Текст книги "Найти дом (СИ)"

Автор книги: Реимарра

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 38 страниц)

Староста закончил рассуждать о репе, налил еще по чарке и спросил:

– А в баню-то не желаете? Жаркая, натопленная.

Киано прижал к себе малыша, уткнулся в светлую головку, вдыхая тот запах, который присущ только маленьким детям, независимо от рас. Мальчик же играл с подвеской на рубахе Киано, подцепляя крохотными пальцами звенья серебряной цепочки. Однако при слове «жаркая» он встрепенулся, отцепил подвеску, давая ее малышу, и отдал ребенка матери – девке с шальными карими глазами, которые только и смотрели на Иррейна.

– Да, баньку бы хорошо, – мечтательно сказал он.

Баня действительно была отличная. Новая, срубленная летом – она еще пахла деревом, смолой. Стены были светлыми, неуспевшими почернеть от жара. Воды для дорогих гостей было наношено и нагрето – на многих бы хватило, веники березовые – словно только срезанные, пахнут лесом. Рядом с банькой – озерцо с прорубью, если кто пожелает.

Киано разделся, аккуратно сложив одежду стопкой, Хальви же кинул, словно у себя в покоях, Иррейн – все свернул друг в друга. Он старался не смотреть на обнаженного Киано, хотя во время болезни ему и приходилось мыть того. Что бы Киано там ни думал, а плен не изуродовал его. Да, шелковую кожу прочертили полоски шрамов, едва заметные печати ожогов и отвратительная татуировка – знак врага на предплечье. Да, он хромает, не очень заметно, но старается не задевать больной ногой ничего; он исхудал. Время на всех оставляет свои отпечатки. Ничего не было в нем от того нежного неземного принца, умершего от черной вести, и все же он был прекрасен. Никакой плен, никакие мучения и потери не погасят этих чудесных глаз. Невозможно отвести взгляда от тонкой фигурки. Хальви плеснул ему в спину холодной воды, и Иррейн очнулся:

– Не спи, замерзнешь! Давай, залезай на полку – я тебе покажу отличье от ваших ванночек.

Иррейну показалось, что в нем медленно тают от жара все кости и так же быстро вырастают снова, что его перебирают по каждому ребрышку, что пушистый веник хочет размолотить его – как лен. И все же он был в восторге – словно родился заново, играла каждая мышца тела, пела каждая жилочка. А потом он бросился в озеро – и вынырнул уже другим. Они бросались с Хальви снегом, а Киано, закутавшись во все, что можно было, круглыми глазами смотрел на них – завидуя и отхлебывая горячий мед.

В верхней горнице, что отвели им для сна, тоже было жарко натоплено. Обычно волки редко ночевали в людских домах, стремясь ночью в путь, но Киано пожелал остаться. На кой тащится в поле ночью, если есть теплая пуховая перина и крыша над головой. Они никуда не спешат.

Мирка принесла им кувшин медовой браги, горячих пирожков и волнующе улыбнулась Иррейну.

– Ирне, может нам, это, прогуляться, а ты пока с дамой поговоришь, а мы, может, и подруг ее сыщем? – предложил Хальви, подмигнув Мирке. Деваха же поняла его с полувзгляда, и подруги явно уже ждали.

– Нет, пусть девица нас извинит, а нам завтра рано в путь, не до бесед нам, красавица, не серчай уж,– ответил Киано вместо Иррейна, и тот едва не выронил кувшин.

Кровати было две, а их трое. Обычно оборотням и ложа не требовались. Хальви сладко потянулся:

– Вот хоть режьте меня, а на полу спать не стану! После такой бани, да оборачиваться? И вообще, родич, я бы все-таки прогулялся. А вы как хотите. Что вы как дети на меня смотрите? Одна кровать моя. Киа, ты знаешь, я пихаюсь, так что… А с Ирне мы не поместимся.

Вот же племянничек! Нахал! Специально, что ли, он все это делает? Хальви всегда нравился Киано, в нем было то, чего не было в нем самом – порывистость, решительность и здоровая наглость. Характером Хальви удался в кого угодно, только не в отца. Магии в нем не было ни на кошачье ухо, но зато от оружейной он не отходил. Нрав же – одновременно и дедовский и прадедовский – он был мудр, бесстрашен, хитер и простодушен, когда надо. Сейчас Хальви еще несовершеннолетний, а что будет потом? Скорее всего, он прямой наследник после Тиннэха.

