Текст книги "Подкидыш (СИ)"
Автор книги: Little_Finch
сообщить о нарушении
Текущая страница: 45 (всего у книги 70 страниц)
У него нет повода опасаться их и того, что они могут быть связаны с Лафеем. Нет никаких доказательств, но… Он просто верит.
Спустя какое-то время кто-то несильно барабанит кончиками пальцев по стойке, и мальчишка, наконец, поднимает голову. Это Хеймдалл.
– Сделал тебе маффин и еще один кофе. За счет заведения. – он не улыбается, но все же его лицо выражает заботу. Локи дергает уголком губ, скорее по привычке, чем пытаясь действительно улыбнуться, и кивает. Решив попробовать, показывает спасибо на языке жестов. Мужчина тут же отзывается: – Не за что.
Своего удивления он не показывает. Кивает, берет кофе и маффин.
– Язык жестов?.. Да вы издеваетесь… – Сигюн поджимает губы явно недовольная тем, что не знает его. Хеймдалл лишь плечами пожимает.
– Когда мелким, как он, был, подрабатывал на летних каникулах в лагерях для детей с ограниченными возможностями. – он на миг переводит взгляд на Локи, который самозабвенно завтракает, но каждый раз сглатывая морщится, будто от боли. Затем к чему-то говорит: – Иногда так скучаю по ним, все дети там были такими светлыми и добрыми…
Локи не реагирует. Так как к нему собственно никто и не обращается, отвечать не имеет смысла. Доев и поблагодарив друзей, мальчишка кидает десяток монет в высокую банку для чаевых, а затем выходит в холодное мартовское утро…
Тихо-тихо закрыв за собой дверь, сделав два медленных шага внутрь комнатки, ощутив под ногами пушистый мягкий ковер, он закрывает глаза и делает резкий глубокий вдох. Затем еще один.
Стены не нависают и не давят; они схлопываются, осыпая его штукатуркой и каменными обломками. Его погребает под этим мусором, его кости дробятся, а кровь хлещет фонтаном.
Но он не умирает.
Он чувствует и задыхается.
Хватаясь рукой за шею, соскальзывая ногтями по коже, Локи дергается и срывается на бег. Скорее туда, к окну. Скорее-скорее там свежий воздух и много пространства. Скорее на волю…
Он дергает оконную ручку, чувствует боль в груди и все еще пытается рвануть кислорода.
«Папочка любит тебя, Локи!»
«Я все еще не верю тебе!.. Ты тоже хотел всего этого, хотел наших отношений!»
«Это просто мой сын – жалкий бесхребетный слабый ублюдок!»
«Я хочу доверять тебе, я, правда, хочу, но… Но я не могу, Локи!»
«Я горжусь тобой, Лолипоп, ты самый сильный из всех, кого я знаю.»
«Ты такой милый, когда смущаешься…»
«Ты станешь таким же!.. Ненавидь меня! Ненавидь так сильно, чтобы быть готовым убить! Тогда ты будешь, как я.»
– Нет…
Он распахивает окно и глотает холод. Но этого не достаточно.
«Так же как и твоей выдуманной силы. Ты слаб, Локи, а я так мечтал сделать тебя сильным…»
– Не надо…
Он хрипит почти на уровне тишины. Без малейшей заминки или мысли, забирается на подоконник и, оттолкнувшись, прыгает. Тело обдувает холодом, ладони в бинтах цепляются за ветку, но соскальзывают, и Локи кулем валится на землю.
Сипло шумно дышит, поднимается, кружится на месте, запрокидывая голову.
– Пожалуйста, хватит…
«Что хватит, малыш?.. Я всегда буду рядом, всегда в твоей голове, я буду сопутствовать тебе и твоим неудачам. Ты такой слабый…»
Он хватается за голову, за волосы и тянет. Знает, что это не Лафей, это он сам, он сам в своей голове. И он убивает себя. Сгибается пополам, ощущая нехватку…
Ему нужно найти выход для этого. Чем быстрее, тем лучше. Но он не может позволить себе эту слабость прямо под окнами, не может…
На глаза попадается дерево и лестница, ведущая к люку. Он дергается к ней, рвется к «спасенью» чувствуя себя утопающим.
