Текст книги "Loving Longest 2 (СИ)"
Автор книги: sindefara
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 47 страниц)
– Разговор окончен, – сказал Маэдрос. – Уходи. Никаких сделок не будет. Да, вещь, которая у тебя в руках, мне дорога, но того, кто дал её мне, уже нет в живых, и хранить её и тем более менять на то, что ещё может понадобиться – бессмысленно. Уходи, я сказал.
– Ну и ладно, – Гватрен снова надел перчатку, и подвеска исчезла. – Неужели вы действительно надеетесь вернуть себе ларец и то, что в нём было? Ответьте мне.
– Да, – сказал Маэдрос.
– Да, – сказал Маглор.
– Надеюсь, – сказал Келегорм.
– Наша клятва должна исполняться, ведь правда? – сказал Амрод. – Где ключи, там и ларец, где ларец – там и Сильмариллы. Если у нас есть ключи, то обязательно будет и всё остальное, не так ли?
Маглор бросил на младшего брата тяжёлый взгляд. Слова Амрода звучали, как издевательство. Но всё же и он отказал, как и остальные.
– Не получается у нас с вами сделки, – покачал головой Гватрен. – Что же делать, когда вторая сторона не готова платить? Разве что проявлять добрую волю и щедрость, надеясь на то, что благоразумие к вам рано или поздно вернётся. И взывать если не к вашему разуму, то хотя бы к родственным чувствам!
Гватрен протянул руку и снял капюшон с головы второго всадника, сидевшего на мелкой, сухой рыже-золотистой лошадке. Животное нервно топталось на месте; Маэдрос, очень любивший лошадей, с горечью подумал, что для лошади такой породы здесь и сейчас слишком холодно.
На серебряные складки плаща упала тёмно-золотистая коса, и на Маэдроса испуганно взглянула хрупкая девушка-эллет – почти девочка. Майтимо настолько удивился, что не сразу вспомнил, где он раньше её видел. Впрочем, даже если бы они не встречались раньше, большие серо-зелёные глаза, тонкий нос, слегка наивно сложенные, будто готовые робко улыбнуться, губы так напоминали сыновей Финарфина – Финрода и Ородрета, – что можно было сразу предположить, с кем он имеет дело.
– Финдуилас! – воскликнул Амрод. Он сбежал с крыльца и помог ей сойти с коня.
Остальные молчали.
– Питьо, не будь идиотом, – обратился к младшему Келегорм. – Финдуилас, дочь нашего двоюродного брата Ородрета, короля Нарготронда, умерла. Её убили орки. Убери её отсюда. Посади на коня и отправь восвояси.
– Откуда ты знаешь? – воскликнул Амрод. – Это она. Ты просто её плохо помнишь. Это она.
– Мне виднее, я ведь жил в Нарготронде, – сказал Келегорм, хватаясь за маленький кинжал у себя на поясе. – Да, это она. В других обстоятельствах я поклялся бы, что это Финдуилас, что это та Финдуилас, которую я знал. Но зачем нам сейчас привезли её, даже если считать, что она осталась в живых? Что случилось с её разумом и с её фэа после двадцати пяти лет в Ангбанде? Есть столько свидетелей тому, как она умерла, как её хоронили. Это оборотень в её обличье. Кто-то, кто воспользовался её телом.
– Если она не умерла… – начал Маглор.
– Я умерла, – тихо сказала Финдуилас. – Я умерла. Это было очень больно. Я умерла, но я решила родиться снова. Я так хотела снова увидеть Турина Турамбара. Я хотела помочь ему. Поэтому я пробыла в чертогах Мандоса совсем недолго. Я умолила вернуть меня в Средиземье, чтобы родиться снова. Но было слишком поздно. Век людей короток. Я не успела найти его… А потом меня разыскал Саурон. Но в его владениях я пробыла совсем недолго. Он узнал от меня всё, что хотел, и я ему больше не нужна. Я попросила вернуть меня родным. Саурон не знает, где найти сестру моего отца, Галадриэль, да и если бы знал, вряд ли его посланник смог бы добраться до неё. Других родственников, кроме вас, у меня в Средиземье нет. Все родные моей матери погибли при падении Нарготронда или оказались в рудниках Ангбанда.
Келегорм молчал.
– Я не очень верю всему этому, – сказал Маглор.
