Текст книги "Loving Longest 2 (СИ)"
Автор книги: sindefara
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 47 страниц)
Пенлод стал читать написанное, но при попытке понять, что же хотел сообщить автор письма, у него просто искры из глаз посыпались:
– Дорогой… дорогой… наверное… Инголдо? … Ах, «дорогой Ноло», да, «дорогой Ноло, ты, наверное»… «уде… уда…»... «удавишься»?! Как это – «удавишься»? «Удивишься»? «Дорогой Ноло, ты, наверное, удивишься…»... да, я бы тоже очень удивился, – Пенлод в недоумении смотрел на пергамент.
Майтимо не поверил своим ушам: он протянул руку и Пенлод, пожав плечами, передал ему письмо. Там действительно было написано буквально следующее:
дарагой нколо
ты наверно удавишся получив ети строги,
но ето я тебе пишу
Письмо было чудовищно, невыразимо безграмотно: Nkolo вместо Ñolo, penna вместо tenna, estel-tella вместо estel-pella…*
Майтимо прочёл письмо, потом прочёл ещё раз.
До него начало доходить: это было письмо Финвэ, причём письмо, написанное самим Финвэ – не им, Майтимо, под диктовку деда, не Финьо, не Морьо – Финвэ предпринял отчаянные усилия, чтобы всё-таки написать Финголфину лично. Наверное, перед собой у него была азбука, которую Майтимо написал для него, и он, сидя в парке под нежно шумевшими берёзами или на балконе в своих покоях, старательно вырисовывал буквы, неумело нажимая на перо длинными белыми пальцами, откидывая назад тяжёлые, слегка волнистые пряди.
– Дядя Финголфин… не знаю, наверное, он при жизни так и не увидел этого письма, – голос Майтимо прервался. – Это… это письмо ему от отца… от дедушки. Он написал сам, потому что… вот. «Дорогой Ноло, ты, наверное, удивишься, получив эти строки, – прочёл Майтимо вслух, – но это я тебе пишу. Прости, что раньше за меня тебе писали внуки, но мне это трудно. Фэанаро всегда так сердится из-за этих своих буков, я ничего в них не мог понять. Я тебя очень люблю и скучаю по тебе, а так у нас всё хорошо. Финд. прошлый раз сказал, что у Тур. родилась дочка. Тут я уже должен был вам сам написать. Я крепко обнимаю и целую Т., Э. и крошку Итариллэ, надеюсь, я правильно написал имя. Привет Анайрэ, поцелуй от меня Ар. и Аред. Твой отец».
– Нельяфинвэ… – сказал Пенлод. – Прости… Мы были неправы, так плохо думая о тебе и о Фингоне. Ведь это он чаще всего приезжал за письмами?
– Да, – мрачно ответил Маэдрос, про себя несколько удивившись, кто это – «мы», которые плохо думали о Фингоне.
– Это последнее письмо он передать не смог, поскольку тогда все узнали бы, что он был в Форменосе в тот последний день. Но он, видимо, всё-таки видел смерть Финвэ, хотя и ничем не смог помочь, и потом забрал с собой письмо и замок. Взял крышку от уже разбитого ларца.
– Я не понимаю, зачем ему было забирать замок? – спросил Натрон.
– Я тоже не понимаю, – сказал Маэдрос. – По-моему…
– Не понимаешь, да? – зло перебил его Амрод. – Не понимаешь? А ты что-нибудь вообще знаешь о замке?
– Я… – Маэдрос задумался. – Ах да, ведь это же ты и Тэльво делали ту серебряную накладку, и вроде бы внутреннюю часть ларца? А ключ…
– Майтимо, – сказал Амрод. Майтимо никогда не видел его таким злым. – Майтимо. Видимо, я тебе должен объяснить, зачем Финдекано взял замок? Я объясню: на случай, если бы всё-таки выяснилось, что в тот день он был в Форменосе. Он сделал это, чтобы доказать, что замок не был взломан, что его открыли ключом. Ключей было два: у отца и у тебя. Он счёл, что если возьмёт замок и предъявит его Феанору или кому-то ещё, то станет совершенно очевидным, что он, Финдекано, не мог похитить Сильмариллы и убить Финвэ потому, что замок был открыт ключом, а у него ключа быть не могло. Но, Майтимо, то, что ему удалось легко отделить переднюю панель, уже само по себе доказывает, что ларец открыли ключом, а не взломали.
