Текст книги "Loving Longest 2 (СИ)"
Автор книги: sindefara
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 47 страниц)
Элеммакил побежал к себе и отослал сына в другую комнату. Через несколько минут в комнату вошёл Келегорм и нерешительно остановился.
– Наверное, мне лучше снять это в мастерской…
– Ничего, я помогу, – сказал Элеммакил и стал расстёгивать доспехи. Он вздрогнул, увидев, что на его пальцах остаются кровавые пятна.
– Это не моя кровь, – несколько высокомерно сказал Келегорм. – Не бойся. Я… ездил по поручению Владыки, – он высвободился из рук Элеммакила и присел, снимая сапоги.
– И что там? – спросил зачем-то Элеммакил, хотя совсем не хотел знать.
– Ещё прошлой зимой мне поручили казнить истерлингского жреца, который отказывался считать Владыку богом. У него остались последователи. Я расправился с ними. К сожалению, его сыну удалось бежать, его пока не нашли. Но это уже дело не моё, а сыщиков Майрона. Я лягу?… – спросил он тихо.
– Конечно, – ответил Элеммакил.
Когда утром Келегорм не встал с постели, Элеммакил сначала не обратил на это внимания. Потом, уже ближе к вечеру, он осознал, что тот всё ещё лежит. Элеммакил посмотрел на Келегорма. Тот был одет в простую серую рубашку; волосы он подвязал шнурком в толстый серебристый «хвост» и сейчас казался совсем невинным и беспомощным – таким похожим на Рингила.
Келегорм молча смотрел в стену; подойдя к нему, Элеммакил увидел, как он бледен; его лоб и руки были влажными.
– Туркафин… Тьелко, – Сейчас Элеммакил в первый раз назвал его так, хотя, конечно, в былые времена называл сыновей Феанора материнскими именами. – Ты сам точно не ранен? – Элеммакил вспомнил, что вчера мельком видел на его теле шрамы от сравнительно недавних, серьёзных, но уже заживших ран, видимо, полученных несколько лет назад в Дориате, но свежих ран он не заметил.
– Нет, – ответил тот. – Тебе что-то нужно?
– Просто… просто волнуюсь за тебя, – сказал Элеммакил.
Келегорм недоверчиво посмотрел на него.
– Не о чем беспокоиться, – ответил он. – Я полежу и приду в себя. Просто мне немножко больно. Я устал.
Элеммакил вышел из комнаты, и через несколько минут вернулся с Эолетом. За ними маячил Маэглин. Тому всё это было очень любопытно: если работать в кузнице Маэглина заставляли с детства, то знаниями о целебных травах Эол даже с сыном делился очень неохотно.
– Что у тебя болит? – спросил тот.
– Ничего. Тебя не касается, – сказал Келегорм.
Эолет бесцеремонно сорвал с него одеяло; Келегорм не успел опомниться, как тоненькие, но сильные руки подростка обвели всё его тело, коснувшись горла, глаз, надавив на сердце, другие основные жизненные органы; он подсунул ладонь под его спину и ощупал позвоночник и крестец.
– У тебя переломана спина и есть другие внутренние повреждения, – сказал Эолет. – Как ты ходишь?
– Владыка помогает мне, – ответил Келегорм.
– Лучше бы помог тебе срастить кости, – фыркнул Эолет. – Келегорм, ты ведь понимаешь, чем это может кончиться?
– Об этом-то Владыку лучше не просить, у него такое не особо получается. Он… – влез, как всегда, не вовремя Маэглин.
– Заткнись, – прорычал, приподнявшись на локтях, Келегорм.
– Заткнись и принеси мне синюю бутылку из шкафчика, – сказал Эолет.
Маэглин послушно принёс обезболивающее; Эолет объяснил Элеммакилу, как Келегорм должен принимать его, и тот заставил больного выпить. Келегорм остался в постели и всё время молчал. Ночью, когда Элеммакил лёг рядом с ним, Келегорм посмотрел на него с такой благодарностью, что Элеммакилу захотелось плакать.
– Послушай… – обратился Элеммакил к Келегорму. Он понимал, что, наверное, не стоит спрашивать такие вещи, но не смог удержаться: всё это время ему очень хотелось знать. – Ты, наверное, не хотел тогда быть со мной?.. Тебе тогда сказали, что хотят, чтобы у нас родился ребёнок?
