Текст книги "Loving Longest 2 (СИ)"
Автор книги: sindefara
сообщить о нарушении
Текущая страница: 40 (всего у книги 47 страниц)
«Нет, если я – часть замысла, то я определённо часть замысла Мелькора. Да, это так. Непонятно только тогда, зачем я любил. Зачем?!».
Маэдрос закрыл глаза и бросился в пропасть.
Майрон был одет сейчас не в чёрные, как обычно, а в тёмно-алые одежды; казалось, его тёмно-рыжие волосы стали длиннее и светлее. Он был в комнате на верхнем этаже башни, там, где он держал Финголфина. Майрон сидел в высоком, чёрном кожаном кресле и смотрел на Мелькора так, как будто бы это Мелькор пришёл к нему на аудиенцию.
– В-вот он, твой любимчик, – и Мелькор бросил ему под ноги обездвиженного Финголфина. Меч Англахель больно ударил короля по бедру. – Что скажешь? – Это ты отдал ему меч Турина? – Мелькор наклонился и сорвал Англахель с пояса Финголфина.
– Нет, не я, – ответил Майрон. – А так – очень жаль: я потратил лет десять, чтобы срастить ему позвоночник.
– Я избавлю тебя от дальнейших трудов, – сказал Мелькор. – Я сейчас его убью. Я ждать не буду. И я больше не дам тебе ключи. Ты сошёл с ума, раз позволил мелкому, желтоволосому, неграмотному лесному эльфу распоряжаться моими ключами. Перед тем, как я велел сбросить его в пропасть, он просил тебе буквально передать мои слова.
– Очень жаль, – вздохнул Саурон. – Хотя, признаюсь, в каком-то отношении я польщён.
– Ненавижу его! – и он ещё раз пнул Финголфина. Тот с трудом удержался от стона, почувствовав, как треснули рёбра. – Никто за тобой сюда больше не прилетит, – прошептал Мелькор, наклонившись над ним.
– Почему ты так думаешь? – спросил Майрон. – Я думаю, что Валар, посылавшие орлов за его телом, пожалели бы его, узнав, что он здесь. Если знать, кто и почему…
– Не хочу, – оборвал его Мелькор.
– Тебе надо было бы овладеть хотя бы искусством шантажа, если ты действительно хочешь править этим миром, а не разыгрывать нескладные представления непонятно для кого – вроде того, что ты разыграл с Хурином и Турином, – презрительно сказал Майрон. – Всеотец вряд ли оценит твои усилия, даже если в собрание Его сочинений и входят такие нелепые трагедии. Кстати, Мелькор, а всё-таки как ты украл Сильмариллы? Ты ведь не убивал Финвэ? Вот этого я никак понять не могу. Может, расскажешь? Кто открыл тебе ларец? Сам Феанор? Ты ведь тогда уже должен был понять, что он – твой брат, один из Валар. Чего ты хотел от него? Что ты ему обещал?
– Ну какое тебе дело?! Ведь всё получилось так красиво. Я убил Финвэ, я украл Сильмариллы, я ускользнул от погони. Все это знают. Майрон, ну кого интересует, как всё было на самом деле? Даже сами нолдор не хотели и не хотят ничего знать.
Мелькор стал задумчиво водить ладонью по гладкому лезвию Англахеля; меч иногда вспыхивал дрожащим красным и фиолетовым светом, словно бы ему было страшно находиться в руках Мелькора.
– Я и Макар, мы всегда были вдвоём против Манвэ. Манвэ вынудил его сойти с ним в Арду своими отчаянными мольбами – ему без него было страшно, он думал, что не справится. Но ему пришлось понять, что Макар не захочет быть на вторых ролях. Мы были свободны; мы творили всё, что хотели, вокруг нас горело Изначальное пламя и холод Пустоты; мы создавали земли и луны. Всеотец призвал Варду в помощницы Манвэ. На самом деле Манвэ был доволен, когда Макар случайно погиб от рук Аулэ ещё в самом начале. Манвэ не мог не видеть, как Ниэнна второй раз убила его: он обещал мне безопасность в чертогах Макара в Амане, уже зная, что тот мёртв. Манвэ не мог не понять, что Лориэн принёс им в своём котле и на чём они вырастили Деревья.
