Текст книги "Найти дом (СИ)"

Автор книги: Реимарра

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 38 страниц)

Он тихонько сжал маленькую ладонь и прошептал, справляясь с неожиданными спазмами в горле:

– Поехали. Нас ждут.

4 часть ГРАНИЦА

Глава 1

Ровно через неделю после выезда из Аркенара Киано с Иррейном прибыли в Волчий Лес. Зима только-только началась, и Иррейн, никогда не видевший Волчьего Леса зимой, был поражен его красотой. На огромных соснах и елях, протыкающих вершинами облака, лежали снеговые шапки, и стоило задеть хоть одну ветку, как на всадника обрушивался целый сугроб пушистого снега.

Киано ехал молча, красоты Леса совершенно его не трогали, ежась под меховым плащом, он вспоминал последний день в Аркенаре.

Все утро он провел в оружейной – выбирая то, что могло ему пригодится. Придирчиво осматривал каждый топор, каждый лук, нож и меч, откладывая нужное в сторону. Оружие ему и Иррейну, с которым Киано смирился, как с неизбежным. Но ничего кроме вежливого отношения и долга благодарности он предложить не мог. Слишком заледенело сердце. Себе он отобрал один из гномских клинков, вторым был меч Запада, на которое Киано имел полное право и собирался использовать как оружие. Неказистый с виду клинок не привлекал к себе внимания, в отличие от роскошно изукрашенного гномского клинка. Изумительный турнирный меч был покрыт легким серебряным напылением, на гарде было выгравировано имя мастера и имя клинка – «Породитель вдов», в рукоять были вделаны изумруды, под цвет глаз владельца. Вряд ли кто-то захочет глядеть на другой меч – в истертых ножнах и с намотанной полоской кожи на рукоять. Так же он отложил легкий северный топорик, которым так удобно работать против щита, пару сулиц, пусть будут приторочены к седлу, метательные ножи, которые отлично прячутся в эльфийских сапожках, тонкую металлическую струну для горла врага, охотничий нож. Доспех же он взял неброский – обычную для эльфов кольчугу, выполненную не из тяжелых клепаных колец, а из тонкой, но плотно пригнанной витой проволоки, кожаные поножи и наручи, характерные для северян. Щиты и шлема он не любил, даже легкие северные открытые «совы». Щит же всегда можно сделать. Иррейну достались – меч-полуторник, как раз по его росту, топор и те же ножи. Все оружие было подобрано по вкусу Киано, ибо он знал, что воином Иррейн был весьма посредственным. Весь этот арсенал они и забрали с собой. Лошадь Киано тоже выбрал из собственных конюшен, оседлав своего любимого Вестника Ветра, Иррейну же досталась белая кобыла с весьма ветреным и необязательным нравом – Метелица. Киано попрощался с Илисиэль, крепко обняв домоправительницу и дав слово вернуться в свое поместье.

Как ни странно, но после отречения ему стало легче, словно с души упал груз. Он свободен – от всего, от чужой клятвы, от обязанностей и церемоний, от ненужных разговоров, всего того, что составляло его жизнь. А с другой стороны было горько расставаться со всем, столь привычным ему. Но впереди новая жизнь. И, что бы ни говорил его брат, а в Волчьем Лесу он долго не задержится.

Как ни странно, но на границе Леса его никто не встречал, всего лишь пару раз они встретили патруль, вежливо раскланялись и продолжили свой путь… Приступы его пока тоже не тревожили, и все было спокойно.

Первым его обнял Хальви. Племянник буквально поднял его в воздух и крепко прижал к себе, как долгожданного родича.

– Мы ждали тебя! Как же я рад тебя видеть!

Киано слабо улыбнулся. Сдержанно поздоровался с братом, выдав свою обиду. Склонил голову:

– Я явился, мой лорд, согласно вашему приказу.

Тиннэх оторопел – неужто его слова так сильно задели младшего брата? Откуда этот ледяной тон и холод в глазах? Однако признать свою вину – означало отпустить Киано из клана, а этого Тиннэх не мог позволить. Он принял приветствие, выкладывая новый слой льда на слова:

– Я рад. Сейчас отдыхайте, а позже я жду тебя в моих покоях.

