Текст книги "Сценарист (СИ)"

Автор книги: Син Айкава

сообщить о нарушении

Текущая страница: 107 (всего у книги 158 страниц)

Кругом восклицания, слезы, истошные крики – все эти звуки сливались в одну общую гулкую массу страданий и ужаса. Дети пытались укрыться друг у друга, пытались забить уши, чтобы не слышать этого невыносимого безумия, но кошмар продолжался, не оставляя им ни малейшей надежды на спасение.

– Похоже, вы не хотите уходить сами. Охрана, помогите этим детям дойти до своих комнат, – произнёс неизвестный в громкоговоритель, после чего в помещении появилась толпа людей, одетых в закрытую тёмную одежду, – Можете благодарить за ваше будущее Сина Айкаву – мальчика, что решил пожертвовать вами ради собственного спасения! Запомните это имя! Син Айкава!

Охранники, выступившие из нескольких дверных проёмов одновременно, приблизились к детям, их мрачные силуэты казались какими-то ужасными и пугающими монстрами, готовыми поглотить свои жертвы. Они были безмолвны и беспощадны, их движения были четкими и уверенными, они точно знали, что им делать. Они начали хватать детей за руки, за волосы, за одежду, и те, кто сопротивлялся, получали сильные удары и толчки, не оставляя им и шанса на сопротивление.

Марк, Карл и Клаус оказались среди тех, кто сопротивлялся насильственной эвакуации. Они кричали, пытались вырваться, просили о помощи, но их голоса тонули в гуле общей паники и шума. Они цеплялись за стулья, за других детей, за всё, что могло дать хоть какой-то шанс на спасение, но охранники были неумолимы. Они рвали детей из их объятий, будто бы это были безжизненные куклы, не обладающие собственной волей.

Карл, с упорством отчаянного человека, продолжал кричать и сопротивляться, его глаза были полны страха и беспомощности. Марк, с трудом сдерживая силу и гнев, также не давал сдачи, его кулаки сжимались, но его сопротивление было тщетным, потому он и не старался особо противиться воле более сильных людей. Клаус, сбитый с толку и испуганный, пытался прикрыться руками, но это было бесполезно.

Охранники уводили их в коридоры, их крики и вопли стихали, уступая место лишь глухому шороху и стукам шагов. Дети пытались оказать сопротивление до последнего момента, но они были всё дальше и дальше от той нити надежды, что держала их в этом безумии. В их сердцах осталась лишь пустота и ужас, надежда на спасение была разбита вдребезги, и теперь они вновь стали пленниками этого кошмара...

На долгие девять лет.

* * *

– Что за бред? – неверящим голосом спросил Син, пытаясь осознать услышанное, – Филиал в Японии? Трансляция? Эксперименты над тобой и остальными? Что за чушь ты мне тут несёшь? – немного истерично улыбался он, пытаясь всеми силами отрицать возможность существования истории Клауса.

– Изначально первый комплекс появился именно здесь, – хладнокровно ответил Густавсон, – Лишь через некоторое время в Японии появился второй.

– Этого просто… не может быть! – до сих пор отчаянно улыбался Син, – Ты пытаешься сбить меня с толку. Хочешь быстрой и уверенной победы, да?

– Всё это правда, Син, и ты это прекрасно понимаешь, – устрашающе ухмыльнулся линчеватель, – И именно ты обрёк нас на продолжение страданий. Ты поступил как трус! – выступил он с активными обвинениями, – Вместо того, чтобы выдержать ещё один эксперимент и освободить этим всех от мучений и ужаса, ты предпочёл спасти лишь свою шкуру, решив уничтожить всё вокруг. Как тебе спится после этого? Не приходят во снах дети, чьи жизни ты поставил на собственную свободу?

Нервная система Айкавы же вступила в активную оборону, заставляя его улыбаться. В его голову приходило множество мыслей, и каждая из них отрицала ту информацию, что поведал ему противник. До этого момента он был полностью уверен в том, что только он и его бывшие друзья были участниками ужасных экспериментов, а сейчас он узнаёт, что были и другие люди, над которыми издевались. В добавок, он никак не мог принять тот факт, что его действия настолько пагубно повлияли на кого-то, кого он не знал до сего момента.

