Текст книги "Найти дом (СИ)"

Автор книги: Реимарра

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 38 страниц)

Иррейн встал, молясь, чтобы Киа не проснулся, накрыл его получше и, скинув рубаху, почти побежал к воде. Плевать, что она ледяная – это то, что ему сейчас нужно. Иррейн разделся на ходу и нырнул, почти потеряв сознание от холода. Бр… Но возбуждение эта вода снимала замечательно.

Раньше такой реакции не было. Принцем Киано вызывал благоговение и можно было только мечтать о том, чтобы прикоснуться к нему, поймать ветер от его плаща. Израненный же Киа был беззащитен, и надо было заботиться о нем, сохранить жизнь в покалеченном теле.

Иррейн боялся возвращаться на стоянку. А что, если Киано узнал о причине его внезапного бегства? Как смотреть ему в глаза – он не Нерги: нельзя принуждать того, кто не хочет.

Киано проснулся от тянущего холода с одного бока – как раз с того, где, по его мнению, должен был спать Иррейн. На него была навалена гора тряпок, но от холода утра это не спасало. Пришлось вставать, интересно, куда подевался эльф? Костер не разведен, котелок не мыт, застыли остатки вчерашней каши с мясом. Может, умываться пошел?

Делать нечего,– решил Киано,– умыться тоже бы надо, и, какая бы ни была холодная вода, ополоснуться бы тоже не мешало, но завтра в городе он закажет бадью самой горячей воды с травами и пеной, а еще горячего вина и жареного мяса. От мысли о еде у него явственно заурчало в желудке, и Киано, прихватив с собой грязный котелок и, на всякий случай, закинув слабенькое заклинание на стоянку, пошел к речке.

Иррейн сидел на земле, голый, и смотрел на воду, ветер холодил мокрые волосы, прилипшие к спине.

– Ты чего на земле расселся? – Киано подошел неслышно, – решил себе отморозить, что ли, все? Это ты зря, еще пригодится! Одежду раскидал. Вода холодная?

Иррейн вздрогнул.

– А? Да, холодная, только осторожно, долго не стой! Давай, я пока котелок помою!

Только бы Киано не заметил. Иррейну казалось, что его лицо пылает. Хорошо еще, что холодная вода надолго пригасила желание. Он отвернулся и нарвал травы, чтобы потереть котелок изнутри.

– Ай! – Плеск воды, недовольный вскрик. – Ирне! Она не холодная, она ледяная!

Киано быстро окунул лицо, плеснул на тело и вылетел на берег, подбирая одежду и быстро натягивая ее.

– Ирне, пусть от меня будет вонять, но до Ланки я туда не полезу! Да оденься ты, на тебя смотреть холодно.

Киано сам развел костер, быстро повесил котелок с водой и полез в запасы. После такого купания хорошо бы горячей похлебки. О, ветчина!

– Ты хочешь супа? – Спросил он.

– Да мне все равно, что сделаешь, то и буду, – улыбнулся Ирне, но Киано насторожился.

– Ирне, с тобой все в порядке? Ты какой-то не такой с утра? Я что-то не так сказал?

Киа, сердце мое, ты тут ни при чем. Я сам не могу справиться с собой! Но зачем тебе об этом говорить? Правда, о следующей ночи и думать страшно.

– Нет, Киа, не тревожься, со мной все в порядке, просто вода холодная. Дай сюда луковицу, я почищу!

Киано налил Иррейну похлебки и себе, поднес миску к носу, держа в обеих ладонях, и вдохнул аромат. Запахи – как они приятны для волчьего носа! Эх, обратиться бы сейчас да порыскать по лесу в поисках зайчатины, насладиться весенним гоном, спеть песню с младшими братьями…

– Смотри, до Ланки мы сейчас поедем по солнцу, потом, после полудня, по закату будет деревня, просто водички там попьем и поедем дальше. Заночуем около большого тракта и завтра будем в Ланке, – Иррейн ткнул пальцем в карту, – как тебе?

– Я согласен. Давай завтра лучший номер в гостинице возьмем? Водички горячей, вина?

– Согласен. Киа, а у нас денег хватит? У меня около двадцати монет золотом.

– У меня осталось тринадцать золотом, ну еще побрякушки всякие на крайний случай. Ирне, нам на границе будут платить жалованье, нам придется забыть о том, что мы аристократы. Да и этого золота нам хватит. Ирне! Я забыл! Тебе нужна лошадь!

