Текст книги "Loving Longest 2 (СИ)"
Автор книги: sindefara
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 47 страниц)
Правда, со временем Элеммакил понял, как тот выглядел. Сын, которому он дал имя Рингил, был очень красивым и послушным ребёнком, но внешне у него не было совершенно ничего общего ни с самим Элеммакилом, ни с кем-либо из его родных.
====== Глава 19. Жертва и экспонат (2): Экспонат ======
II. Экспонат
К ужасу Элеммакила, Мелькор однажды утром всё-таки появился в покоях Маэглина. Его сопровождало несколько орков и людей; за спинами у них Маэглин увидел знакомые зелёную рубашку и плащ: это был Андвир, помощник Саурона.
– Где Тургон? – спросил Мелькор с порога. – Мне сказали, что в Ангбанде его нет.
– Да это, – Маэглин оглянулся. Забившийся в угол и прижавший к себе сына Элеммакил вряд ли мог найти в себе силы что-то сказать; Саурона рядом не было, как не было и Натрона. Эолин затолкал себе в рот два печенья и плюнул на стол, а Эолет опрокинул чашку. Хотя оба Эола обладали вполне взрослым разумом, сейчас, в присутствии Мелькора они вполне убедительно вели себя как дети. Конечно, так и надо было – но отец помочь Маэглину тоже не мог.
– Это – что? – повторил Мелькор. – Где Тургон?
– Да это, я его погулять отпустил, – пожал плечами Маэглин. – На улицу. Он всё жаловался, что душно тут. Не знаю, что за дурь такая. Может, беременность.
– Ты дурь из своего дяди выбей, – сказал Мелькор. – Это ты умеешь. Посмотрю я, сколько у него дури останется. Вечером зайду. А тебе, Андвир, спасибо.
Когда Мелькор ушёл, Маэглин рухнул на кровать.
– Элеммакил, ну что за день? Ну что делать? Я не хочу, чтобы его сюда возвращали. Ну правда, не хочу. После такого он уж навсегда меня возненавидит.
– Маэглин, надо сообщить Гортауру как можно быстрее, – сказал Эолин. – Давай я сбегаю.
– Андвир мне всегда не нравился, – покачал головой Эолет. – Поганый человечек.
– Да, поганый человечек, – согласился Саурон. – Препоганый, я бы сказал. Ну да я сам виноват.
– Ты же не будешь дядю сюда возвращать? – спросил Маэглин. По его тону невозможно было понять, желает он этого или нет.
– Это нарушило бы мои планы прежде всего, – сказал Гортаур. – А я не люблю, когда мои планы нарушают, – он резко подчеркнул слово «планы».
– Но ты же можешь наводить морок, – сказал Натрон. – Ты можешь придать Элеммакилу вид Тургона, они и так похожи.
– Самый лучший выход, Натрон, – ответил Саурон, – если бы не оставалась возможность, что Мелькор всё-таки спросит ещё и «а где Элеммакил». И что мы тогда будем делать?
– Майрон, я не понял, – вставил Маэглин, – у нас же есть тут и другие нолдор. Меня, конечно, не считаем, я и ниже Тургона намного, и фигура у меня другая, но есть такие, которые издалека сошли бы за Тургона, особенно если по росту не с кем сравнивать… – Он опасливо поглядел на Саурона – вдруг опять сказал что-то не то.
– Я, Маэглин, достиг огромного мастерства в искусстве наведения морока и изменения внешности, – ответил Саурон, – особенно за последние пятьдесят-шестьдесят лет, когда у меня появился доступ к нолдорским библиотекам и возможность допрашивать пленных нолдор: я смог добавить к своим знаниям недостающие фрагменты. Я убедился, что могу обманывать таких же или почти таких же майар, как я, – на его лице появилась многозначительная улыбка, – но Валар – немного другое дело. Да, в принципе, я и Валар могу обмануть, но в том, как Валар и такие сильные майар, как я, воспринимают живую плоть и материю, есть одна особенность (думаю, что я единственный использую это на практике – другие просто об этом не задумываются). Например, если ты положишь на стол сто одинаковых гвоздей – сорок пять серебряных гвоздей и пятьдесят пять железных, то я сразу смогу сказать, сколько их и какие – где. Для Валар тела людей и эльфов выглядят примерно так же: они воспринимают их, как набор строительных элементов.