Их с Иррейном разместили рядом. Киано жил в своих комнатах, знакомых ему с юности, а Иррейну достались покои напротив. Эльф не возражал. Пусть будет так, все равно, лишь бы Киа был рядом. То, что творилось с Киано, немало тревожило Иррейна. За всю дорогу они едва ли обменялись несколькими фразами, Киа молчал, стиснув зубы, а Иррейн не лез с разговорами. Едва сдерживал себя, чтобы не коснуться плеча любимого, желая поддержать. Однако то, что Киа не возражал против присутствия Иррейна рядом с собой – вселяло в эльфа надежду. Может судьба сжалится над ним и подарит расположение избранника? Иначе зачем было все это?

Киано не явился к брату. Он едва успел раздеться, бросить вещи и сразу заснул, проспав до ночи. Разбудили его стуком в дверь. Точно, так и есть, Тиннэх.

– Я ждал тебя. – Мягко упрекнул он.

– Извини. Я проспал. – Киано на самом деле даже не думал извиняться.

– Ничего страшного, мы можем поговорить и тут. Ты позволишь мне присесть?

– Разве здешний князь должен спрашивать у своих вассалов разрешения? – усмехнулся Киано, стряхивая с кресла небрежно брошенные вещи. Тиннэх вздохнул – будет тяжелый разговор, слишком велика обида брата.

– Прости, я знаю, что там обидел тебя, но я не мог найти другого выхода.

– Кроме как заставить меня?

– Да, я не знаю и знать не хочу, что ты там придумал насчет Орочьих Границ, но это не место для тебя. Ты слаб, болен, куда ты собрался зимой? Я не хочу, чтобы мой брат замерз где-то в людских землях. Ты уже сделал одну глупость, и теперь моя задача, как твоего брата и лорда, уберечь тебя от второй!

– Я отлично себя чувствую! Почему никто не спрашивает – чего хочу я? Или я бессловесная вещь, раб? Я отрекся от венца – тебя это разочаровывает? Вам с отцом так хотелось видеть меня князем, а простым я стал не нужен, и мной можно распоряжаться по своему усмотрению? Я не ребенок и вполне способен ответить за себя сам.

– Не кричи на меня, ты похож на обиженного всем миром подростка. Это несерьезно, Киано. В тебе говорит обида на меня. Я был не прав и прошу у тебя прощения. Я прошу – останься тут, нам страшно за тебя. Ты пережил столько, что и врагу не пожелаешь, и никто не хочет новых бед. Ты младший лорд нашего Дома, у тебя будет своя дружина и та жизнь, что была до Запада. Забудь эльфов как страшный сон.

– Вы так легко все за меня решили! Раз, и вырвали кусок из жизни! Это не сон, Тэнне, это была моя жизнь, такая, как она случилась, я могу жалеть о многом, но исправить ничего не в силах, так же как и зачеркнуть ее.

– Я понимаю тебя, но что ты намерен делать дальше? На кой тебе сдались эти Границы? Тебе хочется снова в бой? Пожалуйста – Грани к твоим услугам.

– Я не выйду больше на Грани. – Глухо уронил Киано.

– Что? Почему?

– Я дал клятву. Меня больше не будет на Гранях. Причин я объяснять не буду. Прости, но это личное.

– А… я кажется, понимаю. Тут ты волен поступать, как знаешь, хотя волку без Граней тяжело.

– Мне будет легче. Я больше не волк. Ты же знаешь, я растерял в плену почти все. Я не могу пройти сквозь Грани, не могу обращаться, я едва справляюсь сам с собой. Но держать меч в руках я могу. А на Границах больше ничего и не надо.

Тиннэх окончательно понял, что теперь не выпустит Киано никуда. Хотя бы до тех пор, пока брат не выздоровеет окончательно. А от собственного бессилия хотелось выть.

– Ну и куда ты таким собрался? Киа, потерпи, пожалуйста, хотя бы до весны. А твой дар – он вернется. У тебя забрали слишком много силы, а Лес ее восполнит. Тут ты под защитой. Я выделю тебе тридцатку, они сами хотят к тебе. Все будет пока по-прежнему – нужны объезды, контроль, суды. В общем, рутина – ты отдохнешь, хорошо подумаешь.