Точно, лошадь нужна,– сколько можно мучить Сердце Ветра? К тому же вдвоем на одном седле тесновато.

– Киа, я сам забыл… если я помню людские цены, то она обойдется примерно в тридцать монет. Это если хорошая. Тогда у нас едва хватает.

– Плохая нам не нужна. Тогда продадим безделушки, делов-то. Собирайся, ехать пора.

День разгорался – один из тех самых сладких весенних деньков, когда листва начинает только-только появляться и природа манит обещанием лета. Ровно год назад государь Кианоайре повел свое войско против государя темных эльфов Инъямина. Они не стали спешиваться на обед, но и ехали неспешно, наслаждаясь спокойным ясным днем. Они тихо разговаривали, о разном: Киано рассказывал всякие истории волчьего клана, а Иррейн наконец-то поведал историю появления Меча Запада у его рода.

– Я не знаю, сколько он у нас, отец отдал его мне, потому что я особо никуда не высовывался, жил тихо. Откуда кому-то знать, что у меня есть такая вещь. Имлара и его род мы не очень любим,– прости, это не тебя касается. Там старые дрязги, еще, кажется, с благословенных земель. Но мы получили меч уже тут, на этих землях; его чуть ли не случайно нашли, в драке какой-то.

– Ирне, ведь это просто меч. Мне кажется, гномские, из небесного металла, получше будут.

– Киа, радость моя, вся ценность этого меча заключается в том, что скован он там, в тех землях, и не нашими руками, а богами. Этот подарили одному из наших владык, а остальные три разошлись, и, насколько мне известно, силу они имеют только тогда, когда собраны вместе. Где остальные три – неясно. Я не знал, что он принесет тебе столько горя, прости меня за это. Я просто хотел отдать его тебе – ты другая кровь, твой род по отцу достоин такого.

– Значит, Инъямину и его хозяину не хватало еще трех клинков? Ирне, а что, если они начнут войну из-за остальных трех, хоть четвертый и у меня? Ты знаешь, что будет?

– Вряд ли, Киа, им просто стало известно, что у тебя есть Меч Запада, вы же вытащили его на коронацию, и они точно знают, у кого этот клинок, а где остальные три – неизвестно, как я уже сказал.

– Они и за один едва не удавились. Но западу угрожает опасность, они могут думать, что меч там! Ирне!

– Ему всегда угрожает опасность, особенно от темных, уже не знаю, сколько тысяч лет. Меч неразрывно связан с тобой, без тебя и твоей крови, крови Хранителя, это – железка! Они могли бы убить тебя и завладеть клинком, но если бы не получили твоей крови, то ничего не вышло бы, а пока они не соберут остальные три и кровь хранителей, могут даже не стараться.

Киано замолчал. Занятно, почему он раньше не знал об этом? Никто не знал, а Иррейну некогда было пояснять, когда он дарил свой подарок.

Уже скоро должна быть деревня, и Киано хотел пересмотреть свои планы на то, чтобы просто попить там водички. Ужасно хотелось жареной курицы и молока – просто до боли в гортани. «Мы напоим Сердце Ветра, попьем сами, купим молока и курицу и заночуем в лесу», – так он решил про себя.

Деревня была оживленной, Киано и Иррейн проехали по центральной улице к колодцу, провожаемые изумленными взглядами селян, спешились. Киано опустил ведро в колодец, поднял воды и налил в поилку для лошади, легким заклинанием сделав водицу не ледяной,– не дай боги, конь простудится. Хотел уже опустить бадью во второй раз, вытряхнув последние капли, и замер, не обращая ни на кого внимания. Иррейн дотронулся до Киано, не решаясь спросить, что случилось, а волк раздраженно отдернул руку и побежал прочь, куда-то в конец улицы.

Плач, жуткий плач, вой щенка и детский смех. Щенячий плач не стихал, разрывая душу волка напополам, что там случилось? У суки умирает дитя?

Группка детей, подростков, окружившая что-то, в середину толпы летят мелкие камешки, плач доносится оттуда. Киано распорол толпу телом, отбрасывая мешавших. Плевать, кто там упал – все равно.

