Текст книги "Loving Longest 2 (СИ)"
Автор книги: sindefara
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 47 страниц)
========== Пролог (Интермедия) ======
Комментарий к Пролог (Интермедия) Это заключение к первой части, которое служит одновременно прологом ко второй, поэтому здесь его стоило повторить; те, кто его читал – естественно, могут пропустить.
Кошмар внутри кошмара
Он был самым чёрствым.
Самым безжалостным.
Все это знали.
На самом деле он никого не любил.
Может быть, Мелькор решил, что они похожи?
– Я не знаю, зачем ты привёл меня сюда, – сказал он. Всё внутри него дрожало от холода; ему казалось, что он не переживёт этого, но он стоял неподвижно. – Я не сдамся. Я не сдамся тебе. Делай со мной, что хочешь.
– Ты думаешь, я буду делать с тобой то, что я хочу? – спросил Мелькор. Он откинулся назад, сначала положил ногу на подлокотник трона, а потом вдруг как-то переметнул ноги и встал в троне на колени, словно ребёнок, забравшийся в кресло отца. – Ты очень красивый, знаешь ли. Никто не ценит красоту больше меня. Я не мог бы сделать столько зла, как вы это называете, столькими разными путями, если бы не чувствовал красоты. Когда я смотрю на твою кожу, на твои ресницы, на твои лучистые глаза, на твои руки – я схожу с ума при мысли о том, что тебя создал не я. Мне хочется вырвать твои глаза и вставить вместо них эти два проклятых камня. – Мелькор снял корону, лишившуюся одного из своих украшений, и покрутил её на длинном пальце. – Ведь это было бы ещё красивее, правда? Они жгут, ты это знаешь?
– Это тебя они жгут, – сказал он, – потому что ты вор, лжец и убийца.
– А ты? Кто ты? – Мелькор рассмеялся. – Поверь, они выжгут тебе мозг. Но мне не хочется их доставать. Ведь Майрон так старался, вставляя их в этот венец. Ты не из трусливых, правда?
– Правда, – ответил он.
– Хочешь увидеть кое-что? – спросил Мелькор. – Кое-что… Правда, тебе это будет совершенно безразлично, я думаю. Я просто хочу знать, как тебе это понравится.
Он спустился с трона и протянул своему гостю руку в чёрной перчатке из странных, очень тонких, блестящих листов металла.
– Пойдём? – сказал он почти весело. Мелькор потянул его дальше в глубь зала, за свой трон; нажал на что-то, и сзади, в его подножии, открылась дверь. Корона странными, переливчатыми пятнами освещала лестницу с высокими каменными ступенями, которая вела круто вниз. Он не считал ступеней, но спуск был так долог! Ему казалось, что опустились они ниже дна рек, ниже расселин, ниже моря. А Мелькор всё смеялся; когда он спускался, его спутник видел только правую, неповреждённую часть его лица – белая кожа, смеющийся рот, яркий зелёный глаз. Мелькор тянул его вниз, улыбаясь, как будто гость был младшим братишкой, для которого был приготовлен чудесный сюрприз.
Наконец, лестница кончилась.
Мелькор щёлкнул пальцами, и наверху, по кругу загорелся огонь. Огненное кольцо осветило нечто вроде балкона, на котором стояли они; этот балкон опоясывал круглый зал с каменным полом. С балкона вниз вела железная кованая лестница. Балкон был не очень высоким: высокий эльда легко мог дотянуться рукой из зала до пола балкона, а, например, Тингол мог бы и заглянуть на него. Мелькор затянул гостя за одну из толстых каменных колонн, которые поддерживали потолок над балконом, и улыбнулся ещё лукавее и веселее.
– Смотри, – сказал он.
На полу посредине зала лежал труп эльфа-нолдо: на нём были нолдорские доспехи; его волосы были заплетены в две длинные, ниже пояса, чёрные косы. Тело высохло, но черты лица ещё можно было различить. Сколько он пролежал тут – сказать было трудно.
– Ты думаешь, я не видел трупов? – спросил он Мелькора.
Мелькор рассмеялся и наклонился к нему; ему показалось, что Мелькор хочет потереться целой, розовой щекой об его лицо или одежду, такой ласковый у него был вид.
– Ну посмотри же на него повнимательнее, подумай, от чего он умер?