Мелькор презрительно усмехнулся. Он чертил узоры кончиком меча по полу у лица распростёртого у его ног Финголфина, при каждом повороте угрожая отрезать ему нос или губы и лишь в последнюю секунду отводя лезвие.
– Пока я был в заточении, – продолжал он, – Манвэ заставил Макара возродиться в угоду Ниэнне. Рассчитывал на то, что дважды лишившись своего тела, Макар ослабеет настолько, что будет уже не опасен, а Ниэнну перестанет мучить совесть. Возродившись, Феанор потерял память о прошлом и прямо-таки помешался на своём земном отце Финвэ. Но когда в его руки случайно попали его собственные кости, и он сделал из них Сильмариллы, Феанор начал вспоминать. Я увидел, чья душа живёт в Феаноре, да и тело Макара в оболочке камней я не мог не узнать. Сначала это казалось мне жалкой уловкой, а Феанор – ничтожным обломком прежнего Макара, нашего Рамандора. Но потом, постепенно, видя его и наблюдая за ним, я снова увидел того, кто смог вырвать из чрева земного шар Луны и поднял его в Пустоту, чтобы я заселил его своими слугами. Рано или поздно я сказал бы Феанору правду о том, что такое Сильмариллы, и мы стали бы союзниками. К тому же Феанор не воображал, что у него есть сестра – в Макаре это было невыносимо. Но мне мешал этот мерзкий выводок нолдор, которых он считал своей семьёй. Если бы Феанор утратил сыновей и отца, он обязательно пришёл бы ко мне. Феанор мог заставить всех эльфов в этом мире служить мне… нам. Он был мне так нужен! Ублюдок Арафинвэ всё испортил.
– Если бы ты не посвящал Арафинвэ в свои планы, он бы ничего не испортил, – пожал плечами Майрон. – Почему же ты не попросил меня, хотел бы я знать?
– Ты был слишком далеко, – Мелькор поднял меч и повертел его у себя перед лицом, словно девочка – грошовое зеркальце. Он ловил своё отражение в отблесках лезвия.
– Тебе ведь не понадобилось много времени, чтобы добраться сюда из Амана. Это было бы естественно. Неужели ты не мог меня позвать? Как там говорила Варда, – усмехнулся он, – «оба были духами, склонными к раздору, и вместе с некоторыми другими, что пришли с ними, был первый и главный, что присоединился к раздорам Мелько…»
Мелькор расхохотался.
– Ты, значит, действительно думаешь, что ты первый и главный, не так ли, Майрон? Ты? О да, откровенно говоря, это почти что так. Но ты ведь уже знаешь, что ты просто-напросто кусок Феанора, не так ли? Мне кажется, это мерзко, мой милый. Тебе ведь без него лучше. А ведь тогда, когда ты впервые пришёл – пришла – ко мне, я мог бы понять больше: понять, что Макара не стало. Ты говорил о какой-то мести, но я не особенно хотел слушать. Жаль, но для меня и так всё тогда сложилось наилучшим образом. Я сказал тебе, что это Аулэ убил Макара – это ведь была правда, в первый раз это сделал он. Ты сказала, что хочешь поступить к нему на службу, чтобы отомстить, и это оказалось для меня весьма полезно. Знаешь ли, я всегда немного… немного затуманиваю сознание тем, кто приходит ко мне. На всякий случай. Я думаю, со мной ты был вполне счастлив. Надеюсь, ты не окажешься настолько чувствительным, чтобы отказаться прикончить детей Феанора? Я даже прощу тебе, что ты пустил сюда Маэдроса, раз этот урод уже избавил мир от своего присутствия.
– Если кто-то из них ещё жив, возможно, я это сделаю, – ответил Майрон, – это ведь не мои дети. У меня их нет. Только вот скажи, зачем ты тогда убил меня? – спросил Майрон.
Он встал. Теперь они стояли лицом к лицу, и исходящее от Майрона пламя разбивалось о чёрные одежды Мелькора.
– Ты этого не помнишь… – выплюнул Мелькор. – Ты не можешь этого помнить. Не было этого. Не смотри на меня так. Я не убивал тебя… я просто хотел… я просто хотел… о, какое тебе дело, чего я хотел, у меня всё равно ничего не вышло! Зачем ты мне сейчас об этом говоришь? Чтобы я это снова почувствовал?! Я же не хотел… то есть…
– Да, ты заставил меня забыть об этом, когда я вернулся. Но сейчас я хочу знать —
– Да как ты не поймёшь, что я не хотел тебя убивать! – заорал Мелькор, взмахнул Англахелем и отрубил Майрону голову.