Маэдрос спустился с крыльца и подошёл к ней поближе. По сравнению с ним она казалась совсем крошечной; он наклонился к ней, опираясь на седло её коня и посмотрел ей в глаза.
– Останься, – сказал Маэдрос. – В конце концов, у нас действительно ничего нет и у нас уже ничего не отнять. Ну может быть, кроме этого злополучного ключа, – тихо добавил он.
– Не делай этого, – обратился к нему Келегорм. – Не пускай её в дом.
– Да какой это дом, – сказал почти беззвучно Маэдрос; его услышали только Гватрен и Финдуилас. – У тебя всё? – обратился он к Гватрену.
– Да, – сказал он. – Хотя… Я хотел попросить тебя дать слово не причинять ей вреда. Я тоже это обещал, когда забирал её из родительского дома. Я сдержал своё слово.
– Твоё слово ничего не стоит, – ответил Маэдрос. – А своим я не намерен разбрасываться. Если…
– Тогда, – обратился Гватрен к девушке, – ты вернёшься в Ангбанд. Прости, но иначе я не могу.
– Я дам слово, – Амрод протянул руку к Финдуилас. Он хотел было коснуться руки девушки, но его пальцы дрогнули и он неловко подхватил ленту, которой был завязан её серебристый плащ. – Я даю слово, что этой женщине никто не причинит никакого вреда.
– Спасибо, – ответил Гватрен и тронул поводья своего коня.
– До свидания, – сказала ему Финдуилас.
– Лучше скажи «прощай», – покачал головой Гватрен. – Я вряд ли ещё здесь появлюсь. А ты, надеюсь, никогда не вернёшься в Ангбанд.
– Ты всегда был добр ко мне. Я же… я же знаю, что ты не плохой, – сказала ему девушка.
Гватрен затянул завязки своего плаща. Показалось красное зимнее солнце, и ткань стала отливать тёмным золотом и пурпуром.
– У Тар-Майрона я выучился истинному милосердию, – холодно сказал Гватрен. – Удачи тебе.
И, отъехав подальше от дома, он воскликнул:
– О, вы не хотели договариваться с Тар-Майроном! Может быть, вы ещё пожалеете об этом! Может быть, ты ещё пожалеешь об этом, Маэдрос! Сколько же в вас злобы, сыновья Феанора! Вот тебе безвозмездный дар всесильного Мелькора!
И Гватрен швырнул что-то прямо в Майтимо; оно ударилось ему в лоб, слегка оцарапав, и упало на крыльцо, отскочило от обледеневшей доски, упало на затоптанный снег, засверкав кровавой искрой.
Гватрен поскакал прочь.
Маглор с ужасом взглянул на эту вещь. Маэдрос упал на колени, закрыл её левой рукой, сжал пальцы над ней, не в силах взять её. Келегорм не сводил с него глаз; ему так хотелось, чтобы старший брат заплакал, поскольку смотреть на эту сгорбленную спину, судорожно прижатые к телу локти, натянутые мышцы на шее, которые просматривались сквозь облако рыжих волос, было невыносимо.
Наконец, Маэдрос сжал кулак, повернул его, раскрыл ладонь; он оглянулся, глядя туда, куда ускакал посланник Саурона; Маглор подумал, что он сам бы сейчас его взгляда не выдержал.
Маглор помнил, что когда-то, давным-давно, за несколько месяцев до того, как пропала сестра Фингона Аредэль, Фингон потерял подаренное Маэдросом ожерелье. Фингон счёл это дурным предзнаменованием, и хотя ожерелье в конце концов нашлось, он больше его не носил. Рубиновую подвеску он переделал в кольцо, которое постоянно носил на левой руке.
Перед глазами Маглора сейчас была картина: за несколько часов до коронации Фингон у себя во дворце стоит в углу, думая, что его никто не видит (Маглор подошёл к нему, чтобы что-то спросить) и снова и снова пытается снять кольцо. Оно уже не снималось.
На ладони Маэдроса лежало кольцо Фингона – искорёженное, растоптанное, три из восьми рубиновых лепестков были разбиты.
Дар Мелькора.
Маэдрос некоторое время не понимал, где находится; потом Маглор помог ему вернуться в дом.
– Мне кажется, мы даже ещё не обедали, – заставил себя сказать Майтимо. – Давай я пойду помогу Тьелко.
Келегорм лежал, отвернувшись к стене.