Тело было странно скорчено; пальцы наполовину лишились кожи и рассыпались, но он понял, что в последние минуты жизни эльф судорожно прижимал ладони к лицу. Умирая, он пытался не видеть.
– От страха, – ответил он Мелькору.
Мелькор чуть не запрыгал от радости.
– Вот-вот! А тебе всё равно, ты ничего не боишься, правда? Ты просто посмотришь, и всё.
Мелькор как-то вприпрыжку обошёл его и затолкал за колонну. Теперь он видел другую, искажённую и разорванную половину его лица, которая тоже улыбалась.
– Стой тут, – сказал Мелькор. Он поднял руку и ещё раз щёлкнул пальцами. Огонь стал тише и чуть розовее, мягче; он почти погас. Мелькор сделал ещё одно движение рукой, и в полу появилась трещина. Оказалось, что недалеко от трупа эльфа в полу есть крышка – круглая крышка размером с крышку от небольшой бочки. Она была недалеко от балкона, и он подумал, что если она поднимется, ему будет хорошо видно то, что под ней.
Крышка сдвинулась и поднялась. Оказалось, что под ней дыра, которая вела в какую-то светящуюся слабым, переливчатым зелёным светом бездну. Наверное, это была какая-то подземная река; может быть, пещера, полная алмазных и изумрудных кристаллов, может быть – и то, и другое. Свечение было красивым. Но колодец был частично закрыт. Примерно на расстояния локтя от пола зала в нём была решётка. А на ней…
…на ней…
Он смотрел. Он не знал, сколько прошло времени. Зелёного света снизу и алых всполохов с потолка хватало, чтобы он очень хорошо всё увидел.
Мелькор смотрел ему в лицо (он это чувствовал) и тихо подхихикивал.
Ему казалось, что всё, что он видит, – факелы, колонны, колодец, лестница – раздвоилось и поехало в разные стороны.
Раздваивалось и разъезжалось всё, что он видел в жизни до сих пор – лицо отца, кинжал в дрожащей руке, горы мёртвых тел – и из-за всего слышался смех Мелькора. Всё разбивалось. Разбивалось, приведя его к этому.
Наконец, Мелькор сделал так, чтобы крышка встала на место.
– Тебе понравилось, правда? – спросил он.
Он ничего не ответил.
– Ты меня разочаровываешь. Может, мне оставить тебя здесь?
Он стал молча подниматься по лестнице. В этот подъём он вложил последние силы своего измученного тела, надеясь, что это невыносимое усилие убьёт его где-то посредине, и он останется валяться на ступенях, пугая других гостей Мелькора. Если они будут.
Но он добрался до верха. Он лежал без сил на полу тронного зала и рядом с ним стоял Мелькор. Волосы падали Мелькору на лицо, и он опять видел красивую улыбку, белый лоб и розовый румянец.
– Ну как тебе, как? – спросил Мелькор требовательно.
– Я покоряюсь тебе, – хрипло ответил он. – Я тебе покоряюсь. Я сделаю всё. Всё, чего ты захочешь. Ты – Король Арды. Ты – Повелитель этого мира.
Мелькор серьёзно смотрел на него. Он больше не улыбался.
– Я признаю, что если в этом мире могут происходить такие вещи, то воистину его повелитель – ты.
– Хорошо, – сказал Мелькор.
– Но у меня есть одно условие.
– Разумеется, – ответил Мелькор. – Я понял. Это справедливо, и твоё согласие того стоит. Я сейчас позову Майрона. Лучше, если это будет он.
Сон внутри сна
Он спал.
Сон был лёгким, воздушным, как голубое небо, как белые облака, как лёгкие стебли высокой травы. Как последнее абсолютно счастливое утро в его жизни – давным-давно: только счастье, свет и родительская любовь.
Сон был абсолютно лишён боли, страха, отчаяния. Он был переполнен ощущением нежности, мягкости, он весь был как лёгкие объятия робкой, не сознающей себя, любви.
Ароматные, чудесные запахи менялись, как лёгкие порывы ветра – розы, яблоки, гвоздика, тяжёлые соцветия сирени, молодая листва. И запахи камней – о, камни же пахнут, если их потереть, если прижаться к ним, разве вы не знаете об этом? – янтарные, розовые, синие лучи пробегали по его покоящейся душе.
