Текст книги "Подкидыш (СИ)"
Автор книги: Little_Finch
сообщить о нарушении
Текущая страница: 51 (всего у книги 70 страниц)
Дело просто… Просто…
В нем достаточно храбрости, чтобы признать, что он трус. Достаточно силы, чтобы признать, что в одной единственной вещи он слаб.
В одном единственном человеке.
И хоть определить себя он не может, не умеет, разницу он все же видит. Чувствует разницу.
Ему не хочется кричать об этом. Не хочется повторять это раз за разом так, чтобы все знали. Не хочется выставлять это на показ, хвалиться этим.
Ему хочется просто закрыться где-нибудь, так чтобы от всего и ото всех, а затем обнять. Прижаться так крепко, чтобы услышать как под мощной грудной клеткой бьется сердце.
И это чувство… Оно не такое, как то, что он заставлял себя испытывать, будучи под маской. Это не под кожей, это не в воздухе, не в воде.
Оно внутри него самого. Такое тихое, крошечное и мягкое.
Когда он смотрит на Тора, оно ворочается или сонно чихает, всего лишь напоминая о себе. А у него пульс тут же шалит/зашкаливает. У него ноги подгибаются/подкашиваются.
Поэтому он и не смотрит внутрь. Не хочет, чтобы этот милый комок превратился в монстра и довел его до безумия. Не хочет, чтобы он поглотил его полностью.
Локи поднимается с трудом. Заставляет себя встать, но сделать хотя бы шаг не может очень и очень долго. Просто стоит и потухшим взглядом, в котором играют отблески фонариков, смотрит на свое отражение в зеркале.
Эти недели вымотали его. Груз вроде бы уже и свалился с плеч, но будто сместился внутрь и теперь у него камни в легких.
Они мешают сделать полновесный вдох и тянут вниз. На глубину.
Он раздевается. Медленно стягивает с себя футболку, затем пижамные штаны. Разматывает эластичные бинты на ладонях. Они змеятся и шелестят, опускаясь на пол.
Он остается в одном лишь нижнем белье.
Кожа кажется бледной и сероватой, хоть по ней и скачут зеленые, красные, синие огоньки. Его глаза такие пустые. Чем-то похожи на глаза мертвецов.
Пальцы подрагивают, будто бы перебирают чьи-то волосы или же оглаживают ствол пистолета. Локи чувствует потребность в Эль. Очень сильную.
Теперь он готов рассказать ей всё. Он готов не врать, готов выложить правду от начала и до конца.
Пусть только она скажет, как убрать эту вечную дыру в груди. Пусть только объяснит, как справляться с ней, если больше не нужно играть роли и прикрываться масками. Если больше не хочется прикрываться масками.
Пусть она обнимет его. Пусть поставит перед ним вазочку с конфетами, а он будет сидеть на слишком высоком стуле и качать ногами.
Пусть все будет проще чем есть. Он не справляется.
Но слез позволить себе не может, и мольбы о помощи позволить себе не может. Они сгнивают раньше, чем преобразуются в звуки и…
Он полон гнили.
Пусть она просто скажет как ему очиститься. Пусть просто… Просто…
– Пожалуйста…
Он хочет утереть слезы, но слез нет. Хах. Дело не в том, что он не позволяет себе плакать. Он просто не может заплакать.
И кажется, что сейчас всё так невероятно сложно. Даже в десять было проще. Даже в семь или восемь.
Тогда от него не требовалось мыслей и чувств. От него требовалось биться, продолжать сражаться ради себя и своей жизни.
А сейчас… Что ему делать сейчас?..
Шесть лет он жил в страхе. Взращивал в себе злобу и месть, учился изворачиваться и лгать.
Затем одиннадцать лет он жил на шахматной доске. Его ходы и ходы Лафея сменяли друг друга раз за разом, притворство стало второй кожей.
А сейчас-то, что?.. Что ему делать сейчас?..
Жить дальше? Что значит жить? Какого это жить без вечной тревожности, без злобы и ненависти, без желания расквитаться с собственным отцом?
Он опустошен. Он медленно одевается. Медленно наматывает бинты. Медленно раздвигает шторы.
Солнечный свет вклинивается в его обитель тьмы, Локи зажмуривается, отворачивается. Судорожно сжимает в кулаке ткань шторы.
