Текст книги "Ава (СИ)"
Автор книги: Pretty Rippey
сообщить о нарушении
Текущая страница: 39 (всего у книги 53 страниц)
С громким звоном кружка разбилась об пол и разлетелась на мелкие осколки.
Брызги холодного кофе полетели в разные стороны.
– Все! С меня хватит! – взвыл Уилл, вскакивая со стула, и схватил трость. Ава с восторгом подобралась и приготовилась к положенному наказанию, но без какой-либо прелюдии Марлоу грубо схватил ее за волосы и потащил к турнику. Он едва не содрал с нее скальп, так сильно и болезненно ее держал. К такому напору Ава была совсем не готова, но восторг в ней перехлестывал все остальные чувства и внезапно возникшие опасения.
– Встала на колени! – рявкнул Господин, когда девушка оказалась под самым турникетом. Ава послушно выполнила приказ, но когда Уилл до боли схватил ее запястья и туго связал их свободным концом поводка, она невольно вскрикнула и сильно занервничала. Мысль о том, что игра развивается совсем не так, как надо, сильнее забилась в голове Хейз, но девушка старательно отодвинула ее как можно дальше. Поздно было давать задний ход. Тем более она так давно грезила о подобной жестокости…
Кляп Уилл проигнорировал. Вместо этого он высоко задрал майку Авы, перекинул скомканную ткань через голову девушки и запихнул ей в рот. Следом он сдернул с нее трусы, порвав их в запале. Предугадывая, что сейчас последует, Ава немного прогнулась и почти по инерции приглашающе выставила попу.
– Стой смирно! – сильно дернув ее за волосы, выплюнул Уилл. Девушка мигом подобралась и выпрямилась, но не успела она толком подготовиться, прочувствовать момент перед экзекуцией, как Хозяин со всего размаху ударил ее тростью по заднице.
Не было никакого ритма, никаких пауз, чтобы прочувствовать боль от ударов и поймать удовольствие. Господин бил ее, как наказывают шелудивых собак – быстро, жестоко и без единой капли милосердия.
Трость свистела в воздухе и чертила на мягкой плоти алые полосы. Град из ударов превратился в один пульсирующий и кровоточащий ком боли. Давясь слюной, Ава всеми зубами вцепилась в край майки. Из зажмуренных глаз девушки градом бежали слезы. Она даже не успевала вздохнуть, как новый укус трости отхватывал от нее кусок. О наслаждении не шло и речи.
Но так было неправильно. Она совсем не этого хотела!
Или хотела?
«Боже, что же я натворила…»
Наконец-то Уилл оставил в покое несчастный женский зад и схватил Аву за ошейник.
– Подставляй спину, – процедил он. Девушка тут же испуганно выполнила приказ, и Господин ударил тростью по ее лопаткам. Хейз сдавленно взвыла, но под градом ударов оцепенела и не могла даже пошевелиться. Спина полыхала огнем и, казалось, превратилась в сплошное кровавое месиво. Едва выдерживая боль, Ава тихо скулила и рыдала в три ручья.
Но все ее слезы не могли размягчить Господина. Ярость застлала Уиллу глаза, и гнев в полной мере обрушился на девушку у его ног. Она еще никогда не видела любимого таким злым и безжалостным. Никогда еще он не обращался с ней настолько ужасно. Она всегда чувствовала, что Хозяин любит ее. Во всех его действиях всегда было напоминание, что после те же самые руки, которые хлестали ее плетью и ремнем, проливали на нее воск и связывали веревками, будут ласкать ее и баюкать. Но теперь всякая нежность растворилась, словно ее никогда и не было.
И самым ужасным было то, что Ава в любой момент могла освободиться от своего импровизированного кляпа и прокричать стоп-слово. Уилл остановился бы. Наверное. Возможно…
Но она молчала.
Потому что, как ни крути, получила по заслугам.