– Тебе оставалось вытерпеть лишь несколько минут, после чего всё было бы кончено, но ты внезапно решил бороться с тиранами, бороться с теми, кто долгое время причинял тебе и остальным боль. И куда тебя это привело? Мало того, что ты собственными руками убил всех, кто в тот момент находился в одном здании с тобой, так ты ещё и нами пожертвовал! – продолжал наступать Клаус.

– Что за вздор?! – не выдержал Син, – Какого чёрта я должен был переживать за кого-то, кого я даже не знаю? С чего это я вообще не должен был бороться?! Ты хоть понимаешь, что в тот момент я испытал?! – с яростным и отчаянным лицом кричал он, – На моих руках был Мики – мой лучший друг, который был маленьким лучиком света в той беспросветной тьме! Я жил только благодаря ему! Только он сдерживал меня от полного отчаяния! И он был мёртв! Они убили его! Что я должен был делать?!

– Из-за тебя на моих руках умерли все мои друзья! – грубо перебил его Потрошитель, – Девять лет я безостановочно хоронил своих друзей! Всё из-за того, что ты не позволил завершить разработку препарата!

– Да плевать мне на тебя и всех твоих друзей!

– Да тебе и на своих плевать!

Син, в ярости и отчаянии, бросился на Клауса с кулаками, его глаза были полны гневом и яростью, его внутреннее пламя разгоралось с новой силой. Однако каждый удар, каждая атака, несмотря на всю его ярость, оказывалась лишь бессмысленной попыткой пробиться сквозь броню непоколебимости Густавсона. Движения злодея были неуклюжими и рваными, его атаки не были скоординированы, его сила не имела достаточной концентрации, чтобы причинить врагу даже малейший вред. В добавок, он почти полностью потерял связь с реальностью, из-за чего его причуда начала работать с перебоями, не делая то, что ей приказывал её владелец.

В то время как Айкава бил во всю силу, Потрошитель, хладнокровный и беспощадный, уверенно уклонялся от каждого удара, избегая поражения с непревзойденной ловкостью и грацией. Он прокалывал воздух своими серпами, оставляя лишь порезы на плоти Сина, его тело было покрыто кровью, его лицо искажалось от ярости и безумия. Каждый удар линчевателя был точным и опасным, он направлял их в самые болезненные места, словно хотел навсегда запечатлеть в Сине всё то безумие и страдания, что они все пережили.

Айкава, с каждым промахом, с каждой новой царапиной на своем теле, терял все больше и больше силы. Его крики пронзали тишину вечернего окружения, его руки били по воздуху безрезультатно, его глаза были наполнены безумием и отчаянием. В его голове крутилась лишь одна мысль – как можно было избавиться от этого кошмара, как можно было справиться с этим безумием, которое почти полностью поглотило его в данный момент. Но он не мог найти ответа, он был безоружен перед этой тьмой, что обрушилась на него с такой неистовой силой. Густавсон же, со своей безжалостной энергией, продолжал наносить удар за ударом, словно хотел вырвать из Сина всё то зло и темноту, что скрывалось в его душе. Он был как воплощение самой мести, самой боли и страдания, он был каким-то неведомым духом, что пришел в этот мир, чтобы отомстить за все те годы, что были прожиты в тьме и ужасе.

Когда злодей неплохо так выдохся, линчеватель нанёс сильный удар ногой по животу своего противника, заставляя того отступить назад. От возникшей боли в корпусе Син припал на колено и схватился за болезненное место, чем тут же решил воспользоваться Потрошитель, пытаясь нанести ещё один удар ногой, но уже в челюсть. Однако, как только его нога почти соприкоснулась с нужной ему точкой, Син убрал голову с траектории удара и, воспользовавшись своей причудой, выстрелил особыми энергетическими лазерами из глаз, попав по плечу соперника. Эта атака заставила последнего отпрыгнуть назад, после чего он начал тушить небольшой огонь, что образовался на его плаще в месте попадания лазера.

Хоть эта атака и не была особо мощной, она сильно повредила плащ Потрошителя, в результате чего ему пришлось снять его и откинуть в сторону, обнажив свои перемотанные бинтами руки.

