Текст книги "Loving Longest 2 (СИ)"
Автор книги: sindefara
сообщить о нарушении
Текущая страница: 34 (всего у книги 47 страниц)
– Турьо, – сказал подошедший к ним Аракано, которому Келегорм уже рассказал о том, что случилось с Аредэль, – мы же попросим Эола вернуть ей память? Ты ведь сможешь, Эол?!
– Тебе решать, Тургон, – сказал Эолин. – Я знаю заклинание и смогу это сделать в любой момент. Я сделаю так, как скажешь ты. Всё-таки теперь у нас есть мать, – он как-то робко улыбнулся, – будем её слушаться.
Тургон взглянул на знакомый домик. У входа Аредэль разговаривала с Эолетом: он держал в одной руке стебелёк с красной ягодкой, в другой – с чёрной, и что-то рассказывал, а она внимательно слушала и таким знакомым жестом покручивала прядку у виска.
– Нет, – ответил Тургон. – Мой ответ – нет. Если она вспомнит кто она, она сразу спросит, где Маэглин. Что мы ей скажем? Что скажешь ей ты? Что скажу я?
– Я согласен с тобой, матушка, – сказал Эолин. – Мы оба так думаем.
– Но Турьо, – шепнул Аракано, – значит, мы никогда не сможем с ней поговорить, никогда не назовём её родной!.. Как же это?
– Почему же? – спросил Тургон.
К радости Элеммакила, к нему вернулась прежняя невозмутимость.
Тургон зашёл в ворота и подошёл к крыльцу. Аредэль удивлённо воззрилась на него: хотя она стояла на второй ступеньке, ей пришлось смотреть на него снизу вверх. Она собралась было снова сказать что-то вроде «какой же вы высокий», но постеснялась и покраснела.
– Сударыня, – сказал Тургон, – вы уже полчаса говорите с моим сыном. Признаюсь, я удивлён: мне кажется, что он самый скучный молодой человек в мире.
– Ну что вы! – ответила Аредэль. – Вы к нему несправедливы. Он столько знает про лес, про растения – даже дядя Эдельхарн столько не знает, а он в лесу прожил всю жизнь! А вы с Эолетом так похожи! Cразу видно, что он ваш сын.
Через час Аредэль сидя за столом между Тургоном и Эолетом и иногда озираясь украдкой на Аргона («Не может быть! Он ещё выше…»), обратилась к Тургону:
– Спасибо… Мне даже неудобно, я простая лесная эльфийка, а вы ко мне так относитесь… Прямо как к родной. Вы же оба принцы, кажется… и ваш сын такой любезный… они оба.
– Мы вам рады, дорогая, – сказал Тургон, кладя ей на тарелку огромный ломоть их семейного яблочного пирога, который на этот раз приготовил Аракано, – очень.
– Вкусно, – сказала Аредэль, – не помню чтобы и пробовала такие.
– Угощайтесь, – сказал Тургон.
Эолин незаметно выскользнул из дома. Вечерний туман стлался над лиловыми соцветиями кипрея. Эолин подошёл к живой изгороди и тихо сказал:
– Ладно, Нат, я же знаю что ты тут.
– Так ты меня помнишь?.. – сказал тихо Нат. Он всё-таки не посмел выйти, но протянул Эолину руку, почувствовал как сухая и горячая, как всегда, рука Эола коснулась его прохладных пальцев.
– Вспомнил. Давно, – ответил тот. – Почему ты прячешься?..
– Не хотел навязываться, – сказал Нат. – Извини, что пришёл. Просто не мог тебя отпустить вот так, не зная, что с тобой будет.
Эолин повернулся к нему, опустив глаза. Нат вышел к нему. Он был уже не в силах что-либо сказать. До этого Нат смотрел на них обоих, Эолина и Эолета, только издалека. Он не мог поверить, что снова видит перед собой эту упругую прядку у пробора, длинные ресницы и – снова – его большие светлые глаза.
– Прости меня, – сказал Эолин.
– Тебя? – спросил Нат. Он подавил всхлип в горле и на мгновение отпустил руку Эолина.
– Меня, – подтвердил Эолин. – Мы с братом решили что это я. Что твой Эол – это я.
– Конечно, – Нат судорожно обнял его, – конечно. Только не поступай со мной так больше. Я давно простил. Давным-давно. Мне главное, что ты со мной опять. Прости меня за всё.