– Но череп там или рёбра – они же у всех есть, – пожал плечами Маэглин.
– Ммм… – вздохнул Гортаур, – ну вот, Гватрен, – он обратился к тому из присутствующих, кто вероятнее всего был бы способен его понять. – Допустим, передо мной ты и твой отец. Если взять пример с гвоздями, я увижу в одном случае сорок девять серебряных и пятьдесят один железный гвоздь, а в другом – сорок восемь серебряных и пятьдесят два железных. Разница будет ничтожно мала. А если я посмотрю на тебя и Натрона, то у Натрона будет, допустим, тридцать и семьдесят. Соотношение будет заметно другим. Пример очень грубый, тело состоит из десятков тысяч элементов, но принцип понятен. То есть если один из Валар захочет, то даже при мороке он увидит, что перед ним другое тело. Другое дело, что всего и всех помнить невозможно, это слишком много даже для меня или даже для Мелькора. Тебя, Гватрен, я знаю до мельчайших деталей, и тебя я отличил бы даже от брата-близнеца. Другое дело – насколько Мелькор помнит тело Тургона; я думаю, что скорее всего – только общее впечатление. Элеммакил не только физически похож на Тургона – он его близкий родственник, так что он был бы наилучшим вариантом. Хотя… Ну ладно. Для верности придётся пойти… на некоторые расходы. Гватрен, Натрон, пойдём со мной. Маэглин, вот тебе ключи, пойди в мою конюшню, возьми коня и поезди по округе часа три-четыре, сделай вид, что ищешь дядю. Возвращайся по моему сигналу, я пришлю тебе птицу.
Маэглин вздохнул и накинул плащ.
– Ладно, Маэглин, – сказал Гватрен, смеясь, – возьми с полки пирожок.
– С гвоздями? – уныло спросил тот.
– С яблоками, – ответил белокурый эльф, протягивая Маэглину миску. – Ты же с утра ничего не ел.
Через четверть часа Гватрену стало совсем не до смеха.
Из кабинета Гортаура ещё одна потайная дверь, о существовании которой Гватрен не знал до сих пор, вела в глубокий подвал. Гортаур открыл ключом сначала деревянную, а потом, ещё на один пролёт ниже, – и железную дверь.
За ней царил чудовищный, невероятный холод; Гватрену стало дурно. Натрон с сочувствием посмотрел на приятеля и накинул ему на плечи тёплый плащ, который нёс на руке – предупредить его заранее, о том, куда они идут, он не посмел.
Подземный зал был освещён странными круглыми светильниками, похожими на линзы. В стеклах сиял холодный, зелено-голубой огонь; от них не исходило ни капли тепла. Они не могли видеть весь зал, хотя и было понятно, что он огромен: зал был разгорожен деревянными перегородками на отдельные камеры, входы в которые были закрыты чёрными, коричневыми и красными занавесями. Гватрен, знакомый с методами работы Саурона, догадался, что за ними скрываются рабочие места и образцы разных типов – но какие? Длинный проход между занавесями привёл их концу зала; нечто вроде сцены было завешено огромным коричневым покрывалом с золотым орнаментом в виде спиралей.
Саурон подошёл к занавесу, потом помедлил и с улыбкой подошёл к другому занавесу справа, чёрному, и отдёрнул его.
– Это нолдор, которые замёрзли во время перехода через льды, – шепнул Натрон Гватрену.
За стеклом лежали несколько тел. Юная девушка в сером платье, свернувшаяся клубочком, спокойно закрывшая глаза – скорее всего, замёрзла во сне. Полураздетый юноша с почти белыми косами и выражением дикого страха и отчаяния на лице – что случилось с ним? Потерял рассудок и убежал в ледяной лабиринт?
– Как ты собрал их? – спросил Гватрен.
Сначала Майрон ничего не ответил.
– Есть место, откуда хорошо просматривается северный океан; там я ждал моего господина, – сказал он наконец. Он помнил, как столетиями приходил на огромную чёрную скалу, ловя на гранях голубых и лиловых льдин отблески серебряного света Тельпериона из-за моря. – Когда Мелькор возвратился, я продолжал приходить туда. Если сюда доходили отсветы Деревьев Валинора, думал я, то здесь из Валинора можно ждать опасности. Я заметил их приближение примерно за месяц до того, как нолдор достигли берега Средиземья. Потом прошёл обратно по их следам почти до северного берега Валинора, собирая интересные образцы. Нашёл, кстати, десятка два книг, которые им пришлось бросить. А вот мой самый лучший экспонат, который я приобрёл через два дня после того, как начал следить за ними.
