Текст книги "Loving Longest 2 (СИ)"
Автор книги: sindefara
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 47 страниц)
Салганту было бы ещё более не по себе, если бы он знал, как близко сейчас к нему Маэдрос.
– Жаль, что не удалось ничего узнать от торговца, который продал мне сосуд, – шепнул Амрод старшему брату, пока Финдуилас распаковывала узел с оружием. Они всё-таки надеялись отпраздновать её день зачатия и ничего не сказали девушке о подарке, который, как казалось Майтимо, был работой Тургона.
Майтимо пожал плечами. Он ничего и не надеялся узнать – наверняка человек, который продаёт работы пленного эльфа, хорошо заметает следы. Майтимо, конечно, не ведал всех правил обращения с рабами, принятых в стране Моргота, Дор Даэделот, но ему было известно, что если пленники были собственностью самого Моргота, Саурона или кого-то из их ближайших помощников и использовались для производства стратегически важных запасов – выработки металлов, оружия, постройки стен – попытки использовать их труд для личного обогащения могли повлечь серьёзные неприятности.
Прищурившись, он посмотрел на отвесную скалу, вздымавшуюся над ней стену крепости и на парапет между башнями.
Он сбросил куртку, несмотря на холод, оставшись в рубашке и штанах.
– Фаэливрин, закатай, пожалуйста, мне рукав, – он протянул ей правую, искалеченную руку. Девушка подняла ему рукав до плеча; предплечье Маэдроса выше локтя было украшено широким серебряным браслетом.
– Зачем тебе браслет на таком месте? – спросил Амрод. – Не видел его раньше…
– Такие браслеты ведь носят ваньяр, – вспомнила Финдуилас. – Дядя Ангрод рассказывал, что наша бабушка Индис всегда надевала такие.
– Да, – сказал Маэдрос, – Финрод сделал его для меня и он же подсказал мне, как сделать то, чем мы сейчас воспользуемся. Посмотрите сюда, видите узор? Между розами.
Между двумя серебряными розами на браслете тянулась тонкая линия-стебель, на которой, казалось, в прихотливом беспорядке распускались чашечки цветов.
– Там, на стене, – пояснил Маэдрос, – есть опоры для рук и ног. Их незаметно со стороны, и они расположены в неправильном порядке. Эти цветы на стебле показывают, как они размещены – снизу вверх. Узор из девяти цветов повторяется пять раз, меняя направление. Запомните его, пожалуйста, как следует. Я бы даже хотел, чтобы вы воспроизвели его. Можно здесь, на снегу – и сразу затрите. Так можно попасть на парапет между башнями. Там есть и обратный выход: если поднять одну из плит, там есть туннель, по которому можно соскользнуть вниз; он вырублен в стене и в скале под ней. Выход достаточно высоко, просто выпрыгивать из него опасно, поэтому придётся привязать верёвку к кольцу под плитой.
– Но тогда верёвка будет высовываться из туннеля, её могут увидеть, и туннелем нельзя будет больше воспользоваться, – сказал Амрод.
– Это верно, – ответил Маэдрос. – Можно либо аккуратно подрезать верёвку и потом, сильно дёрнув, оборвать её снизу или же срезать её выстрелом из лука. Но выстрел из лука понадобится в любом случае – на стене есть караул. Насколько я знаю, он сменяется раз в четыре часа или даже реже; если обоих стражей убить из лука сразу, есть большая вероятность, что этого не заметят ещё довольно долго.
Хотя они сильно рисковали, сыновья Феанора решили, что в часовых будет стрелять Финдуилас. Майтимо даже с протезом стрелять из лука практически не мог, а потренировавшись перед отъездом, они выяснили, что Финдуилас стреляет намного лучше Амрода.
В этот момент издалека раздался глухой вой бронзовых труб, и из-за леса показался кортеж Маэглина. Подойти поближе они не могли, но одетого в чёрную шубу Маэглина на вороном коне с длинной золотой попоной они заметили; впереди ехал знаменосец, а рядом, на коне, поводья которого были привязаны к седлу коня Маэглина, сидел очень высокий всадник, закутанный в серый плащ; его руки и голова были безвольно опущены; казалось, он почти спит. Амрод толкнул старшего брата локтем под бок, но у того у самого сжалось сердце – да, это вполне мог быть Тургон.
