Текст книги "История Нового Каллена — Недосягаемая (СИ)"

Автор книги: Lisya

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 38 страниц)

Тригонометрия прошла просто отвратительно. Внезапно я поняла, что-либо больной мозг разучился думать и учиться, либо я в одночасье стала безнадежно глупой. Какой университет захочет принять настолько бесперспективного, слабого и уязвимого студента? Я не могла даже совладать со своими мыслями, засунуть тревогу в дальний ящик, чтобы переключиться на лист с примерами. Близилось окончание уроков, а значит и неминуемый разговор с велосипедистом. Я нервничала, накручивая себя все больше, и в результате сдала листок совершенно пустым, не дав ошеломленному педагогу никаких объяснений.

Я чувствовала горькое послевкусие разочарования едва ли не весь день, и ближе к ланчу изможденный организм грозился меня доконать. Шум в школьных коридорах усиливал работу маленьких отбойных молоточков в моем черепе, запах в столовой подгонял к горлу тошноту. Это был самый настоящий стресс: доктор Каллен был предсказуемо прав, наказывая мне побыть дома еще хотя бы денек. Утром я надеялась получить школьное время для раздумий, но вместо этого погрязла в непроходимой, скучной, гнетущей рутине.

Я поспешно пересекла пространство столовой, скользя взглядом от столика к столику, от человека к человеку, и все острее ощущая нарастающее давление. Софи и Стивен болтали, радостно уплетая обед с общего подноса, пока я в тупой злобе рассматривала кирпичную стену с грязно-серыми следами скотча десятилетней давности и дырками для гвоздей. Необходимость унижаться перед Мэнголдом поднимала во мне клокочущую ярость, а откажись я исполнять волю приемного отца, он придумает гораздо более изощренный способ моего наказания. Но может он и не пытался меня наказать, а лишь хотел добиться сознательности, которая присуща любому взрослому человеку? Если я хотела стать тем самым взрослым человеком, как думала в приступе вчерашней эйфории, то доктор Каллен весьма недвусмысленно намекал на то, что за каждый поступок необходимо нести соразмерную ответственность. Еще бы эта ответственность не вызывала рвотные позывы и бесконечную мигрень.

– Простите, что-то у меня совершенно нет аппетита, – поникшим голосом произнесла я, понимая, что выгляжу чуть лучше дохлого опоссума в их благоухающей счастьем компании. – Еще увидимся. – Я попыталась выдать дежурную улыбку, но вместо этого рот скривился в гримасу горгульи Нотр-Дама. Прощание Софи я так и не услышала, потому что стремительно ретировалась из набитого школьниками помещения, где из каждого угла слышался шепот, а десятки глаз будто бы смотрели только на меня.

Я проглотила безвкусный сэндвич от Эсме в каком-то мрачном закутке, а потом бесконечно долго бродила по коридорам в поисках аудитории, где меня поджидал новый злополучный предмет: психология. Хорошо, что этим неофитам меня не разгадать.

Класс и правда оказался полупустой, а немногие присутствующие ученики были отстраненными и погруженными в свои мысли: должно быть, решали, в какой университет подать очередное заявление и сопроводительное эссе об их дополнительных занятиях и неизменно прекрасных лидерских качествах. Может, мне и показалось, но учитель будто был рад моему появлению: выдал учебник и дополнительную литературу, чтобы я сумела догнать остальных, поинтересовался, как мне нынешняя погода и откуда я приехала. И не лез с дальнейшими расспросами, учуяв холодность и односложность моих ответов. У него был приятный, глубокий баритон с хрипотцой, и я вслушивалась в его голос целый урок – хоть получу эстетическое удовольствие от бесполезных лекций. Да, из сказанного я поняла ничтожно мало, но хоть немного отрешилась и успокоилась, перестав наконец грызть ногти, карандаши или раздражающе долго вертеться на стуле. Но стоило мне допустить мысль о том, что я в порядке, что у меня есть безопасный дом и жалкая, но собственная жизнь, как в голове зарождался торнадо, что заставлял меня со всей силы стискивать облупленные края парты или снова впиваться зубами в измученный карандаш. Мэнголд. Моя черная метка.