– Давай, я лягу на полу, он теплый, – предложил Иррейн. Зачем смущать Киано?

– Вот еще, ты, может, и у входа поспишь? – проворчал Киа, стягивая штаны. – Мое место у стены и второе одеяло тоже. Он улегся, поглубже зарываясь в теплую шерсть.

Но заснуть так не удавалось. Он ворочался, путаясь в огромном одеяле и стараясь не задеть Иррейна. Сна не было ни в одном глазу, хотя он еще в бане мечтал упасть на постель и заснуть. Может еще выпить?

Он выбрался из ложа, аккуратно переступив через длинные ноги эльфа, нащупал в темноте стакан, налил.

– Мне плесни, пожалуйста, – ночная тишина раскололась тихим шепотом. Киа подал Иррейну стакан, сел на краешек кровати.

– Мы – как два идиота, – сказал он мрачно. – Знаешь историю про двух смертных?

– Нет, а что за история?

– В одном городе жил писарь, страшный, вообще никакой: ни денег, ни в штанах. Так, письма на площади за медяшки писал. И девица жила – старая уже, лет тридцать, тоже не принцесса, прачка. И вот значит, собрался он к ней в гости – и думает, купить вина или не купить? Если купит, то наверняка не даст, не бывает такой удачи, только деньги потеряет. А если не купит, то точно не даст. А девица сидит, наряжается, думает, ноги брить или не брить? Если брить, то больно, а вдруг у него не встанет? А если не брить, то точно не встанет! Вот реши загадку – как этим смертным потрахаться?

– По-моему, это не про нас история, – ответил Иррейн, – у нас волосы на ногах не растут.

Смех Киано испугал Иррейна, брага пролилась на пол из выроненного кубка, а Киа зарылся в одеяло лицом, и лишь вздрагивали плечи. Первый смех после плена. Иррейн наконец сам понял, что сказал, и расхохотался.

– Мне просто вспомнилось, – Киа утирал слезы, – не знаю, почему. Давай еще выпьем, только не смеши меня.

Они допили брагу, справедливо решив, что Хальви в случае чего найдет, где выпить, и вряд ли уйдет от подруг Мирки обиженным.

– Ну так вот, мы – как два дурака, – еще раз повторил Киано, – и тебе неловко со мной, и мне не уютно. А деваться нам некуда.

– Это точно, – помянул про себя серый мир Иррейн, – я не собирался приставать к тебе. Но прости, сдержать свой взор мне трудно. Я не владею собой.

– Я доверяю тебе, знаешь, я редко ошибаюсь и поэтому, наверно, до сих пор не знаю предательства. И я доверяю тебе, – повторил Киано еще раз. – Только не торопи меня. Я сам пока не знаю, чего хочу. Но и шарахаться от тебя не собираюсь.

– Я ничего не требую и счастлив, что нахожусь около тебя, а остальное пережить можно. Давай спать.

Киано вдруг вспомнил, как вчера ночью ему было тепло и уютно спать около этой широкой груди. «А! все равно уже!» – решил он, перевернулся на другой бок и прильнул к Ирне, ловя чужое тепло и ощущая обхватившую его спину руку.

«Опа! Ну и дела! Ну хоть бы водички оставили!» – подумал Хальви, стараясь не шуметь и стоять ровно, отряхиваясь от чужих запахов. До утра оставалось немного, а тело требовало отдыха.

Время уверенно шло к весне, и Киано все чаще ловил себя на том, что пора уже собираться в дорогу. Он боролся сам с собой. Одна его половина тихо шептала о том, как хорошо дома, как спокойно в Волчьем лесу, среди сородичей, что больше ни о чем не стоит волноваться, вторая же настаивала на том, что не дело прятаться от жизни, и если тебя по весне манит дорога, то непременно нужно ехать. Вторая половина выиграла неравный бой, и Киано, вздохнув, отправился к отцу.

– Скоро весна, я все-таки уеду, – выложил он прямо, – иначе с ума сойду.

– И чем ты намерен заняться? Я проклинаю тот день, когда отдал тебя Боргу на воспитание – это его проделки. Отказаться от всего, свалить куда подальше, а потом вернуться с исцарапанной шкурой и встать в гордую позу. Ты повторяешь своего учителя, мальчик.

