Текст книги "Найти дом (СИ)"

Автор книги: Реимарра

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 38 страниц)

– Это их работа, князь Торгейр. Покойной ночи. – Киано кивнул головой, и Фиорин с Боргом вышли за ним.

– Он тебя не обидел, князь? – спросил Борг, как только они распрощались с Фиорином, который пошел проведать дружину.

– Нет, – про кольцо выспрашивал, мол, к чему бы такой подарок? Очень хотел познакомиться с дарителем. А знаешь, он сказал, что кольцо приносит удачу, а я соврал, сказав, что наложил на него заклятие. Хотя ничего такого не было. Не умел я еще тогда. Хотя, честно говоря, я боялся разговора с ним. И, по-моему, его мое объяснение мало удовлетворило.

– Ну, если что, я его удовлетворю, князь, так, что мало не покажется!

Киано рассмеялся, звонко:

– А вы ему здорово не понравились! Что вы там на лице-то изобразили, что он распрощался со мной быстрее, чем хотел?

– Не знаю, я просто пару раз зевнул, а вот что там Фиорин за рожу корчил, не видел, этих ушастых не разберешь. Толи лицо, толи похмелье. Вот твои покои, князь; фиоринов племянник, поди, дрыхнет уже, тебе нужна охрана на ночь?

– Ну хоть здесь-то оставьте меня в покое! Хватит Ильме. Крепость полна воинов, отдыхайте!

– Спокойной ночи, Киа!

– И вам спокойной.

Киа вошел в свои покои. Тихо горел огонек свечки, ложе было аккуратно разобрано, на столике был кувшин с холодной водой и бокал. Заботливый Ильменас тоже не спал, читая какую-то книжку.

– Ты чего не спишь? Утро уже скоро! – недовольно спросил Киано.

– Я ждал тебя, лорд, вдруг будут распоряжения? – ничуть не обидевшись, ответил Ильме.

– Распоряжение одно – спать! А я пройдусь до Тиннэха. Чтобы, когда я вернусь, ты спал!

– Хорошо, мой лорд.

Киано сбросил лишнюю одежду – плащ, котту, венец и побрякушки, надоевшие ему за вечер, и вышел.

Тиннэх еще не спал, просто сидел на подоконнике, пил вино.

– Можно к тебе? Ты спишь сегодня? – Киано для вежливости постучался.

– Тебе можно, даже когда я сплю. Заходи, я, собственно, ждал тебя. Знал, что ты придешь. Что-то все же случилось?

– Да, Торгейр меня спрашивал про то кольцо с прядью, что я подарил Сигмару тогда. Я же не знал, что он его передаст сыну, а тот своему. Я сказал, что на тот момент мне было больше нечего подарить, и это правда, ты знаешь, но его такой ответ не устроил.

– Да? – удивленно протянул Тиннэх. – Предка устроил, а его нет? А больше он ничего не хочет?

– Да нет, ты не понял, ему все равно, за что мы отблагодарили Сигмара, его интересует, почему спасенный эльф подарил именно кольцо с заплетенной прядью. Мне не надо объяснять, как воспринимают смертные такие подарки?

– То есть ты хочешь сказать, что он догадывается, какие отношения связывали тебя и его предка? – уточнил старший брат.

Глаза Киано стали круглыми, как у рассерженного кота.

– А ему какое дело?! И о каких отношениях говоришь ты?

– Киано, не впадай в истерику, хорошо? Итак весь вечер в напряжении. Я начинаю от этого уставать! Мне очень тяжело копаться в твоем прошлом так, чтобы не задеть тебя и попробовать тебе помочь! А ты прячешься сразу в себя, и пугаешься по самому ничтожному поводу! Я тебя спрашиваю о том, какие отношения связывали тебя с Сигмаром. И если ты хочешь, чтобы я помог тебе разобраться в самом себе, ответь мне!

