Текст книги "Loving Longest 2 (СИ)"
Автор книги: sindefara
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 47 страниц)
– Брату?.. – он в растерянности выронил очки; они не разбились, упав на книгу. Он подобрал их и снова надел, вглядываясь в переливчатые, бело-серые глаза Тилиона. – У меня есть брат? Мой брат в опасности?
– Помоги своему брату, – повторил Тилион. – Прошу тебя. Хотя я и не везде и не всегда могу заглянуть, но я видел его муки, видел дни и месяцы страданий, которые он не заслужил. И теперь с ним может случиться самое страшное.
– Что же? – Он стал представлять себе разные ужасы: драконов, орков, горящие корабли, огненных духов с светящимися бичами, каменные ямы-темницы, озлобленных эльдар, которые поднимают мечи и топоры друг на друга, воронов и летучих мышей… Что-то из этого стало чёрными силуэтами вспыхивать в его мозгу: это был уже не страх, а настоящее припоминание… – Что с моим братом?
– Если ты не поможешь, – повторил Тилион, – с ним может случиться самое страшное. Его схватят и вернут сюда. В Валинор.
====== Глава 26. Семья Келегорма ======
После возвращения Маэглина в Ангбанд Рингил радостно бросился к обоим Эолам. Элеммакил тоже обрадовался мальчикам, но у него похолодело внутри, когда он увидел, что Аргона с ними нет.
– Маэглин, где Аракано? – спросил Элеммакил.
– Да неважно, – отмахнулся Маэглин. – В общем, я решил, что ему лучше пожить с родственниками. Ну в смысле, не со мной. Ну, то есть с другими родственниками. А вообще-то, – Маэглин радостно потёр руки, – у меня для тебя хорошая новость. Отец твоего ребёнка теперь будет жить с нами. Разве не прекрасно?
Элеммакил хотел что-то сказать, возразить, протестовать – но разум говорил ему, что всё бесполезно. Им с Рингилом было некуда деваться. Бежать отсюда – из покоев Маэглина, одной из самых охраняемых частей Ангбанда – было невозможно, и даже если бы им удалось выбраться, его и ребёнка в лучшем случае ждала бы участь отверженных изгоев.
– Маэглин, – тихо сказал Элеммакил, – но ты же не дашь моего сына в обиду, правда?
– Конечно, нет, – Маэглин даже удивился. – Я его люблю, и он такой хороший мальчик, никто не захочет его обидеть. Даже не думай.
Маэглин показал Келегорму на полуоткрытую дверь и сказал:
– Ну вот они тут живут.
Келегорму понадобилось несколько мгновений, чтобы узнать Элеммакила. Он сидел на постели; его исхудавшие руки были сложены на коленях, в тёмных волосах, остриженных чуть выше плеч, было несколько седых прядей.
– Вот, значит, как над нами поиздевались, Элеммакил, – сказал Келегорм.
Элеммакил посмотрел на него. Всё, что он хотел сказать тому, кто должен был прийти сюда, вылетело у него из головы. Келегорм надел чёрный кафтан и кольчугу, такие, как носили приближённые Маэглина; бледный, со своими тускло-серебристыми волосами, он казался воплощением безжалостности.
– Это значит, с тобой я был тогда, – продолжил он.
– Пожалуйста… – Элеммакил говорил себе, что не будет просить, унижаться, но страх за Рингила охватил его, заглушив все другие чувства. – Пожалуйста… всё, что угодно; всё, что хочешь, только не при ребёнке.
– Здесь, наверно, ему и так приходится видеть много дурного, – ответил Келегорм. Он помолчал и сказал: – У нас… у тебя правда родился от меня ребёнок? Я могу его увидеть?
– Да, – сказал Элеммакил. На душе у него было черно, но он понимал, что избежать этой встречи не удастся. – Но ты… Прошу тебя. Он только маленький мальчик, Туркафинвэ, он ничего не сделал тебе плохого…
– Я не способен причинить ребёнку вред, – сухо ответил Келегорм, – можешь не бояться.
Элеммакил провёл Келегорма в конец коридора и вниз по небольшой, ступеней в пять-шесть, лестнице. Здесь была мастерская, принадлежавшая Маэглину; сейчас здесь распоряжался Эол, который в основном руководил Маэглином, когда тому поручалось что-то сделать.