Всё было тёплым, уютным, красивым, заботливо подобранным, как…
…как…
...в шкатулке?
Но иногда в уютный сон врезалось острым ножом:
Расскажи мне…
Расскажи мне что-нибудь, что ещё никогда и никому не рассказывал…
Никогда и никому…
Что можно было бы рассказать? Тем более в такую минуту?
Невинную шалость? Маленький детский секрет? Любовную тайну? Скрытое от чужих глаз горе? Затаённую, многолетнюю обиду?
Что угодно.
Но не такое.
Расскажи мне…
Запах яблок. Яблоки, нарезанные дольками, тугие зелёные шкурки, коричневый срез яблочных ломтиков. Запах пирога из светлой кухни. Светлое утро.
Дождливое утро. Холодные капли дождя в волосах.
Шарф? Где же он?
…этот плащ…
...тёмное пятно на подоле…
...не такое…
И снова розовые, голубые, синие, лёгкие лучи сна.
====== Краткое содержание предыдущих серий (для тех, кто не читал первую часть) ======
В прологе (за сто лет до описываемых событий) некая эльфийка добирается из Валинора в Средиземье только для того, чтобы покончить с собой. Кирдан Корабел потрясён случившимся и говорит, что постарается наказать тех, кто за это ответственен.
Действие истории начинается незадолго до падения Дориата и Гондолина.
Маэглин заявляет Саурону, что его уже не интересует Идриль, ставшая матерью чужого ребёнка: больше всего он хотел бы вернуть своего отца, Эола, дух которого не отправился в чертоги Мандоса. В то же самое время помощник Саурона по имени Гватрен получает задание от хозяина: он отправляется в Дориат. Он должен одновременно позаботиться о том, чтобы сыновья Феанора уцелели и не дать им получить Сильмарилл. Гватрен отнимает камень у Келегорма и отдаёт его Эльвинг. Под седлом лошади Келегорма Гватрен находит сумку, которая принадлежит другому брату – Маэдросу.
Тургон и один из гондолинских лордов – Пенлод – вспоминают о прошлом. Тем временем Саурон, которому Маэглин помог пробраться к стенам Гондолина, вызывает дух Эола. После взятия Гондолина Пенлод остаётся в живых и становится рабом другого прислужника Саурона – эльфа-авари Натрона. От Натрона Пенлод узнаёт, что Тургон остался в живых, но почти лишился рассудка: Саурон заставил его забеременеть от Маэглина, который надеется, что в результате его отец вновь родится на свет. Пенлоду разрешают заботиться о Тургоне. Король постепенно приходит в себя и начинает отвечать на чувства Пенлода, который давно и безнадёжно влюблён в него. Тургон осознаёт, что ребёнок, которого он носит под сердцем – действительно Эол, отец Маэглина; ему удаётся доказать это Маэглину. Маэглин демонстрирует Тургону (и Пенлоду) венец Моргота и Сильмариллы. Пенлод не может понять, почему камни хранятся не в том ларце, который был изначально для них предназначен. Выясняется, что замок от изначального ларца хранился у Фингона, погибшего брата Тургона, и что Фингон положил его в гроб Финголфина; что случилось с самим ларцом – непонятно. Тургон считает, что на самом деле Финвэ был убит Феанором или кем-то из его детей: Пенлода шокирует такое предположение.
Эол действительно возрождается, но это близнецы – два мальчика. Оба они сохраняют сознание и память Эола. Маэглин хочет ещё детей. Пенлод и Тургон признаются друг другу в любви.
Гватрен увозит Тургона прочь из Ангбанда; по его словам, инициатором побега выступил Натрон, у которого есть свои причины, чтобы освободить Пенлода и Тургона. По дороге Гватрен опять расспрашивает Тургона о гибели Финвэ и рассказывает о том, что, помимо прочего, нашёл в вещах Маэдроса памятный знак, полученный им от Фингона.