Щенок – волчонок, совсем крохотный, с толстыми лапами, окровавленный – неподвижно лежал на пыльной земле, глаза зверька уже закатывались, а из-за спины Киано еще летели последние камушки, но уже никто не смеялся.

– Ублюдки, – выдохнул он, удерживая себя, чтобы не выхватить меча, – ненавижу.

Дети шарахнулись, а Киано слепо ударил, не видя ничего от ярости. Женский крик, но он был слеп, ничего не было, кроме окровавленного волчонка. Киано подхватил его на руки, молясь успеть.

– Эй, эльф! Ты ранил моего сына! – Чей-то крик, – стой, нелюдь! За ним! Да что же это такое, люди добрые!

Он выбил из рук Иррейна бадью и вскочил на коня, не выпуская зверька из рук.

– Ирне, живо!

Ударил в галоп.

Они остановились далеко в лесу, у крестьян даже не было шансов их догнать. Куда крестьянским лошадям против лучшего жеребца из княжеских конюшен Запада.

Киано дышал так, словно бежал из деревни на своих ногах, а не летел на коне. Иррейн подхватил его.

– Киа, что случилось, что у тебя там?

Киа наконец расцепил руки, опустился на землю, держа щенка. Облегченно выдохнул, зверь был жив, хоть и изранен. Как он попал к людям?

Киано позвал волчонка, но тот молчал, слишком слаб.

– Ирне, принеси воды, пожалуйста.

Иррейн принес – рядом оказался родник.

– Маленький, потерпи, сейчас, младший брат. Я помогу тебе и найду родичей. Они не выходят тебя, потерпи. – Киано уговаривал волчонка, словно разговаривал с ребенком. Иррейн никогда не слышал у Киано такого тона, а теперь он воркует со зверем, как с младшим братом.

– Киа, тебе помочь? И может, ты скажешь, что произошло?

– Не надо! Ирне – ты не видишь? Эти выродки били его камнями! Ему едва три месяца есть – зимний щенок, – как он попал к ним? А теперь нам нужно найти родичей и отдать им. Но сначала надо вылечить, придется снова магией. Ты погреешь меня ночью? Я опять замерзну, как тогда. Да уж, попили молочка... Не разводи костра – младшие родичи этого не любят, потом.

Щенок лежал на расстеленном плаще, тихо вздрагивая и поскуливая, и Иррейну казалось, этому плачу вторят дальние голоса. Ему было жутко. Вдвоем в лесу, с раненым хищником и его родичами, без костра…

Киано же ворковал над зверьком, перемежая ласковые слова самыми изощренными северными ругательствами в адрес деревенских, и Иррейну только оставалось дивиться тем способам, какими смертные, по словам Киано, зачинали детей.

– Сейчас, родич, я приготовлюсь, и мы пойдем. Позовем твою маму и отца. Только я эту дрянь сниму, хорошо? Ирне, пожалуйста, посиди тут и привяжи коня, ничего не делай, резких движений тоже. Я позову стаю. Не бойся, они тебе не причинят зла, но лишних движений не надо. Они злы. Я буду тут, в двадцати шагах, просто смотри, и все. Если к тебе кто-то подойдет, не кричи и не зови меня – он просто понюхает и уйдет. И ничему не удивляйся.

Киано погладил щенка, и тот шевельнул хвостом, отвечая на ласку. Потом волк встал и начал снимать с себя одежду, складывая ее аккуратной горкой. Киа снял все, даже набедренную повязку, и расплел косы – на нем ни осталось ничего, сделанного руками, ничего, кроме Иррейнова кольца на безымянном пальце. Потом оборотень стал на колени, коснулся ладонями и головой земли, молча. Встал, выпрямился и подхватил щенка на руки.

Киано звал – весенняя песнь может быть не только любовной, но и боевой, горестной. От этого жуткого воя у Иррейна похолодела кожа. Куда делся нежный эльфий голосок? Теперь это был голос самца, вожака стаи.

Страхи Иррейна на этом не кончились, из-за деревьев показались парные огоньки волчьих глаз, их были сотни – не одна стая собралась на этот зов.

Киано отходил все дальше от стоянки, щенок на его руках дрожал, но не от страха, а поддаваясь зову.

Стая обступала поляну. Истошно заржал Сердце Ветра и тут же замолчал, повинуясь безмолвному приказу хозяина.