«Ты же знаешь, что ненормальный… Ты никогда не сможешь стать нормальным, Локи! Потому что меня в твоей голове не существует, это ты сам. Это всегда был только ты сам!»
– Нет… Нет, я…
Он карабкается. Не чувствует своего тела, не чувствует боли, не чувствует, что замерзает.
И оказавшись внутри, замерев посреди домика на дереве, он теряется. Моргает.
«Ты знаешь, что слаб, глуп и отвратителен! Тебе не нужен я, чтобы сообщить себе об этом. Ты просто мерзок, Локи! И дело не в твоем отце, это не он сделал тебя таким, ты родился таким… Родился жутким монстром, ошибочным ублюдком!»
Уроки начнутся довольно скоро, ветер дует в спину, подгоняя. Он неспешно размышляет о том, где бы сбыть краденное антикварное оружие, мысленно подсчитывает оставшиеся денежные запасы на тот случай, если придется бежать уже сегодня.
Хоть малейшая реальная угроза его жизни – Локи уже в другом штате. Возможно, это мерзко или неправильно… Возможно, это выглядит как предательство…
Ох, такая чушь/ересь! На самом деле ему некого предавать, потому что у него никого нет. И тем более, если он побежит, Лафей в любом случае побежит следом.
Без его основной цели, здесь ему буквально за сутки станет скучно. Примерно тогда, когда он поймет, что шантаж в плане «я убью всех твоих друзей» не работает. Никогда не работал.
Он мог бы создать аккаунт на eBay или может еще где-нибудь, но думать об этом не хочется. Мальчишка начинает жалеть, что убил Фьюри, ведь тот мог бы запросто все сбыть, однако… Спустя миг он вспоминает, что это именно он сдал его Лафею и совесть убегает блевать в другую часть сознания.
Ему не нужна чья-то помощь, чтобы продать что-то. Что-то не принадлежащее ему. Что-то украденное и чуть ли не вымытое в крови владельца.
Школа уже виднеется недалеко впереди, когда Локи слышит, – точнее замечает это по ускорившимся ученикам, – звонок на урок. Его шаг так и остается размеренным, неспешным. Спокойная музыка льется из наушников, самую малость убаюкивает.
Город хоть и достаточно большой, но вот их район не очень. Семья Одинсонов довольна известна. Сплетни разносятся быстро.
Техника сломанного телефона – такое же вечное, как братоубийство или предательство в обмен на еду.
Но даже если бы вся округа уже не жужжала о том, что произошло вчера… Он бы все равно не ускорился. Ноги надсадно ныли при каждом шаге. Каждый вдох отзывался болью в ребрах и легких, в грудине. Спина была просто сама по себе покрыта синяками, а его руки… Даже сейчас если сжать кулаки слишком сильно, корочка может лопнуть и пойдет кровь.
И все это уже не говоря о том, что он не может говорить. Все это уже не говоря о том, что его горло, его шея, похожи на ебучий пиздец и…
В коридорах пусто. Он бредет по ним в поисках шкафчика, а затем и кабинета. В классе людно, но он этого почти не замечает. Зайдя, пытается извиниться на языке жестов.
Историк долго пронизывающе смотрит на него, а затем молча кивает и продолжает вести урок. Локи садится за свою парту, достает тетрадь, ручку и, тут же опустившись на нее, погружается в дрему.
Та бодрость, что была у него пару часов назад оказывается обманчива. Он ведь и двух часов ночью не поспал так что…
Не удивительно.
Есть вероятность того, что за урок ему поставят два, но Локи даже не волнуется по этому поводу. Он знает программу по этому предмету за весь одиннадцатый и часть двенадцатого класса, так что…
Дело в том, что теперь, с появлением Лафея, у него во многом отпадает вынужденность делать те или иные вещи. И в этом есть свои плюсы, однако. На самом деле там одни лишь плюсы, так что…
Ему больше не нужно строить из себя веселого и доброго мальчика. Просто потому, что он таковым не является и никогда не являлся.
Ему больше не нужно просить помощи с домашкой у Тони или Нат, у Ванды или Клинта. Просто потому, что на самом деле он знает не три языка, а пять; на самом деле у него нет проблем ни с одним предметом; на самом деле он уже сейчас может пойти и по досрочным экзаменам за двенадцатый класс закончить школу, на самом деле…
Так можно продолжать до бесконечности. Но теперь в этом нет нужды.