Мелькор повернулся, подошёл к Финголфину, наклонился; сейчас его лицо выглядело ещё более юным, чем обычно.
– Нолофинвэ… – сказал Мелькор. – Ноломэ…
Он заглянул в лицо Финголфину недоуменно, его зелёные глаза расширились, как будто бы в них был какой-то непонятный для Финголфина, но в принципе осмысленный вопрос. Так иногда на хозяев вопрошающе смотрят кошки, может быть, пытаясь сказать: «Это вот ты такой? Без шерсти? На двух ногах? Зачем?!».
– Что? Ну что скажешь? Ведь надо было мне его убить? Ну что же я мог ещё сделать с ним? Я же должен был убить его?
Финголфин посмотрел на него и с ужасом, который превосходил ужас от осознания, что его самого снова убивают и он снова умирает, он понял, что Мелькор серьёзен, что он действительно хочет знать его, Финголфина, мнение, что ему действительно не с кем об этом поговорить.
– Мелькор… – сказал Финголфин. Он, конечно, в других обстоятельствах не мог бы назвать его по истинному имени, только Морготом, тем прозвищем, что дал ему Феанор, но сейчас ему хотелось, чтобы Мелькор его услышал. – Мелькор, я понимаю, почему твой Отец возлагал на тебя столько надежд. Ты не знаешь границ в своих мыслях и желаниях. Ты способен осуществить всё – всё, что возможно для тебя. Но ты осуществляешь всё, что можешь, не думая о последствиях. Ты тонешь в последствиях своих необдуманных действий. Ты злишься, когда хоть кто-нибудь осуществляет то, что мог бы сделать ты. А ведь ты, Мелькор, пришёл в этот мир: ты облекся плотью и ты не можешь быть везде одновременно. Мелькор, у всего есть оборотная сторона. Осознание того, что ты можешь погубить того, кто к тебе ближе всех на свете, кто мог бы быть для тебя дороже всех на свете – перевесило всё, что мог бы сказать тебе свой разум. И ты всё-таки сделал то, что мог.
Снизу раздался странный, гулкий шум удара, как будто бы упало что-то очень большое.
– Мне кажется… мне кажется, Майрон пустил в моё убежище ещё кого-то, кроме сыновей Феанора, – выговорил Мелькор. – Я должен это увидеть. Но я вернусь и за это время я придумаю, как ещё поиграть с тобой. Нет, я тебя не убью. Это я просто так, для Майрона сказал. Хотел его позлить. В тот раз у нас с тобой всё кончилось слишком быстро. Сейчас я думаю, что Майрон был прав, когда хотел сделать мне такой милый подарок.
И Мелькор захлопнул за собой дверь.
Дрожа от чудовищного холода, Финголфин вдруг почувствовал, как его обволакивает со всех сторон ароматное тепло. Он подумал было, что это тепло – смертное, что чувства оставляют его, что сейчас он окончательно уйдёт из этого мира. Но подняв глаза, он с ужасом понял: нет: его заливает со всех сторон кровь Тар-Майрона, она заполняет комнату, она разлилась гладкой эмалью перед его глазами, и алый цвет загорается снизу опаловыми искрами и переливами хрусталя и неземного, фиолетово-зеркального, радужного света.
Финголфин представил себе, как эту кровь – такую же кровь, кровь Макара – льют в серебряный и золотой котёл, как Вана и Ирмо выливают эту драгоценную кровь в сухую, пустую яму.
Мелькор же, совершая убийство собрата, убивая Майрона второй раз, опять позволял этой крови литься напрасно.
На срезе шеи Майрона переливался радужным, таким знакомым блеском Сильмарилла разрубленный позвоночник.
– Ноломэ… – услышал он, как почти беззвучно шепчут губы на отрубленной голове Майрона. – Я не мог умереть мгновенно. Дай мне руку…
– Конечно! – воскликнул Финголфин. Он, как мог, собрав последние силы, скользя пальцами и локтями в искрящейся крови, придвинулся к нему, протянул руку к нему, к его белым пальцам. – Майрон… не… не бойся… это же не конец… это просто…
– Чушь. Нет времени… – сказал Майрон. – Ты должен… понимаешь… штифты… ещё полгода… а решётка… сними сейчас… пусть Эол… или Натрон…
– Я понял, – дрогнувшим голосом ответил Финголфин. – Но я же сам…
– Ноло, я попробую, только ещё поближе… так… подвинь мою голову к телу… ты можешь? Просто вплотную… ещё… теперь вроде да… держись крепче…
Финголфин изо всех сил сжал пальцы на его запястье.