– Не кричи на меня! – издерганный переживаниями Киано был уже на грани срыва, и Тиннэх не успел перехватить падающего в истерику и воспоминания брата. – Если тебя так это интересует, – хотя я надеялся, что вы-то об этом никогда не спросите, – то я не спал с ним! Я боялся любого, кто коснется меня, будь то друг или враг, да и сейчас часто ловлю себя на этом! Да, я позволял ему себя ласкать, не знаю, в благодарность или так! Сейчас уже не скажу, но он был единственной моей защитой! Но потом – я бы не сказал, что мне это так уж не нравилось! Считай меня кем хочешь, мне уже все равно! – Киано почти кричал от отчаяния, душащего его.

– Тебе не все равно! Было бы все равно, ты бы не сходил с ума! Чего ты больше боишься – что кто-то узнает о твоем рабстве, о том, что с тобой сотворили, или о том, что вы с Сигмаром были почти любовниками?

– Сигмар грел меня ночами, пытаясь вызвать во мне хоть что-то, а я был словно мертвый, неживой, мне везде чудилось, что сейчас кто-то придет, достанет плеть и ударит меня. Знаешь, как это страшно? Самое страшное – не удар, а ждать его, неожиданно, когда плеть касается твоей спины, краткий миг до того, как она опустится! Я все время, все – ждал, когда Сигмар достанет ее, а мига этого не было и не было. Потом он все-таки сорвался, накричал на меня… Он хотел мне добра, он предчувствовал, что мы не всегда будем вместе, и хотел, чтобы я мог жить самостоятельно. Но я никогда не был самостоятельным – даже сейчас! Никогда! Я решил доказать ему, что смогу – сам. Я не знаю, почему я поверил тем, но плеть опустилась действительно нежданно, и так больно никогда не было раньше! И самое жуткое в моей жизни было потом, когда они ушли, думая, что я мертв, а я остался лежать в степи, на холодной земле, голый, я не мог даже сдвинуть ноги, пошевелить пальцами, лежал и просто ждал смерти. Я молил о ней, пока не потерял сознание. А что было дальше, ты знаешь! Думаешь, я хорошо буду себя чувствовать, если кто-то узнает об этом? Мне будет очень больно падать! С той высоты, на которую вы все подняли меня, кто-то своим языком может низвергуть в самый низ, и как я буду смотреть в глаза всем вам? Я тщательно затираю в своей памяти все, что было тогда, но ты знаешь, мы над ней не властны, и я помню каждый миг и запах каждого, кто касался меня! А ты говоришь, что мне нечего бояться? Что все хорошо, и никто не посмеет? Или это такое же испытание, как тогда, когда вы оставили меня в лесах одного на месяц? И вы хотите понаблюдать, как я его выдержу?

Тиннэху стало плохо – от крика брата, от горечи, звенящей в его сбивающемся голосе, и от жестоких, несправедливых слов; следовало прекратить истерику Киа, пока он не наделал беды. Но и Тиннэх уже мало понимал, что делает. Словно бы во сне, он занес руку и ударил Киано по щеке.

Киано замер на полуслове, отшатнулся от удара, устояв на ногах, и словно в медленном, безмерном удивлении поднял взгляд, посмотрев прямо в глаза старшему, который и сам не понимал, что сделал. Тиннэх потом навсегда запомнил этот взгляд, удивленно-обиженный взгляд ударенного ребенка.

Потом Киано вылетел из комнаты, хлопнув дверью так, что треснуло зеркало на стене.

А Тиннэх так и остался стоять посреди комнаты, где погасли свечи, едва осознавая, что сейчас произошло. Потом накатило безумие – он ударил той же левой рукой по столешнице, разбивая пальцы в кровь, и осознал наконец, что же сейчас сотворил.

