Текст книги "Подкидыш (СИ)"
Автор книги: Little_Finch
сообщить о нарушении
Текущая страница: 52 (всего у книги 70 страниц)
« – Но ты же мой папа… Ты должен меня защищать, хвалить, покупать конфеты и… – он сидит на ковре, прямо у его ног, и перед ним горка кубиков с буквами из алфавита.»
Если сейчас он был бы там, то сложил бы слово «потерянность». Или же «крик». Или же «умирание».
Но тогда ему было всего четыре, и он был наивным, как ребенок, ха-ха. Тогда он уже хоть и был настороже, но и мысли допустить не мог, что Лафей может влепить ногой ему по лицу, откинув в другой конец комнаты. Или же кинуть в него кубиком с такой силой, что кожа на лбу/виске рассечется.
Эта детская настороженность сменилась осознанием опасности уже позже. Но тогда… Именно в тот момент они оба будто на краткий миг сошлись.
Один единственный миг.
Он удавит себя собственными руками, если хотя бы подумает о том, что хотел бы вернуться туда. Хотя бы подумает, что хотел бы вернуться и спросить о многом.
Он удавит себя, но… Кому нужна ложь, если рядом с тобой лишь ты?..
« – На самом деле еще не факт, что именно я твой отец… Ты свои глаза видел? Видел. – он задает вопрос и сам же на него спокойно отвечает, не дожидаясь кивка от ребенка. Тихо продолжает: – Я надеюсь, что когда-нибудь смогу поджечь их, чтобы насладиться зрелищем тлеющей зелени… – Локи хмурится, немного не понимая. Смотрит в упор. Лафей говорит: – И нет, я тебе ничего не должен. Совсем ничего. Так же как и ты ничего не должен мне. Это все иллюзия, мой малыш… Хочешь чего-то расположения – делаешь, а не хочешь – не делаешь. Будь добр, не захламляй свою голову. Там и так много дерьма и пустоты…»
Тогда ему было четыре и оскорбления, угрозы, вся эта жестокая мишура, еще не воспринимались так остро и осознанно, как позже. Буквально на месяцев восемь-десять. Позже.
И он идет по вечернему городу, идет по самым темным переулкам и улочкам. Шатается под мутными, близорукими фонарями почти до полуночи.
Как жалкий, ободранный и бездомный пес… Отличие лишь в том, что он не скулит, обдирая когтями дверь родного дома.
Отличие лишь в том, что у него нет дома, дверь которого он мог бы ублажать своим скулежом.
Ноги сами приносят его в «Щит и меч». Глубоко за полночь, уже в несбывчивом завтра, промерзнув и душой, и телом, он как вор пробирается через задний вход, крадется по коридорам.
Трупный запах окатывает чуть ли не с самого порога. Локи кривится, закрывает за собой дверь черного входа и бесстрашно идет внутрь.
Нос не закрывает.
Фьюри полулежит все в той же мертвой позе у стойки для стрельбы. За его спиной, на деревянной стенке красные засохшие подтеки мозгов/мозговой жидкости/крови.
Локи смотрит на это блекло и как-то безучастно. Пару секунд стоит где-то в центре этого большого тира, а затем вздохнув, принимается за дело.
Для начала включает вентиляцию и снимает куртку. Каморка все такая же, какой и была раньше. Потрепанные, обтертые стены, с рваными обоями и грязным полом, потолки, объятые полукружиями плесневелых подтеков… Ничего лишнего здесь нет, все только для работы: у одной стены стол, высокое кожаное кресло, у противоположной – шкаф с кучей ящичков и дверц. Он перрывает их все: все ящики стола, все ящики шкафа…
Пакеты для мусора и пакеты для трупов находятся не сразу. По ним, по пыли на них, хорошо видно, что последнее время в мире наркоторговли и продажи оружия было затишье.
Так вот пакеты… Они находятся чуть погодя, а еще раньше он находит ящик с наркотой. Замирает.
Морфий, крэк, марихуана, кокаин, ЛСД, и дальше, и дальше, и дальше…
Во рту пересыхает. Он пытается сглотнуть вязкую, кислую слюну, но выходит мягко говоря плохо.
