Текст книги "История Нового Каллена — Недосягаемая (СИ)"

Автор книги: Lisya

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 38 страниц)

– А как же доказательства, что этот бес действительно есть? – поинтересовалась я. – Каррас [4] сам сказал, что совет долго принимает решение относительно проведения экзорцизма, значит, это метод для самого крайнего случая.

_____

[4] Отец Дэмиен Каррас – один из главных персонажей фильма «Изгоняющий Дьявола».

_____

Карлайл чуть улыбнулся и покачал головой.

– Только ближе к середине двадцатого века церковь сочла экзорцизм негуманным и предвзятым, а затем и вовсе отказалась от данной методики в пользу современной медицины, в частности психиатрии. Теперь его лишь изредка практикуют католики и некоторые ветви православия. Но и медицинское лечение долго шло к тому, чтобы использовать индивидуализированные медикаменты, а не шоковую терапию и…

– Больше похоже на времена инквизиции, – я хмуро уставилась в окно, ежась от внезапного холода.

– История развития медицины – очень интересный предмет для дискуссии, и я с удовольствием мог бы рассказать тебе об этом. – Карлайл чуть склонил голову, явно польщенный моим интересом. Эмметт картинно вздохнул.

– Пап, ну ты же начал про то, как священники изгоняют бесов молитвами, святой водой, чем там еще… Ликбез по истории медицины оставьте на детское время!

– Ты бы лучше книжку прочел, Эмметт. Сомневаюсь, что целесообразно вести подобные разговоры на ночь глядя, – и доктор в первую очередь посмотрел именно на меня.

– Если есть комиксы об экзорцизме я, так уж и быть, прочту, – Эмметт развалился на подушках, приминая меня своим жестким боком. – Не такая уж Лиззи и сопля! В доме дружно живут шесть чудовищ, а она еще не сбежала в слезах и не прячется под барную стойку. Считай, что ты рассказываешь нам сказочку на ночь, – и ледяные ладони вампира дружески обхватили меня за плечи. Будто старший братец собирался тискать любимую сестренку…

Я попыталась выудить самую беспечную улыбку из своего актерского арсенала, надеясь убедить Карлайла, что все в порядке; несмотря на то, что со мной все не было в порядке уже давно.

– Когда медицинское лечение оказывалось бессильным в врачевании душ, помощь снова искали у церкви, – спокойно продолжил свой рассказ доктор. – Фильм ярко и достаточно правдоподобно показал симптоматику поведения одержимого: человек в буквальном смысле не контролировал собственного тела, бился в судорогах, мог говорить на неизвестных ему языках и чудовищными голосами. Свидетели утверждали, что в процессе избавления от дьявола предметы летали по комнате, тряслась мебель и стены, угрожая задавить собой священников и свидетелей. Экзорцисты рисковали жизнью ради того, что до сих пор нельзя с уверенностью назвать реальным.

У меня пересохло в горле от внезапно обрушившихся на меня живых картинок. Тяжелый диван, что летит через всю комнату и с чудовищным треском разбивается о стену. Фарфоровый сервиз, превращающийся в груду полупрозрачного мусора. Столетние деревья, ломающиеся в середине ствола и источающие густой сок, будто слезы.

– А теперь расскажи, как именно они изгоняли беса! – взмолился Эмметт, и я вздрогнула, теряя неясную картину перед глазами и снова оказываясь в уютной гостиной, где в камине потрескивал огонь, а за окном мирно покачивались уцелевшие кроны.

– Способы были весьма изощренны, разношерстны и порой весьма жестоки. – Доктор многозначительно помолчал. Я подошла к телевизору и принялась сортировать диски по цвету, безуспешно пытаясь отвлечься и перестать принимать происходящее на свой счет. – Священник упоенно читал молитвы над обездвиженным человеком. По мнению церкви, только денная и нощная, изнурительная молитва могла добраться до плененной души, отпустить грязь и пороки, вытравить бесовщину. Священник откупал грехи подопечного собственным страданием, постясь, отказываясь от сна. – Карлайл замолчал, словно пытаясь прочесть на наших лицах тягу к продолжению. Эмметт едва ли не подпрыгивал, улыбаясь так широко, что рот вот-вот готов был порваться, я же молча представляла себе подобные перспективы времяпровождения. – Согласно историческим сведениям, большую часть одержимых составляли именно женщины, – тише продолжил доктор, и я дернулась. – Считалось, что они избраны бесом за свою изначальную греховную натуру, начатую Лилит и Евой. На самом деле, они лишь слегка более подвержены невротическим заболеваниям. Тогда обвинить человека в одержимости можно было за что угодно. В былые времена вера являлась чрезвычайно важной составляющей человеческой жизни, и отрицать Бога значило стать поперек горла цивилизованному обществу. Экзорцизм был не только исцелением от мифической болезни, но и способом сломать человека, не согласного с правилами своей коммуны. Изнуряющий процесс мог изменить душу и тело настолько, что у упрямца оставались силы только на то, чтобы признать беса и смириться со своей участью, больше не противиться тем, кто его «исцелил»…

