Текст книги "Loving Longest 2 (СИ)"
Автор книги: sindefara
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 47 страниц)
– Что вообще происходит? – недоверчиво спросил Амрод. – Я просто не верю, что он повёл себя так глупо.
Майтимо вспомнил свою встречу с Гватреном, который что-то писал в складской комнате в Химринге: тогда он заметил на его руках шрамы. Он снял с бесчувственного Гватрена кафтан, закатал рукав ярко-жёлтой шёлковой рубашки: вокруг предплечья была толстая тёмно-розовая, местами выпуклая полоса – там, где неженатые мужчины-ваньяр носят серебряные браслеты.
– Это точно Гватрен, я видел у него эти шрамы, – кивнул Маэдрос. – Кано, свяжи ему руки, – обратился он к Маглору. – Мне кажется, он не ранен – стрела попала в коня. Скорее всего, просто ударился головой, когда упал с седла. Сейчас придёт в себя.
– А в Химринге разве… – начал Амрод, но его прервал Аргон:
– Ну вот же ты, наконец, Карнистир!
Карантир, услышавший шум, крики и, наверное, звон стрелы на подходе к лагерю, испуганно оглядел их, но увидев, что все братья, видимо, живы и здоровы, облегчённо вздохнул.
Аргон подбежал к другу и обнял его; едва он отошёл, как чёрная птица опустилась на плечо Карантира. Тот погладил птицу по гладкой блестящей головке; она закрыла глаза.
– Это же крабан! – воскликнул Маглор. – Морьо, прогони его немедленно. Ещё чего не хватало!
Карантир никак не отозвался на его слова и подошёл поближе, чтобы посмотреть, вокруг чего они все столпились. Он наклонился, взглянул на златоволосого эльфа в расшитом кафтане и сказал:
– Что с ним? Он жив? Майтимо, откуда он тут взялся такой разодетый?
– А ты разве его знаешь? – спросил Маэдрос. Он вспомнил, что когда Гватрен привозил к ним тогда, зимой, Финдуилас, Карантира с ними не было.
Карантир задумался.
– Знаешь, я такого квенди видел в Нарготронде, – сказал Карантир. – Не помню, как его зовут, но он точно был в свите Финрода. Ты, наверно, помнишь, Финдуилас?
Финдуилас как-то неуверенно кивнула, пожав плечами, что очень удивило Маэдроса: ведь если Гватрен привёз её к ним из Ангбанда, то хотя бы за время пути она должна была понять, была ли она знакома с ним раньше. А ведь, судя по всему, она общалась с ним и во время пребывания в плену у Саурона.
– Он к нам приехал с посланием от Саурона, – сказал Маэдрос. – Что ты об этом думаешь? Может быть, он выжил, когда Саурон взял в плен и убил Финрода и его друзей?
– Нет-нет, – сказал Карантир. – Он точно не ушёл с Финродом, я теперь вспомнил. Он вообще был очень незаметный, всё время как-то жался к Финроду и без него почти никуда не ходил. Вёл приходно-расходные книги и всё такое прочее. Как его звали, не помню, но меня ещё удивило, что хотя имя у него вроде синдаринское, при этом у него нолдорский выговор, и я совершенно не понял, из какой он семьи и вообще откуда взялся. Хотя ты же знаешь, я не очень близок дому Финарфина; может быть, это какой-то дальний родственник Эарвен, я же с ними никогда не общался.
– Если он попал в плен с Финродом, это всё объясняет, – сказал Амрод.
Младший не сказал, что именно это «всё», но Майтимо понял. Если он действительно был другом Финрода, то понятно и почему Гватрен хорошо отнёсся к его племяннице Финдуилас, и то, почему она с неохотой о нём говорит: ей жаль друга и, может быть, – родича, который не вынес пыток и оказался в роли предателя. Объясняло (и отчасти оправдывало) это и то, почему он так жестоко обошёлся с Келегормом: дружинник Финрода имел все основания ненавидеть Келегорма и Куруфина за оскорбления, которые те нанесли Финроду и его брату Ородрету. Понятно было и то, что Гватрен, как рассказала ему как-то Финдуилас, по-доброму относился к Тургону – ведь Тургон был одним из лучших друзей Финрода.