Уилл в последний раз ударил ее по спине и отпустил ошейник. Он отцепил поводок от турникета и, грубо дернув, заставил Аву обернуться к себе. Избитая и истерзанная, выпотрошенная за какие-то считанные минуты девушка повернулась к Хозяину и сжалась в испуганный комок. Она все еще сжимала в зубах край майки, страшась его отпустить. По ее алым щекам текли слезы, из носа бежали сопли и по подбородку стекала слюна. Ее колотила крупная дрожь, но она молчала и не жаловалась.
Она поняла.
Она осознала…
Трость хороший инструмент, чтобы вбить в голову горький урок.
Уилл резко выдернул из зубов Авы скомканную майку, опять схватил за волосы и подтянул вверх. Девушка машинально вытянулась и кое-как выпрямила горящую адовым пламенем спину.
– Будешь еще шкодить, бестолочь?! – рявкнул Уилл.
– Нет, – слабо пискнула Ава и шумно шмыгнула носом.
– Будешь еще лезть ко мне, когда я занят?! – продолжал напирать Марлоу.
– Нет… – совсем сникла Хейз и кое-как попыталась сжаться. Съежиться. Исчезнуть с глаз долой…
– Вот тебе урок на будущее, – подвел черту Господин и отпустил девушку. Она упала вниз, уперев связанные поводком руки в пол.
– Вытяни! – больно ткнув в нее тростью, приказал Хозяин. Ава поспешно выставила руки вперед и прижала ладони к обшарпанному линолеуму.
– Проси прощения! – обрушилось на нее, как гром.
– Простите меня, Господин, я так больше не буду, – жалобно промямлила Ава.
– Будешь впредь слушаться? – процедил Уилл.
– Да, мой Господин, – заверила его она. – Всегда.
– Тогда вот тебе последнее назидание, – жестоко сказал Хозяин и ударил девушку по рукам.
Ее ответный крик еще долго звенящим эхом витал в наступившей после тишине.
Да так и не исчез больше никогда.
После Ава все никак не могла успокоиться и бесконечно плакала, сжавшись в комок на кровати. Уилл не отходил от нее, обнимал и отчаянно пытался напоить водой и успокоительными. Но даже сквозь истерику, Хейз чувствовала с его стороны какую-то отстраненность и скованность, будто бы несмотря на всю заботу, любимый пытался отдалиться от нее. Когда ей наконец удалось унять бесконечные слезы и всхлипы, она поняла, что чувства ее не обманули.
С болезненным спокойствием человека только что пережившего дикую истерику, она неотрывно наблюдала за Уиллом, пока он занимался оставшимися от трости ужасными следами на ее теле, и с горечью замечала ту тяжесть, которая взвалилась на его плечи. Ему было плохо, он пытался не смотреть любимой в глаза и почти ничего не говорил. Да, он изо всех сил старался быть нежным с ней, заботился о ней, но что-то сковало его изнутри и сжало в тугих тисках. Ава догадывалась, что именно, и от этого ей становилось только гаже от всего происходящего и особенно сильно от самой себя.
Закончив, Уилл убрал мазь, собрал аптечку, но сразу не ушел. Он сел на краю постели, повернувшись к Хейз спиной. Несколько минут прошло в гнетущей тишине.
– Больше так не провоцируй меня, пожалуйста, – тихо произнес Уилл, не оборачиваясь. – Я не хочу снова на тебе срываться.
Огромный склизкий ком не позволил Аве отозваться сразу, но, не дожидаясь ее ответа, Марлоу поднялся на ноги и вышел из комнаты. Девушка осталась совсем одна, мучаясь от боли в истерзанном теле и выпотрошенном сердце. На опухших и красных от долгих рыданий глазах навернулись новые горькие слезы.
– В ту ночь он спал на диване в общей комнате, а наутро почти не разговаривал со мной и всячески избегал. Мне хватило ума понять, что он вовсе не злится на меня. Ему было плохо от того, что он сделал со мной. Нельзя так срываться на человеке.
Нельзя бить сабмиссива в пылу гнева, даже если именного этого он хочет и требует.
Есть границы, за которыми игра превращается в банальное насилие.