Айкава же в этот момент почувствовал сильную боль внутри. Не сумев сдержаться, он выплюнул несколько больших сгустков крови изо рта, после чего заметил, кто кровь также бежит и из носа. Все его внутренности ужасно и неумолимо болели, что наталкивало его на одну мысль – он достиг лимита своей причуды.

«Давно я не доходил до предела. Как же не вовремя!», – думал он, пытаясь остановить кровь, что всё никак не прекращала литься из рта, носа и даже правого глаза.

Син ощутил, как боль разрывает его внутренности, будто бы пытаясь разорвать его на части, каждый нерв его тела ощущал неистовую боль, которая заставляла его сжиматься и извиваться от страдания. Это была боль, что проникала в каждую клетку его тела, словно каждая его мышца была пронзена острым кинжалом, а каждый его орган страдал от неимоверной агонии. Он пытался вздохнуть, но вместо воздуха его легкие наполнились лишь кровью, вызывая еще больше отчаяния. Он чувствовал, как кровь заливает его рот, как она текла из его носа, как она заливала его глаза, лицо, и весь его мир.

Злодей, в буквальном смысле, был полностью покрыт кровью – его лицо было искажено от боли, покрыто многочисленными разрывами и царапинами, из которых текла кровь, его глаза были красными от слез и крови, его волосы были залиты красной жидкостью, его тело было облито этой нечистотой, словно он сам стал воплощением своего собственного кошмара. Он был как жертва, покрытая кровью, борющаяся за последние мгновения своей жизни, он был как символ страдания, что пронизывало его существо до самых глубин.

– В твоих руках было множество жизней, Син Айкава, – продолжал свою тираду Клаус, даже не думая сбавлять напор, – И ты не ценил ни одну из них.

– Неправда! – резко ответил Айкава, что отдалось ему болью в груди, от чего он болезненно поморщился, – Я до сих пор ценю каждую из них! Я даже пытаюсь отомстить за них!

– Не лги мне! – оскалился Густавсон, – Тебе всегда было плевать на всех, кроме себя. Ты хочешь отомстить лишь за себя! За своё испорченное детство! За боль, что причинили тебе! Ты всегда был эгоистом!

– Я пошёл по пути зла лишь из-за того, что хочу отомстить за остальных, – вновь попытался убедить противника в своих словах злодей.

– Ты пошёл по этому пути, потому что сам так захотел! – не уступал Потрошитель, – Ты бы мог стать героем, что спасает тех, кого не спасают другие! Ты бы мог дарить им надежду на светлое будущее! Ты мог стать их спасителем! Но глубоко внутри тебя таится обида на всех! Что никто из них не пришёл спасти тебя! Да, именно тебя, а не всех! Всё, что ты хочешь – это увидеть этот мир в крови! Ты хочешь, чтобы он утонул в ней! Только так ты хочешь отомстить абсолютно всем людям, которые не пришли спасти тебя, – говорил он, смотря в потерянные глаза противника, что медленно заполнялись страхом, – Не пытайся прикрыться благими целями! Ты никогда их не преследовал! Ты просто обиженный мальчик, психопат, нарцисс и эгоист! Не смей прикрываться теми, чьи жизни тебя никогда не заботили!

– Это… неправда, – неуверенно промямлил Син.

– Реально? – ухмыльнулся Густавсон, – Если так, то ответь мне на вопрос: ты помнишь их имена? Помнишь ли ты имена тех, кто делил с тобой боль, ужас и отчаяние? Помнишь ли ты их лица? Их глаза? Их голоса? Помнишь ли ты, как их звали?

Син почувствовал, как замешательство охватывает его существо, он начал вспоминать лица, начал вспоминать моменты, начал пытаться вспомнить их имена, но его ум был пуст, словно чистый лист бумаги. Он пытался сфокусироваться, но его воспоминания казались ему пустыми и бесконечными, словно он терял себя в этой бездне забвения и страха.

«Их имена...» – мыслил он, отчаянно пытаясь собрать в своей памяти обрывки воспоминаний, – «Их имена... Их имена...»

