Текст книги "И.С.Т. (СИ)"

Автор книги: shizandra

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 39 страниц)

И слов больше не нашлось. Да и зачем, если слышно, как колотится сердце рядом с твоим, и как горячеют губы и дрожат ресницы.

– Скажи, что у нас закончились пары и никуда не надо, – горячо, торопливо попросил Матей, целуя и целуя такие желанные губы.

– У нас закончились пары и нам совершенно не надо никуда идти, – прошептал в ответ Санада. – Но есть нюанс, нам непременно надо посетить душ. Или обойдемся без полного погружения.

…К этому он привыкал долго. К необходимости постоянно держать себя в чистоте, потому что в любой момент может накрыть. Потому что в любой момент он может просто захотеть близости. Потому что его могут захотеть. Это сложно только поначалу. Потом привыкаешь. Потом это становится таким же естественным элементом утренних процедур, как умывание или чистка зубов.

Иногда, когда они вспоминали о первых разах близости – они смеялись. Это было неловко. Это было очень по-детски. Это было по-настоящему смешно. И очень трогательно.

– Я просто хочу тебя. Всегда хочу, – Матей пьянел все больше, не в силах оторваться от припухших губ. – Как можно сильней и ближе. Хочу, чтобы тебе было хорошо. И сделаю так, как ты захочешь.

– Мой глупый, мой прекрасный Матей, – Санада извернулся, подминая его под себя, ни на миг не прекращая гладить восхитительное лицо, шею, плечи и целовать. – Мой нежный Матей… Это я сделаю все, чтоб тебе было хорошо… чтобы ты ничего никогда не боялся. Чтобы радовался каждому дню. Я ведь люблю тебя, Матей. Коты всегда возвращаются, где бы они ни гуляли, и что бы их в жизни не интересовало. Они всегда возвращаются.

Вряд ли Матей заметил, когда он добрался до ширинки и расстегнул ее, но не заметить, не почувствовать, как губы овладевают нежной напряженной плотью – невозможно.

Заметил. Почувствовал. Взвился, вскинулся, выстанывая долго и тягуче имя, повторяя раз за разом. Шире раздвинул бедра, вплел пальцы в волосы, перебирая пряди. Он обещал… Никакой боли… Он обещал…

– Пожалуйста. Позволь мне тоже… – нет воздуха, нет мира.

– Позволяю, – наконец, выдохнул японец, поднимаясь к нему и слизывая с уголка покрасневших губ капельку семени. – Все, что пожелаешь.

В помутневших глазах Матея полыхнул огонь. Но переворачивал его на спину он аккуратно, почти бережно. Зарылся лицом в шею, шумно втянул аромат тела, смяв губами кожу.

– Тебя, – сильные руки, рельеф груди, дразня невниманием припухлости сосков, ниже. Сильное тело, гибкое. Истинный кот. Мурлычет, ласкается, а чуть что – полоснет когтями, оставив глубокие борозды.

– Бери, – Санада выгнулся под ним, чутко отвечая на каждую ласку, застонал, жмурясь, кусая губы. Белый день, хочешь кричать – кричи в подушку. Обеими ногами обвил его бедра, толкаясь вперед, на встречу. Жарко. Хорошо.

Матей выдохнул, зажмурился сильно, невесомо, почти инстинктивно лаская губами впалый живот, а потом сдвинулся ниже, принимаясь за любимую игру. О, в этом он Анжею ничуть не уступал. Знал, где стоит стиснуть чуть сильнее, а где можно приласкать нежно. Карту венок он знал наизусть, знал, когда лучше отпустить, заменив напор языка и губ обжигающим дуновением воздуха. Как выводит невозможность ускорить ритм и получить все и сразу, как приручить хоть на пару минут любимого своенравного кота. Как ласкать бесстыдно, жарко, больше дразня, чем выполняя желания тела.

А тот устал стонать. Устал тихо всхлипывать, терзая и без того измочаленные губы. Устал метаться, до судороги сжимать в пальцах простыни. Он только дышал загнанно, сорвано, быстро, чувствуя, как кружится голова, как тело готово взорваться от напряжения.