Значит, если бы моя сила проявлялась более бурно и бесконтрольно, мать давно бы отдала меня на растерзание сперва психиатров, а потом и церковников. Мне никогда не забыть ужас на ее раскрасневшемся лице, блеск непрошенных слез в полупрозрачных глазах после того, как я выбила все окна в школьном крыле. Страх и непонимание сковали и меня – тогда я даже не подозревала, что способна на подобное. Кто бы мог подумать, что выходящие из строя калькуляторы у списывальщиков или расстроенный рояль у главного конкурента на масштабном конкурсе были моими подавленными желаниями, воплощенными в жизнь бесконтрольной силой? Что могло ждать меня в будущем? Лавры беспрецедентной пианистке или стены, обитые поролоном? А что, если и самолет сбила я, когда…

Не думай об этом. Не думай. Один цвет красиво перетекает в другой, шуршит оберточная бумага. Аккуратность и эстетика. Столько хороших фильмов, и их все можно посмотреть вместе с Эмметтом, фыркая над его грубоватыми шуточками.

– Мистиков и рационалистов чаще других считали бесноватыми. Вера в сверхъестественное – что могло быть такой простой вещью, как аргумент в пользу гелиоцентрической системы – делало людей едва ли не слугами дьявола, – глухо произнес доктор. – По одной из теорий, вампиризм как раз и возник путем вселения кровососущего демона в тело живого человека. – Его лицо потемнело. Я поставила на место последний диск и поднялась на дрожащие ноги.

– Знаете, история очень интересная, но я, пожалуй, не буду слушать дальше, – прошептала я, и обняла себя за плечи. – Доброй ночи. – Я едва не прибавила «кровососущие демоны» в конце.

– Ты в порядке? – раздался мне вслед голос Карлайла, но, неслышно взбегая вверх по темной лестнице, я поняла, что у меня давно пропала способность четко отвечать на этот вопрос. Если по какой-то необъяснимой причине меня и не напугал самый страшный фильм всех времен, то мистер Википедия, сам того не подозревая, заставил меня узреть неявный посыл, задуматься о том, что во всем этом мракобесии попахивает моими собственными тайнами.

В каждом из нас сидит дьявол. Кто-то горазд только на гневные комментарии в сети, для кого-то отдушиной становится унижение слабых и беззащитных. Люди издеваются над одноклассниками, обижают животных, чтобы почувствовать себя хоть сколько-то значимыми. Ну, а как определить пределы моего исключительного безумия? Какой толк в просьбах матери стать ответственной, когда в моей голове будто по щелчку отключается способность мыслить всякий раз, как необъяснимая сила вырывается наружу? Словно моя воля на доли секунды переходит в чужое владение.

Что толку прятать от меня альбом с семейными фотографиями, когда каждый день меня по пятам преследует не упокоившийся призрак погибшего брата, плачет, тянет меня за рукав? Зачем стараться снова выпустить меня в людской мир, если даже в глазах взрослого незнакомого парня я вижу его лисий взгляд, если ямочки на щеках и задорный смех столетнего вампира закатывают мое сердце в колючую проволоку? О каком взрослом и ответственном поведении может идти речь, если я не могу заснуть ночью, не пожелав мысленно сладких снов своему маленькому принцу, единственному из нас, кто не был достоин такой чудовищной судьбы.

Мягкая подушка под щекой пропитывалась горячими слезами от безысходности и смертельной усталости. Если бы я только могла найти способ отпустить свое прошлое и вернуть себя прежнюю. Но вместо этого внутри меня рос и наливался кровью дьявол, питающийся моими страданиями и страхами, моими самыми нежными воспоминаниями и волнующими моментами счастья в приемной семье, не дающий мне рисковать и делать новые шаги прочь из удобной ловушки. А кто знает, может, он был там всегда, и моя чудесная, обыкновенная, солнечная жизнь была лишь отпущенным ненадолго временем до того, как моя истинная сущность проявит себя во всей красе?