Но он не мог ничего припомнить. Ни одного имени, ни одного лица, ни одного голоса. В его голове была лишь пустота, лишь бескрайний безмолвный мрак, что заставлял его чувствовать себя полностью беспомощным и одиноким. Злодей пытался оглядеться вокруг, пытаясь найти что-то, что поможет ему вспомнить, но всё, что он видел, были лишь обломки и кровавые следы его собственного разрушения. Его враг, что лишь недавно был полон гнева и ярости, теперь улыбался ему, улыбка его была как насмешка, как презрение к тому, что осталось от него, от Сина Айкавы, что самолично провозгласил себя величайшим злодеем последнего времени, и который до этого момента всем своим нутром верил, что поступает правильно, что мстит не только за себя, но и за всех остальных детей, что были заперты с ним в том ужасном экспериментальном комплекса.

С неподдельным страхом, что он давно не испытывал, Син понял, что он ничего не помнит. Абсолютно ничего.

– Будто бы ты их помнишь! – лишь это смог выдавить из себя отчаявшийся злодей, удерживая на лице истеричную улыбку, – Тебе же тоже плевать на всех тех, кто был рядом с тобой тогда. Пытаешься играть правильного передо мной, а сам такой же, да? Лицемер! Не смей судить меня, если сам такой же! – он уже не ведал, что несёт, ибо страх практически полностью завладел его телом и сознанием.

В ответ на слова Сина, Клаус бросил оба металлических серпа на землю и медленно начал избавляться от бинтов на руках, что покрывали их полностью. С каждым разворачиванием бинтов открывалась кожа, покрытая темными и таинственными узорами. Айкава не мог отвести от них глаз, чувствуя, как ужас охватывает его существо еще сильнее.

Руки Густавсона были полностью покрыты татуировками в виде имён – имен тех детей, что были с ним в том мрачном экспериментальном комплексе.

На правой руке, начиная от запястья и до локтя, в строчку были выведены имена Джейсона, Элизы, Люка, Ханны, Эдди и Романа. На левой же руке, вдоль всей её поверхности, можно было прочитать имена Макса, Норы, Лиaма, Мии, Карла и Марка. Всё это можно было прочесть лишь беглым взглядом, а если присмотреться, то имён окажется намного больше. Каждая буква, каждая черта татуировки казалась живой, словно они напоминали о жизнях, что были унесены слишком рано, о детствах, что были лишены радости и света, о тех временах, что заполнились лишь ужасом и муками.

– Я никогда не забываю их, Син, – разочарованным тоном произнёс Потрошитель, – И я никогда не забуду никого из них, в отличие от тебя, что лишь бездумно прикрывается умершими соратниками, пытаясь обосновать местью за них свои злодеяния. Ты убил Всемогущего только потому, что сам так захотел, и ты убил Звезду и Полосу по той же причине. В твоих поступках никогда не было ничего благого – лишь ожесточённая месть всему и вся.

Син буквально начал буквально захлёбываться страхом, его грудь поднималась и опускалась в нерегулярном ритме, его глаза расширились от ужаса, заполняясь темной паникой. Каждое слово Клауса пронзало его сущность, вытаскивая на поверхность бесконечную пустоту и ничтожество его поступков. Окружение стало казаться ему тесным и давящим, а взгляд на Густавсона превратился в изображение монстра, чья тьма превосходила всякое воображение. Черты его лица стали искаженными и огромными, его руки казались гигантскими и угрожающими, а его глаза светились яростью и ненавистью, словно заглядывая прямо в самые темные уголки души Айкавы.

Злодей начал задыхаться, чувствуя, как воздух плотно облегает его легкие, как сердце бешено колотится в его груди, как каждый нерв его тела пронизывает ощущение неминуемой гибели. Он пытался отступить, но его ноги отказывались слушаться его команд. Он пытался закрыть глаза, но видение линчевателя только усиливалось, захлестывая его существо все сильнее и сильнее. Монстр, что казался ему ранее просто человеком, теперь стал намного больше, чем должен был. Его темные контуры переливались в бредовых цветах, его руки превратились в гигантские когти, его глаза стали светиться огнём ненависти и жажды мщения. Он стоял перед злодеем, словно воплощение его собственных кошмаров, чёрный демон, что пожирал его душу медленным и беспощадным огнём.

Изнемогая от страха, Син вдруг ощутил одно единственное желание, что не ощущал с самого детства.