– Как же тут холодно, как будто окно открыто, – небрежно сказал Маэдрос и накинул на брата свой зимний плащ. – Ты хлеб будешь или только мясо? – старший потянулся за столиком, который можно было поставить на кровать и хотел было помочь Келегорму устроиться за ним, но тот оттолкнул его руку.
– Я ничего не буду. Пока она в доме, я ничего есть не буду, – сказал Келегорм.
Майтимо протянул руку и погладил его по волнистым волосам: они были влажными и спутанными. Он опять выглядел совсем больным, как в первый год.
Вошёл Амрод с тарелкой в руках.
– Детка, может быть… – Майтимо хотел сказать «может быть, позже», но не успел договорить.
– Я не буду есть, пока она в доме. Пусть она уйдёт, – сказал Келегорм. Он с усилием повернулся, глядя в глаза Амроду.
– С чего бы? – ответил Амрод. – Я дал слово. Она останется. Она наша племянница, хоть и двоюродная. У нас родных никого больше нет. Гил-Галада можно не считать, а Идриль я и раньше не считал.
– Я против, – сказал Келегорм. – Ты меня слышишь?
– Ты можешь быть против сколько угодно; я могу распоряжаться своей частью дома и приглашать туда кого угодно. Майтимо разрешил ей остаться. Или ты передумал? – спросил Амрод.
– Нет, я не передумал, и я не думаю, что это повод для ссор, – сказал Маэдрос. – Сейчас с нас взять нечего, и я не вижу, какой вред Финдуилас может нам принести.
– Ты не видишь? Это оборотень или марионетка Саурона, подменённое тело, в которое вселена неизвестно чья чужая душа. Она может убить тебя во сне, отравить, поджечь дом, сделать и тебя калекой…
– Я уже калека, и хватит об этом, – ответил Маэдрос.
Амрод протянул Келегорму тарелку, попытавшись одновременно поставить на кровать столик, но Келегорм дёрнулся и выбил её из рук Амрода. Куски тушёного мяса шлёпнулись на пол; ломоть хлеба отлетел на простыню, прямо под руку Келегорму.
Амрод поднял тарелку и, размахнувшись, швырнул её об пол так, что она разбилась вдребезги.
– Всё, с меня хватит! Делай что хочешь, я за тобой ухаживать не буду! Я больше к тебе даже в комнату не зайду. Мне надоело. Ты всё время меня поучаешь. Хватит!
– Ты что, никогда девушки не видел, – сказал Келегорм, – что так потерял голову из-за неё? Ты что, влюбился, Питьо? Тебе что, кто-то рассказал, откуда дети берутся?
– Тебе какое дело, ты, насильник? Что ты можешь понимать? – ответил Амрод. Келегорм с каким-то ужасным криком рванулся с кровати вперёд, но Маэдрос перехватил его и крепко сжал в объятиях.
– Выйди отсюда! Выйди, пожалуйста! – воскликнул Маэдрос, обращаясь к младшему и к Маглору, который появился в дверях. – Закрой дверь. Успокойся! Успокойся, Тьелко! Оно того не стоит. Хочешь, я буду ночевать в твоей комнате, если ты так за меня боишься? Хочешь?
– Нет, нет, не надо этого, не надо, – сказал Келегорм. Он с усилием опёрся одной рукой на руку брата, другой на спинку кровати и ему на какую-то долю секунды удалось встать; затем он рухнул на постель. – Всё… всё не так плохо. Я, наверное, скоро смогу ходить. Я постараюсь. Прости меня. Тебе и так плохо. Оно действительно того не стоит. Тут нечего бояться.
– Ну и хорошо. Давай я тебе принесу ещё поесть. Давай? – спросил Маэдрос.
– Ладно… не надо, я устал. Очень. Я, наверное, уже буду спать. С пола можно завтра убрать.
– Хорошо, тогда спокойной ночи. – Старший брат расправил на нём свой плащ. – Не мёрзни.
Маэдрос вышел и закрыл за собой дверь. В комнате стало совсем темно. Келегорм стал есть хлеб, который упал на его кровать, время от времени смахивая крошки на пол.
Он почувствовал, что глаза стали мокрыми. Не надо.
Он помнил, как с трудом встал на ноги, увидел, как уезжают Гватрен и Эльвинг, как бестолково топчется у крыльца лошадь, с которой помощник Саурона снял седло, найдя тайник с вещами Майтимо.