– Да, меня заставили, – ответил Келегорм. – Прости меня. Я должен выполнять все приказы Владыки. У меня не было выбора.
Келегорм был готов к тому, что ему придётся убивать, убивать невинных, безоружных, может быть, даже убивать женщин и детей, но к такому он не был готов. Он просто не был способен на такое. Келегорм смотрел на распростёртое перед ним тело, пережившее недели мучений и издевательств; тело, которое вскрыли в самом тайном месте, чтобы превратить его в женское. У Келегорма была хорошая память: он, наверное, мог бы, подумав, узнать пленника по рукам, очертаниям фигуры, ног – но он запретил себе вспоминать; не хотелось знать, кем было раньше несчастное двуполое существо. Тем более теперь, когда он сам должен был стать ещё одним орудием пытки.
– Я не могу, – хрипло сказал он. Его тошнило; несмотря на то, что Мелькор поднял его с постели, боль от ран и переломов не проходила. Первые часы восторга после нескольких месяцев беспомощной неподвижности («Неужели я снова хожу? Неужели я могу пойти, пойти куда угодно?!») сменились мутным, утомительным, бесконечным страданием.
– Тебе приказано, – холодно сказал Натрон.
– Я не могу, – повторил Келегорм.
– Сможешь, красавец, – насмешливо ответил Натрон. – Первый раз, что ли?
– Конечно, – сдавленно ответил Келегорм. – Ты думал иначе?.. Я… Я не могу так. Зачем рождать это дитя… Я не могу. А он… он же тоже не захочет…
– Он согласен, – сказал Натрон. – Ему обещали прекратить пытки, и он согласился. У него нет другого выхода.
Келегорм молчал.
– Если я это сделаю, его действительно больше не будут мучить? – спросил он, наконец.
– Надеюсь, что да. Помоги ему, – тихо сказал Натрон. – Он ни в чём не виноват.
– Я… я попытаюсь, – сказал Келегорм. – Но я не уверен, что смогу.
– Выпей, – сказал Натрон. – Выпей побольше. Легче будет.
Когда его вернули домой, к братьям, он был так болен, что некоторое время даже надеялся умереть. Этого не случилось, но он каждый день думал о своём первом и единственном возлюбленном.
– Я вроде как… – продолжил Келегорм. Он сознавал, что говорить этого, наверно, не надо, понимал, что несёт чушь, но ему хотелось хоть как-то оправдаться. – У меня ведь получилось. Я-то хоть знаю, что к чему. В отличие от остальных братьев. Мне-то отец рассказал, как всё бывает… ну, в браке.
– Правда? – с любопытством спросил Элеммакил. – А почему именно тебе?
Элеммакил был не только кузеном Тургона и Фингона, но и близким другом Фингона. Хотя Фингон с ним не откровенничал, он понимал, что Маэдрос для Фингона не просто друг, и Элеммакил невольно подумал, что Маэдрос вряд ли уж совсем не знает, что к чему, но вслух ничего не сказал. Сам он всегда был одинок, никаких личных планов у него не было, и его представления о супружестве исчерпывались несколькими откровенными разговорами с любимой сестрой, замужество которой было совсем коротким и закончилось очень печально.
– Ну понимаешь, я одно время собирался жениться на Аредэль.
– Да, до меня такие слухи доходили, – осторожно сказал Элеммакил.
– Вроде как даже помолвку хотел заключить. Попросил отца мне всё рассказать, как обычно делают уже после помолвки. Мы с отцом очень долго беседовали, не один раз. А я потом решил, что не надо. Побоялся как-то. Подумал, что не смогу… не смогу быть хорошим мужем. Не понравлюсь ей, – он слегка покраснел. – Одно дело дружба, а другое – супружество… Может, я и не годился.
– А как же ты… – Элеммакил замолчал; он решил, что не стоит поднимать болезненную для Келегорма тему о Лютиэн, но тот всё-таки ответил.
– Да не знаю я, – сказал он. – Я её полюбил. Всё вместе как-то: и влюбился, и думал, что должен жениться, чтобы стать наследником Тингола… и лестно было, что у неё мать – майа, а не просто квенди… Я просто очень хотел, чтобы жена у меня была самая лучшая, такая, которой ни у кого нет. Но это-то, я думаю, на самом деле даже к худшему; это я теперь только понял.