Саурон снова задёрнул чёрный занавес, подошёл к «сцене» и открыл её. Перед ними было нечто похожее на огромное зеркало, из тех, что бывают в королевских дворцах – одна золотая рама в центре и две сбоку поменьше. Только это было не зеркало, а стекло.
За стеклом была ночь. Там простирался лазурный свод, усеянный звёздами; полупрозрачные ледяные глыбы отражали зелёные и голубые лучи; в воздухе крутились чистые, лёгкие снежинки. В десяти шагах от них вздымалась чёрная скала со странными перламутрово-алыми прожилками; у её подножия лежали огромные ледяные осколки – словно бы разбилось зеркало или хрустальный шар. Острый, как меч, ледяной клин устремлялся вниз, вонзаясь в висок распростёртому на снегу эльфу; на лице его, казалось, застыла липкая, блестящая алая кровь, которая стекала в лёд розоватыми брызгами.
– Это младший брат Тургона, – сказал Натрон тихо. – Аргон.
Он был таким же высоким и тонкокостным, как Тургон, но его лицо выглядело намного более юным; его брови были гуще, а губы – полнее, чем у Тургона. Длинные, ниже пояса, чёрные косы были перевиты нитями речного жемчуга; одежды из тёмно-синей тёплой шерсти были расшиты серебром и усыпаны ограненными в виде звёзд бриллиантами и опалами, которые словно бы отражали небо вверху. Но, присмотревшись, Гватрен увидел, что звёзды были разными: на одеждах юноши был вышит «серп Валар» – семизвездие Валакирки; на небе в мире за стеклом его не было; не было там и звёздного мечника Менельмакара. Надо льдом глухо светились Лумбар, Анаррима, синий Хеллуин и несколько странных розоватых звёзд, которых не было на настоящем северном небосводе.
– Они что, через льды шли в таких одеждах? – спросил Гватрен.
– Одежду со звёздами я сшил, – пояснил Натрон, – для красоты.
Саурон отворил боковую дверь и жестом пригласил Гватрена и Натрона пройти внутрь. Здесь уже было заметно, что небо не настоящее – свод из тёмно-синего лазурита, звёзды оказались странными светящимися камнями, похожими на тот, что хранился в кабинете Саурона. Гватрен увидел, что снег кружится внутри, не касаясь «земли»; потом он чуть не вскрикнул от ужаса, увидев, что стоит на толще льда, из которой наружу торчит кисть руки. В прозрачном льду было видно тело молодой светловолосой женщины в голубом платье и платке, которая словно всё ещё пыталась выплыть на поверхность.
– Людям такое нравится, – не без самодовольства сказал Гортаур, заметив его испуг, – перед обеими великими битвами, где мы одержали победу, очень полезно было показать им, что Аракано, отважный сын Финголфина, именем которого нолдор называют своих сыновей, находится здесь, в моей власти. И это ведь красиво, правда? Не то, что… ну ладно.
– Это лишь тело, – заметил Гватрен, – какое это может иметь значение?
– Это не совсем так, милый Гватрен, – ответил Гортаур. Он протянул руку к льдине, которая, казалось, вонзилась в голову Аргона, и та рассеялась мгновенно: её не было, это была лишь иллюзия; исчезли и струйки крови на лице. Висок Аргона выглядел, как заштопанный чулок: он был затянут лёгким переплетением серебряных с виду проволочек-нитей. Саурон коснулся его головы кончиками пальцев; с них, казалось, сошли какие-то белые и голубые искры.
Аракано открыл глаза; большие, серые, светлее, чем у Тургона. Его губы шевельнулись, сначала беззвучно; потом он выговорил:
– Atya… atya… ní… eváquetië… ilyë anyarië… apsenë…*
– Что… что это значит? – спросил Гватрен.
– Понятия не имею, – пожал плечами Саурон. – Я могу восстановить отдельные телесные функции, но его мозг непоправимо повреждён. Видимо, это было настолько важно для него, что он может повторять это даже почти без участия сознания.
– Я раньше этого не слышал, – заметил Натрон, – слышал только «отец». Как ты думаешь, это связано с… убийством Финвэ?