– Ладно, – неожиданно покладисто согласился Киано, – я согласен. Но тридцатки мне не надо. Я больше никого никуда не поведу. Я справлюсь сам, или с Иррейном.

– С Иррейном? – Тиннэх удивился прыти эльфа, – а мои воины слабее его?

– Ты не понимаешь, что ли? – сорвался Киано, – Иррейну уже все равно, а я дал ему слово, я обязан ему жизнью. Как бы то не было, а мы связаны. Но рисковать чужими я больше не согласен. – Это они будут защищать тебя, а не ты их!

– Угу, меня защищали Борг, Тахар, Аксимар, Нарнил и еще три сотни тех, кто не вернулся из той долины! Нет.

Тиннэх вздохнул. Разговор сейчас бесполезен.

– Хорошо. Будь по-твоему. Иррейн так Иррейн.

– С ним невозможно разговаривать. Он любое слово воспринимает как нож. Он даже не понимает, что мы хотим его уберечь.

– Оставь его пока в покое. Время покажет, кто прав.

Особых дел ему не поручали, так что большую часть времени он был предоставлен сам себе. Дома было действительно легче – Лес умиротворял, и даже ссориться с братом уже не хотелось. Может, и верно – подождать до весны? Но тут он не останется – нельзя. Мир велик, и только там можно забыть о том, что покоится на душе и колыхается ночными кошмарами. Мир древних привлекателен только для смертных, но Киано задыхался в нем. Там, вдалеке, лежали вольные земли, чужие города, то, что было непереносимо в детстве и сейчас так манило его. Они с Иррейном рано или поздно все равно уедут.

«Они с Иррейном» – как быстро он привык к этому сочетанию. Невозмутимый эльф следовал за Киано словно тень, незаметный, но всегда рядом. Он легко сдружился с волками, почти влившись в клан. Зная его историю, оборотни и воспринимали его как своего. Кто будет спорить с богами? Если эльф предназначен Киано – то пусть оно так и будет.

Киано боялся признаться сам себе, но в присутствии эльфа ему было спокойно. Исчезала тревога, душившая его, и именно тогда, когда он был с Иррейном – не случалось приступов. Они настигали в Лесу его реже, чем на Западе, но все равно случались – ночью в спальне, в библиотеке, там, где не было его спутника. И только Иррейн, чуявший все, что происходит с Киа, успевал вовремя.

Они мало разговаривали меж собой. Киано после плена был замкнут даже с близкими родичами, а Иррейну не нужно было слов.

Они провели в Волчьем Лесу месяц, Киано почти не покидал пределов замка, словно ожидая чего-то. Но впереди был лишь праздник середины зимы – одно из самых любимых всеми расами событий. На праздник в Волчьем замке съезжались все – члены клана, родичи, друзья, людские князья – три дня шел пир. Эти три дня были почти единственными в году, когда суровые волки могли показать себя не только воинами, охотниками или лунными магами, но и просто любителями поплясать да выпить. И впервые праздника Киано не хотел, а причины, чтобы уехать на время из замка, он так и не придумал.

В замке же полным ходом шли приготовления к зимнему солнцестоянию. Женщины сбивались с ног – доставая запасы, хлопоча на кухне, создавая наряды себе и воинам, мужчины же охотились, чтобы стол ломился от мяса. Иррейн с Киано носились по лесам – изредка возвращаясь, чтобы сдать добычу, но праздника Киано стремился избежать.

Столь любимый им раньше пир превратился в тягостную пытку. Он сидел рядом с отцом и братом, наряженный в новые одежды, слушая приветственные речи, бесконечные и тягучие. Один за другим вставали смертные князьки, благодаря бессмертных за защиту и льстивыми речами выпрашивая милости к себе. Киано же удостоился особого внимания. Прознав, что младший княжич вернулся в клан, да еще вдовцом, все, кто мог, привезли своих дочерей. Красавицы откровенно разглядывали молодого волка – гадая, отчего так нелюдим красавец-оборотень, лицо неулыбчиво, изумрудные глаза холодны. Киано же равнодушно смотрел на девиц, только для того, чтобы не видеть самодовольных бородатых рож их отцов.

Он вливал в себя вино, надеясь достичь опьянения, чтобы ему стало все равно. Теперь это чужой праздник. Он сам не знал, что происходит – ненавидел сам себя, за то, что утратил способность радоваться.

