Текст книги "Найти дом (СИ)"

Автор книги: Реимарра

сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 38 страниц)

Решение коменданта было объявлено вечером, при полном десятке. Киано и Геран вышли перед строем, и Орнар прочел решение: следующим полднем нанести наемнику эльфу Киано десять ударов за драку, травнику Герану за поносные речи – пятнадцать и убытков не возмещать. Киано пожал плечами и вернулся в строй, стараясь не смотреть на Иррейна. Вот уж перед кем было стыдно.

Тот разговор, что случился между ними сразу после драки, он до сих пор вспоминал, краснея.

Он вернулся от Нэша в пустую казарму, пытаясь не заорать от ярости. Не надо ему никакой десятки, ну почему нельзя просто спрятаться в свою скорлупу и тихо жить? Он изменил облик, покинул дом, стараясь затеряться во множестве обитателей континента и все равно. Он никогда больше не возьмет ответственности за чужие жизни. Никогда. Почему они думают, что это честь и к этому надо стремиться? Глупые смертные.

– Киа, нам надо поговорить! – а чем недоволен Ирне? Еще только этого не хватало.

– О чем, Ирне? Все просто, меня раздразнили, я ударил. Я нарушил устав. О чем говорить? – уронил Киано. Пусть все от него отвяжутся, он получит свои десять ударов и забудет об этом.

– Нет, Киа, ты мог ему ответить так, чтобы он засунул язык в задницу, а мне показалось, что ты специально это сделал. Тебе так хочется получить плетей? Я не хочу, чтобы тебя били, это больно и унизительно.

– Ирне, больно и унизительно будет мне. Я не понимаю, чего ты так разоряешься?

– Прости, но я не понимаю твоего поступка. Это было отвратительно, Киа. Горько смотреть.

– Ну так не смотри! Вы все беленькие, чистенькие, а может, мне тоже можно отмыть свое имя от грязи? Или сойдет и так? Ирне – мне не нравятся такие речи, и у меня под рукой просто не было ножа. И мне плевать на устав, в следующий раз я его просто убью.

Иррейн сжал руками плечи Киано, пытаясь его успокоить. Все равно никто не войдет.

– Не кричи так. Может, я и не прав, но я не хочу, чтобы тебя били, неважно за что. Я люблю тебя.

– Я знаю, – вздохнул Киа. – Ирне, это всего лишь наказание по уставу. Я провинился, и я его заслужил. Отнесись к этому спокойно. Жаль, что тебя заставят смотреть. И все.

Бесполезно. Он не слышит. Князь Тэрран был прав, и его слова сбывались горьким пророчеством. Иррейн вертелся на жесткой лежанке, не в силах заснуть, и вспоминал тот разговор, что был с Тэрраном в последний вечер перед отъездом. Князь вызвал его ночью, когда весь замок или спал, или был на охоте.

Князь начал без предисловий:

– Ты отправляешься с моим сыном. Ты вообще знаешь, что тебя ждет?

– Нет, но у меня нет выхода. Зачем мне быть без Киано?

– Это неважно, но я тебе сочувствую, эльф. Мой сын безумен, к сожалению. Хочется верить, что это пройдет. Он будет совершать такие поступки, что будут вне твоего понимания, они вообще вне разума, и ты будешь его беречь, чтобы не случилось беды. Это не приказ, это утверждение. Тебе не нужно моих приказов и слов. Но позволь дать совет – что бы ни случилось, не кричи на него, не повышай голос вообще. Он не услышит тебя, а если услышит, то по-своему, и тебе не избежать обиды. Да и пощади его, ему и так досталось. Если тебе надо удержать его от безумия – просто постарайся втолковать это, считай, что ты разговариваешь с неразумным ребенком. А вообще, мне тебя жалко, Грани просто посмеялись над тобой.

Разговор был коротким, но Иррейн тогда понял многое. Сегодня было трудно сдержаться, чтобы не закричать: «Что же ты делаешь, Киа?». Нельзя.

Зато теперь Иррейн отлично понимал, почему Киано всегда все прощали: идиотскую выходку с ловчей ямой, безумные речи на последнем Совете, многое другое. Его невозможно не любить, а если ты любишь, приготовься заранее все прощать.