Конечно же, мальчишка все еще помнит, какого это. Он помнит как сначала самую капельку больно, – от того как иголка входит под кожу, как она входит в вену, – а потом постепенно становится совсем-совсем не больно.
Становится спокойно и тепло. Всегда тепло.
Он помнит и знает, что держит над собой контроль. Держит себя на такой толстой цепи, что корабельная цепь тихо курит в сторонке.
Но он также знает, что прямо сейчас его руки медленно опускаются. И в прямом, и в переносном смысле.
Пальцы пробегаются по пакетикам, по верхушкам колбочек… Те звонко смеются, манят, обещая успокоение…
Он не может понять, что чувствует, что ощущает. Не может понять, кем является.
Перед глазами все еще его же бледные пальцы, что выдергивают штекер из розетки. Затем выключающиеся аппараты и Лафей, что бьется в предсмертных конвульсиях.
Он просто не знает, как быть теперь, ведь… Ненависти в его душе больше просто некуда деваться. А вот вдруг появившейся горечи деваться есть куда.
На самом деле нет.
На самом деле он не знает.
Его отец – его проклятье и его последняя ниточка. Его отца больше нет и значит теперь он взрослый.
Теперь он один.
Но Локи не готов. Он готов ненавидеть, но жить с иллюзией одиночества. Он готов желать смерти и мотаться по «семьям», при этом помня что именно есть где-то там за решеткой.
Но он не готов выходить во взрослую жизнь с этим смятением внутри себя, с этой потерянностью и полным отсутствием себя самого. Он просто, просто…
Ящичек с хлопком закрывается. Он поднимается с корточек, подтягивает джинсы и передвигается дальше, просматривая другие.
Отчаянье не настолько огромно пока что. И горечь… Горечь он пока что может просто сплевывать.
Так вот, найдя пакеты, мальчишка упаковывает труп и кое-как дотаскивает до заднего двора. Прикосновения к холодной коже не вызывают омерзения или рвотного рефлекса. Прикосновения к лопате не вызывают ничего так же.
К его счастью забор довольно высок. К его счастью домов рядом почти нет, лишь низкие частные магазинчики и склады.
Он не знает сколько на часах времени, когда выбирается из вырытой ямы, – несколько раз поскальзываясь и падая на дно, а затем вновь поднимаясь, продолжая лезть, – и скидывает туда Фьюри. Он не знает сколько на часах времени, когда притоптывает землю и устало выдыхает.
Он не знает сколько на часах вре…
– Светает… – скинув лопату где-то у входа, Локи оборачивается напоследок и шепчет сухими, осыпающимися прахом, губами. Безразлично фыркает.
К моменту его возвращения и тир, и кабинет Фьюри уже проветрились. Никаких следов трупа, – потому что он выскреб все собственными руками – больше нет.
Какой-то частью мозга понимая, что нужно выспаться, Локи отправляется на поиски матраса. В итоге находит еще и душ, и целую каморку с какой-то одеждой и потрепанным, покрытым пятнами постельным бельем.
Медленно раздевшись в миниатюрной ванной, он избегает смотреть в зеркало и быстро моется. Вода не приносит осознания или успокоения, но от нее и не требуется.
Он концентрируется на плесени в уголках душевой кабинки, на потрескавшейся плитке, на редких тараканах, бегающих из угла в угол.
Он концентрируется, и мысли о страхе, о тревожности, о потрясенности отходят куда-то прочь.
Вода прохладная и немного ржавая, но он не жалуется. Одевается в свою же одежду, подхватывает постельное белье и возвращается в кабинет. Как только голова касается застеленного отвратительно грязной простыней матраса, он вырубается.
+++
Проходит пара дней, прежде чем он понимает, что нужно выйти и купить еды. Купить еще каких-нибудь вещей.
К этому времени тело уже довольно слабое. Ему трудно даже дышать, не то что двигаться.
Глаза все чаще стреляют в сторону ящика с «тем самым»… Он пытается держаться.
В заднем кармане джинс его кредитка, но чтобы снять с нее нужную сумму, Локи уезжает на другой конец города. Долго ищет банкомат в каком-то захолустном, спальной районе, а когда находит, действует довольно быстро.
Снимает деньги. Забирает их. Выбрасывает сломанную карту в мусорку.
Убраться из того района и вернуться в свой труда не составляет.