– Не попадал он в плен с Финродом, – сказал Карантир. – Знаешь, почему я ещё его запомнил? После того, как Финрод ушёл, у них ночью поднялась какая-то суматоха, как раз над моей комнатой; я хотя… в общем, я всё равно испугался за их семью; мне показалось, что происходит что-то неладное. Я поднялся в покои Ородрета, и брат Финдуилас мне сказал, что секретарь Финрода хотел наложить на себя руки потому, что Финрод его не взял с собой, и что он и Ородрет его буквально достали из петли.
– Если ему так отчаянно хотелось быть с Финродом, – возразил Амрод, – он мог уйти за ним потом тайно и догнать его. Кто мог об этом узнать?
– А Берен Эрхамион? – возразил Маэдрос. – Он же спасся.
– Но ведь и Финрод, и все остальные эльфы там погибли, как он думал, – сказал Маглор. – А если все погибли, то какая разница, было их двенадцать или тринадцать? Мне кажется, Питьо вполне может быть прав.
– Не знаю, – Карантир развёл руками. – Я уехал из Нарготронда на следующий день утром. Поскольку здесь нет ни Туркафинвэ, ни Куруфинвэ, то я смело могу сказать, что после всей этой истории они оба стали мне глубоко противны, уж прости меня, Майтимо. Турко меня ещё звал туда по делу… ну, одолжить денег, но я постарался там не задержаться. Справедливости ради надо сказать, что они хотя бы не разворовывали казну.
– Финдуилас, – сказал Майтимо, – если ты знала, что Гватрен…
– Кто? – побледнев, спросил Карантир.
– Гватрен; его вроде бы так зовут, – ответил ему недоуменно Маглор. – Ты же сам говорил, что у него имя синдаринское. Хотя странно, конечно – «тот, что в тени». Я думал, так могут звать только прислужника Моргота…
– Я… я знавал квенди с таким именем, – с трудом выговорил Карантир, – но это определённо не он.
Златоволосый эльф мучительно вздохнул и застонал.
– Ну сейчас он очнётся и спросим, как его зовут, – сказал Амрод.
Тот, кого они считали Гватреном, посмотрел на них; его большие серо-зелёные глаза потемнели от страха и недоверия. Он отшатнулся, сел, дёрнулся, увидев, что его руки связаны.
– Как тебя зовут и кто ты такой? – спросил Маэдрос.
– Какое вам дело? Никак меня не зовут. Я вас не знаю, – сказал он, переводя глаза с Маэдроса на Амрода. – Что вам от меня надо?
– Ты Гватрен? – спросил Маэдрос.
– Моё имя – Гвайрен, – с каким-то отчаянием в голосе ответил тот. – Гвайрен!
Маэдрос и Маглор переглянулись: «Гвайрен», «ветреный», слово, похожее на название месяца марта в календаре синдар, звучало, конечно, гораздо лучше, чем «Гватрен» – «тот, кто в тени».
– Зачем ты сюда приехал? – продолжил Маэдрос.
– Я никуда не приезжал. Я вообще не понимаю, как тут оказался и кто вы такие! Я правда не знаю, я заснул и очнулся здесь… – Его взгляд упал на Карантира, и он воскликнул: – Понимаю… вы – сыновья Феанора… Ты, наверно, Маэдрос. Я… – он вздохнул и попытался взять себя в руки, – я служил Финроду и Ородрету. Попал в плен после взятия Нарготронда. Но я не причинял зла тем, кто не служит Морготу и я никого не выдавал. Мне было велено разобрать архив Ородрета и другие бумаги, попавшие в руки Саурона; я занимался этим, потом другими счетами – сначала в Ангбанде, потом в какой-то крепости. Хотя… наверно, дело в этом. Год назад мне сказали, что я должен рассказать всё, что я знаю о жизни в Нарготронде, эльфу, который должен был изображать Куруфина, сына Феанора. Наверно… – он опустил глаза, шевельнулся, пытаясь закрыть лицо связанными руками, и снова застыл. – Наверно, что-то с этим пошло не так? Сочли, что это моя вина, и меня выдали вам. Чтобы вы меня казнили за то, что пытался вас обмануть.
– И зачем ты участвовал в этом обмане? – сказал Маэдрос, сделав всем остальным знак молчать.
