Текст книги "И.С.Т. (СИ)"

Автор книги: shizandra

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 39 страниц)

– Не смущай малыша, – британец нехорошо прищурился и показал Бехеровичу кулак.

– Я не малыш! – вскинулся Аян. – Почему меня все так называют?! Ну, ростом не вышел, так что? Я не маленький!

– В наших традициях «малышом» называют не за рост или возраст. Это нежное, ласкательное прозвище человека, который нравится нам. Малышом могут назвать и Тима, если в нашего медвежонка кто-то влюбится трепетно и беззаветно, – пояснил Сима. – Так что не обижайся, мы не унижаем тебя. И не дразним.

Аян растерялся. Хлопнул ресницами, удивленно скользя взглядом по парням и только и успел взвизгнуть, когда сверху на него спикировал Фрей, валя на пол.

– А кто это у нас тут малыш, по ком это у нас кошачьи ушки плачут! – он оседлал извивающегося, хохочущего парня, не давая вырваться, и начиная то ли щекотать, то ли мять бока. Рома фыркнул, но потом не выдержал сам и ринулся вперед, прихватив с собой диванную подушку. Фрей дернулся, получив удар по макушке, Аян вскинулся и через секунду на полу уже была куча мала и разобрать кто где было невозможно.

– Детский сад, штаны на лямках, – заржал Сима, присоединяясь к необузданному веселью, в которое с тарзаньим воплем в конечном итоге занырнул и Чед.

Возня, смех, тычки и несерьезные попытки выбраться – они кубарем прокатились по небольшой гостиной, снеся на своем пути журнальный стол и сдвинув кресла. И только когда перестало хватать воздуха и сил – распались, вытягиваясь без сил на полу и еще пофыркивая от смеха.

– Я вас ненавижу, парни. Безгранично. Почти так же, как люблю, – протянул Рома, без стеснения стискивая Симу за шею и потираясь щекой о макушку попавшегося под руку Чеда.

– Взаимно, Ромашечка, ох как взаимно, – Сима, извернувшись, кончиками пальцев ущипнул Ромку за кончик носа. – Я рад что мы компания.

– Попробовал бы ты не радоваться, – с шуточной угрозой в голосе выдал тот и охнул, когда подтянувшийся на руках Фрей улегся сверху поперек, устроив ноги на бедрах Симы, а голову на Чеде. – Ты какого хрена творишь, Ягодка?

– Любуюсь? – тот ухмыльнулся и, дотянувшись до притихшего Аяна, подтащил его поближе. – Давай сюда, пока они добрые. С этого ракурса у Ромашки ресницы длинные, Чед на девушку похож, а Сима – на еврея.

– И шо ви таки имеете против моего народа? – с непередаваемым апломбом выдал господин Бехерович, сдувая с носа непослушную прядку волос.

Фрей ласково улыбнулся и с нарочитой нежность отвел эту самую прядку от лица.

– Сима, я преклоняюсь. Твой звездный свет буквально слепит.

– Хей, я ведь так и ревновать начну, – пошевелился Рома под весом придавившего его тела. – И таки уйду к Тимурчику.

– Нет уж, к Тимурчику уйду я. Он по крайней мере лежит рядом, а не на мне, – принялся спихивать кучу-малу с себя мистер Шеннон. Так что нечего ревновать. Пока что это я мишка-Тедди господина Ширинского!

– Как мало вы себя цените, мой принц, – мурлыкнул Рома, безропотно его отпуская и на освободившееся место стягивая Фрейя. – Вы достойны большего, чем быть плюшевой игрушкой нашего татарина.

– Морально к этому я пока что не готов! – побарахтавшись, заявил Чед, все-таки выбравшийся из плена.

– А я к такому повороту событий не готов даже аморально! – Сима ужом извивался среди них, силясь выбраться на свободу.

Рома молча разжал руки, зато Фрей криво усмехнулся, подкатился к нему поближе, нарочито томно прижимаясь к боку.

– Смотри, Серафим, кто больше и громче отнекивается, обычно самый главный извращенец и есть.

Сима побледнел, как-то натянуто рассмеялся, и наконец поднялся на ноги. Педантично расправил складочки на футболке и штанах, отчаянно шмыгнул носом, и, гордо вздернув подбородок, пафосно возвестил:

– Я удаляюсь в свои апартаменты! Прошу, не отрывайте меня от созерцания богатства внутреннего моего мира! И доброй ночи, господа!..