Ему требуется несколько секунд, чтобы приспособиться. Открыв глаза, мальчишка видит легкие пылинки, парящие в воздухе.
Они ничем не озабочены. Они просто существуют, просто летят туда, куда понесет их поток ветра.
Без начальной и конечной цели. Просто и по течению.
Он хотел бы быть такой пылинкой. Тогда все было бы проще.
Открыв окно, Локи недолго роется по ящикам и все же находит еще не распечатанную пачку сигарет. Без ярого увлечения скуривает пару-тройку, а затем подставляет бледное лицо лучам солнца.
Музыка все еще играет в наушниках и на какой-то миг ему становится чуточку лучше. Джейкоб говорил, что в конце концов все образуется.
Вернув себе относительно ровное расположение духа, Локи прячет все свои неуверенности и спускается завтракать. Он не знает какой день недели, но судя по тому, что Фригга дома, либо суббота, либо воскресенье, либо же ее отпуск.
Календарь говорит, что суббота. Ему он пока что верит.
– Оу, ты уже проснулся, как себя чувствуешь?..
Он отвечает что-то спокойное и положительное, но сам своих слов даже не разбирает. «Мама» ставит перед ним завтрак, они о чем-то разговаривают.
То ли о школе, то ли о его самочувствии… Локи не концентрируется, отвечает на автомате.
Ровно до того момента пока в его руках не оказывается чашка с чаем, а женщина не опускается за стол напротив него. Ровно до того момента, пока она не говорит:
– Твой отец в больнице, ты же знаешь… Долго он не протянет, так что тебе придется подписать документы о согласии на его усыпление и присутствовать при этом.
Он цепенеет. Прищуривается, из-за бортика кружки смотря на «мать».
Фригга сейчас не женщина и даже не человек. В ней, в ее лице, в ее позе, в тоне ее голоса, виден лишь Закон, как таковой.
Ни больше, ни меньше. Ни жалости, ни сочувствия. Будто бы возвращение в зал суда, ей богу.
Он опускает чай, переплетает пальцы и ставит локти в упор. Не может ни вдохнуть, ни выдохнуть. Ком в горле мешает дышать.
– Локи… – черты красивого лица смягчаются, она уже тянет к нему руку, но мальчишка отшатывается и слишком резко поднимается. Стул с грохотом отъезжает.
– Когда я должен подойти?
Его голос не дрожит, руки не дрожат… Он весь – сжавшийся комок непонятности и бессознательной агонии, но пустоты. Сжавшийся настолько сильно, что уже окаменевший. Тем более такое сочетание…
До ужаса опасное.
Фригга хочет сказать что-то, но ее губы вздрагивают. Возможно сейчас она видит в нем непреклонного Тора, неприступного Тюра…
А Локи никогда и не говорил, что внутри него нет стержня. Внутри него столько всего непонятного и неосознанного, что… Стержень есть тоже точно. В самом центре.
Ее аккуратная ладошка с тонкими пальчиками скользит по столу назад и поднимается к ее же лицу. Женщина прикрывает рот и, похоже, пытается дышать.
Локи чувствует яркое желание рассмеяться. Хоть кто-то из них двоих еще может это делать. Может дышать.
– Т-ты… – на миг голос срывается, и она тоже поднимается, прочищает горло. Руками упирается в стол, даже нет, самыми кончиками пальцев. Будто бы боится, что упадет, но все же старается держаться самостоятельно без полной поддержки. – Ты можешь подойти в любой момент в течении следующих двух-трех дней. Ты…
– Могу я сходить сегодня?
Он без эмоций вскидывает бровь и переплетает пальцы в замок где-то на уровне живота. Смотрит на нее.
Фригга прикрывает глаза и поднимает голову выше. Напряженно выпрямляется, но спокойно говорит:
– Да. Тебе понадобится лишь паспорт или удостоверение личности. Часы приема начинаются с двенадцати и… – на миг она оборачивается, смотрит на часы и продолжает: – Уже полчаса как открыто, так что…
Локи в кухне уже нет.
Она смотрит прямо перед собой пару мгновений и почти что падает на стул позади. Спрятав лицо в руках, вздрагивает от рыданий.