Они подождали, когда отряд заедет в крепость; через некоторое время они увидели, как Маэглин расхаживает по парапету; рядом с ним появилась женщина в ярком сиреневом платье, которое среди белых отсветов снега и серых облаков над Химрингом будто светилось само по себе. Потом они ушли в башню.
Салгант слышал резкий, по-птичьи хрипловатый голос Маэглина во дворе и знал, что должен был его встретить, но у него так и не хватило духу. Он появился в комнатах Салганта, отряхивая снег с чёрного меха на воротнике.
– Ну что ж, всё неплохо, – сказал он, – лучше, чем я думал. Ты можешь идти, я расположусь здесь, – Маэглин окинул комнату высокомерным взглядом. – А, Лалайт, – сказал он.
– Милый Маэглин, а я тебя ждала, можно на пару слов? Давай выйдем, – девица подхватила его под руку и повела на улицу.
Салгант взял арфу, плед и чашку; он вздохнул, подошёл к окну. «Неужели она всё же хочет женить на себе Маэглина?..» – подумал он.
– Ой, не знаю, Лалайт, – сказал Маэглин. Салганту очень хорошо были слышны их голоса. – Сложно будет. Не знаю, как у меня получится это ввернуть в разговор. А если он не поверит?
– А ты, Маэглин, делай, как я говорю, – ласково ответила Лалайт. – Ну просто сделай так, как я сказала. Ты же милый. И ты и я – очень милые. Романтичные. Ты же хочешь соединить влюблённых, правда? А я тебе немножко помогу. Может, заодно вот того мне подаришь? – сказала она, указав на пленника, которого Маэглин привёл с собой.
Салгант вспомнил о том, как могут забавляться Зайрет и Лалайт, и ему стало не по себе от мысли, каких влюблённых и как они могут захотеть соединить. Он поспешно спустился вниз, во двор; ему стало страшно и очень хотелось найти Зайрет. По крайней мере, она умела ему сочувствовать.
Маэглин почти что с радостью располагался в покоях Салганта: он был со свой семьёй, хотя и не в полном составе; здесь они были сами по себе, и он был сам себе хозяином. Ему часто хотелось попросить себе назначения в Химринг или тому подобное место, но он справедливо опасался, что тогда Мелькор поймёт, что он, Маэглин, уже не испытывает к нему прежнего восторга. Он собирался уже выйти за балконную дверь и прогуляться до западной башни; обернулся – и в дверях перед ним внезапно предстал истинный хозяин Химринга – очень злой и вооружённый старший сын Феанора. Краем глаза он увидел у парапета тело стражника со стрелой в горле.
Амрод крепко сжал руку Финдуилас. Он давно не испытывал такого страха за брата; даже во время боя в Дориате, когда он увидел занесённый над старшим топор, он не поверил, что Майтимо может погибнуть.
Девушка дёрнула его за руку и показала куда-то налево. На скамейке у парапета они увидели фигуру в засыпанном снегом тяжёлом плаще с капюшоном; эльф сидел, как неловко посаженная фарфоровая кукла. Он даже не убрал в карманы или в рукава безвольно повисшие кисти рук: с пальцев капала талая вода.
«Да, это же руки Тургона», – подумал Амрод. Только сейчас он представил себе всё то, о чём думал Майтимо; понял, что старший брат, сам всё это переживший, испытывает двойную боль за тех, кто оказался в плену.
– Фаэлин, забираем его – мы ведь пришли за ним! – шепнул он девушке.
Амрод посмотрел на перила, нашёл восьмой столбик от южной стены, нашёл пятый камень от края, подбежал к нему, и, сняв меч с убитого стражника-орка, поднял плиту. Под ней действительно оказалось тяжёлое железное кольцо, к которому он привязал верёвку.
– Ты первая, я возьму его и за тобой, – сказал Амрод.
– А верёвка?
– Мы закроем плиту, но оставим верёвку для Майтимо. Если он… если он не сможет выбраться, ты её отстрелишь. Давай скорее!
Амрод прижал к себе левой рукой безвольное, исхудавшее тело пленника и скользнул по верёвке вниз, сжимая её правой рукой. Он удачно спрыгнул вниз и увидел, что Финдуилас потеряет ушибленное бедро.
– Ты как?
– Ничего, хорошо, лук не сломала.