– Почему?! – спросил Майтимо.
– Потому что, ещё раз тебе скажу, мы вдвоём делали весь механизм, запиравший ларец. Тебя вообще не удивило, что ларец разбился вдребезги, нет? Особенно учитывая, что на дедушке не было шлема. Этот ларец мог разбиться только в открытом виде.
– Почему ты так в этом уверен? – спросил Саурон.
– Видишь ли, – ответил Амрод, – я не случайно сказал сейчас не «замок», а «механизм, запиравший ларец». Это было нечто большее, чем замок. Повороты ключа (а для открывания требовалось несколько поворотов ключа) запускали механизм из множества гибких штырей и пружин, которые проходили через все стенки ларца. Фактически при запирании ларца каждая его стенка защёлкивалась, соединялась с другой дополнительным внутренним замком, и он был закрыт не на один замок, а на восемь.
Саурон изумлённо покачал головой.
– То есть если разобрать ларец полностью, сняв деревянные боковины и накладку замка, – уточнил он, – это было бы похоже на что-то вроде металлической клетки, в которой концы прутьев сцеплялись друг с другом при поворотах ключа?
– Ну, не совсем, но похоже, – согласился Амрод, – в общих чертах – так. Как я себе это представляю, если пытаться разбить ларец в закрытом виде, то уничтожить его можно было бы, только полностью сплющив, и – или – разбив на мелкие куски: я не уверен, что Сильмариллы уцелели бы при этом. А вот в открытом виде, когда все внутренние запоры были разомкнуты и он представлял собой просто ларец, он действительно мог бы разбиться просто от очень сильного удара. Я понимаю, что это выглядит не очень практично, но ведь отец волновался о том, чтобы он был именно заперт и как можно прочнее: ведь пользоваться им в открытом виде мог только он сам, а всё остальное время ларец находился в железной камере сокровищницы.
– Амрод, – спросил с любопытством Саурон, – а если предположить, что, например, Феанор надел Сильмариллы и оставил ларец открытым, то мог бы кто-то в его отсутствие, не имея ключа, проделать с ним какие-то манипуляции, которые позволили бы разбить ларец после того, как Феанор запер бы его? Допустим, у вора был сообщник, который облегчил ему задачу. Например, мог бы сообщник залезть в замок и нейтрализовать одну или несколько частей механизма так, что при повороте ключа они – незаметно для Феанора – не сомкнулись бы? Ведь в таком случае ларец оказался бы более уязвимым и всё-таки мог бы разбиться даже если бы его не открывали?
Амрод некоторое время молчал, затем сказал, не поднимая глаз:
– Если вы все можете считать меня и Тэльво сообщниками Мелькора – то да, – мрачно ответил младший сын Феанора. – Механизм ларца – наше творение. Даже отец не полностью представлял себе устройство замка. Испортить механизм снаружи, не через замок, можно было только уничтожив ларец с помощью инструментов – сняв оковку и разъяв все слои стенок. Это было почти невозможно; я думаю, и Куруфин, который в основном и собирал стенки, не взялся бы их разобрать. Я уверен, Гортаур, что даже если бы ты взялся за такую работу, ставя себе при этом задачу не повредить содержимое ларца, то это заняло бы у тебя не меньше недели – при том, что ты можешь не спать и не есть. Да и отец бы это, мягко говоря, заметил, а он ведь лично запер и ларец, и сокровищницу перед отъездом в Валимар. Попытка нарушить работу механизма через замок, даже открытый, должна была привести к его поломке, при которой ключ перестал бы вращаться так, как обычно, и отец тоже не мог этого не заметить.
– Получается, что если мы верим Унголианте, то когда Финвэ ударили ларцом по голове, ларец был открыт, и, скорее всего, в нём уже не было камней, – сказал Пенлод.
Майтимо прикусил губу и провёл рукой по рыжим волосам.
– Ладно, – сказал он наконец, – но тогда… тогда Мелькор знал, что ларец будет открыт… как минимум… или же, когда он был там в первый раз, наш дед уже был убит, ларец уже был открыт, а убийца отдал ему Сильмариллы, и потом он и Унголианта вернулись в Форменос уже за остальными драгоценностями?..
– Второй вариант кажется мне более вероятным, – сказал Пенлод, – хотя вряд ли мы это можем узнать.