Мне еще повезло, что трость не повредила кости в руках, так как Уилл очень небрежно меня связал и смотал поводком не только запястья, но и ладони. Толстая кожа отчасти спасла меня от удара, но все равно боль была ужасная, почти невыносимая. А вот на спине и заднице в нескольких местах треснула кожа и пошла кровь. Несколько дней кряду я почти не могла нормально сидеть. Следы на руках прятала под тонкими, но плотными митенками, благо лето в тот год выдалось довольно прохладным и окружающие не задавали лишних вопросов.
Но физическая боль почти ничего не значила по сравнению с той, которая разрывала меня изнутри на части. Я полностью осознавала, как далеко зашла. Пыталась управлять своим Господином, считая, что могу играть с ним в кошки-мышки и ничего мне за это не будет. Моя провокация стала для него последней каплей и вытащила все самое страшное в нем наружу. Ни я, ни Уилл могли бы вовсе никогда не узнать, каким он может оказаться в бешенстве.
Ужасным было еще и то, что именно такого напора с его стороны я и хотела. Грезила о том, чтобы он так же сильно бил меня и втаптывал в грязь… Но осмысленно, контролируя ситуацию. Ведь у доминанта вся власть, моя жизнь и безопасность, и если он вовремя не остановиться, обычная эротическая игра быстро превратится в трагедию.
Но я заигралась, Уилл не сдержался и в итоге мы оба сгорали от стыда и мучились виной за содеянное. Ситуация хуже не придумаешь.
Никто не знал о том, что произошло между мной и Уиллом. Уверена, что даже не предполагал… Но, не вынеся его отстраненности, я решила дать нам обоим немного времени переварить случившееся и перебралась обратно к сестре. Я не сразу рассказала ей правду, но мне очень нужно было с кем-то поговорить, да и помощь в обработке синяков и ранок на спине не помещала бы. Наивно пологая, что раз Эмма и так знает тайну моей личной жизни, то воспримет мое признание не очень остро. К сожалению, я сильно ошиблась.
– Ты совсем с ума сошла?! Он тебя избил! – взвыла Эмма чуть ли не во весь голос.
– Во-первых, он меня не избивал, – мрачно поправила ее Ава. – А, во-вторых, тебе так сложно просто помочь мне и протереть ранки у меня на лопатках?
– Не избивал?! – совсем опешила старшая сестра, не веря своим ушам. – Да у тебя вся спина в кашу!
– Пара-тройка трещинок – далеко не все спина, – все так же хмуро парировала младшая, кое-как извернувшись и пытаясь добраться смоченной в антисептике ваткой до одной из ранок.
– А твои руки? – продолжала возмущаться Эмма. – Я таких жутких следов еще никогда ни у кого не видела! И ты мне пытаешься доказать, что это нормально?!
– Да, нормально! Потому что я настояла, чтобы он со мной это сделал! – не выдержав, резко огрызнулась Ава и сверкнула на сестру злобным взглядом. Но Эмма к тому моменту уже достаточно себя накрутила, чтобы проигнорировать любые выпады со стороны.
– К черту! Я звоню в полицию! – выплюнула она и целеустремленно вышла из ванной. Ава тут же бросилась за ней следом и поймала на полпути к валявшемуся на диване сотовому телефону.
– Нет, подожди, не надо! – на одном дыхании испуганно выпалила девушка, клещом вцепившись в старшую сестру. Последняя пыталась грубо вырваться на свободу и дотянутся до телефона, при этом посылая в сторону младшей озлобленные взгляды.
– Пойми же ты! Он меня не избивал! Я его сама просила сделать мне больно! – умоляла Ава, но Эмма не хотела ее больше даже слышать.
– Тебе лечиться надо, раз позволяешь ему с собой такое вытворять! – жестко отрезала она. – Не может нормальному человеку нравиться подобное!
– Тогда донеси на меня! – неожиданно рассвирепела Ава, резко отпустив сестру. По ее перекошенному от гнева лицу побежали первые слезы.
– Маме обязательно расскажи! И копам! И администрации университета! Всем! Давай же! – орала она, не обращая внимания на собственные рыдания и грозясь вот-вот сорвать голос. Но отчаянно пытаясь контролировать свои чувства после недавнего разлада с любимым, Хейз не выдержала и окончательно сорвалась.