– А почему к худшему? – спросил Элеммакил.
– Ну как же: майар – существа разумные, но некоторые, как балроги, например, или как Унголианта, не разумнее нас, и живут поодиночке; кто к какому вала или валиэ прибьётся, то так и живут, как те их научат. Семей у них нет, дети – уж не знаю, может, у кого из них есть. Ну чему такая мать, как эта Мелиан, может научить, ты сам подумай? Разве она к семейной жизни может подготовить? Ну представь, если бы Саурон мне объяснял, как жить с женой, что бы из этого хорошего вышло?
Элеммакил согласился: да, ничего хорошего.
– Про него, конечно, ничего плохого не скажу, – Элеммакил понял, что он имеет в виду Берена, – сына воспитал; вон у того у самого двое сыновей… было.
Келегорм смешался и замолчал. Действительно, странно было бы ему хвалить Диора, которого он, как говорили, убил, за наличие сыновей, которые опять же благодаря ему пропали без вести.
– В любом случае, – сказал Келегорм, – айнур же не как мы: они ведь могут и бросить мужа или жену.
– Почему ты так думаешь? – удивился Элеммакил.
– Меня всегда интересовала суть брачных отношений, – сказал Келегорм. – Я об этом прочёл всё, что только можно; даже просмотрел несколько сочинений, написанных людьми. Ты подумай, ведь людям, чтобы повзрослеть, достаточно пятнадцати-двадцати лет; нам нужно пятьдесят. Сколько же нужно айнур? Ведь когда айнур пришли в Арду, они были, можно сказать, новорожденными: да, они существовали предвечно, но в новый мир они пришли, как маленькие дети… Я не уверен, что в тот момент они были способны на сознательный выбор спутника или спутницы жизни…
Он вздохнул, и Элеммакил увидел, что Келегорм засыпает.
– Понимаешь… – сонно сказал Келегорм, – я всегда представлял себе… Ещё когда был совсем мальчиком, когда мужчины ещё и не думают о семье… так мечтал, как у меня будет жена, добрый, светлый дом… что у меня будут свои… и…
«И ничего не вышло, – с болью подумал Элеммакил. – И ты получил меня. Бедный».
Элеммакил взял Келегорма за руку, и тот уснул, прижав его пальцы к своей щеке.
Келегорм был прав в том, что Саурон обязательно найдёт сына истерлингского жреца.
Звали этого юношу Белемир, и сейчас он стоял в кабинете Саурона – в том кабинете, что располагался внизу, в подвале для пыток и грубых экспериментов.
– Я тебя ждал, Белемир; ты мой желанный гость, – сказал Саурон.
– Спасибо, – с достоинством ответил молодой человек. Он выпрямился, засунув руку за широкий ремень, которым была подпоясана его простая серая рубаха; на поясе висел большой вышитый перьями, камушками и жёлтыми зубами зверей красный кошель.
– Вот, – Саурон показал на стол, где лежало истерзанное тело эльфа-синда – окровавленное лицо, вырванные с кусками кожи волосы, изрезанные, переломанные пальцы… – Как тебе это нравится?
– Нравится, – ответил Белемир. – Как раз.
Он подошёл к столу и протянул руку к кошелю; достал оттуда немного красноватого порошка, пощёлкал пальцами над белым лбом погибшего.
– Ты понимаешь, что порошок на самом деле не нужен? – спросил Саурон.
– Отчасти нужен, – сказал человек – и стал издавать какие-то совсем нечеловеческие звуки, которые будто одновременно вылетали из рта и носа.
Из горла эльфа вырвался крик; он присел, скорчился, прижимая искалеченные пальцы к глазам, которых не было.
– Где я? Где? Что это такое? Я опять ничего не вижу! – простонал он. – Я опять ничего не вижу! Прекратите!
– Прекратить? – спросил Белемир.
Саурон молча сделал жест кончиками пальцев. Белемир сделал такой же жест пальцами, чуть более широкий; пылинки алого порошка просыпались на лежавший на столе рядом безжизненный ком чёрных перьев. Большая чёрная птица встрепенулась и закричала.