Потом он упал и потерял сознание. И очнулся от того, что Майтимо в бешенстве ударил его ногой с криком – «Где мои вещи? Где? Где?». Потом он показывал просившему прощения Майтимо на какой-то синяк на руке: «Ерунда это всё, я не должен был брать твою лошадь, моя же рядом была».
Амрод оттащил Майтимо почти сразу, но именно в этот момент Келегорм почувствовал удар, отвратительный, жуткий хруст и понял, что встать не сможет никогда.
====== Глава 15. На руинах ======
All the house was broken and ravaged. Naught is left. The treasuries are empty. The chamber of iron is torn apart. The Silmarils are taken!
Весь дом был разбит и разорён. Ничего не осталось. Сокровищницы пусты. Железная комната разбита. Сильмариллы похищены!
The Later Quenta Silmarillion
– Ну что ж, Гватрен, – сказал Саурон своему помощнику, – мы не получили ключа, но твоё предположение оправдалось: там всё обстоит именно так, как ты мне сказал. Что ж, это дополнительное неудобство, но думаю, и здесь можно найти выход и даже обратить всё это в нашу пользу.
– Финдуилас? – спросил с неодобрением Гватрен.
Саурон тихо рассмеялся.
– Финдуилас нам уже совершенно не нужна. Нам поможет Маэглин. Мы же убедились, что он полный идиот. Если Маэглин скажет пару лишних слов, или даже пару совершенно лишних фраз, это никого не удивит. Даже нашего Владыку. А что касается ключа, то я ждать не намерен.
Саурон легко взбежал на вершину огромной башни над своими покоями. Там его ждал Натрон. У края площадки стояло огромное, чёрно-синее кожистое существо – не дракон, а один из его прародителей. Саурон бросил Натрону свой чёрный плащ и взобрался на спину твари.
– Холодно, – Натрон обвёл взглядом заснеженные скалы и невольно прижал к себе плащ Саурона, который был слегка влажным и чудовищно горячим, как тряпка, которой только что открывали печь.
– Я не мёрзну, – сказал тот, – а из-за плаща он может потерять равновесие в полёте. – Саурон провёл пальцами по костяному гребню на голове существа. – Ты знаешь, что делать. Всё должно быть подготовлено к полудню завтра.
В этот день охота закончилась, не успев начаться.
Здоровую руку Майтимо выкрутили назад, почти ломая пальцы; правую, лишённую кисти, прижали к телу ременной петлёй. Они с Амродом были вдвоём; помочь им сейчас никто не мог. Майтимо услышал вскрик младшего брата; к счастью, это была только боль и неожиданность – его не убили.
Почему они пошли так глубоко в лес только вдвоём? Втайне Майтимо сейчас думал, что они уже никому не нужны. И голос у него за спиной почти повторил его слова:
– Я ничего тебе не сделаю. Ты никому не нужен, Маэдрос. Ты думаешь, что твоё имя способно сейчас увлечь кого-то за собой? «Союз Маэдроса» был почти пятьдесят лет назад; с тех пор сменилось два поколения людей. Юноши-эдайн и не слышали о тебе. А многие квенди и не хотят о тебе слышать, сын Феанора, – он почувствовал, как ноготь Саурона вонзился ему в плечо. – Да ты, наверное, уже проклинаешь свою живучесть. Не бойся за своё тело, – почти презрительно сказал Саурон, – мне нужно не оно, а то, что на нём. Ты отказался отдать мне ключ.
Майтимо тяжело выдохнул.
– Ключ? Что в нём такого?
– Ключ – это ключ, Маэдрос. Ключом открывают замки. Я хочу открыть замок ключом, разве это непонятно? – тихо сказал Саурон ему на ухо. – И ты сам мне его откроешь. Ты пойдёшь со мной.
Мысли о новом плене Майтимо вынести не смог; он отчаянно рванулся, бросился на землю, больно ударившись лбом об обледенелую корягу. Они вдвоём покатились по снегу; объятия Саурона были такими крепкими и одновременно бесплотными, что ему казалось, что его схватил скелет. Тут же Майтимо ощутил лёгкий укол, жгучий, словно укус пчелы, на шее, и почувствовал, что руки и ноги перестали ему повиноваться.
– Я с вами, – сказал Амрод. – Возьмите меня.