Эол спрятал лицо у него на груди.
– Что с тобой, – прошептал Нат, – ты же не умеешь плакать.
– Теперь умею, – ответил Эолин.
Келегорм сидел на крыльце один. Ему было тоскливо, но он не хотел быть рядом, когда Элеммакил радовался встрече со своими кузенами – Тургоном и Аракано. Пусть побудут вместе. Издалека он видел, как Эолин бросился в объятия Натрона; он отвёл глаза, но не ушёл. В конце концов, они его не заметили.
– Я рад за нас, – услышал он тихий голос Эолета. Юноша сел рядом, и Келегорм, который знал Эола много лет задолго до его странной женитьбы на Аредэль, удивился: как он раньше не замечал в нём сходства с Тургоном? Ведь оно должно было быть и раньше – лицо его, казалось, совсем не изменилось, а теперь Эолин и Эолет были явно похожи на свою мать.
Эолет взглянул ему в глаза и взял за руку.
– Келегорм, – сказал тихо Эолет, – не расстраивайся. Ты поступил благородно, когда согласился служить Мелькору. Для тех, кто понимает, как это случилось, – ты лучший из потомков Финвэ.
– Ты знаешь?.. – спросил Келегорм.
– Да, – кивнул Эолет. – Мелькор рассказал Маэглину достаточно, чтобы я всё понял. Мелькор вообще рассказывает ему слишком много. Боюсь, потому, что только относительно моего сына Мелькор может быть абсолютно уверен, что тот глупее его самого. Но на самом деле в последние годы Ломион стал намного умнее. Жаль, что это досталось такой ценой.
– Я буду рад, если у тебя с Аредэль всё получится снова, – искренне сказал Келегорм. – Очень.
– Так ради этого тебе пришлось разорваться, Эол? – услышали они тихий насмешливый голос.
Келегорм вздрогнул и обернулся. У живой изгороди стояла Лалайт, крутя в пальцах зелёный стебель малины. На её белых ручках появились несколько царапин.
Когда Майрон в облике Лалайт впервые появился в их доме, Келегорм покинул своих братьев до того, как выяснилось, кем же является эта девица и сейчас несказанно удивился её появлению.
– Ну здравствуй, – сказал он. – Тебе-то что надо тут?
Он окинул Лалайт взглядом. На ней была скромная чёрная шапочка с несколькими перьями ворона и гагатовой брошью, чёрное платье, на котором блестящим чёрным стеклярусом были вышиты спиралевидные, похожие то на глаза, то на водовороты, узоры. Это было очень похоже на траур.
– Супруг твой умер, что ли? – спросил Келегорм.
– Пока нет, – пожала плечами Лалайт, – но всё к тому идёт. Так что я уж заранее, а то, боюсь, его очень быстро закопают… или наоборот… – ну словом, не успею я сшить платье. Эол, так как же всё-таки это вышло, а? Не мог решить, кого из них ты любишь?
– Я не помню, – ответил Эолет. – Мы не помним. Мы долго думали об этом. Вспоминали. Отчасти это так. Ты вызвал тогда мой дух по просьбе Маэглина. Я не хотел жить. Но часть меня хотела. Я думал, что погубил Аредэль, что некому было спасти её из склепа, что она погибла самой страшной смертью. Хотел умереть вместе с ней. Хотел вернуться к Натрону, чтобы всё было, как раньше. И хотел отомстить Тургону, хотел заставить его страдать. Но когда Тургон действительно стал моей матерью, я уже не смог его ненавидеть. Понимаешь, это странно, но разорвались мы не потому, что я – Эол – мы – любили одновременно и Натрона, и Аредэль. Одна часть меня хотела жить, другая – нет. Моя душа раскололась. Но та часть, которая не хотела жить, не могла оставить ту часть, которая хотела. Боюсь, ты не поймёшь, – покачал головой Эолет.
– Понимаю, – ответила Лалайт. – Почти. Но сейчас речь о другом. Эол, ты же слышал, как кто-то из Валар обещал Мириэль, что она родит сына и предупреждал, что «её тело может не выдержать»? И ты говорил, что её волосы стали серебряными именно после этого? – Лалайт повернулась и властно указала на Келегорма.
– Приблизься. Подойди, Келегорм. Объясни мне кое-что.
Майрон почти не изменил облик, но блестящие серые глаза Лалайт загорелись ярким, рыже-синим, как в костре, пламенем, отсветы которого пронизывали её золотистые кудри.