Раздался жуткий, отвратительный хруст. Спина Майрона выгнулась, страшно дёрнулись руки, потом ноги, крестец; по луже крови прошла огненная волна голубых искр: Финголфину показалось, что она сейчас опалит его промокшие от крови волосы – но нет: во всё его тело ударила боль, какая-то странная волна пронзила его с ног до головы, начинаясь в паху.
Он закричал. Из его глаз полились слёзы; он вновь почувствовал стопы, пальцы, спину. Финголфин вскочил на ноги.
Майрон улыбнулся ему: его голова слегка покачнулась, окончательно отделилась от тела, и его не стало.
Комментарий к Глава 46. Кукла Хочу ещё раз поблагодарить всех: обоих бета-ридеров, Анника– (которая прочла эту главу минимум два раза, но без финала, так что она за него никакой ответственности не несёт:)) и участников марафона NaNoWriMo для фикрайтеров <3
====== Глава 47. Маска ======
Комментарий к Глава 47. Маска хренакс
Do you know the big problem with a disguise, Mr Holmes? However hard you try, it is always a self-portrait.
Irene to Sherlock
Знаете ли, какая самая большая проблема с маскировкой, мистер Холмс? Как ни старайся, это всегда автопортрет.
Ирэн Адлер («Шерлок BBC»)
Майтимо стоял внутри пропасти.
Он бросился в пропасть, но здесь она ещё не была отвесной: он покатился по склону, больно ударяясь об камни и осколки костей. Склон здесь был всё-таки слишком покатым и глубоким, долгим – о, каким долгим! Настоящий обрыв, расщелина, откуда мутным жёлто-коричневым занавесом поднимался вверх густой пар, подсвеченный снизу горением внутренностей земли, был намного дальше. Чтобы умереть по-настоящему, ему нужно было загнать себя к этой расщелине. Убить себя ещё до смерти. Но как это было тяжело…
Нет, это не было последнее проявление эгоизма. Ему не было жаль себя. Он сейчас смотрел на себя со стороны, как-то сверху, и сейчас ему было жаль того, того, кем он был – измученное, искалеченное, задыхающееся живое существо, которое прожило жизнь, из которой ему надо было уйти – и все последние годы и десятилетия это был тяжёлый, безысходный выход из жизни.
Это существо он должен был теперь окончательно уничтожить, должен был объявить этому существу – себе: «всё кончено, умри, тебе конец». Он должен был задавить в себе жалость к этому существу, которое всё-таки в глубине души молило о пощаде и безжалостно толкнуть его к пропасти.
Майтимо слышал и чувствовал странные звуки этой бездны, шуршание, дрожь, шипение; горло и ноздри невыносимо обжигало дымом и газами. До него донёсся странно знакомый запах кипящего металла, катящегося по треснувшим камням. И он странным образом почувствовал себя дома, словно возвратившись в мастерскую отца, и вдруг ощутил парадоксальное облегчение: за то время, что он провёл здесь, в Средиземье, он часто думал о том, каково будет расставаться с жизнью в чужом краю, в каком-нибудь лесном болоте. А сейчас этот жар, эти металлические запахи казались ему родными – и до края самой пропасти оставалось уже совсем немного.
Он бросил взгляд вверх – и увидел нечто странное. Сначала ему показалось, что это ещё один скелет чудовища, – но нет, это была клетка. В клетке он увидел чей-то силуэт. Наверное, несчастный давно мёртв – подумал он было, но тут увидел, что его нога шевельнулась – нога в узком сапожке с высоким каблуком.
«Гватрен», подумал он.
Майтимо приблизился.
Кафтан из чёрной парчи был изорван, белокурые волосы спутаны. Но взгляд Гватрена оставался насмешливым, слегка высокомерным; он так ясно говорил: «Это же ты, а я-то думал… Это ты, Нельяфинвэ Майтимо, сын Феанора, и от тебя никакой помощи, и вообще ничего хорошего ждать не приходится».
Гватрен опустил голову и отвернулся.