Натрон направил Пенлода и Тургона к своим знакомым – Найнет и Элринг, которые живут в глухом лесу на границе бывшего Дориата. Натрон и Эол были Перворожденными эльфами, а Найнет и Элринг – изначально предназначенными им жёнами, но они предпочли общество особ своего пола – Натрон полюбил Эола, а Найнет – Элринг. В конце концов Эол, одержимый одновременно завистью к нолдор и желанием стать одним из них, бросил Натрона и в результате погиб, приговорённый Тургоном к смерти за убийство его сестры Аредэль. Именно поэтому огорчённый Натрон перешёл на службу к Саурону, надеясь отомстить Тургону и другим нолдор.
Когда зашла речь об убийстве Финвэ и Сильмариллах, оказалось, что Найнет много лет назад встретилась с Унголиантой, принявшей облик эльфийки: насытившись, она может на время обрести дар речи. Унголианта рассказала, что у Мелькора была назначена с кем-то встреча близ Форменоса, и что она и Мелькор застали Финвэ уже мёртвым – его голова была разбита ларцом от Сильмариллов, который в результате тоже разбился. Вся эта история вызывает у Тургона и Пенлода самые чёрные подозрения: убийцей мог быть кто-то из сыновей Феанора или сам Феанор.
Тургон признаётся Пенлоду, что ждёт ребёнка от него и хочет остаться здесь, в лесу, навсегда – после того, что с ним сделали, он не хочет возвращаться к близким. Пенлод с радостью соглашается остаться с ним.
Через несколько лет два Эола подросли и Маэглин начал жалеть о своей затее…
====== Глава 13. Чьи-то письма ======
Окно библиотеки Гортаура было открыто, а на подоконнике было пришпиленное маленьким дротиком письмо.
Гортаур внимательно посмотрел на него; на нём было начертано его имя с прибавлением «в собственные руки».
Он взял с полки большую книгу. Это был альбом, в который он вклеивал автографы и собственноручные подписи королей и знати, а также известных учёных – эльфов и людей. Это был не пустой интерес: он собирал рукописи, и интересовался, что кем написано; кроме того, он всегда хотел точно знать, кто автор писем и других важных документов, которые попадали ему в руки.
Гортаур пролистал альбом и нашёл то, что искал.
Он удивлённо поднял брови, а когда распечатал письмо и прочёл его, то тоже удивился.
Дорогой Гортаур, Тху, Тар-Майрон, или каким угодно другим именем тебе угодно называться.
Начать с того, что пишу тебе не я.
Я знаю, что ты можешь узнать почерк любого из более-менее известных эльдар, и что почерк, которым написано это письмо, тебе, безусловно, знаком. Но это не я. Как это, спросишь ты?
Всё очень просто – Финвэ, верховный король нолдор, почерк которого ты видишь перед собой, не умел читать и писать. Ах да, ну, и конечно же, Финвэ умер. Но это уже незначительная деталь.
Когда Финвэ и его семейство жили в Тирионе, он не должен был никому и ничего писать. После изгнания Феанора в Форменос ему уже было поздно учиться. Да, его младшие сыновья – Нолофинвэ и Арафинвэ – постоянно получали письма от отца, но писали их другие. Один – может быть, двое – а может быть, и трое – потомков Финвэ писали за него эти письма и передавали их его сыновьям.
Зачем я тебе всё это пишу?
Там, где я сейчас нахожусь, до меня доходят слухи, что ты интересуешься ларцом, в котором изначально находились Сильмариллы, а заодно и подробностями гибели Финвэ. Хотелось бы просто намекнуть тебе, что особ, которые заинтересованы в этом деле, а также особ, которые были свидетелями происшедшего, могло быть гораздо больше, нежели ты можешь себе представить.
С некоторым уважением к тебе,
кто-то-там-Финвэ.
Или кто-то-там-Кано.
Или кто-то ещё.
– Ну и что вы обо всём этом думаете? – спросил Саурон. – Не стесняйтесь.
– Ты думаешь, что это – от Тургона? – спросил Гватрен.
– Как минимум двое могли написать мне это письмо и позаботиться о том, чтобы оно попало сюда, – мрачно ответил Гортаур. – Или даже трое. Или, если подумать, то четверо. Хотя на самом деле пятеро, поскольку Мелькор очень и очень зря думает, что может что-то скрыть от меня. В конце концов, это письмо мог написать и сам Мелькор.
– Кстати, откуда у тебя подпись Финвэ? – поинтересовался Гватрен.
– Это документ из Нарготронда, – ответил за хозяина Натрон, – брачный контракт Финрода или что-то в этом роде. Там много разных подписей. Это я его достал.