– Тар-Майрон, – сказал Келегорм. – Так это был ты? Ты тогда явился к моим братьям?
Вместо ответа Лалайт достала откуда-то из складок юбки знакомый Келегорму медальон с прядями волос его и Мириэль.
– Что с моими братьями? – пересохшими губами спросил Келегорм. – Откуда ты это взяла?.. взял?!
– С твоими братьями? То же, что и раньше: надеются добыть Сильмариллы ну и, видимо, попытаться распилить два камня на пятерых. Непосильная математическая задачка для отважных крошек-нолдор. А мне вот интересно, что всё-таки случилось с твоей бабушкой. Смотри.
Лалайт достала медальон, открыла и качнула им у себя перед лицом, как маятником. Прядь волос Келегорма и прядь волос Мириэль выпали из него и – застыли в воздухе. Лалайт опустила руку. Келегорм не мог понять, откуда этот свет – от её глаз, лица, или он идёт откуда-то изнутри неё, невидимый, отражаясь только на белых прядях. Сначала волосы самого Келегорма заискрились снежными искрами; потом Лалайт перевела взгляд на волосы Мириэль.
Прядь чуть разошлась на отдельные волоски, словно от дыхания невидимого ветра; они парили в воздухе, как странный цветок. И пронизывавший их свет стал переливаться внутри волосков, лучась странными, льющимися капельками фиолетовых, розовых и сиреневых огоньков.
– Ты ведь знаешь, что это такое, Келегорм? Знаешь, почему её волосы стали такими?
Элеммакил вышел из дома; рядом с ним встал Тургон. Элеммакил хотел было броситься к Келегорму, но Тургон удержал его.
– Это похоже на Сильмарилл, – прошептал Тургон. – Плоть и кровь айнур.
– Да, – ответил Келегорм. – Знаю. Ладно… теперь это не имеет значения. Для меня, во всяком случае. Однажды я пожаловался Ниэнне на то, что… ну, на свои волосы. Она сказала, что я не должен горевать. Что Мириэль принесла великую жертву, «чтобы исправить нашу ошибку».
Келегорм подошёл к Лалайт и протянул руку, слегка коснувшись пряди волос Мириэль.
– «Брат наш», сказала она мне, «расстался с жизнью. Брат наш ушёл в Чертоги Намо. Этого не должно было случиться. Я ошиблась. Это была ошибка. Я так хотела вернуть его! Но он больше не хотел быть одним из нас. Он не хотел нас знать. Мириэль, хотя и была лишь одной из детей Илуватара, согласилась помочь нашему горю. Мириэль произвела на свет того, кто в прошлой жизни был одним из великих айнур». Тогда, – Келегорм обернулся и почти виновато посмотрел на Элеммакила, – тогда я и узнал, что мой отец Феанор не обычный квенди. Что он – тот, кого Валар могут назвать своим братом.
Комментарий к Глава 44. Расколотая душа (1): Близнецы Я всё-таки разбила эту главу на две части, но по чисто техническим причинам; вторую вывешу, как только смогу :)
Приношу глубокую благодарность Анника-, которая опять выступила в роли гамма-ридера для этой и двух последующих глав, обоим бета-ридерам за самоотверженное редактирование (особенно Единорожку за прочтение огромного объёма текста), а также участникам нашего маленького фикрайтерского междусобойчика – NaNoWriMo для фикрайтеров, – особенно его организатору Sacrif Winter, Даше, Ольге (Атриа Мур), Агатик (Able.To.Do), Любови (Nemesi Mellark) и всем остальным. Я думаю, я бы не смогла без вас дописать :)
====== Глава 44. Расколотая душа (2): Зеленое пламя ======
– Тьелко, – спросил Элеммакил, – так ты поэтому так отчаянно хотел жениться на Лютиэн Тинувиэль? Потому что считал, что тебе, сыну Феанора, который, по сути, был одним из айнур, в жёны годится только та, кто тоже была наполовину айну?
Келегорм молча кивнул.
– Получается, «ошибка» действительно случилась с кем-то из тех Валар, о которых сказано в книге Квеннара. С теми, кого мы никогда не видели? – сказал Тургон. – С Макаром и его сестрой Меассэ? Квеннар ведь записал для тебя свою книгу?
– Записал, не беспокойся, – усмехнулся Майрон.