Но вино было бесполезней воды. Он уже много раз опустошал свой кубок, но так и не мог отрешиться от всего. Иногда он ловил на себе внимательный взгляд Иррейна – эльф словно спрашивал его, нужна ли помощь. Киано не сомневался ни на минуту – Иррейн знает все, что с ним происходит.

Он встал, слишком душно в зале – чадят факелы, запах смертных режет чувствительный волчий нос, шум, музыка, выкрики. Плевать на этикет. Ему плохо, а если он свалится прямо тут, будет еще хуже.

– Куда ты? – осанве брата.

– Мне плохо, я выйду. Я вернусь, если смогу. Извините.

– Плевать, тебе нужна помощь. Я прикажу Мейлину? – беспокойство ударило в висок.

– Нет, я просто на воздух. Задыхаюсь. Скажи Иррейну, чтобы не ходил за мной!

– Ты уверен?

– Уверен.

Он поднялся по лестнице, ища выход на площадку сторожевой башенки замка. Был уже вечер, значит, он провел весь день в этом душном зале? А раньше он без устали проводил все три дня в хмельном пиру и лишь потом ухмылялся, выкидывая, убитые в танце сапоги. Что же случилось с ним, что сейчас он немощен и слаб, что ничто не способно обрадовать его?

– Правда, холодная ночь? – Он вздрогнул, обернувшись на голос. Девушка, из смертных. Невысокая, русоволосая, с серыми глазами. Ничего особенного. Скромное платье – не из богатых, но украшенное искусной вышивкой, полненькие ладошки прячутся в меховую муфту.

– Не знаю, – мрачно ответил он, минуя вбитую наставниками вежливость, – лучше здесь, чем там.

– Ты прав, княжич, там слишком душно. Ты бледен, тебе нехорошо?

Досада. Любая смертная будет его спрашивать? Неужто так заметно?

– Нет, мужчины склонны преувеличивать свои силы, сражаясь с брагой.

– Даже волки?

– А волки не мужчины? – деланно удивился Киано.

– Я не то хотела сказать! – девица смутилась, – просто вы такие сильные, мужественные, разве древние могут вести себя, как смертные?

– А чем мы хуже? Разве мы обязаны только сражаться?

– Ты сердит на меня, княжич? Я чем-то обидела тебя? Извини, я уйду.

– Останься. – Почти приказал Киано.

Он так быстро переменил свое мнение. Еще минуту назад он мечтал остаться один, во всем Лесу, на этой башенке, наедине с небом, затканным черно-серебряным покрывалом. А сейчас не хотелось, чтобы эта девушка уходила. Повисла пауза: Киано так и не научился вести себя с женщинами, так, как полагается мужчине и перворожденному. Все, что было на Гранях, не в счет.

– Как тебя зовут? – равнодушно спросил он.

– Элеврин, – испуганный голос.

– Тебе не идет это имя, – обронил он, – это для чопорных дам.

– Какое уж есть, – вздохнула девушка, – в честь бабушки назвали.

Киа хмыкнул. Хорошо, что девица не знает западного эльфийского. Именем ему и самому гордиться не стоило бы. Поежился, он вышел из зала даже без плаща, а от бархатной верхней рубахи было мало толку.

– Тебе холодно? – спросила девушка, заглядывая ему в глаза. Она была одного роста с ним, поэтому взгляд был прямой и вопросительный. В последнее время с Киано мало кто встречался взглядом – родичи читали там одно и то же, Иррейн старался быть незаметным, а больше никого и не было. Элеврин же было интересно – он прочел в ее глазах и кокетство и искреннее желание помочь.

– Нет, я все равно не заболею. Не страшно. Но если ты замерзла, мы можем уйти отсюда.

– Я могу тебя согреть, – тихо сказала девушка, отводя глаза.

– Да неужели? Отец тебя послал за этим? Я, как понимаю, сегодня главный жених вечера? – Киано даже не был удивлен.

– Нет, я сама. Меня просватали уже, а сюда отец хотел сестру мою привезти, да захворала она. А приглашение осталось. Вот меня отец с собой и взял, в последний раз волюшку поглядеть.