– Возможно, – ответил Саурон. – Но это не похоже на признание в убийстве. Он сожалеет, что, узнав что-то, отказался что-то сделать и рассказал об этом, или рассказал не тому, кому следовало. Это может относиться к чему угодно. В конце концов, нолдор провели во льдах Хелькараксэ много месяцев. Он мог чувствовать себя виноватым, например, в том, что отказался пойти кого-то спасти. Но у меня есть и несколько весьма драматических теорий: например, Маэдрос мог делать ему непристойные предложения, он отказался, рассказал об этом Фингону, и тот убил брата из ревности. Хотя на Фингона это не похоже, конечно. Ладно Натрон, бери его и пойдём наверх.
Саурон выпрыгнул из сцены, изображавшей Хелькараксэ и вдруг с каким-то почти радостным взвизгом щёлкнул пальцами. В нескольких шагах от них внезапно распахнулся чёрный занавес; Натрон и Гватрен тоже вскрикнули – там за освещённым стеклом было огромное, чёрно-зелёное чешуйчатое существо с костяными выростами-веерами на голове: распахнув пасть, в которой мог бы стоять квенди ростом с Тургона, оно словно бы рвалось в зал. А на фоне витрины оцепенел Андвир, который, видимо, пробрался сюда, чтобы проследить за ними. Саурон мгновенно бросился к нему и схватил за шиворот.
– Из-за тебя такой прекрасный экспонат придётся испортить, поганец, – сказал айну. – Я поверить не могу – неужели Владыка обещал дать тебе денег на игру?
– Д-д-да… – выговорил тот. – Я д-д-должен… д-д-двадцать три раза подряд п-проиграл…
Саурон резким движением распахнул закрытый каменной крышкой ящик рядом со стеклянными саркофагами замёрзших нолдор. Там лежал мужчина-эльф с рыжеватыми волосами, у которого осталась только половина лица; грудная клетка была разворочена, руки и ноги наполовину отсутствовали – его обглодали белые медведи или волки. Для показа он, конечно, не годился. Саурон швырнул Андвира в этот саркофаг, захлопнул и запер его. Изнутри послышался отчаянный стук, но Саурон лишь усмехнулся.
– Ты проигрался окончательно, любезный, – сказал он. – Я могу попробовать разморозить одного из квенди, но ты, когда я следующий раз открою крышку, будешь годиться только на собачий корм.
– Давай, Гватрен, быстро переодень его в эту изумрудную одежду Тургона, та, зимняя, не годится. Жемчуг из волос тоже вынь, это ни к чему, – приказал Саурон. – Натрон, отнеси зимние вещи и жемчуг вниз, потом переоденем кого-нибудь и замаскируем под Аргона, с мёртвым телом это легче. Гватрен, ну можно было хоть не порвать нитку с жемчугом? Маэглин, ты как раз кстати, давай, быстро собирай жемчуг, владыка скоро будет здесь.
– А это кто? – недоуменно спросил Маэглин.
– Твой дядя, – отрезал Саурон.
– Нет, ну серьёзно, а?
– Это твой дядя Аракано, очень приятно, будьте знакомы; кстати, на Хелькараксэ у него отморозило мозги, поэтому он не сможет с тобой поздороваться.
– Ну и ну, – сказал Маэглин.
Саурон сделал несколько лёгких движений руками. Аргон изменился; распущенные волосы стали чуть менее густыми и длинными, брови тоньше, овал лица – чуть более круглым. Ещё одно движение – и Аргон окончательно обратился в Тургона. Это были не только телесные черты Тургона: на лице младшего сына Финголфина теперь был отпечаток всей скорби и муки, которые пришлось пережить среднему. Маэглин подумал, что изменение своего и чужого облика, на которые, как он уже знал, способен Саурон, является не просто маскарадом, переодеванием в чужую одежду – это своего рода театр, где используются и грим, и костюмы, и слова, и декорации, и где зрителя «обманывает» не только актёр, но и всё, что окружает его.
И Мелькор увидел то, чего хотел Саурон: он увидел Тургона, одетого в расшитое серебряными звёздами изумрудное платье, безвольно опустившего голову и руки; Маэглин, стоя на коленях, снимал с него туфли и чулки, как будто действительно только что вернул дядю с прогулки по горам. Мелькор, подойдя, слегка ударил его по подбородку; голова эльфа откинулась назад; Мелькор сжал пальцами его белое горло, будто хотел сломать его и потом сказал:
– Ты меня слышишь, сын Финголфина?