***

После уроков на меня напала необъяснимая необходимость хотя бы на несколько минут выбраться на улицу и отдышаться, но, как будто назло, бесконечный дождь так и не прекратился, а вероятность застать ассасина в спортивном зале растворялась с каждой секундой, как золото в селеновой кислоте. Благодаря мне из школы придурка забирают его родители или же он прикатил сюда на велосипеде, поэтому мой единственный шанс его поймать – застать после урока физкультуры, когда он, потный и уставший, будет выходить из раздевалки, на века пропахшей грязными носками вперемешку с яркими и удушающими нотками дезодорантов. Брр.

Я бесконечное количество раз прокручивала в голове извинение, нехотя модифицируя количество бранных слов, которое будет в нем содержаться. Карлайл не додумался заготовить мне текстовку, полную искреннего раскаяния. Я задумчиво жевала губу, продвигаясь по тусклому коридору, всякий раз отступая ближе к бесконечной череде скучно-серых шкафчиков, стоило кому-нибудь из торопящихся домой учеников подойти слишком близко ко мне; в голове все это время выстраивались бесконечные вариации искрометно-ужасного и унизительного извинения. «Прости за машину, придурок», «Нефиг было подпирать меня, идиот», – нет, так себе варианты. «Жаль, тебя не было внутри драндулета, тогда все проблемы были бы решены», – тоже не подходит. «Отец просил передать извинения за твой гроб на колесах. Обещаю не разбивать твою новую тачку или переезжать твой пижонский хромированный велик», – вот, уже лучше.

Я пинала носком ботинка отстающий от стены пожелтевший плинтус и переминалась с ноги на ногу, постоянно поглядывая на заветные раздевалки. Я протяжно зевнула, бездумно считая, сколько раз мигнула люминесцентная лампа на потолке, когда дверь в женскую раздевалку распахнулась. Даже странно: парни собирались дольше, чем девушки. Я мечтала слиться с ландшафтом, как Розовая Пантера. Гомон верещащих девчонок действовал на нервы. Раскрасневшиеся и потрепанные, ученицы неумолимо приближались ко мне, сменив радостные возгласы на предусмотрительный шепот. Удача явно обходила меня десятой дорогой: среди раздражающе высокомерных и заносчивых провинциальных девиц я разглядела и пассию Мэнголда. Стоило нам только встретиться взглядом, как мордашку Айрис исказила искренняя ненависть. Я слабо надеялась на остатки ее благоразумия, молилась, чтобы она толкнула своими наманикюренными пальчиками дверь наружу и благополучно свалила, ограничившись уничтожающим взглядом. Но, как продолжалось весь сегодняшний день, моя удача была добросовестно смыта в унитаз или пропита лепреконом. Ее рыжие локоны выбились из неряшливого пучка, на бледной коже расползлись алые пятна. Ох, как же кто-то злится! Я безнадежно закатила глаза и облокотилась о стену, когда ее многочисленная свита с черлидерскими помпонами в сумках совершенно загородила мне столь необходимый обзор. Их предводительница хохлилась и не могла придумать, с чего именно начать декламировать свои претензии.

– Вот это я понимаю, расчетливость! Притворяться неприметной серой мышкой, а потом заставить школу гудеть от упоминания одного твоего имени. – Подружка ассасина могла посоревноваться цветом лица с самим Сатаной. – Аплодирую тебе стоя, Каллен! – Команда поддержки, окружившая нас, со знающим видом кивала каждому ее слову.