– Все так плохо? Вроде бы девушки мечтают о мужьях, или не люб тебе жених?

– Знать его не хочу! – Выдохнула Элеврин, – я видела-то три раза его. Отцовского соседа сын – это не с ваших земель. Толстый, пьяница, да и еще старше меня. А деваться некуда, отец меня по клятве обещал. Сосед его от смерти спас.

– А расплачиваешься ты? Оригинально. Впрочем, у вас часто так.

– Куда же я против батюшки пойду? Одно только – напоследок уж вольным воздухом подышать хочется. А у вас тут хорошо. Парни красивые, все веселые. А ты грустишь. У тебя глаза тоскливые. Словно тебя самого выдают насильно. Ой, извини… я, наверно, не то говорю…

– Ну хоть кто-то мне правду скажет. Нет, я же насильно один раз сходил, больше не желаю, никак. Так что прости, Элеврин, женихи тут другие.

– А я тебе в жены и не набиваюсь. Просто – помоги мне, княжич. Страшно мне замуж. А я бы согрела тебя, ты вон, дрожишь весь.

– Прости, но правом первой брачной ночи волки не пользуются. Да и сама потом не рада будешь. – Киано был удивлен предложением, но тепла и вправду не помешало бы.

Женское тело, живое тепло – не то, что он тщетно искал, кутаясь в одеяла и покрывала, а настоящее. Но жаль, любить он больше не способен – осталось лишь надеяться.

Он мог бы взять любою деву из волчиц,– каждая была бы рада согреть постель княжича, но Киано боялся – он холоден и груб. Пить чужое тепло и жизнь, ничего не давая взамен, он не желал. В Аркенаре Морнирис, дева из лесных, согревала его ночами, а утром скрывала синяки поцелуев платьем с высоким воротником, и ему нечего было оставить в ее душе, кроме воспоминаний о ночах – где он жадно брал все, что способна дать женщина. А эта Элеврин – ищущая красивого и ласкового парня, о ком можно будет вспомнить замужем за нелюбимым – разве она заслуживает его грубости? Или все-таки постараться быть нежным? А, будь что будет!

– Я не про это. Да и не впервые я. Мне не это страшно. Я просто хочу побыть с тобой. Ты забудешь меня, твоя жизнь долгая, и мало ли там будет дев? А на мой век хватило бы памяти о тебе.

– Ну, раз так... Действительно, что-то я замерз, пойдем ко мне.

В покоях Киано всегда держал вино. Перед сном грел его на маленькой жаровне, и пил, крохотными глотками. Проклятый холод доставал его везде, а крепкое вино скользило внутри теплой мышкой. Да и уснуть было легче. Кто-то заботливый положил на столик и яблоки. Киано зажег свечи, разрезал яблоки и налил вина.

Элеврин несмело взяла кубок, опустилась в подставленное кресло. Она сбросила плащ и Киано смог разглядеть ее получше. Невысокая, плотная девушка. Вздернутый носик, серые глаза и молочная кожа – таких толстушек любят северяне. Из них выходят верные и плодовитые жены, рожающие крепких сыновей. Он сел у ее ног, положив голову на колени. Так он искал ласки только у Арриеры, но на эту ночь княгиней будет Элеврин.

Ласковая рука гладит по голове, едва-едва касаясь чувствительного кончика уха. Киано перехватил руку, сжал пухлые пальчики – какая теплая ладонь, а его кисть похожа на высохшую ветвь, замерзшую после предзимней мороси.

Им не нужно было слов – каждый знал, что хотел от другого.

Нагой Элеврин была красивее, чем в одежде – складочки круглого животика были соблазнительны, а от пышной груди Киано не смог отвести глаз.

– Ой, – пискнула Элеврин, когда Киано перегнулся, стягивая штаны. – Это все на войне?

Шрамы, их можно было свести, попросив Мейлина или любого из целителей, но они светлой тонкой сеткой покрывали спину, плечи, оставляя лишь место татуировке с грифоном. Родичи много раз спрашивали, почему он не хочет убрать рисунок, но Киано лишь огрызался в ответ. Татуировка – память о том, что он был собственностью, подстилкой для Нерги. Темный эльф рассорил его разум и тело. Разум кипел ненавистью и негодованием при воспоминании о насильнике, а тело отзывалось непристойным возбуждением и жаром внизу живота. И хромота – три подарка, что остались от плена на теле. Сколько шрамов было на душе – не счесть.