Девушка откинула капюшон с лица эльфа, которого притащил с собой Амрод и недоуменно воскликнула:
– О Элберет, кто это?!
Маэглин панически бросился вбок, куда-то в кладовку; Майтимо поднял меч, открыл дверь ногой и поддел мечом занавеску, под которую забился Маэглин.
– Па-апа! – в ужасе заорал Маэглин. – Папа, помоги, пожалуйста! Он сейчас меня убьёт!
«Совсем сошёл с ума, – подумал Майтимо. – Какой папа? Эола же давно нет на свете… или он Мелькора стал так называть?..».
Кто-то дёрнул его за кушак, которым была подпоясана кольчуга. Майтимо резко повернулся; перед ним стоял маленький мальчик с длинными тёмными, слегка вьющимися волосами.
– Ты, как тебя… – высокомерно сказал мальчик. – Маэдрос… опусти меч, мой сын тебя боится.
– Что? – ошарашенно спросил Майтимо. – Твой… кто?..
– Мой сын тебя боится, – раздался второй такой же голос, и появился второй мальчик, точно такой же; правда, волосы у него были подстрижены чуть короче, и если на чёрной рубашке первого был узор из красных гвоздик, то у второго – из сине-фиолетовых.
Маэглин, воспользовавшись замешательством Маэдроса, высунул голову из-под занавески, но тот тут же приставил меч к его шее.
– Это как понять? – спросил снова Майтимо. – Ты… вы кто?
– Я Эол, – ответил первый. – Можешь звать меня Эолин.
– Я Эол, – сказал второй. – Можешь звать меня Эолет.
– Вот видишь, что я получил за верную службу моему господину, – сказал Маэглин. – Мой отец возродился и теперь он со мной. – Видимо, это должно было звучать очень гордо и обидно для Маэдроса, но на самом деле голос Маэглина звучал весьма уныло.
– Что тебе от него надо? – спросил Эолин.
– Я… мы искали Тургона. Бывшего короля Гондолина. Нам сказали, что он в плену… и что он сейчас с Маэглином… с твоим сыном. – Маэдрос переводил взгляд с одного мальчика на другого, но так и не понял, почему их двое и с кем, собственно, ему надо разговаривать.
Оба вздохнули.
– К сожалению, Тургон уже сбежал от этого идиота, – грустно сказал Эолет. – Не захотел с ним оставаться. Саурон закрыл на это глаза – у него, насколько я понял, на то есть свои причины, и моему сыну пришлось сделать то же самое. Один человек донёс об этом Мелькору, и Саурону пришлось заменить Тургона другим нолдо, поскольку он не хотел устраивать охоту на Тургона. Так что, к сожалению, я не могу тебе помочь его найти.
– Понятно… то есть не очень понятно, – ответил Майтимо. – А где твоя мама?
– А ты ещё не понял? – спросил Эолин.
– Тупые сыновья Феанора, – с удовлетворением сказал Эолет.
– Держатся за вещи, – сказал Эолин. – Вцепились, и держатся. Нет, чтобы подумать. Вот тебе руку оторвали, так всё держишься. Надо было тебе и вторую отрезать. Может быть, тогда головой бы думать начал.
Майтимо задумался.
То, что пришло ему в голову, ему совсем не понравилось. «Так как же ты возродился?», – хотел спросить он Эола, но не стал. Вместо этого он сказал:
– Почему Саурон позволил Тургону сбежать? Ты, Маэглин, можешь мне объяснить?
– Я не знаю… – вздохнул Маэглин и с опаской посмотрел на Эолина и Эолета. – Всё запуталось как-то… Мне вот просто дядю стало очень жалко, – он вздохнул.
Майтимо с недоумением посмотрел на двоюродного племянника. Он говорил об этом так, как будто не он разрушил построенный Тургоном город, держал Тургона в плену, и (Майтимо об этом уже догадывался) – надругался над ним; можно было подумать, что на Тургона случайно упал кирпич.
Эолин расхохотался; Эолет выразительно постучал пальцем по виску.
– Маэдрос, – сказал Эолет, – конечно, ты не можешь увидеть ситуацию с нашей точки зрения, но всё действительно очень сложно. Тургон поступил плохо, но, найдя лазейку, он был просто обязан бежать. Он сам найдёт тебя. Будь очень осторожен – ни одному из твоих братьев нельзя доверять. И… – Эолет задумался, потом посмотрел на Эолина; Эолин кивнул, и второй Эол продолжил: – Не причиняй вреда Гватрену.