– Если даже ты меня считаешь сумасшедшей, то так и быть! Пускай меня запихают в психушку, опять посадят на таблетки! Да, я превращусь в паиньку для всех, но счастливее от этого не стану, и виноватой в этом будешь ты!
Явно не ожидав такой ответной реакции, Эмма ошарашенно застыла на месте и уставилась на трясущуюся от ярости сестру круглыми глазами. С минуту она не могла найтись, что сказать в ответ, но быстро собралась и вернулась к прежнему сердитому тону.
– Не переводи на меня стрелки, – процедила она, вмиг осадив младшую. – Это ты накосячила! И раз уж сама Уилла просила себя над собой поизмываться, то чего обратно ко мне перебралась с видом побитой собачонки?
Ава замялась. Она честно не знала, как рассказать о том, что произошло. Слишком жуткими были воспоминания и слишком много было исказивших их эмоций, но, мысленно махнув рукой, Хейз решила говорить, как есть.
– В общем я действительно очень крупно облажалась…
Она говорила, стараясь не упустить ни одной предшествующей катастрофе детали, чтобы как можно яснее расписать мотивы и поступки обоих участников трагедии. Пока шел ее рассказ, обе сестры более-менее успокоились, перебрались на диван и даже откупорили по бутылке пива. Когда последнего осталось совсем немного на самом донышке, Ава закончила и с боязливым ожиданием посмотрела на притихшую сестру. Эмма с ответом не торопилась и задумчиво помолчала несколько минут.
– Знаешь, по-хорошему я должна обо всем рассказать маме, запихнуть тебя к психиатру, а на Уилла накатать заяву в полицию, – меланхолично подытожила она, покачивая почти пустой бутылкой. – Но я видимо настолько привыкла к твоим адовым странностям, что готова смириться даже с подобной хренью. Но одно могу сказать точно. Вы с Уиллом очень сильно облажались.
– Да я знаю, – совсем сникла Ава. – Мы оба виноваты. Но я же не знала, что так все получится. Да и Уилл, похоже тоже…
– И что ты теперь собираешься делать? – резонно спросила Эмма.
– Вернусь, поговорю. Может быть, удастся что-то исправить, – неуверенно ответила Ава.
– Как знаешь, сестренка, тебе решать. Но, ты уж извини, а я с Уиллом больше знаться не желаю, – твердо обозначила свою позицию старшая. – Пускай даже ты заварила кашу, но тебя-то, дуреху, я люблю, а он мне никто. Вряд ли смогу себя держать в руках и не начистить ему морду за то, что он с тобой сделал, если еще раз его увижу. Думать надо было прежде, чем трость в руки брать.
И поставив на этом жирную точку, Эмма залпом допила остатки пива. Ава смотрела на нее с болью и сожалением, но разум справедливо подсказывал, что иного ждать от старшей сестры бессмысленно. По крайней мере, не сейчас точно.
– Хорошо, – тихо согласилась она и, пока Эмма отошла выкинуть опустевшую бутылку, незаметно утерла навернувшиеся на глазах слезы. Ранки на теле все так же саднили и болели.
– Эмма сдержала слово и больше с Уиллом не разговаривала. Она тщательно его игнорировала несколько месяцев и тут же переводила тему, если я пыталась о нем заговорить, так что в итоге я бросила всякие попытки примерить ее с его продолжавшимся существованием в моей жизни. Возможно рано или поздно она бы простила его, но об этом уже никто не узнает, так как в конце ноября мы с Уиллом расстались навсегда.
Он был безумно рад, когда я вернулась к нему. Мы поговорили о том, что случилось, пообещали друг другу, что больше ничего подобного не повторится, и забыли о нашем странном разладе. Жизнь продолжалась. Я все так же работала в архитектурном бюро и готовилась к новому семестру, а Уилл резко продвинулся по карьерной лестнице вверх. Казалось, кризис миновал и все вернулось на круги своя, но то была лишь иллюзия мира и согласия. На деле же наши отношения разваливались на глазах.