Элеврин действительно не обманула. Теплое, мягкое, податливое и отзывчивое женское тело – Киано было жарко, и каждый раз, как Элеврин заканчивала стонать под ним, он утирал пот. Он был нежен – жестокость ни к чему, но ему так хотелось напиться жизненной силой девушки, что он едва сдерживал себя. Мягко касался поцелуями шеи, вместо того, чтобы впиться губами, доводя жертву до исступленного возбуждения, оставляя следы. Они переплетались в причудливом объятье, не заботясь о том, что стража может услышать страстные стоны и недвусмысленные звуки.

Элеврин проснулась – еще затемно, как привыкла в отчем доме. Усадьба маленькая и хозяйкам не след спать до полудня. Тихо, стараясь не разбудить спящего – огляделась. Какие роскошные покои, но видно, что живет мужчина – вещи небрежно брошены, даже оружие в беспорядке, а разве женщина поставит сапоги возле ложа? Даже если это изящные, расшитые бисером эльфийские сапожки? Никогда.

Княжич спал, сбросив одеяла и разметавшись по огромной кровати, откинув голову назад.

Не похож он на остальных волков, словно бы и родич им, а чужой. Даже стать другая, хотя это наверно страдания так отразились на нем, вон сколько шрамов и даже Элеврин было ясно, что не все они получены в боях. Богиня, какой же худой! Словно собран только из костей. А при этом – красив и ловок, как кошка. А уж обходителен был – век только о нем и помнить. Но уже не так страшно было думать о постылом муже – лишь бы сохранить этот образ, тонкое лицо с яркими, нечеловечьими глазами и нежные руки.

Элеврин выскользнула из-под одеял, зачем их навалено столько? Неужто княжич боится холода? Впрочем, как согреться, он найдет.

Незачем его будить, пусть спит, а лучше будет – если Элеврин только ему приснится. Она тихонько открыла дверь, огляделась, никого, все только легли спать, отсыпаясь перед вторым днем праздника, а ей сегодня ехать – жених хочет видеть и у себя.

По дороге в свою комнату ей встретился лишь какой-то беловолосый эльф, окативший ее презрительным взглядом. И лишь позже она обнаружила на запястье браслет – почти невесомые снежинки, серебряные, с сапфировым сердцем посередине.

Глава 2

Минули праздники, и настала пора объезда владений. Тиннэх долго сопротивлялся, не желая отпускать Киано вдвоем с Иррейном, без отряда. И хоть в волчьем лесу не требовалось охраны, но так было спокойнее самому князю. Мало ли чего может стрястись с любимым младшим братом. Сторговались они на том, что в первую зимнюю поездку поедут трое – Киано, Иррейн и Хальви, племянник был только рад вырваться из замка на волю.

В волчье владение входило около трех десятков деревень, крупных поселков и несколько городков. Все эти земли выплачивали небольшую дань своим защитникам и покровителям – ибо сами волки не выращивали ничего, только охотились и защищали живущих в своих владениях . Хоть и на земли клана никто не нападал, но люди знали, что они в безопасности только тогда, когда могучие оборотни живут рядом. Конфликтов между бессмертными и людьми почти не случалось, а если и бывали такие случаи – то суд разбирал их быстро, наказывая виновных с обеих сторон по справедливости. Два раза в год старшие клана обязательно объезжали все поселения, не минуя самой маленькой деревушки – чтобы узнать все, что творится на землях, и договориться о размере дани, ибо крохотная Осинка не могла платить столько, сколько платило торговое село Дорожка.

Вот с этой-то деревушки Осинки и начал Киано свою часть работы. От замка до Осинки было около суток конного перехода, но Киано решил в пути переночевать в лесу, чтобы не загонять коней. Торопиться лично ему было некуда, Хальви радовался, что побудет без отцовского надзора, а Иррейну было и вовсе все равно.