+++
Локи поднимается по лестнице, идет к себе в комнату. Чем быстрее он покончит с этим, тем будет лучше…
Так он думает, переодевая джинсы, натягивая футболку, темно-зеленую толстовку на молнии, и распихивая по карманам паспорт, кредитку и мобильник.
Так он думает, уже одевшись и замерев перед собственной дверью. Рука вроде как уже лежит на ручке, но повернуть ее крайне сложно. Он дышит глубоко. Пытается, по крайней мере.
Один удар кулаком по деревянной поверхности, а затем резко движение нажатия ручки.
Он выходит в коридор и прячет саднящую руку в карман. Вдруг останавливается.
Дверь напротив ничем не примечательна, но так и манит. Прямо за ней то теплое и все еще принадлежащее ему и…
Чушь. Брехня. Ложная информация.
Если бы он стоял рядом с собой, уже дал бы себе пощечину за такие мысли. Избил бы до полусмерти. До смерти.
Тор не его. Никогда не был. Никогда не будет.
Пора бы прекратить весь этот бред, задушить в себе эту слабость и, развернувшись, уйти по делам. Уйти, чтобы поприсутствовать на отцовской казни. Именно.
Только вот почему-то его глупые ноги делают шаг за шагом вперед. Его глупое сердце уже дрожит и бьется, бьется. Пульс подскакивает, подталкивает его. А глупый мозг кричит, включает предупредительные сирены.
«Что ты делаешь?»
«Ты же сильный, пора прекратить потворствовать своим слабостям!
«Что ты делаешь?»
«Хватит уже, ты делаешь только больно, всегда и всем делаешь больно!»
«Что ты делаешь?!»
Он мягко утыкается лбом в поверхность двери и зажмуривается. Скорее всего, Тора даже дома нет. Ушел гулять куда-нибудь, с друзьями, с сокомандниками, или может спустился вниз, на тренировку.
Мир ведь не крутится вокруг него, Локи… Никто не будет ради него губить собственную жизнь…
И это правильно. Это чертовски верно, но… Так больно.
От невозможности разобраться с собой. От страха. От невозможности разобраться со своей жизнью.
Лишь крошка Ванда. Его маленькая глупая девочка. Она все еще борется за него, но он сам уже видит трупные пятна на своем теле, он чувствует свой собственный запах разложения.
Знает, ведь… Сам знает, что не справится.
И он пытается сказать ей… Пытается прокричать ей:
«Перестань!»
«Что ты делаешь, глупая? Я уже не выдерживаю!»
«Еще день, два, неделя и все это во мне, вся эта пустота и вся эта боль перельется через край, дурочка! Что ты будешь делать тогда, а?!»
«Что ты будешь делать, если!..»
– Локи?..
Дверь открывается неожиданно, и он просто падает вперед. Вместо холодного дерева утыкается в теплую сильную грудь. Прямо напротив чужого сердца, как желанно… Как глупо.
А Тор, – вот дурак, ну, правда, – тут же обнимает и поддерживает. Будто на автомате. Будто его руки уже сами по себе привыкли оборачиваться вокруг его тела.
Настолько привыкли, что никогда не забудут какого это и как правильно…
И он зажмуривается, – зная, что «брат» не видит, – позволяет себе секундную слабость, ощущая тепло, глубоко, – на сегодня и века, лишь бы запомнить, никогданикогда не забыть, пожалуйста, – вдыхая.
А затем, раньше чем Тор снова успевает что-то сказать, Локи отшатывается/отскакивает/в ужасе чуть не сбегает. Его широко распахнутые глаза ошарашенно смотрят на парня. Он даже вздохнуть не может. Не может и слова вымолвить.
Все смотрит, и смотрит, и смотрит… Еще шаг назад и прижмется к противоположной стене, настолько он теперь далеко.
Тор удивленно хмурится, его руки безвольно зависли в воздухе под странным углом. Прочистив горло, он говорит:
– Все в порядке?..
Мальчишка хочет кивнуть, или мотнуть головой, или сказать что-нибудь… Он испуганно лишь делает шаг назад и вжимается спиной в стену.
Но боится он не Тора. Боится самого себя. Того, что сейчас разрывает его сердце и мешает даже вдохнуть.