Таня часто слезно молила Кейт не усердствовать в своем лечении, в упрямом возвращении меня в реальность. Танино ледяное сердце разрывалось от вида моих беспомощных слез, а мне было комфортнее устроиться в ее объятиях и получить все, что душе угодно, чем боязливо признать, что слезы когда-то кончаются; в самый последний момент, когда ты уже готова поверить, что в них задохнешься. И, когда ты наконец перестаешь рыдать, ты видишь все ясно и четко, прежде чем навсегда отпустить. Чувство вины за то, что была бесконечно зла на родителей до самой последней секунды их прерванной жизни. Всепоглощающая любовь к брату, несовместимая с желанием независимости. Кейт однажды-таки добилась от меня пары слов о Маргарет, моей родной матери. О той, которая терпеливо и прилежно учила меня играть, о той, которая в каждый школьный ланчбокс клала записку с пожеланиями приятного дня, о той, которая с криками и слезами принесла в этот мир самого восхитительного на свете брата. О той, которую я загнала в своих мыслях так далеко, как только могла; лишь бы избавиться от неискупимой вины, лишь бы суметь променять ее тающий и невозвратимый образ на идеально вытесанную Таню. Чуткую и понимающую, всегда в хорошем настроении, без капли упрека и желания добиться от меня правильного поведения.

Вот он – мой дьявол. Мое нежелание смотреть в несовершенное прошлое. Вот она, моя невосполнимая потеря, которая, как черная дыра, засасывает внутрь все светлое и чистое во мне. А снаружи остается шаткая, полупрозрачная оболочка, набитая соломой и поролоном, способная вести себя только как неуверенная, нервная, капризная и своенравная девчонка с лицом совершенно другого человека. Человека, который, похоже, все-таки погиб на борту Боинга.

Свернувшись под мягким, тяжелым одеялом, я дрожала в мучительном ознобе, невидящим взглядом уставившись в темноту. Таня, ты любишь не того, кого спасла. Ты хочешь видеть во мне ответственного и здорового ребенка. А я по-настоящему, глубоко больна. Травмирована несправедливым убийством всей моей семьи. Требовательной и дальновидной матери, которую так часто напоминал мне доктор Каллен; спокойного и внимательного отца, который понимал меня во всем, помогал найти выход из самой безнадежной ситуации, прямо как эмпат Джаспер; моего бесценного брата, черты которого я будто выискиваю на лицах всех окружающих меня людей. И никакие бездумные поездки на другой конец штата, никакие ссоры с одноклассниками и первоклассный виски не могут заглушить ту боль, ту агонию внутри меня, которая терзает меня уже почти три года.

Если бы только найти лекарство, яд, святую воду, способные искоренить эту боль, я бы пошла на что угодно. Мне не нужен никакой священник. Я всеми силами хотела сама вытравить, задушить демона внутри себя и почувствовать вкус жизни. Снова. Как здоровый человек.

Уже засыпая, я машинально отметила странное убеждение: я думаю о смерти родных, как о убийстве, а не о катастрофе. Никогда я не пыталась убедить себя в неисправности самолета, мной двигало глубокое осознание присутствия чужой воли. Есть ли в этом хоть какая-то значимость? Смогу ли я вернуться в человеческий мир, если наконец-то четко осознаю, что именно случилось?

I need a doctor, call me a doctor to bring me back to life.

========== Глава Девять ==========

Комментарий к Глава Девять

Прошу прощения за такую огромную задержку. Возникли сложности с одним фрагментом, исправляли в последний момент.

Всем приятного прочтения.

P.S. DOCtor2319, я очень хотела написать бонус главу по вашему образу и подобию, но пока не нашлась со словами. Спасибо, что создали ту прелестную вещицу. Однажды, возможно, я повторю ваш опыт и перед этой главой появится маленький бонус.

– Leigh

Я поймала себя на том, что стою без движения вот уже несколько минут и наблюдаю, как о глубокую мраморную раковину разбиваются прозрачные капли, набухая на тонком ободке блестящего крана. Темные и острые ветви деревьев безуспешно царапали панорамные окна за моей спиной, отражались в многочисленных зеркалах, противопоставляя свой голый осенний хаос мнимому покою внутри крепости вампирского мира. Размеренное падение капель внушало мне спокойствие.