Отец здесь, можно отложить маски в сторону и умыть уставшее лицо.
Можно больше не притворяться, будто бы эмоции привносят что-то в его жизнь. Можно больше не притворятся будто бы он крут/мягок/добр/героичен/заботлив. Можно больше не рыдать и не смеяться по удобным или нет поводам, только бы вызвать у людей, что вокруг, правильный отклик.
И это правда похоже на мелкую передышку. Теперь он может вернуть себя: обозленного на мир эгоиста и ублюдка. Теперь он может вернуть свое лицо: пустую безжизненную маску с изгибом губ, в гримасе презрения.
Когда Локи говорит, что его отец привносит в его жизнь только плохое, он, конечно врет.
Но только на одну сотую от всего количества.
+++
Урок тянется за уроком.
На втором ему везет. Какая-то девушка из класса знает язык жестов и переводит учителю его ответ на заданный вопрос.
Третий оказывается вместе с Тором и Нат. Почти всю перемену Локи проводит в туалете, перематывает сбившиеся бинты, и поэтому чуть опаздывает.
Учитель требует объяснений, а получив вместо них какие-то движения рук, раздражается. Выйдя вместе с ним в коридор, он пытается добиться хоть слова, но добивается лишь отодвинутого в сторону воротника.
Локи наблюдает за тем, как его, учителя литературы, лицо белеет, и еле давит усмешку. Да уж, эти взрослые, якобы опытные и «мудрые», чаще всего только лишь много возомнившие о себе дети… Грустно как-то.
Его пальцы все еще удерживают ворот в стороне, когда мужчина врывается в класс и дает какое-то задание, когда говорит, что отлучится ненадолго.
Все ученики смотрят на его фиолетово-желтое, покрытое расчесанными вспухшими синяками горло. Локи спокойно поправляет ворот, затем волосы.
Его это не волнует. Также как и их не волнует правда.
Сплетни разлетятся раньше, чем он сделает три щелчка пальцами. В чем смысл говорить, когда тебя никто так и не услышит?..
Дверь медленно закрывается за спиной учителя, и, уже разворачиваясь под натиском его уверенно руки на своем плече, Локи видит, как Одинсон и Романофф подрываются, кидая вещи в сумки.
Как ни странно, в нем это не находит никакого отклика. Только может мурашки бегут по позвонкам: кто знает, может этот глупый Тор еще с кулаками на него накинется ни за что, ни про что.
Коридоры вновь пусты, но теперь он бредет по ним не один. «Литератор» то и дело странно косится, а затем некрасиво пятнисто краснеет. Позади слышится нестройный шаг двух ребят.
На самом деле, сейчас ему действительно не хочется быть здесь. Обмен школьного коридора на библиотеку или даже промозглую канаву, все же не такой уж и плохой обмен…
Иногда взрослые, да-да, те, что всего лишь много возомнившие о себе дети, бывают очень и очень нервными. Просто до смешного паникующими.
Медсестра как может пытается успокоить ворвавшегося мужчину, но тот все причитает что-то о шеях и поведении, и опозданиях, и насилии, и полиции… Все, что остается ему, лишь закатить глаза.
Это нелепо. Если бы он был не настолько травмирован и мог хотя бы произносить звуки, никому бы и дела не было, почему ворот настолько высок, а на руках бинты. Почему тональник лежит чуть неровным слоем, неумело скрывая синяки на лице.
Опустив рюкзак на кушетку для осмотров, он усаживается туда сам и просто ждет пока женщина выпроводит истеричного учителя литературы. Это происходит не сразу, по ее лицу довольно заметно, что она не прочь вколоть ему лошадиную дозу успокоительного, лишь бы тот угомонился.
Солнце за окном уже давно встало. Локи смотрит на него через окно, чуть ежится из-за приоткрытой форточки.
Яркие лучи еще не согревают, или же, по крайней мере, не дают так много тепла как хотелось бы. Он переводит взгляд на солнечные отблески, лежащие на столе, полках, блестящих и отражающих предметах.