– Нет… – заставил себя сказать Майтимо, хотя говорить было трудно. – Нет… не надо… останься…
– Прости. Я не вынесу второй раз смотреть на то, как тебя… забирают. Я не смогу.
Младший взял его за руку, и Маэдрос почувствовал, что его куда-то несут. Саурон прикрыл ему лицо его собственным плащом, и он погрузился в беспамятство.
Когда Майтимо очнулся, перед ним предстало то, что он меньше всего на свете хотел видеть.
Его поставили на ноги; брат поддерживал его. Он заморгал. По обе стороны от него были обугленные чёрные полосы металла, искорёженные, оплавленные комки, потёки, трещины. Это были последние, Стальные врата Гондолина. Уцелевший кусок стены справа от него был украшен горельефом, изображавшим переход нолдор через Хелькараксэ; прямо на Майтимо смотрели пустые глаза Финголфина, некогда, наверное, украшенные сапфирами или опалами (когда Маэдрос был здесь в последний раз, врата ещё не были достроены). Финголфин протягивал руку, державшую когда-то знамя или меч; металл расплылся в драконовом пламени и рука Финголфина потекла, расплылась жуткой длинной полосой металла, словно из неё хлынула кровь; он будто тянулся к Майтимо, умоляя о помощи. В металл вплавилось несколько камней из драгоценной короны Тургона, некогда украшавшей врата, камней, которые мародёры не смогли выковырять.
Впереди была выжженная, серая долина, среди которой торчали лишь несколько скал и скелеты деревьев. Черной кучей углей возвышался вдали холм Амон Гварет и руины города. Лишь справа от них сверкал белизной курган, где был погребён Финголфин. Их вели туда.
Издалека он увидел вблизи гробницы высокую, стройную фигуру и его сердце замерло на мгновение: ему показалось, что это Тургон. Но через несколько шагов он понял, что это кто-то другой, и потом узнал Пенлода.
Пенлод взглянул на него и кивнул; Майтимо, подойдя ближе, заметил на его шее ошейник, отчасти скрытый меховым воротником зимнего кафтана. Об ошейниках он слышал; с одной стороны, больно было думать, что Пенлод вынужден повиноваться тем, кто погубил Тургона, с другой – это означало, что на его долю пришлось меньше физических страданий.
– Вот и наш ключ, – сказал Саурон. – Тебе, Пенлод, не пришлось долго ждать. К вечеру я верну домой и тебя, и Маэдроса.
– Домой? – спросил Маэдрос, искоса, вопросительно глядя на Пенлода.
– Гортаур позволил мне в обмен на некоторые услуги пожить вне стен Ангбанда, – сказал ему Пенлод холодно, и тут же пожалел о своей откровенности. Он вспомнил, как Тургон многозначительно прижал палец к губам, когда они расставались сегодня утром. – В сущности… меня просто попросили подтвердить или опровергнуть то, что говорил Маэглин, – добавил он. – Ты же видишь, что на мне ошейник и знаешь, что это означает.
Сам Пенлод прекрасно знал, что ошейник больше не действует на него, как знал об этом и Саурон. В последние недели пребывания в Ангбанде он и сам это чувствовал; кроме того, ему сказал об этом Натрон, когда увозил его в лес. Но сейчас, после всего, что он узнал, он не мог полностью доверять сыновьям Феанора. Пусть лучше считают его безвольной марионеткой Саурона.
Пенлоду показалось, что Саурон осторожно, незаметным кивком головы, выразил ему своё одобрение – да, он тоже хотел, чтобы все так думали.
У врат гробницы суетились несколько подручных Саурона; в основном это были орки и несколько людей, которыми руководил Натрон. Они отваливали от входа огромную плиту.
– Давайте отойдём в сторону, – сказал Саурон, обращаясь к Пенлоду и сыновьям Феанора. – И не делайте глупостей. Натрон, и ты иди сюда. Я должен был бы сразу объяснить тебе, Маэдрос, зачем мне нужен ключ. Тебе можно доверять, по крайней мере… в этом деле, – он покосился на Амрода. – Ну да ладно. Я выяснил – отчасти через Пенлода, отчасти от других нолдор – что Сильмариллы попали в Ангбанд не в том ларце, в котором хранились изначально, и что замок от изначального ларца – замок с изображением Таты и Татиэ, который, безусловно, хорошо вам знаком – хранился у твоего двоюродного брата Финдекано в сумке для писем. Мне также сообщили, что Финдекано положил эту сумку в гроб своего отца. Я хочу убедиться, что это действительно так, что речь идёт действительно о том самом замке, и что твой ключ к нему подходит; в подлинности твоего ключа сомневаться пока нет оснований.