– Киано! – но было поздно, и бесполезно бежать за братом, бесполезно умолять, просить прощения. Он ударил его – в тот момент, когда младший раскрывал ему свою душу, когда он ждал помощи. А он, Тиннэх, попал в самое незащищенное место, ранил жестоко – того, кто доверился ему. Предал. Из-за двух несправедливых слов он позволил чувствам возобладать над разумом, его обида оказалась сильней любви к брату. И только сейчас до него стало доходить то, о чем кричал ему Киано – вся боль, накопившаяся в его душе, весь страх, переживания, воспоминания, душащие его. Ведь он же намеренно рассказывал все, надеясь выплеснуть свой страх, избавиться от петли, захватившей его горло, а вместо этого его предали и ударили. И только теперь Тиннэх понял, в каком кошмаре обитает душа его брата, от этого не избавить ни охраной, ни дорогими подарками, ни княжеским венцом, а только любовью и участием. С тем, что доверил ему Киано, с душой, следовало обращаться как с величайшей драгоценностью, чудом, а не бросать, как надоевшую вещь. Что же он натворил, что сейчас чувствует Киано? Что с ним делается – после такого? И подленькая, гаденькая мысль пробралась к оборотню – что же будет, когда об этом узнает отец? Сейчас бы он не задумываясь отрубил бы себе руку, которая ударила беззащитного. Он снесет любое наказание и выдержит гнев отца, лишь бы его простил брат. Как он взглянет в глаза младшему после всего этого? И что скажет Борг, который вырастил их обоих? Киано такая истерика простительна, когда-то нарыв должен был прорваться, и это случилось. Но ему самому нет прощения, и если даже его простит брат, он сам себе не сможет этого простить. Что там Киа говорил про плеть? Тиннэх ее опустил. Он положил ладонь на столешницу, посмотрел на нее, вынул кинжал, почему-то долго рассматривая блестящее лезвие, а потом резко вогнал клинок в ладонь и так же резко вынул. Пусть теперь будет так.

Глава 4

Киано распахнул дверь в свою комнату, глаза едва видели от застилавших злых слез, грудь невыносимо болела, хотелось разорвать ее когтями, чтобы выпустить наружу нечто, бьющееся там, в клетке ребер. Сказать, что было больно, значит ничего не сказать – обручем давило. И больше всего хотелось что-нибудь разбить, швырнуть об стену, но тогда проснется этот оруженосец, и придется объясняться с ним. Киано едва расшнуровал сапоги дрожащими руками и повалился на ложе, нераздеваясь, забившись глубоко под одеяло, чтобы никто не услышал, как он плачет. Хотелось даже не плакать, а завыть от тоски и боли. Никто ему не поможет, он бессилен перед своим прошлым, он просто красивая подстилка и ничего больше. А все эти венцы, дружины – это все ложь, он недостоин этого. Морок и ошибка, все это не ему предназначено. Бастард, ублюдок от случайной связи двух бессмертных, он больше не заслуживает ничего, кроме как служить для удовлетворения чужой похоти. Словно насмешка над теми, кто зачал его на свет. Они все возложили на него больше, чем он может вынести. Они верят в него, а зря. Тиннэх правильно ударил его, жалко, что не убил. Не было даже обиды, лишь удивление. Верно, что ударил, это ему урок. Не надо верить никому, и доверять себе. Но почему этот урок такой болезненный? Почему судьба никак не пощадит его? Киано метался разумом между крайностями, никак не понимая, что же ему делать дальше и как жить. Грудь болела все сильнее, и надо было встать, хотя бы выпить воды или вина, но зачем? Может, эта боль принесет ему избавление? Он обхватил себя руками, сжимаясь под жарким одеялом в комок, жалкий и беспомощный. Но внезапно словно холодный стержень вошел ему в позвоночник: он вспомнил про меч Запада. Все говорили, даже Властители граней, что это не случайно, и значит, он, Киано, все же для чего-то нужен в этом мире, его нить вплетена в покрывало мира. Просто сам он должен стать другим, попытаться изменить себя. Не искать вину в работорговцах, купцах и подонках, а менять себя. Перестать быть слабым. Тиннэх прав, просто не сумел сказать это словами. Хоть больно и обидно, но брат прав – он показал себя истеричной девицей и трусом. Все, больше этого не будет. Киано постепенно успокоился и уснул, так и забыв про сжимающий грудь обруч.

А Ильменас проснулся от удушающего чувства чужого горя. Он был очень восприимчив и умел тонко чувствовать настроения и чувства других существ. Он всегда знал, кто сердится, кто приторно-льстив, и все это имело для него окраску. Иногда было неприятно находиться в одном месте с тем, кто только делал вид и скрывал свои истинные чувства. Ильменаса обмануть было невозможно. Когда он заговорил с лордом, тогда, когда нагнал их в степи, то почувствовал досаду Фиорина, удивление и одобрение Тиннэхсарре, и неприязнь и легкий страх лорда, на остальных было наплевать. Неприязнь государя он мог понять, действительно, прилетает какой то мальчишка и начинает уговаривать государя в том, что он страсть как необходим ему. Но почему страх? Потом неприязнь сменилась равнодушием, потом – доверием и симпатией, которую Киано тщетно маскировал под цинизм, не догадываясь о даре Ильменаса.