– Тей… пожалуйста…

Матей отпустил приподнялся над ним, нависая, заглядывая в глаза, не отпуская взгляд. Облизнулся и, опустив руку вниз, обнял ладонью напряженный до звона, влажный от его слюны член. Склонился еще ниже, почти касаясь его лица и задвигал рукой так, как сейчас было нужно – сильно, резко, быстро, не оставляя ни шанса удержаться еще хоть на секунду.

Крик не был криком. Санада заглушил его, спрятав лицо на груди любовника, губами вжимаясь в соленую от пота кожу, вдыхая его горьковатый запах. Запах Матея. Запах его половинки. Его человека.

Он стонал, мучительно выплескиваясь в его руку, плача от облегчения, вздрагивая всем телом при каждом новом движении сильной нежной руки.

– Мой… – шепот был заполошным, обрывочным. Жарким. Колотилось сердце где-то в горле, перед глазами словно плясали огненные точки. И что-то менялось внутри. Сжималось, распрямлялось, дышало. И яркая, почти слепящая алая нить прошивала насквозь, привязывая.

Санада обнял его обеими руками и замер. Затих, тяжело дыша. Слизнул с верхней губы тяжелую соленую каплю. Не понять: слеза или пот.

– Ты никогда не говорил, что я ТАК тебе нужен…

– Не хотел, чтобы ты считал себя должным. Обязанным. Это… только мои проблемы, – Тей мягко поцеловал его и вытянулся рядом на боку, закрыв глаза.

– Должным? – устало изумился японец. – Нет, Тей… это я твой должник. Это ты вытаскивал меня из депрессий, это ты был рядом, когда мне была нужна твоя помощь. Это ты тот человек, с которым я разделил самую большую свою боль. Ты очень многое для меня значишь. И я не хочу, что бы ты прятался. Потому что я от тебя не прячусь.

– Я не прячусь, Сан, – Матей слабо улыбнулся и закрыл глаза. – Мне нечего от тебя скрывать. Душ?

– Печаль, что душевые рассчитаны на блок, – вздохнул господин Кунимицу. – Я бы не отказался от продолжения в более… приватной обстановке. Но вероятно строители решили что хоть какие-то приличия в Институте все-таки должны существовать и повальный разврат и срам будет в учебном учреждении явным перебором.

– Когда ты появился здесь после каникул, нас с тобой это не остановило, – хмыкнул Матей и встал. – Ты первый. Хотя если тебе лениво, то могу и я.

– Иди, – Санада потянулся всем телом и прикрыл глаза. – Я потом. Полежу чуть-чуть, и наверное буду готов встать. И кстати, ТОГДА была ночь.

– Наглая ложь, ибо нас кто-то застукал, – Матей ухмыльнулся, накинул на японца покрывало и вымелся из комнаты.

Застукал. Точно. Но стыду и смущению отчего-то места не было. Не как ТОГДА. Тогда было больно, стыдно, он ненавидел себя, шарахался по углам и боялся оставаться один. До истерики боялся возвращаться домой поздно вечером. Боялся прикосновений. Прикосновений боялся больше всего. При том – как мужских, так и женских. Помнилось, как мать пыталась… и как он сорвался в безобразную истерику и полночи дрожал всем телом.

Тогда было стыдно.

Вспомнить бы, как было первый раз с Матеем. Как случилось, что его руки не причиняли боли. Как вышло, что от его прикосновений не было стыдно?

– Я ненавижу эту твою складку вот здесь, – пахнуший океанским бризом, с влажными волосами и одним полотенцем на бедрах – Матей встал коленом на край постели и склонился над ним, легко целуя в лоб. – Ты снова вспоминаешь.

– И все еще не могу вспомнить, – пожаловался Сан. – Почему так? Я хотел бы забыть совсем-совсем другое.

– Наш первый раз? – Матей растянулся позади него, обнимая, прижимаясь грудью. – Это важно для тебя?

– Я не помню ощущений, – признался Санада. – Я хотел бы помнить, но все будто стерлось. Чистый лист, по которому рисовали уже мы оба.

– Просто ты дошел до своей грани, Сан. Просто наконец захотел снова жить, – Матей прижался щекой к его виску. – Я далек от мнения, что это из-за меня, такого неотразимого. Но если у нас с тобой получилось – я рад.