Саурон подошёл и сжал отчаянно трепетавшую птицу в руках.
– Теперь ты снова хорошо видишь, не так ли? Интересно, только как? Когда я превращаюсь в птицу, я вижу так же, как вижу я обычно, а что видишь ты? Придётся тебе, эльф, научиться говорить хотя бы в этом виде, раз, когда ты был разумным существом, ты предпочёл молчать. Прекрасно, – сказал он, обращаясь к Белемиру, – жаль было бы терять такой талант, как у тебя. Говоришь, что уже твой отец пробовал заниматься такими делами, а?
– Пробовал, – ответил Белемир, – Ты забыл на Тол-ин-Гаурхот пару своих книг; мой отец купил их за большие деньги. Он использовал меня, как посредника, при вызывании духов: во многих обрядах требуется присутствие невинного маленького мальчика. Но я сам начал делать то же самое – и у меня получается лучше. Намного лучше.
– Ладно, – кивнул Саурон. – Теперь, пока ты работаешь на меня, будешь в безопасности. Но тебе лучше не покидать моих покоев без моего разрешения.
– Хорошо, – сказал Белемир. – Мне и незачем. Здесь есть всё, что мне нужно.
Через три месяца Саурон позволил Белемиру спуститься в другой подвал – в тот, куда вела лестница из его кабинета, где располагались лаборатории и операционные, где за стеклом хранились застывшие тела странных животных.
Белемир слушал объяснения Натрона, который давал ему инструкции; он машинально кивал, запоминал, но при этом не отрывал глаз от огромной витрины, где лежало – теперь уже поддельное – тело Аракано, сына Финголфина, и заключённое в лёд тело женщины. Краем глаза он видел и другую витрину – ряд ящиков с телами замёрзших нолдор. Он старался не смотреть туда, но его сердце колотилось – быстро, беспрерывно, как у мыши.
«Наконец, – думал он, – наконец я здесь. Я сделаю это. Ради своих родичей. Другого выхода нет».
====== Глава 28. Ученик чародея (1): Отлетевшая душа ======
Комментарий к Глава 28. Ученик чародея (1): Отлетевшая душа Никак не могли решить, резать эту главу надвое или нет – двое из трёх читателей были против:) Наконец, я её порезала чисто условно – выкладываю одновременно.
Большое-пребольшое спасибо Janew Daens и Adunithil anNair за обсуждение отдельных моментов в этой, честно скажу, сложной главе <3 – пристегните ремни))
В холодном подземелье тускло горел, мерцая, лишь один голубой светильник. Но Белемир уже знал дорогу. Дойдя до конца зала, он встал на колени и зажёг зелёную лампу, которую принёс с собой. Юноша легко поднял каменную крышку и заглянул внутрь. Когда Саурон запер Андвира здесь, в своём холодильнике, судьба оказалась милостива к истерлингу: в отчаянии пытаясь выбраться, он ударился головой об крышку, и, когда жизнь оставляла его, был без сознания.
– Дядя Андвир, – прошептал Белемир. – Значит, он и правда здесь.
Дела у обитавших в северном Хитлуме родичей Белемира шли неважно, и гибель его отца Андрога стала лишь последним ударом. От дома Ульфанга теперь остался лишь он один. Все остальные погибли в междоусобицах, были убиты собственными рабами или наложницами или умерли от пьянства; в распрях из-за остатков королевства Фингона и Финголфина не щадили даже маленьких детей, не говоря уж о женщинах. Другие князья тоже погибли, почти не оставив потомства: Бродда был убит Турином Турамбаром, хитрого Лоргана и его старших сыновей отравила молодая жена. Саурон, возможно, навёл бы порядок среди истерлингов, но Мелькор открыто выразил своё неодобрение по этому поводу: они были его любимцами, и ему казалось, что чем больше среди них зла и убийств, тем сильнее страдает и народ Хитлума. Отчасти это было так, но после Битвы Бессчётных слёз успело пройти уже два людских поколения: родилось много детей от насильных, горестных, но всё-таки смешанных браков.