– Учитель был достойный, вопрос только в учениках. Я, наверно, проедусь по городишкам или наймусь на Орочьи Границы, подальше от Запада. Ирне поедет со мной. Я вернусь, обещаю, – улыбнулся Киа.

– Я даже не сомневаюсь в этом, но что ты ищешь?

– Сам не знаю, но меня просто тянет, как весенний гон. Я, вроде, пришел в себя, даже кое-какие способности вернулись. Жаль, обращаться пока не могу. Но все идет к этому.

– Знаешь, у тебя странная жизнь. У меня такое чувство, что ты не властен над собой, сам себе не хозяин. Словно тебя толкают – вся твоя судьба говорит об этом. И мы даже не можем поспорить за тебя. Никто еще из нашего рода не был так обласкан Хранителями, никто не бывал на эльфийском престоле и сдается мне, что это еще не все, на что ты способен.

– На что меня «толкнут»? – переспросил Киа, – мне надоело это. Я не игрушка и устал принимать правила игры. Я хочу жить сам и для себя.

– Получится ли? – Задумался князь Тэрран, – но я рад, что Ирне с тобой. Вот за этот подарок стоит поблагодарить богов.

– За что? – Взвился Киано, – за то, что его привязали ко мне? За то, что он сломал свою жизнь, принеся бесполезную жертву? Да его прокляли, по-моему!

– Может и так, но ваши нити переплетены. А ты, как ты относишься к нему? – Тэрран вовсе не собирался задавать этот вопрос, но раз уж зашел разговор.

– Я не знаю, – сник Киа, – мне неловко с ним. Мне тяжело привыкнуть жить с кем-то и для кого-то. Даже когда я был женат, я жил для себя, а теперь? Мне хочется довериться ему, он надежен, он нравится мне, но я боюсь. Я боюсь себя. Мне нечего дать ему взамен на любовь.

– А может, ты боишься еще одной потери? – вкрадчиво спросил отец, обнимая его, – тогда просто доверься Ирне. Когда я только узнал об Иррейне, мне хотелось убить его. А теперь я готов принять его в семью – я в него верю. Ты заметил, как он прижился тут? Я не надеюсь больше увидеть от тебя внуков, да и Сэльве и Нэльве никто не заменит. Но я хочу увидеть тебя счастливым. И вижу, что ты вернешься сюда – исцеленным. А теперь езжайте, погода может испортиться. Я не люблю долгих прощаний.

3 глава

Они ехали уже вторые сутки, покинув волчью территорию, и Иррейн не уставал удивляться перемене, произошедшей с Киано. Какой же все-таки изменчивый характер. Еще вчера утром они распрощались с кланом, получив кучу наставлений и мелких странных подарков, назначения которых Ирне не совсем понимал. Колдовские штучки. Киано был мрачен и гнал коня так, словно земля горела под ним. А когда они остановились на отдых, эльф заметил улыбку на узких капризных губах – довольную, как будто волк исполнял свою давнюю мечту. И эта улыбка так и сияла на лице любимого, словно он получил долгожданную волю. Он вырвался,– понял эльф,– теперь он свободен и не связан словом ни перед кем. Но их двое, и то, что Киано взял его с собой, вселяло надежду.

Они переночевали прямо в поле, поужинали изловленным зайцем – Киано даже не требовалось обращаться в волка, чтобы поймать добычу, и если бы Иррейн не прожил все это время в волчьем клане, то ни разу бы не поверил своим глазам.

Киано спешился, велел устраивать лагерь, небрежно бросил на талую землю сумку с вещами и отпустил Сердце Ветра пастись, точнее, выковыривать старую траву из-под смеси воды и снега. Иррейн стал собирать ветки. А волк вышел в поле, зачем-то присел на корточки, вынув нож, и эльф увидел, как около Киа стоит серый комочек, прядая ушами; услышал какие-то напевные слова на наречии, которого не знал, а через минуту Киа уже возвращался с тушкой, оставляя за собой кровь по капельке.

– Что ты с ним сделал? Нормальный охотник за добычей гоняется, а она сама идет к тебе? – изумился Иррейн, снимая шкурку с брошенного ему зайца.