Тор смотрит на него пару минут, даже не моргая, а затем будто бы приходит в себя. Потирает лицо, зарывается пальцами в волосы. Говорит негромко:
– Ты к отцу собрался?.. Я мог бы тебя отвезти, если хочешь…
Локи закусывает щеку изнутри и медленно кивает. Тор кивает тоже, разворачивается.
Стоит ему только закрыть за собой дверь, чтобы одеться, как ноги мальчишки неожиданно подгибаются, и он съезжает вниз по стене. Зажмуривается, с силой откидываясь на нее головой и пытаясь взять себя в руки.
+++
========== Глава 22.2 ==========
+++
Они едут до больницы в тишине. Она не неловкая, не натянутая. Просто…тишина.
Никакая.
Улицы мелькают мимо. Мимо мелькает время.
Он пытается не зацикливаться на том, что внутри, но постепенно тревожность, связанная с Тором, притупляется. Он будто бы привыкает к тому, что парень рядом, что он сидит меньше чем в метре, ведет машину.
Тревожность притупляется, затем медленно леденеет. Локи отвлекается, рассматривая город, уже привычный и, возможно, даже родной, рассматривая улицы, такие знакомые и изученные вдоль и поперек, рассматривая прохожих…
Он пытается изжить эту мысль, но тем не менее становиться палачом собственному отцу неожиданно не хочется. Ему кажется, будто бы это – тот самый последний рубеж. Тот самый финиш. Тот самый…конец?..
Перейдя его, Локи не знает, что его ждет. Не знает, что произойдет внутри него, что произойдет с ним, что…
Это будет совершенно не так, как с Фьюри. Это будет не просто пара выстрелов, не просто театральная постановка со смертью второстепенного персонажа, это будет даже не просто месть, ведь…
Он оставит себя сиротой. Он закончит этот до смерти пугающий танец, который танцует дуэтом уже столько лет, и останется точно-точно один. И…
И это будет совершенно не так, как с Фьюри. Это будет не просто «он был предателем, и я убил его» или «он сделал кучу дерьма в своей жизни, мир ничего не потерял от его смерти».
Это не разрывает его, но привносит что-то волнующее. Что-то пугающее.
В плане, что… Какого это, просыпаться по утрам и не осматривать задний двор на предмет чего-то необычного?.. Какого это не испытывать постоянного трепета, постоянного тихого страха?.. Какого это не нуждаться в масках и лжи, иногда граничащей с рамками разумного?
Он не знает. Ему действительно хочется, чтобы Лафей исчез. Чтобы память о нем исчезла. Чтобы…
Чтобы ничего этого не было, чтобы ему не приходилось никого убивать, не приходилось быть начеку каждую секунду и не приходилось делать дорогим ему людям больно! Чтобы ему больше не приходилось бояться!
И ему просто хочется спокойствия. Просто хочется обычной, мирной жизни, но… Он не может представить себя в ней. Не может представить себя в том мире, что есть где-то на закоулках сознания.
Там не всегда светит солнце, там иногда дождливо. Там не всегда спокойно, бывают редкие ссоры. Но там… Там нет никого, кто хочет ему смерти, нет никого, кто хочет вырезать ему глаза.
И ему просто хочется…
« – Если ты оступишься, то кто будет тебя ловить, Локи?.. Кто будет стоять там, внизу?»
В его голове неожиданно голос Тора. Он такой… Привычный. Немного насмешливый, чуть грубый и безмерно глубокий.
Будто бы колодец, в который сколько не вглядывайся, дна не увидишь. Но если упадешь в него, утонешь в нем, дашь окутать себя полностью… То подняв голову, сможешь увидеть звезды. Самые-самые настоящие.
« – Я… Не оступлюсь.»
Его же голос навечно дрогнувший, негромкий, но упертый. Да, возможно, напуганный слишком сильной откровенностью, но все же… Все же твердый. Всегда твердый.
« – Правда?»
И это «правда?»… Оно такое полное. И насмешка, и великое знание, и… Снисходительная нежность.
Нежность, нежность, нежность…
Как ее много оказывается было. А Локи и не замечал. Или не хотел замечать?..
Боялся, что все зайдет слишком далеко и… К чему он пришел в итоге, а?!
Где он прямо сейчас?