Андрога и Андвира родичи не особенно любили: их матерью была дочь верного эльфийским королям Борлада из дома Бора, а сын Андрога Белемир и вовсе родился от местной женщины из дома Хадора Златовласого: он унаследовал раскосые глаза и резкие черты лица от деда, Ульфанга-младшего, сына Ульдора, а от матери – белоснежную кожу и золотые волосы. Зато среди остальных жителей Хитлума Андрог поначалу пользовался доброй славой: рядовые воины-истерлинги считали его истинным вождём, да и местные скрепя сердце признавали, что внук Борлада не так уж плох. Андрог был умнее многих собратьев: он читал книги, расспрашивал стариков о древних временах, знал не только синдарин, но и квенья. Потом он стал говорить соплеменникам, что им от Мелькора никакого толку уже нет: награбленные богатства растрачены, о мире, покое и достатке можно только мечтать. Даже когда Андрог объявил, что поклоняется другим Валар и стал приносить Оромэ и Нессе кровавые жертвы, как некогда его предки-истерлинги приносили их Мелькору, от него не отвернулись: напротив, он нашёл множество последователей.
Белемир мог бы сказать, что день, когда зловещий посланник Мелькора (теперь он знал, что это был Келегорм) оставил от Андрога лишь безголовое тело, поставил крест на всех его надеждах. Но на самом деле он чувствовал, что затея отца ничем хорошим не кончится. Само по себе принесение людей в жертву Белемир не считал чем-то дурным: ему лишь не верилось, что это может привлечь внимание Валар. Даже если Оромэ даровал силу и удачу детям нолдор и других эльфов, он не обязательно должен был отозваться на призыв людей. Да и завоевать любовь подданных таким образом трудно, даже если на дереве со вскрытыми венами будут висеть только дети рабов: ведь в рабов нередко обращали тех, кто не мог заплатить долг, остался сиротой или просто случайно убил княжескую лошадь или собаку.
Если бы Андрог погиб несколько лет спустя, было бы легче. Но сейчас Белемир был слишком молод: в качестве вождя его не приняли бы. Да и у отца было много врагов… Вот если бы рядом был дядя Андвир! Старший брат отца, умный, опытный, больше пятнадцати лет служивший Саурону и знавший многие тайны. Белемир встречался с дядей лишь пару раз, но он произвёл на него впечатление.
Они с отцом уже давно не имели от Андвира известий. После гибели отца, скрываясь в лесу, Белемир увидел на дороге Гватрена, который как-то приезжал к ним с Андвиром. Поскольку Гватрен был один, Белемир всё-таки осмелился приблизиться к эльфу и спросить, что случилось с его дядей.
Гватрен ответил:
– Прости, юноша, но твоего дяди уже нет в живых. Майрон казнил его за непослушание.
Белемир замер; затем он взял себя в руки и спросил:
– Как? За что?
– За что – тебе не подобает знать. Как? – запер его в морозильнике в подвале, где он проводит свои опыты. Надеюсь, его смерть была быстрой. Ты хотел ещё что-то спросить?
– Нет, – сказал Белемир и ринулся обратно в лес. Он без сил опустился на снег, закрыл лицо руками.
Но потом он встал и пошёл в своё лесное убежище. Уже через неделю он наизусть затвердил обе отцовские книги. Если б не мороз, его дом было бы легко отыскать – кругом рядами были разложены трупы животных и птиц. В розовых закатных лучах зимнего солнца Белемир снова и снова выкрикивал заклятия. Пот градом тёк с его лба: у его ног в ужасе метался, пытаясь взлететь, заяц, в которого он вселил душу вороны.
Белемир пошёл на отчаянный шаг: он решил сам явиться к Саурону, зная, что рано или поздно его всё равно найдут и предполагая, что тот захочет поставить его умения к себе на службу, а может быть, со временем и поможет вернуть отцовское достояние. Пока его предположения отчасти оправдывались: общаясь с Сауроном, Белемир понял, что тот действительно был против казни его отца и несколько раз неодобрительно высказывался по поводу царившего в Хитлуме хаоса.
Белемиру мечталось, что, может быть, они с дядей смогут объединить вокруг себя людей Хитлума – и истерлингов, и местных эдайн. Юноша втайне надеялся, что дяде был известен какой-то важный секрет Саурона или даже самого Мелькора, – и узнав его, можно будет диктовать Саурону свои условия. Но для этого прежде нужно было вернуть Андвира к жизни.
