Тингола. Этот жар был так хорошо знаком ему. И сейчас для него это желание убивать, мстить и одновременно страх перед боем, перед убийством (раньше Келегорм думал, что он только чувствует это в глубине души, что этого не видно – но как же это было заметно!) казались и пугающими, и одновременно отвратительными и в чём-то смешными.
– Разве один Келегорм виноват перед вами? – спросил беспомощно Элеммакил.
– Мы знаем, что это он предложил своим братьям напасть на Дориат, – сказал Элурин. – Он убил нашего отца Диора. Он пытался убить нашу сестру Эльвинг. Из-за него погибла наша мать. Ты сам кто?
– Я страж врат Гондолина. Меня зовут Элеммакил. Я… я его друг.
– Можешь уходить, – сказал Элуред. – Мы тебя отпускаем.
– Нет, – сказал Элеммакил. – Меня тоже убейте тогда. Мне не жить без них обоих.
– Пощадите моего ребёнка, – наконец, выговорил Келегорм. – Прошу вас.
– Из-за тебя погибла наша мать, – сказал Элурин. – Будет только справедливо, если твой сын тоже погибнет. Ты ведь не пощадил нас. Да, мы знаем, что это не ты, что это твои дружинники решили отомстить за тебя двум маленьким детям, выбросив их на мороз в лесной овраг. Но это всё из-за тебя, Келегорм.
«Неужели мой сын появился на свет только для того, чтобы через него мне отомстили за всё, в чём я повинен?..»
Он смотрел на сына и поймал себя на том, что пытается запомнить его лицо. Бессмысленно – ведь ему самому жить осталось несколько минут.
«Наверное, он сейчас ненавидит меня. И Элеммакил ненавидит меня».
– Отец, прости меня, что я убежал от дяди, – сказал Рингил. – Ты не смотри больше, не надо. Может, им меня хватит, чтобы отомстить. До свидания.
Элеммакил не выдержал и заплакал.
– Нет, – Элуред взял брата за руку. – Не надо быть такими, как они. Даже хуже, чем они: сыновья Феанора верили, что творят правое дело, потому что в Дориате было их сокровище, их Сильмарилл. А у нас только месть. Мальчик нам и вправду ничего не сделал.
– Ты чужих детей делал сиротами, – сказал Элурин, – и ты думал, что с твоим сыном такого не будет? Что твой сын должен жить, а другие пусть погибают?
– Его тогда ещё не было на свете, – ответил Келегорм. – Он родился спустя год. Если бы у меня тогда был сын, я не смог бы так поступать.
– Ладно, Элуред, – сказал темноволосый, вкладывая тяжёлый меч Тингола в золотые ножны. – Пусть наша мать решит.
– Вы же говорите, что… что её больше нет, – сказал тихо Элеммакил.
– У нас есть другая мать, – ответил Элуред. – Та, что согрела и воспитала нас, когда мы остались одни.
– Пойдёшь с нами, – Элурин поднял Келегорма с земли.
– Отпустите сына сейчас, – сказал Келегорм.
Элуред и Элурин переглянулись.
– Здесь небезопасно, – ответил Элурин. – Он не выживет в лесу один, хотя он уже и почти взрослый. Мы ведь и вправду не такие, как ты.
– Мама, – позвал Элурин. – Мама?
Из маленького домика донёсся какой-то грохот: похоже было, что несколько металлических предметов упало на пол. Потом раздался какой-то треск и женский визг.
– Это коробка с яйцами, – упавшим голосом сказал Элуред. – Мама?
– Ну что ты там стоишь! – закричала женщина. – Иди сюда и помоги! Я только хотела достать сковородку для блинов, а тут всё поехало…
Элеммакил так растерялся, что сел на землю. Этот голос был ему очень хорошо знаком – даже лучше, чем голос его собственной сестры.
– Мама, у нас тут дело, – сказал Элурин. – Нам нужен твой совет. Это очень важно! Ты можешь выйти?
– Сейчас попробую, – отозвалась она. – И ещё эти яйца! А что случилось? – спросила она, судя по голосу, уже откуда-то из прихожей. – Сейчас, только сапоги надену, а то после дождя всё развезло.
– Мама, – сказал Элуред, – у нас тут Келегорм. Сын Феанора. Нам его можно убить?
– Можно, мама? – спросил Элурин, бросив суровый взгляд на брата: он считал, что первый должен это сказать.
Всё это звучало так наивно, что Келегорм рассмеялся бы, если бы это не касалось его самого.