А сейчас в комнате было разлито, словно флакон горьких духов, страдание. Лорду было плохо, и не просто плохо, а невыносимо больно. Кто причинил ему это? Ильменас не слышал, как плачет Киано, но знал это, как и то, что ничем не может сейчас помочь своему государю. В этом страдании он распознал отголоски какой-то старой раны, и кровоточила новая – самоуничижение и ненависть. За что государь так ненавидит себя? От этого плача Ильменасу стало самому плохо, как будто его самого обидели.

Ильменасу хотелось встать, утешить лорда, но он понимал, что сейчас нельзя, сейчас Кианоайре только в себе. Потом вместо страдания повеяло холодом, льдом. Нет, лорд не будет мстить тому, кто обидел его, но, возможно, что-то изменится.

Киано проснулся поздним утром. Совет был назначен на вторую половину дня, а в первую он хоть и не хотел никого видеть, но придется выполнять свои обязанности. Следовало привести себя в порядок, пойти к своей дружине, подумать, что он будет говорить на совете. Ильменас уже не спал – сидел и смотрел на проснувшегося Киано.

– Доброе утро, мой лорд! – Ильменас улыбнулся.

– Доброе, если оно действительно доброе, в чем лично я сильно сомневаюсь, – вяло откликнулся Киано. Вместе с пробуждением к нему пришло воспоминание о прошедшей ночи и о ссоре с Тиннэхом, его единственным братом, самым близким родичем. Как теперь быть и как смотреть ему в глаза – после того, что он наговорил? От этих мыслей тоска снова сдавила сердце, и Киано вздохнул.

– Будешь внизу, спроси, не истопят ли они к вечеру баню по моей просьбе. Да и северяне наверняка захотят. Так что тебе задание. – Киано надел поданную одежду, сегодня было уже не до пышности, и он с облегчением облачился в привычные ему цвета. Сначала он собирался навестить свою дружину и, может быть, даже размяться на мечах, до совета. Вот уж куда совсем не хотелось идти, а вечером снова совместный ужин – и так еще месяц. Снова насмешливое лицо Торгейра и глаза брата.

В дверь постучали. Ильменас вопросительно посмотрел на своего лорда и, повинуясь взгляду, открыл. Киано облегченно выдохнул: всего лишь Фиорин пришел к своему лорду.

– И как я только догадался, что мне не следует торопиться тебя будить, государь? – вместо приветствия сказал Фиорин. Киано уже привык к добродушным насмешкам опекавших его и не обращал внимания, а иногда даже подыгрывал.

– Лучше бы я вообще не просыпался. – Настроение было мрачным и тяжелым.

– Что у тебя случилось, государь? – мнговенно посерьезнел Фиорин. Шутки шутками, но с лордом все должно быть в порядке.

– Да ничего, просто не хочу идти на этот совет. – Киано не солгал, отчасти этот ответ был правдой, но не всей. – Что у нас с дружиной?

– Да все отлично, разместили всех как в лучшем постоялом дворе, только со скуки все маются, мы стоим рядом с лисами и северянами. Ничего, ссор нету. Волки хотят поохотиться с лисами, чтобы без лошадей и прочего, а наши завидуют.

– Я приду сейчас туда, а вы с Ильме, может, пока узнаете, нельзя ли пораньше поохотиться, и как бы в города эти приграничные съездить? У нас все равно перерыв будет дня три. А иначе мы тут со скуки сдохнем.

Киано вышел, а Ильменас с Фиорином переглянулись.

– Так, племянник, что тут было? На нем лица нет! – Фиорин грозно поглядел на родича. – И тем, что ему на совет не хочется, этого не объяснишь!

– Я не знаю, государь вернулся таким с пира, а спрашивать у него я не решился. – Ильменас тоже не открыл всей правды, но и умудрился не солгать, и что-то подсказывало ему, что говорить о ночном срыве лорда не следует даже Фиорину.