– Ты первый кому я позволил себя касаться, – японец накрыл его руки своими и прикрыл глаза, принимая его тепло и нежность. И его заботу. – Ты первый, Тей. Ты отогрел меня. Ты вернул меня. Но я не Анж, я не могу отмотать свое время назад и приблизиться к тому узлу. Я не могу видеть так, как он…

– Это может быть и не узел, а просто вероятность. Если я поставлю щит, то ты можешь попытаться просто отмотать время назад. Всего полтора года, усилий уйдет много, но не критически. Не свое время, мое.

– Сейчас я это просто не осилю, – подумав, сказал Сан. – Отматывать долго. И щит должен быть двойным. Один – защищающий все, другой – внутри – защищающий меня. Мне бы не хотелось устроить не-время в комнате и нашей гостиной, если вдруг что-то пойдет не так.

– Пусть щиты тебя не беспокоят. Если это тебе действительно нужно. Если хочешь увидеть это сам. Но я помню, как это было. Может, это поможет тебе вспомнить.

– Расскажи мне, пожалуйста, – Санада повозился, а потом повернулся к нему лицом, обнимая за талию. – Расскажи мне, как ты это помнишь. Хотя бы парой слов расскажи.

– Ты уснул в гостиной, – Матей тепло улыбнулся. – Засиделся с учебником и тебя сморило. А зачем вышел я… Наверное, хотелось пить. И я увидел тебя. Ты метался, тихо стонал. Я знал, мы все знали, что прикосновений ты не терпишь, а ты вдруг позвал меня. Во сне. Знаешь, я и сам не помню, как оказался рядом. Ты замерз, тебя бил озноб, я хотел тебя разбудить. Но Ты не просыпался, и тебе становилось все хуже, так что выбора ты мне не оставил.

– Просто ты мне нравился, – вернул ему улыбку Будда. – А с моими проблемами показать тебе, что ты мне нравился, было не то чтоб глупо… проблематично скорей. Даже не знаю, как вообще можно строить какие бы то ни было отношения с недотрогой и истеричкой.

– С такой же недотрогой и истеричкой? – Матей тепло усмехнулся. – Ты поначалу даже не понял, что происходит, наверное, тебе казалось, что ты все еще спишь.

– За несколько лет я просто забыл, что такое прикосновения и объятия, – кивнул Сан. – Дай угадаю, ты меня в плед завернул? Так что проснулся я в коконе и в твоих руках. Но поскольку руки были укрыты, я не смог зарядить тебе кулаком, а потом разглядел, что это ты и передумал истерить? И ты… ты не недотрога. И не истеричка.

– Это ты меня пять лет назад не видел. У каждого из нас свой скелет в шкафу, любимый, и мне казалось, что мне знаком твой. Так что да, это был плед. Кажется, я нес такую чушь, чтобы тебя успокоить. И обнимал. Вот как сейчас.

– Спасибо тебе, – Санада с нежностью поцеловал его и кончиком носа потерся о щеку. – Жаль, что я каждое утро все это время этого тебе не говорил. Спасибо, Тей. Ты мое спасение.

– Не надо, – Матей накрыл ладонью его рот. – Это того не стоит. Не я, так кто-нибудь другой. Или ты сам бы выбрался из своей клетки. Ты ведь помнишь, что по-настоящему наш первый раз был позже. Ты долго привыкал к тому, что чужие касания могут приносить не только боль.

– Ты потрясающий любовник, ты в курсе? – Сан приподнялся на локте, разглядывая его лицо, точно пытаясь проникнуть в мысли. – Я не представляю, как тебе хватило терпения. А тебе хватило. На все мои «нет» На каждый всплеск страха. Ты убедил меня, что близость естественна. Даже такая, которая дозволена нам. Что это не плохо. Что без нее можно сойти с ума. Я… запечатлен на тебя.

В глазах Матея полыхнуло. Он облизнул вдруг пересохшие губы:

– Почему ты никогда не говорил мне об этом? – глухо, как-то потеряно спросил он.

– Потому что я не был твоим «якорем» еще месяц назад, потому что не хотел, чтобы ты чувствовал за меня больше ответственности. Потому что ты и без того очень трепетно ко мне относился, – Санада поочередно губами коснулся его век, лба, кончика носа, губ.

Тот выдохнул, поджал подрагивающие губы и уткнулся лбом в его лоб.