Маэдрос покрутил ключ.
– Я, конечно, не знал всех подробностей про замок, но я бы всё это время недоумевал, как же именно открыли ларец, если бы не был так уверен, что камни оказались у Мелькора вместе с ларцом, и у него или у тебя, – он обратился к Саурону, – было достаточно времени, чтобы его аккуратно открыть. Тем более, что обломков ларца тогда я не видел, – сказал он. – Хотя было так темно…
– Правильно, – сказал Амрод, – потому что я заметил остальные обломки, без замка, в кустах рядом с домом, когда мы уже уезжали, и мы с братом, – он сказал «братом», как будто бы Майтимо его братом не был, – собрали их и потом я бросил их в море. Что ты на меня так смотришь? Я же сказал, что замок – наша работа. Даже думать не хотелось, что сделал бы с нами отец, если бы узнал, что ларец разбился или что, например, у Мелькора оказался ключ.
– Почему же с вами, Питьо? – сказал Пенлод. – Один ключ был у Феанора, а другой у Майтимо. Очевидно же, что вы-то оба не имели никакого отношения к тому, что замок открыли.
– Пенлод, ты о чём? О моём ключе? – Маэдрос дёрнул искалеченной рукой, точно пытаясь сжать её в кулак. – Ты о моём ключе? Это я сейчас ношу ключ на себе. А тогда он просто висел у меня в комнате на гвоздике, а моя комната не запиралась… ну, не всегда запиралась. Его кто угодно мог взять. Нужно было просто подняться на третий этаж. В тот день он тоже висел у меня в комнате. Он до сих пор там висит. У меня сейчас ключ отца! Понимаешь?
– Вот Мелькора-то тогда забрали в Валинор, – покачал головой Саурон. – А меня нет. Мелькор у нас такой философ и знаток душ эльфийских и человеческих – отравлять сердца, разносить сплетни и склонять к противоестественным сношениям – это да, это он может. Учитывая, что вы, квенди, бессмертны, Манвэ, наверное, думал, что очень забавно посмотреть, что будет, если вам по триста лет зудеть в уши что-нибудь вроде «трахни брата, убей дедушку» или «убей брата, трахни дедушку». А я существо прямолинейное, и очень легко предсказать, что получится, если я окажусь в благословенном краю, где в открытых комнатах на гвоздиках висят ключи от ларцов. Вот меня в Валинор и не пустили.
– Майрон, – Маэдрос против воли усмехнулся, – видишь ли, я мог повесить ключ хоть на забор, – он снова стал серьёзен и вздохнул. – Чтобы попытаться открыть ларец, нужно было сначала зайти в сокровищницу. А вот ключ от сокровищницы был только один. И этот ключ всегда был на поясе у Финвэ. Попасть в сокровищницу можно было только убив Финвэ или, в крайнем случае, уговорив его. Вот когда его убили, всё уже было проще простого. Просто никто не мог себе представить, что на него можно поднять руку.
– Какая теперь разница, Майтимо! – воскликнул Амрод. – Никакой! Всё равно мы в безвыходном положении. И неважно, кто нас в него загнал. Мелькор – да, Мелькор. Тот, кто убил Финвэ – да, и он тоже, кто бы он ни был. И отец тоже. И твой Фингон, да, Майтимо, он тоже, если он, как думает Пенлод, видел, как всё было, но никому ничего не сказал, и подумал только о том, как обезопасить себя самого, сохранив открытый ключом замок.
Амрод повернулся и ушёл.
Майтимо рванулся за ним и увидел, что Амрод, выйдя из гробницы, стал спускаться по разбитой, пустынной дороге по направлению к разрушенным Стальным вратам.
– Давай я задам ещё вот какой вопрос: ну хорошо, ключ висел у тебя в комнате, которая была открыта или которую легко можно было открыть, – сказал Саурон. – Но знали ли об этом те, кто не жил в Форменосе – ну за исключением Финдекано, ладно, вы дружили? Знали ли посторонние план дома и тот факт, что второй ключ можно найти у тебя? Если ларец действительно был открыт ключом (а мы сможем в этом окончательно убедиться только когда увидим замок), то получается, что это мог сделать только кто-то из вас, сыновей Феанора или сам Феанор, или Финвэ.
Майтимо молчал.