– Почему? – хмуро спросил Маэдрос.
– Ну хотя бы потому, что он спас тебе жизнь в Дориате, – хотя бы и по поручению Гортаура, – ответил Эолет. – А теперь уходи скорее.
Майтимо вышел на балкон и рванулся к знакомой ему плите, которая уже закрылась; никого кругом не было. Прямо перед ним была синяя дверь в стене; за ней, как ему помнилось, был чулан, где хранились книги, карты и письменные принадлежности. Сознавая, что поступает глупо, Майтимо дёрнул дверь.
За дверью горел свет; на письменном столе стояли две свечи. За столом сидел Гватрен и что-то писал. На нём была короткая рубашка – в комнате без окон было душно и жарко, несмотря на зиму. И Майтимо увидел на его руке выше локтя тёмный, вдавленный, широкий шрам, кусок то ли содранной, то ли выгоревшей кожи. Его белокурые волосы были собраны в длинный хвост; в отблесках свечей они казались совсем золотыми.
Гватрен повернул голову и недоуменно посмотрел на высокого рыжего квенди в нолдорской кольчуге, будто видел его в первый раз.
Майтимо и так не стал бы убивать безоружного – в комнате не было видно ни лука, ни стрел, а на поясе Гватрена не было видно ножен. Гватрен вскочил из-за стола, и, помня предупреждение Эолина, Майтимо закрыл дверь и не только закрыл, но и заклинил ручку снаружи копьём стражника. Затем он поднял плиту, схватился левой рукой за верёвку, резанул по ней, наполовину перерубив, дёрнул выше разреза, захлопывая люк, и полетел вниз.
Скользя вниз по туннелю, Майтимо почувствовал ощутимый удар по плечу, который мучительно отдался в перерубленной кости на правой руке. Он решил, что это был какой-то вывалившийся камень, а то и железное кольцо, оторвавшееся вместе с верёвкой. Но едва его ноги коснулись снега, и он дёрнул верёвку, чтобы её порвать, как на него что-то свалилось сверху, и он рухнул наземь.
Вместе с верёвкой на Маэдроса упала Лалайт.
Девица в сиреневом платье и заячьей шубке сидела на нём верхом и восторженно трясла его за воротник.
– Ого! Вот наконец, какой у меня эльф есть! – она схватила его за руку, рывком подняла на ноги и воскликнула. – Ой, нет, не пойдёт, у тебя же руки нет, опять не повезло!.. Ну да ладно, вы хоть этого-то мне отдайте! – и она показала пальцами на того, кого освободили Амрод и Финдуилас. – Он же всё равно ничего не соображает! Я замуж хочу!
Маэглин, пошатываясь, вышел на пустой балкон. Конечно, надо было бы поднять тревогу, позвать Салганта, послать по следам Маэдроса кого-нибудь… На башни и перила сплошной пеленой валился мартовский снег; под ним уже успели скрыться лица обоих убитых стражников.
Здесь стена была очень похожа на один из участков стены Гондолина; Маэглин представил себе, как сидит у почти таких же перил на скамейке – резной, белой, с золотыми розами на поручнях и ножках; Тургон рассказывает ему родословную его семьи по женской линии, объясняет что-то о родственных связях Индис, Анайрэ, о том, кем приходятся ему, Маэглину, Элеммакил и другие гондолинские лорды. Маэглин ничего не слышит – он просто смотрит в его ясные глаза и впервые после того, как он остался без родителей, ему не страшно.
Маэглин заплакал, вытирая слёзы замёрзшими пальцами; плача, натянул перчатки, но слёзы продолжали катиться. Перчатка больно царапнула веко, когда он поднёс ладонь к глазам.
Эолин дёрнул его за рукав.
– Сынок, пойдём в дом, – сказал Эолин. – Нельзя же…
– Ладно, – вздохнул Маэглин. – Ладно. Значит, не судьба. – Он присел на корточки, чтобы его глаза были на одном уровне с глазами мальчика. – Отец, ничего если я вас оставлю тут на пару дней с Салгантом? Мне надо уехать. У меня… у меня поручение от моего Владыки. Тайное поручение. Да ладно, – сказал он, видя недоверчивый взгляд обоих мальчиков и обретая прежнюю самоуверенность, – ладно. Я думаю, всё это обернётся к лучшему.