Келегорм вошёл в мастерскую и замер. Его сын старательно скручивал что-то щипцами; Эолин помогал ему, подсказывая направление следующего движения.
Келегорму показалось, что он увидел самого себя маленьким, старательным мальчиком в мастерской отца, мальчиком, который вставал рано-рано и бежал делать то, что задавал ему Феанор, чтобы успеть до того, как тот проснётся. У Рингила были точно такие же серебристо-белые волосы, завязанные в хвостик, такие же хмуро сдвинутые брови, – и такие же серо-зелёные глаза. Рингил поднял взгляд и посмотрел на него; он смотрел робко и вместе с тем радостно-восхищённо: ему, как всякому ребёнку, хотелось, чтобы рядом был кто-то большой и похожий на него. Мальчик перевёл взгляд на Элеммакила, стоявшего у Келегорма за спиной и замер: он почувствовал напряжение и испуг матери.
– Рингил, – заставил себя сказать Элеммакил, – это твой отец. Теперь он будет жить… здесь.
Мальчик не ответил: он не знал, что сказать, чтобы не рассердить и не расстроить Элеммакила.
– Привет, – выговорил Келегорм наконец. – Чем ты тут занимаешься?
– Я вот делаю узор, – ответил мальчик. – Это будет украшение для щита.
– Можно я посмотрю? Это что будет? Филигрань? Хорошая заготовка. Ты потом сам будешь это паять?
– Я ему помогу, – проворчал Эолет, который в это время как раз пытался выложить из отдельных серебряных листочков и веточек филигранный узор.
– Это сложно, – покачал головой Келегорм. – Пальцы мальчика могут не справляться с такой тонкой работой.
И Эолин, и Эолет посмотрели на Келегорма с плохо скрываемой неприязнью. Для обоих собственное тело было вечной головной болью, и даже то, что молодость – недостаток, который со временем проходит, не утешало Эола. Несмотря на то, что память о всех навыках и умениях у него сохранилась, руки подростка пока нередко не могли справиться с операциями, которые требовали силы или совершенной координации движений, а Маэглину, как считал Эол, всё-таки порой не хватало сноровки, чтобы выполнить его требования.
– Хорошо, что ты этому учишься, – сказал Келегорм, – но тебе, наверное, всё-таки стоит самому сделать что-нибудь с начала до конца. Давай я тебе покажу? Ты не против? – спросил он у Эолина и Эолета.
– Давай, мне тоже интересно, – сказал Эолет.
Келегорм попросил дать ему рабочий кожаный фартук и встал рядом с сыном. Элеммакила поразило, до какой степени они похожи; он даже удивился, что сам, зная, как выглядит Келегорм, до сих пор не догадался, кто отец ребёнка. Рингил иногда тревожно поглядывал на мать: не злится ли Элеммакил на него? Элеммакил заставил себя улыбнуться, давая понять мальчику, что бояться нечего. Через некоторое время он вышел, чтобы, как обычно, принести детям еду; вернувшись, он по-прежнему застал Келегорма с сыном за работой.
– А ты правда живёшь здесь? – спросил Рингил.
– Да, – ответил Келегорм, – здесь.
Он заглянул в кладовку с маленьким окном, где всё ещё лежали части старых доспехов: большинство пришлось выбросить несколько лет назад, чтобы освободить место.
– Да, вот здесь я и живу, – сказал он. – Никто не против, вы же не пользуетесь этой комнаткой?
Эолин и Эолет пожали плечами.
– Конечно, – сказал Эолин, – только мы приходим в мастерскую рано и начинаем работать с утра.
Элеммакил стал чаще заходить в мастерскую: он тревожился за сына. Но Келегорм держал себя ровно и приветливо, хотя и несколько отстранённо. Элеммакил не без удивления увидел, что Эол – оба Эола – отбросили свою неприязнь к нолдор, постоянно задавая Келегорму вопросы и повторяя его приёмы.
Через несколько недель Элеммакил заметил, что сын и Келегорм ведут между собой какие-то разговоры, которые прекращаются в его присутствии, и что Рингил стал запирать свои работы в шкафчик. И однажды утром, заглянув в свою комнату, он увидел там Келегорма и Рингила, а на своей кровати – что-то блестящее и переливающееся. Элеммакил подошёл поближе: на сером суконном одеяле очень странно выглядели диадема, браслеты и ожерелье. Кружевная филигрань, искрившаяся мягкими отблесками серебра, была усыпана бриллиантами. Элеммакил с горечью подумал, что этот серебряный венец должен подходить к его волосам с седыми прядями.