– Я не знал, – сказал Пенлод. – А я всё-таки был помощником Феанора и братом Пенголода, его любимого ученика. Я догадывался, что ключ от сокровищницы есть только у Финвэ, но насчёт ключа от ларца – не знал.
– Пенлод, а где вообще были все? – спросил Натрон. – Это же королевский дом. Слуги, дружинники…
– Насколько я знаю, в основном все уехали с Феанором. Это же понятно – после стольких лет пребывания в Форменосе всем хотелось попасть на праздник… – ответил Пенлод.
– Да, – подтвердил Маэдрос, – а остальных, тех, кто не хотел ехать с отцом, дедушка отпустил ещё накануне, чтобы они смогли побывать на празднике в поселении – это милях в пяти от крепости на север. После полуночи там никого не было, кроме нас семерых и Финвэ. Ну, по крайней мере, насколько я знаю.
– Ну ладно, – Майрон повернулся к Майтимо и вдруг возбуждённо воскликнул, – дайте, дайте мне письмо! Мне очень нужен образец почерка Финвэ! Ну хоть бы строчку отрежьте!
Майрон подошел ближе, схватился за письмо; после этого он вдруг опомнился и огляделся. В конце концов, ему не нужно было упрашивать присутствующих. Он молча взял письмо из рук Маэдроса.
– Я его заберу, – сказал он уже вполне безмятежным голосом. – Адресат, – Майрон окинул взглядом останки в серебряном саркофаге, – здесь вряд ли сможет его прочесть.
Майрон знал, что он должен сделать теперь, но ему не хотелось, о, как ему этого не хотелось!
Хотя почему он должен то, что «должен»?
Майрон открыл круглую деревянную шкатулку. Она была полна крупным морским жемчугом и светлыми, блестящими, как яичный желток, тёмно-жёлтыми, прозрачными коричневыми каплями янтаря.
– Натрон, – обратился он к своему помощнику, – у тебя ещё осталась золотая ткань с бабочками, которую ты выткал для Финрода?
– Она очень старая, – покачал головой Натрон, – и её не так много. Боюсь, что из неё нельзя ничего выкроить.
– А ты можешь соткать такую же?
– Да, конечно, – ответил Натрон, – но это займёт много времени… Смотря какой длины. Несколько недель, может быть, и больше…
– Ну и что, – Майрон улыбнулся, – а мы никуда не торопимся.
Саурон оставил для Маэдроса и Амрода двух огромных чёрных коней, которыми они, посоветовавшись, всё-таки решили воспользоваться, чтобы вернуться.
Пенлод всё-таки осмелился подойти к ним и спросить у Майтимо:
– Ты... ты как?
– Плохо у нас всё, – ответил тот резко. – Атаринкэ больше нет, Морьо не хочет нас знать, а Тьелко больше не встаёт. Иногда он тоже не хочет никого видеть. Это тяжело. Ну хотя бы его гадкие прихлебатели из числа людей в основном куда-то делись, и то хорошо.
– Как это? – спросил Пенлод.
– После Дориата у него сломана спина, – ответил Майтимо, решив не вдаваться в подробности. – Он не может ходить с тех пор. – Майтимо подумал, что Пенлод хотя и не врач, но всё-таки родич Пенголода, величайшего учёного Гондолина. – Пенлод, как тебе кажется, это... это должно пройти? Это пройдёт когда-нибудь?
– Я много читал о медицине, но я не целитель, и я не вижу, что с ним, – ответил Пенлод. – Нельо, это всё-таки очень долго. Я бы ожидал, что он поправится за три года, максимум – четыре или пять, но ведь получается, что прошло уже почти десять лет... Я должен вернуться домой, но я тебе советую, даже прошу – найдите врача.
– А ты как?..
Пенлод ничего не ответил, но Майтимо когда-то хорошо его знал. Увидев, как Пенлод слегка покраснел и отвёл глаза, Майтимо с удивлением понял – тот абсолютно счастлив, и не удивился, когда Пенлод, извинившись, отошёл, чтобы избежать дальнейших расспросов.
В окрестностях Гондолина братьев не оставляло чувство, что за ними кто-то наблюдает.
Когда они отъехали подальше, слежка как будто прекратилась.
Была солнечная, морозная погода и их следы на снегу были видны достаточно хорошо, чтобы за сыновьями Феанора можно было дойти до самого их дома.