– А не пойду я на это смотреть! – Наемник-северянин бросил рубаху на лежанку, – Да пошли они все. Неправое это дело, Нэш! Травнику верно влетело, а я бы еще добавил. Ты Орнару чего сказал?

– Я не обязан перед тобой отчитываться, – вскинулся десятник, – правое, не правое – была драка. В уставе написано все. Эльф его читал.

– Мы все читали, кто умеет. Мне тоже это все не нравится, но подчиниться обязаны все. А травнику еще припомнится.

– И то верно.

Было не больно. Разве кто-то может сравниться в искусстве с палачами Инъямина?

Киано даже не вздрогнул и не без основания полагал, что без наставлений Нэша палач не обошелся. Геран же орал как свинья на скотобойне, и все симпатии снова пришлись на долю мрачного эльфа.

После этого случая травнику Герану житья не стало совсем. Большинство наемников умели врачевать легкие раны сами, а с тяжелыми, так уж и быть, попадали в лекарскую избушку, но изводили травника нытьем и придирками. Лекарем, к слову, он и до этого был неважным, а уж после и вовсе стал относиться к своим обязанностям спустя рукава. Нэш с Орнаром и Камалем составили кляузу, и к осени на крохотную заставу прибыл новый целитель, совсем молоденький парнишка.

Прошло два года. За это время Киано и Иррейн уже привыкли к заставе настолько, что не понимали, почему они раньше не попали в этот маленький уютный мирок. Они обросли друзьями и приятелями, как упавший на морское дно камень обрастает водорослями. Эльфов на заставе тоже любили – они держались не высокомерно, выполняли ту же работу и не отказывались от общего веселья. Киано и Иррейн чаще остальных ездили в дозор – нелюбимое многими наемниками дело, и эльфы почти всегда соглашались подменить. Нэш не препятствовал, будучи уверенным, что эльфы – они и есть эльфы, которые любят леса и холмы и хотят быть подальше от смертных. Эльфы и не спешили его разочаровывать в этом убеждении. Иногда они брали с собой и Энвера, и десятники были твердо уверены, что такой отряд уж точно не пропустит врага. И действительно, чаще всего эльфы возвращались ни с чем, кратко докладывая, что все спокойно, но иногда врывались запыленные, на взмыленных конях и ставили всю заставу на уши. Пару раз Киарт привозил и пленников – смуглых раскосых человечков, которые что-то бормотали о волках и испуганно смотрели на эльфа, недоуменно пожимающего плечами. В первый же год жалованье всем трем эльфам и остальной десятке Нэша, которая стала первой в сотне было повышено до четырех монет, и теперь у Киано с Иррейном скопилась кучка золота, которое они не знали, куда потратить. В вольные дни они уезжали в деревню, жили у Энвера и Нарани, возились с их очаровательной дочкой, в которой все больше и больше проявлялись эльфийские черты и, в особенности, отцовское упрямство. Вести же домой, в Логово, Киано отправлял через волков и был уверен, что князь Тэрран спокоен.

– Он вернется, Тэнне, рано или поздно. – Князь Тэрран стряхнул с себя невидимые шерстинки, – вести хорошие, и я рад, что все наладилось. Но долго он там не проживет. Хотя я неправильно сказал – они вернутся. Оба.

– С чего ты взял, думаешь, он последует примеру Борга?

– Естественно, любой волк рано или поздно возвращается в Логово. Даже если его пленил эльф.

– Ты был против их связи? – Тиннэх так и не мог привыкнуть к тому, что его брат живет с мужчиной.

– Сначала – да, но помнишь, я давно предсказывал, что Киа если кого и полюбит, то не женщину. Их не было в его жизни. А этот эльф – я рад за него, думал, что ничего не выйдет. Однако ему это удалось. Закончим этот разговор, это не наше дело. Пусть живет с кем хочет, лишь бы был счастлив.

Эта осень была не похожа на все остальные, что он прожил тут, на заставе. Мало того, что степняки не давали покоя, потому что год выдался урожайный, так еще и заставу мучили постоянными проверками. Ходили слухи, что Орнара могут перевести в гарнизон, а взамен прислать новую метлу, которая наверняка выметет старых десятников и воткнет новых. К слову сказать, Киано ровно четыре раза предлагали возглавить десятку, и все четыре раза он твердо отказывался. Никаких уверений и пожеланий он не хотел даже слушать, и вскоре от него отстали – мол, эльфы все с придурью, а этот особенно.