Киано остановился, встал на колени. Иррейну было видно его спину и ягодицы. Поляну в несколько рядов окружили волки, и только слабая луна была единственным светом в этом лесу. Из стаи выступили двое – волчица, поджарая и пожилая, с серебристой шерстью и вожак, мощный самец. Оно подошли вплотную к оборотню, касаясь носами его и щенка.

– Доброй тебе ночи, старший родич! – вожак поздоровался первым, вытягиваясь перед Киано.

– И тебе хорошей охоты, младший брат, и тебе, младшая мать. – Киано безмолвно разговаривал с волками.

– Я нашел вашего родича в людской деревне, ему плохо пришлось. Я возвращаю его вам, берегите его.

– Ты нашел моего сына, старший родич, сама Луна привела тебя к нам. Будь ты благословенен. Айри убежал, потерялся на опушке, мы отчаялись его найти.

– Не подходите к проклятой деревне, а лучше – уходите подальше. Грядет облава, я ранил одного из людей. На вас и меня пойдет охота.

– Сейчас бескормица, старший брат, нам некуда деваться. Но подальше мы отойдем, и горе тому, кто появится в этих лесах со стрелой на нас.

– Любое убийство ведет к убийству.

– Возможно, но мы слабее смертных и вас. Вот тот, беловолосый, он не смертный, но он боится нас. И он боится за тебя. За тебя больше, чем за себя.

– Он знает, кто я, просто он не видел стаи.

– Можно вопрос тебе, если он не оскорбит тебя, старший брат?

– Можно.

– Почему ты не в облике?, Ты разделся, чтобы не оскорбить нас чужими запахами, а истинного облика не принял.

– Прости меня, родич, твой вопрос ранит меня. Но я не могу принимать такого облика, я потерял этот дар по собственной глупости.

– О, да. Я вижу на тебе следы зла и одно проклятие. Оно тебя мучает?

– Не сильно, но раздражает. Я давно не охотился в лесу с братьями и тоскую по тому времени.

– Я понимаю тебя: ты вынужден скитаться по людским землям, чтобы не болеть от чужого счастья?

– Можно сказать и так, родич.

– Хватит терзать тебя разговорами. Ты разделишь ночь с нашей стаей?

– Прости меня, младший, меня ждет друг, и я был счастлив поговорить с вами. Может, когда-нибудь я вернусь сюда на четырех лапах, и мы славно поохотимся.

– Все может быть, великодушный брат. Благослови тебя Луна.

Лес опустел, волки ушли, забрав с собой Айри и оставив легкий запах опасности. Киано так и стоял на коленях, дрожа всем телом, от слабости и потери сил. Нелегко сразу звать всех и чувствовать каждого родича в своей душе, тяжелый был зов. Он был не в силах даже встать, приподнялся и снова рухнул, бессильно прижимаясь к холодной, теперь уже пустой земле.

Иррейн очнулся от оцепенения. Какая жуть. Он видел волков в Логове, но такой стаи – никогда. Киа! Что с ним? Ему плохо?

Иррейн подхватил плащ с засохшей на нем кровью волчонка и метнулся к Киано, поднял дрожащее тело с земли, опустился на колени сам и укутал оборотня плащом, крепко прижимая к себе, стараясь согреть. Киано дрожал все сильнее, стараясь избавиться от тоски, сжимавшей грудь.

Его искалечили, лишили истинной сути. Для него навсегда оборвалась весна – заковав в это тело, принесшее столько горя. Будь оно проклято!

Иррейн обнимал Киа, содрогающегося от холода и бессилия, что-то горячее и мокрое ожгло грудь. Слезы – Киа плачет? Снова…

– Киа, успокойся, я тут, с тобой, пошли, я уложу тебя, а потом сварю чего-нибудь, или спи. Давай, я помогу, пойдем?

Киано поднял лицо, мокрое, и Иррейн поразился, только утром оно было другим, а сейчас словно то, что было после плена – измученное и запавшее. Он освободил руку и, едва касаясь пальцами, вытер с щек Киа влагу.

– Хватит плакать. Все пройдет.

И вдруг он ощутил мягкие губы на своих ладонях, опустил взгляд. Киано, закрыв глаза, целовал ласковую чужую ладонь, стиравшую его слезы. Едва касался губами, но Иррейн замер, потом опустил лицо, поймав своим ртом уста Киа, и нежно-нежно, стараясь не вспугнуть чуда, поцеловал любимого. Киано ответил на поцелуй, не открывая глаз.