– Похоже, нам всем спать пора. Если уж Симеон шутки перестал понимать, то точно пора по постелькам, – Рома почесал Фрея за ухом, тот шутливо мурлыкнул, и Аян встал, чувствительно придавив Ромкино бедро.

– Прости, – смутился, отвел взгляд, выпрямляясь. – Сима, если начнешь храпеть, я твой внутренний мир в ад превращу.

– И я, пожалуй, даже приплачу, – Рома аккуратно, так, чтобы не задеть Фрейя, встал с пола, отряхиваясь.

– Да не вопрос! – Сима удалялся, высоко вскидывая колени, точно подражая цапле, вышедшей в модус эмо. – До завтра.

– До утра, милый, – Фрей послал ему воздушный поцелуй и встал.

Рома фыркнул и даже Аян улыбнулся:

– Ты теперь ведь от него с этим не отстанешь?

– Ты за кого меня принимаешь? Разумеется, нет! – Фрей гордо развернул плечи, вскинул голову и, махнув Аяну на прощание, скрылся за дверью душевой.

– Трепло. Оба, – Рома улыбнулся ему вслед, немного поколебался, а потом покачал головой, коротко кивнул японцу и направился в комнату. Свет в ночной режим перешел автоматически через пять минут.

…Он кричал. Снова. Видел огненный шар, слышал страшный скрежет. Мама, наверное, кричала. Но за этим скрежетом он не слышал ее голоса. А потом вдруг как-то резко все закончилось. Пришла тьма, покрытая тонким рисунком изморози. Он не видел себя, только облачко пара от дыхания, которое с каждой секундой становилось все более плотным. Он замерзал. Замерзал так сильно, что перехватывало дыхание. Он пытался пошевелить хоть рукой, хоть чем-то, чтобы заставить кровь бежать по венам, но не чувствовал тела. Все, что он мог – это кричать. Снова и снова.

Какой-то звук донесся издалека, и плечо тут же пронзило болью. Рома вскинулся, открывая глаза, и задышал часто, со всхлипами, глядя широко раскрытыми глазами на склонившегося к нему Фрейя. Так непохожего на себя обычного с этой тенью на лице и расширившимися от тревоги зрачками.

– Прости, – хрипло прошептал Рома, окончательно избавляясь от остатков кошмара, и попытался закутаться в показавшимся ледяным одеяло.

В ответ Фрей нахмурился и бесцеремонно откинул его в ноги и потянул Рому, вынуждая встать.

– Давай, малыш, иди к папочке.

Удивляться не было сил и желания, только колыхнулось внутри недоумением и слабый протест. Но сейчас Фрей был сильнее, а ужас от привидевшегося все еще гулял по крови.

– Ягодка…

– Считай меня на эту ночь своим медвежонком, – Фрей криво усмехнулся, возвращаясь в свою постель и затаскивая Рому под свое одеяло. Восхитительно горячее и тяжелое. Неловко и странно, но в кольце сильных и теплых рук все кадры страшного сна размывались, а лед, в который, кажется, превратилась его кровь, начал таять. Вдвоем на кровати было тесновато, но они совпали идеально. И дыхание прижавшегося к спине Фрейя успокаивало без намека на что-то большее.

– Фрей… – надо было что-то сказать. Но тот не дал, на миг стиснув его сильнее и снова расслабив руки.

– Утром все забудется. И это тоже. Спи, Ромашка. Спи.

Рома криво усмехнулся тому, как все просто оказалось у мистера Блэкберри, а потом смежил веки, уверенный, что не уснет до утра, и тут же провалился в сон. А когда проснулся утром, в кровати он был уже один.

Конец первой части

====== Часть 2. “Метатренинг и как его пережить”. Глава 1 ======

Комментарий к Часть 2. “Метатренинг и как его пережить”. Глава 1 Анжей http://static.diary.ru/userdir/4/9/3/7/49376/84856312.jpg

Матей http://www.viewscraze.com/wp-content/uploads/2010/09/4_essential_looks_for_fall_2010.jpg

Айвен http://cs10709.vkontakte.ru/u106879641/127504277/y_77207425.jpg

Санада http://s019.radikal.ru/i606/1207/39/11560731fbf6.jpg

И еще много, очень много NC-сцен.