– В сумке? – недоуменно спросил Маэдрос. – Я не понимаю, откуда… Да, у Финдекано действительно была такая сумка, и… Но у него не могло быть этого замка. Просто не могло.
– Гортаур, я знаю, что ты меня не приглашал, но я всё-таки хочу понять, что и зачем ты говоришь, – грубо вмешался Амрод. – У Майтимо есть ключ, который всего лишь дорог нам как память. Камни находятся у твоего хозяина. Ларца, видимо, больше не существует; открывать его не надо. И что? Зачем ты ищешь замок?
– Маэдрос, это ты отдал замок Фингону? – спросил Гортаур.
– Нет. Конечно, нет. Я всё это время считал, что Мелькор забрал камни вместе с ларцом; что он вскрыл ларец или нашёл второй ключ. Ларец исчез, исчезли камни. Это же… вполне очевидно.
Гортаур высокомерно усмехнулся. За спиной его простиралась выжженная равнина, на которой он казался единственным живым пятном; и эта жизнь – его светящиеся ярче, чем серое небо, глаза, тяжёлые, блестящие волосы – казалась какой-то зыбкой и нереальной. Он мягко коснулся щеки Майтимо.
– Если Мелькор принёс камни в Средиземье в другом ларце – а это так – значит, первоначальный ларец был разбит ещё в Валиноре. Если у Фингона был фрагмент ларца, и ты его ему не давал, это значит, что Фингон был в Форменосе в тот момент, когда ларец был разбит. Если он был там, когда Финвэ умер, и никому об этом не сказал – это значит, что со смертью Финвэ что-то не так. Если Финвэ был убит не Мелькором – я хочу об этом знать. Ты меня понял? – спросил Гортаур, тяжело посмотрев на Маэдроса.
Майтимо прижал руку ко лбу; после отравленного укола голова ещё болела. Он вспомнил, что видел содержимое сумки, и что в ней действительно лежало что-то размером с небольшую книгу, тщательно завёрнутое в плотную тёмную ткань. Пару раз он спросил у Фингона, что это – тот равнодушно ответил: «да так, память о доме».
Вспомнил Майтимо и другое. Перед тем, как они расстались на берегу океана, когда он и Феанор взошли на корабль, когда он считал, что очень скоро сможет снова обнять Фингона (и что у него будет повод его обнять), он спросил Финьо: «Почему ты не смог приехать в Форменос в тот день?».
И тот ответил:
«Жаль, но у меня не получилось в тот день с тобой встретиться».
Тогда он не придал этим словам значения. Но теперь они приобрели пугающий смысл. Фингон не умел лгать: он не ответил на вопрос, почему он не смог приехать; его слова могли означать и то, что в тот день он приехал, но не смог встретиться с ним.
– Видишь ли, Гортаур, – сказал Пенлод, – Финвэ определённо был убит не Мелькором.
– Ты о чём? – спросил Гортаур.
Пенлод помолчал, но потом собрался с духом и заговорил. Он сознавал, что Гортаур отпустил его и Тургона именно в надежде получить такого рода сведения. И он, и Тургон понимали, что должны будут ему об этом рассказать. Ну почему рассказывать всегда приходится ему!
– Майтимо, и ты, Питьо, вы можете мне не верить, но я скажу. Я беседовал с одной лесной эльфийкой, которая как-то наткнулась на караван гномов. На них только что напала Унголианта и съела всех и вся. Она была сыта, и та женщина смогла с ней поговорить. Так вот, по словам Унголианты, Мелькор прибыл с ней в окрестности Форменоса; он там с кем-то встретился, потом они отправились в Валимар. Потом вернулись в Форменос; Финвэ был уже убит. У него на шее была рана от ножа, а голова разбита ларцом от Сильмариллов. Сам ларец был тоже разбит вдребезги. В сокровищнице горел свет, на полке стоял фонарь. Ещё она сказала, что когда они там оказались, на нём не было шлема, и он был одет в длинную рубашку с золотой звездой на вороте и в длинную кольчугу.
Майтимо помнил только разбитую голову Финвэ в тусклом свете железной лампы над входом. Никакого фонаря на полке не было. Он не разглядел, во что был одет убитый – видел только тусклый отсвет колец брони.