Они выехали с Иррейном рано утром, загадочно улыбаясь друг другу и уже предвкушая сладкую бессонную ночь. Однако днем следовало осмотреть окрестности. Киано обернулся, накинул сеть – узнавая окрестности. Чужаков он не чуял. Он бежал рядом с конем Иррейна, вынюхивая, кроме человеческих запахов, звериные. Волчий желудок требовал немедленной еды, свежего мяса, а самыми близкими, судя по запаху, были суслики. Ближе к полудню он поймал зайца и сожрал его целиком, торопливо отплевываясь от шерсти, под насмешливым взглядом Иррейна.

«Чего смотришь, завидно? Ешь свой хлеб!»

«Мне завидно? Мне смешно – ты чего так давишься? Невкусно?»

«Хочешь попробовать? Раньше надо было говорить, я уже все сьел, пища богов, Ирне, вот бы еще этой проклятой шерсти не было! Что же за скотина была такая мохнатая!»

Они кружили по окрестностям до вечера – чисто. То ли степняки успокоились, то ли запах просто недоступен, да еще и ветер дул в другую сторону. Они остановились, отпустили коней и развели костер, за которым, впрочем, никто не следил.

Руки Киано проскользнули под рубаху Иррейна, жадно гладили шелковистую кожу, он прижался крепче, словно стараясь врасти в беловолосого эльфа.

– Киа, сердце мое. – Шептал Иррейн, задыхаясь от счастья, от нахлынувшей нежности. Его счастье, его чудо сейчас в руках, как же они соскучились по друг другу, как давно не оставались вдвоем. И сейчас эта ночь, на излете лета, была особенно прекрасна.

На эту ночь он вернется в свой облик, только для Иррейна – почему-то ему впервые за всю жизнь нравилось чужое восхищение его телом. Он лежал, вытянувшись на плаще, спокойно отдавшись во власть сильных рук, изучающих и ласкающих его.

Великолепная драгоценная красота, сейчас так доверчиво открытая – можно пробежать подушечкой пальцев по губам, обвести линию безупречных скул, едва дотронуться до пушистых ресниц и спуститься ниже, к ключицам, продолжив захватывающее путешествие. Такая нежная кожа на сгибе локотка – почти прозрачная, золотистая, если ее поцеловать, то можно услышать легкий стон удовольствия. Волосы – блестящая черная река, они снова отросли, чуть ниже пояса, можно зарыться рукой к затылку, погреть пальцы в вороной густоте, чуть массируя кожу головы. Киано так любит эту ласку.

Они были безмятежны в своей прелюдии, где-то, чуть вдалеке, всхрапывали кони, потрескивал костер.

– Ирнемеаре, – Киано был уже не в силах ждать, – побыстрей, не тяни. Или тебе нравится, когда я умоляю?

Ирне лишь сжал плечи любовника посильнее, крепко целуя:

– Сейчас, сердце мое, сейчас.

Нетерпеливые колени обхватили его талию, прижимая и заставляя действовать. Но Иррейн вздрогнул и не отпуская Киано от себя, затих.

«Киа, слышишь?»

Киа не услышал, почуял. Он моментально метнулся, хватая меч и забывая про штаны, выругался на Иррейна, который первым делом схватил одежду:

– На погребальном костре оденут! Быстрее!

Это был небольшой отряд степняков, шестеро низкорослых воинов на мохноногих лошадках, таких же невысоких, как и всадники. Отряд налетел внезапно, но эльфы были уже готовы, Киано сжимал клинок и на всякий случай открывал магию, мало ли что. Они стояли локоть к локтю, эльф же был с луком.

Увидев столь странную пару – полуголого эльфа и другого, совсем неодетого, но с дорогим клинком в руках, кочевники не стали даже стрелять, как это делали обычно. Они поспрыгивали со своих лошадок и ринулись вперед, на столь забавную добычу.

Иррейн выстрелил первым, и первая же стрела нашла свою жертву. Теперь пятеро. Но больше на столь близком расстоянии не имело смысла стрелять, он вытащил меч, ножны с которым все-таки успел прицепить на пояс, и вступил в битву, так же, как Киано.