Ему иррационально кажется, что его будут искать.
Нет. Не так.
Он иррационально надеется, что его будут искать. И довольно рационально верит, что не найдут.
В круглосуточной магазинчике на заправке, он покупает себе еды на пару недель вперед и несколько одноразовых сим-карт. Локи не то чтобы собирается кому-то звонить, но…
По пути домой, он каким-то образом забредает в книжный магазин и спускает оставшиеся деньги на десяток недорогих книг в мягких обложках.
Почти что счастливый он возвращается назад в «Щит и меч», в кабинет Фьюри со старым неудобным матрасом у одной стены, и кучей наркоты в шкафу у другой.
+++
Все свое время он либо спит, либо читает. На улицу выходит лишь ночью и то «выходит», слишком громко сказано.
Просто сидит на пороге, на заднем дворе, и курит. Пытается считать звезды, когда небо оказывается не слишком затянуто облаками.
Он очень много думает над тем, что произошло, что происходит и что делать дальше, но ни к какому логичному или нет выводу так и не приходит.
Если бы Лафей умер раньше, когда ему было шесть/четыре/до его рождения, все было бы относительно проще. Сейчас же в его голове куча мыслей. Куча тревожностей.
Они кричат, перебивают друг друга, и в итоге все заканчивается дракой.
Он понимает, что нужно идти дальше. На седьмой день он замирает напротив зеркала, – того самого убогого, как и он сам, осколка в ванной – и смотрит.
Обтянутые кожей кости, ввалившиеся глаза с темными кругами и обкусанные, изредка кровоточащие губы.
Еда не то чтобы кончилась, он просто не голоден. Если удастся впихнуть в себя пару глотков воды за сутки – это уже победа.
И вот он замирает перед зеркалом. Пару минут стоит, смотрит на себя внимательно-внимательно.
Вдруг по щекам скатываются слезы. Самые первые-первые.
Его губы не дрожат, его тело не дрожит, он не всхлипывает…
Но капли, крупные и прозрачные, все катятся и катятся. Он моргает и пытается как-то остановиться их. Судорожно утирает пальцами/ладонями, глубоко дышит.
Но это не помогает. Ничто не помогает.
– Что же это… Давай же…
Он слабо топает, как обиженный маленький ребенок, и трет глаза кулачками. Шипит:
– Давай же… Ну, соберись, слышишь…
От звука собственного слабого голоса накатывает лишь сильнее. Его плечи начинают подрагивать.
– Давай… Подними голову и скажи, что все в порядке… Давай же!
Он хватается руками за края раковины и поднимает дикий взгляд на свое отражение. У того испуганные, покрасневшие глаза и дрожащие губы. На лице написана слишком сильная душевная боль.
– Давай… Же… Соберись, ну… Давай…
Он шепчет. Губы, бледные, будто пергамент, шелестят и не слушаются. Он замирает, а затем срывается.
– Давай же! Он мертв! Мертв, слышишь! Ты должен идти дальше! Ну же! Ты же сильный, сука! Подними голову, блять, и иди!
Он впивается пальцами в края раковины, он бьет по ней ладонями от безысходности. Зажмуривается.
Но слезы не уходят. Они катятся и катятся, они стекают ручьями и реками из его прозрачных больных глаз.
И Локи не выдерживает. С криком боли, с криком безысходности, он бьет кулаками по зеркалу, разбивает его вдребезги, а затем просто опускается на корточки, пряча голову и закрывая ее руками.
Осколки все еще сыпятся на пол и в раковину, когда его скручивает истерика, когда тощее тело начинают сотрясать рыдания.
Он не помнит как поднимается и возвращается на свой грязный матрас. Не помнит, как вставляет в почти разрядившийся телефон симку и по памяти набирает один единственный номер.
В трубке звучит судорожное, взволнованное «Алло?», а затем он теряет сознание. Мобильник почти тут же, наконец, разряжается и гаснет.
+++
Локи приходит в себя спустя полчаса, и первым делом его скручивает в приступе рвоты. Он отплевывается желчью, ощущая болезненные спазмы, саднящее горло и ногти, скребущие по полу.
Кое-как проморгавшись, мальчишка поднимается и заставляет себя выпить воды. Заставляет себя поесть: пару печений и батончик с мюсли.