«Надо бежать! Надо срочно бежать! Если я хочу жить, нужно срочно уходить!», – пронеслось в его голове.

– Это что, страх? – с улыбкой на лице спросил Клаус? – Я обожаю запах страха!

Айкаве хотелось убежать от этого кошмарного зрелища, убежать от своей же тьмы, убежать от бесконечного страдания, что было результатом его собственных действий.

И он быстро решился на это.

Он повернулся и побежал, пытаясь выбраться из этого адского мира, где он был лишь маленьким зернышком пыли в лице всепоглощающего безумия и ужаса. Каждый шаг его был отчаянным, каждый вздох был прерывистым и испуганным, его глаза были наполнены страхом и беспомощностью.

– Хочешь поиграть в догонялки? – изумился Клаус, чьи глаза вновь загорелись красным цветом, – Хочешь сбежать? Ну попробуй!

Син не медлил и неловкими прыжками спустился с крыши, его ступни неуклюже касались каждого выступа и неровности, заставляя его несколько раз падать и снова вставать в спешке. Он чувствовал, как страх наполняет каждую клетку его тела, пронизывая его сущность как острый клинок, заставляя его бежать быстрее, чем он когда-либо бежал раньше. Тесные улочки города стали его лабиринтом, из которого не было выхода, а в каждой тени, в каждом углу, он видел силуэт Потрошителя, который, казалось, неустанно следовал за ним, словно неотвратимо приближающийся призрак.

Он мчался вперед, игнорируя боль и усталость, игнорируя стоны своего изможденного тела, игнорируя всё, кроме жгучего желания убежать от этого кошмара. Его дыхание стало неуправляемым, его глаза были заполнены одной лишь мыслью – спастись, хоть как-то спастись. Сквозь запотевшие от страха глаза он видел, как силуэт Клауса то появлялся, то исчезал, словно его сущность была связана с самой тьмой, что окутывала его изнутри. Страх охватывал его всё сильнее, заставляя сердце колотиться еще быстрее, заставляя его ноги двигаться еще быстрее, заставляя его мысли растеряться в этой бешеной гонке за спасением.

Наконец, Син остановился, стараясь скрыться в тени одного из темных переулков. Он пытался успокоить своё дико бьющееся сердце, пытался найти в себе что-то, что позволило бы ему собраться с мыслями. Злодей сжал кулаки, пытаясь справиться со своими дрожащими руками, и медленно вдохнул воздух, заполняя свои легкие холодным воздухом ночи.

Айкава огляделся, но вокруг не было ни души. Только его собственное дыхание и сердцебиение пронзали тишину, что окутывала узкий переулок. Он ощущал, как пот выступает на его лбу, как страх все еще держит его в своих когтях, не желая отпускать свою добычу. Он стоял там, напуганный и истощенный, надеясь, что, наконец, спасся от этого кошмара, что преследовал его на каждом шагу.

Вдруг он услышал странный мелодичный свист, чей источник определить было невозможно. Он разносился от бетонных стен и заканчивал свой путь ровно в ушах Айкавы, от чего тот ещё сильнее напрягся. Затем, послышался устрашающий шаркающий звук, будто бы остриём какого-то клинка проводили по бетону. Эта ужасающая какофония била по ушам, сознанию и разуму злодея, заставляя его паниковать.

– Смерть идёт за тобой, Син Айкава, – насмешливо-устрашающий голос донёсся откуда-то со стороны, – Я не говорю сейчас метафорически, риторически, поэтически, теоретически или как-либо ещё… – в этот момент Син напрягся ещё сильнее, от чего его ноги и остальные части тела дрожали, – Я – твоя смерть! – послышалось прямо за спиной злодея.

Айкава не успел среагировать – два металлических серпа вонзились ему в тело, протыкая его насквозь. Жгучая боль пронзила каждый нерв его тела. Он издал удушливый вопль, который стал затихать во рту, превращаясь в захлебывающийся звук. Руки Айкавы медленно обмякли, его глаза широко раскрылись от боли, и он неподвижно стоял, как пленник своего собственного кошмара.