– Тот, кто изображал Куруфина, должен был заполучить письмо, которым Куруфин запугивал Ородрета, – сказал золотоволосый эльф. – Я ненавижу Куруфина и очень хотел, чтобы это письмо было уничтожено, или, чтобы, по крайней мере, против родичей Финрода его больше не использовали. – Тон, которым это было сказано, как будто бы означал: но письмо можно использовать как-то ещё.
– Письмо у тебя?.. Питьо, обыщи его, – обратился Маэдрос к младшему брату. Тот неохотно исполнил просьбу, но на пленнике, кроме одежды, не нашлось ни одной вещи – ни бумаг, ни золота, ни оружия. Нариэндил тем временем успел поймать раненую лошадь и они вместе с Маглором внимательно осмотрели седло, седельную сумку и сбрую – всё тоже было пусто.
– Так как же тебя зовут – Гватрен или Гвайрен? – сказал Маэдрос.
– Я Гвайрен; имя «Гватрен» мне неприятно, – ответил пленник.
– Вы знаете, мне отец как-то написал в письме, что Финрод переименовал кого-то из своих приближённых потому что у него было неприятное имя, – заметил молчавший до сих пор Келебримбор. – Отец над этим очень смеялся. Это не ты?
– Да, – согласился златоволосый эльф. – Имя «Гвайрен» мне дал Финрод. Другого имени у меня нет и не будет, и я не Гватрен. Отпустите меня. Я… я не выношу этого. Я не хочу, чтобы меня связывали. Развяжите. Развяжите меня, я прошу вас! Я и без того провёл в плену у Саурона столько лет… я не могу больше!
– У тебя нет права ничего у нас просить, – сказал Амрод.
– Убей его, – сказал Маглор.
Маэдрос ещё раз посмотрел на его обнажённую руку, на глубоко врезанный след от оков.
– Ты действительно друг Финрода? – спросил Маэдрос.
– Да, – ответил тот, – был.
– Я развяжу тебя, если ты клятвенно обещаешь, что поедешь с нами дальше и не вернёшься к Саурону, – сказал Маэдрос.
– Майтимо, но для чего?! – воскликнул Амрод. – Он же…
– Давайте отойдём в сторону, – прервал его Маэдрос. – Нариэндил, присмотри за нашим пленником, пожалуйста.
Маэдрос взглянул на Карантира; тот сел в стороне на поваленное дерево и смотрел на то, как птица перелетает с одной его руки на другую. Он – она – улыбнулся сам себе. Маэдрос подумал, что если позвать его, то Маглор или Амрод начнут требовать, чтобы он прогнал птицу.
– Я думаю так, – негромко обратился Маэдрос к Маглору, Амроду и Аргону, – в любом случае мы его знаем как прислужника Саурона, которым тот дорожит. Я понимаю, что Саурон способен пожертвовать кем угодно, начиная со своего хозяина, если ему это будет нужно и если у него будет такая возможность, но мы можем попытаться хоть что-то выторговать. Потом он квенди, как и мы, он друг Финрода. Даже если пребывание в плену сломило его, даже… даже при том, что он покалечил Келегорма, мы не должны просто так казнить его. Может быть… может быть, стоит попытаться ему помочь.
– Чтобы он всех нас убил? – спросил Маглор. – Начиная, наверное, с вашей любимой Финдуилас? Ты с ума сошёл, Майтимо. Он же целился в тебя!
– Знаешь, Макалаурэ, а я не думаю, что он хотел попасть, – сказал Аргон. – Я видел, как он стрелял. Я не знаю, зачем надо было играть в такие рискованные игры, но по-моему, он хотел, чтобы мы за ним погнались.
– Я тоже не очень понимаю, во что Саурон сейчас играет, – сказал Маэдрос ещё тише, – но мне почему-то кажется, что убийство любого из нас игру бы испортило. Дело в чём-то другом.
– Хорошо, мы привезём его в Гавани Сириона, и что дальше? – Амрод недоверчиво пожал плечами. – Он может там открыть ворота Врагу, убить кого-нибудь, да хотя бы Гил-Галада, если он будет там, или Идриль, и мы будем в этом виноваты.
– По прибытии мы можем сразу заковать его и передать в руки Туора, и потом можно будет решить, что с ним делать и в чём именно он виноват, – предложил Маглор. – Если Галадриэль там, может быть, она знает о нём больше, чем Карантир или Финдуилас.
– Ты прав, но… – Маэдрос задумался. – На самом деле сейчас его судьбу может решить только Финдуилас: она единственная из нас принадлежит к дому Финарфина, которому он служил. Я спрошу у неё.