Комментарий к Глава 15. На руинах *Автор письма перепутал буквы nk и ñ, которые стоят в алфавите тенгвар параллельно, а также похожие p и t: penna «гласная; то, чего не хватает» вместо tenna «письмо». Ближайшим выражением понятия «удивляться» на квенья я сочла estel-pella «то, что находится за пределами надежды» (эквивалент английского beyond hope); автор письма пишет вместо pella «за пределами» – tella «последний, задний».
====== Глава 16. Вырваться из сети ======
…ere yet darkness overwhelmed him and the blindness of malice, he looked upon Turgon and knew that from him should come, in some time that doom held, the end of all hope…
… ещё до того, как тьма и слепота злобы поглотили его, он смотрел на Тургона и знал, что от него придёт – в час, предназначенный роком – конец всех надежд…
The Grey Annals
Виной толиких бед бывало ли Стекло?
Ломоносов
Пенлоду было почти стыдно за себя, но он каждый раз готов был плакать от любви и умиления, когда видел Тургона с их ребёнком. И сейчас он снова растаял, видя, как сын бросает снежки, а Тургон со смехом отбивает их рукой. Увидев отца, Гилфанон сразу бросился к нему; Пенлод подхватил его на руки. Тургон перехватил снежок в воздухе, и, подойдя к Пенлоду, прижал ледяной комочек к его щеке:
– Да ты весь горишь, дорогой мой, – сказал Тургон, – тебе жарко? Ты, наверное, хочешь есть?
– Наверное, – ответил Пенлод. – Я успел очень соскучиться.
Он отпустил Гилфанона, и тот побежал к их дому.
– Мы… – начал Пенлод, – я, наверное…
– Ладно, Пенлод, – ответил Тургон. – Не рассказывай. Я знаю, где ты был и зачем. Можешь только сказать мне, чем всё кончилось.
– Там нет замка от ларца, про который ты говорил, – сказал Пенлод.
– Я знаю, – ответил Тургон. Он проследил глазами за Гилфаноном, видя, как за ним закрылась дверь. – Я знал, на что иду, Пенлод. Прости меня. Я знаю, что ты будешь хорошим отцом для Гилфанона и сможешь его воспитать, если… если ничего не выйдет.
– Не надо, – сказал Пенлод. – Гилфанон… ты будешь ему нужен ещё по крайней мере лет двадцать… Пожалуйста.
– Сейчас от меня уже мало что зависит, Пенлод. Ты кого-нибудь ещё там видел?
– Майтимо и младшего; Саурон их туда притащил. Я им про тебя ничего не сказал, не думай. Я сказал, что мне позволили временно пожить вне Ангбанда за оказанные Саурону услуги. Майтимо сказал, что у Келегорма отнялись ноги после штурма Дориата, а Карантир, мол, «знать никого не хочет». Про Куруфина ты знаешь…
– Ничего я не знаю про Куруфина, – покачал головой Тургон. – Я только знаю, что могилы его нет, и я сейчас ни в чём не был бы уверен. Спасибо, что ничего обо мне не сказал. Знаешь что, Пенлод? – Голос Тургона внезапно стал очень тихим. – Ты думаешь, мне правда стыдно за нашу с тобой любовь и поэтому я не хочу возвращаться к своему народу? Стыдно за тебя, за Гилфанона? Тебе вот стыдно?
– Я… – начал Пенлод. – Я люблю тебя. Иногда мне казалось, что я своей любовью тебя мучаю; я всё думал, что тебе тяжело вынашивать нашего ребёнка. А когда он родился, я понял… я поверил, что ты нас любишь. Нет, мне совсем-совсем не стыдно.
Пенлод до сих пор радовался, что Тургону не пришлось долго мучиться по его вине: роды начались на рассвете, а к полудню он уже держал на руках сына.
– Мне тоже не стыдно, Пенлод. Я готов сказать всему миру, всем, кто когда-либо знал меня, что ты – мой супруг и что я тебя люблю.
Пенлод мучительно покраснел; в этот миг он любил Тургона так страстно, как никогда раньше, но не смел его прервать ни словом, ни жестом.