…и друзья сердцами вторят речи клятвенной точь-в-точь,

Цвет рубинов стал янтарным, и уж мыслить им не в мочь.

Полюбились так друг другу, что уйти не могут прочь,

И, прекрасные, проводят неразлучно эту ночь…

– Что ты думаешь об этом отрывке? – Анжей выгнулся на шезлонге, оглядываясь на молчаливого собеседника, занятого, кажется, единственным интересующим его занятием: созерцанием накатывающегося на мягкий белый песок прозрачно-лазурными волнами океана. Перистые пальмы, бунгало слепяще-белое в пенном море яркой сочной зелени, бирюзовая изразцовая плитка, горьковатый йодистый аромат теплой воды. Солнечная нега под огромным зонтом.

– Я вот считаю, что среднестатистическому европейцу этого не понять. Это сложно без глубокого понимания структуры общества, философии, быта, традиций и истории народа, чей представитель написал эти строки. Кстати, это не наш современник. Этим строкам уже почти девять столетий, представляешь? Я вот когда читал, решил что это просто великолепная адаптация. Ювелирная работа переводчика. Но потом прочел целых три перевода этой поэмы, и решил что иносказаний и приближений в последней меньше чем в остальных… красиво все-таки, честное слово… а главное, я бы сказал, что история очень точно описывает нас.

Он заложил между страницами бамбуковую закладку и свесился со своего лежбища, вглядываясь чуть с прищуром вдаль. На загорелом лице под выгоревшими добела светло-русыми прядями его глаза казались прозрачными. Прозрачно-серыми. Как тонкая грань между водой и песком ранним утром.

– Знаешь, вообще очень многие авторы, как современные, так и древние, пытались описать грань дружбы-любви. Ту, которая еще не пошлая похоть, но уже пересекла рубеж обычной теплой привязанности. Это очень сложно, чудовищно сложно. Такое невозможно описать, не познав. Но к сожалению, большая часть современных авторов, пишущих об этом, либо женщины, либо геи. Ни те, ни другие это чувство, эту грань, описать попросту не способны. А это оооочень обидно, я тебе скажу. Такое чувство называют модным словом «броманс», но на мой взгляд, оно все равно не точно описывает состояние души тех, кто на этой грани балансирует. Вот как мы с тобой…

– Где-то ты явно ошибаешься. Может, в том, что описать это современные авторы не в состоянии. Женская дружба бывает порой очень странной. И часть геев с тобой тоже не согласится. Особенно те, которые до встречи с кем-то единственным предпочитали противоположный пол. Но думать мне лениво, – Ваня, с первого дня в Институте откликавшийся на Айвена, потянулся и снова откинулся на лежак, щуря глаза. Странно, но солнечные очки он не любил и практически не носил. – Что касается остального – у нас будет шанс проверить. Третий курс и метатренинг. Наконец-то, – он повернулся к соседу и с улыбкой смахнул с его плеча песок, оставшийся после последнего купания.

Тот отложил книгу и сел, тут же зарываясь пальцами ног в белый песок. Мечтательный флер стек с красивого лица. Светло-серые глаза затянуло тяжелой дымкой, и он глубоко вдохнул жаркий сладкий воздух. Он часто погружался в видения. Чтоб избегать дурацких ненужных мелочей, чтоб помогать тем, кого считал своей семьей, чтоб просто сделать жизнь немного легче.

Путанные линии в туманной взвеси. Сверкающие потоками силы и тяжелыми узлами, пульсирующие мощью и волей, одна – рядом, стоит протянуть руку и коснуться и она, дрогнув, отзовется на прикосновение, как на ласку, задрожит, будто живое человеческое тело. Так восхитительно, так чувственно. Он любил свое предназначение за эту вот чувственность. Он и сам испытывал ощущение, сходное с оргазмом, когда касался этих линий-нитей-лент. Но твердо удержать в руках их мог только парень, лежащий на шезлонге рядом. Только он.

Кольнуло ревностью. Что он хочет проверять во время метатренинга?

– И что же ты хочешь проверить?

– Связи. Якоря, – Айвен отзеркалил его движение, сев напротив. – Вряд ли мы будем исключением, и крыша у нас будет ехать ничуть не хуже. Кто кого удержит? Чье запечатление истинное, а чье – тот самый броманс. – Потянулся, подушечкой пальца провел по скуле. – Анж, а тебе не страшно?