Кочевники с кривыми длинными ножами были слабыми противниками вооруженным прямыми клинками эльфам. Особенно против Иррейна с его полуторником, поэтому счет с Киано они разделили напополам.

Киано деловито обшарил убитых, выгребая немного золота, денег, браслетов и стянул серебряную гривну с одного кочевника, сгреб все в дорожный мешок, велел Иррейну стреножить чужих лошадей. Они вернутся со знатной добычей, впрочем, гривну он оставит себе для подарка Энверу. «Я иду по его пути, и мало того, драться голым уже в привычку входит!» – подумалось Киа при воспоминании о родиче.

Он брезгливо отпихнул ногой труп, перетащил плащ и вещи подальше и подождал, пока Иррейн закончит с лошадьми.

– Ирне, – окликнул он, – ты там скоро?

– Я уже иду.

– Ну, на чем мы там остановились, ты помнишь? – Киано слегка прикусил кожу на белоснежной груди эльфа.

– А то, я помню, что кто-то просил поторопиться, но нас так внезапно прервали, – мурлыкнул эльф на ухо оборотню, – надо, пожалуй, восполнить упущенное.

Они даже не стали накрываться, ночь была теплой, а ночной воздух – лучшим покрывалом для этих двоих.

Глава 12

Эта зима ему определенно не нравилась. Отвратительный колючий воздух был неприятен волчьему носу, а мокрый снег только оседал рваными белыми клочьями на шубе. Да и в эльфьем облике было не лучше – сколько не кутайся в плащ и овчинную безрукавку, все равно холодно и болят шрамы, ноет переломанная нога. Предыдущие зимы были лучше, а теперь в объездах они занимались с Ирне только тем, что ночью согревали друг друга – Киано в волчьем облике сворачивался в теплый пушистый ком около груди и живота эльфа и мечтал о Логове, камине в своих покоях, вине с пряностями. Эльф же, если не спал, то в задумчивости теребил пальцами волчьи уши и перебирал всю свою жизнь наново. И как он ни крутил воспоминания, как ни анализировал настоящее, а выходило так, что скоро надо ждать перемен.

В начале зимы Киано ранили,– несильно, отлеживался он около трех дней. Стрела прилетела в ту же самую многострадальную ногу, и хромота усилилась, как он надеялся, просто на время заживления. В общем, это и другие события заставляли его не ждать от зимы ничего хорошего.

Он сидел в казарме, греясь у огня под ворохом одеял. За время службы Киано накопил аж четыре шерстяных покрывала, под которым спал зимой, у наемников это вызывало смех, хотя они уже давно привыкли к странностям эльфа. Он зарывался в одеяла, вытягивал больную ногу и дремал. После выездов не хотелось ничего, даже разговаривать, и он лежал, лениво прислушиваясь к разговорам, и изредка отвечал Ирне. Потянуло холодом, и наемники волей-неволей повернули головы к дверям.

– Значит так, живо! Полтора десятка, всех эльфов по коням! – Орнар торопился, – Камаль, Нэш! К западу горит деревня, разведчики сказали, там большой отряд.

Приказ был ясен. В переводе на обычный язык это означало то, что к востоку от заставы большой отряд кочевников сжег деревню, и задача наемников состояла в том, чтобы отбить рабов у отряда и перебить врагов.

Киано приторачивал колчан с сулицами к седлу Сердца Ветра и думал о том, какое все-таки отличное оружие – сулица. Легкое, острое, можно метнуть с коня, а можно и так достать врага, можно поразить зверя. А против кочевников – самое то.

Отряд летел в сумерках, не обращая внимания на метель и ветер, сейчас главное – догнать врагов. Разведчики указывали дорогу, изредка оборачиваясь назад. Деревня была недалеко, едва успела встать тусклая луна, как отряд наехал на пожарище.

Деревня была сожжена дотла. Соломенные крыши легко вспыхивали, а старые домики сгорали быстро. Пахло паленым мясом и горелой шерстью. И даже при въезде было ясно, что разграблена она дочиста. Чернели открытыми воротами хлевы, валялись выбитые двери изб. Брошенные вещи, те, что были негодны даже кочевникам, тряпками были раскиданы по дороге – старушечьи юбки, рваная обувь. И никого живого. Мужчины были зарублены, старики тоже, а молодых забрали в плен.