Вчерашний день измотал меня, как марафон, проведенный в пустыне, и я была бы рада забыться во снах, которые никогда не запоминаю. Но сегодня мое сознание упрямо держалось за реальность, и та с такой тошнотворной болезненностью отзывалась в памяти, будто меня бросили на раскаленную докрасна сковородку, будто голышом заставили пройти по Пятой Авеню в Нью-Йорке.

Я была пленницей в собственном теле, была не в силах контролировать даже навязчивые мысли, последний оплот моего растерзанного «Я». Мне не переставало приходить в голову – я несчастна, я несчастна, я несчастна. Что даже нежные объятия Марвел, роскошные платья всех цветов и фасонов, которые мне некуда надеть, даже самые дорогие подарки не вызывают и намека на искреннюю улыбку. День ото дня я задыхаюсь от одной только мысли о том, что когда закончатся отвлекающие меня безделушки, когда Таня невольно отдалится еще сильнее, я не перенесу этой выжигающей пустоты внутри себя. Я не найду еще одного стимула жить.

Однажды я согласилась на лекарства, что настойчиво предлагала мне Кейт. Сперва я начала спать еще хуже, длинными холодными ночами куталась в шерстяной плед и дрожала не от озноба, а от бурлящего котла непрошеных эмоций. Я едва могла сосредоточиться даже на шоу о кухонных баталиях под руководством Гордона Рамзи [1], теряла нить разговора с Таней, питалась одним только чаем, который к концу дня отправлялся в унитаз вместе с попытками матери накормить меня хоть чем-нибудь более существенным.

Но шли дни, разворачиваясь в бесконечно мучительные недели, после которых мне, в конце концов, стало хоть чуточку легче. Когда казалось, что я вымоталась до галлюцинаций и круглосуточной паранойи, я наконец сумела выспаться. Когда исхудала до выступающих на щеках скул, принялась готовить под руководством Джейми Оливера [2] и изредка говорить. Я поделилась с Кейт своим секретом об Арчи, тогда же рассказала ей и о моей родной матери. Но такие резкие перемены не обрадовали, а напугали меня. Казалось, эта легкость, это спокойствие не были заслужены. Словно из-за моей беспечности и радости где-то далеко страдают те, кого я не смогла спасти, кто остался мертв раз и навсегда.

С тех пор я перестала принимать Ксанакс, уговорила Таню как-нибудь поехать и развеяться в Канаду и по пути вновь погрязла в бесконечно болезненном чувстве вины. Ей приходилось оставлять меня одну в отелях, чтобы найти себе пищу, а я, терзаемая изнутри стаей голодных бродячих собак, в полубессознательном состоянии взбиралась на крыши монолитных Хилтонов и Мариоттов, пытаясь разглядеть чернеющие небеса, умолить маленького принца вернуться или забрать меня вслед за собой…

_____

[1] Гордон Рамзи – знаменитый британский шеф-повар, один из ведущих популярного шоу «Лучший повар Америки».

[2] Джейми Оливер – английский повар, ресторатор, телеведущий, популяризатор домашней кулинарии и здорового питания.

_____

…Вчерашняя вспышка матери вскрыла меня скальпелем как один большой гнойный нарыв; жалость Карлайла заставила почувствовать себя ничтожной и беспомощной; искреннее дружелюбие Эмметта совершенно противоречило событиям того дня. А ночью меня поджидал ядовитый и самый раздражающе реальный сон, который только могло породить мое уязвленное, растрескавшееся сознание.

Эсме была не на шутку встревожена, когда застала меня одиноко стоящей на небольшой веранде в кабинете Карлайла. Внизу расположился крутой склон, ведущий будто бы в никуда, тяжелые ветви и мощные стволы вокруг скрипели и раскачивались от порывов ледяного ветра. Я уставилась вниз с обрыва, наблюдая, как ветер пытается разорвать хвойные кроны в клочки. Это означало лишь одно: обещавший помочь доктор Карлайл исчез из дома по неотложным делам. Его не было в тот самый момент, когда я отчаянно в нем нуждалась.