Маэдрос подошёл к девушке.
– Финдуилас, я хочу у тебя спросить: должны ли мы сохранить нашему пленнику жизнь? Вообще – ты его помнишь? Он утверждает, что жил в Нарготронде. Ты считаешь, что он виноват в гибели твоих родичей? Почему ты не сказала нам, что раньше знала его?
– Да, конечно! – сказала она. – Он заслуживает милосердия. Я помню его, помню его как друга и помощника Финрода, и я не знаю никакой вины за ним.
– Почему когда ты приехала с этим… с этим… ты не сказала, что знала его раньше? – спросил Амрод.
– Ты не спрашивал, – ответила Финдуилас. – Когда я ехала, я знала, кем он был раньше, а говорить об этом с ним самим было бессмысленно. Я ничем не могла ему помочь.
– Финдуилас, – обратился к девушке Маглор. Он, казалось, чуть смягчился по отношению к ней. – Всё-таки это… Ведь бывают разные обстоятельства. Разными могут быть причины, по которым квенди может стать союзником врага. Твой спутник мог не выдержать мучений, это так, но ведь есть и те, кто предаёт из-за корысти, или те, которые, как Маэглин, хотят мести или власти… Можно ли верить тому, кто…
– Макалаурэ, – Финдуилас подошла к Маглору, глядя ему в глаза; казалось, она избегала встречаться взглядом со всеми остальными, – Макалаурэ, мне рассказали, что пережил Гватрен прежде, чем стать прислужником Саурона. Я его не виню, но я ни с кем и никогда об этом говорить не буду.
Она повернулась и пошла к сидевшему на земле связанному эльфу. Тот с усилием встал; Майтимо увидел радость на его лице при виде дочери Ородрета. Финдуилас положила руку ему на голову и что-то сказала. К ним поспешно подошёл Маглор.
Майтимо понимал, что следовало бы пойти и послушать, о чём говорит пленник с Финдуилас, но сейчас его занимало другое. У него было множество вопросов, задать которые он никому не мог. Он вспомнил странные слова Эола —точнее, двух мальчиков, в которых теперь обитала душа Эола: «не причиняй вреда Гватрену» и ещё: «ни одному из твоих братьев нельзя доверять».
– Послушай, Майтимо, – спросил его почти шёпотом Амрод, – ты сказал, что видел раньше его шрамы. Где и как?
– Но я же видел его в Химринге, там их и разглядел, – ответил Маэдрос.
– Как это? – спросил Амрод. – Он же в шубе был.
– В смысле? В какой шубе?! – удивился старший.
– Но я ведь тоже его видел, он сидел на коне, ну вот на этом самом, видимо, на холмике к востоку от крепости, где вишня растёт. Думаю, он нас видел, но не подъехал. Я так перепугался, когда мы с Фаэлин и Аргоном выбрались наружу, и вижу – он. А потом, когда ты с этой девицей… ну, которую Гортаур изображал, на нас свалился, я настолько уже голову потерял, что забыл про него, потом оглянулся – вижу, его нет, – Амрод развёл руками.
– Но получается тогда, что я практически одновременно видел его наверху! – воскликнул Маэдрос. – Это невозможно! Ты же помнишь, что в Химринге нарочно сделано так, что со стены нельзя спуститься непосредственно в надвратную башню и выйти через ворота. Лестница со стены выходит во двор, потом надо спуститься к башне, пройти двое ворот, которые тогда были заперты, и уже потом выйти наружу. Если он не пользовался тем же тайным выходом, что и мы – а я видел, что он этого сделать не мог, – то он не мог оказаться на холме вне крепости…
Маэдрос замолчал. Амрод озвучил его мысли, спросив:
– Майтимо, но ты-то хоть понимаешь, что их двое? Я не знаю, что именно известно Финдуилас и как и кто её на самом деле привёз, но я уверен, что тот, кто утром приезжал за медальоном и тот, кого мы после этого связали и хотим увезти в Гавани Сириона – это две разные личности. Просто они очень похожи. В Химринге мы с тобой практически видели, что их двое – один был на стене, другой – на холме. Я думаю, Майтимо, что они могли и в тот раз поменяться непосредственно перед тем, как приехать к нам, а Финдуилас этого не заметила, – точно так же, как сейчас, – предположил Амрод. – Мне представляется так: есть Гвайрен, дружинник Финрода, который не выдержал пыток, стал служить Врагу и помогал Луиннетти учиться изображать Куруфина – и есть Гватрен, добровольный прислужник и любимчик Саурона.