В ту роковую ночь между нами пробежала тещина, и с каждым днем она становилась все больше и больше. Я продолжала терзаться виной за содеянное и поэтому, чтобы не мешать Уиллу с карьерой, отошла в сторону, ни о чем не просила и лишнего не трогала. В тот момент мне казалось, что так будет правильнее всего, и я совсем не заметила, как Уилл сам отдалился от меня намного, намного сильнее. Возможно, ему было так же стыдно передо мной, как и мне перед ним, или он боялся, что в очередном порыве сделает со мной нечто гораздо хуже, чем просто избиение тростью, а, может быть, все вместе разом. К сожалению, он мне о своих истинных чувствах ничего так и не рассказал…
Наши отношения охладели. Встречи все чаще откладывались под разными предлогами, секс пропал из списка приоритетов, о новых сессиях можно было даже не думать. Мы оба с головой ушли в работу и учебу, и когда наконец оказывались вдвоем только о делах и говорили. Рассказывали в своих успехах, с подчеркнутым вниманием слушали друг друга, хвалили и подбадривали. Будто бы боялись заговорить о чем-то еще и случайно затронуть опасные темы… Лишь пару раз я попыталась поговорить с Уиллом о том, что между нами происходит, что наша любовь тает и нужно срочно что-то делать, но каждый раз он быстро заминал разговор и перескакивал на другую тему.
Наш роман рушился у меня на глазах, и я не знала, что мне делать и как быть. Единственным логичным решением казалось вести себя так, будто ничего не происходит. Ходить на работу, в университет, учиться, читать, пить пиво и играть в компьютерные игры с сестрой, ходить в бильярд с Молли, улыбаться и с пользой проводить время. Это работало… В общем и целом.
Ночами было особенно плохо. Меня мучила бессонница, я часто плакала, хотя старалась сдерживаться и запрещала себе рыдать в полную силу. Пару раз я ни с того ни с сего напивалась вдрызг, хотя никто не понимал, с чего вдруг я так усиленно накачалась алкоголем. Но хуже всего было то, что я снова начала себя резать. После Тома мне казалось, что мне больше не нужно кромсать свою плоть, чтобы почувствовать себя лучше, но от осознания того, что между нами с Уиллом все вот-вот закончится, боль была просто невыносимой. Я не знала другого способа с ней справиться, так и не научилась ничему иному… Навязчивая мысль о том, что если я вновь себя порежу, то мне станет легче, что с кровью выйдет весь скопившийся в сердце яд, ходила за мной по пятам, и несколько раз, рискнув и плюнув на то, что меня могут поймать, я запиралась в ванной у Эммы или в общежитии со спрятанным в кармане лезвием. Всего пять минут, никогда дольше. Два-три пореза и целый океан слез, но я не могла иначе. Я не знала, как можно иначе.
Холодным и темным ночам часто предшествуют удивительные по красоте закаты. Так и у нас с Уиллом перед самым расставанием, всего на пару недель отношения зацвели заново. Чтобы тут же завянуть раз и навсегда.
Сложилось так, что, отдавая все силы работе, Уилл так хорошо себя проявил, что высокое начальство включило его в ряды кандидатов на повышение квалификации в Лондоне. Он прошел отбор, показал блестящие результаты и заслуженно взобрался на еще одну ступеньку по карьерной лестнице. Я была безумно рада за него, а он сам светился от счастья. Такой успех! Но времени радоваться оставалось немного. Нужно было паковать чемоданы и улетать за океан на долгие месяцы, а то и дольше. Возможно даже навсегда, ведь никто не знал, как сложится в другой стране и, может быть, именно в Англии Уилл нашел бы себе место получше и перспективнее. Все возможно…
Мы оба это понимали, нам даже не нужно было ничего обсуждать. Между нами состоялся лишь один дежурный разговор о том, что мы еще слишком молоды, у нас вся жизнь впереди, а отношения на таком огромном расстоянии слишком тяжелы и бесперспективны, нет смысла мучить себя ими и все такое прочее. Я кивала, соглашалась, поддерживала все доводы за расставание, хотя внутри сердце мое разрывалось в клочья. На самом деле мне хотелось вцепиться в Уилла мертвой хваткой, плакать и орать, чтобы он не бросал меня, остался со мной и забыл о своей работе, ведь нельзя же так выбирать между любовью и карьерой. Пускай самой любви почти уже и не осталось… Но я все же взяла себя в руки, пожелала Уиллу удачи и пообещала, что уж сама-то точно не пропаду. То ли он мне не до конца поверил и ему стало меня безумно жаль, то ли ради всего того хорошего, что между нами было, он попытался как можно ярче скрасить наши последние дни вместе.