====== Глава 19. Жертва и экспонат (1): Жертва ======
Комментарий к Глава 19. Жертва и экспонат (1): Жертва 1) Если вам не нравятся насилие и жестокость – (хотя они тут не очень графические) конкретно эту главку лучше пропустить, по сюжету потом и так всё будет понятно; 2) обычно я не очень так чтобы реагирую на комментарии читателей, но один из них был слишком прекрасен, и я подарила его Мелькору)))
I. Жертва
В первой части этой истории мы уже рассказали о том, как у Маэглина появились дети.
Но чтобы объяснить, как он обзавёлся целым семейством, придётся вернуться на несколько лет назад, в тот день, когда Тургон в обществе Гватрена покинул Ангбанд.
– Дядя, ты, наверно, уже поел, я тебе принесу деток на полчаса?.. – спросил Маэглин. Он заглянул в комнату и почему-то сразу всё понял. У него забрали Тургона. Он даже не заглянул в ванную и в закуток, служивший кухней.
Он не обернулся, когда зашёл Натрон и сел рядом с ним за стол.
– Маэглин… – начал Натрон. – Маэглин, послушай меня…
Маэглин поднял на него глаза.
– Ты дал ему сбежать, да? Если бы его забрал Владыка, я бы знал. И Гортаур бы мне прямо передал приказ.
– Да, – сказал Натрон, – это я.
– Ну и что? Ты мне сейчас будешь рассказывать, какой ты меня грязью считаешь? Да я сейчас могу…
Маэглин понимал, что на самом деле не может ничего; нет, не потому, что он не верил, что Мелькор отыщет дядю. Просто он понял, что его чувства всем безразличны. Раньше Тургон был единственным, кто относился к нему если не с пониманием, то хотя бы бережно.
Натрон нашёл в себе силы обнять Маэглина за плечи.
– Сынок, – сказал он. – Остановись, пожалуйста. Ведь твой отец теперь снова с тобой. Не мучай Тургона больше.
– Будто тебе не всё равно, жив мой отец или нет, – пробормотал Маэглин.
– Мне… мне не всё равно, Ломион, – ответил Натрон. – Я… я не знаю, как ты – я счастлив. Я любил Эола. Я всю жизнь любил его. За сотни, за тысячи лет мы расставались самое большее на три-четыре дня. Даже если он теперь не вспомнит меня… я всё равно буду счастлив, зная, что он жив. Ломион, если ты хоть вполовину так же счастлив, как я, если ты действительно его любишь – прошу тебя… – Натрон замолчал.
«Бесполезно, – подумал он, – Маэглин не любит отца. Он никого не любит. Он просто хочет, чтобы его любили».
Маэглин обернулся к Натрону и тот почти с удивлением увидел его покрасневшие, полные слёз, глаза.
– Нат… это… значит, это ты… ты его… друг, да?
– Да… Маэглин, понимаешь, я…
– Ладно, – махнул рукой Маэглин, – я и так понял. Видно же было. Я всё время чувствовал, что у отца кто-то раньше был, но про женщин он совсем ничего не знал и ничего не мог мне рассказать. Даже не знал, как с ними разговаривать, не то что… Ну и… этот, из зелёных эльфов, слуга моего отца… ох, забыл уже его имя, столько лет прошло… Он пару раз проговаривался – «этот, который был раньше»; да и у гномов я пару раз слышал, как отцу говорили – «где, мол, тот, кто раньше приходил с тобой»…
Маэглин уронил голову на руки; Натрон осторожно провёл ладонью по его волосам, боясь разозлить сына Эола, но тот не пошевелился.
– Нат, – сказал Маэглин глухо, – ты мне сошьёшь шубу? А то я прошлой зимой замёрз жутко, пока ездил в Химринг. И перчатки. И знамя. Гортаур же даже говорил…
– Сошью, конечно, – сказал Натрон, с облегчением вздохнув. – Конечно, не такое, как он просил, а красивое, с золотом.
– Только… наверное, я всё-таки должен сказать об этом Гортауру, – сказал Маэглин, вставая. – Не бойся, Натрон, я скажу, что отпустил его сам. Ведь ты этого хотел, да? В общем-то, оно так и есть.