С рыжеватых волос Андвира и с его одежды стекала вода. В магических светильниках Белемира пылало земляное масло, и жёлтые, алые и зелёные пятна света разливались в лужах влаги на мраморном полу. Белемир достал из-за пазухи магическое покрывало, покрытое похожими на детские простыми чернильными рисунками; приглядевшись, можно было увидеть, что изображают они небесные сферы, звёзды, дремлющих в безднах чудовищ и спускающиеся в подземный мир светила. И он начертил новый рисунок на полу; бросил в большую зелёную лампу алый порошок и несколько сушёных листьев и костей.
Тихо, но пронзительно он обратился к Андвиру:
– Я призываю тебя, дух умершего; призываю именем великого, неумолимого божества; приди ко мне этой ночью; прими вид, который ты отверг. Призываю тебя именем Судьбы всех Судеб, возвратись ко мне, будь со мной ночью и днём!
Белемир коснулся золотым жезлом глаз, ушей и рта Андвира; он повторил:
– О дух, обитающий в воздухе, я призываю тебя; приди, услышь мои слова, взгляни на меня, отвечай мне! Оживи это тело! Пусть он встанет и говорит со мной!
Знаки, начертанные на покрывале смешанной с чернилами кровью человеческих жертв, казалось, начали светиться тусклым зелёным светом.
Тогда Белемир произнёс заключительные слова на валарине:
– AÞĀRAIGAS! PHANAIKELŪTH! AKAŠĀN! (Солнце! Луна! Он изрёк!)
Синие, окровавленные пальцы Андвира задёргались; в груди послышался какой-то звук. Сначала это был просто ровный, тихий животный вой; потом он превратился в стон мучительной, невыразимой боли. Белемир отшатнулся: слышать это было тяжко даже ему.
Наконец, Андвир открыл остекленевшие серые глаза, из которых полились горячие слёзы.
– Дядя? – спросил Белемир на родном языке отца и деда.
Андвир в страхе и недоумении смотрел на племянника. Белемир протянул к нему руку и осторожно коснулся рукава успокаивающим жестом. Он подумал, что дядя мог на службе у Саурона забыть истерлингский язык и сказал несколько слов на той разновидности языка эдайн, на которой говорили люди дома Хадора. Тот, наконец, что-то понял и сказал:
– Man natyë, atan? (Кто ты, смертный?) – спросил Андвир.
Белемир на мгновение опешил. Он не мог понять, почему Андвир ответил ему на квенья – древнем языке эльфов-нолдор, на котором даже не все они говорили сейчас.
Но он быстро соображал и не строил иллюзий. Какой же он дурак! Это значит, что он вызвал дух одного из лежавших здесь, в покоях Саурона, эльфов. Он же знал, что, хотя Саурон мог манипулировать и душами смертных, с эльфами было много легче – они не покидали Арду насовсем, уходя Путём Людей.
Белемир оглянулся по сторонам. Кто же это мог быть? Испуганный юноша со светло-русыми, почти белыми косами, на вид синда – хотя нет, скорее тэлери, раз он, как говорил Саурон, пришёл с Финголфином из Валинора? Высокий рыжий эльф, чьё изуродованное тело покоилось рядом с телом Андвира? Черноволосый нолдо с кротким лицом и длинными ресницами, которого льдины Хелькараксэ почти разорвали надвое? И ведь в теле Андвира не обязательно оказался дух эльфа-мужчины: может быть, сейчас с Белемиром говорила юная девушка в сером платье или вмороженная в лёд за витриной светловолосая женщина в косынке. А могло быть и так, что тела этого нолдо в зале вообще не было: дух эльфа мог оказаться здесь потому, что он отчаянно тосковал об одном из погибших сородичей, чьё тело здесь лежало. Вспомнил Белемир и о том, что однажды рассказал ему под страшным секретом, шёпотом, в последнюю встречу слегка подвыпивший Андвир: в личных покоях Саурона, в его коллекции редкостей есть якобы тело необыкновенно прекрасного эльфа, которое он не показывает никогда и никому…
– Ты понимаешь синдарин? – быстро спросил Белемир (он читал на квенья, но поддержать разговор не смог бы).
Тот неуверенно кивнул.
– Это я вернул тебя к жизни, – сказал юноша. – Нам нужно скорее уйти отсюда.