Вспоминается курс физики, длины волн, фотоэффекты, дифракция… Он знает об этом все, и за следующий год тоже. Каждый раз в самостоятельных делает «случайные» ошибки и помарки.
Никто не любит слишком умных. Никто не любит слишком заносчивых.
Теперь отец здесь и ему нет нужды прятаться. Или же хотя бы говорить не нужно, не нужно рассказывать о себе таком. О себе настоящем.
Дверь хлопает, выводя его из анабиоза и разбивая пустой взгляд, упершийся в стену. Они с медсестрой остаются одни.
– Ужас какой-то, и чем же ты его так напугал, а?.. Локи, же да?
Невысокая, миловидная, с чуткими вьющимися волосами, собранными в косичку. Ему нравится с первого взгляда.
В мире людей миллионы, но есть такие… Не то чтобы отдельная категория. Просто обычные люди. Люди, что с одного лишь взгляда уже вызывают положительные эмоции.
Он кивает и чуть приподнимает руки. Каждый раз начиная «говорить», ощущение будто в пропасть шагаешь. По лицу человека не угадать знает он язык жестов или нет.
«Здравствуйте. У вас не найдется обезболивающего, я вчера сорвал горло.»
В ответ удивленный взгляд, а затем ласковая улыбка. Она кивает.
– Да, конечно. Может пока снять верх, я хотела бы осмотреть тебя.
Локи замирает, самую кроху давится воздухом. Так значит… Что же. Он не просил его осматривать. Это заведомо только ее решение.
Толстовка замирает в его руках, а по ноющей спине бежит неприятный мерзкий холодок/сквозняк. Это Тор решил, что ему больше всех надо, и тоже приперся в медпункт.
Конечно же, сразу увидел его спину и затылок. Потерял дар речи ненадолго.
– Так, а вы молодой человек? Уроки прогуливаете?.. – она оборачивается ко входу. Мягкий, но проницательный взгляд скользит по нему, прикрывшемуся толстовкой, затем переходит на Тора.
Тот прочищает горло, говорит:
– Я его брат, мне сказали, чтобы я тоже пришел.
Медсестра не верит ему ни секунды, а затем Локи, придержав ткань подбородком, показывает «я приемный» и все встает на свои места. Она кивает на кушетку, парень усаживается.
В помещении три кушетки, но он садится именно к Локи. Раздражает.
– Так, иди сюда, поближе к свету, – женщина усаживается на стул у стола, что прямо под окном. Манит его рукой.
Ткань толстовки опускается на кушетку. Он расправляет плечи, делает шаг за шагом, шаг за шагом.
Где-то позади Тор, но до него Локи и дела нет. Зол он, или ошарашен… Идиот.
На лице женщины медленно появляется удивление, затем оно сменяется испугом. Он останавливается перед ней, представляет все свои отметины в свете холодного весеннего солнца.
Показывает:
«Вчера подрался. Кожа очень тонкая и чувствительная. Вы не могли бы все же дать мне таблетку?..»
Его руки сжимаются в кулаки, и в следующую секунду он набирает полную грудь воздуха. Задерживает на миг и кричит.
Так громко, как никогда не кричал и не будет больше.
Так больно, как еще никогда не испытывал.
Он орет, теряет весь воздух и набирает его вновь. На его шее раздуваются вены, челюсть начинает болеть, но он не останавливается.
Он просто пытается избавится от разрывающих душу чувств.
Но его никто не слышит.
Потому что он кричит молча.
Дернувшись в центр, Локи с размаху вбивает кулак в ствол дерева. Затем второй.
«Да, вот так, давай же! Разрушь себя! Убей себя! Ты недостоин жить! Никому ненужный жалкий слабак!»
Он закусывает губы и дерется с самим собой. Он ненавидит это, эту свою способность убивать себя.
Ненавидит гнобить себя, накручивать себя.
Ненавидит себя…
По пальцам начинают течь теплые капли. Он все еще бьет.
Вдох-выдох-удар-я не хочу быть как мой отец, пожалуйста, кто-нибудь помогите…
Вдох-выдох-удар-я не слабый, пожалуйста, кто-нибудь убедите меня…
Вдох-выдох-удар-
Крик.