«Так ему и надо», – со злобой подумал Майтимо, но потом вдруг осёкся.
«В сущности, что такого плохого он сделал мне?.. Нам всем? Да, он искалечил Келегорма. Но сам Келегорм в тот день чуть не убил маленькую, ни в чём не повинную девочку, погубил её братьев (Майтимо неоткуда было узнать, что Элуред и Элурин выжили). Может быть, Келегорм имел право и заслуживал получить Камень, как все мы – но разве он не заслуживал в то же время и презрения? Тем более со стороны того, кто, верно, уже знал тогда, что Келегорм изменил нам и служит Морготу? Гватрен ничего дурного не сделал Финдуилас; да, он бросил мне кольцо Фингона, желая уязвить меня, но ведь на самом деле я был рад получить его обратно. Пенлод, кажется, говорил, что оба они – и Натрон, и Гватрен – были добры к Тургону…»
– Гватрен, это ты? Я попробую тебя выпустить, – сказал он. – Чем же ты так не угодил Майрону?..
– Это не Майрон, – вздохнул Гватрен. – Это Моргот самолично. Бесполезно, Нельяфинвэ, не надо. Что ты вообще здесь делаешь? И… неужели корона Моргота наконец у тебя?! Как…
– Он нам сам её бросил, – сказал Майтимо.
Выговорив это, он впервые за последние минуты ясно осознал случившееся:
«Он нам сам её бросил.
Потому что ему это нравилось.
Потому, что он хотел, чтобы мы все вцепились в его корону.
Потому, что он хотел, чтобы кто-то из братьев ударил ножом меня, чтобы и я, и он испытали самую страшную боль на свете, чтобы мы убивали друг друга.
Потому, что он ненавидел и ненавидит именно меня больше всех – потому что тогда, когда я впервые попал к нему в плен, я всё-таки ускользнул из-под его власти и прервал его игру со мной.
Ненавидел меня и Фингона, потому что Фингон тогда освободил меня.
Поэтому сейчас он так хотел, чтобы мы сразились за Сильмариллы – за его Сильмариллы».
Гватрен недоверчиво смотрел на него из-за прутьев клетки. Он вроде хотел было спросить что-то ещё, но замолчал.
– Я попробую, ладно? – спросил Майтимо. – Попытка не пытка.
Он навалился на клетку, но сил его искалеченной руки, его локтей и плеч не хватало – он не мог упереться как следует в прутья.
«Это всего лишь моя гибель, – подумал он, – это всего лишь я, одинокий, ненужный, тот самый я, которого я сам только что собирался убить. Я готов был убить себя, не расставаясь с Камнем. Но так и так – мне конец».
Майтимо ещё раз со стоном надавил плечом на решётку.
– Оставь меня, – сказал Гватрен. – Дверь там толстая, без ключа с той стороны её не откроешь, тем более – отсюда. К тому же тут, внизу, сейчас так трясло землю, такой был грохот, что мне кажется, проход с той стороны уже завален. А эта решётка…
– Всё равно, Гватрен, – ответил Майтимо. – Мне всё равно. Я пришёл сюда, чтобы умереть.
– Умереть?! – воскликнул Гватрен с ужасом. – Но почему?! Ведь ты получил Камень Феанора! Ты почти исполнил свою Клятву. Ты и твои братья… Где они?..
– Всё равно, – ответил Майтимо. Он не мог объяснить. – Второй камень из короны сейчас у Маглора. Но это не имеет значения. Всё равно – всё безразлично. Бесполезно, понимаешь?
– Но ты мог бы… – Гватрен замолк.
Действительно – что Маэдрос «мог бы»? Ведь он сам – как Квеннар – написал ту самую статью о Клятве; ведь он сам считал, что исполнение Клятвы бесполезно и невозможно, даже если камни будут отняты у Моргота.
– Я ещё раз попробую, Гватрен, – сказал Майтимо. – Я попробую ещё раз.
И он изо всех сил отбросил обломок короны Мелькора вместе с Камнем прочь, в сторону, – он сам не знал, куда.
– Зачем? Зачем, Майтимо? – почти закричал Гватрен, бросившись к нему – на решётку.
– Мне всё равно умирать, так почему бы не попробовать спасти хотя бы одну жизнь за все те, что я погубил? – ответил Маэдрос. – Хоть бы и твою.