– Да я знаю, – Саурон махнул рукой. – Так лучше всем. Но ты, Маэглин, когда будешь у Владыки, попроси-ка у него себе новую игрушку. Такую же.
– Зачем это? – удивился Маэглин.
– Затем, Маэглин, что я не люблю, когда моя работа пропадает.
– Я… – начал Маэглин, – в общем, у нас там всё хорошо.
– И что, скоро снова пойдут дети? – спросил Мелькор.
– Да ты понимаешь… – Маэглин сделал это своё характерное нагловатое, фамильярное выражение лица, которое ему самому очень нравилось; ему казалось, что оно очень располагает к нему, хотя на самом деле окружающие именно в эти минуты испытывали к Маэглину наибольшую неприязнь. – У Тургона с головой опять не всё в порядке. Как родил, так сначала вроде ничего, а потом вдруг опять крыша поехала ни с того ни с сего.
Мелькор одобрительно улыбнулся. Несмотря на всё его могущество, он считал, что от него лично зависит больше, чем это было на самом деле, и придуманное Маэглином «безумие» Тургона он отнёс за счёт своего разговора с бывшим королём Гондолина. Мысль о том, что один его вид может свести с ума, была одной из самых сладостных для Мелькора.
– Никого не узнаёт, сидит, смотрит в потолок, мыться перестал. Ну противно мне с ним, понимаешь? – Маэглин развёл руками. – Родит ещё урода какого-нибудь. Подожду, может, ещё в себя придёт. Спешить-то некуда. А мой отец пусть вырастет, я для него всё сделаю.
– Верно, Маэглин, Эол нам ещё понадобится, – сказал Мелькор.
Эта мысль была для Маэглина не очень приятной, и он поспешно продолжил:
– Я тут спросить хотел. Ты, может, ещё можешь мне кого из ценных пленников выделить, чтобы развлечься как-нибудь? Ты, мой Владыка, так меня возвысил, что мне уже как-то не по чину себе это самое… ну… на рынке у орков покупать или из казармы брать.
– Не по чину? – Мелькор изучающе смотрел на него.
– Конечно, – пожал плечами Маэглин. – Мы же с тобой про это говорили – у меня ведь есть эти свои… потребности. Телесного характера. В конце концов, можно и с кем другим ещё детей завести.
Мелькор расхохотался.
– Я дошёл до того, что мне понятны телесные потребности такого, как ты, – выговорил он.
Владыка махнул рукой, подзывая стражу.
– Приведите Элеммакила, – сказал он своим самым неприятным, безжизненным голосом.
Маэглин за то время, пока служил Мелькору, повидал многих своих соплеменников избитыми, ранеными, измученными; он видел, в каком состоянии был Тургон после нескольких недель плена; в конце концов, он сам поднял руку на своего беззащитного родича и с разрешения Гортаура подверг его насилию. Но вид Элеммакила и у него вызвал неприятные чувства. Исхудавший, с посеревшим лицом, бледными сальными волосами, Элеммакил еле держался на ногах; он был босой, в одной рубашке, заляпанной засохшей кровью; на руках у него был маленький свёрток такой же окровавленной ткани, явно оторванной от подола. Маэглин увидел, что это крошечный ребёнок лишь нескольких дней от роду.
– Он что, теперь тоже смог родить? – спросил Маэглин.
– Конечно, – ответил Мелькор. – Майрон ему приделал эту свою механическую… – и Мелькор добавил своё любимое слово. – Вот это он умеет.
Маэглину презрение в голосе Мелькора показалось не очень уместным. Хотя внешне Маэглин остался таким же, за последние месяцы, особенно с тех пор, как Саурон выгнал его из собственных покоев, он сильно изменился. Хотя Маэглин сам был королевским племянником и принимал участие в обороне Гондолина, Гондолин всё же был лишь одиночным городом-государством. Маэглин теперь понимал, проблемы каких масштабов, связанные и с войной, и с вооружением, и с управлением захваченными землями, стоят перед Сауроном. При этом было видно, что участие Мелькора в решении этих практических задач нередко, мягко говоря, не приносило пользы.
– Ну ладно, заберу его, – сказал Маэглин.
Элеммакила подтолкнули к нему. Бывший командир внешней стражи Гондолина весь дрожал: в покоях Мелькора было распахнуто огромное окно, выходившее на широкий балкон. За окном простирались вершины гор, и в зал влетали тяжёлые, слипшиеся снежинки.