– Разве ты не знал? Или вы утратили это искусство? Я просто попросил его жизнь.

– Как это попросил? – переспросил Иррейн, пропустив вопрос об искусстве.

– Словами. Я извинился перед ним, и он знает, что я убил его не напрасно. Ты же видел, мы никогда не берем лишнего. Это смертные готовы ради одних бычьих языков вырезать все стадо. А серый знал, что нам нечего есть, потому что некий остроухий забыл сумку с едой. Вот вино ты, кстати, не забыл.

Это было чистейшей правдой. Иррейн вздохнул, вспомнив о сумке: чего там только не было. Вяленое мясо, свежайший хлеб, мед, яблоки, крупа. И все это он второпях оставил на кухне.

– Ну так вот. Я попросил его жизнь, обещая легкую смерть. Ему было, в общем-то, все равно – здесь полно лисиц и серых братьев. Так что постарайся: там были пряности – чтобы мы еще не раз поблагодарили его жертву.

Киано без зазрения совести свалил на Иррейна все хозяйство их нехитрой стоянки – костер, ночлег, посуду, занимаясь лишь охотой. Он уселся прямо на талую землю, не жалея новых кожаных штанов, достал из кармана карту, развернул. Если удача не изменит им, через четыре дня они будут в Ланке, небольшом торговом городишке – там можно будет узнать любые вести: о том, что творится на Западе и Границах, куда можно податься двум новоиспеченным наемникам.

Заяц действительно удался на славу – Иррейн, как и положено любому эльфу мужского пола с древних времен, отлично умел готовить. Руки мастера и дорогие восточные приправы сделали весеннюю зайчатину блюдом, которым не побрезговал бы и эльфийский владыка. Впрочем, бывший эльфийский владыка как раз и догрызал косточку от этого самого зайца, не забывая прикладываться к меху с вином, и был вполне доволен жизнью.

Ночь, дорога – что может быть лучше сейчас для него? Новый мир… может, он позволит похоронить или присыпать пеплом ту горечь, что жила в его сердце? Он все равно вернется и в Аркенар, и в Логово. Его ждут везде, и будут ждать, но где все-таки его собственный дом, суждено ли его построить? Такие вопросы тревожили Киано, приправляя тяжелые думы сладостью вина. Но неумолимо клонило в сон, и тело требовало уже привычного чужого тепла. Если не хочешь сопротивляться – не проще ли поддаться?

К вечеру второго дня Киа подал знак, и Иррейн поравнялся с ним:

– Сейчас чуть прибавим, я хочу до того леска доехать, – Киано махнул рукой куда-то в темноту, – так что последний рывок. Давай, кто последний – тот и моет посуду!

Иррейн пожал плечами, все равно посуду мыть ему, да и вряд ли Метелица угонится за бешеным Сердцем Ветра, но деваться некуда, если это доставит радость Киа, то почему нет? И он чуть тронул поводья.

Он летел, почти равняясь с ветром, и растрепавшиеся волосы летели в лицо, Киано был где-то впереди, лишь виднелся белый мех его плаща. Метелица же выбивалась из сил. Ничего, девочка, ночью отдохнешь, поговоришь с сердечным вороным другом.

Он не понял, что произошло, ударившись о землю и услышав жалобный вскрик Метелицы. Дикая боль пронзила колено, он скорчился на земле, судорожно ловя воздух, а где-то рядом в темноте билась и плакала кобыла.

Киано услышал лишь ржание лошади, он забыл обо всем – наслаждаясь ночью, скачкой. Сердце Ветра почти не чувствовал своей ноши и летел в ночь, такую же черную, как его бархатная шкура. Но шум за спиной заставил гордого коня остановиться – Метелица плачет.

Киано слетел с коня, пытаясь понять, кому первому нужна его помощь?

– … …! я, … …, в … … ...! – Все, что он мог сказать, и в этот момент эти слова были самой легкой оценкой его умственных способностей.

Метелица сломала обе передние ноги, и помочь ей было уже нельзя. Киано бегло осмотрел лошадь, чувствуя спиной ярость Вестника Ветра. А Ирне? Что с ним?

– Эльфы что, не умеют падать с лошади? – спросил он, так и есть, открытый перелом, почти выбито колено, он нащупал рану сквозь штаны Иррейна. Ой, как плохо. Его сил не хватит на двоих: или Метелица, или Иррейн. Может, Вестник Ветра его простит?