– Надень! Надень, пожалуйста! – попросил Рингил.
Элеммакил неловко, на ощупь надел на голову диадему; с трудом натянул через диадему ожерелье, просунул похудевшие кисти рук в браслеты, поправил волосы. Рингил бросился к нему и обнял; он тихо сказал:
– Мамочка… никого красивее нет! – он знал, что Элеммакилу не всегда нравится, когда его так называют, хотя и не мог понять почему:, но ему всё равно очень хотелось это сказать. Элеммакил почувствовал, как к горлу подкатил комок; он не мог ничего ответить, лишь присел и положил голову на плечо сыну.
– Это мы с отцом сделали вместе, – продолжил Рингил, – все камни на браслетах я сам вставил. Тебе ведь нравится? Эолин и Эолет мне тоже немного помогли…
– Скажи им спасибо, Рингил. Давай я переоденусь, эта одежда плохо подходит к такому убору, – сказал, наконец, Элеммакил.
Мальчик выбежал из комнаты, и Келегорм сказал:
– Не могу не согласиться с моим сыном, – Элеммакил понял, что он имеет в виду – «никого красивее нет». – Сегодня, если ты помнишь, день зачатия Рингила. Я понимаю, что для тебя это не праздник… то есть не совсем праздник, конечно. Но я люблю своего сына, и я очень благодарен тебе. Хочу сделать хоть что-то приятное для тебя, Элеммакил.
Келегорм замолчал и как будто ожидал ответа.
– Я хочу сказать тебе, – ответил Элеммакил, – ты можешь перейти сюда. Можешь разделить со мной ложе. Если хочешь.
– Зачем? – спросил Келегорм.
– Тебе, наверное, неудобно жить там, в кладовке, – сказал Элеммакил. – И я понимаю, что всё равно этим кончится.
Келегорм сначала ничего не сказал ему; потом он ответил, словно через силу:
– Спасибо тебе. Я принесу сюда свои вещи. У меня их немного, – и ушёл.
– Можно? – крикнул из-за двери Рингил.
– Сейчас, минутку, – ответил Элеммакил.
Элеммакил переоделся (Маэглин, хотя и с неохотой, отдал ему несколько вещей, сшитых для Тургона) и вышел. Рингил пришёл в восторг: мальчик потащил его к Эолину и Эолету, потом к Маэглину.
Там Элеммакил посмотрел в большое зеркало; действительно, диадема была прекрасна, но он так давно не видел себя, что почти не узнавал. Задним числом он испугался: он, конечно, помнил, что ему пришлось вынести, но одно дело было помнить, другое – видеть, как это отразилось на его собственном лице, истощённом, побелевшем, словно навек испуганном. Сейчас Элеммакил начал жалеть, что согласился лечь с Келегормом; он понял, что несмотря на плен, на необходимость выносить общество Маэглина, на страх за ребёнка он за прошедшее время уже позабыл самое худшее, отвык от него. А теперь ему придётся терпеть, что другой будет распоряжаться его телом.
У себя в комнате он увидел повешенный на вешалку плащ Келегорма и небольшую сумку с его вещами; сам Келегорм куда-то вышел и вернулся только к ночи. Элеммакил отвернулся и услышал, как он лёг рядом и сказал:
– Спокойной ночи, милый Элеммакил.
И больше ничего.
– М-м-м… что такое? … – Келегорм проснулся и понял, что лежит не в кладовке при мастерской, а где-то ещё. Потом он вспомнил, что вчера перебрался в комнату к Элеммакилу. – Доброе утро, милый Элеммакил, – пробормотал он; почувствовал, как Элеммакил легко перебросил через него ноги, вставая. Он открыл глаза; за окном было совсем темно.
– Доброе утро, – ответил Элеммакил. Келегорм увидел, что он разжигает огонь.
– Что такое? – спросил Келегорм. – Который час?
– Четыре утра, – ответил Элеммакил.
– Почему? …
– Я встаю в четыре утра. Всегда, – ответил тот. – Когда я был во внешнем карауле Гондолина, привык вставать в это время, когда заступал на стражу. Иногда раньше. Ну и ложился поздно. Я вообще спал часов пять от силы. Привычка осталась. Но Рингила я, конечно, бужу позже. Ты есть будешь сейчас?