Она появилась на крыльце. На ней была серая куртка, штаны, сапоги и изящный беретик с серебряной пряжкой и пером.
– Вот это сын Феанора? – она показала на Элеммакила.
– Нет, вот этот, с белыми волосами, – ответил Элурин.
Элеммакил и Келегорм переглянулись; они оба были так потрясены, что даже перестали бояться.
Они оба были её двоюродными братьями. Элеммакил хранил её покой много лет. Келегорм был её другом и спутником на охоте и в дальних поездках.
А теперь Аредэль не узнала их обоих.
– Элуред, – сказала она, – Элурин! Разве можно убивать связанных пленников? Кто научил вас такому? Развяжи его!
– А если я нападу на них? – спросил Келегорм, обращаясь к ней.
– Он не может, – сказал Элурин. – Он ранен. Он ходит с посохом.
– И отпустите мальчика! Дети, ему же от силы шестнадцать! Он не мог участвовать в штурме Дориата.
– Это его сын, – мрачно сказал Элуред. – А это его друг. Он из Гондолина.
– Пусть меня убьют вместе с ним, – попросил Элеммакил. – Прошу тебя.
– Откуда-откуда ты?.. Гондолин? Кажется, мы там были с дядюшкой. Не бойся, тебе никто ничего не сделает. Можно я поговорю с Келегормом, дети?
Аредэль подошла к нему.
– Здравствуй, – сказал Келегорм. – Ты меня совсем не помнишь?
– Нет, – она развела руками, – никогда раньше тебя не видела и его, – она кивнула на Элеммакила, – тоже. Я всегда жила с дядюшкой – в горах, потом в лесу. Я почти никого и не знаю. Потом вот мы нашли детей.
– Как? – спросил Келегорм. Ему рассказывали, что его братья, особенно Маэдрос, отчаянно искали их несколько дней.
– Не знаю даже, – ответила она. – Я иногда как будто слышу, как в лесу кто-то разговаривает… Голоса какие-то… Я всё время слышала что-то вроде: «Иди, иди, туда, туда, там маленькие из вашего рода, они кричат от голода, им нужна помощь». Я пошла. Дядюшка очень не хотел, но я знала, что там дети гибнут, и мы их нашли – через день, после того, как услышали голоса.
Келегорм улыбнулся ей. Он знал, как это получилось.
Давным-давно, ещё в Амане, когда он и Аредэль – она в белом охотничьем платье и в берете, он в алом кафтане – верхом, в сопровождении обеих его собак ездили по опасным тропам ущелья Калакирья, он передал ей немного своей магии – магии Оромэ, способности понимать язык зверей и птиц. Он так хохотал, когда услышал, как какая-то птичка верещит ему: «Беги, беги, эта белая сейчас догонит тебя и съест, съест, съест!», что ему пришлось это сделать. В тот день они уже не могли ехать дальше – просто валялись на траве и смеялись. Он только собирался встать и сесть на коня, как Аредэль говорила – «Съем!», и он снова заходился в хохоте.
– Спасибо тебе, – сказал Келегорм.
– Келегорм, я всё хочу понять, зачем ты это сделал? – спросила она. – Зачем ты их убивал. Я понимаю, ты хотел получить назад свой Камень.
– Я давал клятву вместе с отцом, – сказал он. – Я поклялся всей своей жизнью и честью.
– Но разве вся твоя жизнь стоит жизней всех тех, кто там погиб? Ведь это всего лишь ты один, Келегорм. Может быть, лучше было потерять жизнь и честь?
– Наверно, – согласился он. – К тому времени честь, да и жизнь я уже потерял. Но я хотел сделать хоть что-то, чтобы спасти братьев от гибели. Чтобы они смогли исполнить свою Клятву.
Она замолчала.
– Мама, что нам делать? – сказали в один голос Элуред и Элурин.
– Дети, – сказала она, – не трогайте их, пожалуйста. Вы этим ничего не добьётесь – только этот юноша осиротеет, а он, – она показала на Элеммакила, – лишится любимого друга. Горя и одиночества будет только больше на свете. Ты же не причинишь нам зла, Келегорм?
Элеммакилу показалось, что близнецы (во всяком случае, Элурин) вздохнули с облегчением.
– Нет, конечно, – ответил он. – Мы хотим только остаться втроём – я, сын и Элеммакил. Клянусь, мы никого не тронем.
– Давайте я вас покормлю всё-таки… – предложила Аредэль. – Вот правда, с яйцами у меня…
Тут на тропинке у домика появился мрачный, высокий, очень тощий темноволосый эльф-лаиквенди с большой корзиной и мешком за плечами.