Значит, догнать отряд будет легче легкого. Наверняка кочевники не предполагали, что на заставе так быстро узнают об их набеге.

Метель усиливалась, ветер бил в лицо, и всадники кутались в плащи, стараясь оставить лишь глаза, чтобы видеть дорогу. А следовало торопиться, от каждой секунды промедления зависела чья-то жизнь.

Кочевники и вправду не ждали нападения, и отряд видел далекие костры стоянки – далеко в такую метель с пленниками не уйдешь, и вряд ли они бросят женщин, слишком дорогой товар.

Наемники решили не высылать вперед никого, а просто напасть врасплох. Как стоят враги, было ясно – пленников сгрудили в одном месте, под охраной, а остальные сидят у двух-трех костров. Нэш подал знак, и отряд перестроился, разбиваясь на три группы, Киано и Иррейн оказались разделены, и волк постоянно старался не выпустить из поля зрения светлую гриву эльфа.

Они налетели внезапно, разбивая покой лагеря, и ночь сразу же огласилась воем, визгом и гортанными криками. Врагов оказалось больше, чем предполагали разведчики, навскидку Киано показалось, что их около полусотни – невысоких узкоглазых человечков, и он врезался в самую середину, забыв про Иррейна.

Кривые мечи пытались его зацепить, задень ноги коня, но Сердце Ветра был умен и охранял своего хозяина, вовремя вставая на дыбы и ярясь. Поэтому всадник и конь были неуязвимы. Киано выполнял приказ Нэша, прорываясь к пленникам, именно там было больше всего кочевников, охранявших украденных.

Киано оглянулся, моментально выхватывая их сечи светловолосую голову, успокоился, правда, едва не пропустив удар, и оказался рядом с Эвинваре, попав в окружение. Их кони хрипели рядом, и оба они отбивались от наскакивающих людей, отрезанные от отряда.

Киано перехватил сулицу, молниеносно вытащив ее из мертвого тела кочевника, метнул в пожилого мужика в шапке с хвостами, попав ему в сердце. Осталось шестеро, лишь бы не подоспели остальные. Он скатился с коня, не позволяя попасть копьем в себя, и Сердце Ветра проложил себе дорогу на волю – не каждый осмеливался схватиться с мощным жеребцом.

Эвинваре сделал так же, и Киано даже не успел остановить его осанве – было поздно. Проклятая чужая сулица попала прямо в сердце эльфа, и Киа остался один.

Он едва понял, что рядом нет соратника. Все завертелось перед глазами, метель стала кровавой, будто воины красили своей кровью снег не на земле, а на небесах, и он потерял понятие о том, где находится. Он видел только лишь свой меч, весь взгляд сосредоточился на лезвии Меча Запада, и все его существо стало клинком и яростью. Он превратился в смертоносную сталь, от которой нет спасения. Нет ничего, кроме этого клинка и тех, кто напоит его своей кровью.

Схватка закончилась, и только в одном месте звенели мечи, и никто не мог оборвать битву. Все замерли, заворожено смотря на эльфа с безумным перекошенным лицом, со струей крови, стекающей из прикушенных зубами губ, который не дрался, а убивал – не осознавая, куда бьет. Поединок превратился в бойню, не было уже тех шестерых, что окружали его поначалу, а последний противник уже понял, что попал в смертный ужас живьем.

Наконец все кончилось, для клинка не осталось пищи, и оборотень осел на землю, залитую кровью, выпустив меч из руки. Широко раскрытыми глазами он смотрел в никуда.

Северяне сообразили первыми: они подхватили эльфа, вынимая клинок из стиснутых пальцев, кто-то догадался набросить плащ и крепко укутать Киа, передавая его Иррейну.

– Чего вылупились? – рявкнул вдруг Нэш, – про баб с дитями забыли? Ждете, пока померзнут?

– Это северное безумие, ты им болеешь? – спросил десятник у очнувшегося эльфа. Как и все, кто страдал приступами, тот был слаб, словно растратил всю силу на ту битву. Ничего, силы скоро вернутся.

– Давно не было, – ответил Киа, прихлебывая горячий отвар, – где тело моего родича?