Если бы его спросили, он бы ответил «на обочине». Там же где находился всегда ровно с момента… С момента… Да. С момента рождения.
На обочине жизни, на обочине счастья, на обочине заботы…
Всегда где-то сбоку. Благодаря отцу. Благодаря обществу в целом и каждому человеку по отдельности.
Он никогда не чувствовал себя хотя бы косвенным центром чьего-то мира. Да, была Ванда, но потом ее почти что и не было. Он же… Всегда был с краю.
А потом появился Тор и… Все так закрутилось. Он думал, что выплыл, что выплывал, на самом же деле водоворот закручивался все сильнее, его ноги путались в водорослях и воздух не то чтобы заканчивался, он…
Он закончился еще в ту секунду, когда Локи впервые увидел его в дверях дома под названием «Американская мечта». И мальчишка просто не понял этого, потом просто игнорировал это.
Притворялся до последнего, но был не совершенен. Иногда все же оборачивался/отворачивался, чтобы спрятать метающийся взгляд. Самообман всегда был не просто у него под кожей, он сам был самообманом.
Знал, что происходит. Видел это. Но до последнего отрицал. Отрицал до последнего выдоха, до последней капли крови, до…
Даже не пытался измениться, потому что это было бессмысленно. И поэтому ограждал себя. Маленький белый заборчик, или же высокая неприступная стена…
Он ограждал себя, свои чувства; он восставал против всего.
Против каждого прикосновения или слова его тело/сознание восставало. Восставало против. И подставляло вместо этой всеобъемлющей нежности все, что попадалось под руку, все, что только можно было придумать.
Нежность… Влечение.
Нежность… Похоть.
Нежность… Тактильный голод.
Нежность… Мягкотелость.
Нежность… Слабость.
Он отрицал и отвергал слишком долго. Всегда знал, что это правильно, но также и знал, что это невозможно.
И все вроде так и должно, все вроде осознанно, только вот боли от это не меньше. Так же как и оттого, что теперь уже менять что-то слишком поздно…
Когда машина паркуется, Локи отчего-то резко хочет дернуться и выйти, убежать, не дожидаясь полной остановки. Но Тор не дает. Уже не перехватывает его за руку/локоть/куртку как раньше. Говорит:
– Бегать за тобой не буду. Раз приехали вместе, значит и идём тоже вместе.
Мальчишка кивает, убирая руку с дверной ручки, и негромко откашливается. Не знает, как вести себя с Тором, при Торе, поэтому решает, что достаточно будет обычного и настоящего «никак».
Автомобиль останавливается, и Локи неспешно, медленно выходит. Спокойно закрывает дверь.
Все, что происходит внутри него в эту секунду, теряет весь свой возможный смысл. Он заставляет себя угомониться. Заставляет себя угомониться полностью.
Тор идет рядом с ним, плечом к плечу. Не отстает ни на шаг, но и вперед не забегает.
Будто бы полностью отдает контроль в его руки, но все же остается на одной волне. Знает когда нужно будет прикрыть собой, поддержать или же встряхнуть, чтобы привести в норму.
От этой мысли маленький пушистый комок чувств внутри него тихо сонно сопит, и у Локи по коже бегут мурашки. Он чуть ускоряется, проходя сквозь раздвигающиеся двери и пряча заалевшие щеки. Откашливается.
В регистратуре их встречают спокойно. Миловидная медсестра кивает, устало улыбается и говорит номер палаты. Говорит этаж.
Локи благодарит. Не улыбается.
Они идут к лифту тоже вместе. Вместе в него заходят.
Но получается так, что Локи все-таки входит первее. Тор оказывает за его спиной. Тор нажимает кнопку.
Мальчишка борется с собой чуть больше секунды и все же оборачивается. Только лишь из-за того, что дверь за его спиной и нужно быть к ней лицом, так что…
Неповоротливое и каменное тело. Слишком тяжелые ноги. Слишком тонкие руки. И глаза…
Они утыкаются в чужие кроссовки. Вглядываются в переплетения шнурков, будто бы это жизненно важно прямо сейчас.
Один на один, в замкнутом пространстве, за пол шага до судьбоносного решения и в миллиарде шагов от будто бы счастливого прошлого. Только…будто бы?..