– Я помню этот момент в книге, – ответил Элеммакил, – и Тургон нам – мне, во всяком случае – уже рассказал, что Сильмариллы на самом деле были сделаны из костей кого-то из айнур. Но, Майрон, почему ты думаешь, что погибли именно Макар и Меассэ? Ведь были и другие Валар, имена которых были в книге Квеннара – Валар, которых мы не знали, и которые тоже могли случайно погибнуть или просто уйти и потом захотеть вернуться?
– Всё это верно, – согласился Майрон. – В «Анналах» Квеннара и в других книгах, которые у меня есть, например, в «Речениях Румиля» упоминаются другие могущественные айнур или Валар, например, Омилло и Салмар; собственно, Оссэ и Уинэн некоторые авторы-эльдар также относят к числу Валар. Насколько я могу себе представить, в первые века существования этого мира сами айнур не могли ещё полностью осознать, кто из них является Валар, Властями этого мира, а кто обладает меньшей силой. Но видишь ли, Элеммакил, дело совершенно не в этом. Известно, что жилище Макара и Меассэ располагалось на северо-западе Амана, – именно там, где позднее построил свою крепость Феанор. Скелет, из которого были изготовлены Сильмариллы, был найден на западном побережье Амана. Более того, в книге, которую Финрод привёз из Амана, есть такая фраза, которую написал Румиль, а потом, естественно, стёр. Описывая уход войска нолдор из Амана, он говорит: «…копейщики, и лучники, и мечники, ибо не было недостатка в оружии, которое они вынесли из Валинора и из оружейных мастерских Макара на войну с Мелько». В обновлённом варианте, который известен всем, встречается практически та же фраза – но тут уже место Макара занимает Феанор. Я думаю, что Румиль просто проговорился и, прекрасно зная от Манвэ, в чём было дело, назвал Феанора его настоящим именем.
– Но ведь Валар не могли не понимать заранее, что Мириэль умрёт?! – сказал Элеммакил. – Вы, айнур, видите тела насквозь. Валар не могли не видеть, что с ней происходит. Зачем они так с ней поступили?!
– Ты прав, Элеммакил, – кивнула Лалайт, – в тело Мириэль вошло… ну проще говоря, то, из чего состоят тела айнур. Как ты правильно говорил, Тургон, это нечто вроде кристалла – твёрдого, когда речь идёт о том, что образует кости, жидкого в остальных частях тела. Оно преобразило её сущность, сделало её пригодной к тому, чтобы выносить одного из айнур и дать ему новую жизнь. Но как только её тело слилось с ним, она была обречена. Пока дитя было внутри неё, они могли существовать вместе и оно поддерживало её жизнь. И вполне естественно, что после рождения ребёнка её тело почти немедленно погибло: сил выносить присутствие плоти айнур у неё уже не осталось. Естественно, Валар – по крайней мере, Манвэ, я лично считаю, что Ниэнна не стала бы делать такое, не спросив у него разрешения – об этом не подумали.
– Судя по тому, что я слышал, Мириэль знала, на что идёт, – сказал Эолин. – Она готова была на всё, чтобы Финвэ обратил на неё внимание, и Валар помогли ей в этом; может быть, не только изменили её внешность, но и добавили что-то ещё, я не знаю.
– Интересные такие ошибочки у Валар, – фыркнула Лалайт. – Ошибочки, несчастные случаи, всё время всё валится – то Светильники, то Деревья… Но если их брат действительно согласился стать одним из детей Илуватара, почему он потом так переживал из-за Мириэль? Ведь говорят, Феанор всю жизнь отчаянно горевал о ней.
– Возрождённый может полюбить свою новую мать просто так, – сказал Эолин. – Даже если раньше у него никогда не было матери, Майрон. Уж я-то знаю.
Майрон шевельнул поцарапанными пальцами Лалайт, и обе пряди волос свернулись в аккуратные колечки и легли внутрь медальона, который он тут же захлопнул.
– Майрон, я тоже думал об этом много раз, – вздохнул Келегорм. – И постепенно я начал понимать. Особенно когда оказался здесь, в Средиземье. Я спрашивал об этом у разных эльфов, авари, лаиквенди и синдар – у тех, у кого родственники или они сами погибли и возродились. Большинство возрождённых не сразу вспоминают, кем они были. Как правило, это происходит лишь на пороге совершеннолетия, или чуть позже; бывает, конечно, и раньше, как у Эола, но очень редко. Я знал пару случаев, когда возрождённые – хотя у родичей и соседей не было сомнения, что это именно они – заставили себя не вспоминать о прошлой жизни вообще, ибо обстоятельства их жизни и гибели были слишком мучительными.