– Ага, – ответил Келегорм. – Но это же… это же безумно рано.
– Почему же рано? Ну ты же сам вставал засветло на охоту, наверное. Тебя же назвали «быстро встающим» почему-то? – спросил Элеммакил.
– Ну… – сказал Келегорм. – Ну на охоту иногда да… если надо на охоту. Я дома вставал рано… ну часов в девять… восемь… В общем, рано… Ну это если по сравнению с отцом, конечно. Он часто допоздна делал что-нибудь. Часов до пяти утра, потом спал. Вставал в три часа дня… Элеммакил, ну что ты смеёшься?
– Прости, – Элеммакил уже не мог сдерживать смех и Келегорм видел, как он опустился на стул, прикрывая рот рукой. – Ну не сердись… Просто… ну просто я подумал, что все ваши прозвища имеют смысл, если добавить «по сравнению с Феанором». Ты рано встаёшь по сравнению с отцом, Майтимо хорошо сложен – ну и так далее…
– Ну да, – Келегорм тоже засмеялся, – наверное, ты прав. А Куруфин «похожий на отца» по сравнению с нашим отцом… с Феанором; отец был не слишком похож на деда, Финвэ.
Элеммакил поставил на огонь сковородку.
Как ни странно, вопрос о сходстве Феанора и Финвэ в тот же самый момент волновал кое-кого ещё.
Саурон распахнул дверь покоев Маэглина, не стучась. Маэглин крепко спал, но оба Эола бодрствовали; они тоже спали мало. Эолет читал книгу; Эолин вычерчивал схему какого-то сложного изделия.
– Мне нужно с тобой поговорить, – сказал Саурон.
– Да? – ответил Эолин. Эолет не поднял глаз от книги.
– Я давно хотел тебя спросить, но откладывал этот разговор до тех пор, пока ты не вырастешь, – начал Саурон.
– И что, это разговор не для детских ушей? – насмешливо спросил Эолин.
– Ты же знаешь, что я не ребёнок и помню всё, – сказал Эолет.
– Это так, – согласился Саурон. – Но я всё-таки думаю… видишь ли, ты всё же можешь сохранять какие-то черты детского восприятия и мог бы неправильно передать мне или понять сейчас то, чему ты, насколько я знаю, был некогда свидетелем.
– Спрашивай, – сказал Эолин; его рука, не останавливаясь, водила циркулем, вычерчивая сложные завитки узора.
– Когда твой сын впервые попал ко мне, он сказал мне дословно следующее: «Финвэ… он не просто так стал королём, посланником к Валар. Просто Мириэль… она дала… ну вы понимаете, дала кому надо кое-что». Ты имел в виду что-то конкретное, или это просто бред ревности и ты это всё выдумал потому, что твой друг Натрон учил Мириэль шитью?
Эолин воткнул ножку циркуля в стол, прокалывая лист бумаги; циркуль покачнулся, но лёгкий инструмент всё же устоял, нависая над чертежом.
– Зачем это тебе? – спросил Эолет, раздражённо захлопывая книгу.
– Скажем так, я хочу больше знать о Феаноре и Финвэ, – ответил Саурон. – Здесь мои интересы, можно сказать, отчасти совпадают с твоими.
– Я понял, но зачем? – повторил Эолет.
– Ты, верно, знаешь, что меня интересует убийство Финвэ, – сказал Саурон. – Говорят же, что чтобы узнать убийцу, надо узнать побольше о жертве, не так ли?
– Хорошо, – сказал Эолин. Его рука продолжала машинально вращать циркуль. – Но я… Не могу сказать, что я всё выдумал, я просто… объяснил это определённым образом. Может быть, я действительно чего-то не понял. Майрон, а ты когда-нибудь видел Финвэ?
– Думаю, что нет, – ответил тот.