– Ты всегда был моим якорем. Я мог смотреть на кого угодно, хотеть кого угодно, но ты всегда был единственным. Единственным моим, – он коротко усмехнулся. – Вот не знаю, как теперь смогу отдать тебя в чужие руки, даже если это будет Ваня или Анж.

– Ну… ты любишь Ваню, так что я знаю, что ты его хочешь, хоть и не признаешься в этом. И ты хочешь Анжа. Я же помню как тебя плющило, когда вы с Айвеном брали его вдвоем. Безумное зрелище. Но я думал что кончу по второму кругу, когда за ним наблюдал… И я знаю что тебе нравится смотреть как я занимаюсь любовью с кем-то из них… Это почти ревность, Матей. И мне она безумно нравится, – Сан осторожно вывернулся из его объятий и сел на постели. – Моя очередь топать в душ.

– Как скажешь, – тот как-то беспомощно улыбнулся и встал, зарываясь в шкаф в поисках одежды. – Через полчаса можно сходить на ужин, так что собирайся, а я прогуляюсь. Может, мне тоже повезет, и я наконец пообщаюсь с мелким оракулом. Если, разумеется, он будет один.

– Освободи свой вечер для меня, – Санада так же поднялся на ноги и с силой провел ладонями по его обнаженной спине. Губами коснулся чувствительной ложбинки между лопатками и, подхватив со своей полочки полотенце, выскользнул за дверь. – Я хочу продолжить, – донеслось из коридора до того, как дверь закрылась.

Конец 2 части

====== Часть 3. “Глубокое погружение”. Глава 1. ======

Рому маяло предчувствие. Хотя не то, чтобы предчувствие, просто ощущение было странным. То ли правильности, то ли неправильности происходящего. И это если еще не касаться обычных эмоций и чувств, которые у него странным образом находились в диссонансе друг с другом и одновременно в гармонии. Он не привык врать себе, считая это делом безнадежным и неправильным. Можно усиленно о чем-то не думать, но вот лгать…

Ему нравился Аян. Не то, чтобы тот кому-то мог в принципе не нравиться, просто… Просто рядом с японцем ему было тепло и хорошо. А еще нравилось о нем заботиться. И ревность тоже имела место быть, хотя ни о каком физическом желании речь не шла.

Совсем другие эмоции вызывал Фрей. Очень сложные, местами еще более непонятные. К нему хотелось прикасаться. Смотреть. Подкалывать, дразнить и играть на грани фола. Он чувствовал его взгляды, ловил их и хотел этого внимания еще и еще. Это почти пугало. Это возбуждало. Он никогда не имел близких отношений с особями своего пола, хотя не мог сказать, что не думал об этом совсем. Но между «думать» и «делать» пропасть была огромной. Ему нравилось думать о Фрее. Вот только тот был не единственным, кто периодически привлекал его внимание. Чертовы третьекурсники. Такие разные и одинаковые. Всегда вместе и рядом и не понять, при виде кого сердце начинает биться чуть быстрее. Волшебный Сказочник, за фасадом мечтательности которого скрывается, судя по слухам, та еще блядь? Молчаливый соотечественник, обладатель тяжелого взгляда, безумно красивого голоса и смотрящий влюбленными глазами на поляка, с которым практически не расстается? Или еще один японец, но уже другой, похожий и непохожий на их малыша Аяна? А, может, Казанова, настоящее имя которого Рома слышал не раз, но запомнить почему-то так и не смог?

Наверное, он бы так и дошел до самой стены, уперся в нее и долго бы размышлял, почему не может пройти дальше, но препятствие, встретившееся ему на пути, было мягким и приятно, хоть и знакомо пахло.

– Обычно такой степенью рассеянности страдают только жертвы метатренинга, но ты вроде как на первом курсе, – голос тоже был знакомым. Роман вскинул голову и неожиданно смутился, увидев перед собой одного из объектов своего размышления.

– Матей, – забавно, но имя всплыло в памяти мгновенно.

– Я почти польщен, – усмехнулся тот, на удивление почти тепло.

Роман смутился еще больше, но жадному любопытству это не помешало. Тогда, в кафе, он даже не успел понять особо, что случилось. Здесь же они были одни, и угрозой от третьекурсника не веяло. Так что Рома принялся беззастенчиво изучать своего внезапного собеседника. Чуть выше, широкие плечи, хмарь и искорки в глазах. И улыбка, совершенно меняющая лицо. Уверенная, немного властная и игривая. Не за нее ли прозвали его Казановой? Ибо Роман ни разу не видел, чтобы Матей кого-нибудь пытался соблазнить. Хотя, может, это он на первом курсе так отличился. Вон и на Тимурчика, говорят, запал как-то.