– Áva carë… heca… a rehtië…** – тихо и жалобно ответил Аргон.
– Прекрасно, – сказал Мелькор. Он ещё раз взглянул в глаза Аргону и сказал, обратившись к Маэглину: – В таком виде пусть гуляет, где хочет.
Маэглин радостно потёр руки, как будто бы всё случившееся было целиком его заслугой, и обратился к Саурону:
– Ну может мне как-нибудь… ну…
– Что, Маэглин? – спросил Саурон.
– Ну может, нам как-нибудь ещё это… детей завести, – он с опаской огляделся, но Эола не было видно: Эолин и Эолет увели маленького Рингила поиграть, подальше от Мелькора. Элеммакил в этот момент расчёсывал и заплетал длинные тяжелые локоны Аргона. – Дядя Аргон же это… ну ему всё равно как бы. Тебе и легче будет с ним работать.
Гортаур обернулся к Маэглину. Натрону показалось, что он сейчас закричит, но он разозлился молча. С ужасом Натрон увидел, как задымились вышитые им гобелены на стене; треснул и разлетелся стеклянный кувшин на столике, в котором внезапно вскипела вода; наконец, шкафчик с лекарствами, который поставили здесь когда-то для Тургона, взорвался; комнату наполнили резкие пряные запахи трав, спирта и плесени – некоторые настои за несколько лет успели испортиться.
– Маэглин…– начал Гортаур.
– Майрон, – сказал с улыбкой Гватрен, – Майрон, послушай: я, конечно, понимаю, что ты – айну, а Маэглин – идиот, но под этой крышей кроме вас двоих находятся и другие разумные существа. Если вся башня рухнет…
– Ах, да, – проворчал Гортаур, – конечно. Разумеется. Так вот, Маэглин: ещё одно слово на эту тему – и детей у тебя уже никогда не будет в принципе. Ты меня понял?
– Да почему же, что я такого сказал? – Маэглин недоуменно оглянулся. Гватрен в ужасе зажмурился. – Ты же…
– Потому что хватит! Вот Элеммакил со мной согласен, по глазам вижу, – ядовито заметил Гортаур. – Хотя… если ещё и Аргон… вообще интересно было бы и третьего брата… ну любопытно просто… для опыта… Интересно, возникала ли бы, например, тошнота, и в какой мере… Если всё дело в близкородственном скрещивании… или наоборот… Но тогда для эксперимента в качестве отца надо бы привлечь кого-то постороннего, лучше даже из синдар, – при этих словах Гортаура Маэглин с опаской посмотрел на Гватрена, который невинными голубыми глазами глядел в потолок. – В общем, Маэглин, мне это просто больше не интересно. Такой ответ ты можешь понять? Кстати, а Элеммакил тебя чем не устраивает, я не понимаю? – Элеммакил при этих словах вздрогнул и уронил расчёску; когда он за ней полез, ему очень захотелось остаться под столом. – Вы же можете иметь детей.
– Нет, – страдальчески воскликнул Маэглин, – мне нужен только мой дядя. Ну что же вы все никак не поймёте! – Маэглин хотел хлопнуть дверью и выйти, но заметил на столе миску с оставшимися пирожками и захватил её с собой, отчего его уход со сцены выглядел не столь трагично, как ему хотелось бы.
– Мда, – сказал Гортаур, – повезло тебе, Элеммакил, что у Маэглина так хреново с эльфийскими и прочими родословными. Он даже не помнит, что ты – двоюродный брат Тургона, и, в общем-то, тоже его дядя. Кстати, Гватрен, я тебе разрешаю: если Маэглин будет тут распускать руки и всё остальное без цели оставить дядю в интересном положении, можешь сломать об него пару стульев.
– Почему? – Маэглин снова всунулся в комнату. – Он же всё равно ничего не…
– Потому что, во-первых, меня тошнит от мысли, что ты получишь удовольствие, во-вторых, ты всё равно удовольствия получать не умеешь. А я не люблю бесполезных телодвижений.
– Ну и ладно, – ответил Маэглин. – Элеммакил, может, пойдём, покушаем? ..
Комментарий к Глава 19. Жертва и экспонат (2): Экспонат * Отец… отец… я… отказался… рассказал всё… прости… (квенья)
Не надо… уйди… спасите… (квенья)
====== Глава 20. Убийца ======
– Так вы не знаете, кто посягает на вашу жизнь?