У меня не было никакого желания отвечать на ее откровенную провокацию. Нашу грызню тут же затвиттят ее подружки, сжимающие в хищных пальцах разноцветные телефоны. Мне показалось, что хлопнула дверь другой, нужной мне раздевалки. Значит, осталось лишь немного продержаться, выхватить велосипедиста на пару минут и с чувством выполненной миссии отправиться домой. А завтра скажу Карлайлу, что он был прав, и мне стоит вернуться на постельный режим…

– Смотрите, девочки, молчит! Конечно, зачем тебе мне отвечать? – Айрис нервно рассмеялась и отбросила с лица налипшие пряди. – Все, что ты можешь – это безнаказанно громить машины, разбивать носы и преспокойно являться в школу только тогда, когда твоей душеньке заблагорассудится! – Я видела, как на накрашенных губах Айрис пузырится слюна, и испытывала к ней непреодолимое отвращение. – Как же я ненавижу тебя! Как только ты появилась в нашей школе, в моего парня будто вселился бес! Его призвали на темную сторону вместо армии! – Айрис выглядела скорее подавленной, глубоко расстроенной, чем злой. Но ее неизлечимая заносчивость мешала мне хотя бы немного посочувствовать.

Я бы продолжила показывать свое интеллектуальное превосходство посредством молчания, но фраза о том, что в чужих бедах в очередной раз виновата я, катализировала красноречие. Пускай сколько угодно болтает о моем вызывающем поведении, но обвинять меня в безумии своего дружка – верх идиотизма.

– Неужели ты действительно настолько недалекая? Какое отношение я имею к твоему неадекватному бойфренду? – коротко спросила я. – Как по мне, мудаком он был всегда, а ты просто влюбилась в красивую оболочку самого «перспективного» ученика школы, лелея в мыслях ванильную фантазию о вашей совместимости и плача по ночам от его бесчувственности. – Созерцать замешательство на лице Айрис оказалось настоящим удовольствием.

Я было улыбнулась собственной изобретательности, как столпившихся подружек уверенно растолкала мужская ладонь, а моему взору предстал Мэнголд собственной персоной. Он точно успел услышать как минимум окончание моей речи. Нет, однажды удача обязательно ко мне вернется, таков мировой закон. Но для начала, как минимум сегодня, я огребу по полной…

Я нервно сглотнула и переступила с ноги на ногу, в то время как некогда самоуверенные мамзели стали виновато упирать глаза в пол и бочком отходить в сторонку. Даже лицо Айрис застлала какая-то неестественная бледность: появление парня возымело странный пугающий эффект.

– Что за херню вы здесь устроили? – хрипло произнес Мэнголд и скривил губы, опуская свой взгляд на побледневшую подругу. Что-то мне подсказывало, что их отношения давно уже закончились, и вряд ли на торжественной ноте в духе «давай останемся друзьями». – Бери своих куриц, Айрис, и проваливайте. Живо. – От его голоса девушка вздрогнула, как от унизительной пощечины, и на миг мне показалось – когда-то, в параллельной вселенной, мы могли бы быть заодно.

Я на автомате сделала шаг по направлению к выходу. Парень невесело хмыкнул.

– Нет-нет, а тебя я попрошу задержаться, – достаточно спокойно произнес Мэнголд, преграждая мне путь к отступлению. У меня задрожали колени.

Я моментально отреклась от веления Каллена изгаляться и просить прощения, настолько сильно мне хотелось просто оттуда сбежать. От парня исходили ощутимые угрожающие флюиды, и по всему моему телу расползались нервные сигналы: беги, беги отсюда куда подальше.

– Я подозревал, что ты странная. Слишком молчаливая, слишком скрытная. А потом и вовсе превратилась в привидение. Тогда на парковке я все ждал, что ты позвонишь своим братьям-защитникам, а потом провалишься на лжи и выдашь мне всю правду. Я хотел снова увидеть настоящую тебя… Могли бы подружиться. – Он обреченно покачал головой. Он говорил то чересчур медленно, то принимался тараторить, как будто десяток личностей внутри его тела боролись за право голоса и существования. – Но ты взяла и к чертям расхреначила мою машину! Знаешь, сколько лет мой отец ишачил, чтобы я мог самостоятельно ездить в школу?