Метелица смотрела на него горестно, а из карих глаз лошади катились слезы.

– Мне нет прощения, сестра, я знаю. – Нож скользнул по горлу кобылы, прерывая муку.

Ирне, что же делать? Киано наклонился, эльф был в сознании, ушибся и сломал ногу, свернувшись от боли на льду. Он сможет оказать первую помощь, но нужен костер и вода, горячая вода, и свежая кровь. Кровь была, Киано моментально раскрыл один мех с вином, вылил его на землю.

– Ирне?– тихо позвал он. Иррейн пошевелился.

– Я, кажется, ногу сломал, – отозвался эльф.

– Я вижу, не слепой. Ты встать сможешь? Нам надо дотащиться до этого леса, здесь я не разведу костра. Обопрись на меня. Ирне, я потом буду извиняться, но сейчас нам нужен огонь.

Киано быстро переложил кладь на Сердце Ветра, стараясь не обращать внимания на недовольство коня. Иррейн же ощупывал свою ногу.

– Да не трогай ты ее! – взмолился Киано, протянул руку, – вставай, давай! Ирне!

Иррейн уцепился за руку, как утопающий за ветку, тяжело поднялся, охнув от боли и стараясь не опираться на правую ногу. Киано перехватил его за талию, заставляя повиснуть на себе и чувствуя тяжесть чужого тела. Было жутко неудобно – мешала разница в весе и росте, но деваться было некуда. Под ногами было скользко и мокро, а дороги почти не видно. Киано шел медленно, совершенно некстати заныл собственный перелом, и он молился всем волчьим богам, чтобы дотянуть до леса.

Наконец они дошли; Киа остановился на самой опушке – все равно, лишь бы было из чего развести костер. Он стянул с себя плащ, не давая упасть Иррейну, усадил на него эльфа и стал собирать валежник, стремясь выжать из мокрых веток хотя бы маленький огонек. Еще надо было наломать еловых лап – не укладывать же ему Иррейна прямо на мокрый снег.

Наконец он соорудил что-то вроде подстилки, вынул из подсумка одеяло, расстелил его и помог Иррейну перебраться на ложе. Костер разгорелся на славу, приправленный слабеньким заклинанием. И наконец можно было заняться лечением.

Целитель из Киано был так себе; он иногда, особенно в плену, жалел о том, что в юности погубил свои способности, выбрав путь оружия и отказавшись от обучения у Мейлина. А ведь судьба могла сложиться по иному. Но уже поздно жалеть – из тех невыученных уроков у него остались только жалкие остатки знаний.

«Ирне, потом ругать меня будешь, хорошо? Сейчас потерпи, будет больно». – Попросил он мысленно.

«Хорошо, сердце мое».

От этого «моего сердца» Киа еще больше досадовал, но гнев плохой помощник в исцелении, и он заставил себя успокоиться. Впервые он лечил кого-то, и этот кто-то однажды спас ему жизнь. Лишь бы хватило сил.

Перелом действительно оказался плохим, колено было почти раздроблено, и требовалось много сил, чтобы хоть как-то попытаться срастить кости и стянуть их лубками. Он собрался с мыслями, отхлебнул крови из меха и принялся за работу. Иррейн же едва сдерживался, чтобы не закричать, и старался не смотреть туда, где Киано склонился над раной – страшно видеть собственные сухожилия и кости и жутко слышать, как они срастаются.

– Я их пока стянул, сейчас просто больше ничего не смогу, – виновато сказал Киано, – а завтра надо будет искать жилье. Тут деревня недалеко, будем просить приюта. Тебе пару седмиц надо будет просидеть в доме. Иначе у нас будет два хромых, а я думаю, что меня хватит. Он зарастет, я собрал все правильно, просто нужен покой.

– Спасибо, – все, что мог сказать Иррейн, – Киа, тут никто не виноват, ни ты, ни Метелица. Не надо – это просто случайность. Скользко.

– Случайностей не бывает, Ирне, я на своей шкуре усвоил это! Никто не заставлял меня гнать коня, а про дорогу я забыл. Это моя вина.

– Киа, забудь. Давай потом будем разбираться, а сейчас поставь, пожалуйста, котелок на огонь.