Боль на мгновение исказила красивое лицо, и парень всем собой обнял собеседника, оплетясь вокруг руками, ногами, лицом зарываясь в шею. Не страшно? Страшно. До удушающей паники. До ночных тихих истерик страшно. Потому что то, что он видит – уничтожит их. Разорвет. Раскидает по миру. Не позволит быть одним целым. Единым целым. Организмом, понимающим и чувствующим без слов и признаний. Без ненужных объяснения.

Он задыхался от этого чувства. И не мог остановиться. Даже здесь и сейчас на залитом солнцем пляже посреди теплого океана.

– Страшно, Айвен… страшно… я боюсь что у меня отберут тебя… что не станет рядом Санады, что наш прекрасный Матей отчалит в какой-нибудь другой филиал и мы никогда больше не увидимся.

– Ты знаешь, что процент ошибки на нашем уровне – больше половины. Не знаю, что ты видишь, но это пока еще одна из вероятностей, – Айвен несильно его сжал, но даже такого усилия хватило, чтобы почувствовать себя как в тисках. Медведь сибирский… – Что бы кто ни говорил – мы уже группа. Метатренинг просто должен все расставить по местам. Не грузись. Впереди лето.

– Я это вижу, Айвен, уже четвертый месяц вижу, – зашептал ему на ухо Анжей. – Не говорил, потому что сам так думал. Но что-то меняется. Не наши вероятности, другие, чьи-то, и наша вероятность становится все материальней, четче. Аххх… – он выгнулся, пальцами впиваясь в его плечи, запрокидывая голову. Ему нравилось так. Сильно. Чтоб тело ощущало не просто реальность происходящего, чтоб несло на себе отпечаток сбывшегося.

– Нет, не так глубоко, – Айвен подхватил его, с силой вжавшись губами в шею. Он не видел того, что было перед глазами Анжея, но на уровень вслед за ним провалился мгновенно. – Остановись. Еще рано, ты еще не можешь это контролировать. Убью Матея, чем еще он тебе голову задурил?!

Здесь прохладней, а ветер опьяняет как старое вино. Терпко. Сладко. До головокружения. Здесь песок светится призрачным лунным светом, а море почти черное. И жемчужно-серое небо.

– Я могу контролировать больше чем ты думаешь, – горько-соленый вкус. Терпкий. Сильный. Йодистый. – И Матей здесь ни при чем… я просил найти что-то для стабилизации и обретения точки возвращения. Он нашел. Я сумел заглянуть дальше… нас попытаются разбить, Айвен, а я не позволю этому свершиться. Слышишь? Я не могу позволить, чтобы тебя забрали, чтоб Санада достался какому-нибудь Рихарду, чтоб Матея отдали в Португальское отделение. Я не могу, слышишь?

– Тише, – здесь, на планаре, все было не так. Они сами были другими. Истинными. Но там, «в реальности», было лучше. И Айвен рванулся прочь, потянув почти пьяного от ощущений оракула за собой. И обнял, опрокидываясь на шезлонг. – Я боюсь, что ты когда-нибудь там останешься, – выдохнул он свой самый большой страх, перебирая светлые волосы.

Анжей раскинулся на нем совершенно бесстыдно, глядя в потемневшие глаза своими, пьяными-шальными. Кончиками пальцев погладил красивое лицо, коснулся голой груди, а потом губами вжался в губы. Почти больно. Чтоб снова помнить. Снова чувствовать.

– Мне нечего там делать без тебя…

– Я не могу разделить это с тобой, – пела в голосе Айвена горечь. – Я не вижу, что видишь ты, – с силой провел ладонями по спине, бокам, прижимая к себе и не давая отстраниться и сминая губы в ответ, открывая языком.

– Но ты можешь взять то, что неспособен брать я, без тебя я – калека, мой Айвен, – и снова солнце, жара, нега, безумная лазурь воды и небесного свода. – Но если ты хоть раз глянешь на кого другого… Ооо, клянусь, я тебя придушу!

– Матей и Санада считаются? – лукаво улыбнулся тот, целуя сладко, жарко и чуть лениво. – Я буду знать, что мне делать, если захочу от кого-нибудь избавиться.