– И этот второй – тот Гватрен, которого знал Карантир? – задумчиво спросил Майтимо. – Но откуда он его знал? И подожди, почему тогда Гвайрена из Нарготронда пришлось переименовывать? Получается, что его тоже изначально звали Гватреном? Откуда вообще такое имя у эльфа?
– Ты знаешь, Майтимо, – сказал Амрод, – я думаю, ты слишком большое значение придаёшь имени «Гватрен» и его значению – «тот, кто в тени». Это же обычное синдаринское имя. Я всё-таки жил на юго-востоке Белерианда, и знаю об авари несколько больше, чем ты. У них, особенно у хвенти и некоторых других изолированных племён, не принято, как у нас, давать сложные имена, которые описывают внешность или судьбу ребёнка. Там часто просто смотрят на то, какая в день рождения ребёнка была погода или называют, имея в виду что-то красивое или полезное: мне встречались и Ангрен – «железный», и Келебрен – «серебряный», и Митрен – «серый», потому что в его день рождения был туман, и всякое такое. Думаю, для них и в «тени» не было бы ничего страшного. И кстати, Саурон тоже мог поступить, как Финрод и переименовать своего слугу так, как ему нравится, а тут «тень» как раз более чем уместна. Но Майтимо, тот, кто привёз Финдуилас и забрал медальон, в любом случае не очень похож на Гвайрена из Нарготронда. Он разговаривает нагло, высокомерно, оскорбительно, ведёт себя так, будто ему всё нипочём, ничего не боится. Я думаю, если бы мы связали этого Гватрена, он бы повёл себя по-другому и не стал бы умолять его развязать. А вот после того, как он упал с коня и попал к нам в руки, вдруг появился Гвайрен.
– Тогда это значит, что они очень похожи, – сказал Майтимо. – То есть они родственники? Близнецы, братья? Может быть, поэтому у них похожие имена?..
– Может быть, – пожал плечами Амрод. – Но я бы не обольщался на этот счёт. Ты же сам видел, как Саурон принимал облик женщины, как он исчезал и появлялся. Я думаю, что или его помощник способен на то же самое, или Саурон делает это для него. И Майтимо, это странно, но… Может быть, тело – одно, а просто в этом теле обитает ещё одна душа? Может быть, Гвайрен был жив, но спал всё это время, а в его тело вселился кто-то другой? Майтимо, это мог быть кто угодно – квенди, человек, даже айну. Даже Мелькор, поскольку если тот сам и не может менять облик, Саурон способен ему в этом помочь и замаскировать его. Кто-нибудь видел Гватрена вместе с Сауроном? А с Мелькором? Вот подумай об этом. Очень может быть, что Гвайрен не выезжал из Ангбанда всё это время, и если кто-то там заботился о Тургоне и о Финдуилас, так это он. А к нам приезжал Гватрен.
– Даже если так, я всё равно не понимаю, Питьо, зачем они отпустили этого Гвайрена и передали его нам, – ответил Маэдрос.
– Уж точно не из-за того, что с письмом ничего не вышло, как он говорит, – хмыкнул Амрод. – Письмо, да ещё вдобавок медальон, они получили, хотя зачем им медальон, я не знаю. И они не могли не понимать, что поддельного Куруфинвэ мы быстро разоблачим, кто бы что ему не рассказал про Нарготронд. Думаю, что Гвайрена послали к нам по той же причине, что и Луиннетти, и выполнение его задачи ещё впереди.
– Ты хочешь сказать, что кто-то, увидев его с нами, должен узнать в нём друга Финрода и что-то передать ему или рассказать? – предположил старший.
– Да, я так думаю. иначе смысла нет. Причём это должен быть именно он сам; очень может быть, что он действительно должен попасть в Гавани Сириона… Знаешь, Майтимо, мне кажется, что несмотря на все ужасы, которые приходится переносить пленникам Мелькора, Гвайрен всё-таки не всё рассказал Гортауру.