Я тоже помнила его другим. В те первые дни в школе он часто улыбался, даже чаще, чем Софи, и вокруг его глаз собирались неминуемые солнечные морщинки. И цвет их был совершенно другой, как васильковое полотно с почти незаметными задорными искорками в самой середке. Сейчас же его глаза были иссушены, заморожены, подернуты мутно-серой пеленой. Бедняжка Александр не знал, во что вляпался. Был неосторожен и коснулся частички моего доселе сугубо личного безумия…

Я уперлась в стену спиной, обреченно отмечая его нарастающее, откровенно странное поведение. Его спортивная сумка давно валялась, забытая на полу, он не переставал остервенело мотать головой, будто пытаясь отогнать дурные мысли, что лезли в голову или вытрясти воду из уха. Я собрала внутри себя последние силы на решающий отпор. Нужно просто разобраться с ним по-хорошему и исчезнуть в закат.

– Знаешь, а ты ведь первым все это начал. Загнал в угол на парковке, требовал объяснить то, чего я сама не знаю! Приставал ко мне на физкультуре! Закатил сцену в кинотеатре, на истории, ты подпер мою машину, в конце-то концов. Чего ты ждал в ответ?

Парень хмурился так яростно, что складка между его бровей грозилась оставить уродливые морщины на всю жизнь. Я напряженно смотрела на дверь, за которой меня ожидала свобода. Его перекошенное, сгорбленное, как у Квазимодо, тело казалось непреодолимой преградой.

– Я здесь только потому, что отец заставил меня извиниться. Так что прости за машину и прощай. – Мой взгляд был направлен исключительно вперед: лишь несколько шагов, и я оставлю всю эту галиматью позади. Но внезапно парень рассмеялся да так громко и раскатисто, что я озадаченно уставилась на него во все глаза, не понимая причины веселья.

– Так просто я тебя не отпущу, – он произнес это так тихо и угрожающе, что я успела подумать одно: он не шутил.

Внезапно мир вокруг превратился в узкий, угольно-черный тоннель. Звуки утонули в непроницаемом, лакрично вязком вакууме, воздух сгустился, стал горячим, как в парной: было невозможно сделать вдох полной грудью и не обжечься. Все, на чем я смогла сфокусировать свое внимание в эту секунду – массивный силуэт, затмивший собой свет от десятков гудящих энергосберегающих ламп на потолке, его мерцающие серебристой синевой, лезущие из орбит глаза. Широкие плечи внезапно расправились, на шее блестели остатки пота, мышцы ходили ходуном всякий раз, как проступали острые, потемневшие от щетины скулы. Казалось, еще секунда, и он бросится на меня, как дикий зверь.

Я стояла, как парализованная ядовитым газом пассажирка японского метро, загипнотизированная блеклым, бесцветным взглядом, больше похожим на мутные осколки разбитых бутылок, что долгие годы обгладывала океанская соль, пока море не выплюнуло их на прибрежную полосу.

Его челюсть напряглась, ресницы затрепетали, и он сделал глубокий вдох, закрывая глаза будто от наслаждения. Я затаила дыхание, словно тысячи иголок впились мне в хребет. Волосы на затылке встали дыбом от перекрестных воспоминаний, что внезапно проступили в голове, как яркие вспышки взрывающихся реагентов. Однажды нечто подобное проделал Гаррет, точно так же принюхался в предвкушении наслаждения, прежде чем я резко пришла в себя и отбросила его через весь усыпанный пожухлой листвой двор, сквозь деревянные колонны и застекленную веранду. Так, я предотвратила начало охоты самого опасного хищника на планете.

Уголки его губ сложились в довольную полуулыбку. Беспомощность сдавливала мне грудь стальным обручем.

Я снова чувствовала себя запертой в клетке, когда язык собственных мыслей становится непонятен, а тело реагирует подобно предобморочным вспышкам то переходя на колотящую дрожь, то заставляя каждый мускул болезненно замереть. За день я настолько выдохлась, что в голове образовалась непреодолимая, звенящая, болезненная пустота, от которой было невыносимо трудно сконцентрироваться и должно отреагировать на нависшую надо мной угрозу. Я пристально наблюдала за ним; больше ничего сделать не могла. Он же не проронил ни единого слова, только выгнул дугой губы и будто бы оскалился. Движения его странным образом напоминали звериные – резкие, но одновременно расчетливые и слаженные. За секунду его лицо становилось угрожающим. Скулы, как лезвия ножей мерцали в полумраке, за веками словно клубилась выпитая раннее кровь, и я завороженно вгляделась в страшные глаза. Образ переполненных алыми смолами глаз показался мне знакомым, вот только откуда?