– Да, – согласился Гортаур, – ну, не совсем брачный контракт, у них такого не бывает, но что-то вроде свадебного подарка – дом или участок для дома. Судя по дате, Финвэ должны были привозить его подписать в Форменос за два или три месяца до его гибели, так что да, если верить анонимному письму, подпись на контракте тоже была поставлена не им.
– Я не знаю, на что намекают в письме, – сказал Натрон, – но если исходить из того, что рассказал нам тогда Тургон, очень похоже на то, что именно Фингон отвозил эти письма якобы «от Финвэ» отцу и дяде, поскольку Фингон не был женат, всегда жил с отцом и ему нужен был предлог, чтобы видеться с Маэдросом, даже если у них тогда действительно не было связи.
– Звучит хорошо, Натрон, – ответил Гортаур, – но это могла быть, например, и Аредэль, которая всегда любила ездить верхом вдали от дома и которая вполне могла заезжать в Форменос. В этом случае письмо мне мог написать даже Маэглин, которому об этом рассказывала мать, и которому она могла продемонстрировать почерк Финвэ, если она была среди тех, кто писал за него письма.
– Так просто? – усомнился Натрон.
– Это детский почерк, – пожал плечами Гортаур, – школьный. Без особенностей. Так пишут маленькие дети, которые не умеют держать в руках перо. Почерка, даже аккуратные, легко отличить по нижним и верхним росчеркам. Это не так заметно, когда смотришь на имя «Финвэ» в подписи, поскольку и f – formen, и nw – nwalme сами по себе просты в начертании. Мой почерк (когда я не стараюсь его изменить) трудно с чем-то спутать: у меня очень характерный росчерк l, у меня хвостик z намного короче, чем b, ну и так далее. А здесь все хвостики очень короткие, прямые, даже l практически не загибается, волнистые линии – не волнистые, а почти углом. Чтобы писать за Финвэ, достаточно было просто вспомнить своё собственное обучение письму, и писать так, как ты писал в первые два-три месяца в школе. К сожалению, автор письма прав: это мог быть кто угодно. Может быть, Маэдросу или Маглору было бы труднее тогда имитировать детский почерк просто из-за возраста, но это тоже не довод. Кроме того, сейчас Маэдросу пришлось бы писать это левой рукой. Однако и это его не исключает, поскольку почерк «Финвэ» очень простой, и у одного и того же лица почерк левой и правой руки может быть очень похож. Тургон, конечно, наименее вероятный кандидат, но я и его со счетов не сбрасываю.
– Неужели ты действительно так думаешь – после того, как он так выходил из себя из-за всего этого? – сказал Гватрен.
– Гватрен, чтобы ты знал – я слышал этот разговор целиком от начала до конца, поскольку мне было очень интересно, как отреагирует племянник Феанора на вид Сильмариллов, – ответил Гортаур. – Но вообще-то он всё время разговаривал очень спокойно, пока речь не зашла о беременности, и при этом пытался перевалить всё на собственного брата. При этом он зачем-то заявил, что всё время (в частности, когда пришла весть о гибели Финвэ) был дома, хотя об этом его никто не спрашивал. Я могу допустить, что он хотя бы – как минимум раз – приезжал за письмом, если даже сам их не писал… Хотя, конечно, у нас есть – то есть был – простой способ это выяснить. Она больше ничего не вспомнила?
– Нет, – покачал головой Гватрен. – Нет, ничего.
– Может быть, мы с Натроном попробуем её… убедить? – спросил Гортаур.
– Нет, – решительно сказал Гватрен. – Я дал слово, ты же знаешь.
– Ты всё-таки испытываешь слабость к девицам вашего племени, – сказал Гортаур с насмешливой улыбкой.
– И не только нашего, и к человеческим тоже, – ответил Гватрен. – К сожалению, это тот случай, когда я не могу никого убеждать.
– По её словам, – сказал Гортаур, – Финвэ там, в чертогах Мандоса, отказывается об этом вспоминать и вообще говорить на эту тему. И это уже само по себе странно, поскольку если бы его убил Мелькор, то скрывать было бы нечего. Если убийца Финвэ уже умер и оказался в чертогах Мандоса, то, насколько я себе представляю ситуацию, может быть два варианта: первый – он ничего никому не сказал, а Финвэ его не выдал потому, что пожалел. Или же Намо узнал об этом, и убийца, скорее всего, оказался в месте, где ему предстоит искупать свою вину до конца мира и где с ним никто не может говорить.