– Нет, – сказала Валентина, – кто может желать моей смерти?
– Сейчас узнаете, – сказал Монте-Кристо, прислушиваясь.
– Каким образом? – спросила Валентина, со страхом озираясь по сторонам.
– Потому что сейчас у вас нет лихорадки, нет бреда, потому что сознание ваше прояснилось, потому что бьет полночь, а это час убийц.
Александр Дюма, «Граф Монте-Кристо»
– Это… это же Аргон, – выдохнул Майтимо, – это младший сын дяди Ноло. Конечно, Фаэливрин, ты его не знаешь… он же… погиб во время перехода через Хелькараксэ.
– Это эльф с отмороженными мозгами, – авторитетно заявила Лалайт. Майтимо с ужасом понял, что даже отъехав на три мили от Химринга и добравшись до места, где они оставили своих коней, они так и не отвязались от надоедливой девицы. – Зачем он вам сдался? Он правда сын короля эльфов? У него невеста есть?
– Да, он наш родич, и мы его забираем, – ответил Майтимо. – Если он не в себе, то он тем более не нужен ни Салганту, ни Маэглину. Пожалуйста, оставь нас.
– Да он же как бревно, – пожала плечами Лалайт. – Вы что, за него деньги с родственников взять хотите? Собираетесь его молодому королю в Гавани отправить? У Гил-Галада на такое денег нет, Идриль вам тоже не заплатит.
– Мы будем о нём заботиться, – сказал Маэдрос.
– Тогда точно я вам нужна, – Лалайт умильно улыбнулась Маэдросу, как будто он мог отрезать ей ещё кусочек пирожка. – Потому что он меня слушается. Из него хороший муж получится.
– В смысле? – спросил недоверчиво Амрод.
– Посмотрите, – сказала Лалайт. Она подошла к Аргону, которого они усадили на поваленное дерево и сказала ему на талиске: «Вставай!». К их несказанному удивлению, Аргон медленно, неуверенно, но встал на ноги. Затем она сказала: «Садись!» – и он опять послушался.
Маэдрос уже успел заметить, что Аргон не реагирует на слова и звуки – ни на своё имя, ни на крики или шум. Он попробовал ещё раз – всё было бесполезно.
– Ну вот видите, – самодовольно сказала Лалайт. – Посмотрите.
Она подошла к Аргону и сказала «Ложись!». Эльф послушно лёг на мокрый снег. Майтимо поднял его и взял на руки. В этот раз он заметил, что после команды на талиске Лалайт прошептала одними губами что-то ещё.
– Что ты там шепчешь? – спросил он.
– Так я вам и сказала! Я волшебное слово знаю, – ответила Лалайт, стряхивая снег с рукавов. – Ну поедем уже, я замёрзла!
Майтимо задумался.
– Ладно, – сказал он. – Нужно скорее уезжать отсюда. Поедешь со мной. Ты, Питьо, возьми Аракано; ты, Фаэливрин, поедешь между нами.
Лалайт восторженно, но тихо завизжала, оказавшись на коне перед Маэдросом. Она так стукнула животное каблуками, что конь дёрнулся и Майтимо чуть не упал, в последний момент успев схватиться левой рукой за поводья.
Наутро после позднего возвращения домой, едва успев устроить Аргона в комнате на первом этаже, они услышали, что вернулся и Келегорм. Его слуга-человек, молодой парень, с которым Келегорм уезжал в свой охотничий домик, уложил его на постель, потом извинился, вышел, и в окно они увидели, как он скачет прочь. Второго дружинника, который согласился сопровождать Келегорма, нигде не было видно.
Майтимо стало грустно, но он даже не успел спросить брата, как он себя чувствует; его оттолкнула Лалайт, которая заглянула в комнату и сказала:
– Ой, добрый день! Ты что, устал? Отдыхаешь? С охоты приехал? Добыча есть? Кстати, я прекрасно жарю оленину, только нужно крепкое вино и перец…
– Я вообще не встаю, – сказал Келегорм. – С едой ничем тебе помочь не могу.