Заметив его внимание, Матей только вскинул бровь в веселом удивлении и предположил:

– Изучаешь особые приметы?

– Врага надо знать в лицо, – смущенный от того, что его «поймали», буркнул Рома.

Матей рассмеялся, как-то по-новому посмотрев на Силиверстова.

– Ну что ты, я такого высокого звания не достоин. Пройдемся? – он кивнул в сторону аллеи. Листья с деревьев в парке давно облетели, но осень выдалась сухой, поэтому гулять было приятно все равно.

Рома кинул в сторону предполагаемого места прогулки подозрительный взгляд:

– Бить собрался? Или на свидание приглашаешь?

Матей фыркнул и вдруг из овеянного странной славой Казановы превратился в обычного парня. Ладно, не совсем обычного, но и ничего общего с созданным образом не имеющего. Роман даже растерялся на миг. И безропотно позволил Матею увлечь себя в сторону аллеи. Пару минут они прошли молча, а потом Казанова остановился. Прикусил губу, рассеянным жестом взъерошил волосы и выдохнул:

– Я хотел извиниться. За то, что было в столовой. Обычно я так себя не веду, но…

– Метатренинг, – закончил за него Роман и позволил себе улыбнуться. – Наслышаны. Только мне казалось, что это в основном глюки.

– У всех по разному, – Матей устремил взгляд за его плечо. – Мне вот повезло меньше, и я знакомлюсь со всеми своими страхами наяву.

– Жестко, – Роман облизнул пересохшие вдруг губы. Если его страхи тоже начнут материализовываться…

– Главное – знать истинную причину. И тогда со всем можно справиться. А если самому не получается, то есть якорь. Так или иначе он есть у всех.

– Что-то, за что можно зацепить, – Рома кивнул, – Да, Тимур говорил.

– Как-то так, – тему «якорей» Матей решил обойти. – Но вряд ли он говорил, что этот период славен экстремальным повышением либидо. Особенно у тех, кто до учебы не мог похвастаться особенной интимной жизнью. Старшие могут постоять за себя, да и кураторы бдят, но первоклашкам лучше не таскаться в одиночку по ночам. Да и вообще в одиночку. Если бы метаморфозу у материалистов не проходили во втором семестре, большая половина здесь присутствующих физически была бы девушками. Не все на такое способны, но обычно человек пять на курс находятся.

– Зачем ты мне это говоришь? – Роман нахмурился. Кажется, прийти на бал в платьях – идея не совсем удачная.

– Чтобы предостеречь? – Матей пожал плечами. – Вы похожи на нас. Это все равно, что заботиться о себе или младшем брате.

Рома хмыкнул про себя. Матей не лгал. Но и правды всей не говорил. Судя по разговорам, эти парни за все время образования своей группы редко когда снисходили до подобных жестов.

– Допустим, я поверил. Но что тебе привиделось тогда в кафе?

– Я плохо помню, – Матей пожал плечами. – Возможно, мне стало интересно что это за птичка, ваш новенький. За все время с других филиалов к нам переводили только два раза, но и то первогодок.

– Ясно, – банально, но объяснимо и логично.

– Надеюсь, – Матей коротко улыбнулся. – Ладно, хватит с тебя откровений, пожалуй. Вернемся?

Роман покачал головой, сунув руки в карманы поглубже.

– Я еще подышу воздухом. Обещаю не нарываться.

– Судя по тому, как ты врезался в меня, твои обещания – воздух. Но ты мальчик взрослый, поэтому… – Матей подмигнул ему и шагнул в сторону. – До встречи. И обращайся, если понадобится помощь.

Роман кивнул в ответ и, когда Матей скрылся за поворотом аллеи, опустился на лавочку, выдыхая. Не Казанова. Не он так смущает и волнует. Но тогда кто?

– Напомни-ка мне, милый, кем ты в прошлом году был на Рождественском балу? – Анжей сидел, уткнувшись в очередную книгу, и рассеянно ковырял десертной вилочкой в чизкейке. Вот именно за такое выражение на красивом лице его Сказочником и прозвали. Одухотворенно-возвышенное, светлое, запредельно-волшебное. А на деле… то еще развратное создание. – Я должен тебе соответствовать. Обязательно.