– Что-то вы оба темните! Ладно, пошли узнавать, чего там будет.

Киано уверенно шел коридорами крепости, не изменившимися с тех времен, как он был здесь. Хотя что сделается каменным стенам? Дружины приехавших государей расселили в другой части огромной крепости, и идти было довольно далеко. В соседних коридорах слышались шаги воинов крепости, встречавшиеся ему изредка обитатели крепости кивали в знак приветствия. Поэтому он совершенно не обратил внимания на появившуюся вдалеке высокую фигуру и лишь при приближении ее растерялся. Тиннэх шел ему навстречу, а повернуть назад Киано не мог. И не обида на брата заставила бы его повернуть, а своя вина. Киано в нерешительности остановился. Будь что будет.

– Киано! Здраствуй! – Тиннэх взял его за руку, и Киано не посмел вырвать руки.

Тиннэх не успел договорить, Киано опустил взгляд и увидел перевязанную ладонь брата, ту самую, которой его ударили.

– Ты зачем это.. – ахнул он, и Тиннэх, подхватив его под локоть, молча толкнул в нишу коридора и прижал к себе, крепко-накрепко.

– Тиннэх! – Киано не сопротивлялся, вина захлестнула его.

– Тихо, – шепнул брат, – открой мне разум, не бойся!

И Киано, вопреки ночному своему решению, доверился. Он склонил голову брату на грудь и открыл разум. И Тиннэх обрушил на брата поток всей той нежности, что испытывал к нему, раскаяния, любви, так чтобы эта волна согрела Киано. Киано же принимал, отдавая и взамен, моля простить за свое поведение. Братья так стояли долго, соприкасаясь чувствами. Потом Киано отстранился и взял раненую руку старшего в свои ладони, согревая ее. Мгновение – и тепло побежало по руке Тиннэха. Потом Киано молча, осторожно размотал ткань, которая была пропитана кровью, и улыбнулся – раны не было. Тиннэх был поражен, ведь это означало полное прощение, и значит, брат не держит в душе зла на него. Он благодарно коснулся младшего:

– Ну, маленький, может – ну его, совет этот? Поехали вдвоем куда-нибудь? – предложил он.

Киано рассмеялся:

– Я бы хотел, но ведь объясняйся потом. Да и дружину надо мне увидеть свою, как они там без меня?

– Хорошо, тогда увидимся на совете. И ничего не бойся, Киа, я с тобой!

– Спасибо.

Теперь на душе Киано было легко, ему хотелось смеяться и петь от такого примирения и облегчения. Вот сейчас как раз и выразит все в пляске стали с Тахаром, его излюбленным противником в упражнениях. Но судьба снова переиграла все по-своему.

– Доброе утро, государь древнего Запада! – Торгейр был перед ним, со своей вежливой улыбкой! – О боги! Что с тобой?

– Доброе утро, князь Торгейр! – Киано вежливо наклонил голову, здороваясь. – Что случилось? Со мной все…

Договорить он не успел, виски словно сдавило стальным обручем, боль вкручивалась в мозг сверлом, он едва успел опереться о колонну и увидел кровь, капающую на серый шелк котты. Откуда она взялась, понять он уже не смог. Торгейр подхватил его, оглядываясь, кого бы позвать на помощь, и Киано потерял сознание в его руках.

Сказать что Торгейр был в растерянности, значило бы ничего не сказать. Тролль его дернул привязаться к этому проклятому эльфу! Увидел бы себе дедову легенду и помолчал бы, так ведь нет, полез! И эльф какой-то странный, как будто ушибленный, шарахается. Что теперь с ним делать? Кто знает, что с этими древними, они же вроде не болеют, а у этого кровища из носа льет, а он и идет себе, не замечает, улыбается еще. А тут сразу сомлел. Куда теперь его тащить? Кого звать? Торгейр коснулся запястья эльфа – проверить пульс, тонкая жилка пульсировала, и он поразился тому, какая нежная кожа у Киано – словно прохладный шелк. Прохладный? А кровь-то течет… И уже не думая, Торгейр оторвал от своей рубахи кусок ткани, убирая кровь с лица Киано и запрокидывая тому голову. Слава богам, чьи-то шаги. О! Оруженосец эльфа!