– Да что же у вас тут такое! – воскликнула Лалайт. – Ты без руки, этот вообще немощный, у того голова не соображает. А у рыжего уже девушка есть. А я так за эльфа замуж хотела, представляешь? Они же такие здоровые, к тому же верные и вроде непьющие. Ну или не очень пьющие… Ну что, однорукий, может, выпьем все за встречу всё-таки, а?
– Нечего у нас выпить, – ответил Майтимо. Он подошёл к Келегорму и стал помогать ему устроиться поудобнее. Ему больно было видеть лицо младшего; казалось, тот чуть не плачет. «Все тебя бросили, – подумал Маэдрос. – Все. Даже Куруфин, хотя и против своей воли. Я не оставлю тебя, обещаю».
В комнату заглянул заспанный Келебримбор, который спал так крепко, что не проснулся при их возвращении ночью и с недоумением уставился на незнакомую пышно разодетую девицу (утром вместо сиреневого платья откуда-то появилось зелёное в розовую полоску, хотя сумочка-рюкзак, которая была у Лалайт за спиной, казалась очень маленькой).
– Привет, – сказала Лалайт. – А давай я тебе поправлю курточку? – она стала застёгивать пуговицы на домашней куртке Келебримбора, которую тот небрежно накинул, выходя из комнаты.
– Спасибо, – ответил удивлённо тот. – Дядя Туркафинвэ, давайте я вам подушку сменю, она уже совсем убитая. Давайте я вам всем позавтракать соберу, вы, наверно, все очень устали.
– А раз ты тут на хозяйстве, у тебя, может, выпить есть? – спросила Лалайт. – А то смотри, какие все унылые.
– Нет, ничего нет, – ответил расстроенно Келебримбор. – А надо бы, потому что как раз день зачатия Фаэливрин и дяди Питьяфинвэ.
– Так давай на рынок съездим, – воскликнула Лалайт, – хочешь, я выпивку оплачу, у меня есть пока. Я у Зайрет заняла, а когда я ещё ей верну… Хочешь, я тебе мясо выбрать помогу?
Майтимо понял, что, видимо, в ходе поездки на рынок Лалайт разобралась, что Келебримбор не калека и у него нет невесты; после возвращения домой она уже называла его «Тьелпэ». Келебримбор восторженно слушал её рассказы о том, как выбирать товар: в Гондолине никто, конечно, не швырял товар на весы, чтобы стрелка показала больше, чем на самом деле, не подмачивал мясо, чтобы оно стало тяжелее, и не пытался продать смороженные обрезки тухлой говядины вместо баранины.
– Хоть кому-то эта особа по душе, – тихо сказал Амрод старшему брату. Как раз в этот момент раскрасневшаяся Лалайт влезла на скамейку между ним и Келебримбором и стала разливать вино.
Они расположились в комнате Келегорма: Финдуилас настояла на этом, – ей тоже хотелось его порадовать, хотя это и был её день зачатия.
– Мне кажется, люди довольно рано женятся, – заметил Келегорм со своего места. – Тебе ведь вроде не шестнадцать лет, к тебе никто не сватался ещё?
– Да есть у меня муж на самом деле, – Лалайт всхлипнула, – негодяй такой. Папаша меня выгнал из-за него. Одна я на свете. Была сестричка, но умерла.
– А чего не уйдёшь от него? – спросила не без сочувствия Финдуилас.
– Да я один раз попробовала, он меня чуть не убил. А мамаша говорит – оставайся, он исправится, где ты ещё такого мужика найдёшь.
– Ну даже и хорошо, что сейчас война кругом, – можешь нового мужа себе найти, а потом скажешь – ничего не знаю, думала, мой погиб, – сказала Финдуилас.
– Хорошо бы, – вздохнула Лалайт. – Дружков его, уродов таких, вон поубивали, жаль, не всех, а он как заколдованный. Ведь если он явится, вы ведь ему дадите от ворот поворот?
Майтимо стало не по себе. Мысль о том, чтобы из-за этой особы драться с негодяем-истерлингом и неизвестным количеством его дружков, была не очень приятна. Но он всё же сказал:
– Конечно, Лалайт, ты тут в безопасности.
Лалайт внимательно и серьёзно посмотрела на него.
Финдуилас восторженно рассматривала стеклянный сосуд, который подарил ей Амрод. Майтимо присел на край постели Келегорма; тот тихо спросил:
– Майтимо, я понимаю, что я вам уже надоел своей подозрительностью, но эта женщина очень странная. Может быть, вы всё-таки заставите её уехать?