Эльф-Андвир попытался согнуть ноги в коленях, пригладить свои волосы; он в ужасе посмотрел на свои руки, сжал ладонями уши, коснулся кончиками пальцев носа и губ. Он рванулся к Белемиру, пытаясь в ярости схватить его за руки, но был ещё слишком слаб и растянулся на мокром полу.
– Что это? Что со мной? – простонал он. – Что? Что вы со мной сделали? Мне… мне больно… везде больно… Это не я. Не я. Я же не такой. Это же не я. За что?
– Я не хотел, – сказал Белемир. – Я призвал твой дух в тело своего дяди. – Белемир коснулся рукой груди Андвира; сердце билось пока слабо и медленно. Скорее всего, Андвир мог двигаться и разговаривать только потому, что в него вселилась сильная и горячая душа квенди; человек, если бы его душу действительно удалось призвать, ещё долго был бы без сознания. Белемир стал опасаться, что, резко двигаясь, эльф повредит тело Андвира. Он колебался: пытаться ли бежать одному или довести дело до конца.
– Мне очень нужно вернуть дядю Андвира, – продолжил Белемир. – Если ты мне поможешь…
И тут над их головами зажглись голубые огни. Белемир сжался, вцепился в бесполезный кинжал, готовясь встретить яростный взгляд Саурона.
Но это был всего лишь Натрон.
– Давно не виделись, Андвир, – сказал Натрон. – Тебе разрешили оттуда выйти? Что ты на меня так смотришь? Вставай. Белемир, подними его и усади в кресло, я не могу разговаривать с человеком, который валяется в луже.
Белемир увидел, что в одной руке Натрона был метательный нож, в другой – длинный, тонкий, острый как спица, кинжал. Ему пришлось повиноваться.
– Как меня зовут? – спросил Натрон, глядя в глаза Андвиру. – Кто я?
– Я тебя не знаю, – ответил тот на квенья. Большие светло-серые глаза Андвира впервые оглядели помещение целиком, и он, видимо, осознал где находится. – Я тебя не знаю, прислужник Моргота, и не хочу тебя знать.
– Кто ты такой? – спросил Натрон, вытянув руку и вставив острие тонкого кинжала прямо в ямочку на шее Андвира. – Отвечай!
– Но вы же видите, что это мой дядя! Натрон, я вас умоляю… – воскликнул Белемир. Он счёл, что Натрона можно попробовать разжалобить. В конце концов, дядя действительно был нужен Белемиру, а незнакомого эльфа можно было уговорить или запугать, заставив изображать Андвира. – Мне удалось оживить Андвира. Он мой единственный родич. Он пока не в себе. Прошу вас, отпустите нас…
Натрон пошарил в кошельке у себя на поясе и достал что-то в сжатом кулаке. Потом он резко разжал руку над столом. Раздался сухой перестук.
– Что это? – резко спросил Натрон. – Смотри! Отвечай!
– Это? Кубики… кости… – сказал Андвир.
– Кости? – с насмешкой отозвался Натрон. – Кубики? Это, любезный мой, «корона» – комбинация «три-три-четыре». Ты знаешь, как твой дядя Андвир попал к нам, а, Белемир? Он убил своего отца и твоего деда, Ульфанга-младшего, сына Ульдора, который не давал ему вещи, чтобы их проигрывать, опустошил его сокровищницу, проиграл всё за два дня и потом попросился к Тар-Майрону. Он проигрывал всё. Ты хочешь меня убедить, что увидев «корону», Андвир сказал бы, что это просто «кости»? Он помнил названия бросков и очков в любом состоянии. Ладно, парень, давай, признавайся, чей дух ты вызвал. Возможно, я тебе помогу.
– Я не знаю, – ответил Белемир. Он уже успел узнать Натрона, и понимал, что с ним лучше вести себя честно. – Я хотел оживить Андвира и вызвал этот… этого… наверное, он квенди.
– Кто ты такой и как тебя зовут? Где и когда ты родился, кто твои родители? – спросил Натрон.