– Даже если все здесь взлетит на воздух, если весь мир рухнет и сгорит дотла. Я все еще буду здесь. И все также не перестану нуждаться в тебе.
Его голос спокойный, твердый, сильный… Локи хотел бы быть таким же как этот голос. Таким же спокойным и постоянным.
А не плавающим в море неразборчивых, диких для него эмоций/чувств.
И он хотел бы прямо сейчас поднять глаза и ухмыльнуться. Хотел бы поставить точку, завершить это окончательно. В голос рассмеяться. Крикнуть:
«Да кому ты нужен, придурок!»
«Иди ищи другого дурака, я не верю в эти розовые сопли!»
«Долгое воздержание не идет на пользу, уебок, твои мозги раскисают и становятся девчачьими!»
Звенит звоночек и, когда Локи уже поднимает голову, чтобы переступить через себя и шепнуть «спасибо», Тор разворачивается. Тор выходит.
Он жмурится напоследок. Кусает губу почти до крови.
Так хочется упасть прямо здесь и расплакаться. По-детски и глупо. Упасть, утирая кулачками соленые крупные капли, а затем вдруг оказаться в сильных обьятьях. И просто разрыдаться сильнее, зная, что теперь все кончилось. Точно-точно кончилось.
Никто не сделает ему больно больше. Никто-никто не посмеет тронуть его.
А полюбившиеся, – ладно, зачем отрицать, осталось не так уж долго, – губы… Они просто поцелуют в висок и ничего не скажут.
Потому что любят его всего. Любят его, даже слабого и рыдающего. Любят его тощего и некрасивого. Любят его слишком гордого и язвительного. Любят его потерявшегося и запутавшегося.
Любят его всего…покореженного.
Любят его…случайно подкинутого.
Но только вот… Он знает, что никто не любит слабых. Никто не любит слезливых. Никто не любит страшных.
Поэтому он смаргивает. Он прячет сжатые до боли кулаки в карманы и лениво/нарочито расслабленно/вальяжно выходит из лифта.
Подняв голову выше, Локи оглядывается в поисках нужной палаты.
+++
Медбрат, который приходит почти сразу после того, как он нажимает на кнопку вызова рядом с постелью, какой-то странный. Слишком громкий, слишком суетящийся.
– На данный момент пациент введен в искусственную кому, и… Вы подписывайте, подписывайте. И он ничего не почувствует, ха-ха, так что можно не волноваться и… Да-да, вот здесь подписывайте, ага…
Тор, только зайдя, останавливается почти рядом с дверью и с места больше не сдвигается. Мальчишка бросает на него короткий взгляд, – на сжатые губы, хмурые брови и пустое выражение на лице, – а затем продолжает читать всунутые ему бумаги. Пытается вникнуть.
Медбрат зудит над ухом, раздражая и возбуждая желание вколоть «усыпительное» именно ему. Тор же наоборот слишком тих.
Интересно, о чем он думает?..
Локи не знает. Пытается сосредоточиться.
Думает о том, каким чертовски беззащитным выглядит его отец прямо сейчас. Оплетенный трубочками, потерявший мышечную массу, спящий…
Так легко его можно было бы убить прямо сейчас и… Ах, да. Он же здесь именно за этим. Точно.
– Вы не могли бы позвать главврача отделения?.. – он поднимает пустой взгляд, смотрит в упор на медбрата, уже начавшего набирать жидкость в шприц. Тот замирает и удивленно приоткрывая рот.
– Вы… Я вам чем-то не подхожу?.. – в глазах тревога, значит новенький. Скорее всего только-только зачисленный в ординатуру.
– Вообще-то да. – он скручивает прочитанные и подписанные документы в трубочку и уже хочет продолжить, но не успевает. Тор вдруг говорит:
– Локи.
– Не лезь. – руку вскидывает, но даже не оборачивается в сторону «брата». Говорит все так же спокойно: – Я бы хотел видеть главврача. Сейчас же.
– Н-но… У него обход и… – спина парня сутулится, руки чуть подрагивают, шприц кажется вот-вот выпадет. Мальчишка цинично фыркает.
– Ничего. Я думаю коматозник сможет подождать и полчаса, и час, если потребуется. – на его губах растекается ядовитая усмешка, и медбрат, наконец, откладывает инструменты на поднос. Пятится к двери.