Киано все-таки в темноте отловил тощего весеннего тетерева и сварил его – и ему, и Иррейну не помешает питательный суп. Они не торопясь пили горячий бульон, приправленный перцем, согреваясь в промозглой ночи, и молчали. Киано – от чувства вины, а Иррейн от боли и оттого, что Киа винит себя. Почему от него столько беспокойства, теперь он только задерживает Киа в его пути, ведь его сердце так рвался из Логова? А теперь Киа возится с ним, на него и смотреть-то страшно: лицо горестное, усталое, косы растрепаны.

Наконец с хлопотами было закончено, Киано вытащил из сумок все теплое, что у них было. Его знобило от холода и потери силы и сейчас хотелось провалиться в спасительный сон. Он набросил на Иррейна плащ, седельное покрывало и лег рядом, стараясь не задеть Иррейна – не хватало еще во сне потревожить рану, он и так уже натворил по самое некуда. Но Иррейн, уже сонный, сам притянул его к себе, обняв за талию, и крепко прижал к груди, согревая.

«Ты замерз совсем, так чего же?»

«Ирне, я и так понаделал дел! Да и исправил плохо».

«Ты лучший целитель, совершенство. Спи».

Утро было отвратительным – мокрая изморось и хлюпающая грязь под ногами. Киано выбрался из теплого вороха и развел костер, поеживаясь от холода. Хорошо, что они оставили вчера часть птицы – сейчас совсем ничего не поймаешь, разве только в волчьем облике. Надо было думать, что делать дальше – с таким переломом нужно лежать в теплой постели и есть ведрами творог с сахаром. Даже у эльфа уйдет не менее двух недель, чтобы встать на ноги. Все эти сказки смертных о невероятной регенерации ран бессмертных – правда лишь частично. Можно срастить кости и за час, магией, но проку от такого лечения ненадолго. Значит надо искать жилье, их должны пустить на постой – хотя с людей станется и выгнать остроухих сволочей. И вообще, чем дальше – тем им будет трудней: оборотней тоже не любят в смертном мире. Но они сами выбрали такую судьбу, хотя Иррейн всего лишь покорился ей.

Они добрались до деревни только к полудню – постоянно останавливаясь и отдыхая. Киано так и не восстановился после вчерашней потери сил, а Иррейн едва мог идти. Деревенька даже с виду была нищей – покосившиеся низкие избенки, кривые поленницы, и редко где был сарай для скота. Они выбрали самую крайнюю избу – почти черную от ветхости мазанку, около которой не было даже забора, Киано усадил Иррейна на трухлявую скамейку и постучался в избенку. Низкий дымок из трубы говорил о том, что дома все-таки кто-то есть. Ответа пришлось ждать довольно долго, но шаркающие звуки и копошение за дверью все-таки давали надежду. Наконец им открыли: такой же ветхий, как и его дом, дед.

Киано поклонился:

– Мир тебе, старший человек.

– И тебе мир, волк, – прошамкал дед, – чего надобно?

– Мы ищем помощи, мой друг ранен, а на улице ненастье. Нельзя ли у тебя остановиться? Мы заплатим за кров.

– На коего орка вас в такую погоду понесло? Сидели бы себе в тепле, на кой мне ваша плата? Заходите, только сразу говорю – жрать нечего, да и не хоромы у меня. Не Светлый Запад.

– Спасибо тебе, нам сейчас Запад и не нужен. А со столом мы разберемся.

Киано помог подняться Иррейну в дом. Тому изрядно пришлось нагнуться, чтобы не задеть низкого косяка. В избе было темно и холодно, хозяин явно экономил на дровах, но это хотя бы была крыша над головой, а не ледяная морось. Волк снял с коня вещи, завел жеребца в покосившееся стойло, с тоской подумав о том, что оскорбляет благородного скакуна таким жилищем.

– Скажи, старейший, где тут можно добыть дров и еды? Воды я натаскаю – если можно воспользоваться твоей баней.

– Да пользуйтесь чем хотите – мне уже ничего не надо, отжил я свое. Баня не топлена, а топор едва поднимаю, хорошо если внук с соседней деревни забежит, а так – хоть стропилами топи. Да и бросьте свои эльфийские штучки – меня Камис зовут. Меня тут каждый знает, я раньше знатным охотником был, а теперь… эх.