Они спешились уже затемно, крепчал мороз, и ночь обещала быть холодной. Киано быстро развел костер – заледенели руки, а меховой воротник плаща покрылся сосульками от дыхания, Иррейн же собирал еловые ветки, огонь нужно поддерживать всю ночь, ибо только Хальви будет тепло по-настоящему в черной мохнатой шубе. Но почему-то младший оборотень не спешил переворачиваться. Хальви расстелил на снегу ткань, выкладывая туда домашние припасы, заботливо положенные женщинами – еще теплое мясо, ягоды, вино, хлеб.

Киано порылся в седельной сумке:

– Вот, – показал он крохотный полотняный мешочек, – можно вино согреть, а тут пряности. С мясом – самое то.

– А ты запаслив, родич – рассмеялся Хальви, – ну значит, точно не замерзнем.

Иррейн быстро собрал треногу и повесил котелок с вином над огнем, и через некоторое время они сидели, приблизившись к костру, прихлебывая горячее вино и ощущая тепло внутри себя. Мясо они тоже разогрели и теперь были вполне довольны жизнью. Хальви рассказывал об очередной драке на Гранях, а Киано вполуха слушал, словно рассказывали об его молодости. Как же, кажется, давно все это было: Грани, демоны, скитания по тропам до утра… а потом все оборвалось. Больше его не будет на Гранях, он не будет служить причиной раздора и смертей, игрушкой высшим силам. Никто из волков прежде не отказывался от права Граней, кроме Киано – но родичи уважали его решение, кое-кто высказывался и за то, чтобы высказать претензию стихиям.

Тогда Киано лишь пожал плечами, «зачем, это не вернет мертвых» так сказал он. Мертвые возвращаются сами, и только волей тех, кто властен над всеми мирами. Боги решили, что нужно вернуться Иррейну, и кто он таков, чтобы оспаривать их решение?

Киано искоса наблюдал за эльфом, греющим пальцы об кружку с вином. Глаза блондина полуприкрыты, а платиновые кудри выбиваются из-под меховой шапки, лицо как обычно спокойно. Киано вообще поражало это спокойствие – эльф был как скала, невозмутим. Все его внимание было всегда обращено на Киано, оборотень всегда знал, что находится под пристальным вниманием верного ему. Иррейн всегда настороже, всегда готов подхватить и подать руку, он ласково касается пальцев Киано, если видит печальное лицо. С Иррейном было уютно, и словно всегдашняя иррейнова уверенность переходила и на него.

Иррейн поднялся, стряхнул капли вина в снег, алые пятна упали на белоснежный покров:

– Пора спать.

Спать в такой холод поодиночке было самоубийством, Хальви помялся на месте, решая, стоит ли ему оборачиваться, или проявить солидарность с родичами, потом спросил:

– А может, я обернусь и посередине лягу? Или ты, Киа, ложись посередине?

Киа тяжело вздохнул. Оборачиваться он пока так и не мог – способности восстанавливались очень слабо, и он подозревал, что вряд ли они вернутся полностью.

Хальви правильно истолковал его вздох:

– Не переживай, оно вернется. Но сейчас, если ты замерзнешь, отец меня убьет, так что ложись, действительно, посередке.

– Уговорил, – согласился Киано, действительно, от тепла он не откажется никогда.

Они расстелили покрывала, Киано подсунул сумку под голову и улегся, чувствуя спиной тепло эльфа, грудью – теплый волчий мех. Иррейн прижался к нему покрепче, не решаясь обхватить, а Хальви едва не придавил своей тяжестью – и стало тепло. Но утром он проснулся первым и обнаружил, что уткнулся лицом в грудь Иррейна, в мягкие складки плаща, а дыхание эльфа щекочет ему ухо. Хальви же свернулся, забыв о родиче и прикрыв лапой нос. Киано выбрался из теплого уюта, проверил лошадей и развел костер. А ведь он зря лжет себе – ему приятно быть с Иррейном, но что он сам может дать эльфу? Свою дружбу тому, кому нужна любовь? Душевное тепло – которого не было, и в этом ледяном озере Киано замерзал сам,– тело – поруганное насильниками, изрезанное шрамами и отмеченное чужой печатью? Ничего – ему нечем отплатить Иррейну за любовь и заботу. Он недостоин такой любви, и за что боги приковали Иррейна к такому камню. Но им некуда деваться – видимо, не видеть им света друг без друга. Но теперь ему есть, для кого жить. Он будет стараться.