– Мне даже за детей от Маэглина не стыдно, – продолжил Тургон, – это мои дети, и, если понадобится, я буду стараться их защитить, если это будет в моих силах. Я боюсь совсем другого. Я всё очень тщательно обдумал, Пенлод: и то, что тебе известно, и то, о чём ты должен был бы догадываться, и то, чего ты по всей видимости, не знаешь. То, чего я действительно не хотел бы, это чтобы мои соплеменники – нет, чтобы все эльфы – считали меня предателем. А на мой взгляд, мы находимся в абсолютно безвыходном положении, и я думаю, что единственное, что можно предпринять – это каким-то образом договариваться с Майроном. Ты понимаешь, как это будет выглядеть.
– Но он ведь отпустил нас, и он до сих пор…
– Я не о нас лично говорю, – мрачно прервал его Тургон.
Вечером, когда они остались наедине, Пенлод снова вспомнил его слова – «ты мой супруг и я тебя люблю» и ему невыносимо захотелось близости. Как-то он разоткровенничался с Элой, и, желая получить ответ на сравнительно невинный вопрос, получил несколько очень откровенных советов о том, как доставить удовольствие женщине. Он обнаружил, что его возлюбленному нравятся и ласки, предназначенные для женщин, и сейчас, глядя на задумчивое лицо Тургона, ему так хотелось обнять его, утешить, порадовать.
– Мне так хочется провести самую сказочную ночь с тобой, Туринкэ, – сказал Пенлод, прижимаясь к нему. Он с удивлением увидел, что на глазах Тургона выступили слёзы.
– О чём ты, какая сказочная ночь, меня до сих пор ноги не держат, я так за тебя боялся! – Тургон бросился ему на шею и отчаянно, тихо заплакал, стараясь не разбудить ребёнка. Пенлод прижал его к себе, и сознание того, что он так любим, радовало больше, чем физическое соединение.
Им не пришлось долго ждать.
Пенлод думал, что должен встать, должен найти в себе силы увести Гилфанона; невольно прорывалась самая страшная мысль – ребёнок не должен видеть то, что Гортаур может сделать с Тургоном. Но он только продолжал судорожно прижимать к себе мальчика и просил его молчать, пока Тургон в своём скромном, тёмно-синем зимнем кафтане, подбитым кроличьим мехом, шёл навстречу Гортауру, чьи искрившиеся самоцветами алые одежды бросали на снег розовые отблески. Было слишком далеко, чтобы Пенлод мог услышать их разговор.
– Тургон, в могиле твоего отца замка от ларца с Сильмариллами нет, – начал Саурон. – Конечно, есть две возможности: или ты забрал замок сам, или это сделал кто-то другой, например, тот же Маэдрос. Но мне кажется маловероятным, чтобы кто-то, кроме тебя и Фингона, мог что-то положить в саркофаг Финголфина или достать это; кроме того, я убедился, что по крайней мере Маэдрос и Амрод о том, что замок не у нас, не знали вообще. Так где замок?
– Спасибо тебе, Майрон, что не заставил меня смотреть на руины Гондолина и на саркофаг моего отца, – ответил Тургон.
– Так зачем ты меня обманул?
– Я тебя не обманывал, Майрон, – спокойно сказал Тургон. – В том разговоре, что ты соизволил подслушать, я сказал, что я лично видел, что замок хранился в сумке моего брата, а Пенлод мог видеть, как Финдекано положил сумку, где хранился замок, в гроб моего отца. Я отнюдь не утверждал, что в этот момент замок был в сумке, или что замок до сих пор находится там, куда Финдекано его положил.
Гортаур зло стукнул по дереву своей обитой серебром тростью.
– Хорошо, давай по порядку и начистоту, – сказал он. – Я пересмотрел всё содержимое сумки: единственное, что должно было обязательно оказаться именно в гробу Финголфина – это письмо Финвэ. Да, Тургон, там было письмо, написанное лично Финвэ (я думаю, что ты прекрасно знаешь, что остальные письма писал за него под диктовку Маэдрос) – вот оно, можешь ознакомиться. Письмо можно было положить туда без сумки, в конверте или в пакете. Я не понимаю, зачем Фингон положил туда эту сумку, если в ней не было замка. Далее – забрать что-то из гроба вряд ли мог кто-то, кроме тебя. До того, как плиту уложили на место, гробницу можно было открыть ключом; конечно, кто-то кроме тебя, знал, как она открывается, но… Тургон, где замок?
– Да, замок забрал я, – Тургон вернул Саурону письмо Финвэ; его глаза слегка покраснели, но голос не изменился.