С кислым лицом, чуть позже он убирает все наблеванное какой-то тряпкой. Затем вспоминает о Ванде.
Когда, в спешке накинув на пропахшую потом футболку куртку, он выбегает на задний двор, а с него, через забор, подкрадывается к главному входу, она уже там. Стоит, переступая с ноги на ногу, и оглядывается.
Ему требуется пара минут, чтобы всё-таки выйти из-за угла и подойти к ней. Ей требуется пара минут, чтобы вернуть лицу нормальное выражение, чтобы сдержать ненужные эмоции.
– Так быстро нашла меня. – голос хриплый от долгого молчания, грубый от сорванности во время недавнего крика.
– GPS… В наше время можно найти кого угодно благодаря этой штуке… – она пытается фыркнуть или усмехнуться, но не может. То, как Локи избегает ее взгляда, причиняет боль.
Они не обнимаются. Не говорят ни слова про смерть Лафея или его, Локи, бегство от проблем, что просто так не решатся.
Почти в полном молчании они отправляются домой к Ванде. Точнее, она ведет его к себе домой.
Там Ванда заставляет его принять душ, дает пару чистых вещей из комода Пьетро, а затем сидит на кухне и смотрит как он заплетает себе тонкую чистую косичку у левого виска.
– Как долго?.. – вырывается невольно, но она просто не может больше жить в неведение. Судорожно смотрит на часы и понимает, что звонок на перемену уже прозвенел, а значит скоро ее хватятся.
Надо закругляться. Подставлять Локи совсем не хочется.
– Я не готов пока что… – тонкие бледные пальцы заводят пряди за уши, они же стискивают кружку с кофе. Глаза к глазам все еще не поднимаются.
– Они волнуются. – Ванда встает и отправляет свой не выпитый чай в водосток. Замирает спиной к нему, у раковины. – Он волнуется.
– Не имеет значения. Это закончилось. Я прекрасно дал ему понять, что… – он поднимается тоже и оставляет кофе на столе. Во рту горечь. Уже привычная и почти родная.
– Ты не можешь так просто вышвыривать людей из своей жизни! – она ставит чистую чашку на столешницу с громом и стуком. Повышает голос, резко взиваясь в бешенстве. – Ты просто!..
– Все еще злишься, да?.. Я не буду извиняться за то, что сделал. План был таковым, ты знала об этом и великолепно сыграла свою роль. – он смотрит ей в затылок, и, когда она оборачивается, взгляда уже не отводит. Лишь поджимает губы, глядя глаза в глаза. – Но те слова, что я говорил, я говорить не собирался. За это прости. – выходит сухо и пусто, но это все, что сейчас он может выжать из себя в плане эмоций. Истерика опустошила его.
Она приоткрывает рот, но не говорит ни слова.
И как так получилось, что Локи вырос, а она и не заметила?.. Раньше бы он не стал извиняться. Раньше, будучи именно самим собой, он никогда бы не извинился. Тонким намеком и издевкой перевел бы все стрелки на нее, притворился бы, что все в порядке.
А сейчас…
– Я уже не злюсь. Ты же знаешь, я не могу на тебя злиться. – она мягко улыбается и подходит к нему, обнимает его. Прислоняется ухом к груди как раз в том месте, где все еще размеренно бьется его сердце. – Как долго?..
Она спрашивает вновь, но он молчит. Пожимает плечами, все-таки невесомо обнимая ее в ответ.
– Я не знаю.
И прощаясь с ней, возвращаясь в тир, он действительно не знает.
День идет за днем. Теперь у него есть зарядка для телефона, а значит есть и музыка.
Медленно, но верно он будто возвращается к жизни. Стреляет по мишеням, играет с манекенами, читая, кое-где даже изредка пускает блеклую усмешку…
Ночами он гуляет, днями отсыпается…
Ему кажется, будто бы все налаживается. Но это не так.
Он совершенно теряет себя и даже не пытается найти. Не знает как найти. Улыбаться не хочется никогда, но иногда наступают моменты, когда не хочется даже дышать.
Он пытается отвлечься.
После их встречи Ванда начинает писать ему почти каждый день. Короткие, но емкие смс не дают ему ничего, кроме новой неожиданной боли.