Серпы глубоко проникли в его тело, неровные края бесперебойно струились, которая стекала по его обессиленному телу. Он попытался сделать хоть какое-то движение, но силы покидали его быстрее, чем он мог представить. Потрошитель стоял за его спиной, его алые глаза сверкали удовлетворением, а лицо было искажено безжалостной жестокостью.

Через несколько мгновений, не церемонясь, Клаус резким движением вытащил свои орудия из тела противника, позволяя ему освободиться от оков металла. Айкава, быстро теряющий связь с реальностью, медленно проследовал до стены, опёрся на неё спиной и скатился вниз, чувствуя, как силы покидают его. Потрошитель же с его уже фирменной усмешкой подошёл к нему ближе и взглянул на него сверху-вниз.

– И это «величайший злодей»? – издал смешок он, – Жалкое зрелище. Ты никогда не был тем, кем назывался. Знаешь, кто ты есть на самом деле? – приблизил линчеватель своё лицо к лицу Айкавы, – Жалкий, никчёмный и эгоистичный трус, что сам поверил в образ, который создал для защиты от реальности.

Син никак не реагировал на эти слова. Его глаза медленно тускнели, а голова с самого начала была опущена вниз, ибо сил держать её прямо уже не было.

– Можешь радоваться, что твоя история всё-таки закончится. Быть может, не такого конца ты желал, но это намного лучше, чем продолжать жить фальшивой жизнью, которую ты, в добавок, не заслуживаешь, – выпрямился линчеватель, – Собаке собачья смерть, – закончил он и начал удаляться прочь, оставляя умирающего злодея в одиночестве.

Син лежал у стены, его тело прогибалось под весом боли и истощения. В его бледном лице отразилось последнее дыхание жизни, глаза тускло сверкали в слабом свете уличных фонарей. Волосы прилипли к его лбу под действием пота и крови, а одежда покрылась пылью и алой жидкостью, образуя зловещую пелену на его теле. Его руки, ранее так сильные и решительные, теперь лежали слабо у его боков, лишенные прежней энергии. Капли крови капали с его ран, создавая темные пятна на пыльном асфальте, отражая последний акт его жестокой судьбы. Его грудь поднималась и опускалась нерегулярно, его дыхание становилось все слабее и слабее, словно он сдавался под ударами беспощадной смерти.

«Вот и… всё», – пронеслось у него в голове, – «Не такого конца я желал, но, похоже, именно такой конец я… заслужил».

Тело перестало его слушаться. Он больше не мог пошевелиться. Всё, что ему оставалось – это лишь наблюдать за собственной беспомощностью от первого лица и ждать окончания этого столь ужасного и драматичного выступления, коей была вся его осознанная жизнь. Это сравнение вызвало на его лице еле заметную ухмылку.

«А я ведь столько всего хотел сделать. Столько всего…».

Глаза медленно закрывались. У него больше не было сил цепляться за жизнь, как и не было желания. Его растоптали, его унизили, его разоблачили и его уничтожили – и всё это случилось всего лишь за час. После такого лишь малое количество людей будет желать жить дальше. Син, разумеется, в это число не входил.

«Быть может, так даже правильнее. Я… всю свою жизнь только и делал, что убивал и уничтожал. Ничего хорошего. Как жаль».

В ушах стоял непрерывный гул, который явно намекал на то, что смерть приближается. Смирившись с ней, злодей стал ждать конца сего действия.

Через несколько мгновений сквозь гул в его ушах пробивались слабые звуки, напоминающие приближающиеся шаги. Однако Айкаве было все равно. Он уже принял свою участь и ждал лишь окончания этой борьбы, которая, казалось, длилась целую вечность. Но вот, прежде чем закрыть глаза окончательно, он заметил, что кто-то подошел к нему слишком близко.

Эти звуки были приглушенными, словно кто-то специально старался не производить лишнего шума. Злодей, в последние мгновения своей жизни, с трудом открыл глаза и с трудом разглядел очертания фигуры, приближающейся к нему. Его сознание было мутным, но он понял, что кто-то стоит перед ним. Неизвестно почему, но он почувствовал какое-то странное успокоение, посетившее его перед самым концом.

Последний раз улыбнувшись, Син закрыл глаза и стал погружаться во тьму.

– Не уходи, самурай, – послышался голос, что прорывался сквозь тьму, – Мы ещё не сожгли этот город!