– Он был красивым, – сказал Эолин. – Очень. Если ты видел Фингона, то ты можешь себе представить. Правда, Финвэ был повыше ростом и глаза у него были потемнее. Финвэ и его сестра всё время пропадали на охоте, и он тогда не думал о женитьбе, хотя уже и достиг совершеннолетия. Многие девушки пытались привлечь его внимание, но Мириэль старалась больше всех. Она научилась петь и играть на арфе (дар к песням у Маглора как раз от неё); она научилась высверливать разноцветные камни и украшать ими одежду – да, Майрон, Феанор от неё унаследовал свой интерес к камням. Наконец, она пришла к Натрону и он научил её вышивать картины, шить нарядные платья, делать бисерные вышивки из стеклянных бус. Мириэль проводила с Натроном целые дни; она научилась шить так же, как он. Несмотря на её чудесные одежды и ленты, Финвэ как будто бы не видел её. Когда Финвэ отправился в Аман посланником от эльфов к Валар, она забросила всё – и песни, и одежды, и вышивки. Мириэль ходила по дальнему берегу озера; она брала с собой арфу, и иногда я слышал, как она дёргает струны. Странные это были звуки, Майрон: красивые мелодии называют «музыкой небесных сфер», а слушая то, что она играла, мне казалось, что это звёзды сходят со своих путей. А когда прошёл слух, что Финвэ возвращается, Мириэль исчезла на целый месяц: когда она вернулась, на ней были одежды цвета рассветного неба, усыпанные жемчугом, а её волосы были переплетены лентами с опаловыми бусами.
Майрон недоверчиво хмыкнул.
– Но Финвэ даже не взглянул на неё, – продолжил Эолет. – Она пришла к Натрону. Он весь месяц помогал ей шить этот наряд. Всё это время… мне было очень тяжело на это смотреть – я почти не сводил с них глаз, хотя знал, что Нат будет злиться на меня; и тогда я стал подсматривать. Мириэль стала кричать на него, говорить, что это он виноват. Нат сказал, что всё это его самая прекрасная работа (это была правда, я думаю, что он до сих пор не создал ничего подобного) и что сердцу не прикажешь – он-де об этом знает лучше, чем кто-либо другой. Я был безумно счастлив… мне хотелось скорее броситься к нему… ну ты меня понимаешь. Но Мириэль ушла от него в таком состоянии, что мне стало страшно. Я испугался за Финвэ и за его родителей – они ведь были нашими друзьями и пока ещё не пришли в себя от горя после гибели дочери. Если бы сестра Финвэ осталась в живых, то Финвэ вряд ли ушёл бы в Аман – его сестра любила родные края. И я пошёл за Мириэль…
Эолет замолчал. Эолин посмотрел на него, но тоже не захотел продолжать.
– И что? – раздражённо спросил Майрон.
– Мириэль пришла в рощу на дальнем берегу озера, – сказал Эолет. – Я ощутил там какое-то свечение и… тяжесть в воздухе. Там присутствовал кто-то из Валар. Может быть, не один. Но я не видел, кто был там. Я видел только тёмный плащ. Мне кажется, это была женщина. Одна из валиэр.
– Кто это мог быть? – настойчиво спросил Майрон.
– Не Варда, – ответил Эолин. – Все Перворожденные знают её. Ну и не Мелькор – я достаточно долго был здесь, в его присутствии, чтобы знать, что он собой представляет. Не он.
– «Хочешь ли ты быть королевой?» – вот что спросила она у Мириэль, – сказал Эолет. – «Хочешь ли ты быть королевой тех, кого нарекут нолдор, многознающими? Вы уже не будете охотниками в тёмном лесу и рыбаками на тихих озёрах; вы станете народом, и вам понадобятся короли. Вместо ленты с жемчугом ты сможешь надеть золотой венец, усыпанный опалами и рубинами; ты будешь жить в городе, увенчанном серебряной башней, и ты, как башня, поднимешься над твоими сородичами». Вот что она сказала, и я до сих пор слышу этот голос.
– «Я сделаю всё, что угодно», – сказал Эолин, и он теперь словно говорил голосом Мириэль, – тонким и отчаянным. – «У меня королевское сердце, я пойду с Финвэ в Аман и там я стану королевой нолдор».
– «Ты родишь сына», – сказал голос между деревьями, – «вот что ты должна сделать для нас». – Эолет говорил так вкрадчиво и в то же время так пронзительно, так что даже Майрону на мгновение стало страшно. – «Ты родишь лучшего и искуснейшего из квенди, самого мудрого и прекрасного. Ведь в этом нет ничего дурного, Мириэль… королева Мириэль?».
– «Говорят, роды – это очень больно», – сказал Эолин. Теперь в его устах голос Мириэль звучал жалобно. – «Но я всё вынесу, если Финвэ действительно станет моим».