Он вцепился левой рукой в решётку и почувствовал, что так она поддаётся, отогнул ещё, упёрся плечом в соседний прут. Теперь он и сам оказался в клетке, разогнув прутья, протиснувшись через них.
Он протянул Гватрену руку, и тот робко взял её.
– Ну что, – Майтимо криво улыбнулся Гватрену, – давай выбираться отсюда?
Они услышали странный, громкий и одновременно подавленный, приглушённый, прокатившийся по всей долине звук, звук, похожий на стон, на треск. Оба почувствовали какой-то безотчётный страх.
Маэдрос оглянулся; он высунулся из клетки, запрокинул голову и посмотрел вверх, на вершины Тангородрима. Он помнил их; теперь он видел, что помнил их другими и постепенно, с ужасом понял – почему.
Величественные пики, покрытые сверкающим зелёным льдом, горящие алыми слюдяными иглами утёсов, теперь стали на десятки футов ниже. Сплошная неровная чернота, перекрытая выгоревшими железными структурами, качающимися мостами, на которых кое-где – он смог увидеть это своим эльфийским зрением – метались фигурки орков; провалы с осклизлыми деревянными башнями шахт над ними, пыльные отвалы породы, грязные ручьи ядовитых жидкостей, вытекавшие в свинцовые трубы из квадратных, злых, уродливых, с крошечными окошками бараков-мастерских, которые он так хорошо помнил – и никак не мог понять потом, оказавшись на свободе, где же они находились.
«Это всё Майрон сделал вершины такими. Красивыми. Пугающими. А гора Мелькора – она вот такая», – подумал он.
И вслед за этим пришло осознание:
«Майрон умер».
Майтимо не хотел верить, но пришлось. Майрон умер, и его магия рассеивалась. Последние призраки ледяных игл на глазах у него таяли над пыльными вихрями шахт.
Пол клетки задрожал у него под ногами; Майтимо стал валиться назад; он подхватил Гватрена, безотчётно прижав его к себе; тот на мгновение попытался вырваться. Майтимо в лицо дыхнул горячий ветер, он зажмурился, открыл глаза, посмотрел перед собой, и —
– и —
– в его объятиях был Фингон.
Его нельзя было не узнать. Он изменился, но его нельзя было не узнать. Лицо было измождённым, осунувшимся, таким же, как в первые годы после рождения Гил-Галада, и в нём что-то непонятно, неуловимо исказилось. Его удивительные, длинные, ниже пояса локоны исчезли. Голову охватывала серебряная решётка-сетка, через которую пробивались короткие, с палец, чёрные прядки. Майтимо опустил глаза, и увидел, что его ногу сжимают по бокам два длинных стальных стержня. Через какое-то мгновение Майтимо осознал – нет, это не орудия пытки: он понял, что решётка удерживает на месте куски разбитого черепа, что стержни скрепляют изломанные кости ног.
Понял, что Майрон по каким-то своим причинам решил сохранить Фингону жизнь.
Решил скрыть его от Мелькора, изменив его облик.
Он ничего не мог сказать. Он долго молчал, не отпуская его. Фингон по лицу Майтимо понял, что тот теперь узнал его. Майтимо видел, как его зрачки расширились от страха, и, может быть, боли, но на лице Фингона не отразилось почти ничего.
Майтимо так отчаянно боялся снова потерять его, причинить боль, напугать, отвратить от себя, что ему удалось удержать охватившее его в первую минуту оцепенение и под его покровом он невероятным усилием воли подавил рвавшиеся из груди крики, подступавшие слёзы, злость, безумие, ужас при мысли о том, что могли с ним сделать.
Сказать он, наконец, смог только одно – то единственное, что всегда хотел:
– Я люблю тебя, любимый. Я люблю тебя, что бы ни было. Я тебя очень люблю. Я так счастлив видеть тебя. – Он осторожно, нежно провёл кончиком пальца по его бровям, по векам, уголкам глаз, как он всегда любил это делать. Потом прикоснулся губами ко лбу, чуть ниже стального ободка решётки, почувствовав носом холодный металл. – Я тебя очень люблю, Финьо. Прости меня за всё. Только не бойся, пожалуйста, я сейчас помогу тебе. Я всё для тебя сделаю. Можно?..