Больше ста лет назад
Два эльфа сидели на поваленном бревне у лесной тропки где-то во владениях короля Финголфина в Хитлуме. Один был одет в кожаную куртку и штаны, которые казались слишком тёплыми для этого летнего лиственного леса – видно, пришёл с севера. Светлые, как речной песок, волосы, были заплетены в две толстые тугие косы. Одежда была потрёпанной, но чистой и аккуратной. За спиной была небольшая котомка.
Второй опасливо сел рядом, недоверчиво поглядывая на северянина. Первый улыбнулся ему. Выглядел второй странно: золотые локоны неровно обстрижены, штаны кожаные – как у тэлери-моряков Фаласа, грязная рубашка с вышивкой как у адана с берегов Митрима и промокшая от недавнего дождя зелёная войлочная куртка лесного эльфа. Он выглядел голодным и испуганным.
– Хочешь есть? – спросил беловолосый. Он достал из котомки дорожную лепёшку-сухарик из семян кедра, муки и мёда.
– Спасибо, – сказал второй. Беловолосый подивился его странному выговору. Поглядев на него внимательнее, он подумал, что одежду тот, верно, украл; почему-то ему стало его ещё жальче. – Спасибо, – повторил второй. – Я очень голоден.
– Почему? Тут полно еды… Вот… – Беловолосый эльф-северянин сорвал с куста ежевики несколько ягод. – Смотри, это можно есть. – Он наклонился и сорвал толстый гриб. – Вот это можно пожарить на костре…
– Я не знал… – смущённо ответил второй.
– Давай я расскажу тебе, что можно есть, а что нельзя, хорошо?
Эльф со светлыми косами стал показывать золотоволосому, что можно, и что нельзя есть в лесу. Оказалось, что тот ничего не умеет: ни стрелять из лука, ни ставить силки, ни даже собирать грибы; из ягод он раньше видел только землянику, но понятия не имел, где и как она растёт. Вечером они приготовили над костром в кожаном мешке тушку зайца с грибами. Первый уже почти научился понимать второго, хотя многие слова до сих пор казались ему странными – приходилось переспрашивать.
– А куда ты идёшь? – спросил беловолосый эльф.
– Я не знаю… – сказал второй. – Хотел попроситься на службу к кому-нибудь из нолдорских королей. Может, к Аэгнору или Финроду…
– А я пойду к Тинголу, – сказал первый. – Я сам авари, а он покровительствует авари и всем синдар. Надеюсь, он возьмёт меня. Кстати, меня зовут Гватрен.
– Ваcрен? «Тот, что в тени?» А почему тебя так назвали? Странно…
– Да потому что в год, когда я родился, за морем погас свет Деревьев Валинора, – объяснил он. – Я родился через четыре месяца после этого события.
– Значит, мы с тобой ровесники… – сказал второй. – Может, мы даже родились в один день… или почти в один день.
– А как тебя зовут? – спросил Гватрен.
– Никак.
– Но… но как это может быть? Ведь родители должны были тебя как-то назвать… дать тебе имя. Отец… мать… кто-нибудь?
– Нет. Родители вообще… их не было… то есть они не хотели… Нет у меня имени. Ни отцовского, ни материнского. Можно… можно я пока возьму твоё?..
====== Глава 33. Братоубийцы ======
На следующее утро Майтимо собрал свои вещи и уже седлал коня. Луиннетти о чём-то беседовала с Финдуилас; обе улыбались, почти смеялись.
И вдруг Майтимо как громом ударило. Как он мог это пропустить во время разговора с ней?
Он подбежал к Луиннетти и сказал:
– Можно тебя на пару слов?
– Конечно, Майтимо.
Он отвёл её в сторону.
– Луиннетти, ты вчера… ты вчера… когда ты рассказывала про дом Финарфина, ты сказала – жена Маглора. Какая жена?! Кто это? Он же не женат, у него и невесты никогда не было…
Луиннетти пожала плечами.
– Ну ты же сам сказал, что он не женат, значит и жены у него нет никакой, разве не так? – ответила она.
– Но ты же сказала…
– Как я могла сказать, что у него есть жена, раз ты, его брат, говоришь, что её нет? Тебе, наверное, лучше знать? – сказала Луиннетти.
Майтимо начал уже думать, что ему это приснилось. Он развёл руками и отошёл.
– Ты быстро подружилась с Финдуилас, – заметил Маэдрос. Он и Луиннетти ехали рядом во главе отряда.