Обеспокоенная Эсме отогрела меня, продрогшую на балконе, и попыталась расшевелить. Она была чуткой и нежной, словно желая показать, что слова Тани совершенно не повлияли на ее мнение о моей персоне. Приемная мать как будто надеялась поучаствовать в моем восстановлении, моем долгожданном преображении в ответственного и здорового человека. Под ненавязчивые разговоры о музыкальных предпочтениях, литературе и любимых фильмах мы полили в доме цветы, составили список покупок на неделю, а затем провели несколько часов в ее личной студии, которую я увидела впервые. Эсме оказалась скрытым человеком искусства: на стенах висели ее собственные фотографии и карандашные наброски архитектурных сооружений по всему миру, целую полку заняли эскизы восхитительных нарядов.

В обществе Эсме мне и правда стало спокойнее. Я неохотно признала, что одиночество не идет мне на пользу, и уж лучше отвечать на вопросы Эсме, заниматься приготовлением обеда в ее компании, и отдыхать в уютном кресле, пока она просматривает почту и пишет длинные письма в ответ, чем прозябать в комнате, уставившись на фотографию Марвел в телефоне, на которой внезапно обнаружился издевательский прищур. Ближе к вечеру я почти убедила себя в том, что без приключений дождусь возвращения домой. Я добьюсь хоть толики понимания с каждым из Калленов, буду славно проводить время с Софи и, наконец, абстрагируюсь от Мэнголда. И, как только ступлю на порог шале, наконец попрошу помощи у Кейт все-таки родной и давно знакомой. Карлайл Каллен был слишком влюблен в собственный авторитет, чтобы мне пришло в голову беспокоить его после всех учиненных мной неприятностей. Если не случится ничего противоестественного, я обязательно заглажу произведенное впечатление и не стану впутывать Карлайла в бесконечные проблемы человека, больного ПТСР.

Я попыталась окончательно расслабиться перед сном, сыграв несколько пробных композиций на рояле, но сначала слишком долго и придирчиво выбирала ноты, а потом поняла, что вовсе не могу играть. Я хотела исполнить Ференца Листа по просьбе Эсме, хотела искренне улыбнуться и поблагодарить ее за мое любимое печенье, но рот будто сковывало судорогой, а непонятное, неутолимое желание свободы отказывалось исчезать.

Я никак не могла сосредоточиться. Я все время сбивалась с ритма, пальцы чересчур быстро соскальзывали с клавиш, и звуки получались отрывистыми и резкими. В конце концов я ретировалась, объяснив паузу плохим самочувствием. Мне было слишком стыдно терзать тонкий слух бессмертной женщины неумелой игрой. В полутьме зала мне снова стало одиноко без Тани, но звонить ей было слишком страшно. Вдруг вчерашнее письмо – лишь хорошая попытка внимательного Карлайла добиться моего душевного благополучия?.. Вдруг он его подделал, вдруг следит за каждым моим шагом? Тише, тише, Ли, не весь мир сосредоточен на том, чтобы загнать тебя в угол, пусть иногда тебе и кажется наоборот.

***

Доктор Каллен так и не вернулся домой в понедельник, так и не завел разговора о моем нездоровом поведении, не изъявил желания меня спасти. Я снова не смогла уснуть той ночью, слишком встревоженная возможным повторением кошмарного сна. Я лежала, уткнувшись щекой во влажную наволочку, глядя сначала в иссиня-черное, исколотое звездами небо, а потом и на светлеющий далеко на востоке горизонт.

Вежливые приветствия, горячий кофе, завтрак, ланч с собой – и я снова готова к школьным будням, будто ничего и не произошло. Но на душе был горестный осадок, а отражение в зеркале оказалось красноречивее любого диагноза.

– Прости, что мы так и не поговорили вчера, – доктор Каллен остановился подле меня, пока я заматывала на шее шарф, стараясь создать как можно более объемную занавесу от пронизывающего ветра, что со скрипом раскачивал деревья. – Как ты себя чувствуешь? Готова к школе?

– Ничего, – лаконично ответила я. Но потом глубоко вздохнула и посмотрела ему прямо в глаза, испытывая противоречивую смесь паники и желания почувствовать себя защищенной. – Мне бы очень хотелось побыть дома. И сегодня, и завтра, и до самого Таниного приезда. Только вот стены давят.

Карлайл понимающе кивнул и подал мне висевшую на стуле сумку.

– Возвращайся сразу после уроков, и мы обязательно обо всем поговорим. – Карлайл поправил загнувшийся капюшон на моем пальто, и я до боли закусила губу от непосредственной, будничной, естественной заботы, выраженной в его жесте.