Анжей обеими ладонями уперся в его грудь, подтягиваясь и буквально усаживаясь на него верхом. Обеими ногами сжал бедра. Здесь, вдали от всех, он напрочь игнорировал одежду, так что загар покрывал все его тело. Ногтями прочертив по бронзовой от загара груди собеседника белесые полоски, он уже с нежностью накрыл ладонью его член под тонкой тканью плавок. Легонько сжал уже достаточно напряженное естество, ловко избавил от символической одежды и, приподнявшись, направил в себя, глядя в глаза любовника.

– Ты всегда это знал.

Айвен выдохнул долго, протяжно, закрывая глаза и стискивая пальцами края шезлонга. Пусть последний раз любовью они занимались утром, Анж все равно слишком узкий. И как всегда – жадный.

– Я никогда не мог угнаться за тобой и твоими мыслями, – уже не дергает. Просто так вышло. Спустя долгую почти минуту привыкания он подал бедрами вверх, словно пытаясь опрокинуть любовника на себя.

– Зато ты… всегда был способен меня околдовать… – как в трансе выдыхал зацелованный солнцем бог в такт толчкам внутри его тела. – Кричи для меня, мой Айвен, стони для меня… я обожаю твой голос, мой Айвен.

Тот скрипнул зубами, взвился, подхватывая так, чтобы входить как можно глубже. Заглянул в прозрачные блядские глаза, полные дурмана и похоти, стиснул талию, почти не давая двигаться. В такт своим жестким, на грани жестокости толчкам впился губами в подставленную шею, оставляя метку-след.

– Ты не мой, – рвался из горла рык. – Никогда моим не будешь. Поэтому… ты кричи сейчас… для меня!

Анжей гортанно рассмеялся и вскрикнул. Не то от боли, не то… на дрожащих губах цвела улыбка. Ломкая, блуждающая. Он не противился, нет, он отдавался, жмурясь от удовольствия, постанывая и терзая припухшую губу зубами. И кричал, да, сжимая в себе напряженный член любовника, извиваясь на нем, пальцами впиваясь в его руки, бедра, в его тело.

– Айвен… – и снова на судорожном восторженном выдохе: – Айвен!..

– Я тебя… ненавижу, – простонал тот, вколачиваясь в него, почти срываясь, на самой грани потери контроля. – Анж… – нашел рукой член, обхватил, лаская в ритме своих толчков, и сминая губами маячивший перед глазами, еще припухший с утра сосок.

– Да… – не понять, смеется или плачет. Содрогаясь всем телом, всем собою. Сжался, напрягся, как нерв, как пружина, как нечто совершенно безумное и заорал во всю мощь легких, не смущаясь и не стесняясь ничего. Потому что кроме них двоих на атолле не было ни души.

Айвен кончил почти сразу следом. Застонал сквозь зубы, зажмурился, вжимаясь лбом в его плечо и, спустя несколько хаотичных толчков обмяк, все еще постанывая и тяжело дыша. Слиплись ресницы, пленка пота покрывала тело, но все эти ощущения были словно на краю сознания. Откинувшись назад и лениво приласкав языком сосок, ласки которому еще не досталось, Айвен выдохнул со странной улыбкой. Он все еще был в любовнике, чувствовал жар и узость его тела изнутри, глядя в светлеющие прозрачные глаза.

– Это не любовь, Анж, не броманс и не дружба. Это одержимость. Мы все одержимы.

Узкие музыкальные ладони снова лежали на его плечах. Анжей улыбался, красиво, как-то совершенно запредельно, как умел только он. Волшебно.

– Ты хотел бы разорвать эту одержимость, Айвен? Забыть о Матее, о Санаде. Забыть обо мне? Уехать в другой филиал? Стать частью другой группы или пары? Или никогда не быть запечатленным? Говорят, операторы, которые не получили запечатления и закончили допкурс, становятся корректорами. Их ценят, холят… Посмотри на меня, и скажи, чего бы ты хотел?

– Твои источники слухов нагло лгут, Анж, – Айвен смотрел на него сквозь ресницы и улыбался припухшими губами. – Мы уже вместе. Все. Это случилось. Только даже ты не сможешь сейчас сказать, что чувствуешь к каждому из нас. Что-то, кроме этой вот одержимости, – он лениво облизнулся и невесомо погладил обмякший член Анжея, лежащий на его животе в брызгах уже подсохшей спермы. – Но я не хочу это менять.

– Отлично, – вздохнул пан поляк. – Значит ты не откажешься приготовить ужин? Матей и Санада прибудут через пару часов. Пока что у их гидроплана двигатель не заводится, – он улыбнулся и, потянувшись, медленно встал. – А я как раз успею обмыться и навести порядок. И наверное даже сменю постель. Хотя мы с тобой вряд ли их чем-то смутим.