– Кстати, Феанора в чертогах Мандоса тоже никто не видел, – по крайней мере, так говорят нолдор, – и он не возрождался, – задумчиво сказал Натрон.
– Следовательно, – сказал Гортаур, постукивая письмом по столу, – правду о смерти Финвэ знают Мелькор, может быть – Унголианта и тот, кто его убил.
– И сам Финвэ, – сказал Натрон.
– Видишь ли, – вздохнул Гватрен, – сам Финвэ вполне может не знать ничего: мог не видеть, кто это сделал; он может просто сознавать, что это сделал кто-то из семьи и чувствовать от этого ещё большую горечь. Представь себе, например, что после отъезда Феанора внуки отравили деда, а потом разбили ему голову и представили это, как деяние Мелькора. Или что Феанор перед отъездом в Валимар задушил отца во сне, а сыновья Феанора потом нашли тело Финвэ и им пришлось что-то придумывать, чтобы выкрутиться. Поскольку Феанор был так помешан на своих камнях, то разыграть кражу Сильмариллов было бы самым естественным ходом…
– Гватрен, а вот этого, честно говоря, я как раз и не понимаю, – сказал Натрон. – Мелькор убивает Финвэ и забирает камни – это вполне логично. Но если Финвэ убили его внуки, то камни тут при чём вообще? Как они попали к Мелькору?
– Вот именно, – ответил Саурон. – Возьмём условный пример. Представим дело так, как его представляет Тургон. Допустим, Фингон приезжает в Форменос для интимных встреч с Маэдросом (мы знаем, что на тот момент они не были любовниками, так что пример, повторяю, условный). Допустим, Финвэ застаёт их вместе и его реакция заставляет кого-то из них его убить. А дальше что? Они отдают Сильмариллы Мелькору, чтобы он помалкивал? Почему Мелькор вообще там оказался? В таком случае он должен был знать, что произойдёт убийство или кража, или и то, и другое. От кого? Убийца должен был планировать свои действия; он или посвятил в свои планы Мелькора, или действовал по его приказу. В письме намекают на то, что были свидетели, может быть – и не один. С Мелькором говорить на эту тему, как мы знаем, бесполезно. Пока я вижу только один выход: она должна встретиться с возможными свидетелями, они же наши подозреваемые. Может быть, кто-то себя выдаст, поняв, с кем имеет дело. Ты мне обеспечишь это, Гватрен?
Гватрен внимательно посмотрел на него.
– Скорее всего, они откажутся её принять. И если даже они согласятся, она окажется в большой опасности. Я клятвенно обещал, что с ней не случится ничего плохого. Кроме того, там нет ни одной женщины…
– О, ты так в этом уверен? – рассмеялся Гортаур. – Уж прямо ни одной? Заставь их дать тебе слово. Пусть эти господа пособлюдают ещё одну клятву. Им всё равно – одной больше, одной меньше.
– Послушай, Майрон, – обратился к нему Гватрен, когда они остались наедине. – Когда ты разговаривал с Тургоном, ты упомянул о том, что это ты убил Феанора, а не балроги. Я услышал об этом впервые. Мы давно знакомы, и я могу найти много причин того, почему ты об этом не рассказываешь на каждом углу. Но я давно хотел тебя спросить – почему тебя вообще волнует смерть Феанора? Я же вижу, что это так.
Саурон внимательно посмотрел на него.
– Потому, Гватрен, что делать это мне было неприятно. И это для меня очень странно.
====== Глава 14. Зимние гости ======
Кто слез на хлеб свой не ронял,
Кто близ одра, как близ могилы,
В ночи, бессонный, не рыдал, —
Тот вас не знает, вышни силы!
На жизнь мы брошены от вас!
И вы ж, дав знаться нам с виною,
Страданью выдаете нас,
Вину преследуете мздою.
В. Жуковский
На столе у Маэдроса тоже оказалось письмо.
Письмо в большом чёрном конверте, запечатанное красно-золотой печатью с изображением волка. Маэдрос знал, что это личная печать Саурона.