Отшатнувшись от темного ствола, он сгибается пополам, распахивая рот вновь.
На самом деле его голосовые связки рвутся от напряжения, но тишину тревожит лишь тихий скулеж. Чувствуя как по горлу что-то ползет вверх, Локи разворачивается и, разбивая колени, падает у открытого люка.
Он выблевывает части своих легких/горла/чувств и зажмуривается.
Когда теплая масса заканчивается, мальчишка кое-как опускается на пол и, подтянув колени к груди, просто зарывается лицом в ладони. Из его глаз катят крупные соленые капли, а тело дрожит.
И теперь он чувствует…
Боль.
Его горло – открытая рана. О том чтобы глотать нет и речи.
Его пальцы все в крови с костяшек. Еще хорошо, что руки были перевязаны, иначе пальцы превратились бы в кости со свисающим лоскутами мясом.
Еще его колени. Они саднят и скверно покалывают…
– Я… Я думаю, что на несколько дней тебе лучше остаться дома… – она поднимается, и Локи только сейчас замечает перевернувшийся бейджик с именем. Медсестру зовут Карен. И Карен поднимается, невесомо касается чистой кожи на его плечах, не акцентирует внимание на шраме, но говорит: – Оцени свою боль по десяти бальной шкале, где десять – ты вот-вот упадешь в обморок от болевого шока.
Она обходит его по кругу, осматривает, а затем приставляет между лопаток ледяной стетоскоп. Он делает глубокий вдох, выдыхает.
Показывает на пальцах четыре.
– Ты принимал что-нибудь сегодня утром? Морфин, кодеин, метадон?.. – холодный инструмент касается его спины раз за разом. Локи кивает, а затем женщина подает ему бумажку, чтобы он написал название. – Как много ты принял?..
«Промедол.»
Она глядит на листок мельком, затем поворачивает его к себе лицом слушает стетоскопом грудь. Он дышит глубоко, медленно. Показывает один палец.
– Не ври мне, мальчик. Сколько таблеток ты принял?.. У тебя есть проблемы с наркотиками? – Карен качает головой, а он мельком бросает взгляд на бледного взволнованного Тора. Фыркает, показывая «нет», а затем все пять пальцев. И тут же получая подзатыльник. – Чтобы больше ни одной в рот не брал, ясно? Сейчас поедешь домой, отлежишься неделю. Ты, – оборачивается к Тору, – отвезешь его. А теперь давай-ка сюда свое горло…
Усадив мальчишку на стул, она прощупывает его лимфатические узлы, но никаких воспалений не находит. Мягко проходится пальцами по горлу, поджимает губы.
– Скажи «а»… – вытянув из кармана халата фонарик, она светит ему в рот, до самого горла, и хмурится сильнее. Выпрямляется. – Как долго ты вчера кричал?..
Локи смотрит пусто и безучастно. Пожимает плечами.
О, как же вчера он кричал… Как же сбивал уже сбитые руки о кору дерева, что в их дворе…
После той перебранки с Тором, казалось что комната вот-вот схлопнется, что стены раздавят его. Спасаясь от гнетущего чувства, он выпрыгнул во двор, понесся к домику на дереве.
Там его никто не увидит. Там – никто не услышит.
Суматошные истеричные удары о ствол скроют тени, а его безмолвный крик, его тихий скулеж и звук ногтей, ранящих кожу, скроет шепот листвы.
Он будет спасен. Будет избавлен от собственных эмоций и никому не причинит вреда.
Он…
– Эй, ну-ка вернись! – перед его лицом пару раз щелкают пальцами, и Локи вздрагивает. Карен подает ему обычное обезболивающее, без наркотической основы, а затем вновь спрашивает: – Как долго ты вчера кричал? Твое горло сплошь в ранах, в некоторых местах слизистая надорвалась от перенапряжения…
Он отставляет стакан и вновь пожимает плечами. Показывает «два», отводит все еще саднящие глаза, надеясь, что их припухлость не очень заметна.
– Две минуты?.. – он качает головой, женщина пробует вновь: – Два часа?!
Кивок. Ее судорожный выдох, пальцы потирающие переносицу.