– «Это может быть гораздо больнее, чем ты думаешь». – Майрон подумал, что тогда, на берегу озера Пробуждения, Эол не мог бы передать эти слова. Только сейчас, прожив тысячелетия, погибнув страшной смертью и вернувшись к жизни, он смог придать своему голосу расчётливый, холодный цинизм, который прозвучал в той речи. – «Тело одного из Детей Эру может не выдержать. Но я могу тебе помочь. Твой красавец сын родится в Амане; пламенный дух будет гореть в нём. Ты готова?».
– «Да», – так ответила она, – продолжил Эолин. – Майрон, я не знаю, что было дальше. Честно говоря, потом некоторое время я думал, что там был ты, потому что… я почувствовал, как будто какой-то ветер идёт из-под земли. Какой-то странный запах, как… как… – Эолин и Эолет переглянулись; Эолет еле заметно покачал головой. – Не знаю, как что. Потом свечение исчезло, я потерял Мириэль из виду. На самом деле, Майрон, я не знаю, что думать, потому что Великий поход в Аман продолжался много лет, а Феанор вроде бы родился уже в Валиноре – он не мог быть зачат в ту ночь, да и с Мириэль вроде бы разговаривала женщина… Но всё-таки… всё-таки после этого мне неприятно думать о Феаноре и о его потомках. Честно тебе скажу, дочь Феанора я бы в жёны не взял.
– В общем, мы имеем непонятный разговор ни о чём неизвестно с кем, неясные подозрения, и девицу, которой Валар вроде бы помогли получить Финвэ, – сказал Майрон.
– Да, – сказал Эолет, – Помогли. Вот после этого он обратил на неё внимание.
– Потому что, – сказал Эолин, – до этого она была черноволосой, как все девушки из Второго дома эльфов, а после её волосы стали совершенно седыми.
====== Глава 27. И ещё о женатых эльфах ======
Even when in after days, as the histories reveal, many of the Eldar in Middle-earth became corrupted, and their hearts darkened by the shadow that lies upon Arda, seldom is any tale told of deeds of lust among them.
On the laws and customs among the Eldar
Даже в более позднее время, когда, как показывают исторические сочинения, многие эльдар в Средиземье были искажены, и сердца их почернели от тени, что лежит на Арде, редко передают хоть какие-нибудь предания о делах похоти среди них.
О законах и обычаях эльдар
– Отличный рассказ, – хмыкнул Саурон. – Вот только ты что-то путаешь.
– Я рассказал то, что видел и слышал, – сказал Эолин.
– Я видел и слышал то, о чём рассказал, – сказал Эолет.
– Видишь ли, Эол, – сказал Саурон, – допустим, Мириэль поседела после неприятного разговора с этой валиэ. Но почему тогда такие же бело-седые волосы у её внука Келегорма, и, кстати, у сына Келегорма, Рингила – тоже? Феанор был черноволосым, в родне Нерданэль, насколько я знаю, тоже не было квенди с белыми волосами. Очевидно, что Келегорм унаследовал цвет волос от Мириэль.
– Но она же… она же стала седой, – сказал Эолин.
– Эолин, прости меня, но это бред, – покачал головой Саурон. – Если бы ты поседел, то Маэглин не родился бы седым. Если бы я снял череп с тебя, а потом приставил назад и зашил, у твоего сына не было бы шрама на лбу. Такие вещи по наследству не передаются.
– Откуда ты знаешь, что передаётся по наследству, – пожал плечами Эолет. – Ведь если Феанор был…
Саурон отмахнулся, потом вдруг вскочил и прижал пальцы ко лбу.
– Хотя… хотя… я бы не смог, но Мелькор, наверное, мог бы… ведь можно было бы… Если это было только внешнее проявление… подожди…
Он выбежал из комнат Маэглина и распахнул дверь в комнату Элеммакила и Келегорма. Они завтракали, и Элеммакил от неожиданности чуть не подавился яичницей.
– Келегорм, – спросил Майрон, – есть у кого-то из вас прядь волос Мириэль?
Келегорм недоуменно посмотрел на него и задумался.
– Не знаю, – сказал он. – У меня точно была, но, боюсь, я её оставил дома, в своих вещах. Наверно, она есть у всех – ведь по поручению отца все мы посещали Мириэль в садах Лориэна. Могла бы быть и у кого-то из родственников или знакомых… мне было всё равно, но я знаю, что другие братья иногда приходили туда не одни, потому что им было это неприятно.