Они с Амродом переглянулись. Пенлод бывал в Форменосе, но он не был членом семьи и вход в личные покои Финвэ ему был закрыт. А Финвэ обычно завтракал в своей комнате, за столиком у балкона, одетый в длинное расшитое ночное платье, накинув длинный тёплый халат. Когда они тренировались, Финвэ обычно надевал под доспехи вещи из серого сукна без всякой вышивки, но никак не расшитую рубашку с гербом. Если кто-то видел рубашку под кольчугой, то это означало, что Финвэ или не успел переодеться, или… Или.
Гортаур покачал головой, насмешливо улыбаясь
– Ну и ну. Да, с Унголиантой, конечно, надо было бы побеседовать, но вот даже я побоялся после того, что она сделала с Мелькором. А вот смотри-ка, девушки нашли общий язык. Надо было послать к ней Тхурингветиль, что ли, а? Как ты думаешь, твоя знакомая сможет повторить мне свой рассказ? – спросил он.
– Думаю, да, – ответил Пенлод. По разговорам с Нан и Элой он понял, что обе эльфийки не так уж плохо относятся к Саурону.
– Итак, если Финвэ действительно был убит ларцом, или, по крайней мере, если ларец был разбит, когда убивали Финвэ, то тем более важно найти ларец или хотя бы его части, – сказал Гортаур.
– Да кому это важно? – спросил Амрод. – Ты думаешь, что мы станем помогать тебе обелить твоего хозяина? Всё равно всё это из-за него…
– Слушай, ты, последний Финвэ… – перебил его Гортаур.
– Нет, «последним Финвэ», Телуфинвэ, был Амрас, а Питьо зовут «Питьяфинвэ», «маленький Финвэ», – вмешался Пенлод.
– Пенлод, я знаю, просто теперь как раз вот этот у нас последний, как я надеюсь, Финвэ, – фыркнул Гортаур, ткнув в Амрода пальцем. – Так вот, последний Финвэ: я понимаю, что для сыновей Феанора это абсолютно неважно, но Финголфин лежит в гробу ровно потому, что хотел отомстить за своего отца, первого Финвэ. Он лежит там потому, что Феанор стал орать, проклинать Мелькора за гибель Финвэ и даже пытался наложить на себя руки. Финголфину, как всегда, пришлось доказывать, что он любит отца больше, чем Феанор. Если бы Финголфину сказали, например, что Финвэ полез под юбку Галадриэли, и она раскроила ему череп, Финголфин до сих пор правил бы в Тирионе. Мне почему-то кажется, что те, кто бежал из Гондолина, спасая свою жизнь, да и те, кого искалечили, изнасиловали и обратили в рабство, очень хотели бы посмотреть в глаза тому квенди, который выбил Финвэ мозги, даже если для сыновей Феанора это совершенно неважно.
– С каких пор ты такой защитник эльфов? – спросил Майтимо.
– С тех пор, Маэдрос, как я правлю Средиземьем. Ты этого не заметил? Я и тебя готов взять под своё покровительство, если ты будешь вести себя прилично, – ответил Гортаур. – Ну как, готово?
Перед ними предстала огромная, окованная серебром дверь.
– Взламывать? – спросил Гортаур, с сожалением оглядывая кружевные узоры на пластинках серебра и слоновой кости, покрывавших врата.
– Нет, я знаю, как она открывается, – сказал Пенлод. – И если открывать неправильно, замки заклинит насовсем. – Он нажал на несколько панелей, потом на отдельные детали резьбы. Из двери выехал маленький ящичек, в котором обнаружился ключ. Пенлод повернул ключ так, как следовало – в нескольких направлениях определённое число раз.
– Почему она вообще открывается? – спросил Гортаур. Пенлод не знал, что ответить. – Зачем вы собирались её открывать? Зачем заходить в гробницу? Ещё бы написали, как у вас принято – «входите, друзья». Ну что, добро пожаловать! – Он показал на Натрона, сыновей Феанора и Пенлода, велев остальным остаться снаружи.