– Эй ты, эльф! Живо сюда! Быстро! – заорал он.

Ильменас спешил догнать государя, чтобы полюбоваться тем, как тот будет сражаться, а может, ему и самому повезет стать партнером государя. И вот чей-то грубый окрик оборвал его мечты… Ильменас оказался на месте раньше, чем успел понять, кто же позвал его так хамски.

– Государь! – ахнул он, увидев окровавленного лорда на руках у человека-северянина.

– Что смотришь? Зови ваших на помощь! – рявкнул Торгейр

– Что случилось? – выдавил побледневший Ильменас. – Государь?..

– Да хрен его знает, что случилось! Может, он больной у вас! Быстро беги за подмогой! Если сам не лекарь! – Торгейр был в ярости, чертов мальчишка еще и рассуждает! Тут князь их того и гляди помрет, а этот стоит.

Ильменас исчез мгновенно. Кого искать он знал: Борга и Орина – молодого волчьего целителя, находившегося в дружине. Нашлись они рядом, и едва выслушав Ильменаса, поспешили на помощь.

Торгейр же между тем нетерпеливо ждал, разглядывая семейную легенду, теперь лежащую у него в руках. Да, красив несказанно, вот уж действительно – такую игрушку стоило спасать, и кажется, эльф просто обладает даром попадать в неприятности… А интересно, отчего так припухла его скула? Едва заметно, но все же. Бьют они его там, что ли? Торгейр вспомнил вчерашних охранников эльфа, и его передернуло. Не были бы они благородными древними, он бы сказал, что рожи у них разбойничьи – особенно у того убийцы со шрамом на лице и зелеными глазами, да и второй хорош, смотрит, как будто ему золота мешок должны. И ходят за своим князем, словно тени, да только где же они сейчас-то, когда нужнее всего?.. Торгейр погладил волосы эльфа, рассыпавшиеся по его коленям – мягкие и густые. Уфф, слава богам, идут, бегут, тролли бы их побрали, такую дружину надо взашей гнать сразу! За конунгом своим уследить не могут! А, ну конечно, вот и этот волк тут!

– Вот, держите своего короля, он хоть и легкий, но все-таки! И следите получше за ним!

– Ага, мы проследим, чтобы вы больше не встречались! – рявкнул Борг. – Что с ним?

– Не ори на меня, волк, скажите спасибо, что вы его тут не на полу нашли! Если он у вас немощный, так глаз с него не спускайте, а то едва на ногах, кровища хлещет, и без охраны!

Орин же опустился на колени, перехватил бесчувственного Киано на колени и коснулся виска и ноздрей, останавливая кровь. Проверил биение сердца, встал и подхватил на руки.

– Переутомление, он устал просто. Отчего – не знаю, но вымотан полностью. Пару дней абсолютного покоя, и все пройдет. Ильме – быстро на кухню, попроси, чтобы нагрели вина с пряностями, медом и перцем. Поесть чего нибудь тоже – мясного и жирного. И принеси в покои лорда, желательно побыстрее.

– Прости меня, северянин, – Борг коснулся плеча Торгейра, – и благодарю за помощь, больше мы с него глаз не спустим. Он слишком молод и привык к дому и своему поместью, а такое количество народа мы трудно переносим.

– Идите уже, – тихо проворчал Торгейр, – и лучше бы сменили охрану и приставили бы к своему неженке нянек!

Этого, как он думал, волки не услышали. Но Борг грустно улыбнулся вслед ему.

В покоях Киано раздели, уложили снова в постель, едва приведя в чувство. Волк лежал, боль стискивала его виски, и он едва понимал, что происходит. Вокруг кто-то суетился, что-то говорили, а голова кружилась и кружилась. И не хотелось ничего, кроме как очутиться в абсолютной тишине, чтобы не было никого.

Вернулся Ильменас с вином, его почти насильно влили в Киано, и он уснул, расслабленный, крепким сном. Орин велел всем оставить покои, наказав Ильменасу сидеть с государем, тихо-тихо, чтобы никто и ничто не потревожило его. В случае чего – сразу звать на помощь.