– Не знаю, – ответил старший. – Просто не знаю. Аракано в таком состоянии, что… Без неё я даже не знаю, как заставить его поесть. Я очень надеюсь, что ему всё-таки станет лучше.
– Но ведь она же из… из слуг… из тех, кто был с гарнизоном из Ангбанда, – сказал Келегорм. – Ты же сам говорил, что видел её с Маэглином. Это же…
– Тьелко, – Майтимо сжал его руку. – Я всё понимаю, – сказал он ещё тише. – Ты думаешь, Саурон допустил бы, чтобы Химрингом управлял такой идиот, как Салгант? Конечно, когда наше противостояние с Морготом закончилось, Химринг – уже не такой ключевой пограничный пункт, но всё равно он занимает важную стратегическую позицию. Я уверен, что женщина, с которой живёт Салгант, назначена туда Сауроном. Это её подруга. Скорее всего, её послали за нами, чтобы посмотреть, как мы будем реагировать на присутствие Аракано и что мы будем говорить.
– Какое это имеет значение? – спросил с горечью Келегорм.
– Имеет, – ответил Майтимо. – Аракано – младший сын Финголфина. После старшего, Фингона, престол унаследовал Тургон; Гил-Галаду тогда было всего четырнадцать или пятнадцать, но, честно говоря, я просто не знаю, собирался ли Тургон передавать ему трон, когда он вырастет, или предполагалось, что в случае гибели одного брата корона должна перейти к другому? Гил-Галад достиг совершеннолетия – пятидесяти лет – за два или три года до падения Гондолина. Вели ли они какие-то переговоры о том, чтобы Тургон отказался от нолдорской короны в пользу племянника – сейчас знает только Гил-Галад. Если предполагалось, что корона должна переходить от одного брата к другому, то вообще-то Аракано является нашим королём. Саурон не мог просто достать его из кармана и привезти в Гавани. Но это можно сделать через нас: мы можем подтвердить его личность (я, например, могу это сделать – я уверен, что это он); хотя Саурон и говорит, что мы никому не нужны, я уверен, что многие – и квенди, не только нолдор, и люди – прислушаются ко мне. А Аракано выполняет приказы этой женщины… Я правда не знаю, что делать с этим дальше.
– Убить их обоих, – жёстко ответил Келегорм. – Его – в любом случае. Что ты так на меня смотришь? Он даже ничего не поймёт. Если отрубить ему голову, это будет быстро и почти безболезненно, и после этого даже Саурон не сможет его воскресить. Я бы сам это сделал, не будь я прикован к постели.
– Да ты много чего сделал бы, – отрезал Майтимо, – только… Прости. Прости, я не хотел.
– Я знаю, – ответил Келегорм. – И ты меня прости. Просто я не могу на это смотреть. На самом деле, если бы я мог ходить по-настоящему, я бы… просто попросил тебя уехать отсюда. Вдвоём со мной. Сейчас. Даже не дожидаясь возвращения Макалаурэ. Я знаю, что ты этого не сделаешь.
Келегорм отвернулся к стене и уже больше не принимал участия в их празднике.
Финдуилас решила не подниматься наверх. Ей и не было очень приятно спать в одной комнате с Лалайт (разговоры, которые Лалайт вела в отсутствии мужчин, были неприятны для эльфийки, но даже приблизительно пересказать их суть мужчинам она не решилась бы); кроме того, она всё-таки выпила немного вина и боялась, что на лестнице у неё может закружиться голова. Девушка устроилась на диванчике в большой прихожей рядом с лестницей; она аккуратно положила стеклянный сосуд на приступочку в стене у себя над головой и мгновенно заснула.
Проснувшись, она поняла, что через несколько секунд умрёт второй раз. Сильная мужская рука сжимала её горло, другая сдавила рот; коленом он придавливал её ноги к постели всем своим весом, почти вывихнув их. И она осознала, что сейчас он даже не пытается её задушить – он только примеривается: сейчас он раздавит её дыхательное горло или двумя руками свернёт ей шею, ломая позвонки. Финдуилас отчаянно выдернула свою правую руку из-под спины (нападавший, схватив, перевернул её, так что правая рука оказалась зажатой). Другого выхода не было: она схватила подарок Амрода, сначала ударила убийцу по голове, потом, почувствовав, что он не потерял от этого сознание, что было сил швырнула вазу в стену.