У Натрона в руке был факел, но Саурон, оглядев погребальную камеру, щёлкнул пальцами, и на стенах зажглись хрустальные лампы: в них осталось достаточно масла. Тонкие пальцы Саурона быстро развернули знамя, которым был прикрыт саркофаг. Майтимо вздрогнул, увидев, как легко Саурон поднял и отставил в сторону серебряную крышку, которую даже четверо эльфов могли бы сдвинуть с трудом, не говоря уж о людях: время от времени он забывал, что Саурон – не человек и не квенди, а предвечное порождение Эру.
«Но всё же», – подумал Майтимо, – «чтобы узнать, как умер один из нас, он спустился в гробницу другого. Или он просто хочет знать правду о Мелькоре?».
Когда гроб вскрыли, зрелище оказалось не настолько ужасным, как воображал себе Майтимо.
Как-то он слышал, как Пенголод сказал, что скорее всего, тело Финголфина останется нетленным. Майтимо понял, что этого не случилось потому, что Гондолин пал. Семь врат были сломлены, в долину проникли злые, влажные южные вихри; деревья и травы выгорели. Горячие ветра и морозные рассветы прошедших десяти лет превратили в пыль не только хрустальные ручьи и фонтаны построенного Тургоном города, но и тело отца короля. Остался только скелет и несколько прядей чёрных волос.
Тончайшая синяя ткань, усыпанная золотыми звёздами, которая некогда окутывала тело, исчезла; череп и кости окрасились в синий цвет; кое-где меж ними мерцали золотые блёстки. Несколько тяжёлых перстней по-прежнему сверкали на сложенных на груди руках.
Саурон провёл в воздухе над саркофагом рукой, как будто веля всем отойти в сторону, хотя никто из них не рвался прикоснуться к останкам Финголфина. Осторожно, двумя пальцами он достал из гроба сумку и с любопытством покрутил её в руках. Ему и раньше, конечно, приходилось видеть эльфийские сумки для книг и бумаг. Но эта была особенно хороша, хотя с виду и выглядела скромно, и сохранилась она лучше, чем всё остальное. В ней была двойная кожаная подкладка, она была пропитана особым составом и снабжена двумя рядами прочных застёжек и внутренними карманами. Бумаги и книги в ней могли уцелеть даже после пребывания на дне реки. Он достал бумаги, несколько небольших сшитых от руки тетрадок, письменный набор, пересмотрел какую-то завёрнутую в платок мелочь.
Саурон повторно перебрал все бумаги в сумке; казалось, что он просто мельком пролистывает их, но Пенлод успел за это время достаточно хорошо узнать Саурона, чтобы понять: его сознание успевает запечатлеть всё написанное и нарисованное. Гортаур протянул сумку Пенлоду; из бумаг он отобрал два или три письма и спрятал, остальное отдал Майтимо:
– Возьми, – сказал он, – это, пожалуй, представляет интерес только для тебя.
Ничего похожего на описанный Тургоном замок в сумке не оказалось.
Пенлод вспомнил слова Тургона – «…когда Гортаур узнает, что я его обманул».
Невольный, видимо, вполне реальный истерический припадок, который случился с Тургоном, когда он услышал от Саурона неприятную правду о своём брате Фингоне, припадок, который чуть не убил самого Тургона и нерождённого ребёнка, окончательно убедил Саурона в истинности того, что говорил Тургон до и после этого: перепуганный, пленный эльфийский король, потерявший всё, в растерянности выдаёт семейные тайны. Сейчас Пенлод не сомневался, что всё, что говорил вслух Тургон после того, как вышел тогда из лаборатории Саурона вместе с ним и Маэглином, а может быть, и до того, было тщательной, сознательно рассчитанной смесью правды и лжи.
Пенлод задумчиво покрутил сумку в руке, ещё пошарил в ней, и затем с удивлением обернулся к Маэдросу. Он повернул к нему открытую сумку, и Маэдрос увидел, что рука Пенлода зашла за подкладку и что-то нащупывает там.
– Там что-то спрятано, – сказал Пенлод. – Какая-то бумага.
Пенлод вытащил сложенный вдвое листок пергамента. Он выглядел старым, потёртым; когда Пенлод раскрыл его, то увидел, что листок покрыт корявыми, наезжающими друг на друга буквами. Эти строки на квенья были как будто бы написаны эльфом, никогда не учившимся писать: писавший словно бы срисовывал откуда-то буквы, как срисовывают непонятные картинки: каждая буква выглядела иначе, одни были мельче, другие – крупнее. Многие буквы были чуть стёрты, как будто на чернила пролились слёзы или дождь.