– Я больше не хочу никому навредить своими поступками, – шепотом произнесла я, разглядывая носки его брог из телячьей кожи. – Мне больно из-за слов Тани, мне страшно остаться одной, я не спала всю ночь, потому что…

Я оказалась в крепких ледяных объятиях раньше, чем успела договорить. С губ сорвался облегченный вздох. Я не одна, наконец-то я не одна. Мне не обязательно дожидаться встречи с Кейт. Карлайл хочет помочь мне так же сильно, как я хочу почувствовать себя хоть чуточку лучше.

– Ты больше не останешься одна, обещаю. – Ладонь доктора нежно коснулась моих лопаток, и я вздохнула, одновременно облегченно и горестно. – Таня была чрезмерно резка в своих вчерашних высказываниях, но в какой-то мере я даже этому рад. Хотя бы что-то мотивировало тебя наконец-то встать на путь выздоровления. Мы будем работать вместе и обязательно найдем способ пережить гибель твоих родных.

Я рассеянно кивнула и нехотя отстранилась, бормоча подобие благодарности. Мне было сложно мысленно оторваться от покрытых янтарной пленкой, нечитаемых глаз, но морозный воздух улицы вернул меня в чувство. И все-таки я сказала мысленное спасибо тому, кто пригнал машину ко входу, избавив меня от необходимости тащиться полторы сотни метров до гаража.

***

Странно, но этим утром в школе я уже не чувствовала себя не в своей тарелке. Ученики, как и всегда, дружелюбно здоровались. Уже лучше, чем воображаемый мной шепот в спину о том, как здорово мы с Мэнголдом развлекли всех в кинотеатре. Думаю, теперь между двумя партиями воцарится подобие перемирия – я не беспокою его, он меня.

За подобными мыслями меня и застала усевшаяся за парту Софи.

– Вы с Мэнголдом что, на пару прогуляли понедельник? – Она широко улыбнулась, всем своим видом показывая, что шутит. Вот уж интересное совпадение.

– Не имею ни малейшего понятия, что там приключилось с Алексом. Лично я слегла с простудой после выходных. Отцу пришлось отложить свой любимый скальпель и вспомнить о таблетках, сиропах и горячем курином супе. – Софи засмеялась в ответ на мою дружелюбную иронию, в ее ясных глазах блестели искорки.

– Рада, что тебе уже лучше. Извини, я не могу не спросить, – Софи свела брови на переносице и на секунду отвела взгляд. – В субботу в кино… Ты ведь в порядке?

Я и не заметила, как крепко задумалась над тем, насколько я не в порядке; как устала зацикливаться на этой мысли. Софи в ожидании так и не произнесла ни слова. Где-то, словно за толщей воды на дне бассейна, хлопнула дверь класса. Наконец я встрепенулась и попыталась вернуть на лицо подобие беспечности.

– Я случайно встретила его тем же вечером, и мы со всем разобрались. Мы квиты, – отрывисто произнесла я. Софи чересчур вдумчиво, словно не до конца веря мне, провела пятерней по волосам.

Я спросила о Стивене; предлога лучше, чем этот, было просто не найти. Подруга распустилась пионом прямо на моих глазах и принялась без умолку трещать о выходных, в особенности о вчерашнем ужине в кругу ее семьи, где все просто обожали бойфренда дочери. Я идеалистично представила себе их счастливое совместное будущее: беспечные годы в колледже, где она будет изучать искусство или английскую литературу, а парень получит стипендию и возможность участвовать в гонках, принося с каждым годом домой все больше кубков, и в конце концов пробьется в чемпионы. Они оставят образование на потом и вместе отправятся путешествовать от гран-при до гран-при. Софи будет его самой преданной болельщицей, а на ее безымянном пальце будет поблескивать кольцо.

Теперь я видела, как выглядит счастье. Из Софи била жизнь. Она была искренней. Она не задумывалась о том, что можно говорить, а чего не стоит, она планировала будущее, она могла запросто рвануть хоть на край света. Ее неведение и неопытность были тем самым ключиком от всех дверей…

***

Я чувствовала легкость и спокойствие после подробного и светлого рассказа Софи о радостных буднях со Стивеном. Пребывая в прострации, я шагала на историю, где меня небось уже поджидал похмелившийся Мэнголд. Теперь между нами должен появиться хотя бы намек на взаимопонимание, не до такой же степени он непостоянный.