Все свободное время мы проводили вместе. Ходили в кино, любимые кафе и бары. Каждый день ужинали пиццей, потому что во всем мире не сыскать вкуснее той, что готовят в Чикаго. Разговаривали о всякой ерунде, дурачились и очень много трахались. Чистый животный секс безо всяких ухищрений, но, как сейчас помню, весь пропитанный странным болезненным отчаянием и безнадегой. Будто то были наши последние ночи, а затем – на эшафот.
Накануне отъезда Уилл повел меня гулять по городу. Стояла холодная погода, уже выпал первый снег, но мы бродили по бесчисленным улицам и я, словно гид, рассказывала Уиллу про то или иное здание и историю Чикаго в целом. Он сам почти ничего не говорил, только слушал меня и не перебивал. Время от времени мы захаживали в кафе, согревались чашечкой кофе со свежей сдобой и шли дальше, пока дорога случайно не привела нас к блошиному рынку.
Странно, но будучи собранными в одном месте, залежи разнообразного старья и прочего никому ненужного хлама каким-то совершенно непостижимым, почти магическим образом превращались в бесценные сокровища и фантастические диковинки, от которых невозможно было оторвать взгляд. Вот и сейчас Ава с восторгом в глазах ходила между импровизированными прилавками, рассматривала необычные вещицы, примеряла старинные кольца и серьги из потемневшего до черноты серебра и листала старые истрепанные книги и альбомы. Уилл шел следом, отставая на шаг, и все больше наблюдал за ней, чем обращал внимание на предлагаемые богатства. Со стороны казалось, что он отчаянно пытался запечатлеть образ Авы в памяти во всей красе, запомнить каждую мелочь, черточку и крохотную деталь. Как переливались ее рыжие волосы в тусклом свете ноябрьского солнца, как сияла ее улыбка и горели зеленые глаза. И вполне возможно, что так и было…
Вокруг было столько прекрасных вещей. Кипы книг с пожеланиями и памятными датами на первых листках, с забытыми между страниц фотографиям, фантиками-закладками и высушенными цветами. Механические игрушки с облупившейся краской, но все еще работающие, прыгающие и шумящие. Старые платки, сумки и перчатки, много лет назад украшавшие самых придирчивых модниц. Картины неизвестных художников, мольберты, кисти и холсты. Старая мебель, лампы с ткаными и стеклянными абажурами и зеркала в удивительных рамах с узором из темных пятен на идеально гладкой поверхности. Статуэтки, бусы, неполные сервизы, металлические подносы, глобусы и карты, курильницы и трубки, шахматы и карты, пережившие ни одно детство куклы и хрустальные шары. И многое, многое, многое другое.
Ава увлеченно бродила по ярмарке и то и дело прикасалась к старинным вещам с каким-то благоговением, будто в их воплощении дотрагивалась до самого времени. Будто каждая вещь могла рассказать много удивительных историй, которые ей пришлось наблюдать. Как отметки в картах чужих жизней. Целый калейдоскоп воспоминаний, переживаний и чувств.
– Смотри, – подозвала Ава Уилла к одному из прилавков, где уже минуты три копалась среди старинных открыток, и показала ему одну с изображением Тадж-Махала. На обороте быстрым стремительным подчерком было начертано короткое признание в любви и подпись. Внизу стояла дата – 13 ноября 1978 года.
– Только представь, – восхищенно произнесла Ава и посмотрела на Уилла. Он взглянул на нее в ответ, но ничего не сказал, лишь только с нежностью и легкой грустью улыбнулся. А Ава уже летела к другому прилавку с ворохом шляп, платков и шалей. Сняв перчатки, она трогала ткани, играла с кисточками на кончиках платков и примерялась к головным уборам. Выбор ее пал на черную шляпу из фетра с широкими прямыми полями и матовой лентой. Она примерила ее, покрутила головой перед услужливо предложенным продавцом зеркалом и с нарочито кокетливой улыбкой обернулась к Уиллу.