– Дядюшка! – радостно воскликнула Аредэль. – Ты же принёс грибы? Давайте сразу отнесём в сарай сушиться? Элуред, возьми два-три на суп.
Аредэль и её дети ушли за дом, в сарай для припасов, а Элеммакил подскочил к «дядюшке» и схватил его за локоть, выворачивая руку. Корзина упала на землю.
– Кто ты такой? Что тут вообще произошло?
Элеммакил был вне себя от ярости после пережитого потрясения. Тот попытался вырваться, но его с другой стороны ухватил Келегорм.
– Я тебя знаю, ты слуга Эола! Забыл, как тебя зовут, – воскликнул Келегорм.
– Эдельхарн меня зовут, – ответил тот тихим, высоким голосом. – Пустите меня!
– Что ты сделал с Аредэль?! Как ты притащил её сюда? – спросил Элеммакил.
– Ты-то кто такой? – спросил ещё тише Эдельхарн.
– Я – Элеммакил, страж врат Гондолина. – Эдельхарн раздражённо фыркнул и что-то проворчал. – Эдельхарн, я знал Аредэль с детства. Она моя двоюродная сестра. Что ты с ней сделал?
– Это не я, – ответил Эдельхарн, – это Эол. Послушай, Элеммакил… Эол был великим магом и знал всё о всех минералах и растениях в Средиземье, даже о тех, что растут на берегах Озера пробуждения и за Голубыми горами. Есть некий цветок… я не могу сказать тебе его название, но если его сок попадёт в кровь, эльф заснёт сном, подобным смерти. Никто из нолдор и даже немногие синдар знают о нём, и те, кто знает, считают, что это смертельный яд. Моё племя пользовалось им, чтобы спасать сородичей от плена. Эол нанёс этот яд на свои стрелы и зачаровал их. Тот, кого поразила эта стрела, после пробуждения не вспомнит, кто он такой и где он был, покуда сам Эол не произнесёт заклинание и не вернёт ему память. Прости, Элеммакил, но она не вспомнит ни тебя, ни твоего друга.
– Значит… – Элеммакил присел на корточки и стал помогать Эдельхарну собирать рассыпавшиеся грибы и ягоды, – значит, Эол надеялся усыпить своего сына, ускользнуть из дворца и увезти Маэглина домой?! А дома он должен был бы забыть о своей матери, о Тургоне и о Гондолине – если бы Эол не захотел вернуть ему память…
– И всем было бы лучше, – мрачно сказал Келегорм.
– Но… – Элеммакил замер, – но как он рассчитывал выбраться оттуда? Я бы не… Ох! Какой же я идиот! Я же был там, во дворце, я был там, когда Эол сказал – «это земля тэлери, это вы приносите сюда войну и непокой». Конечно же, Эол знал, где есть выход из долины! Он прожил в Средиземье несколько тысячелетий. Конечно, он много раз бывал в этой долине до того, как был построен Гондолин. Я думаю, он рассказал об этом и Маэглину, когда тот был ещё ребёнком – на случай, если он вместе с матерью всё-таки снова попадёт туда. И… Маэглин, наверно, решил воспользоваться этим выходом только когда совсем отчаялся.
– Думаю, так и было, – согласился Эдельхарн, – но я-то этой дороги не знал. Пробрался туда за Аредэль и Маэглином, – из-за их приезда поднялась большая суматоха, – а выйти обратно уже не смог. Я смог достать Аредэль из её гробницы ночью, после казни Эола; к утру она очнулась. Она считает, что я её дядя: я так сказал ей. Вернуться домой мы не могли, так что я увёл её в горы вокруг долины и мы поселились там в пещере. Потом я увидел, как в горах блуждает её сын; я пошёл за ним и увидел выход из долины. Тогда мы с ней покинули окрестности Гондолина и ушли в лес.
– Но Эдельхарн… – сказал Келегорм. – Почему ты ничего не сказал Тургону? Почему ты не сказал хотя бы Маэглину, что его мать жива?!