– Мы не виделись почти месяц, – вместо того, чтобы последовать его совету, Айвен, ничуть не стесняясь собственной наготы, закинул руки за голову и тоже потянулся, расправляя мышцы. – Можешь даже не стараться, этого все равно никто не заметит. Точно пара часов?

– Два часа и семнадцать минут, – пожал плечами Анжей. – Матей фанат чистых простыней. Так что как минимум он заметит. А Санада будет счастлив если есть что поесть и не нужно думать об урчащем желудке.

– Запеку мясо на углях, – Айвен со вздохом поднялся, зевнул, а потом вдруг подхватил Анжея, перекинул через плечо и, сорвавшись с места, через пару метров бега по белому песку врезался вместе с ним в лазурную воду.

Восторженный вопль, фырканье, смех. Теплая вода обняла приятно усталое тело, ласково слизывая с кожи следы развлечений. Анжей звездой распластался на волнах и прикрыл глаза.

– Ты меня любишь. На самом деле. И я тебя люблю. Они тоже наверное любят друг друга. Одержимость разная бывает. Любовь – тоже вид одержимости.

– Слишком узко, пан Михновский, – Айвен сверкнул глазами и ушел на глубину, чтобы вынырнуть через несколько секунд в паре метров. – Их ты любишь тоже. Как и они тебя. Хочешь правды? Метатренинг все расставит по своим местам. Должен. Потому что иногда я не могу понять, в чьей постели тебе нравится больше. Или мне. И что из этого нам навязано даром, а что – сердцем. Не валяйся на солнце долго, обгоришь.

– Если я расскажу о своих самых-самых желаниях – ты сочтешь меня совершенно испорченным, – почти кокетливо хихикнул Анжей, но послушно погреб к берегу, понимая, что в одном Айвен прав наверняка: сгорать и облазить пану Михновскому совершенно точно не хотелось.

– Вряд ли я узнаю что-то новое, – фыркнул Айвен и снова ушел под воду. А когда, вдоволь наплескавшись и наплававшись, выбрался на берег, Анж уже суетился в бунгало.

…Вечер наступил быстро, ночь – еще быстрее. Набравшие энергии за долгий день фонарики на солнечных батареях, расставленные то тут, то там и светившие всеми цветами радуги, настроение создавали немного праздничное и насквозь романтическое. Еле различимый гул океана, шорох накатывающихся на берег волн и шелест пальм вторили потрескиванию углей в небольшом костре, над которым пеклось аппетитно пахнущее мясо. Небольшой, уже накрытый фруктами, лепешками и салатами стол стоял неподалеку, в окружении крошечных свечей, плавающих в половинках кокосов. Тишина расслабляла, только ради нее одной можно было потратить часть полученного во время обучения и почти на месяц сбежать подальше от цивилизации.

Гул винтов раздался спустя четверть часа. Вряд ли Анжей ошибся. Просто от аэропорта до крохотного атолла путь неблизкий. Но самолетик сел на воду, вздымая тучу брызг, а спустя несколько минут поплавки скрипнули по песку и на берег сошли двое.

– Приветствую в нашем маленьком раю! – махнул рукой поляк.

– Если учесть как сложно сюда попасть, должно быть здесь правда рай, – белозубо улыбнулся молодой парень-азиат. Прорех на его джинсах было больше чем ткани, белоснежная футболка красиво облепила торс, но современная одежда ему была почти чужда. Куда больше ему подошло бы классическое японское кимоно. Длинная челка и длинные волосы, собранные в хвост, обрамляли тонкое лицо восточного Будды. Или духа. Может кицунэ, а может и танука.

– Судя по тому, что я вижу – весьма романтический рай, – появившийся на берегу следом в подвернутых джинсах и коротком топе парень белозубо улыбнулся, махнул отчалившему от берега самолету и повернулся к «хозяевам» острова. Короткая стрижка, художественный беспорядок золотисто-русых волос, узкое лицо, хитрый прищур создавали вид красивый и чуть надменный. – Отлично устроились, парни.

– О, завидовать – дурной тон, Матей, – Анжей поднялся на ноги из плетеного кресла и тут же оказался рядом.