– Этот, которого он родил, – усмехнулся Мелькор, – наверно, уже не жилец. Ты его лучше выброси, – и хозяин указал Маэглину на балкон.
Когда-то в разговоре с Мелькором Маэглин говорил, что хочет овладеть своей кузиной Идриль и готов убить не только её мужа Туора, но и маленького сына Эарендила. Но сейчас, глядя на Элеммакила, он понял, что никогда не смог бы месяцами, годами жить и смотреть в глаза тому, чьё дитя он погубил.
– Да ладно, зачем, – Маэглин небрежно махнул рукой, – пусть будет, а то моим детям играть будет не с кем – скучно тут. Пошли ко мне, Элеммакил.
Едва они вышли за пределы покоев, где властвовал Мелькор, Элеммакил обратился к Маэглину:
– Маэглин… пусть моё дитя покормят… умоляю, Маэглин, я сделаю всё, что ты захочешь…
Если Саурон думал, что Элеммакил заменит Тургона в постели Маэглина, он ошибался.
К Тургону отношение у Маэглина было сложным – зависть, ненависть, восхищение, влюблённость, безнадёжное преклонение, желание обладать, подавить; желание избавиться и от него самого, и от влияния, которое Тургон до сих пор оказывал на всю его жизнь. После того, как Тургон покинул Ангбанд, Маэглин в чём-то испытал облегчение.
Эллемакила Маэглин искренне обожал – обожал с того самого момента, когда вместе с матерью он впервые приблизился к Гондолину. Тогда перед ним впервые предстал Элеммакил – высокий, прекрасный, и в его руке вспыхнул хрустальный эльфийский фонарь; волшебные радужные пятна ясного света отражались в его ярких сине-серых глазах, на серебряной броне, на тяжёлых чёрных локонах, выбивавшихся из-под серебряного шлема; в складках синего бархатного плаща. Маэглину всё время хотелось зарыться в его плащ лицом и прильнуть к этому восхитительному существу. «Стой и не двигайся, или ты умрёшь, будь ты друг или враг!» – воскликнул командующий гондолинской стражи, и только в эту минуту Маэглин поверил в реальность всего – в чудесный город, о котором рассказывала мать, в его строгого короля, в золотые и серебряные деревья. Элеммакил воплощал для него всё, что он любил в Гондолине.
Сидя на полу в покоях Маэглина, сжавшись в комочек (насколько это было возможно: Элеммакил был лишь на два пальца ниже своего родича Тургона), он смотрел – недоуменно, в испуге – на то, как Маэглин кормит его ребёнка из глиняной бутылочки. Маэглин улыбнулся ему – ободряюще, совсем как прежде, и это знакомое, простое лицо, и улыбка, от которой появлялись ямочки на щеках, так не вязалась с тем, что случилось с этим юношей сейчас.
Элеммакил задрожал, закрыв лицо руками. Отдельные бессвязные картины мелькали перед ним, как фрагменты нелогичного, кошмарного сна.
Вот он в тёплую летнюю ночь в последний раз произносит эти слова: «Стой и не двигайся, или ты умрёшь». Элеммакил поднимает фонарь, к которому подлетают мотыльки, и свет натыкается на нечто – свет одновременно пронзает это нечто насквозь и тонет в нём; наконец, свет отражается от тела Мелькора, уходит в трещины шрамов на его лице.
«Как ты смеешь мне приказывать», – говорит Мелькор. – «Как ты смеешь. Схватите его. Схватите его живым. Я велю».
Его схватили.
Это было у Серебряных врат: Элеммакил лежал на земле среди сломанных белых цветов, в его растрёпанных, окровавленных чёрных волосах запутались серебряные листья свергнутого с вершины врат серебряного дерева, к ним прилипли украшавшие врата жемчужины. Из пореза, рассекшего кожу на виске и на голове, почти дошедшего до черепа, льётся ему на щёку, в глаза тёплая кровь. Серебряная кольчуга ещё на нём, но ниже пояса его уже раздели и Мелькор говорит:
– Ну что ж, теперь тебе придётся пошире раскрыть свои врата. Начинайте.