– Да, – ответила она. – Просто… понимаешь, я очень любила Ородрета, когда он был маленьким. Самый милый ребёнок на свете, – она грустно улыбнулась. – Мне жаль, что я не могла быть на месте Куруфинвэ, когда он жил в Нарготронде.
– Но как ты узнала столько о Нарготронде? И про… – Маэдрос с самого начала хотел задать этот вопрос, но не успел договорить. Луиннетти ответила:
– Гвайрен мне всё рассказал, – она кивнула на Гвайрена, который ехал верхом между Карантиром и Амродом; его руки на всякий случай всё-таки привязали к седлу. Карантир что-то дружелюбно говорил ему; Амрод смотрел недоверчиво. – Ну если не всё, то очень многое. Он точно там жил и знал Финрода, это правда.
– Тебя долго готовили? – Маэдрос в этом не сомневался, но всё-таки спросил.
– Долго, – кивнула Луиннетти. – Но я всё запомнила. То есть если я чего-то не знала, то потому, что не знали они, а не потому, что я забыла. И вот так всё – в один день…
– Ну хорошо – Нарготронд, – согласился Маэдрос. – Но откуда тебе известно про всё остальное? Про Тирион, про наш дом… Неужели брат тебе рассказывал и про мой шкафчик в Форменосе, и про занавески в детской спальне в нашем доме? Не мог же тебе об этом рассказать этот Гватрен – или Гвайрен?
– Гватрен, конечно, не один меня учил, если честно, – сказала Луиннетти, – но это не так уж важно. Понимаешь, Майтимо, я сама не знаю, от кого и когда точно были получены все эти сведения.
– Как это?
– Ты же слышал, как погиб Финрод Фелагунд: Саурон не узнал его, хотя подозревал, что он – важное лицо среди нолдор, и Финрод погиб случайно, – стала рассказывать Луиннетти. – Саурон не получил от этого никакой выгоды. Почему так произошло, понятно: ведь Саурон до Битвы Внезапного пламени почти не покидал Ангбанд. Мелькор его не очень-то отпускал от себя, и о нолдор он знал немного. И вот после этого происшествия Саурон решил сделать всё, чтобы такое не повторялось. Он завёл картотеку на всех знатных или чем-то замечательных нолдор: короли, их ближайшие приближённые, учёные, певцы… Причём он собирал материалы не только о живых, но и о мёртвых: о них могли найтись сведения, с помощью которых можно было влиять на оставшихся в живых родичей. Кроме того, умерший же может возродиться – вот, как Финдуилас.
– Да, – подтвердила подъехавшая к ним Финдуилас, – это всё так. Меня держали несколько лет в Ангбанде и расспрашивали именно для этой картотеки, причём в основном о тех, кого уже не было – просто Майрон хотел, чтобы картотека была полной. Он мне, знаешь ли, гордо так сказал, что если в ходе и после Битвы Внезапного пламени и Битвы Бессчётных слёз он наделал много ошибок, то при взятии Нарготронда моя гибель (а не плен) стала практически единственной оплошностью, а во время нападения сыновей Феанора на Дориат и при взятии Гондолина практически всё прошло так, как он хотел. Если Майрон тогда просто так поубивал всех друзей Финрода, то теперь у него про каждого целый том: имена родителей, место рождения, где учился и что любил на завтрак.
Майтимо нервно засмеялся.
– Это что ж, если бы я сейчас попал в плен, то меня бы пытали не чтобы узнать секреты отцовских сплавов, а чтобы я сказал, ел ли отец на завтрак кашу с маслом?
– Ты зря смеёшься, – сказала Луиннетти, – Майрон говорит, что пришёл к выводу, что для того, чтобы управлять разумными существами, знания о них самих и их отношениях гораздо важнее, чем знания о вещах. Так что да, все пленные должны были давать сведения для картотеки, – иногда сами не понимая, насколько это важно.
– То есть тебе оставалось просто выучить все эти записи наизусть? – поражённый Маэдрос вспомнил слова Саурона: «Я правлю Средиземьем – ты этого не заметил?». Он не знал, насколько действительно может быть всеведущим Мелькор, но в любом случае Саурон, хотя и не был одним из Валар, практически достиг той же степени могущества с помощью разума и знаний.