– А можно узнать, зачем? – поинтересовался Саурон. – Ты же якобы не знал, что это такое.
– Да, не знал; но было совершенно очевидно, что это нечто, сделанное Феанором и моему отцу никогда не принадлежавшее. Финдекано мог считать, что это должно было быть похоронено вместе с нашим отцом. Я – нет, – ответил Тургон.
– Я должен спросить тебя третий раз, Тургон? Мне нужно напомнить тебе, что я – или другие по моему приказу и с моего разрешения – могут сделать с тобой и твоим ребёнком?
Тургон улыбнулся – вежливо, дружелюбно, как будто говорил с Туором или Эктелионом.
– Я считал, что эта вещь должна быть у Нельяфинвэ, и поэтому попросил передать её ему, – ответил он. – Одно из двух: либо Нельяфинвэ не сказал тебе, что замок уже у него (а это вряд ли, – я думаю, сказав, что Нельяфинвэ в первый раз слышит о замке, ты был прав), или замок до него не дошёл. Второе, увы, весьма вероятно, ибо через несколько часов после начала штурма Гондолина я отдал этот замок одному из нолдор, чтобы он вынес его из города и передал впоследствии Нельяфинвэ. Сейчас я не знаю, что случилось с этим эльда: он мог погибнуть, попасть в плен (и тогда замок у кого-то из твоих подручных или давно разбит и разобран), или же он оказался в Сирионе с другими гондолинтрим, и не посчитал нужным пробираться через весь Белерианд, чтобы отдать непонятную и ненужную вещь Нельяфинвэ.
– Тургон, ты мог бы хотя бы перестать говорить на квенья, это меня бесит ещё больше? – саркастически спросил Гортаур. – Ну хотя бы называй Маэдроса Маэдросом, что ли.
– Нет, не мог бы, это мой родной язык, – ответил Тургон.
– Ну и кто этот… замконосец? – поинтересовался Гортаур.
– Знаешь, что, Майрон? Я согласен, давай начистоту, – сказал Тургон неожиданно жестко. – Если ты хочешь знать правду об убийстве Финвэ – ты хочешь знать правду о твоём Господине, не так ли? Как ты думаешь, вскрытие могилы моего отца и твои попытки получить ключ от ларца могли остаться незамеченными? Ведь слухи пойдут в любом случае, хотя я почти уверен, что из вскрывавших гробницу в живых остался только Натрон.
– Нет, Натрон и ещё двое людей, если не ошибаюсь, – мрачно поправил Саурон.
– Как бы ни было тебе всё это любопытно, подумай, как будет выглядеть, если ты сейчас перевернёшь всё Средиземье в поисках замка? Если ты попытаешься проникнуть в Сирион и выкрасть замок или того, у кого он оказался?
– Для этого у нас есть сыновья Феанора, – усмехулся Гортаур. – Они как раз с удовольствием перевернут всё в Сирионе, раз там сейчас один из Сильмариллов, а заодно и найдут замок.
– Это верно, – согласился Тургон. – Но насколько тебе нужны вообще сейчас разговоры о расследовании гибели Финвэ? Я понимаю, что мои слова могут звучать пристрастно, но представь себе: у Финдекано есть какая-то вещь, связанная с убийством Финвэ, он прячет её в могиле Нолофинвэ, я её достаю и перепрятываю. Это всё выглядит так, как будто или мы с Финдекано убийцы, или убийцей был наш отец. Если об этом начнут говорить, то не исключено, что во всяком случае, нолдор не захотят, чтобы Артанаро Гил-Галад, сын Финдекано, был их королём. Если, например, они сделают своим королём Нельяфинвэ, твоему хозяину это понравится?
Саурон задумался.
– Что ты предлагаешь? – спросил он.
– Сделай перерыв, – сказал Тургон. – Какие-то слухи должны были пойти в любом случае. Не исключено, что если тот, кому я отдал замок, услышит разговоры о том, что тебе или твоему хозяину нужен ключ, он сам придёт к Нельяфинвэ. Пусть они сами получат замок и испытают его. Даже при том, что ларец разбит, если ключ вставит и повернёт кто-то, кроме сыновей Феанора, замок может оказаться непоправимо повреждён, и ты никогда не узнаешь правды. Подожди год или два. Если замок не всплывёт, я расскажу тебе, у кого он может быть.
– Почему я должен, Турондо, – теперь Майрон тоже заговорил на квенья, – соглашаться на твоё наглое предложение?