Он хочет вытащить симку и сжечь ее, но руки так и не поднимаются. Лишь опускаются еще ниже.
«Я думаю, тебе нужно связаться с Миссис С. Ты и сам это знаешь.
Ванда»
В первый раз он фыркает. Если раньше еще казалось, – и так и было, – что психолог сможет помочь, то сейчас ему кажется это лишним. Он видит как прекрасно справляется сам. Он видит как становится легче день за днем.
Но это не так. Он лжет себе. Все чаще глядит на «тот» ящик.
«Тор очень и очень взвинчен. Сегодня он чуть не набил лицо Сэму.
Ванда»
На этом сообщении он подвисает на очень и очень долго. Непонимающе хмурится, потом вспоминает, что был якорем Тора и лишь жмет плечами.
Похоже, ему придется найти новый.
«Он пришел в школу с фингалом. Сказал, что подрался, но Нат думает это Один. Он избил его, Локи. Как долго?..
Ванда»
Вот на этом, он сжимает кулаки с такой силой, что кажется кожа на костяшках вот-вот разорвется. Хочется набить лицо Одину, а затем дать пендаля Тору. Наорать на него, чтобы прекратил вести себя как придурок и угомонился.
Им всем пора уже вырасти и прекратить быть идиотами.
«Я знаю, тебе не все равно. Не добивай себя, молю. Ты же знаешь, мы поддержим…
Ванда»
Это последнее сообщение которое он получает.
Выйдя на задний двор, чтобы покурить, он «случайно» находит очередное послание. Всего лишь открывает дверь, и на голову тут же падает небольшой, сложенный в несколько раз листок в клеточку.
Мягко пару раз шлепнув его по макушке, бумажка падает на землю. Затихает.
Он медленно опускает глаза и несколько секунд просто пялится на нее. Сглатывает вязкую слюну, ежится, даже несмотря на то, что до захода солнца еще довольно далеко.
Тихо-тихо опустившись на корточки, неспешно подхватив лист двумя пальцами, Локи возвращается внутрь. Курить уже не хочется.
Ничего не хочется.
Его окутывает плохое предчувствует, но прежде чем развернуть, он несколько минут просто дышит. Фильтрует легкие, фильтрует сознание.
Пытается избежать паники, избежать истерики, если то, о чем он думает, подтвердится.
Однако, время – деньги… Или же как там это называется?..
Он не может просто ждать, если… Если вдруг окажется, что Лафей жив, то…
Бумага шуршит, чуть поскрипывает. Она исписана от первой клеточки до последней. Локи пытается дышать и читать одновременно.
«хочешь бежать?..
беги, неразумный мальчик
как по-моему, тебе не пройти и десятка верст.
наша игра окончена, гробовщик
(тот еще мелкий душеприказчик)
вот-вот заколотит гроб,
,
но ты не робей
иди дальше по жизни счастливо…
если сможешь, конечно, маленький жалкий урод!
ты ведь предал всех
(без прикрас если)
и в личинах своих запутался вновь
улыбаешься, плачешь…
но не правда все это,
я знаю
наша игра окончена
гробовщик и в правду уже несет молоток
(но ты не робей, иди дальше по жизни радостно)
ведь в шкафах твоих не скелеты, а маски спрятаны
и среди них личину уже никто никогда
не найдет.
P.S. Ты – выращенный мной монстр. Жестокий, лживый и полный гнили. Я горжусь тобой.»
Локи судорожно сжимает в пальцах бумагу, и ему кажется, что он слышит голос Лафея. Это он. Всегда он.
Даже после смерти… Смерти ли?..
Если он жив… Если все еще где-то здесь, где-то поблизости…
Он мнет лист, даже не замечая этого, и выбегает на задний двор, оглядывается, кружится на месте и сбито рычит сквозь сжатые зубы. Руки трясутся, как у припадочного, колени подкашиваются.
На улице пусто. Везде пусто.
Мальчишка задыхается и испуганно ныряет назад в здание через дверь черного входа. Закрывает ее и, пошатываясь, хватаясь за стены, возвращается назад в кабинет. Врывается, чуть не падает прямо на входе, но все-таки добирается до бутылки с водой. Жадно, дико пьет, пытается остановиться, унять головокружение.