– Келегорм, – возразил Элеммакил, – но ведь Феанору было больше трёхсот лет. Если считать, что Годы Деревьев отличаются от летосчисления Средиземья, то это ведь больше…
– Да, – ответил тот. – Но Элеммакил, я ведь уже говорил тебе, что я по этому поводу думаю. Айнур – существа другого порядка. Развитие разума у них может проходить гораздо медленнее. Если эльфы, которые могут прожить столько, сколько существует этот мир, взрослеют в три раза медленнее людей, то айнур, рождение, и, возможно, – гибель которых проходит за пределами существования нашей земли и небес, могут развиваться и обретать разум ещё дольше, чем эльфы.
– То есть, Келегорм, ты хочешь сказать, что когда твой отец начал странно себя вести, сходить с ума от страха по поводу того, что у него отберут Сильмариллы и открыто бросил вызов своему брату, он начал вспоминать, кем был раньше? – сказал Майрон.
– Я в этом почти уверен, – ответил Келегорм. Он почувствовал слабость – в конце концов, после перелома он ещё не выздоровел до конца, и, опираясь на руку Элеммакила, сел на крыльцо. Элеммакил подал ему трость. – Я виню себя за то, что зная – или по крайней мере, подозревая – в чём могло быть дело, я не обратился к Валар за помощью. Но ведь, с другой стороны, очевидно, что они могли что-то сделать и сами, видя, как он мучается и прекрасно понимая, что происходит с ним!
– Может быть, всё-таки Ниэнна лгала Мириэль и их «брат» на самом деле не на что не соглашался? – Майрон многозначительно посмотрел на Тургона. – Может, они насильно заставили его возродиться с помощью его крови, костей или, например, пепла? Тогда он должен был ненавидеть их ещё больше.
– Даже если так, Майрон, это не объясняет, куда девалась сестра, – ответил Тургон. – Их ведь было двое. Меассэ не сочли достойной возрождения? Она сама отказалась от него? Или, – Элеммакил заметил, что в уголке губ Тургона появилась лёгкая улыбка, – или же на самом деле Феанор был ею? Может быть, это она покинула Чертоги и обрела тело квенди, а Макар решил остаться в Чертогах?
– Нет, – неожиданно сказал Натрон, – в Чертогах её не было.
– Что?! – недоуменно спросил Майрон. Он обернулся к Натрону и сказал: – А тебе вообще кто разрешил отлучиться?
– Ну извини, – хмуро ответил Нат, – можешь меня наказать. Но про возрождение тебе лучше спрашивать того, кто уже возрождался.
– Да, – воскликнул Майрон, – да, да, да. Мне нужно увидеться с Алахоринэль. Поедем!
Он махнул рукой, и из-за большого дуба появился Гватрен, который подвёл ему коня. Он хмуро глянул на собравшихся у дома эльфов, потом отвернулся и начал приводить в порядок свои золотистые локоны, поправляя ряд рубиновых ягод-заколок.
– Нат, Гватрен, вы будете нужны мне завтра вечером в Ангбанде! – крикнул Майрон, накидывая на плечи Лалайт широкий серый плащ.
Вернувшись домой, Гилфанон увидел, что Пенлод болтает в саду с незнакомым эльфом с седыми прядями в волосах. У него радостно забилось сердце, но он вежливо поклонился отцу и поздоровался.
– Гилфанон, это Элеммакил, мой старый друг. Но ты опаздываешь, – сказал Пенлод, бросив взгляд на солнечные часы перед домиком, – сейчас полдень, и ты должен быть уже в классной комнате.
Гилфанон бросил корзину с ягодами и побежал в их домик, который за это время разросся: помимо комнаты самого Гилфанона, тут появилась комната для занятий. Тургон заставлял сына учиться каждый день, кроме его дня зачатия, дней зачатия родителей и Нового года, и сегодня, раз он вернулся домой, в полдень надо было начать делать домашнее задание. Одним из учебников для него стал словарь Квеннара («Наконец-то Квеннар нашёл время написать что-то полезное», – вздохнул Тургон, сажая сына за книгу). В последний раз отец задал ему выписать из словаря слова, обозначающие цвета и проиллюстрировать их, нарисовав в том числе изображения предметов каждого цвета. Гилфанон поспешно расставил чернила, баночки с красками и сел. Он как раз заканчивал просматривать первый том словаря и переписывал статью о слове «жёлтый» – malina.