Майтимо осторожно, робко обнял его; вернее, это ему так казалось. Фингон замер, почувствовав вокруг себя его жаркие, нерушимые объятия, снова ощутив, как Майтимо сильно давит на него локтем искалеченной правой руки. Фингон тоже обхватил его руками, вцепился в него; его острые, как всегда, ногти вонзились Майтимо в спину сквозь изодранную рубашку.
Майтимо скорее почувствовал, чем услышал:
– Правда любишь?..
– Да, да, да, Финьо. Всё это время. Хотя и думал, что тебя больше нет, и я, скорее всего, никогда и нигде тебя не увижу.
– Я всё время думал, что когда ты узнаешь, где я и что я, ты возненавидишь меня. Не простишь никогда. Никогда.
– Финьо, я могу тебя только любить, и ничего больше. Только любить тебя без памяти. Где же твоя трость? У тебя же была трость, я помню. Тебе без неё тяжело будет идти. Хочешь, я попробую тебя понести? Пойдём?
Майтимо вёл и тащил его наверх; идти вверх было труднее, чем вниз; ему показалось, что Фингон несколько раз терял сознание. Они добрались до большой плоской скалы, где почувствовали себя на несколько мгновений в безопасности; Майтимо усадил его, снова осторожно прижал к себе – и всё-таки не выдержал и отчаянно, безостановочно заплакал, уткнувшись лицом в его плечо. Под его руками плечи Фингона тоже вздрагивали, но ему показалось, что у того уже нет слёз.
– Ты… ты тогда, когда приезжал к нам зимой, – выговорил Майтимо, – ты вернул мне моё кольцо. Ты хотел сказать, что между нами уже ничего… ты его действительно вернул?
– Нет, нет, – сухим, хриплым голосом ответил Фингон, – нет, я просто хотел, чтобы у тебя осталась хоть какая-то память обо мне. Подумал, что, может быть, тебе его захочется его иметь, раз ты отказался от своего ожерелья. Оно здесь, на мне сейчас, – он расстегнул пуговицы на высоком вороте, и Майтимо увидел цепочку, которую когда-то сделал сам. – Ты ведь не мог его тогда взять у меня, я понимаю. Я повел себя с тобой грубо. Но ты меня тоже обидел. Сказал, что моё слово ничего не стоит. Разве можно так говорить тому, кого ты совсем не знаешь?
– Спасибо, что вернул мне кольцо, хотя мне и было больно, – Майтимо осторожно погладил его волосы, чувствуя металлические полоски решётки, – у меня не было ни одной ночи без кошмаров с тех пор, как я потерял ожерелье. Ни о чём другом думать не мог, только о том, что утратил последнюю память о тебе. Думал, неизвестно, сколько я ещё проживу – без этой памяти.
– Я так боялся, что ты всё поймёшь, когда увидишь словарь… – с трудом выговорил Фингон. – Я был практически уверен, что ты не знал, что Квеннар Исчислитель – это мой псевдоним, но ведь кто-то мог тебе сказать об этом потом.
У Майтимо всё путалось в голове; он не мог понять, при чём тут словарь и не хотел об этом думать.
– Мне всё это безразлично, жизнь моя, – сказал он Фингону. – Я просто тебя люблю, где бы ты ни был, и что бы ни делал. Я просто счастлив тебя видеть.
Фингон взял его за руки, уткнувшись лицом в тыльную сторону его ладоней, и из него вырвался утробный, глухой крик:
– Я… тебя тоже люблю, Майтимо! Я тебя всё время любил. Я знал, что хотя ты и жив, наша разлука вечна. Я не надеялся. Неужели ты меня примешь?..
– Я обожаю тебя, – сказал Майтимо, робко поцеловав его в затылок. – Я приму тебя любым.
И Фингон бросился ему на шею – по-настоящему, как раньше, когда они встречались после долгой разлуки, хотя такой долгой она ещё никогда, никогда не была. Майтимо перетянул его, исхудавшего, такого лёгкого, к себе на колени и прижал к своей груди.
– Я так рад, так счастлив, – сказал Майтимо сквозь слёзы. – Даже если…
– Ты хочешь сказать – даже если мы отсюда не выберемся.
– Да, – сказал Майтимо, сжимая его руку. – Пойдём дальше.
Им оставалось взобраться на небольшой, довольно отвесный склон у самой вершины пропасти; рядом в песке виднелись человеческие челюсти, бивни и зубы каких-то тварей; Майтимо рискнул опереться на торчащее из стены ребро огромной твари и почти вытащил Фингона наверх, как тут земля покачнулась. Они скатились на скалу пятью футами ниже; Майтимо вцепился в торчащий из земли корень.