Письмо гласило:
«Нельяфинвэ,
Я прошу тебя помнить, что моё обращение к тебе продиктовано искренним доброжелательством и прошу не показывать это письмо никому, в том числе никому из твоих братьев. Прошу тебя принять моего посланника через три дня после получения этого письма.
К тебе у него есть небольшой разговор.
Кроме того, он должен передать вам всем и прежде всего тебе две вещи, иметь которые для вас необязательно, но которые могли бы послужить приятным напоминанием о прошлом. Одна из них может быть обменена на другую, вторая в любом случае останется у тебя. Оба предложения исходят лично от меня и никак не отражают волю того, кому я служу.
Я должен предупредить тебя, что если ты убьёшь моего посланника, и твои братья, и особенно ты (эти два слова были подчёркнуты) будете сильно разочарованы (эти два слова тоже были резко, жирно подчёркнуты).
Майрон».
Он никому не показал этого письма.
Но у него было чувство, что если он это сделает, то Саурон просто разыграет партию по-другому.
Он не мог не понимать, о чём хочет говорить этот посланник. Уже несколько лет, после сбивчивого рассказа Келегорма о том, как он потерял Сильмарилл после того, как успел несколько мгновений подержать его в руках, Маэдрос думал, зачем это было нужно. Вывод был только один: Мелькор хотел, чтобы Сильмарилл не вернулся в его корону, но остался в руках эльфов – для того, чтобы они, сыновья Феанора, запятнали руки ещё одним братоубийством.
Майтимо отчаянно сжал в пальцах ключ от ларца с Сильмариллами, висевший у него на шее. Теперь у него осталась только эта память о прошлом. Подвеску, которую он получил от Финвэ, он подарил Гил-Галаду, а цепочку с сапфирами, залог любви к нему Фингона, потерял Келегорм после штурма Дориата.
Он спустился вниз и вошёл в большую полукруглую комнату с низким потолком; полукруглое окно выходило на засыпанную снегом поляну, окружённую елями. По светлым деревянным стенам скользили розовато-жёлтые лучи дневного зимнего солнца. За стеклом острые глаза Майтимо разглядели бурый, с желтовато-розовым отсветом силуэт – это был олень, который подошёл к дому на расстояние пяти или шести шагов.
Келегорм смотрел в окно не отрываясь, замерев, опершись локтем на подоконник. Он мог так сидеть, опираясь руками и спустив ноги с постели, но стоять у него пока не получалось. Но и это уже было хорошо. Майтимо мучился от того, что их собственных познаний в медицине не хватало для этого случая; если бы они могли попасть хотя бы в Гондолин!.. Он часто думал об этом в тот первый год, когда Келегорм ещё даже не мог поднять голову с подушки; он держал спящего брата за руку и вспоминал жуткие подробности штурма города, о которых ему недавно рассказывали. Да, ему было лучше, но выздоравливал он медленнее, гораздо медленнее, чем можно было бы ожидать. Майтимо сознавал, что человек на месте Келегорма не выздоровел бы никогда и остался бы прикован к постели на всю жизнь: это утешало, но ненадолго.
– Как ты себя чувствуешь, Тьелко? – спросил он Келегорма.
– Хорошо, – ответил тот. – Сегодня даже голова не болит.
– Я должен тебе сказать кое-что, – Маэдрос присел на край его постели. – Мне сообщили, что к нам должен прибыть посланник от Саурона. Он хотел… что-то обменять. И что-то привезти.
– Возможно, речь идёт о твоих вещах, которые они забрали тогда? – спросил Келегорм.
– Да… Как ты думаешь, следует ли с ними разговаривать?
– Почему у тебя возник такой вопрос? Конечно, нет, – ответил Келегорм.
– Но если… – начал Маэдрос.
– Сильмариллы они нам не вернут, а что ещё стоило бы переговоров с Сауроном? – спросил Келегорм. – Неужели ты готов отдать им хоть что-то?
Майтимо молчал.
– И разве можно брать от них что бы то ни было? – настаивал Келегорм.
В дверь кто-то неуверенно, слабо постучал ладонью.
– Заходи, – вздохнул Келегорм.
Зашёл младший из сыновей Феанора, Амрод; у него с собой был тазик с водой и полотенце.