– Какое тебе дело? – ответил эльф-Андвир. В его голосе звучало отчаяние; Натрон сам испытал ужас и отвращение, на мгновение попытавшись представить, как тот чувствует себя, оказавшись в человеческом теле. – Я… я в Ангбанде, да? – Натрон кивнул. – В самой страшной темнице на свете я оказался ещё в одной тюрьме, худшей из возможных. Сейчас я привязан к этому телу… словно… как липкий мокрый лист, который пристал к крыльцу под дождём. Я превращусь в грязь или меня унесёт холодный ветер неведомо куда. Зачем тебе моё имя? – Из его глаз снова хлынули слёзы. – Лучше убейте меня снова.
– Белемир, отойди подальше. Я сказал, подальше, – велел Натрон. – Послушай, ты. Уходить вам отсюда смысла нет: Майрон всё равно узнает о случившемся и найдёт вас обоих. И он вырвет из тебя и твоё имя, и всё, что захочет знать о тебе. Человеческое тело слабее нашего, но Майрон научился обращаться с ним достаточно бережно, так что под пытками ты не умрёшь ещё долго. Но я бьюсь об заклад (настоящий Андвир, уж верно, давно сделал бы ставку), что Майрона заинтересует этот случай. Я постараюсь помочь вам выпутаться, но тебе, Белемир, и тебе… Андвир, буду так тебя называть – надо вести себя очень осторожно.
Натрон наклонился к эльфу-Андвиру, положил руку ему на плечо и очень тихо сказал:
– Я научу тебя, что говорить, и что делать. Поступай так, как скажу тебе я, и у тебя будет хоть какая-то возможность выжить. Может быть, Майрон даже попробует вернуть тебе твоё собственное тело.
Это был один из тех немногих случаев, когда Саурон не знал – разозлиться или прийти в восторг. Он был в хорошем настроении, и второе чувство перевесило: он решил, что Белемиру всё-таки надо оставить жизнь и позволить ему экспериментировать дальше.
– Я бы покарал тебя немедленно, Белемир, но это очень интересный опыт, – сказал Саурон. – Я ещё не пробовал вселять фэа эльфа в человеческое тело. А тебе это удалось. Я должен потом расспросить тебя подробнее… А сейчас убирайся.
Когда Белемир вышел, Саурон сказал Натрону:
– Нат, проследи, чтобы его взяли под стражу. Итак, Андвир… Андвир – как тебя на самом деле зовут? Как тебя зовут? – повторил Саурон свой вопрос на квенья.
– Меня зовут Алдамир, – ответил тот.
Саурон резко встал, взял эльфа-Андвира за руку и подтащил к длинному ящику с телами нолдор.
– Где тут ты? Показывай. Кто из них Алдамир?
Тот показал на тело молодого эльфа с очень светлыми косами и с выражением ужаса на лице, одетого в одну разорванную рубашку – отвернулся и судорожно согнулся: его рвало, но, очевидно, его желудок был пуст. С усилием разогнувшись, он оглянулся с мучительным недоумением. Боль и дурнота, которые он ощущал в человеческом теле, оказались непривычно сильными. Гватрен, взяв его под руку, помог снова сесть в кресло.
– Правильно, – сказал Саурон. – Его звали Алдамир. А теперь расскажи о себе…
Эльф-Андвир назвал Саурону год и место своего рождения, имена родителей, перечислил имена своих друзей, упомянув в том числе, что учился вместе с детьми Финголфина. Он правильно ответил на несколько припасённых у Саурона «контрольных» вопросов, ответы на которые мог знать только близкий друг семьи Финголфина.
– Ну ладно, – кивнул Саурон. – А теперь объясни, почему в конце концов ты напал на Финголфина с ножом, а потом убежал в одной рубашке и замёрз.
– Я… я был не в себе, – ответил тот. – Я не помню. Я всё время был не в себе.
– С каких это пор? Ты сошёл с ума во время похода или уже был болен? Ты сознаёшь, отчего ты помешался? Душевнобольных эльфов на самом деле очень мало, и меня всегда интересовал случай с тобой. Так что я хотел бы получить ответ на свой вопрос.
– Я и до этого был не в себе уже много лет, – ответил тот, кто назвал себя Алдамиром.
Саурон откинулся в кресле и посмотрел ему в глаза. Тот не выдержал и опустил взгляд.
– Рассказывай, как всё было. Если хочешь остаться в живых, хотя бы и в этом теле, ты должен быть со мной откровенен.