Оба они глядели на крепость Мелькора, над которой поднимался чудовищный, невиданный смерч – не смерч даже, а огромная, непонятная, тёмная труба воздуха; они видели, как вылетел из стены тот самый огромный балкон из тронного зала, и, пролетев по воздуху больше ста шагов, с грохотом рухнул на камни.
– О Всеотец, что там происходит?! – воскликнул Фингон.
И тут им стало прекрасно видно то, что происходило в зале, но оба не могли поверить своим глазам.
(“Аквариум” – Я не могу оторвать глаз от тебя <3)
С праздником, дорогие читатели <3
Очень прошу не спойлерить в комментариях к предыдущим главам (особенно к первой части;)) и не упоминать события развязки (то есть глав с 47 и дальше:))
====== Глава 48. Звёздная сталь ======
The fairer of the Great Valar were said, by the Elves who had dwelt in Valinor, usually to have had a stature greater than that of tallest Elves, and when performing some great deed, or issuing great commands, to have assumed an awe-inspiring height.
J.R.R. Tolkien
Эльфы, обитавшие в Валиноре, говорили, что прекраснейшие из великих Валар обладают ростом больше, нежели у самых высоких эльфов, а исполняя какое-нибудь великое дело, или же отдавая великие повеления, принимают рост, внушающий почтительный ужас.
Дж.Р.Р. Толкин
Финголфин, сжимая в руке меч, которым Мелькор только что отрубил голову своему любимому помощнику, спустился из башни. Огромный входной двор был пуст, врата в Ангбанд распахнуты.
– Ноломэ! – воскликнул стоявший на пороге Кирдан, увидев Финголфина. Его голос дрогнул. – Ты… что с тобой? Ты ранен? Чья это кровь?!
Кирдан подбежал к нему и положил руки ему на плечи.
Финголфин с ног до головы был покрыт кровью Майрона, и лицо его было наполовину алым.
– Я – нет, – ответил он. – Но Майрона больше нет. Он убил его.
– За что? Почему? У меня всё-таки оставалась надежда, что… Мне так жаль.
Финголфин покачал головой.
– Мелькор был в бешенстве, Кирдан. Из-за того, что Майрон сделал что-то без его приказа. Что он осмелился что-то создавать сам. Что он исцелил меня. И главное – что Майрон раскрыл свою тайну, узнав, кем был он сам, и узнал его тайну, что не он убил Финвэ. Этого нельзя было ему говорить.
– И где он теперь? – требовательно спросил Кирдан. – Почему Мелькор отпустил тебя?
– Он сломал мне спину. Снова, – ответил ровным голосом Финголфин. – Я не успел даже шевельнуться. Он думал, что я не смогу сдвинуться с места, и поэтому бросил меня там. В последние мгновения своего существования Майрон исцелил меня. Да, и он сказал – «решётку можно убрать сейчас, штифты – через полгода». Я думаю, это про…
– Да, понятно, – ответил Кирдан. – Если что, это сделаю я.
– Кирдан, я должен снова сразиться с ним, – сказал Финголфин.
– Да конечно, дедушка, как скажешь, – встрял Маэглин. Он неожиданно высунулся из-за колонны.
Теперь Финголфину Маэглин показался совсем похожим на него самого в юности – только он был одет во всё чёрное, и волосы у него были всего лишь до плеч.
В руках он держал меч в лёгких, тонких золотых ножнах.
– Чем он убил его? – спросил Маэглин.
– Твоим мечом. Мечом, что зовётся Англахель, – сказал Финголфин и пристально посмотрел на Маэглина.
– Я отдаю тебе, Кирдан, меч Ангуирэль, – сказал Маэглин. – Англахель, видно, выполнил своё предназначение. Вы не взяли их тогда, и Тингол оставил Англахель себе. Говорили, что дурные мысли моего отца, вложенные в этот меч, заставили Турина Турамбара совершить всё то зло, вольное или невольное, что он оставил после себя. Всё это ложь. Мой отец сковал эти мечи из звёздного железа, из камня, что упал откуда-то из-за пределов Арды рядом с его домом. В них нет зла.
И Маэглин протянул Кирдану меч в золотых ножнах.