– В прошлом году у нас была тематическая вечеринка. Что-то про путешествия и разные страны. Каждый должен был изобразить что-то национальное. Я собирался прийти в шкуре медведя, но не вышло, – Айвен, которого невыносимо клонило в сон вот уже который день подряд, зевнул. – Так что пришлось обойтись просто меховой накидкой и унтами. Что у нас нынче? Я Викинга слушал краем уха.

– Линдстрем никакой темы не задал, – негромко сообщил со своего уголка стола Санада, которому в прошлом году пришлось прикидываться самураем. По классике. – Типа придумывайте, что только в голову взбредет.

– Отличный способ проверить степень извращенности нашей фантазии, – Матей задумчиво поглаживал губы, глядя на входную дверь, практически не закрывающуюся. Время полдника, так что желающих чего-нибудь перекусить немало. – И у кого какие идеи есть?

– Чур, я капитан «Энтерпрайза», – не поднимая взгляда от книги, возвестил Анж. – Джеймс Тиберий Кирк! Неотразимая улыбка, море самомнения!

– Я Спока не вытяну! – тут же ушел в отказ Айвен, и Матей хмыкнул.

– Сыграть его невозмутимость под силу только Сану, но уродовать ему брови не дам!

– Спасибо, но мне больше нравится Хикару Сулу, – весьма ядовито заметил последний.

– Да я это и хотел предложить! – невозмутимо отбил поляк. – И вообще, там еще МакКой есть. Мне он кстати очень нравится. И вообще, я не поклонник вулканцев.

– Хм? – Айвен покосился на Матея, поймал его хмельной взгляд, вскинул бровь и фыркнул, без труда расшифровав его мысли.

– Именно, – Матей тонко улыбнулся. – И можно даже обойтись без дубинки.

– Неужто ты обрядишься в медвежью шкуру? – Айвен кинул на него недоверчивый взгляд.

– Я колеблюсь между «Игрой престолов» и «Викингами».

– Рядом с Гейром все попытки априори будут неудачными, – Айвен потянулся к кексу.

– Логично, – Матей кивнул и снова задумался.

– Как на счет Хана Соло?

– Если только ты будешь Чубакой, – Матей расхохотался. – Ну или принцессой Леей.

– Люком Скайуокером, – Айвен сделал вид, что надулся.

– Мартин, Лукас и викингосы сейчас в тренде, так что половина потока будет кем-то из них, – Санада аппетитно хрустел свежим огурцом.

– Что предлагаешь в качестве альтернативы? Волка и трех поросят? – продолжал терзать нью-йоркский десерт Анжей.

– Одеться штурмовиками, – фыркнул японец. – И лиц не видно, и в тренде, и париться не надо.

– Париться в костюмах мы как раз и будем, – возразил пан Михновский.

– Поддерживаю, – Матей сузил глаза, заметив кого-то у двери. – А вот и наши прелести. Как на счет того, чтобы пригласить их к нам? Заодно и костюмы обсудим, – он невинно похлопал ресничками. – С мелким оракулом мы вроде все вопросы решили. Санада со своей копией тоже пообщался.

– Наши прелести? – Анж соизволил поднять взгляд от книги. – А… малыши… Теперь мы можем сыграть в Белоснежку и семь гномов. И Малефисенту заодно обыграть.

– И кого ты прочишь на роль Белоснежки? Ну и Малефисенты заодно? Учти, обладателей таких же скул среди них нет.

– Вау, полегче, – Матей нахмурился, но к младшим развернулся. И уже через пару минут поймал взгляд Ромы. Кивнул на соседний столик и еле заметно улыбнулся.

– Утро крааааасииииит нежным свееееетооооом… что-то крааааасииииит трааааа-ля-ляяяяяя… просыпается с рассветом украиииинскаяяяя земляяяяя!.. – бодро маршировал впереди всех к стойке раздачи Сима. Он же Егерь. Он же Серафим.

– Кто-то сегодня явно не в голосе, – Рома демонстративно прочистил ухо, вставая в самый конец очереди. Пришли они сегодня поздновато, но если бы остались и дальше ждать Тимура – то с голоду бы померли.