– Растирай ему виски через каждые два часа, не бойся разбудить, до завтрашнего полудня не проснется. Я зайду вечером, сменю тебя. – Орин оставил подробнейшие указания и опустил занавеси на всех окнах.

Борг же нашел Тиннэха и Фиорина, объяснив, что случилось, и немало изумился, увидев, как побледнел старший сын Тэррана, а вот Фиорин, казалось, вообще не был удивлен, но помрачнел, едва заслышав об участии Торгейра во всем этом деле:

– Везде этот северянин, и чего он привязался?

– Оставь его, Фейре, вот тут он как раз вовремя. Я беседовал с Киано перед этим, но мы разошлись как обычно, все было в порядке! – Тиннэх был потрясен услышанным_ – неужто он и вправду так устал?

Чувство вины снова накрыло его: слишком тяжела была эта ночь для Киано, да и для прощения исцелением требуется много сил, и осанве – все это подломило его брата, и в том немалая доля его вины. Киано, из-за смешанной крови, слабее в обычной жизни любого эльфа и волка, но сильнее в призрачных мирах, в способности легко переходить Грани его не превзошел даже Маэон.

– Орин, к нему можно будет зайти вечером? – спросил Тиннэх своего целителя.

– Не стоит, князь, ему нужен покой, Ильменас сидит там тише мыши, а больше никого и не надо. Поговорите, когда княжич проснется. Примерно завтра вечером или утром следующего дня. Пусть наберется сил.

Тиннэх вздохнул, но пора было отправляться на совет. Если его спросят, где юный государь эльфов – что он ответит? Что ночью была ссора, и переживания подломили его младшего родича?

Совет уже начался, и ждали только его и Хелао, ну и отсутствующего Киано. Наконец все уселись, пустовало место только между государем Вазадом и Торгейром. Тиннэх про себя выругался. Их специально, что ли, сталкивают? Тиннэх также отметил, как насмешливо посмотрел на пробел между креслами король темных эльфов Инъямин.

Ведущим совет назначили государя Вазада, как старшего из присутствующих.

– Я рад, что мне предоставлена честь открыть очередной Большой совет в крепости Гранин, держащей наш Континент. Вы все знаете, что малые советы проходят для владык смертных земель раз в двадцать пять лет, а общие, где участвуют и государи земель бессмертных, – раз в сотню лет. Как было сказано вчера на пиру, этот совет необычен – на нем четверо будущих государей, и трое из них – из древних рас. Сейчас я вижу из четверых только троих. Позволь спросить тебя, князь Тиннэх Тэрранион, где твой младший брат Кианоайре Тэрранион – будущий государь Западной Короны? Не случилось ли с ним чего? Его место за столом совета пустует, а голос его очень важен для всех нас – Запад сильное и влиятельное государство.

– Я отвечу тебе, государь Вазад, – поклонился Тиннэх, привстав. – Ты прав, с моим братом произошла досадная неприятность. Многие из вас отлично осведомлены о том, что эльфам часто с трудом дается быть в большом и разном обществе, так же как и Волкам и Лисам и многим другим древним расам. Мы слишком замкнуты на себе самих. Мой брат еще очень молод по нашим меркам, да и по общим, он младше всех присутствующих тут, и он рос в Волчьем лесу, куда нет ходу никому, кроме нас, и только совсем недавно стал жить во владениях своего деда князя Имлара, которого вы отлично знаете, и в подаренном ему, как наследнику трона поместье Аркенар. Ему еще пока тяжело дается длинная дорога, людские постоялые дворы и жизнь в таких населенных местах, как эта крепость. Впечатления и дорога утомили его, и этим утром он потерял сознание от усталости. Я благодарю от всей души, от имени моего рода и эльфов, северного государя Торгейра, который оказался рядом и помог моему младшему родичу. Кианоайре крепко спит и набирается сил, чтобы присутствовать на следующем совете. – Тиннэх поклонился Торгейру, на которого обратились взоры всех присутствующих, Торгейр кивнул головой, принимая благодарность оборотня.

– Да я уж надеюсь, что ваш маленький эльф придет в себя, а то у нашей стороны к нему много вопросов, пускай готовится сразу, – насмешливо обронил Инъямин.