– Гилфанон, ну как вы сходили? – услышал он вдруг голос Тургона. Юноша очень удивился: Тургон никогда не прерывал самостоятельных занятий сына, да и голос его звучал как-то непривычно робко.
– Спасибо, матушка, всё благополучно, – ответил он, не отрываясь от работы.
Тургон осторожно тронул его за плечо.
– Гилфанон, я хочу тебя кое с кем познакомить. Это твой старший брат… братья. Эолин и Эолет.
Гилфанон нашёл в себе силы осторожно положить перо (Тургон просто убил бы его, если бы на страничке появилась клякса) и обернулся. Перед ним были два абсолютно одинаковых юноши, черноволосых, как и он сам: они чуть насмешливо улыбались ему.
– Я надеюсь, вы сможете подружиться, – сказал Тургон и вышел. С удивлением Гилфанон подумал, что это похоже на бегство: Тургон выглядел страшно смущённым.
– Конечно, – через силу выговорил Гилфанон.
Сын знал, что Тургон пережил в плену что-то страшное и знал, что он не единственный его ребёнок (с трудом, но Тургон объяснил ему, кто такая Идриль). Но наличие сразу двух старших братьев повергло Гилфанона в ступор. Он попытался было взять перо, но почему-то не смог его ухватить.
– Привет, – сказал Эолет. – А что ты рисуешь? Лютик?
– Не очень похоже на лютик, – сказал Эолин.
– У тебя плохой клей для золотой фольги, – сказал Эолет.
– Удивительно, нолдор столько пишут, и не знают, как правильно делать чернила, – сказал Эолин, присаживаясь на край стола.
– И разве можно использовать… – начал Эолет, подойдя с другой стороны.
– Эй, привет! – послышалось от двери. – Можно посмотреть?
Ещё один юноша с серебристыми, почти белыми волосами, чуть помладше самого Гилфанона, сунул нос в его работу.
– Я Рингил, – пояснил он. – Твой троюродный брат. А ты неплохо пишешь. Только в букве ngoldo петельки должны быть немного разные. Давай я тебе поправлю! Я ведь знаю лучше…
Келегорм успел многое рассказать сыну о своей семье, и в глубине души Рингил очень гордился тем, что его дедушка Феанор – создатель тенгвара. Он порадовался, что, наконец, сможет похвастаться своими знаниями.
– Да что ты знаешь, Рингил! – сказал Эолет.
– Ты не можешь знать ничего такого, чего не знает наша матушка, – фыркнул Эолин.
– Наш брат пишет гораздо лучше тебя, – сказал Эолет.
– А рисовать ты вообще не умеешь, – сказал Эолин.
– Будешь ещё к нашему брату цепляться, – сказал Эолет, – я тебе волосы покрашу в синий цвет. – Он помахал стеклянным горшочком, в котором была синяя краска.
– Ну ладно, ладно, рисуйте, – Рингил примирительно поднял руки и вышел. – Трое на одного…
– «Петельки разные»! – передразнил его вслед Эолин.
– Разве можно использовать эту краску? – продолжил Эолет. – «Драконья кровь» – не самый лучший материал.
– Мама говорит, драконы очень страшные, – сказал Гилфанон. – Но краска красивая…
– Ох, Гилфанон, – вздохнул Эолин, – она ведь просто так называется! На самом деле это киноварь, она делается из ртути и она ядовита. Эльф от этого не умрёт, но ты можешь отравиться и заработать головную боль на много лет.
– Я сделаю тебе другую, безвредную, если только у вас есть печь, – сказал Эолет. – И здесь неподалёку есть минерал, из которого можно сделать очень красивую синюю краску. Я тебе помогу.
– И никому в обиду не дам, – добавил Эолин.
– Гватрен, – обратился к нему Натрон.
– Да? – ответил Гватрен.
Они находились в самом низу, в том самом глубочайшем подземелье, где Майрон хранил обломки Иллуина, и которое частично было построено из этих обломков. Сейчас им велели убрать некоторые образцы и препараты, другие сдвинуть в самые дальние закоулки и кладовые. Гватрен уже давно знал, что Майрон хочет попросить кого-то из айнур прочесть надпись на подножье великого Светильника, обломки которой хранились здесь, и догадывался, что в ближайшие часы его желание будет исполнено.