– И не в памяти, – Фрей зевнул, ежась. – Спать хочу. – Утром он собрал в хвост свои волосы, открыв шею, и теперь мерз.

– И чем ты полночи занимался, что теперь спать хочешь? – Сима поводил вокруг него хоровод из себя любимого, а потом продолжил: – Спяяяят устаааалые пираты, пушки спяяяяят… боооочки с поооорохом, гранаты ждут ребяяяяят…

– Тебе скажи – так ты расстроишься, завидовать начнешь. Вынесешь моей Ромашке мозг, а мне потом его успокаивай, – Фрей фыркнул и протолкнул вперед Аяна. Тот встал последним, но из-за задумчивости пропустил уже пару человек вперед. – Горе ты наше сказочное.

– Да ну тебя, – надулся господин Бехерович и, обнаружив у порога Тимура и лорда, быстренько подтянул их поближе, поставив между собой и фиолетововолосым злодеем. – Не дружу я с вами больше. Злые вы.

Чед покивал и даже сочувственно погладил тугие, чуть влажные пружинки локонов его волос, заработал по рукам сначала от Тимура, потом от Симы, потом дернул обоих за прядки и передислоцировался поближе к Роману и середине очереди.

– Если что – сказочным горем я не тебя обозвал, – Фрей показал Симе язык, подвинулся и преувеличенно вежливо протянул Аяну тарелку с салатом.

– Вот что за жизнь, а? – Рома даже головой покачал, изображая обиду. – Я тут, понимаешь, бужу его по утрам, чтобы не проспал, сказки на ночь рассказываю, а он все налево смотрит.

Аян вздрогнул, обернулся к нему резко, и Рома смутился.

– Я пошутил. Правда.

Фрей на это только хмыкнул, а Рома обернулся, почувствовав чужой взгляд. Такой тяжелый, почти физически ощутимый. Встретился глазами с…как его… Матеем, удивленно понаблюдал за его мимикой и хмыкнул про себя. С другой стороны – почему бы и нет?

– Пропустите самого голодного, – он ловко ввинтился в очередь, оттеснив всех своих, что стояли впереди, подхватил свой поднос и направился к соседнему со старшим квартетом столику.

– Да пожалуйста, – Чед шагнул в сторону, позволяя просочиться самому голодному. Тимур, покачав головой, принялся подбирать на раздаче еду для себя и англичанина, в то время как тот ловко подхватил термос с чаем и чашки.

Улыбка почти успела стечь с лица Симы, но он вовремя ее вернул. Растянул губы, вернул глазам лихорадочно-веселый блеск. Это ничего. Это уже привычно. Хреново, но привычно. Надо просто потерпеть. Само отвалится.

Аян непонятно чему улыбнулся и, не дожидаясь, пока очередь дойдет до сладкого, устремился вслед за Ромой.

– Однако… – Фрей только головой покачал, проследив взглядом за обоими. Но так любимое Аяном пирожное взял, когда смог дотянуться до блюдца. – И как это понимать? Нас бросили?

– Тебя бросили, – прогудел ему на ухо Ширинский. – А нас нет, – он поставил на свой поднос тарелку с шоколадно-ореховыми брауни и, насвистывая, направился следом, пропустив вперед себя Чеда.

– А ты добрый, – отозвался Фрей. – Не споткнись только. Серафим, на вас лица нет. И притормозили вы как-то. Не хочешь за столик?

– Передумал обедать, – Сима взял маленький термос, булочку, и направился к выходу. – Пойду, модули еще почитаю. Двадцать третий никак не запоминается. Приятного аппетита.

– Сима? – Фрей мгновенно стал серьезным. Оставив поднос на ближайшем столике, он перехватил его почти у самого порога. – Что не так?

– Все норм, но-пасаран, свободу Анжеле Дэвис! Нэ всэрэмось! – подмигнул ему Бехерович. – Иди харчуйся, в большой семье нихт клювом клац-клацен.

– Сима? – голос незаметно подошедшего к ним Ромы был мягким, почти осторожным. – Булочкой ты не наешься. Да и поднос твой тебя ждет. Нам в себя столько не впихнуть.

Фрей на мгновение поджал губы и без слов вернулся обратно.