Я невидящим взглядом оглядела зал, но, как назло, никто из спортивных старшеклассников не задержался. Он по-волчьи вскинул голову к потолку, отчего я уперлась взглядом в его торчащий, подергивающийся кадык. Мысли утонули в приторно-сладком, липком меду, и лишь изредка до меня доносились несвязные обрывки чего-то осознанного. Меня обожгло обидой на Карлайла. Это из-за него я сейчас стою здесь. Нужно было попытаться решить все по-человечески, пока я в своем уме, пока не упала без сил на истертый паркет, отбросив перед этим тело Мэнголда на другой конец зала.

– Я думаю, нам с тобой не стоит лучше разговаривать. Никогда. Разойдемся с миром. – Я не узнавала собственный голос.

– Ты действительно считаешь, что это наш последний разговор? – он произнес эту фразу нараспев, смакуя угрожающие слова. Я ощутила тошнотворное и неожиданное дежавю.

– Я… Очень хочу уйти, – практически беззвучно произнесла я и неуверенно шагнула вперед, уже не чувствуя ног и видя перед собой одну только спасительную дверь. Он раскатисто и гулко рассмеялся, с легкостью перегородил мне дорогу и бесцеремонно, агрессивно вырвал сумку и пальто из моих рук, швырнув их на замызганный пол. Я хотела закричать, но в легких закончился воздух, хотела броситься прочь, но из ног пропали кости.

Я попыталась оттолкнуть его от себя, ударить кулаком в грудь, ладонью по щеке то ли чтобы отбиться, то ли чтобы привести в чувство. Я не узнавала его; сопротивляться его железной хватке было все труднее.

– Разве ты еще не поняла, что я никуда тебя не отпущу? – Как будто оба одержимы общим демоном.

– Алекс… ты не в себе! – мой голос сорвался на крик, от кровавого гула все вокруг ходило ходуном. Я была беззащитна. Я была уязвима.

Где-то вдалеке хлопнула скрипучая дверь и раздались голоса учеников, от которых все внутри подпрыгнуло в надежде на спасение, но парень отреагировал настолько молниеносно, что я не успела произнести ни единого звука. Он закинул меня на плечо, легко, как мешок с продуктами, и бесшумно скользнул в одну пустующих раздевалок. Я вырвалась и поползла прочь по ледяному линолеуму, прижимаясь ниже к полу от дроби его шагов. Он загнал меня в самый дальний угол, и я схватилась за безалаберно открытую дверцу чужого шкафчика в надежде перебить ему колени. Все здесь пахло сырой землей, плесенью с примесью режущей нос хлорки. Меня мутило. Наша гонка подняла в тесном помещении столб грязи и пыли, что принялась танцевать вокруг нас в свете нескольких тусклых ламп на потолке. Я не могла понять, заняло ли перемещение минуту или час – но отчего-то мне назойливо чудилось, что взмыленный Мэнголд движется неестественно плавно и быстро.

– Отпусти меня! – Его безумный взгляд метнулся к двери, и он покачал головой, с наигранной осторожностью прикладывая свой палец к моим губам. В голове кометой вспыхнуло отрывочное воспоминание пьяного вечера – точно таким же жестом я велела ему помолчать, когда изливала душу несчастной Марвел. Обостренный привкус его кожи. Холод железной двери на кончиках пальцев. Вот и он – мой конец. Вот человек, чье лицо будет стоять перед глазами до последнего вздоха, до последней слезы.