– Конечно, завидовать – дурной тон, – шутливо передразнил его Санада, бросивший в песок свою сумку.

– Я как-нибудь переживу, – Матей дождался, пока отпустят Анжея, обнял его сам, стиснул пальцами подбородок, вынуждая поднять голову, заглянул в глаза и сладко коснулся губами губ. – Мы почти не скучали.

– Безусловно, – выдохнул в его губы тот, бедром втираясь меж бедер. – Я практически чувствую как именно вы почти не скучали. Мы вот тоже почти не скучали. И даже приготовили ужин и сменили постель.

– Лентяи, – хмыкнул Матей, скользнул подушечкой пальца по скуле и отпустил со смехом. Подмигнул Санаде и вразвалочку направился к Айвену, со скучающим видом наблюдающим за сценой. Подошел почти вплотную, улыбнулся уголком губ. – Кажется, скучали по нам не все, да, Ваня? – легкий акцент в произношении имени никогда не казался забавным, скорее… возбуждающим.

Вместо ответа Айвен сгреб Матея в охапку и вломился поцелуем в кривящиеся губы. Жестко, сильно. И получил такой же мгновенный отпор. Отпустил с легким смехом, демонстративно облизываясь.

 – Я рад, что что-то в этом мире не меняется.

– Все меняется, Матей, – Анжей со вздохом прошел к бунгало, потянув за собой за руку Санаду. – Но об этом потом. Рассказывайте, как вы провели время. Мы-то прорастали как трава. Прекрасное времяпровождение.

– Тормози, – Айвен шагнул наперерез и обнял японца. – Привет, принц страны восходящего солнца.

– Здравствуй, – сдержанное, но крепкое объятие, и почти целомудренное касание губ к губам. Он всегда сдержан в жизни. И совершенно иной в постели. Но сдержанное объятие длилось, истончаясь до едва ощутимого тепла ладони. – Ангел тебя совсем заездил?

– Я так плохо выгляжу? – Айвен удерживал его легко, почти невесомо, поглаживая подушечками пальцев спину, глядя с искренней теплотой и лукавыми искорками смеха в глазах. – Но он скучал, это точно.

– Просто немного усталым, – внимательный взгляд обласкал каждую черточку лица. – Тень там, морщинка там, дрожь ресниц, твои губы, – японец улыбнулся и сам потянул его внутрь домика. – Я просто не удивлен, и это все.

– А я просто ревную, – Анжей погладил два потрясающе аппетитных зада сквозь потрепанную мягкую ткань одежды.

– Мальчики, вы бы внутрь не торопились, – Айвен рассмеялся и ускользнул от загребущих ручек поляка. – Ужин прямо здесь. Разве что душ принять захотите.

– Душ, а в душе ты, я, Матей, Санада… а ужин никуда не денется?

– Но восхитительное барбекю явно подгорит? Нет, Ангел, так не пойдет, – японец фыркнул и покачал головой. – Ужин, а потом и ты.

– Окей, тогда требую рассказов. И побольше.

– Вот так всегда, никто меня не любит, – «расстроился» Айвен, – никто в душе не ждет. Садитесь уж, – он кивнул в сторону ждущего стола. – Влажные салфетки там есть. Анж, разлей вино на правах хозяина.

Поляк только выгнул бровь, выразительно демонстрируя что именно он думает по поводу сказанного. Но вино по стаканам разлил. Легкое, сладко-фруктовое. Слабее пива.

– Гамак, мой Айвен. На прочность мы еще не испытывали гамак.

– Не дуйся, – Матей принял у Айвена блюдо с восхитительно пахнущим мясом, мимоходом обласкав запястье. – Мы, в отличие от вас, решали семейные и прочие проблемы, поэтому очень голодны. Во всех смыслах. Так что я бы на твоем месте на спокойную ночку не рассчитывал.

– Вот думаю, может сломать систему и побыть наблюдателем, м? – Айвен проверил угли и, придирчиво оглядев стол, устроился на пустовавшее место. Мясо, хлеб, овощи – просто, но живший в светлое время суток на одних фруктах желудок с радостью проворчал что-то о своей готовности переварить целого бегемота.

– Рискнешь? – Матей блеснул на него глазами сквозь прядь волос.

– Иногда наблюдение дает куда большее удовольствия, – Айвен очаровательно улыбнулся.

 – А если я захочу вас обоих? Одновременно? Во мне? – вкрадчиво шепнул ему на ухо Анж так, чтоб его слова слышал и Матей.