Дышать все сложнее, с каждой секундой паника накатывает на него все сильнее.
Он не может поверить, просто не может поверить, что отец еще жив, ведь… Он же убил его собственными руками! Этими руками он убил его!
Локи в ужасе смотрит на свои трясущиеся пальцы и не чувствует, что по его лицу вновь текут слезы. Он просто шумно дышит носом, пытается дышать и дальше.
Ему казалось, что все закончилось. Казалось, что теперь он может попытаться начать заново, попытаться уравновесить себя, найти себя, но…
Это бесполезно! Если этот чертов ублюдок будет каждый раз возвращаться из мертвых, это просто бесполезно и…
Локи загибается в глухих рыданиях, зажмуривается, но ощущение бумаги в пальцах не исчезает.
Отец здесь. Он здесь, и он знает, что разрывает Локи изнутри. Что просто рвет его на лоскуты все эти две недели.
Он смеется, он глумится, он… Все еще дышит.
Мальчишка покачивается из стороны в сторону, обхватывает колени и хрипит. Взгляд случайно задевает тот самый ящик, но он мотает головой. Сопли и слезы смешиваются, сердце заходится… Еще секунда и разорвется.
Подхватив непослушными пальцами телефон, Локи пишет смс и отправляет. Только лишь потому, что знает, что потом уже будет не в состоянии. Только лишь потому, что знает, что обязан сказать хоть что-то напоследок. Затем кое-как поднимается.
Чтобы дойти, нужно всего пара секунд. Чтобы решиться… Если пройтись по честности, он решился еще тогда, две недели назад. Решился, просто… Отложил выполнение на потом.
И пальцы пробегаются по колбочкам. Те радостно и приветливо позвякивают.
Он закрывает глаза, выбирая наугад. Тут важно даже не столько само вещество, скорее доза.
Чем больше, тем лучше. Всегда лучше.
И за что он безмерно любит «законных» дилеров, так это за аккуратность. Они могут жить в заднице мира, в погребе, на чердаке или старом заводе, но инструменты у них всегда будут стерильными.
Это закон.
Именно поэтому он без страха берет запечатанный одноразовый шприц и резиновый жгут.
На бледных, мертвенно бледных губах впервые появляется легкая напуганная улыбка.
Локи не признает этого, но он соскучился. Даже не по самим препаратам, а по тому, как может быть легко и просто. Как вдруг становится спокойно, и сердце больше не частит так сильно, и чувства больше не выматывают до изнеможения.
Раз и твоих проблем уже нет. И тебя тоже нет.
Ничего нет.
Вену искать не приходится. Достаточно затянуть жгут и под полупрозрачной кожей тут же показывается синеватая живая линия. Он с секунду смотрит на нее. Судорожно облизывает пересохшие губы.
Пальцы немного дрожат, раскрывая пакетик со шприцем и набирая содержимое колбы. Он нарочно зажимает надпись на ней пальцем.
Будто бы делает себе сюрприз/подарок. Прекрасно понимает, что так никогда и не узнает, что убило его.
И количество он втягивает наугад. Ровно после того как мозг уже кричит остановиться, Локи тянет поршень еще пару миллилитров, до конца, затем усмехается.
Зачем-то аккуратно откладывает опустевшую колбу и в последний раз оглядывается.
Грязная, потрепанная каморка станет его личным склепом… Судя по тому, что даже спустя несколько недель он нашел здесь тело Фьюри, то…
Времени будет предостаточно, чтобы прямо вот точно-точно… Кончиться.
И опустив глаза, он закусывает губу, пронзает кожу. Иголка входит достаточно глубоко и, чуть помедлив/зачем-то помедлив, он все-таки жмет. Выжимает до самого конца.
Шприц так и остается воткнут в плоть, когда трясущиеся пальцы уже сдергивают жгут. Он мерно покачивается от судорожных движений Локи, а затем все-таки выпадает сам.
С глухим стуком пару раз отскакивает от бетонного пола.
Он чувствует все почти сразу. Чувствует, как становится слабым, – но эта слабость до дрожи приятна – чувствует, что по щекам все еще текут слезы.
Он так и закрывает глаза, полусидя и привалившись спиной к стене. Затихает, в пальцах все еще послание от отца.