Он помнил, как через несколько недель первый раз стал умолять Мелькора убить его; тот иногда вроде бы соглашался, но всё время обманывал. Иногда Элеммакилу позволяли прийти в себя, смыть мерзкую грязь, даже одеться, но потом всё начиналось снова.
Однажды он, обезумев от отчаяния, выкрикнул Мелькору: «ты всё смотришь, сам не можешь, что ли?».
Через несколько дней после Битвы бессчётных слёз Тургон послал Эллемакила и ещё нескольких воинов из гвардии на поле боя в безнадёжной попытке найти останки Фингона. Тогда, много лет назад, стояло жаркое лето, огонь драконов запалил деревья и кустарники; запах был чудовищный. Когда Мелькор сжал его горло хрустящей от ожога рукой, когда делал то, о чём он неосторожно попросил, Элеммакилу казалось, что он вступил в сношение со всей этой грудой мёртвых тел – не просто с каким-то одним, а со всеми, со всем этим сваленным в одно место страхом, отчаянием и отвращением.
Ему уже казалось, что он гибнет окончательно, уже не оставалось сил ни плакать, ни кричать, ни умолять. Он лежал голый, грязный на каменном полу; услышал стук каблуков, и к нему подошёл Гортаур, наклонился над ним; Мелькор сказал:
– Я хочу его увидеть беременным.
– Зачем? – ответил недовольно Гортаур. – Бессмыслица.
– Ну ты же хорошо это делаешь.
– Мелько, он сдохнет, – сказал Гортаур. – Он просто сдохнет. Это тяжёлое испытание даже для здорового квенди. Тебя такой результат устроит?
– Мне будет только приятно, если он сдохнет таким образом, – ответил Мелькор. – Давай, работай. Найди на это время. Это меня порадует.
Элеммакилу уже было безразлично, что с ним будет, и лёжа в лаборатории Саурона, пока Натрон мыл его, он спросил:
– Люди говорят, ты спишь с ним. Как ты можешь? Тебе разве не холодно? Не противно?
Натрон вышел; Саурон никому не позволял наблюдать сам процесс изменения. И неожиданно Саурон негромко, ровным голосом ответил Элеммакилу – видимо, полагая, что тот не переживёт этой муки:
– Это сейчас так. Раньше было лучше. Сейчас всё стало очень плохо. Особенно после Валинора.
Элеммакил понял.
Гортаур достал сверкающий нож и покрутил его в пальцах, фыркнув:
– Механическая, как же. Самая настоящая. Забеременеешь и родишь, как миленький.
Он добровольно согласился зачать ребёнка, в очередной раз поверив обещанию Мелькора. Мелькор обещал, что его оставят в покое на время беременности.
На этот раз ему не солгали: его действительно оставили в покое. Он оказался совершенно один в каменном мешке, куда раз в день приносили еду. Хорошо хоть Натрон его пожалел и перед тем, как Элеммакила увели из лаборатории, дал ему длинную тёплую рубашку – холод не мучил так сильно. Лишь раз к нему пришёл сам Мелькор; Элеммакил после этого пролежал несколько дней в беспамятстве и был уверен, что дитя погибло. Но ребёнок в его чреве выжил; придя в себя, Элеммакил ощутил исходившие от него ужас и растерянность. Он оставался в полном одиночестве и во время родов, и после них. После перестали даже приносить еду; кормить ребёнка ему было нечем, кроме своей собственной крови.
А потом ему сказали, что его подарят Маэглину.
– А кто же отец-то? – спросил Маэглин не без сочувствия.
– Ломион, я не знаю, – ответил Элеммакил. – Не знаю. Какой-то пьяный негодяй.
Он не видел его совсем: ему завязали глаза, его собственное лицо закрыли, и он понимал, что тот, второй тоже его не видел. Элеммакил сознавал, что это было сделано со злыми намерениями, но в тот момент он испытал облегчение: ему было легче захотеть того, что потребовал от него Мелькор, не видя чужого лица. Когда тот схватился за его руку, потеряв равновесие на высоком ложе, Элеммакил осознал только, что незнакомец смертельно пьян и намного сильнее его самого. Он не знал, кто это был: на его вопрос никто не ответил, и ему оставалось только гадать, был ли это прислужник Саурона (может быть, сам Натрон или кто-то ещё?) или же такой же несчастный пленник, как он сам, которого вынудили стать насильником, и, ещё хуже, отцом ребёнка, которого он не мог воспитать.