– Тише. Мне не хотелось бы никому ничего объяснять… – Близость его тела была отвратительна. Откуда-то появились тонкие ростки сил; я наотмашь била кулаками в его грудь, пыталась расцарапать кожу на оголенных руках, силилась оттолкнуть неугодное тело от себя. Если только свалить его на пол, удар дверцей по голове подарит мне свободу.

Глаза застилали горячие слезы, когда я широко замахнулась, грозясь влепить ему звонкую пощечину, ощутить под ладонью обожженную, покрытую жесткой щетиной щеку. Его глаза превратились в узкие щелочки от ярости. Он перехватил мою ладонь. Одним рывком из меня вышибли весь дух, распластав о шкафчики. Перед глазами заплясали цветные вспышки, и я бы осела на пол, не стискивай он мои плечи.

– Прекрати, я тебе сказал! – прошипел он и вновь встряхнул меня. Я ударилась головой и наконец-то закричала, но мне откликнулось только насмешливое эхо.

Как-то неохотно, будто автоматически, до меня доходила пугающая истина: с ним творится что-то неладное, его обволокло нехорошее наваждение, против которого бессилен любой вампир. Неконтролируемый страх парализовал единственную ценную способность в моем теле, я загоралась и тухла, как неисправная зажигалка.

Я покачнулась и вдруг осознала, что вместо лица парня вижу какое-то смазанное, неразличимое пятно с горящими глазами. Дымчатые ассоциации, затерявшиеся где-то на задворках сознания. Только вот радужки, радужки другого цвета, но то самый взгляд…

– Чего ты от меня хочешь?..

– Я лишь хочу получить то, что однажды упустил. – Его шелестящий голос с невесть откуда взявшимся акцентом привел меня в ужас. Его голодные глаза проступили сквозь потемневшую, затертую временем картинку. Наложились на кошмары, от которых я просыпалась в липком поту. Сны неминуемо были лишены конкретики, постоянно оказывались по другую сторону от осознаваемой грани. Оставалась лишь несоизмеримая лавина чувств, каждый раз возвращающая меня в раскрошившуюся, сожженную в авиационном топливе реальность, так отчаянно вытесняемую защищающимся сознанием.

Я чувствовала себя отравленной пониманием. Из горла вырвался полный отчаяния крик ужаса, раздирающий горло, наполняющий тесное пространство раздевалки. За долю секунды бушующие внутри эмоции выбросили меня в салон самолета, где стоял густой, удушливый запах гари, где чувства накалились до такого предела, что кожу покалывало как от электрических разрядов, а звуки лишали возможности думать. Темный силуэт, склонившийся надо мной, делился надвое и сливался в одно. Льдинки его глаз обратились в наполненный кровью взгляд, эта жестокая улыбка, точеные скулы, вкрадчивый голос… Я все это уже видела, слышала, но настолько сильно хотела забыть, что не смогла опознать, предупредить.

Напавший на меня человек не был Алексом. Я видела его раньше, он нашел меня задолго до Марвел, и лишь неясная случайность не дала ему завершить грязное дело, явно не дающее чужаку покоя до сих пор.

Не знаю, что смогло наконец его отрезвить: ногти, впившиеся в тепло его рук, мой отчаянный, полный муки крик, ростки человечности. На щеках вдруг расползлись персиковые круги, как будто взмахом кисти кто-то обильно наложил на маску румяна. На висках выступили бисеринки пота, руки ослабили хватку. Мэнголд выглядел растерянным и недоумевающим секунд десять, а потом черты его лица вновь ожесточились – вновь материализовался убийственный некто – не то плод моего воображения, не то выжженная реальность.

– Исчезни… – надломленным голосом произнес парень. Одной рукой он закрыл взмокшее лицо, второй, словно против воли, тянулся к моему горлу.

Его состояние менялось так резко, что в глазах полопались капилляры. Он схватил меня в охапку, из горла рвался рокот, больше похожий на приглушенное рычание, острый кадык ходил ходуном. Ударом ноги он распахнул дверь какой-то хозяйственной каморки и бросил меня внутрь, словно лопнувший мяч. Жесткий взгляд померк в сгустившейся вокруг темноте.