Они так и уснули на поляне – беловолосый эльф, обнимающий обнаженного оборотня, укутанного в грязный плащ.

А где-то за деревьями, вдалеке, старый волк пел весеннюю любовную песню.

Глава 6

Уже смеркалось, и заканчивался длинный весенний день. Киано и Иррейн никуда не поехали, ибо встали около полудня, когда было уже поздно трогаться в путь. Весь день они просидели у костра, неспешно попивая отвар из листьев малины, заедая его чудесной яблочной пастилой, заботливо положенной в сумку теткой Нарайной. Они мало разговаривали: Киано о чем-то задумался, в перерывах между едой переплетая кожаные шнуры, Иррейн же игрался тренировочными меховыми шариками.

Вечером они решили все-таки приготовить что-то посущественней пастилы: например, суп из вяленой грудинки. Киано нашел припрятанную в глубине припасов бутылку вина и торжественно поставил ее между мисками и кружками.

Что это было – ночью? Просто нервный срыв или Киано начинает оттаивать? Иррейн старательно обходил в разговоре тему того, что случилось между ними. Возможно, это случайный поцелуй, а может, и нет. Какая разница, если Киа не хочет говорить, то нечего и настаивать.

– Ирне, – Киано разлил пахнущее смородиной вино по кружкам, – мне надо тебе кое-что рассказать. Помнишь, я обещал, что буду рассказывать это частями. Так вот, так не получится, придется все и сразу, иначе мы оба совершим ошибку.

– О чем ты, сердце мое? – Иррейн внимательно посмотрел на Киа, – если тебе тяжело или не хочется, не рассказывай, я не хочу лезть тебе в душу.

– Придется, Ирне, я не хочу причинять тебе мучений и не хочу, чтобы ты ошибался на мой счет. Я не хочу, чтобы ты любил выдуманный образ – ты же почти ничего не знаешь обо мне. Я расскажу тебе всю правду, но не для того, чтобы ты пожалел меня или плюнул от отвращения. Просто с моей стороны нечестно обманывать тебя.

– Нет, в клане скупо говорили. Я знаю, что у тебя нелады с Имларом из-за матери. О каком обмане ты говоришь?

– О многих, Ирне. Ты о таком, наверно, даже и не слышал. Ну так слушай историю с самого начала, она будет долгой.

Ни для кого, наверно, не секрет, что оборотни и эльфы не очень жалуют друг друга – из-за права Граней. У эльфов его почти отняли, а оборотни ничем не провинились перед властителями, но этого хватило для холодной нелюбви. Ну, так и жили, сталкиваясь раз в сто лет в Гранин. Ты же знал мою мать? Говорят, она была довольно вздорной принцессой, и вместо того, чтобы воспользоваться переходами, она решила поехать землями. Я уж не знаю, каких родичей она навещала, что пришлось ехать через волчьи земли. Я даже подозреваю, что мой отец и она сговорились еще на Гранях, но я даже не спрашивал – Тэрран, боюсь, мне не расскажет. Ну так вот, она заехала в волчье Логово, да так и осталась погостить. А когда вернулась домой – оказалось, что беременна. Это была гроза в банке с мышами. Никто не знал, кроме Имлара, Эвинваре и его брата, ну и Фиорина, конечно. Фио еще в этой истории отличится не раз, кстати. Подлей еще вина. Тэррану они ничего не сказали, а выход на Грани маги заблокировали. Она родила ребенка, то есть меня, и это оказалось совсем некстати и Имлару, и другим родичам. И они приняли замечательное решение – отдать меня в смертные земли, сразу после ее смерти. Помнишь людскую легенду о том, что сиды подменяют детей? Так вот меня они просто подбросили. Это поручили Фиорину, и именно поэтому мне поначалу было с ним так трудно. Он был закрыт и мрачен. У него есть замечательное качество, которое он ненавидит в себе. Он исполнителен; каков бы ни был приказ, он его исполнит, потому что дал слово. Часто вопреки собственному мнению, ибо он живет государством и верностью своему Лорду. Имлар совершил роковую для себя ошибку: отдал мне вернейшего своего вассала. Фио, когда приехал в Логово впервые, едва мог разговаривать со мной, из него нельзя было выжать улыбки или доброго слова. Я потом узнал, почему – он мучился виной. Ему было легче убеждать себя, что он не заслуживает моего прощения. Но мы потом поговорили начистоту. Теперь я верю Фио, как самому себе. Ему стало легче, и он освободился от идиотских приказов Имлара. Ну так вот, Фио отвез ребенка на смертные земли, хотя хотел просто подбросить в пограничное поселение. Но высокая политика, мало ли чего в будущем. Он не знал, что была за семья, куда он отдал меня. Я прожил там двенадцать лет, не самых лучших в жизни. Рабочие руки всем нужны, вот, наверно, потому и меня не убили,– я рос с детьми рабов и выполнял ту же работу. В меня кидали камни, как в того волчонка, и я не раз жалел о том, что не умер при рождении, вместе с матерью. Потом меня продали как смертного раба, на рынке. Знаешь, я никогда этого не забуду: я стоял на помосте, дрожал от холода, а смертные рассматривали меня, как диковинку. Надо же – эльф! Меня купил за несколько монет, в цену двух баранов, купец-караванщик. Для постели – в тот же день изнасиловал, и так пошло дальше. Два года я был подстилкой для пьяной круглоухой свиньи. Я почти не пытался сбежать, некуда, и не знал ничего о свободе. Вообще. Я с детства привык выполнять чужие указания. Сказали почистить котел – я чистил, сказали встать на колени – я вставал. Иначе били. Хочешь посмеяться?