– Хорошо, поищем, – кивнул Майрон.
– А ты что, Келегорм, сюда перебрался? – в комнату с этими словами всунулся Маэглин. – Элеммакил, он тебя не обижает? Если что, мне скажи.
– Тебе какое дело, – сказал Келегорм сквозь зубы. – Убирайся.
– Нет уж, – сказал Маэглин. – Я тебя сюда привёл, чтобы у Рингила был отец. Мальчику в этом возрасте отец нужен. А так-то тебя тут никто не ждал.
– Я явился по приказу Владыки, – сказал Келегорм. – Это не ты меня сюда привёл – ты, грязный, уродливый чумной крот, губитель родичей.
– Вот как ты заговорил! – ответил Маэглин. Здесь, в Ангбанде, он почти научился владеть собой; его лицо не изменилось, но он резко выпрямился и с силой нажал на дверную ручку, так что дерево под ней слегка треснуло. – По мне, так ты меня немногим лучше. Если хочешь знать, Келегорм, я когда передавал тебе последнее поручение, сам от себя ввернул про то, что Финдуилас нам больше не нужна, да так, что ты вообразил, что тебе приказывают её убить. Так что если бы не я, тебя бы сейчас тут не было. Ведь на самом деле тебе никто ничего такого не приказывал, верно, Майрон?
Маэглин действительно сильно разозлился, иначе он не стал бы обращаться к Майрону в таком тоне. Саурон, конечно, не особенно любил Маэглина, но то, что Келегорм позволил себе встать в благородную позу, ему тоже не понравилось.
– Если эльф не губит братьев, а шпионит за ними, то он кто? – тихо и насмешливо поинтересовался Саурон. – Кристально чистый белоснежный орёл? Я сам даже верить не хотел, Келегорм, что ты служишь Владыке: об этом догадался Гватрен, поскольку Владыка как-то узнавал то, что могли знать только нолдорские князья. Тургона мы исключили, Фингона и всех сыновей Финарфина, естественно, тоже, значит, оставались только сыновья Феанора. И вот когда Гватрен привез к вам Финдуилас, мы в этом окончательно убедились – ты сразу, в тот же вечер связался со своим хозяином. Фактически, Келегорм, я оказал твоим братьям услугу, выведя тебя из игры с помощью Маэглина. Мне кажется, по крайней мере Маэдрос не заслужил…
Келегорм сжал вилку в левой руке, обогнув её вокруг пальца, так что она сложилась вдвое.
– Хотя, может, и заслужил, – сухо сказал Майрон. – А, Гватрен, а мы как раз о тебе говорили. Пойдём, мне Эол сейчас рассказал кое-что интересное, мне любопытно знать твоё мнение.
Маэглин ещё раз бросил взгляд на Элеммакила, ободряюще улыбнулся и вышел, закрыв дверь. Элеммакилу стало не по себе от того, что сейчас Маэглин – его единственная защита. Он взял себя в руки и спросил:
– Туркафинвэ… ты сегодня не прикоснулся ко мне… но в будущем…
– Нет. Конечно, нет. Никогда. – Келегорм отвернулся, тяжело дыша; он с трудом говорил. – После того, что я сделал с тобой… Когда я ехал сюда… я не знал, кто ты, но я поклялся себе, что постараюсь быть хорошим отцом своему ребёнку и добрым помощником для тебя, кем бы ты ни был. Я тебе благодарен за предложение разделить твоё ложе. Мне очень одиноко. А никаких супружеских дел между нами, конечно, никогда не будет.
– Спасибо, – ответил Элеммакил.
– Ну вот, Гватрен, что мне рассказал Эол, – Саурон развёл руками. – Мне действительно хочется услышать твоё мнение – хотя бы твоё мнение, как квенди, поскольку я не очень понимаю, как это вообще всё это совместимо с эльфийскими обычаями.
– Знаешь, это всё очень странно, – ответил Гватрен. – Если предполагать, что Мириэль действительно согласилась зачать сына от кого-то ещё – а разговор как будто бы к тому и вёл – то как совместить это с последующей жизнью с Финвэ? Эльфы так не поступают: насколько я знаю, до Финвэ, которого Мириэль покинула, внезапно уйдя из жизни, никто не состоял в брачных отношениях дважды. Даже если допустить, что её отношения с Финвэ остались целомудренными, как она объяснила ему, откуда ребёнок?