– Потому что ты, Майрон, достаточно разумен, чтобы согласиться на разумное предложение, даже если его неподобающим тоном высказывает тот, кто тебе не слишком приятен, – ответил Тургон. – Я знаю, что ты не хотел штурма Гондолина, и что ты предпочёл бы, чтобы я «случайно» упал с башни или со стены, а городом бы правил Маэглин. И я знаю от Гватрена, что ты послал своих подручных в Дориат, чтобы отобрать Сильмарилл у сыновей Феанора и отдать Эльвинг, и что при этом ты приказал щадить сыновей Феанора.
– Мне кажется, – сказал Саурон, – Гватрен рассказал тебе много лишнего.
– Он рассказывал лишь то, о чём мог рассказать без вреда для себя, – заметил Тургон, – об остальном я сам догадался. Например, Майрон, я прекрасно понимаю, почему ты так себя повёл. Ты ведь не заинтересован в полном уничтожении эльфийских королевств, так? Ведь ты прекрасно понимаешь, что если никого из нас не останется, то следующим шагом твоего господина должно быть нападение на Аман. И ты, повторяю, достаточно разумен, чтобы понимать – скорее всего, это конец для твоего хозяина и для тебя. Ты прекрасно понимаешь и другое: ничто не достаётся даром. Ты не можешь не знать, что Сильмариллы разрушают плоть и дух твоего владыки; обожжённые руки – это мелочь, лишь внешний знак того, что происходит у него внутри. Всё имеет свою оборотную сторону. Да, Нельяфинвэ ободрился подвигом Лютиэн и Берена, чтобы выступить против вас, и объединил эльфов и людей в «союз Маэдроса». Но и твой господин не смог бы бросить такие силы в Битву Бессчётных слёз, если бы Сильмарилл не был отнят у него: от того, что камней стало два, а не три, его могущество возросло на треть. Возможно, сейчас тебе кажется разумным ходом каким-то образом отдать все камни сыновьям Феанора, которым всё равно нельзя возвращаться в Аман; тогда он может обрести значительную часть прежней мощи и вы сможете рассчитывать на победу. Но какое воздействие оказали камни на того, кто их носил, за эти пятьсот лет? Что осталось…
– Ладно, я понял, – остановил его Майрон. – Хорошо, допустим, я согласен последовать твоему совету и подождать год. Но не больше. Но тебе-то разве не интересно, кто убил твоего деда, Турондо? Если это, конечно, не ты.
– Я тут много думал, Майрон. И о себе, и о своих родственниках, и о тебе. Убийство Финвэ – очень страшное и неприятное происшествие. Но оно в прошлом. Прежде всего сейчас надо думать о его последствиях. А тебе, Майрон, – сказал Тургон, – лучше всего подумать о двух вещах.
– Интересно, каких же?
– Во-первых, из чего сделаны Сильмариллы.
– Это не загадка для меня, – сказал Майрон. – Я знаю ответ на этот вопрос: они сотворены из стекла – как сказал один из нолдор, Феанор сотворил «тело, в котором мог бы обитать весь этот магический свет, из столь совершенного стекла, которое мог сделать один лишь Феанор, и даже Аулэ представить себе не мог»*.
– Майрон, а ты знаешь, что никто из нолдор не работает по стеклу лучше меня? – спросил Тургон.
– Нет, – Саурон слегка удивился. – Я слышал, что в твоих покоях в Гондолине в окна были вставлены какие-то необыкновенные стёкла и даже озаботился получить образцы; то, что до меня дошло, действительно невероятно, но я не знал, что их делал ты сам.
– Я имею дело со стеклом с пятнадцати лет, – сказал Тургон. – Я знаю о нём всё. То, из чего сделаны Сильмариллы – это не стекло. Может быть, в это верят младшие сыновья Феанора; может быть, это тебе сказали Артафиндэ или мой брат Финдекано. Но я, честно говоря, почти уверен, что двое старших, Нельо и Кано, знают правду, даже если утверждают обратное. Лично я не знаю, что это такое, но тебе бы следовало выяснить, что именно ты держишь в своей лаборатории и что именно Мелькор готов охранять любой ценой. И второе, Майрон. Я бы выяснил, почему Кирдан Корабел назвал «несчастным случаем» то, что несчастным случаем явно не являлось.