Он помнил все, и ту сулицу, попавшую в сына Имлара, и свою ярость. Теперь нужно достойно похоронить, думать они будут потом.

За десятника ответил Иррейн.

– Тут, в ледник положили. Я уже собрал костер. Там, – он неопределенно махнул рукой на Запад, – ему хватит. Будет достойно.

Как бы то не было, а Эвинваре следовало похоронить согласно его крови, крови князей Серебряной Нити. В его вещах Киано нашел новую рубаху, явно привезенную с Запада, пояс с серебром, украшения. Все это уйдет с покойным. Он обмыл тело, расчесал волосы, сбившиеся в кровавый ком, заплел их в косы, надел на безвольные руки браслеты, на шею гривны, все оружие покойного было при нем.

Они погрузили тело на коня и отправились в степь вчетвером: Киа, Иррейн, десятники Камаль и Нэш. Несмотря на характер, Энвера на заставе любили, как старожила и умелого воина, стойкого собутыльника и просто балагура.

Костер Иррейн сотворил на славу: несколько рядов бревен были сложены в поленницу в человеческий рост, и гореть он должен был долго, как и полагается погребальному костру князя.

Киано расстелил наверху поленницы парадный плащ Эвинваре, уложил тело, вложил в мертвые руки оружие, рядом положил три камня – любых, так полагалось по обычаю, заимствованному от смертных. Ему нечего было подарить мертвому, как того требовала традиция, и не оставалось ничего, что бы напомнило о том, что умер лорд из Серебряных нитей, поэтому Киано отстегнул второй меч, вместе с ножнами и положил его в ногах мертвеца. Низко поклонился и, прочитав неслышно заклинание, запалил костер. Пламя взметнулось в вечернее небо, крася небеса в багровый цвет.

Они развернулись и уехали. Молча, каждый думал о своем.

Эвинваре. Его странный родич, бывший таким чужим и ставший близким на чужой земле. Не случись войны, они наверняка стали бы соперниками, бастард и наследный принц. В юности Киано слышал много рассказов про братьев матери, а про Эвинваре особенно. Непонятно, что заставило наследного принца – амбициозного, любимца женщин и баловня судьбы – так изменить свой мир. Плен? То же самое, что произошло с Киано? Тогда следует признать, что Эвинваре оказался сильнее него. Он смог выжить, сам. И лишь счастливая случайность свела его с Иррейном и князем Тэрраном, но и без них он бы жил. Как он пережил предательство отца и смерть брата? Киано ужаснуло то, что Имлар объявил своих сыновей мертвыми, зная, что они живы, чтобы не признать позор поражения. Если бы не было роковой цепи случайностей – рождения Киано, смерти сестры, плена, то и история была бы другой, и правил бы насмешливый Эвинваре своим эльфийским народом, водя войска в славные походы. Каждый должен быть на своем месте, и лишь капризная судьба путает фигурки на доске жизни.

– Жалко парня, дочка совсем маленькая. – не обращаясь ни к кому, вслух сожалел Камаль.

– Он не ждал другой смерти, мой родич был рожден воином и умер им. У нас никому не грозит помереть от старости, – не удержался Киано, – рано или поздно, не нам это решать, а о семье я позабочусь.

– Вам хорошо рассуждать, – выдохнул Нэш, – вот ты, Киарт, ты же моего прадеда пережил и моих правнуков похоронишь. А если и погибнешь, то только в битве.

– Нам просто замечательно, особенно, когда мы хороним родичей. Ты будешь оплакивать своего брата двадцать лет, а я сотни. Тебе завидно? И кто сказал, что мы умираем лишь от ран? Глупости, никогда не слушай менестрелей. Мы все смертны, сколько бы не прожили. Вопрос только в том, как ты умрешь – убьют ли тебя, или ты уйдешь сам. У вас тот же выбор. Болезни? Мы тоже болеем – мы можем умереть от тоски или проклятия. Только мучаемся дольше. Если бы мы не умирали, не было бы вас, места просто бы не осталось.

– Так уж и никакой разницы? Тогда почему боги нас разделили? – внес свой вопрос и Камаль.

– Спроси это у богов. – Киано пришпорил коня. – Ты меня в бане видел? Никакой разницы, кроме ушей.