…По телу разливалась боль, о которой я почти сразу же забыла, отчаянно вскакивая на ноги, готовая к защите. Бездумно и судорожно я постаралась забиться в самый дальний угол, вздрагивая всякий раз, когда за плотно закрытой дверью слышались оглушительные, нечеловеческие удары: железные шкафчики содрогались, лавочки со скрипом носились по пространству раздевалки. Я слышала его надломленный, хриплый, отравленный бранью и какими-то отчаянными криками на самого себя голос.

Я замерла, боясь привлечь его внимание, и лишь беззвучно плакала, утирая жгучую влагу рукавом свитера. Чем, чем я это все заслужила?

Казалось, в напряженной неизвестности и оглушительных звуках разрушения за дверью прошла целая вечность. Затем воцарилась краткая тишина; и после этого дверь приоткрылась на дюйм, впустив внутрь тусклый луч света, больно слепивший уставшие, зареванные глаза. Прозрев, я внезапно испугалась окружавшей меня кромешной тьмы, внутренне молилась вырваться из спертого мрака, даже если ради этого мне придется перейти очередную границу – убить.

Мэнголд сидел на корточках, уткнувшись головой в колени. Руки беспрерывно тряслись, футболка была разорвана в клочья. Приглядевшись, я заметила кровь на лоскутах испорченной одежды и на костяшках его пальцев. Он казался измученным и мирным, но стоило мне наконец вздохнуть полной грудью, как на меня поднялись его глаза – васильки в кровавом озере полопавшихся сосудов. Меня передернуло в судороге, слезы снова навернулись на глаза, но больше терять времени было нельзя. Из последних сил я вскочила на ноги, едва удерживая равновесие. Расстояние до двери я преодолела бегом. Я отчаянно дергала ручку, пока беспомощно не вывалилась наружу, чуть было позорно не упав на колени. Я навалилась на дверь всем весом – он не пытался гнаться, задержать, но больше я здесь не появлюсь. Больше ни за что в жизни я не ступлю на порог старшей школы города Форкс.

Ослабевшими руками я схватила свои вещи и ринулась прочь – если в зале и были люди, я их уже не видела. Если в коридоре и шел кто-то, я проносилась мимо – сейчас мне важно было лишь найти укрытие. Я хотела забиться как можно дальше, побыть в одиночестве как можно дольше, забыть, что на свете существуют люди с их слабой волей, прогнившими сердцами, мерзкими желаниями. Я начинала понимать, почему большинство сородичей Карлайла презирают весь человеческий род.

Дверь уборной ударилась о стену с такой силой, что с потолка посыпалась дешевая штукатурка. Я остервенело швырнула дорогое шерстяное пальто прямо на пол. Плевать на грязь – мой желудок словно скрутило алюминиевой леской. Дверь кабинки с грохотом захлопнулась за моей спиной. Я упала на колени, прижалась щекой к ледяному фарфоровому сиденью, исходя на горькую желчь и остатки чая. Лицо опухло от неумолимых спазмов, на висках мучительно застучали жилы. Я попыталась встать, чтобы вытереть рот, но мир предательски покачнулся, кабинка поплыла перед глазами, и если бы я не уперлась обеими руками в неустойчивые стенки, то размозжила бы голову об унитаз.

Я обрушилась на сиденье и закрыла лицо ладонями, пытаясь одновременно и забыть, и понять, что, собственно, произошло в затхлой раздевалке.

Внутри нарастали непреодолимое отвращение и стыд, как будто меня торопливо использовали и брезгливо бросили корчиться в агонии на мостовой. Словно сбылся удушающе-ужасный сюжет, предсказанный Розали, и надо мной действительно надругались. В груди как будто зияла огромная, высасывающая все эмоции и ощущения дыра, всепоглощающий вакуум. Беспомощность. Обреченность. Лучше об этом не думать; но не думать я не могу.

Лучше бы я и вправду размозжила башку об унитаз.