Киано проверил лубки на ноге Иррейна: все пока было в порядке, но на всякий случай наложил еще одно заклинание, чтобы не болело. Надо растопить избу – как можно жить в таком холоде?

– Дрова там, во дворе – наколоть только надо; топор есть, только рассохся он. Везде нелады, – пожаловался Камис.

– Невелика беда, – пожал плечами Киано. – Насажу и поколю.

– Киа, – подал голос Иррейн, – ты хоть раз дрова-то колол?

– Не поверишь, колол, даже дом сам строил. Короче, нам нужно дерево, еда и вода. Я сделаю все сам. У ваших молодух пирогов-то купить можно?

Камис усмехнулся:

– Тебе так принесут, тут эльфы с волками редкие гости – наши девки еще передерутся. А что с товарищем-то твоим? Да и звать-то вас как?

– Меня зовут Иррейн, я тут неподалеку с лошади свернулся, темнотища, вот и получилось так. Заживет.

– Тебе бы в посольстве у Фиорина работать, – заметил Киа. – Меня зовут Киарт, я из Волчьего клана.

– Да уж с тобой все ясно, Киарт, только лицо у тебя эльфье, помесь что ли?

– Помесь. – Киано предпочел не углубляться в тему.

– Ну ладно, хозяйничайте.

Уложив Иррейна на широкую скамью, Киано принялся хозяйничать. Вода оказалась недалеко, и уже через несколько часов баня была растоплена, дрова наколоты и сложены аккуратной поленницей. В бане у Камиса оказалась огромная бадья, на двух человек, которая грелась от камней и даже была не рассохшейся – Киано наполнил ее почти до краю, предвкушая купание. Одно было бы еще хорошо – неплохо бы после баньки и поесть, а есть было нечего ни у них, ни у Камиса. Но хозяин подсказал богатую избу, где можно было купить снеди, и Киано уже стучался в богато украшенные ворота. Их отворила дородная женщина, обомлев оттого, что перед ней стоял волк, а Киано улыбнулся:

– Доброго вечера, хозяюшка, мне посоветовали у тебя снеди купить, говорят, слаще никто пирогов не печет!

– Да что ж ты стоишь под дождем, господин! – ахнула женщина, – проходи-ка в дом!

Она проводила его в горницу, отличавшуюся от убогой хижины Камиса, как дворец Имлара от северной землянки, Киано окинул взглядом комнату. Одни женщины, большака не видно, и мальчишка лет двенадцати. Девушки бросили вышивание, увидев гостя, и моментально покраснели. Впрочем, к такой реакции селянок Киано привык и в своих деревнях, поэтому не обратил особого внимания. Сейчас его интересовала только еда.

– Присаживайся, господин! Эй, Ларка, согрей малинового настою! Ты приехал к кому или так, проездом?

Киано решил не разочаровывать хозяйку – зачем? Им еще жить тут.

– Да нет, несчастье с нами стряслось, друг мой ногу тут переломал, вот мы на краю остановились, теперь вот тут, пока он не поправится, поживем.

– А друг-то твой тоже волчьего роду?

– Эльф он. Так скажи, хозяюшка, не зря мне тебя советовали?

– Вы не у Камиса ли стоите? Да что вам в той вони делать? Сюда перебирайтесь – я уж обихожу, довольными останетесь! У меня двор богатый, горниц много, девки мои расторопные.

Киано отхлебнул настоя. Действительно – душистые листья малины и смородины, настоянные в кипятке, грели нутро.

– Не серчай, хозяюшка, мы уж там устроились, зачем старика обижать. Но вот снеди бы твоей попробовали. Платой не обидим.

– Да зачем мне плата ваша? Вы бы новостей рассказали! Кстати, знахарка-то твоему товарищу нужна, моя бабка хорошо кости лечит!

– Да мы сами уже срастили, отлежаться бы. Каких бы тебе новостей, красавица?

Женщина улыбнулась, нехитрая лесть подействовала.

– Да любых: знать бы, чего на белом свете-то творится, а то сидим тут, как сычи, никто и не остановится. Говорят, эльфский король от трона отрекся? Правда ли, что ль?

Киано дернулся.

– Правда… Не справился вроде, ушел он куда-то, никто и не знает, но скандал знатный был, говорят. Остроухие едва за корону не передрались, а досталась самому мудрому. Вроде как дела хорошо у них.