– Здорово, – одобрительно кивнул тот. – Тебе очень идет.
– Тогда беру, – твердо решила Ава и расплатилась с продавцом.
Шляпа ей действительно очень шла. Оттеняла ее струящиеся по плечам огненные волосы и придавала ей по-настоящему богемный вид. Ей предложили упаковать покупку, но Ава отказалась и ушла с ярмарки, гордо неся шляпу на голове точно корону. Уилл шутливо щелкал ее по полям, двигал то так, то этак, но примерять сам так и не стал.
– Нет уж, ведьма, носи сама, – пошутил он, когда Хейз протянула ему свое сокровище, и водрузил обновку обратно на рыжую голову любимой.
– И буду, – с коварной усмешкой пригрозила Ава, поправляя абы как нахлобученную шляпу. – Всегда.
Они шли по аллее мимо черных деревьев с опавшей листвой, тоскливо покачивающих голыми ветками на фоне серого невзрачного неба. Первый снег запорошил дорожку и землю, и редкие крохотные снежинки кружили в воздухе и оседали на широких черных полях находки с удивительной ярмарки. Ава обнимала локоть Уилла, прижималась к нему и терлась щекой о его плечо. Она улыбалась, но внутри у нее царствовал невыносимый холод. Марлоу ничего не говорил, не смотрел на нее и не обнимал в ответ. Ей казалось, что она идет рядом с призраком, будто пытается обнимать только воспоминание о былом возлюбленном, а не реального человека из плоти и крови. Ничего больше не осталось. Только последние минуты вместе.
Они остановились в конце аллеи. Взяв ее лицо в свои ладони, Уилл поцеловал Аву долгим прощальным поцелуем. Таким выверенным и сдержанным, словно бы отрепетированным заранее, и от былой нежности и любви в нем остались всего лишь крохи. Самые последние, самые ценные и дорогие сердцу…
Она целовала его в ответ со всем отчаянием, со всей болью и непрозвучавшими мольбами. Она ловила каждый миг, каждое движение таких любимых губ и ноту родного запаха. Прикрывала глаза и сквозь соленую поволоку слез пыталась в последний раз рассмотреть и запомнить черты возлюбленного. Она прижимала ладонь к его шее и как можно сильнее старалась прочувствовать пальцами его жесткую грубоватую кожу и твердость мышц, и такое приятное тепло, почти жар. И когда он отстранился и посмотрел на нее, ее сердце защемило от осознания, что годы спустя она вряд ли сможет с точностью описать его глаза, но навсегда запомнит то, как он сияли золотом.
– Мне пора, – совсем тихо произнес Уилл, опустив взгляд. Ава кивнула в ответ и отвернулась, когда Марлоу пошел дальше. Она не смотрела в его сторону до тех пор, пока он не скрылся из виду, но далеко не сразу ушла. Еще долго она смотрела на город, на чернеющие облысевшие деревья и растянувшиеся во все небо жемчужно-серые облака. Поднявшийся ветер в шутку пытался сорвать с нее шляпу и трепал длинные волосы. Они поднимались в воздухе, липли к губам и закрывали глаза, но девушка не отмахивалась и не убирала их с лица. Лишь только думала о том, как хорошо было бы действительно стать ведьмой да сгореть на костре и сизым пеплом исчезнуть в небесах.
– Больше мы друг друга не видели. Поздним вечером того же дня он сел на самолет и улетел в Лондон, чтобы уехать и никогда не вернутся. Он никогда не любил долгих прощаний и просил никого из друзей не тратить время в аэропорту. Мне потом говорили, что некоторые все же приехали проводить его. Звали и меня, но я отказалась. Знала, что не вынесу еще одного прощания, а аэропорты… Они всегда дарят надежду, что, улетев, человек возможно вернется. Вот только даже если бы он прилетел назад в Чикаго, то точно не ко мне.