В деревушку они приехали к полудню, встречал их староста, низко кланяясь до земли и провожая в дом, куда потихоньку собирались старейшины деревни, чтобы обсудить с волками дела.

Разговаривать Киано предоставил Хальви, но почему-то старейшина сразу обратился к нему, как к старшему, Иррейна же сразу приняли за охрану. Эльф отступил в тень и тут же попал под взгляды женщин, ни разу не видевших остроухих, но знавших, что все они – редкостные красавцы. И теперь Иррейн отвечал за все свое племя.

В горнице был уже накрыт стол, и гостей усадили на почетные места. И разговор был таким, как Киано и помнил его – мало ли он в юности бывал в этих деревнях? Может, и этот почтенный старик помнит его, то время, когда был мальчишкой? Люди стареют, а он нет; умерли женщины, которые улыбались ему, теперь их внучки и правнучки наливают ему медовую брагу. Все проходит, и даже его долгая жизнь для кого-то протечет весенним ручьем.

-Ты чего задумался? – непочтительно прервал его мысли Хальви, – слушай, тебе же говорят! Точно отец сказал: ты слишком много думаешь.

– Извини, – не обратив внимания, ответил Киано и прислушался к старосте.

– Так вот, господин княжич, в этом-то году уродилось урожаю вдвое больше прежнего, так что и вам отправить можем поболе, а вот с молоком совсем беда. Мор какой-то, не доятся коровки, едва детишкам хватает. Мы вон мясных ушек наварили, кушайте, мясо-то парное, а приправить, вишь, нечем. Одна клюква.

– Так в чем вопрос, почтенный? Значит, не надо молока, – ответил Киано, макая мясное ушко в умопомрачительный соус. – Мы переживем это. А вот без меда, – он улыбнулся, – тяжко придется.

– Вот с медом-то у нас как раз все хорошо обстоит! – усмехнулся старейшина, – на любой вкус, гречишный, липовый – какой угодно будет.

– Тогда скажи, мне, почтенный, почему с коровами беда?

– А боги их знают! Вроде и лето хорошее было – сена заготовили море, а не доятся. Едва-едва по капле. Лекарки ничего найти не могут.

– Ох, – вздохнул Хальви, – чего же вы гонца-то к нам не отправили? Ждете пока все падут? Чтобы завтра выехали!

– Так ведь что же вас беспокоить?

В таком настроении и прошел весь вечер. Киано едва сдерживал зевоту и медленно объедался разносолами. Почему-то по возращении домой у него проснулся дикий аппетит, который несказанно порадовал женщин клана. Он мёл все, даже то, что раньше терпеть не мог – вроде соленой капусты. Но поправиться ему так и не удалось.

Староста же все бубнил про урожай репы, про роды своей дочки, про зятя-умельца. Хальви сидел, стараясь сохранить серьезность, Иррейн же был, как обычно, невозмутим, отвечая на любопытство женщин. А женщины практически висли на нем: племянница старосты не сводила глаз с синеокого эльфа, подливая ему браги и подкладывая лучшие кусочки, невзначай касаясь широкого плеча. Иррейн же делал вид, что не видит этих заигрываний, и лишь изредка рассеянно улыбался – из вежливости.

«Интересно», – думал староста, не отвлекаясь от репы, – «странная троица. Как будто стесняются друг друга. Старший, вон, хоть и делает вид, что ему интересно, а сам думами далече. Ребенка Миркиного тискает, видно, любит ребят, а своих нет. Хотя доведется еще, может, молодой ведь, видно. Хотя неженатые парни-то дитев бегают, а он будто ищет кого-то. Этот молодой, князев сын, ясно, кроме меча и знать ничего не хочет, на кой ему говорить? Выслушает, да мимо ушей пустит, шальной парень, сразу видать. И эльфа зачем-то взяли – вот уж диковинка, так диковинка. Мирка, стервь, так и липнет к нему, хотя чего ей? Мужик то взапрошлом годе сгинул в речке, а баба молодая. Хотя, конечно, этот не про ее честь. Тоже непонятной – все время на старшего зыркает. Эх, и вроде родичи, эльфа-то как за родного держат, а словно шарахаются друг от друга. Нет, в их дела лучше и не лезть, а вот банька бы сейчас им самое то».