– Значит так. Я не знаю, что у тебя произошло, но больше я чтобы такого не видела. – она чуть подтягивает джинсы и опускается перед ним на корточки. Подняв голову, заглядывает в глаза. – Не хочешь поберечь себя ради себя же?.. Значит будешь беречь ради меня, понял? Если еще раз увижу тебя в таком состоянии, отстраню от занятий до конца года и приглашу соответствующие органы. Это ясно?
Он мнется, чуть удивленный таким напором. Все же кивает.
Хлопнув в ладони, Карен поднимается и отправляет его одеваться.
– Таблеток ты выпил все же слишком много. Не передозировка, но последствия все же проявиться могут. Если почувствуешь тошноту, головокружение, спутанность сознания, тут же вызываешь скорую и едешь в больницу. Я потом напишу справку, будешь освобожден от занятий на неделю, твоему горлу и телу нужно восстановится. – сделав пару пометок в блокноте, женщина поворачивается к нему, полностью одетому, осматривает с ног до головы. Кивает. – Больше никаких обезболивающих, особенно настолько сильных. Только мази от синяков и покой. Можешь быть свободен…
Локи показывает «спасибо» и выходит. Тор выходит следом.
Преследуя его, будто пес или охранник, он в нужный момент разворачивает Локи в сторону стоянки и чуть ли не волоком тащит к машине. Садится в нее мальчишка уже самостоятельно, но горечи и какого-то отвратительного привкуса во рту от этого меньше не становится.
А впрочем, чего он хотел?.. Все кончено. Все забыто.
Взгляд падает на сильные руки Тора, когда тот плавно и так уверенно проворачивает руль… Локи отворачивается, будто обжегся, и смотрит в окно.
Кусает губу сильно, пробегается пальцами по шее, давя на синяки. Из какого-то пореза начинает течь сукровица, он чувствует каплю, исчезающую за воротом, между ключиц…
Это просто последняя частичка Тора, сидящая у него под кожей, наконец, исчезает. Локи делает полноправный вдох. Чувствует, что если бы в воздухе было раз в сотню больше никотина, ему бы возможно действительно полегчало.
+++
Только вернувшись домой, он принимает смс от Брюса. Смотрит вслед брату, что уезжает, потому что не понимает языка жестов, а нормальных ответов так и не дожидается.
Хотя, не то чтобы Локи пытался что-то объяснить ему на пальцах. Он лишь прошел на кухню и, поставив чайник, сделал вид, что Тор уже ушел. Что Тора никогда здесь и не было. Что они – незнакомцы.
«Миссис Сэйвер примет тебя сегодня в полпятого. Я заеду. Нет, это не обсуждается.»
Без подписи, чуть грубовато… Интересно, это он зол потому, что мальчишка его раскрыл или потому, что Лафей объявился?.. Хотя по сути без разницы. Главное, чтобы не лез дальше чем нужно, а то многоместные братские могилы это немного не по его, Локи, части.
Но то, что его психоаналитик уже здесь не может не радовать. Хоть где-то сегодня он сможет расслабиться и немного успокоиться.
Хоть где-то сможет… Ах нет, горло же сорвано. Точно.
Чай с парой ложек сахара и мультфильмы на одном из детских каналов. Он выключает звук на телефоне. Ванда, Нат, Тони и другие все пишут и пишут.
Смешно.
Он подтаскивает колени ближе к груди, но не сильно, иначе грудина взвоет от боли, а затем взвоет и он сам.
Отец постарался на славу.
Чай заканчивается раз за разом, очень быстро. Он все ходит и ходит за новыми кружками…
Карен права – ему нельзя расслабляться. Промедол был экстренным вариантом, утром он разрыдался от боли, упав на пол рядом с постелью, но… Все же это было не слишком веской причиной тут же закидываться хоть и такими слабыми, больше лечебными, но все же наркотиками.
За эту слабость хочется дать себе по лицу, но он сдерживается. Да-да, бывших наркоманов не бывает, но больше такое не должно повторяться. По крайней мере, пока он не разберётся со своей главной проблемой…
Поэтому Локи закидывается сладким чаем, надеясь, что вместе с выделениями выйдет и часть наркотических токсинов. При всех его знаниях в области биологии верится в это слабо, но… Заняться в любом случае больше нечем. Не на смс же от друзей отвечать.