И только беловолосый эльф молчал, хотя больше всех мог поведать про смерть. Но зачем смертным знать то, что происходит ТАМ? Он расскажет только своему сердечку, Киа, но ведь он не спросит, правда? Он милосерден.

Киано не стал возвращаться на заставу, отпросившись у Нэша на ночь. Он распрощался с остальными, мысленно поцеловал Иррейна и развернул коня.

Киано молился всю ночь, стоя в сугробе на коленях, не замечая ничего. Он не умел произносить красивые молитвы и громкие речи, звать богов. Просто рассказывал невидимым предкам про свою жизнь, моля быть снисходительным к нему, к тем, кто ему дорог и благодаря за жизнь, за подаренное счастье. Он плакал, рассказывая про плен и первую ночь с Иррейном, ярился, вспоминая про Нерги, тихо шептал, прося покровительства для Ирне, царапал кожу на запястьях, стараясь не завыть от горя, от потери сыновей. Может быть, предки услышат своего непутевого потомка?

«Ирне, сколько раз я говорил, что люблю тебя?» – разбудил он Иррейна осанве, перед самым рассветом.

«Четыре раза, я помню все. Что случилось?»

«Запомни, это пятый, и буду делать это чаще, если успею. Прости, я люблю тебя!»

«Киа!!!»

Но оборотень уже крепко спал.

В вольные дни они с Ирне собрали все имущество Эвинваре, которое по закону полагалось его жене, и отправились в деревню. Как сказать Нарани и крохотной сестрице (а дочка Энвера приходилась Киано кузиной), что ее мужа и отца больше нет? Киано самому не раз приходилось выслушивать черные вести, но приносить их он не умел и был в растерянности. С его мужской точки зрения, Эвинваре умер как полагается, с мечом в руке и в битве, смерть была быстрой и достойной. Но женщину вряд ли это утешит. Иррейн тоже ничего не мог посоветовать, кроме того, как – рассказать правду сразу. Обоих занимал вопрос – как жить Нарани дальше? Растить внучку Имлара в этой же затерянной деревеньке и потом выдать ее за такого же наемника, каким был ее отец? Но не каждой попадется такой муж, как Эвинваре. Или поискать счастья в другой стороне? Впрочем, для себя Киано уже решил.

– Я первый, все-таки родич, – вздохнул Киано, весть о смерти Эвинваре придется нести ему. Интересно, знает ли Нарани правду о муже?

Он толкнул дверь, снимая тюк с вещами с плеч, было раннее утро, и, наверняка, хозяйка еще спала.

– Киа! – радостный детский вопль был оглушительным.

Киано поймал девочку на руки, поцеловал, прижимая к себе.

– Здравствуй, принцесса, а где мама?

– Здравствуй, мама корову доит, а где папа? Почему вы вдвоем? Здравствуй, Ирне!

Киано сглотнул, нет, ребенку он этого не скажет. Не сможет. Еще миг передышки, и будут слезы и горе. Утешать женщин же он не умел никогда. Да и чем тут утешишь?

Он оставил Мильву на Ирне, и девочка была довольна. Иррейна дети вообще любили, он не сопротивлялся их шалостям, и его всегда можно было дернуть за бледно-золотые косы, залезть на руки. А деревянные игрушки, которые он резал для дочки Энвера, вызывали удивление даже у взрослых.

Нарани Киано нашел в сарае, она заканчивала доить корову, и эльф залюбовался женщиной, пока не окликая ее, войдя неслышно. Какая же все-таки красавица досталась Эвинваре. Ее не портило ни рождение ребенка, ни тяжелая работа, а благодаря жалованью наемника-мужа одета Нарани всегда была нарядно. Красивая пара. Была.

– О! Что это вы так рано? – удивилась женщина, оглянувшись и заметив чужое присутствие, – Энве где? Его не отпустили? Что с тобой?

На заставе бывало и такое, если набеги кочевников продолжались часто, то десятки месяцами не ходили в увольнение.

Киано стоял, прислонившись к косяку двери, не в силах выговорить ни слова, сощурив глаза от душевного напряжения.

– Сядь, – попросил он тихо, и Нарани присела обратно на скамеечку, – просто сядь.

Он подошел ближе, опускаясь на корточки. Замер, набираясь решимости.