– Видишь ли, – задумчиво сказал Саурон, – есть и такой вариант. Однажды, довольно давно, ко мне пришла одна эльфийка из местных и спросила, можно ли женщине-квенди иметь детей, не вступая с мужчиной в брачные отношения. Мелькор как раз был в Валиноре, так что у меня было время подумать над такими вопросами.
– Конечно, формального брака можно и не заключать…
– Нет-нет, Гватрен, речь шла именно о том, чтобы иметь детей от кого-то, кто уже заключил помолвку и брак с другой женщиной.
– Зачем? – спросил Гватрен.
– Не знаю, но я изучил этот вопрос, и ответил ей, что да. Насколько я понимаю, связь, которая образуется между супругами, носит телесный характер, причём не в чисто половом смысле этого слова, а в самом что ни на есть прямом. У влюблённых эльфов такого рода связь формируется очень быстро: половые отношения способствуют её возникновению, но не обязательны. После её закрепления близкие отношения с кем-то другим будут неприятны и мучительны до такой степени, что могут привести к гибели: именно так в природе квенди устроены отношения разнополых партнёров. При однополых отношениях такого не может быть, и мне очень интересно, что происходит с теми мужчинами, которых я сделал отчасти женщинами. Я не возражал убрать отсюда Тургона, когда вы с Натроном это предложили, но мне до сих пор любопытно, умер бы он, если бы Маэглин его изнасиловал после союза с Пенлодом, или нет. Ведь фактически сейчас Тургон-мужчина и Тургон-женщина – два разных эльфа: один несчастный одинокий вдовец, а другой – счастливая мать. Так вот, Гватрен, до Пенлода Тургон-женщина представлял собой как бы пустую страницу в этом отношении: он согласился родить ребёнка – именно родить ребёнка, и ничего более, не испытывая при этом, конечно, ни малейшей любви к Маэглину. Тогда я сказал той женщине, что если эльфийка, у которой ещё нет возлюбленного, просто родит кому-то ребёнка, то скорее всего, это не помешает её дальнейшим отношениям с другим. Особенно если семя этого мужчины попадёт в неё не естественным путём, а искусственно, никакой любовной связи между ними возникнуть не может. Думаю, что…
– Подожди, как это «искусственно»? – удивился Гватрен.
– Э, ну ты сам обзывал Келегорма «пальцем деланный», а теперь спрашиваешь меня, как это бывает, – усмехнулся Майрон. У Гватрена покраснели не только ушки, но и шея под волнами золотых волос. – Вот так примерно и бывает. Вполне возможно, что Мириэль пошла на что-то подобное. В Амане это сделать было даже легче: ей ведь сначала надо было всё-таки женить на себе Финвэ – тогда вопрос, кто отец, уже не возник бы.
– Слушай, а что за женщина тебя об этом спрашивала? Ей-то зачем такое надо было?
– Да, действительно, – задумался Майрон. – Это была женщина из синдар… постой… Ах, да, да ты её знаешь: это горничная Мелиан и няня Эльвинг. Ты ведь её видел, когда помогал Эльвинг уехать из Дориата. Вот она самая. Вряд ли это имеет отношение к Мириэль… Хотя надо бы выяснить, зачем ей это было надо и кто хотел родить ребёнка от какого женатого эльфа. Эх, зря я решил, чтобы… ну да ладно. Но всё равно это надо бы узнать. Что-то мне начинает казаться, что это важно.
Однажды после обеда Келегорм, не прощаясь, покинул покои Маэглина, и хотя Элеммакил испытал некоторое облегчение – их отношения всё ещё оставались натянутыми – на третий день он стал тревожиться. Рингил только раз осмелился спросить, где отец, но Элеммакил чувствовал, что мальчик скучает и тоже боится за Келегорма.
Рингил заснул рядом с ним; их разбудили чьи-то крики и шум.
Элеммакил выбежал на лестницу, где из маленького окошка можно было увидеть часть двора, куда въезжали всадники. Келегорм, высокий, прямой, как сосна, был на огромном чёрном коне; алые отблески факелов, чадивших на холодном предутреннем ветру, отражались в чёрных доспехах, золотом и серебром отливали его белые волосы. Его окружал отряд одетых в чёрное воинов, в основном эдайн. Келегорм махнул рукой, приказал что-то: Элеммакил увидел, что ему повинуются беспрекословно.