И это, кстати, тоже по больному режет. Стоит только представить, как, вернувшись в школу, он даст отпор Ванде, сердце тут же сжимается так сильно… Но ничего не поделаешь.
Это жизнь. Взрослая жизнь.
Здесь, как известно, бывает всякое. Даже дружба заканчивается.
Мистер Беннер заезжает за ним в четыре. В коридоре мальчишка сталкивается с только что вернувшимся братом, но на его расспросы даже не реагирует. Смысла в этом просто не видит.
Мужчина за рулем необычно говорлив. Рассказывает то о скором согласии миссис Сэйвер, то о его отце, то еще о чем-то. Он не боится ни одной темы, ни одного произнесенного слова.
Локи бы возмутился, но он почти не слушает. Смотрит в окно.
Последний раз, когда они виделись с Эль, ему было пятнадцать с половиной или около того. Она пыталась в который раз объяснить ему, что сбегать это не лучший вариант, что если он поделится своими переживаниями с ней или куратором, то станет легче…
Его тогда нашли после четырех месяцев в «подполье». В тот раз, когда он сбежал от «родителей», что отдали его в кучу секций, а затем решили укоротить прическу и… Да, этого им лучше было не делать.
В то время, он может сказать откровенно, гормоны бурлили, не находили выхода. Он был чуть истеричным, чуть нервным.
Все говорили, мол, все в порядке. Год в реабилитационном центре, год лечения от наркотической зависимости…
Все говорили, мол, этот год был не очень легким, все в порядке. Все надеялись, что он, наконец, раскроется/расколется словно орешек.
Этого не произошло. Он распсиховался. Он сбежал.
Когда четыре по, примерно, тридцать дней спустя его нашли, Эль на несколько дней взяла его под свою опеку. Их долгие беседы определенно запомнились ему надолго.
А затем те двое «папаш» усыновили его и все. Они решили, что ему не нужна помощь.
Эль тогда так удивилась, дала ему свою визитку, чтобы звонил, если опять станет туго. Но Локи так и не позвонил ни разу, визитку в тот же день выбросил.
Не из надежды, что жизнь наладится, просто… Он не верил, что она ему действительно поможет.
Тут просто как со смертельным заболеванием на последней стадии. Все, что его может спасти – смерть. Не его, конечно.
Его отца.
Да, тогда была их последняя встреча, и мальчишка даже не надеялся, что увидит ее вновь, но… Как чудно все сложилось, однако.
И первую встречу Локи помнит тоже. Не хуже чем последнюю.
В первую их встречу ему было десять и небольшой хвостик. На его голове, у него в возрасте.
Тело все еще было напряженно, оно помнило те липкие дикие и жадные прикосновения самого первого куратора.
Она помогла ему расслабиться. Невысокая, улыбчивая и чуть пухлая в бедрах.
В ее кабинете всегда была вазочка с конфетами. Маленькими такими карамельками с разными вкусами.
За сеанс он успевал съедать половину, если молчал. Четверть, если говорил.
В то время говорил он довольно редко. Тогда само понятие маски, само понятие актерской игры еще было не доступно для него в такой мере, в какой он понимает его сейчас. Тогда он еще не мог так просто вжиться в чужую шкуру, жить в ней не день и не два, а…
Сколько в этот раз?.. Мм, если с сентября, то около… Да-да, точно, чуть больше шести месяцев.
Но он все же еще не идеален. Иногда проскальзывали такие моменты, когда все летело к чертям, и его лицо показывалось из-за упавшей маски. Он становился собой, обретал себя на мгновенья, секунды, а иногда и на часы, но…
Никто не замечал.
Просто никому не было дела.
Если бы не отец… Если бы отец сдох где-нибудь в канаве/на собственных нарах…
Он мог играть влюбленного, эмоционального, глупого и слезливого мальчишку до конца своих дней. Внутри он задыхался бы, медленно иссыхал, но…
Этого бы тоже никто не заметил. Потому что никому не было бы дела.
Таким он стал сейчас, но вот шесть-семь лет назад все было иначе. Его маленький маячок, его свеча, его милый лучик солнца пропал, был украден… Его Ванду забрали, и он… Он просто нажал «restart».