Глаза Санады расширились, и он медленно опустился в кресло, откидываясь на спинку.

– Наблюдать за этим буду я, – хрипло выдохнул он, чуть нервно облизнув губы.

– Не все, что хочешь, ты можешь получить, ангелочек, – Матей улыбнулся Анжею почти ласково. – И да, можешь начинать дуться, – он покосился на хмыкнувшего Айвена и принялся за мясо. – Ваня, бросай к чертям этот институт. Как шеф-повар ты заработаешь гораздо больше.

– Кто мешает мне совместить? – Айвен принял его комплимент легким кивком головы.

– Ты прав, никто. Возьмешь в долю?

– Будешь принимать заказы и ходить с подносом?

– Считать деньги и превращать воду в вино.

Айвен только фыркнул:

– Сан, не ведись у мелкого на поводу, – подложил ему кусочек и откинулся на спинку стула. – Кто-нибудь скажет тост?

– Даже не подумаю. Ты обидел меня и притом – смертельно. Так что спишь сегодня, завтра и в дальнейшем, без меня, но ведь ты справишься, правда? – и ни грана жеманства. Очень тихо, неожиданно серьезно и спокойно. Анжей сел за стол рядом с японцем. И не в пику Матею или Айвену. Санада его успокаивал. Своим присутствием, прикосновением, самим фактом нахождения рядом.

– У, ты куда дел нашего ангела, медвежонок? Анж, так я обоих с собой заберу, – Матей покосился на его маневр и взялся за бокал. И смех в его глазах словно выстудило. – Ну ладно, раз уж смелых не нашлось, я скажу. Я хотел бы замкнуть этот день в кольцо. Чтобы снова и снова чувствовать себя счастливым и целым. Я хотел бы, чтобы мы прожили эту жизнь вместе. Потому что без вас, олухов, это будет уже не жизнь. И я пью за вас, – в полной звуков ночной жизни тишине его голос звучал слишком серьезно, почти надрывно.

– За нас, – эхом выдохнул Айвен, касаясь краем своего бокала его. Преломившись, в стороны брызнули красные искры.

– Поддержу, – тонкие губы японца сложились в улыбку, когда он бросил взгляд на сидящего подчеркнуто-прямо Анжея.

– Я хотел бы сказать что мы проживем нашу жизнь все вместе. Хотел бы сказать что останемся счастливы и едины, но не могу. Так что просто выпью за этот день. За один день из НАШЕЙ жизни.

Айвен покачал головой, но выпил молча, а вот Матей, допив до дна и вернувшись на стул, сложил пальцы домиком.

– И с этого места поподробней, ангелочек. Ты что-то видел?

– У тебя же другие планы, Матей, так что тебе об этом знать совершенно не обязательно, – Анж прикрыл глаза, оборачиваясь в уверенные спокойные объятия Санады.

– Если что-то угрожает НАМ, я должен знать, – не поддаваясь на провокацию, спокойно ответил Матей. – Если у тебя, разумеется, нет… других планов на наше дальнейшее совместное существование.

– Иногда мне этого чертовски хотелось бы, – забавно как разительно менялось лицо поляка. Из мягкого, по-детски нежного, стало почти хищным. – Но если нет тебя, нет и Сана. Нет и Айвена.

– Ты преувеличиваешь мою значимость. Иногда мне кажется, ты был бы счастлив, если бы я вдруг исчез, – Матей выдохнул и вдруг потянулся к замершей парочке. Отвел прядку Санады, погладил припухшие губы Анжа. – Мы все здесь больны друг другом. Но сокрушаться по этому поводу уже поздно. Можно сопротивляться, но есть ли в этом смысл? Что ты видел, Анж? Что ты видел, ангел наш?

– Угрозу, Матей. Я видел угрозу. – Анжей отвернулся, не позволяя касаться себя. Он вспыхивал от касаний. Даже невинных. Даже мимолетных. Просто позволил японцу обнять себя крепче. Того ни о чем просить было не надо. Он чувствовал. Тонко. Чутко. И помогал. – Ты знаешь как в сообществе относятся к сильным четверкам? Их разбивают. Чтобы избежать чьей-то власти над другими. А мы по их мнению очень сильны. Угроза стала выше. Весомее. И думаю что это связано с новыми вступительными. Есть такая вероятность.