– Тут такое дело, – мертвым голосом произнес он, – Эвинваре убили. Недавно ездили на кочевников, он от копья не уберегся. Твой муж ушел достойно, женщина.

Ты… – Нарани смотрела на него широко открытыми карими глазами, – ты…

Она покачнулась, и жалобно звякнуло ведро с молоком, опрокидываясь, Киано едва успел поймать падающую женщину.

– Ирне! – крикнул он, растерявшись, – Ирне!

Вдвоем они едва привели Нарани в чувство, рядом ревела, почуявши неладное, Мильва, и Киано было самому плохо от этого плача. Но сейчас он обязан быть сильным.

Наконец Нарани осознала, что произошло, и зарыдала, кинувшись на грудь Ирне. Эльф прижал женщину к себе, поглаживая по голове. Пусть выплачется.

Киано сидел за столом, положив на сложенные руки голову. Он сказал, как мог. Почем-то перед глазами стояла сцена, когда Борг и Фиорин принесли ему весть о том, что корабль разбился. Ну что же, теперь он в шкуре своих наставников.

Нарани наконец прекратила рыдать, и Киано подал ей воды, усадив рядом с собой.

– Мы похоронили его по обычаям. По нашим и вашим. Не сердись на меня, тебе лучше запомнить его живым, а мертвых оставь нам. Просто не забывай об Энве.

– Ты так легко об этом говоришь? – Нарани уже могла говорить.

– Я похоронил слишком многих – свою семью, друзей, родичей, я устал от этого и не ожидал такого от Эвинваре. Мой родич был сильным, он хотел жить, у него было ради чего жить – ради тебя, Мильвы, но мы не владельцы своей судьбы. Если тебя это хоть чуть-чуть утешит, то я отомстил за него. Они нескоро сюда сунутся.

– Какая мне теперь разница?

– Большая. Тебе надо уехать отсюда. Впрочем, я не советчик. Но тут опасно, а у тебя теперь нет мужчины. Если ты позволишь, мы с Ирне будем приезжать к тебе, но мужа мы тебе не заменим, и Энве никто не заменит, как это не печально.

Несмотря на свое горе, Нарани была крестьянкой, а значит, вопрос о выживании стоял на первом месте, да и вдовой она осталась не впервые. Вкрадчивые же речи родича ее мужа потихоньку сдвигали потерю, потом, она будет плакать потом, когда они уедут. Но лишь бы они остались!

– Что ты хочешь сказать? Я всегда вам буду рада, и Мильва вас любит. Как я могу уехать?

– Мы тут тоже не навечно. Сами не знаем, может, мы успеем посмотреть, как моя сестрица найдет себе жениха, а может, исчезнем весной. Никто не знает своих путей, Нарани.

– Вы, эльфы, говорите загадками, Энве такой же был. Плел незнай чего, а правды не доищешься.

– Значит, он тебе не сказал? – Киано только что понял, что говорит это вслух. – Энве был довольно знатного рода, но поссорился с ним. Там, на Западе, у него много родичей, но я не советую тебе туда ехать. – Он покопался в кармане, выудил сложенную бумажку и кожаный мешочек. – Но ты жена одного из высших перворожденных. Его род был княжеским. Вот смотри, я написал письмо, в любой эльфийской общине, в Ланке, или еще где, да хоть во дворце государя Фиорина, будут рады и окажут любую помощь тебе и принцессе. Хотя и враги будут, как же без них? Тут деньги, тебе хватит на несколько лет точно. Ты можешь, например, купить трактир и вести дела, наш народ тебе поможет. В общем, мы тебя не оставим. Но оставаться тут не стоит. Энвер все равно увез бы вас отсюда, это гиблое место. Темные через несколько лет займут его полностью.

Киано замолчал. Письмо он сочинял всю ночь, пытаясь донести до родичей то, что жена и дочь принца Эвинваре Серебряной Нити – не та, кого можно обидеть, а защита княжича Кианоайре Тэрраниона, лорда Серебряной Нити – не то, чем можно пренебречь. В мешочке же было их с Ирне жалованье за два года и монеты, причитавшиеся Эвинваре. Зачем им с Ирне деньги? Они практически не тратили жалованья, на то, чтобы погулять в деревенском трактире, хватало трех серебряных монет, а других соблазнов на Границе не водилось.