– Да молодой совсем ведь был, жалко его, жену с детишками потерял, да сам настрадался.

– Да я думаю – не пропадет он, мир-то большой.

– И то верно, – согласилась женщина, – так ты выбирай, чего тебе из еды-то? У меня пироги есть, окорока, курочки вон, варева ягодного полно да солений, супу могу вам горячего сварить да мясных ушек со сметанкой! Хотите? Еще и овса для лошадей будет! У меня мужик бойкий, щас, правда, на месяц провалился к родичам.

– Мы всему будем рады, а ушкам особо! – улыбнулся Киано, – ни от чего не откажусь, так что буду ходить все время, пока мы тут! Разве мимо такой стряпни пройдешь?

– Ой, ловок ты баять, да вас, нелюдей, и послушать приятно. Остался бы ты на ночку?

– Извини, раненый меня ждет, а так завтра зайду, как все съедим! Похвалю и еще возьму, а пока вот, – Киано выложил на стол три золотых монеты с собственным профилем, правда, сделанных в благополучные времена.

-Ой, да зачем ты, хотя благодарствуем, жизнь крестьянская такая, сегодня есть, а завтра нет, ты сам-то не трудись, вон, хромаешь ведь! Работник все донесет!

Действительно, через пару часов здоровенный детина принес несколько горшков, хлеб в чистом полотне, пирогов, еще горячих, и кувшин яблочного вина. Затем принес корма для Сердца Ветра.

– Вставай, хватит лежать, – обратился Киа к Иррейну, – давай, я тут баню истопил, потом жрать будем!

– Жрать – это хорошо, – согласился Иррейн, – а как я мыться буду?

– Из шайки, с мочалкой. Бадью тебе пока рано. Или ты не помнишь, как по мне веником ходил? Теперь я поиграюсь! Вставай, давай, хватит спать!

Баня была отлично протоплена, вода согрелась, и давно не используемые деревянные шайки снова пахли деревом, было даже свежее мочало. Они отлично помылись, согрелись, истратив почти всю воду, но все-таки оставив часть Камису, переоделись в свежие рубахи и штаны, а старые, свою и Иррейнову, Киано застирал и развесил сушиться на досках, и Ирне осталось только наблюдать за этим. Дожил: Киано ему портки стирает! Словно над ним смеются, хотя Иррейн против заботы не возражал, но не в стирке же!

– Ты на все руки мастер, Киа, где ты стирать-то научился? Высший перворожденный ведь, сын и внук князя.

– Ирне, лучше тебе этого не знать, вот честно, – оглянулся Киано, – впрочем, я как-нибудь проболтаюсь, но это тебе точно не понравится.

– Ты заинтриговал меня, сердце мое. Впрочем, я уважаю твои тайны.

– Да что ты творишь! – вдруг всплеснул руками Киано, – куда ты сам-то лезешь, дай, я помогу! Нам еще второго хромого не хватало!

Иррейн решил сам надеть штаны, но перелом и ушибы сильно затрудняли дело.

– Вот, все, пошли, кстати, надо у этих баб вторые штаны тебе заказать. Те, что я разрезал, можно выкинуть.

Киано сам накрыл стол, но нож и хлеб передал Камису, как хозяину и старшему в доме.

– Да, гости, принесли вы радости, хоть попирую на старости, благодарствую за это! – Едва не поклонился Камис.

– Брось, надоедим еще, – усмехнулся Киано, разливая вино по кружкам.

– Ох, скромничайте вы… Кабы я молодым был, разве ж позволил бы в таком сарае жить? Не те годы уже, вы-то бессмертные, а тут час я свой уже вижу, хоть и не завидую вам.

– Это мудро, – произнес Киано, – тут завидовать совершенно нечему. За спиной столько могил, что среди них уже поневоле начинаешь искать свою.

– Ох, что-то мы дурную тему завели, давайте лучше за ваш приезд выпьем.

Киано почти засыпал, разморенный теплом и обильной едой, они улеглись на скамье – единственном спальном месте, кроме печи. Но что-то мешало заснуть, рядом ворочался Иррейн, стараясь, устроиться поудобнее, и мысли лезли в голову, словно заполночь мыши в кладовку.