Монотонное ожидание назревающей бури, слепые скитания, непредвиденные перемены, бесконечные сложности. И окончательное понимание – никакого будущего у меня нет. Я выбралась из Денали, ставшим моим импровизированным лимбо по случайности. Карлайл пытается помочь мне по случайности. Моя жизнь должна была быть совершенно другой – но по случайности никто оказался ничего мне не должен. Все обещания безнадежно пусты. Вампиры не чувствуют тоньше, чем люди, не знают тайной истины; они лишь живут, пока не станет тошно, и кормятся тем, что попадется на большой дороге. Им на меня так же все равно, как мне на маленьких черных муравьев, искусные муравейники которых может размозжить один мой неосторожный шаг. Ни помогут мне ни люди, ни нелюди. С булыжником капризной способности на шее, я всегда буду вынуждена скитаться из человеческого мира в горы Аляски, из гор в неожиданно обитаемые леса, и нигде не находить мира. Брошенная хозяевами драная кошка.

За дверью раздались чьи-то голоса. Тело ломило от неудобной позы. Где-то в стороне надрывался назойливым жужжанием мой телефон – еще немного, и звонящий отправится на мои поиски наперевес с миллионом вопросов, на которые он никогда не получит от меня вразумительного и правдивого ответа.

Когда я наконец взглянула на запотевший экранчик, то обнаружила несколько пропущенных и пару сообщений, сообщающих о том, что доктор вот уже с полчаса стоически коптится на парковке. Интересно, сколько времени человек может молить провидение о смерти в мерзкой уборной провинциальной школы?

Утирая сопли, я принялась рыться в сумке. Бесполезные учебники полетели на пол – надо было найти хотя бы салфетки и привести себя в порядок. Но вместо этого я наткнулась на оранжевую банку с таблетками. Для того самого крайнего случая, когда земля уходит из-под ног.

От возбуждения едва не рассыпала заветное седативное на пол, но наконец заветные таблетки – четыре, для ровного счета – оказались у меня во рту. Я уставилась на свое отражение в мутном зеркале, оттерла с губ болотистую слюну. Почему под глазами залегли багровые круги, почему с лица сошла вся краска, оставляя лишь яркие пятна на щеках и шее, похожие на засосы, сделанные мертвецом? Почему от попытки улыбнуться лицо сводит судорогой, а взгляд становится мутным и водянистым, прячущимся, как у бродячего зверя?

Пространство завибрировало. Я крепко вцепилась в края раковины, и с губ неожиданно сорвался короткий вздох облегчения. Отчаяние растворялось в влажной сахарной вате, и мне внезапно показалось, что кафельная плитка на полу выглядит уютнее скандинавской мебели. Если я сейчас же не выйду из школы, то до Мерседеса Карлайла доползти уже не смогу, забудусь блаженным сном прямо здесь.

К моему счастью, Карлайл припарковался близко ко входу. Я шла как сквозь воду. С неба беспощадно лил ледяной дождь, который успел моментально пропитать мое пальто. Тишина меня заворожила, я расслабленно дышала парами мокрого асфальта. Я сжимала в кулаке промокшую ткань пальто, словно надеясь таким образом удержать себя в сравнительном сознании, пока спасительная дверь комнаты не захлопнется за мной. Доктор как будто и не заметил моего приближения, полностью погрузившись в чтение чьей-то медицинской карты. Оледенелыми пальцами я нащупала ручку пассажирской двери и, протискиваясь внутрь, внезапно поняла, что успела сломать несколько ногтей. Карлайл наконец отвлекся от бумаг и обернулся ко мне на заднее сиденье. Я молча пристегнулась и отвернулась к окну, безуспешно надеясь согреться.

– Лиззи, где же твой зонтик? – осторожно поинтересовался доктор.

Я не ответила ему даже взглядом, безуспешно стараясь спрятать заплаканные глаза за мокрыми волосами и противно-холодным колючим шарфом.

– Я достаточно долго пытался до тебя дозвониться. Все в порядке?

Печка не грела сквозь промокшие джинсы. Мутный пейзаж за окном то очаровывал меня, то приводил в необъяснимое бешенство, и я наконец закрыла глаза.