Много позже, годы спустя, как раз незадолго до нашей с тобой встречи в клубе, я бездумно бродила по ссылкам в фейсбуке и какими-то непонятными путями, через каких-то дальних общих знакомых, меня выкинуло на страницу Уилла. Как я и предполагала, он в итоге остался в Лондоне. Город поглотил его с головой, дав все, что только можно пожелать. У него сложилась прекрасная карьера в другой фирме, квартира в хорошем районе, жена и маленький сынишка… Судя по фотографиям, живут они насыщенной жизнью, много путешествуют и все такое прочее. Понятия не имею, знает ли его жена о тайных страстях Уилла или нет, но, думаю, вряд ли. Скорее всего обо мне ей тоже почти ничего не известно.
На какую-то секунду мне захотелось ему написать. Да хотя бы отправить простое «Привет! Как дела?», но я не стала. Мы друг для друга давным-давно остались в прошлом, и поздно налаживать мосты. Да и поделом.
Но все же в ту ночь, когда он уехал, я проплакала до самого рассвета. Не в силах успокоиться, я исцарапала себя ногтями и в приступе истерики тянула за волосы, едва не выдрав целые пряди. Как бы Уилл ни пытался смягчить наше расставание, сердце мое все равно было выдрано из груди и растоптано в кровавое месиво.
Потом меня долго выхаживали Молли и Эмма. Видя, как я страдаю, сестра даже смягчилась к Уиллу и стала отзываться о нем так же, как и раньше, когда они водили дружбу. Но смысла в том уже не было никакого.
Я удалила все наши совместные фотографии, раздала девайсы практически даром, а поводок подарила знакомой сокурснице, у которой было несколько своих собак. Ошейник я сожгла. А после…
А после жила как во сне.
Ава сидела в аудитории одна и, подперев голову рукой, с тоской смотрела в окно. За стеклом красовалась все такая же унылая и нерадостная картина: сизо-серое небо, черные деревья и свежий снег, покрывший собой всю землю, точно белым покрывалом. Природа увядала, но было в том что-то по-своему красивое и изящное. В голове само собой рисовался акварелью на серой бумаге размеренный и спокойный пейзаж, размытые очертания дорожек, спрятанных под снегом лужаек и домов с темными окнами, а рядом тонкой кисточкой хрупкие ветки с облетевшими листьями. И рассеянный, едва пробивающийся сквозь облака жидкий свет уже даже не осеннего, но зимнего солнца.
Задумавшись, Ава не заметила, как в аудиторию вошел Симмонс. Он немного постоял на пороге, смотря на одинокую фигуру студентки среди пустующих рядов длинных парт, сложил свои вещи на кафедре и бесшумно сел рядом. Девушка чуть повернулась к нему и поздоровалась одним только взглядом, без слов. Говорить с кем-либо о чем-либо все еще было очень тяжело. Немного помолчав и рассеянно постучав пальцами по парте, Симмонс заговорил первым.
– Разбили сердце? – спросил он, высоко подняв седую бровь. Ава согласно моргнула. О том, что с ее глаз может случайно сорваться слеза, она больше не беспокоилась. Все, что могла, она уже выплакала.
Сэм снова замолчал вроде как неловко, но постепенно проникаясь чужой бедой и словно бы вспоминая себя в схожей ситуации.
– Эх, любовь, – со сквозившей в голосе ностальгией и легкой печалью произнес он. – Она ранит так сильно, что хочется умереть, но, если удается перетерпеть, быстро проходит. Особенно в молодости, когда жизнь только начинается.
– Вот только как пережить – неясно, – неожиданно даже для себя глухо ответила Ава.
– Просто жить дальше, а иначе никак, – пожал плечами Сэм. – Человек живет почти целый век. За это время многие успевают влюбиться не один раз, а то и полюбить. Но любовь – не только роман двух людей. Ты можешь отдать свое сердце карьере, искусству, природе, родным и близким. Детям, неважно своим или чужим. Ты можешь любить целый мир, и тогда твоя жизнь точно не пройдет зря. А романтики у тебя еще будет столько, что она успеет тебе вдоволь надоесть.