– Ты пьян? Чего тут смешного? – опешил Иррейн.

– В плену мне было из-за этого легче. Я же ничего не соображал вообще, а тело помнило. Хотя купец был скотиной по сравнению с Нерги. Нерги был мастером в постели. Ну, пока речь не о нем. Я два года валялся под человеком. Потом, я уже не помню, за что, меня решили наказать. Хотя и раньше наказывали, за разное. Он меня привязал к телеге и стал кнутом охаживать. Было очень больно. В этот момент на него напали. Я даже не запомнил, как и что. Меня подхватили – и на коня. Хотя лгу, помню я все. Но не скажу. Да дай ты еще вина, у нас две бутылки! Помнишь, у нас упоминали имя такое – Сигмар? Жаль, я потерял знак его рода. Это был северный наемник. Они там у себя почитают сидов, и он заступился за меня, забрал от купца. Он вылечил меня, одел, избавил от рабского ошейника, первого в моей жизни. Я даже тогда почти не разговаривал, не умел и боялся. Всех. Я про это еще не раз скажу. Он, наверно, был первым, кто любил меня. Он никогда не говорил об этом впрямую, но я чувствовал. Полгода, наверно, я его ближе двух шагов к себе не подпускал. Несмотря на то, что он заботился обо мне и защищал меня. Он понимал, что я не со зла. Он даже не тронул меня, хотя хотел этого и имел полное право. По всем законам. Он только волос касался и целовал в губы, легко, за плечо мог взять. Если ты думаешь, что я сейчас буду рассказывать о любовниках, то почти не ошибаешься. Потом мы спали вместе, просто прижавшись друг к другу. Мы скитались по землям, он торговал мечом и смотрел, чтобы меня никто не обидел. Его изгнали за убийство, а срок почти подошел к концу. Можно было возвратиться домой, но почему-то я боялся любого упоминания об эльфах, хотя не видел ни разу никого из них. Он хотел поручить меня северным сидам, я бы тогда познакомился с собственным тестем еще ребенком.