– Послушай, – сказал Натрон. – Здесь нас никто не услышит. Я тебя спросить хочу.
– О чём?
– Почему ты стал служить Майрону? Я же помню, каким чудовищным пыткам тебя подвергли. Помню, как тогда держал тебя за голову. Мне казалось, тебе лучше бы было продержаться ещё немного и умереть. Но как ты сдался, я не видел.
Гватрен ничего не ответил.
– Да ладно тебе, – Натрон протянул к нему руку и сжал его тонкие пальцы. – Я никому не скажу, а Майрон, думаю, и так знает.
– Зачем тебе?
– Может, я тебе чем-то могу помочь.
– Нет, Холлен, – Гватрен назвал Натрона его настоящим именем, – мне никто и ничем помочь не может. Иногда я о своём решении жалею: лучше было бы действительно кончить всё разом. Ладно. Ты мне всегда нравился, и… я расскажу.
Нат ни словом не отозвался на то, что рассказали ему, ни разу не перебил Гватрена. После того, как он замолк, он тоже молчал, и, наконец, заговорил:
– Послушай, что я тебе скажу, сынок. Мне тебя не понять, потому что в моей жизни такого не было и не будет. Но мне кажется, что то, что ты делаешь – это слишком. Самое лучшее в этом – что ты всё-таки выжил, но стоило ли так уничтожать себя? Нет, не возражай мне. Ты ведь тоже живое существо, с разумом, с чувствами, и то, что ты сделал с собой – это преступление и перед тобой самим.
– Теперь уже ничего не изменишь. Кроме меня, никто… – начал Гватрен.
– Да ладно – никто, – Натрон неожиданно улыбнулся. – Сдаётся мне, кое-кому очень даже не всё равно.
– Нат… – сказал Гватрен. – Ты уходи отсюда. Я всё возьму на себя. Уходи и не возвращайся. Теперь тебе есть, куда уходить. У меня никогда уже не будет дома, и меня никто не ждёт.
Нат встал и крепко обнял его.
– Я знаю, что ты ошибаешься. И я хочу, чтобы ты ошибался. Прости меня за всё дурное, что я сделал в твоём присутствии. Я хочу остаться твоим другом, Гватрен. Боюсь, я всегда буду тебя так называть.
– Уходи, – повторил Гватрен. – Хотя мне будет тебя не хватать.
– Майрону тоже будет меня не хватать, – Нат рассмеялся. – Бедное дитя, наш Майрон, – даже не умеет шить платья для своих кукол!
Тилион сошёл в подземелье вслед за Майроном. Его ноги почти не касались ступеней; он шёл легко и на стены ложились странные отблески серебряного сияния, которое исходило от него; здесь оно было особенно заметным и ярким. Факелы не переставали гореть, но вместо раскалённых искр над огнём как будто кружились снежные кристаллы.
Майрон распахнул перед ним свою мастерскую. Он собрал все обломки Светильника, на которых были надписи: на тёмной плите змеились светящиеся зелёно-голубые завитки знаков. Два или три куска, для которых он не нашёл места, лежали рядом, на полу. Тилион подошёл; он подвинул куски и один из них осторожно приложил к верхней части плиты.
– Это отсюда, – сказал он.
– Ты можешь мне это прочесть?
– Да, – ответил Тилион. Он стал, передвигая пальцами по строкам, выговаривать валаринские слова:
это был несчастный случай
я ходила туда-сюда
в это время айулэназ делал всякие вещи
с землёй
взял-поднял землю до самых корней
именуемую арвалин
сверху вниз
она перевернулась-опрокинулась
наш брат рамандор оказался под этой землёй
совсем-совсем
не нашёлся
свет погас-рассеялся
от рамандора обычно много света исходило
решили эти светильники поставить, чтобы в темноте не оставаться
я это всё знаками записать решила
чтобы до конца этого мира, обиталища-нам-назначенного, aþāraphelūn*
правда здесь оставалась
это был несчастный случай
я вайсура
– На это стоило посмотреть, – сказал Майрон. – Я тех дней уже не застал. Стало быть, мой бывший учитель Аулэ случайно перевернул целый континент и совершенно случайно обрушил его на Макара, и этого даже тело одного из Валар вынести не смогло. Ошибочка вышла. Варда решила всё это записать. И после этого им пришлось поставить злополучные светильники, ибо света, который в те дни, Дни Сияния, Lomendánar, был рассеян в воздухе, им уже не хватало.