– Д-да, я понял, я сейчас…
Он исчезает за дверью и, чуть обернувшись, Локи велит:
– Закрой её.
Он слышит, как «брат» медлит пару секунд, но тем не менее слушается. Скорее всего, не может узнать его в этом властном тоне, но доверяет ему настолько, что не перечит. Совсем.
В отличие от Тора, Локи наоборот знает такого себя. Чувствует такого себя.
Все лишние мысли, все лишние чувства отходят на второй план. Медленно отложив подписанные бумаги, Локи вдыхает полной грудью и разминает пальцы. Немного потягивается.
Ненависть медленно растекается в нем, и мальчишка знает, что это ее последний раз. Поэтому не сдерживается.
Ненависть обжигает внутренности, покалывает кончики пальцев и прокатывается привкусом железа на языке.
В нем не остается жалости. Он не знает, что будет после. Да, он боится этого, до онемения и ужаса боится, но… Он смотрит на своего отца, что лежит на больничной койке, и знает: страх перед пустым/невозможным будущим не означает, что он позволит Лафею остаться в живых.
Прямо в эту секунду он готов вылить все то, что пережил, на него. На этого… Этого…
Он вдыхает. Делает шаг за шагом, игриво ведет кончиками пальцев по ткани простыни.
– Столько лет спустя… Как много лет… Как много… Крови! – он с силой бьет по чужому бедру, Лафей дергается, но скорее на рефлексах, чем осознанно. Локи хмыкает. – Такого в твоих планах ведь не было, да?.. Конечно же, ты никогда даже и помыслить не мог, что я выиграю… Даже и подумать не мог, что в итоге мой ход будет последним, правда?
Он останавливается у изголовья, и его рука зависает над бледным, потрепанным временем лицом. Локи медлит.
– Я бы с превеликим удовольствием снял с тебя кожу живьем, если бы ты был жив. Я бы с огромным наслаждением избил тебя до полусмерти, расчленял тебя по кусочкам, мучал бы тебя до жалкого скулежа вместо криков боли. – он не замечает, что его рука с силой сжимается в кулак, а ногти впиваются в ладонь. Когда замечает, вздыхает и хмыкает вновь. Мягко улыбается. – Но. Я – не ты. Я – всё ещё я.
Сделав шаг в сторону, Локи наклоняется к розетке, что на стене, и аккуратно вытаскивает штекер.
Аппараты, даже не успев тревожно запищать, гаснут. Подача кислорода прекращается. Считывание пульса тоже.
Локи медленно отходит назад. Спиной доходит почти что до Тора, но вовремя останавливается.
Проходит пара секунд и Лафея охватывают судороги. Он трясется, дергается, пытается что-то сделать, все еще находясь без сознания.
Мальчишка без понятия чего именно ему не хватает: кислорода или же каких-то питательных веществ… На самом деле его это не сильно интересует. Он просто следит за тем, как отец медленно в неосознанных муках умирает, и судорожно сжимает руки в кулаки.
Оцепенение охватывает его, но слишком медленно. «Отходняк», который наступит позже, через час, два или пять, точно накроет его с головой, но сейчас ему всего лишь немного нечем дышать.
Локи вскидывает голову чуть выше.
Когда мужчина вдруг вздрагивает и замирает, он не подходит, чтобы опустить его распахнувшиеся веки. Стоит, с минуту смотрит на труп, а затем оборачивается. Всем телом.
Без лишних слов он проходит мимо потрясенного, стоящего столбом Тора, выходит в коридор.
Когда дверь уже закрывается, Тор судорожно вздрагивает и выходит следом. Еле успевает нагнать Локи у лифта.
+++
Он теряет его где-то в дверях на выходе. Вот макушка, скрытая темно-зеленым капюшоном, еще маячит чуть впереди, а секунду спустя на ее месте пусто.
Оказывается в больницах иногда даже в субботу так много народу…
Оказавшись на улице, Тор оглядывается, судорожно и нервно. После увиденного чертовски хочется поехать домой, послав Локи куда подальше, но он продолжает выискивать его взглядом.
Тор чувствует жгучую обиду, ярость и несправедливость. За последние недели никакой отдачи, никакого намека на взаимность он не видел, и почему-то чувствует, что уже никогда и не увидит.