От его мертвого отца, который никогданикогда-никогданикогда-никогданикогда…
Никогда не оставит его в покое.
Но последнее, о чем он думает, это не Лафей. Последняя мысль, мелькающая в уплывающем сознании, только о самых близких…
Вот Тор, поддерживающий его за подбородок двумя пальцами и шепчущий что-то очень и очень нежное; в уголках его глаз счастливые морщинки, и Локи улыбается тоже, уже хочет сказать, что любит, но губы не двигаются.
Вот Ванда, держащая его ладонь и улыбающаяся ему светло-светло; она такая красивая, что Локи чувствует детскую радость от всей той огромной любви к ней.
Последнее, что чувствует – как тот самый комок, пушистый маленький комочек его светлых чувств… Локи чувствует, как он медленно обращается семечком и прорастает. Росток тянется вверх, к свету, к его останавливающемуся сердцу, к маленькому счастливому миру, что он придумал для себя сам.
Раньше, чем растение успевает зацвести, наркотический препарат сжирает его. Оно погибает вместе с ним.
+++
Комментарий к Глава 22.2
Я не хочу вас обнадеживать…
Этот дедлайн убивает меня…
Но. Возможно, к понедельнику я уже закончу.
В смысле весь фанфик.
М.Зяблик
========== Глава 23 ==========
+++
– Как Фригга?..
Солнце заливает кухню и тёплыми бликами пляшет на столе, проходя через призму оконного стекла. Они, немного уставшие, немного бодрые, сидят за столом. У каждого чашка с чаем. У каждого чай с мятой.
Мята смягчает и дарит такой привкус… Мятный… Он будто бы успокаивает. Он, будто бы ромашка, но всё же ещё не она.
Да и они всё же ещё не настолько, чтоб браться за ромашку. Они всё же все ещё держатся.
Если можно так сказать, конечно. Локи нет уже долго, со дня на день, и можно будет зачеркнуть в календаре полные две недели. И жизнь без него, она не то чтобы немного волнительная, странная, она просто…
Бессонница. Тревожность. Рассеянность. Задумчивость, граничащая со спутанностью сознания. Постоянное напряжение. Чрезмерная внимательность к незнакомым прохожим.
И главное прислушиваться. Главное слушать, постоянно слушать, а особенно ночью. Может, решит вернуться, может, решит забрать что-нибудь и…
Бессонница. Постоянная бдительность. Тремор пальцев рук, бёдер, коленей. Головная боль. Саднящие глаза.
И мысли. Мысли, мысли, мысли. Главное, стараться не думать, но и думать одновременно. Не «почему», «зачем» и «что грядет», а «где», «как найти» и «как много времени ещё есть»…
Ванда подаёт голос. Тор вздрагивает и поднимает глаза от своей кружки. Смотрит на неё в первую секунду немного удивлённо, взволнованно. Всё же, прочистив горло и вернув лицу более спокойно-отстранённое выражение, отвечает:
– Она… Она справится, я думаю… Да, и… – чуть нахмурившись, парень пожимает плечами. Негромко добавляет: – Несколько лет назад Бальдр тоже сбегал, так что… Я думаю всё будет в порядке.
Девушка поджимает губы и кивает. Судорожно сжимает кружку пальцами. Она ещё никому не рассказала о том, что знает, где Локи. Она никому не расскажет.
Но с каждым днём уверенности, что друг сможет справится с таким огромным потрясением в одиночку, всё меньше. На её сообщения он даже не реагирует.
Да, и сил сдерживаться, скрывать эту тайну, с каждым днём всё меньше. Локи нужна помощь, точно нужна.
Она вздрагивает и откашливается. Немного трёт постоянно саднящие глаза, пытается стереть щекотку в носу.
Тор сидит в одном положении уже довольно долго. Они оба сидят так довольно долго. Сидят так довольно часто.
Когда он неожиданно поднимает голову и спрашивает, у девушки холодеет где-то в животе. Пальцы жёстче сжимают кружку.
– Ты же знаешь, где он отсиживается, да?
Он говорит это спокойно, будто невзначай. Ванда замирает, медленно, слишком медленно, поднимает на него взгляд.
Их глаза встречаются.
Тор не знает, когда точно это началось. В один из дней она просто пришла, попросила показать пару ударов, научить драться. А он согласился.