– Да, конечно. С моим мужем Куруфинвэ это было нелегко, – сказала Луиннетти, – потому что он долго прожил, много знал, – в том числе язык гномов, будь он проклят, – с ним много всего случилось и у него много братьев и других родичей. После того, как я всё выучила про Куруфинвэ, изображать, например, тебя, Финдуилас, с помощью этих записей я могла бы через два-три дня.
– Мне сказали, что один эльф стал прислужником Майрона, поставив условие, что он никогда не даст никаких сведений для картотеки… – заметила Финдуилас, но Маэдрос уже не слушал.
«Саурон потратил много месяцев, обучая Луиннетти, задействовав и свою картотеку, и знания своих помощников, – подумал Маэдрос. – Значит, я был прав – письмо действительно имеет ценность сейчас».
Он задумался, и прослушал, как Луиннетти, Финдуилас и присоединившийся к ним Аракано заговорили о другом.
–…Хотел увидеть Средиземье, пока мы шли, – сказал Аракано. – Знаете, я так хотел добраться до него, и не так, как обычно идут путешественники – лес, река, тропки там, поляны; это всё как-то бессмысленно, вроде как в толпе толкаешься, и каждого спрашиваешь «как тебя зовут» – всё равно не запомнить. Хотел подняться на самую-самую высокую гору или даже полететь на спине орла, чтобы увидеть всё сразу. Нельо, помнишь ту огромную карту Валинора, мозаику на площади, которую можно было увидеть с вершины Миндон Эльдалиэва в Тирионе?
– Я вот видел эту землю со спины орла, – вздохнул Майтимо, имея в виду своё чудесное спасение из плена. – Если вспомнить сейчас, то это было прекрасно. А тогда, честно говоря, я чувствовал лишь отвращение к месту, где я оказался.
– Ну вот, – вздохнул Аракано, – теперь мне придётся придумать что-то новое. Мы говорили про совсем-совсем неосуществимые желания. А у тебя такое есть, Нельо?
Майтимо грустно улыбнулся. Аракано отдёрнулся; он подумал, что своими словами неосторожно напомнил ему о своём брате, о Финдекано, которого Майтимо (он это знал) так сильно любил. Но Майтимо заговорил совсем о другом.
– Мне легко ответить на этот вопрос, – сказал он с неожиданной для самого себя откровенностью. – Я всегда знал, что моё желание заведомо неосуществимо, и всегда хотел этого больше всего на свете. – Он оглянулся на братьев – Маглора, Карантира, и Амрода, которые были шагах в десяти от них и вряд ли могли услышать его слова.
– Мы никому не скажем, – Луиннетти ласково, по-сестрински коснулась его левой руки, погладила по пальцам.
– Я всегда хотел превратиться в своего деда Финвэ. Мне всегда было как-то неловко, что я совсем не похож на него – и за себя, и за отца, – но я хотел этого не поэтому. Мне всегда хотелось подойти к отцу, обнять его и сказать: «сынок, я люблю тебя, для меня существуешь только ты, ты моё самое любимое дитя». Прости меня, Аракано, но я знаю – мой отец так хотел бы это услышать! Финголфин не обиделся бы, я знаю. Ему самому стало бы легче, если бы он почувствовал, что Феанор абсолютно счастлив. Отец всегда обжигал Финголфина своей болью и гневом.
– Я знаю, – коротко ответил Аргон.
Майтимо было совестно, что он заговорил об этом, и он продолжил:
– Понимаешь, Аракано… Одно время, в ранней молодости я был близким другом Финголфина. Финголфин любил моего отца Феанора, восхищался им, но… Как-то Финголфин… Ноло мне сказал… – Маэдрос снова оглянулся на братьев, – Сказал, что навеки запомнил последний счастливый день в жизни, – это был последний день, когда он ещё не знал, что у него есть старший брат.
– Они разве не росли вместе? – удивилась Финдуилас.
– Нет, – ответил Майтимо. – Отцу было очень тяжело узнать о том, что его отец, Финвэ, взял другую жену. Он отправился странствовать в одиночестве по Аману, хотя тогда был совсем ещё подростком. Финголфину о нём ничего не рассказывали: он узнал, когда ему было лет шесть-семь. Они с Финвэ пошли гулять куда-то, далеко-далеко, поднялись на очень высокий холм, кажется, обрыв над рекой и там росла какая-то высокая серебристая трава. А потом Финвэ сказал: «пошли домой обедать», а за столом был Феанор. Вот так.