С каждым днем/часом/секундой парень все сильнее верит тем больным словам:
« – Это была лишь игра, колючка!.. Мне было скучно, и я решил, что ты, твои чувства и твой член – неплохое развлечение…»
Тем более Локи бросил его. Он просто вышвырнул его, как грязного, нашкодившего котенка. Он…предал его?..
Парень прищуривается и, наконец, замечает темно-зеленый капюшон на другом конце парковки. Мальчишка даже не убегает, медленно и пошатываясь вышагивает в сторону дома.
И ему правда хочется бросить это всё. Ему правда хочется сдаться, потому что с каждым днем он все меньше видит то, за что борется.
Но тем не менее он уперто ждет. Уперто верит в то, что главное – не сдаваться.
На миг прикрыв глаза, он вдыхает и мысленно делает очередной рывок, в еще одной попытке догнать Локи и «вернуть его к жизни». Его тело срывается с места в ту сторону, где за ближайшим домом уже успел скрыться темно-зеленый капюшон.
+++
Выйдя из больницы, он тут же сворачивает за угол, делает пару шагов и присаживается на корточки перед бездомным с большой жалостливой табличкой в руках. В долгие объяснения не пускается.
– Услуга за услугу.
Он смотрит в тусклые, бледно-карие глаза и ждет. Мужчина кивает.
– Что нужно?
Большое количество слов ему не требуется. Локи стягивает кожаную куртку, а затем стягивает толстовку. Отдает ее бродяге.
– Дойдешь до того угла парковки, покрутишься десяток секунд и пойдешь в ту сторону, вверх по улице.
Он немного прищуривается, но солнца нет, все небо затянуто тучами… Глаза болят просто по факту. Накидывая куртку назад, Локи предупреждает:
– Кофта твоя, вся мелочь, что в ней, тоже, но, если будешь трепаться, уже завтра окажешься в канаве с перерезанной глоткой. Ясно?
– Я-ясно…
Мужчина кивает. Его глаза пугливо опускаются, смотрят на чистую теплую кофту. А затем, поднявшись, он подхватывает кусок картона и идет туда, куда указал мальчишка. Не оборачивается.
Локи сплевывает на то место где только что сидел бродяга и двигает параллельно зданию больницы. Вытащив наушники/сим-карту из телефона, включает музыку, ограждая весь окружающий мир от себя.
Песни сменяются одна за другой. Улицы сменяются так же, но медленнее.
Он не смотрит, куда идет, смотрит лишь под ноги, и в какой-то момент чуть не попадает под машину. Какой-то парень рывком дергает его за рукав, возвращая на тротуар.
Локи поднимает глаза, перед ними тут же проносится автомобиль. Он поворачивает голову и смотрит на «спасителя». Даже не снимая наушники, четко выговаривает:
– Надеюсь ты будешь гореть в аду за свою добродетель.
И ступает на дорогу. Не оборачивается.
Медленно и неспешно он доходит до самой окраины. Останавливается, лишь уткнувшись в знак, оповещающий о границе города.
К этому моменту на улице уже темнеет. Темные-темные облака давят еще сильнее. Они прижимают к земле его маленькую фигурку, что стоит в самом начале шоссе, ведущего в никуда, и молча пытаются раздавить.
Он передергивает плечами и разворачивается. В глаза тут же бьет свет проезжающей мимо машины, что бежит прочь. Прочь из ненавистного города.
Его ослепляет, подкашивает, чуть сносит в сторону, ноги спотыкаются, вынося тело на дорогу, но, к счастью/ужасу/скорби, там пусто. На встречке пусто, а он счастливчик. Возвращается на дорожку, протоптанную в траве.
Он идет и все еще думает о том парне, что вроде как спас его. За секунду до того как отвернуться, Локи видел на его лице зачатки отвращения и гнева… Тот парень определенно был удивлен.
Но никто не просил спасать его шкуру. Никто ее обещал спасителю благодарности.
Никто никому ничего не должен.
« – Никто никому ничего не должен, Локи. Запомни это раз и навсегда. – отец заметно устал. Он трет глаза и откидывается на диване.»
Таким Локи видел его впервые и больше не увидит никогда. Ему четыре года и это единственное более-менее четкое и самое раннее хорошее воспоминание.