– Да, – согласился Тилион. – Я помню это. Тогда свет Всеотца ещё исходил от нас, и ярче всего – от Рамандора – то есть Макара – и его сестры, хотя и жестоким был порою этот свет.
– Куда же делась его сестра? – спросил Майрон.
– Она пропала вместе с ним, Майрон, – сказал Тилион. – Я не видел того, о чём здесь написано, ибо я был тогда далеко на севере. Я не то, чтобы был в свите Мелькора, но мне нравились лёд, красные скалы и те прозрачные твари, что обитали в глубокой холодной воде, похожие на цветы и листья пальм.
Майрон вдруг резко обернулся к нему и схватил его за волосы; он прижал Тилиона к стене. Тот яростно ударил его; силы этого удара хватило бы, чтобы обрушить стены Химринга, но Майрон не шевельнулся.
– Пусти меня, Майрон! Прошу! Я часто хожу один, но ведь… если ты убьёшь меня, Манвэ узнает об этом. Они…
– Где она, Илинсор? Что они с ней сделали? Что они сделали с Меассэ?
– Она была с ним, Майрон! Она всё время была с ним! Наверное, они оба… исчезли. Отпусти меня!
Они оба рухнули на пол.
– Ты можешь остаться тут навечно. Обломки Светильников не пропускают ничего, ни звука, ни ударов! – прошипел Майрон. Его волосы, теперь уже не рыжие, а ало-раскалённые, душили Тилиона, как будто бы он оказался в огненной клетке. – Твой Манвэ ничего мне не сделает, если не сделал до сих пор! Он ничего не может! Почему тут про неё нет ни слова? Если они тоже убили её, то почему про неё нет ни слова?!
Яркое пламя окутало Тилиона и из его глаз полились сверкающие слёзы.
– Майрон… Умоляю тебя, отпусти. Клянусь, что сделаю всё, что ты захочешь. Я найду того, кто убил её.
– Найдёшь? Как? – жёстко спросил Майрон.
Он наконец, отпустил Тилиона; тот встал, потряс головой; слёзы рассеялись кругом снежным вихрем; его серо-серебристые одежды лучились холодом.
– Я действительно сделаю всё, чего ты потребуешь, – наконец, ответил он, – но мне нужно знать, в чём дело. Я полагаю, ты вряд ли скажешь, зачем тебе всё это нужно, но если я действительно буду задавать вопросы в Валиноре кому-то из майар или даже Валар, я должен знать, что именно известно тебе и в чём и кого ты подозреваешь.
– Хорошо, – Майрон сел за стол. Его волосы и лицо потускнели, жар утих, но всё-таки, когда он коснулся стола, на нём осталось чёрное пятно. – Что тебе об этом известно?
Тилион провёл пальцами по голубым знакам. Из его пальцев лучилась цветочная белизна, но знаки были ярче: нежный бирюзовый свет проходил сквозь руки Тилиона, туманно высвечивая его полупрозрачные кости.
– Она… Варда… записала это своей кровью, – прошептал он. – Вот в чём дело. Это сияние её крови.
– А тебе известно, что оболочка Сильмариллов сделана из костей айнур, которые Феанор нашёл в Амане?
Тилион долго молчал, потом сказал:
– Так вот в чём дело. – Тилион сел за стол рядом с Майроном. – Знаешь ли, Мелькор всегда очень хотел завладеть кем-то из своих собратьев, пронзить и разъединить душу и оболочку того, кто был равен ему, полностью покорить этого другого; затуманить его разум. Я бы подумал, что сам Мелькор сделал Сильмариллы, если бы не знал, что это невозможно. Но ты лучше меня знаешь, что в теле айнур заключено больше от их души, чем в телах людей и эльфов. Чужие кости должны сводить его с ума. Даже если их обладатель умер своей смертью. А ведь это возможно, Майрон: я слышал от кого-то из служителей Валар, что в тот раз Макар всё-таки не погиб, и оба они, и Макар, и Меассэ, какое-то время обитали на севере Амана. Но они оба стали слабее после своей первой гибели, и, наконец, совсем истаяли, а дворец обратился в прах.