– Пора обедать, – сказал он. – Ты умываться будешь?
– Да, я сам, – ответил Келегорм.
Майтимо знал, что Амроду приходится тяжело. Им обоим было тяжело. Именно они двое нашли Келегорма со сломанной спиной на полу маленького домика в лесу после того, как слуги Саурона отобрали у него Сильмарилл и увезли Эльвинг.
На самом деле всех удивляло, как тихо и сдержанно он переносит это мучительное испытание, что он почти никогда не жалуется, не сердится, когда ему неудобно, больно, холодно.
Но все они знали, что никто из них не сможет заменить Куруфина.
Все они видели, как он погиб: последним, что он успел сделать, было помочь Келегорму выбраться из Менегрота и пересечь мост, преследуя королевскую дочь. Один из убийц Куруфина замахнулся на Келегорма, но прилетевшая неизвестно откуда шальная стрела с красным оперением остановила его.
– Я посмотрю, что они захотят нам передать, – сказал Маэдрос. – В конце концов, мы не обязаны это брать.
Они появились у дома в тот же час на следующий день. Было пасмурно; белый плащ Гватрена отливал золотом, плащ второго всадника – серебром.
Гватрен спрыгнул с коня, не выпуская рукояти кинжала и подошёл к крыльцу. Маэдрос стоял впереди; Маглор и один из немногих ещё оставшихся с ними дружинников вынесли Келегорма на крыльцо и усадили на скамью.
– Это он, – тихо сказал Келегорм Маглору, но остальные два брата его услышали, – тот, который забрал… камень.
Маглор судорожно сжал пальцы на плече Келегорма.
– Ты посмел появиться здесь, – сказал Маэдрос, – хотя это ты отнял у нас то, что принадлежало нам по праву и изувечил нашего брата. Я мог бы убить тебя без разговоров и без объяснений. Я мог бы даже не читать письмо твоего хозяина.
– Но ты его прочёл, – сказал Гватрен. – На что ты надеялся? Ведь наверное, ты на что-то надеялся, читая его?
– Я не видел никакого письма, – громко и зло сказал Келегорм. – Что в нём?
– Ты никак не избавишься от пристрастия к чужим вещам, Келегорм, – сказал Гватрен. – Письмо же не твоё. И я не с тобой разговариваю.
Гватрен заткнул руку за пояс и оставил за поясом перчатку; он поднял ладонь, и на ней блеснула золотая цепочка. Он подошёл ближе.
Маэдрос увидел на ладони Гватрена маленький синий сапфировый цветок, свою собственную работу.
– Тебе знакома эта вещь? – спросил он.
– Да, – ответил Маэдрос.
– Она ведь твоя? Не хочешь ли ты поменять её?
Маэдрос молчал.
– На что? – спросил Маглор. – У нас ничего больше нет. Ни для тебя, ни для твоего хозяина.
– Как же нет? – Гватрен вытянул руку, небрежно покручивая подвеску, наматывая на палец золотую цепочку; синий цветочек лучистой бабочкой крутился вокруг его руки. – Ты можешь отдать то, что висит у тебя на шее сейчас. – Рука Гватрена остановилась и его длинный белый ноготь нацелился в горло Маэдроса; теперь посланник Саурона стоял уже совсем близко. Золотистые локоны тускло блестели в отсветах зимних облаков. – Ключ от ларца с Сильмариллами. Ключу лучше быть там, где ларец, не так ли?
– А Саурон что, не может его открыть? – ответил Маглор. – Он же как-то достал из него камни, чтобы вставить в корону? Зачем ему ключ?
– Ну может быть, чтобы вы не смогли его открыть, если камни как-нибудь попадут к вам в руки? – ответил с издёвкой Гватрен.
– Мы уж как-нибудь управимся с нашим имуществом, – сказал Маэдрос, наконец. – Это не твоё дело.
– А с чего вы взяли, что это ваше имущество? Это имущество вашего отца. Кому из вас он его завещал? Он вообще кому-то его завещал? Как вы будете его делить? Что вы с ними вообще будете делать? – спрашивал Гватрен, переводя взгляд своих блестящих серых глаз с Маэдроса на Амрода, с Амрода на Келегорма, с Келегорма на Маглора. – Я как-то заразился неуёмным любопытством от Майрона, знаете ли.