На это никто не обратил внимания, лишь глаза Тиннэха потемнели, но вырваться гневу он не позволил и сел на место.

– Я надеюсь, что с государем Кианоайре все будет хорошо, и что он примет участие в следующем совете, ну а пока начнем без него, – государь Вазад продолжил совет – Как знают многие из вас, в последние двадцать пять лет, со времени последнего Малого совета, немногое изменилось в этом мире – не образовалось ни одной новой страны, и ни одна война не закончилась и не началась. Пока все неизменно. Война идет между югом и одним из приморских княжеств, не правда ли, шах Нахэллэ?

– Верно, государь Вазад. Суть наших претензий к приморцам ясна: они должны отдать землю наших предков и перестать пересылать контрабандный товар через наши дороги. Зачем нам неприятности и разбойники?

– Неправда, Нахаллэ! Вы выгнали наших родичей на пустынные скалы, а теперь, когда мы обустроили их, требуете назад? – закричал со своего места высокий узколицый человек, князь приморцев.

– Вы заняли эти земли для мирной жизни, а не для того, чтобы заниматься контрабандой и торговлей запрещенными товарами; не хотите жить мирно, верните земли! – парировал шах.

– Заплатите нам сначала за то, что построено на них! – не сдавался приморец.

Остальные государи настороженно слушали перебранку, ведь вопрос контрабанды тревожил почти всех, всем хотелось получать пошлины с дорогих товаров и законные налоги. Скучали лишь древние расы – особенно оборотни. Товары других земель они получали только в виде дани, да и то они их интересовали редко, кроме, конечно, оружия. Темный эльф вообще откровенно спал с открытыми глазами. Эти земли их не интересовали, слишком много смертных жило на них. Тиннэх же завидовал спящему брату, рисуя своим пером причудливые завитушки на бумаге для записей.

Наконец государи закончили спорить, точнее, прервал их государь Вазад, поняв, что войну прекратить не удастся, ибо примирения не желает ни одна сторона.

– Мы поняли, уважаемые короли, что мирным путем вы не ищете примирения, и поэтому ваша тяжба может быть разрешена либо оружием, что крайне нежелательно для всех сторон, либо решением суда Граней. Я предлагаю всем собравшимся дать еще 3 года для исчерпания вопроса, сли ни одна сторона не уступит – будет принято решение идти на суд Граней. Кто поддерживает эту мысль?

Собравшиеся лениво подняли руки, все были за такой исход.

– Не хватает голоса государя Кианоайре! Будет ли это действительно? Запад – влиятельное государство! – спросил кто-то из людей.

– Я думаю, государю Кианоайре вообще все равно, ему чем меньше смертных останется, тем меньше он будет падать в обморок, – ехидно заметил Инъямин.

– Инъямин, ты что-то хочешь сказать против моего брата? – Тиннэх уже не выдержал, он не мог позволить кому-то оскорбить младшего родича.

– Да что ты, князь Тиннэх, у вашего рода языки такие, что лишний раз лезть не захочешь, просто какой толк Кианоайре от разборок смертных? Он создание тонкое, нежное, сам непонятно откуда взялся. На прошлом совете мы так внятно и не услышали, какое право имеет незаконный внук Имлара на эльфийский трон.

Тиннэх потемнел от ярости и поблагодарил всех богов за то, что сейчас Киано нет в этом зале. Вазад понял, что если немедленно не остановить обоих, то совет рискует превратиться в ссору.

– Тихо! Уважаемые, нечестно и неправильно обсуждать государя Кианоайре в его отсутствие, чем бы ни было оно вызвано! И не думаю, что каждый бы хотел быть на его месте! Он будет с нами на следующем совете, и каждый сможет, не нарушая правил, задать ему вопрос. Следующее заседание будет посвящено как раз вопросам политики бессмертных государств. Сейчас же мы продолжим рассматривать проблемы Юга.

Совет продолжался еще долго. Тиннэх кинул гневный взгляд на Инъямина, с досадой понимая, что на следующем совете придется объясняться самому Киано. А как его брат это вынесет? Но они хотя бы предупреждены.