Мы долго скитались, я носил глухой плащ, хоть и выглядел не как при дворе, и похуже, чем сейчас. Но все равно – пялились и задавали вопросы. Я не отвечал, а Сигмар всех посылал к троллям и дальше. Он-то и начал меня обучать бою на мечах. Это его школа, Борг потом сильно удивлялся, откуда я такие приемы знаю. Я уж не помню, чего мне не хватило. Но мы как-то разругались в пух и прах. Точнее, Сигмар хотел мне умные вещи пояснить, а я уперся как баран. Он знал, что не вечен, все-таки он смертный. Он хотел научить меня выживать, а я вцепился в него, как клещ в собаку. Он хлопнул дверью, а я ушел в город, в чем был. Это мы в гостинице жили, он в трактире был вышибалой. Я ни мечей не взял, ни плаща. Пришел в порт, стал спрашивать, какие корабли идут на Запад. Податься просто было некуда. Я тогда заикался сильно, да и говорить было трудно, зрелище еще то. Представь себе, эльфенок-дурачок в людском городе. Кораблей не было. Тогда я пошел к караванщикам, по старой памяти, Изира вспомнил. Уж как меня те убеждали, что прямо вот сейчас пойдут на Запад! Деваться было некуда, я пошел с ними. Потому что забыл и привык жить за спиной Сигмара. Мы подходили к Гранин,– это, наверно, около двух дней пути. Это я потом уже узнал, что Запад в другую сторону. Вечер, костер, они пили какую-то настойку на пшенице, редкая мерзость. А мне связали руки. Не буду говорить, что было позже.

Видишь вот это? – Киано отодвинул волосы, показал на кончики ушей, – так вот, если бы не магия отца, их бы так и не было, одни ожоги на срезе. Я их той ночью лишился. Меня нашел патруль с Гранин – голого, избитого и оттраханного. Они возились со мной долго. Выхаживали всей крепостью, я потом узнал, чего это им стоило. Лекарь не отходил от меня, а я орал при каждом прикосновении. Даже раны не могли перевязать.

Я выжил,– я вообще живуч как собака, даже Инъямин удивлялся. Ты не смотри, что во мне кости одни. Полукровки – они крепкие.

Потом какой-то умник догадался, что я оборотень еще, и они стали думать, что со мной делать. Потому что с эльфом проще, а волков боялись. Пришлось им ехать в Логово. Это было после того, как некий Тиллаэль, при Имларе советник такой был, еще кроме Фио, притащился в Гранин и выдал там при мне всю правду о моей матушке и о том, что надо было давить меня в колыбели. В этом он, конечно, был прав, я часто был с ним солидарен. Но тогда – он воспользовался осанве и кинул в меня своей ненавистью. Мне хватило этого, чтобы ослепнуть и почти подохнуть, все труды лекаря пошли прахом. Я просто умирал на глазах у них.

Остальное мне потом рассказали. Пока я валялся в беспамятстве, Нарин привел отца, Мейлина, еще там как-то очутился Сигмар, это я сам уже помнил, и он нашел своего северного целителя. Потому что требовалось переплести феа. Оно разрушалось с рождения. Ребенку нельзя быть без матери. Там совсем немного оставалось, все нити уже рвались. Они сплели его наново, и отец забрал меня в Логово. Он хорошо расплатился со смертными, но не деньгами, они жили долго и без бед.

Я как вспомню, что родичи со мной вынесли, уши горят. Вот как сейчас, передай, кстати, кусочек мяса сюда. Я же шарахался ото всех абсолютно, меня искали, а я прятался в замке, орал, когда касались. Едва-едва привык. Тиннэх, наверно, тогда жил у меня в комнате, мне снились кошмары, а отцу приходилось направлять мои сны. На то, чтобы я хотя бы начал нормально говорить, ушло около года, это при силе моего отца и старании родичей. Там каждый не спускал с меня глаз и не давал впадать в панику. Борг стал моим наставником и нянькой. Весь клан вертелся вокруг меня. Потом была инициация. Ты, может, еще увидишь это, ведь ты почти в нашей стае. Это когда щенок становится волком, когда его принимают в Большую Охоту и выпускают на Грани одного. Предок был очень милостив ко мне. Хотя тогда я не мог оборачиваться и мало был на Гранях,– только под охраной брата или Борга, а чаще их обоих. Но предок принял меня в стаю.

Я уже был более-менее вменяем, а тут Сигмар попросил помощи, отец дал ему такое право – звать клан в беде. Тогда я обернулся первый раз и принял участие в битве. Там был курган с мертвецами, молодняк людской решил поживиться, а расхлебывать пришлось нам и Сигмару. Тогда мы увиделись в последний раз. Он подарил мне знак своего рода – Тура, а я ему – кольцо. С ним тоже дальше вышла история.

Я стал известен на Гранях, а значит, и в эльфийских землях обо мне узнали, и том, кто я. Имлар примчался к отцу и наскандалил, требуя отдать сына Эльвдис на воспитание Западу. Тогда это было ему необходимо, ведь вроде как Эвинваре и его брат погибли. Хотя меня терзают сомнения, что их объявили мертвыми после того, как Имлар узнал обо мне. Но зачем ему это было делать?