Вернулся в самое начало, но, на самом деле, к себе самому. Лицо приобрело пустое выражение, пропал аппетит, молчание стало его вечным спутником.
Во многом это выручало – часто приемные родители думали, что он аутист и поэтому не брали его. В то время, как он мог перемножать в уме уже трехзначные числа, все вокруг думали, что два плюс два для него и то слишком сложно.
Тогда-то в его жизнь пришла она… Лилиан Сэйвер. В то время ее фамилия была Вэст, но ничто не стоит на месте.
Придя к ней на прием в первый раз, Локи спросил родилась ли она на диком западе и умеет ли стрелять. Женщина тогда рассмеялась, качнула головой и… Просто вошла в его сердце. За миг/секунду, но на вечность.
Она помогала ему все те годы; она находилась с ним в реабилитационном центре; она помогала ему подниматься и убеждала, что он – самый сильный; она дарила ему надежду, несколько раз ездила за ним в другие штаты и… Локи все же знал, что был заведомо нечестен с ней. Все то время он лгал ей.
Ладно. Нужно брать выше.
Всю свою жизнь он врал. Он врал всем.
И, как бы там ни было, сейчас еще не настало время для исповеди. Простите, но ему в религии ловить нечего.
Однако, встреча с Эль чувствуется как возвращение домой. Беннер останавливается напротив входа в один из престижных отелей города и, выводя его из легкой дремы, объясняет какой этаж и какая комната ему нужны.
Локи, не дослушав, выходит. При всей своей внешней красивой заурядности, Эль никогда не могла оставаться без чего-то возвышенного или даже самую малость вульгарного. Также и сейчас. Лучший люкс – ее.
И это ничуть не удивляет, скорее навевает некоторую тоску и легкую радость от близкой встречи. Она старше его на десять лет; он, можно сказать, – первые ступеньки ее карьеры.
Поднимаясь в лифте на один из верхних этаже, он смотрит в зеркало и видит там обреченность. Видит там себя настоящего.
В глазах нет того блеска, что так нравился Тору, а усмешка больше не кривит губы… На самом деле для него, – настоящего него, а не всех остальных, – проявление эмоций – та еще дикость.
Редкий смех, полу улыбки только одним уголком – это еще куда ни шло, но вот слезы… За слезы иногда ему хочется снять с себя шкуру живьем.
Потому что сильные не плачут.
Да. Да, он знает, что это стереотип и довольно-таки глупый. Да, слезы лишь выход напряжения, этакое спасение для разметавшейся в разных направлениях психики, но…
За каждую пророненную слезу, отец всегда давал ему пощечину. За каждый всхлип, он вздергивал его на ноги, а затем подсекал лодыжки, заставляя на этом же месте падать.
« – Рыдаешь, значит слабак. Никому не интересно больно тебе, никого не волнует плохо тебе!.. Ты – жалкое дерьмо, и если ты не научишься держать себя в руках, то я вырву их тебе, ты понял меня?!»
Он смаргивает. Напротив отражение, Локи там один, точно также как и в лифте.
Видение исчезает.
Как бы там ни было, мальчишка рад, что может не заставлять себя. Каждая новая маска – лишь более изысканная экзекуция.
Эмоции, странные решения, странные слова, странные действия, странные близости… Все это не его. Освободиться от этого, будто с каторги, наконец, сбежать.
Этаж встречает его тишиной, ворсистым ковром и уже приоткрытой, нужной ему дверью. Видимо, со стойки администратора позвонили и сообщили.
Открыв дверь полностью, он уже хочет войти, но так и останавливается на пороге. Эль стоит у окна и курит. Оборачивается.
Последний раз, когда они виделись, она уже полгода как бросила. Что же, бывшие курильщики – что бывшие наркоманы…
Пока она тушит сигарету, пока закрывает окно, пока идет к нему… Он успевает различить пару мимических морщинок, что пока почти не заметны, и немного похудевшие бедра. Юбка как обычно классическая, прямая, рубашка белая и пиджак поверх, будто и не сеанс у них вовсе, а какое-то важное совещание.
С чего-то кажется, что женщина будет злиться. Что будет бранить его за худобу, за бледность…