– Я правда не хочу есть, – покачал головой Сима, отстраняясь. – А еду пожертвуйте обездоленным, сирым и убогим. Шендеровичу, короче, пожертвуйте, ему вечно селедка достается.

– Отлично, – Рома дернул уголком рта и отступил. – Термос закрыть не забудь, а то остынет, – развернулся резко и исчез в глубине зала.

Сима выдохнул. Все хорошо. Все хорошо. Любопытно, как быстро эта мантра перестанет действовать? Когда она станет совсем бесполезной? Рано или поздно – точно. Но пока еще реально себя успокаивать – можно не думать. Упасть на постель, открыть модуль и погрузиться в чтение. Двадцать третьего, четвертого, пятого, пока вкрай не окосеет. Но лучше так.

Он закрыл термос, впился зубами в булочку и поплелся к жилому блоку. Одной маловато. Надо было взять еще парочку. Значит придется сбегать, когда обед закончится…

Рома вернулся за столик, который уже успел расшириться на еще один. Правда, разговор завязываться не спешил. Поймав взгляд Фрея и пожав плечами, Рома сел на пустое место и выдохнул.

– Проблемы? – Матей. Как только они поздоровались пять минут назад, Рома даже не понял, рад он этой встрече или не очень.

– Нет, – Рома покачал головой, а Фрей подался вперед.

– Может, тогда все же познакомимся?

– Хорошая идея, – Матей улыбнулся ему и кивнул на своего соседа. – Это Айвен. Он же Иван. Соотечественник этого вот, – он кивнул в сторону Ромы. – Милый, тихий и спокойный, если не будить в нем хомячка.

– Прибью, – Айвен немного смутился. – Но в целом он прав.

– Фрейзер, – Фрей протянул ему руку и едва поморщился от силы, с которой сжали его пальцы. – А это Аян и Чед. Тимура вы знаете. А сбежавшая невеста – это Сима.

– Это он мне того раза простить не может? – когда знакомство закончилось, Матей с видимым удовольствием обратился к Фрею.

– Не знаю, – тот пожал плечами, отдавая должное салату. – У него в голове бардак.

– У всех в голове бардак, – Анжей изволил оторваться от книги и теперь приканчивал размятый в пюре чизкейк. – Просто у некоторых он только начинается, у кого-то в разгаре, а кто-то подошел к апофеозу. Если я все верно понимаю, он только в самом начале своего… Анжей, – представился он. – Поляк. Полагаю, сосед вашего беглеца… через границу живем. Я из Вроцлава.

– Много информации, – тонко улыбнулся господин Кунимицу. – Санада. И на самом деле у него могут быть на самом деле морально-этические дилеммы или психологические проблемы. Но он об этом никому не скажет.

– Что плохо, – подхватил Фрей, окинув внимательным взглядом сначала японца, а потом поляка. – Держать в себе противопоказано инстинктом самосохранения.

Матей кивнул, склонив голову к плечу и пристально его изучая. А вот Айвену эта тема, похоже, не нравилась. И он предложил свою.

– Вы уже придумали, кем будете на рождественском маскараде?

Рома вскинулся, Фрей хищно улыбнулся, а Аян почему-то смутился под взглядами старших. На него самого особо не смотрели, а вот он то и дело смотрел украдкой на Санаду.

– Мы решили подразнить немного, – ответил за всех Фрей. Ибо Рома, похоже, мыслями снова ушел далеко.

– О нет… нет-нет-нет… вы этого не сделаете, – покачал головой Сан, отчего длинная челка скрыла глаза. – Вы же не собираетесь…

– Надеть платья, – подал голос мистер Шеннон, управившийся со своим салатом. – А почему это плохо?

– Это провокационно, – уточнил Анжей. – Здесь народ вообще-то девушек месяцами не видит, а вы в платья надумали рядиться.

– А кураторы для чего? – Роман вскинул бровь.

– Для того, чтобы шею себе никто не свернул. И по возможности целым остался, – Айвен фыркнул, качая головой. – Рождественский бал – апогей глюков метатренинга, ибо как раз в это время заканчивает устанавливаться личная связь с планарами. Народ с ума сходит. Вам в зал разве что под охраной соваться.

– С нами, например? – почти мурлыкнул Матей, глаза которого горели от какой-то идеи. – Возможно, это будет лучшим выходом. Просто подберем костюмы к вашим платьям и все.