Он потребовал суда Граней, а тем нужно было уступить эльфам, иначе они бы получили междоусобную войну. Если кратко – меня поделили меж двумя домами, пока я сам не решу, хочу я короны Запада или нет. Отец метался между желанием получить Запад для меня и для стаи и мной, потому что я не хотел этого. Но я видел, что ему хотелось видеть меня на княжеском троне, он пророчил мне великое будущее. И я принял корону. И все же при дворе мне было худо. Там душно и страшно. Двуличие, шепотки за спиной.

И началось то, что я забывать начал. Взгляды, намеки. Я ненавижу свою внешность, Ирне. Мне не нужна эта красота, и я хотел, чтобы меня любили не за нее. Точнее, я не верил, что меня можно любить за что-то другое. Да и другого у меня не было. Я плохой поэт, мастер, музыкант. Я умею только убивать и все. Мне казалось, что все видят только внешнюю оболочку, да так, по части, и было. Долгая история, правда? Я утомил тебя? Нет?

Вернусь к тому вечеру, про который ты хочешь спросить, я вижу по твоему лицу. О том, когда ты застал меня в саду. Нас в Волчьем замке не сильно учили плясать и пить, хотя многие могут нам в этом и позавидовать, поэтому я и не люблю праздники, особенно чужие, да и чувствую себя неловко, а статус обязывал. Я свалил в самый подходящий момент в этот сад, решил посидеть в тени, устал от этого – «Принц Киано, вы не хотите прогуляться? А может, вам будет интересен новый гномский меч, он такой необычной формы, правда, он находится у меня в покоях!». Я даже не так ненавидел это, сколько боялся, что меня схватят за руку и пихнут в эти покои силой. Устраивать конфликт на новом для меня месте я тогда опасался. Хотя столько раз хотелось разбить кому-нибудь рожу. А тут ты. Я просто испугался тебя и твоих речей. Веришь? Мне было страшно, я не привык верить словам о любви. Да и потом не верил, хотя, кроме Ри, мне их никто не говорил после. А после нашего с тобой разговора привезли меч и кольцо. И тогда я был на тебя сильно зол, да и на себя тоже. Вот весь рассказ. Вино-то кончилось. Еще осталось? Ну, тогда слушай сагу дальше. Если уж нести чушь, так до конца.

Ну, значит, ты сам знаешь, что раз в сто лет проходит Совет Гранин. Мы с братцем туда и поехали, других посмотреть, себя показать. Вроде как наследники престолов, а не деревенские старосты. А там все, кто только можно: гномы, темные, люди, лисы, медведи – все значимые расы. Я столько народу отродясь не видел, Тиннэх меня едва не пнул, чтобы я в зал первый раз войти решился. Ну и Инъямин сидит, улыбается, будто бочку меда сожрал. Меня посадили, рядом Вазад из гномов, а неподалеку – северянин, смертный. А на шее у него мое кольцо, маленькое такое, на веревочке висит. Потомок Сигмара был, а у меня на груди знак их рода, я не знаю, чего наплел Сигмар своим детям, а только в том роду на меня едва не молились, хотя мне век не отблагодарить их. Сидит, глаз с меня не сводит, на язык он остер, не хуже Борга. Кстати, он Торгейра сразу невзлюбил. Короче, северянина очень интересовало, с чего это я кольцо подарил прадеду, а не что-то другое. Как-то, мол, не принято между мужчинами кольцами дариться. Да, свой палец я вижу. Я отшутился и подарил ему оружие. Меня там же угораздило с Тэнне поцапаться, прямо до мордобоя дошло. Хотя он мне правильно по лицу надавал, я боялся, что кто-то может узнать историю с Сигмаром и Гранин, извел его в конец. Потом я умудрился упасть в обморок, да прямо на руки Торгейру, в общем, вышло так, что он оказался влюблен в меня, это просто как проклятие. Но мы разъехались спокойно, я только потом от него письмо получил, и больше я в тот род не покажусь. Как говорят на Севере – «в этой саге о нем больше говориться не будет». Ну и там же на совете мы с Инъямином поняли, что будет война. Мы там изощрялись, кто кого уест, пока оба по замечанию не получили.