Не потому, что не было выбора, но потому, что увидел в ней что-то родное. Что-то слишком знакомое…
Обучение на самом деле во многом и не требовалось. У девушки были хорошо поставленные траектория ударов, скорость, ловкость.
Прямо, как у него. У…
Вдох. Выдох. Всё с ним будет в порядке. С «ними» тоже.
Единственное, чего Ванда, в принципе логично была лишена – сила. По его, Тора, мнению ей не нужно было обретать её в том количестве, в котором она хотела, но…
Его мнение тут не играло роли. Просьба Ванды была даже не столько просьбой, скорее предложением. Ведь каждый раз смотря в её глаза, он видел тот же самый дикий/больной взгляд, что и в зеркале по утрам. Тот же не выстраданный вопрос…
« – Он же вернётся?.. Не уйдёт ведь, правда?!»
Они занимаются по часу после школы, потом ещё час или даже два вот так сидят на кухне, уткнувшись в свои соцсети, в свои маленькие мирки, где можно спрятаться от всего.
Иногда не произносят ни слова, лишь тихо перестукиваются ложками, размешивая в чае сахар. Иногда зачитывают друг другу шутки или интересные новости.
Им не нужно говорить о том, что произошло; о том, что происходит сейчас.
Ванда просто любит Локи по определению. И в момент, трудный и неустойчивый момент, она идёт к тому, кто понимает её.
Кто, заваривая чай, положит пару листиков мяты для запаха/вкуса/спокойствия и не будет смотреть с жалостью. Лишь с пониманием и поддержкой.
Она нервно сглатывает, смотря в безнадёжные глаза напротив. Они устали, все устали. Бесконечное ожидание добивает.
Локи нужна помощь, но давить бессмысленно, а сам он…
Она устала. Вздохнув, отпила чая.
Может, Тор справится?.. Может, сможет хоть что-то сделать и…
– Да. Да, я знаю.
Телефон в её заднем кармане вибрирует, а парень резко/несдержанно/с грохотом поднимается, зарывается пальцами в волосы и шумно дышит. Борется со вспыхнувшей горечью ли, гневом ли, – она не знает.
Тянется к мобильнику, уже снимает блокировку и смотрит на экран. Тор почти тут же отвлекает, не давая сосредоточиться на тексте.
– Почему ты никому не сказала? Ладно другим, но мне!.. Или полиции!.. Все ищут его, все волнуются! Он, – ладно, он ещё глупый, не понимает, что может быть кому-то дорог… Но ты! Тебе же и самой больно!.. А он?! Ему тоже больно! И он там совсем один, ты понимаешь вообще какого ему! Ты!..
Активная, яркая жестикуляция… Громкий, звучный голос…
Тор не скрывает удивления/злости/нервозности. И, конечно, боли/скорби/горечи. В последние недели они переполнились ею. Кажется, надави посильнее и лопнет, польётся рекой/бурным потоком.
– Ему сложно. И ему нужно время, – она говорит негромко, опускает глаза на экран.
Там смс. От Локи.
А Тор беснуется. Вышагивает, как грозный лев по клетке, от стены к стене.
Она уже не видит. Ничего не видит. Слепо смотрит на экран, на открытое окошко переписки.
– Время!.. Время! Отлично, но он мог хотя бы дать знать, что жив, чёрт побери! Мог хоть сообщить, что в порядке! Он… Ванда! Ванда, ты вообще слу… – он замирает, яростно/горько сжимая кулаки, и понимает, что девушка его даже не замечает.
Внутри режет ещё большей болью и злобой, но она вдруг поднимает глаза, и что-то внутри него обрывается, летит вниз.
– Тор… Ч-что-то случилось, Тор… – её глаза уже влажные, напуганные.
Он видит это и срывается с места. Подбегает, быстро вытягивает из тонких пальцев телефон. Всё двоится, но ему удается прочесть…
«Прости, я, кажется, всё проебал в этот раз… Надеюсь, в следующий буду сильнее. Л¹»
Воздух вновь исчезает. Ни вдохнуть. Ни выдохнуть.
В последнее время это случается слишком часто. Остаётся просто надеяться, что не наступит момент, когда воздух так и не начнёт поступать в лёгкие.