– А зачем? – Эдельхарн вскочил. Хотя Келегорм был если не выше, то, по крайней мере, вдвое тяжелее, и его рука была, по меньшей мере, в два раза толще руки Эдельхарна – Келегорм отшатнулся. – Вы отняли у Эола сына. Вы его казнили. Моих родителей разорвали волки, когда я был совсем маленьким. Эол меня подобрал и оставил у себя. Я бы всё отдал за то, чтобы быть его родным сыном! Если бы мне сказали – ты станешь принцем, внуком Верховного короля нолдор, лордом одного из домов Гондолина – я остался бы с Эолом, даже думать не стал бы! А сын предал его. Все о нём забыли. Я решил, что его жену я не отдам вам. Я ведь правда, как родную сестру любил её… без неё у меня никого и ничего бы не осталось от моей прежней жизни.
– Почему же сам Эол ничего никому не сказал?.. – воскликнул Келегорм. – Он ведь мог попросить Тургона подождать ещё день, когда Аредэль придёт в себя… Он же мог хотя бы попробовать объяснить ему, что это был не яд!
– Мы клянёмся жизнью не выдавать тайну этого снадобья, – покачал головой Эдельхарн. – Эол не мог нарушить слово. И я тоже не мог.
– А в книге про растения Белерианда, которую написал Эдрахиль, сказано, что это смертельный яд, – вздохнул Элеммакил. – Я же видел в Ангбанде эту книгу с пометками Эола – там куча ошибок. Учёные нолдор, и особенно жители Гондолина очень мало общались с уроженцами Белерианда и совсем не знали того, что знают синдар и лаиквенди, не говоря уж о таких опытных и много поживших авари, как Эол.
– Понимаешь, отец… – неожиданно сказал Рингил, – я однажды разговаривал с Эолом… то есть с Эолином. И он мне сказал так: «Я всегда был слишком гордым: никогда не хотел никому ничего объяснять. Я всегда ждал, когда другие сами поймут меня. А на это не стоит рассчитывать».
– С Эолом?! Но ведь… – Эдельхарн в растерянности смотрел на Рингила. – Ведь тебе ещё не больше двадцати, а Эола нет уже больше ста лет…
– Твой хозяин возродился, Эдельхарн, – сказал Келегорм, – и если вы встретитесь, он вряд ли он похвалит тебя за то, как ты оставил его сына Маэглина сиротой.
– Отец, суд начнётся через полчаса. Нам пора, – сказал Гил-Галад. – Случай, конечно, из ряда вон выходящий, но я за это время много общался с законниками, особенно с законниками-аданами – им всё же чаще приходится иметь дело с убийствами и безумием, – и могу сказать, что мне более-менее всё ясно и я готов вынести хотя бы предварительное решение.
– Хорошо, – сказал Маэдрос.
– Мы сделали закрытое заседание, как ты меня просил, – сказал извиняющимся тоном Гил-Галад. – Сначала мы хотели в башне на первом этаже, но потом дядя Тургон сказал, что лучше в саду.
– Да, в саду лучше, – сказал Маэдрос. – Артанаро, я благодарен тебе вне зависимости от того, что ты решишь. Правда.
– Ну… – сказал Пенлод, – теперь-то ты понимаешь, почему мы здесь.
Они сели вместе на скамейку под цветущей рябиной. Аргон понял: Пенлод имеет в виду как непосредственный повод, по которому они собрались в этом саду в Гаванях Сириона, так и все последствия гибели Финвэ вообще.
– Да, – ответил Аргон.
– Аракано… я таким виноватым себя чувствую, правда, – сказал Пенлод. – Я ведь тебе тогда посоветовал всё рассказать Финвэ наедине… Мне кажется, его за это и убили.
– Да! – ответил Аргон. – Да, мне тоже так кажется. А знаешь, что самое смешное, нет, Пенлод? – Он понизил голос. – Я ведь дедушке так ничего и не рассказал.
– Что?!
– Ну понимаешь, я приехал в Форменос. Это было за неделю до того. Привёз письмо от папы, где он сообщал, что родилась Идриль. И дедушка был такой весёлый, такой счастливый – обнимал меня, говорил – «какая радость, в семье ещё двое детей»… И я просто не смог. Я не смог ему ничего сказать.
– Но ведь это значит, что ты ни в чём не виноват… – сказал Пенлод.
– Как это?! Пенлод, но ведь он не мог знать, что я Финвэ ничего не сказал! Я же поехал к дедушке через день после того, как мы с тобой разговаривали! Он же был уверен, что Финвэ всё знает!..
– Подержи его. Пожалуйста, – сказал Карантир и протянул руку. Птица перебралась на локоть Майтимо и взглянула ему в глаза. Карантир погладил её по голове, отвернулся и подошёл к трону Гил-Галада – резному креслу с высокой спинкой, которое для него поставили в саду. Он опустился на колени и низко склонил голову.