За партой я обнаружила привычный сгорбленный силуэт. Мэнголд уложил тяжелую голову с шапкой спутанных светлых волос на рукава безразмерной толстовки, отвернувшись в противоположную сторону от двери. Неужели он напился до такой степени, что не успел оклематься за воскресенье?

– Привет, Алекс, – довольно бодро поздоровалась я и водрузила свою сумку на стол, чтобы отыскать внутри хотя бы тетрадь.

Дальнейшее происходило, как в режиме замедленной съемки. Алекс ощутимо, болезненно напрягся всем телом, прежде чем ухватиться длинными, бледными пальцами за края парты и медленно, угрожающе выпрямиться. Я ощутила, как пересохло в горле, когда он осмотрел меня с головы до ног с такой надменной злостью, словно Эмметт и правда лично явился в его дом прошлым воскресеньем и поколотил его за то, что мне влетело от Тани.

Я нервно отодвинула свой скрипучий стул как можно дальше от того места, где чадил и искрился Мэнголд. Его тонкие пересохшие губы сложились в жесткую линию, глаза будто потеряли весь свой искрящийся небесный свет и стали пресными, сухими и колючими.

– Нам надо поговорить, Каллен, – жестко начал он. Голос был хриплым, одичалым. Я так и стояла примороженная к месту, боясь даже предположить, как он поведет себя дальше, что решит рассказать о наших развлечениях в субботу. Опять чертова непредсказуемость! – Я-то после наших посиделок думал, что ты нормальная девчонка. Даже симпатичная. Какой же я легковерный осел, правда, Каллен?

Он говорил тихо, вкрадчиво, но это не помешало многочисленным свидетелям заинтересованно покоситься в нашу сторону и как бы невзначай откинуться поближе на жестких стульях. Я сжала ладони в кулаки.

– Но каким-то… колдовством ты умудряешься испортить все, находясь в этот момент неизвестно где! – Теперь он звучал по-настоящему зло, в полупрозрачных глазах будто танцевали языки пламени из газовой горелки. – Нахер тебе все это, Каллен? Ты меня злишь. И уж поверь мне, злым я тебе не понравлюсь.

Нет, ну не может же быть, чтобы он серьезно полагал, что я понимаю его полубессознательные бредни. Он окончательно выпрямился и впился в меня ледяными глазами. Я разглядела залегшие под ними глубокие багровые тени; он выглядел изнуренным и озлобленным, словно, как и я, не мог нормально спать вот уже несколько дней.

Мне нужно решить нашу проблему без вмешательства вездесущего офиса, нужно попробовать добиться от Мэнголда нормальных объяснений. Иначе я не выдержу и в конце концов огрею этого олуха сумкой по башке, лишив того последних мозгов, и Таня меня четвертует на пару с доктором Калленом.

– Постой-постой, ты опять за своё? Я устала тебе повторять, что не понимаю, о чем ты, блин, вообще говоришь! – Я старалась не обращать внимания на одноклассников, которые на протяжении наших бесконечных ссор явно успели надумать себе кучу душещипательных подробностей и уже, наверное, твиттили происходящее с кучей злорадных хэштегов. Вся школа будет знать о нашей крысне уже к следующему уроку.

У Мэнголда на щеках заиграли желваки, он подскочил с места так резко, что с оглушительным грохотом опрокинул стул. Костяшки пальцев побелели, в глазах полопались капилляры, массивные плечи сгорбились. Я не сомневалась; он мог меня ударить. Он мог сотворить, что угодно, наплевав на общественные порядки. Один из самых перспективных учеников захолустной школы Форкса останется безнаказанным в любой ситуации, в отличие от вызывающей и нервной новенькой. Пусть и нагруженной крутым телефоном, машиной и известными родственниками за спиной.

– Да ты можешь сколько угодно втирать мне, что ничего не понимаешь! Я тебе не верю. Прекрати надо мной издеваться! – Мэнголд грохнул кулаком по столу, и в аудитории повисла гробовая тишина. Учитель с нарочитым безразличием штудировал план урока. Одноклассники коллективно затаили дыхание.

Было ощущение, что мне ударили кулаком в солнечное сплетение. Перед глазами все начинало медленно плыть – не то от выступивших слез, не то от помутненного страхом рассудка. В голове, словно маленькие дымовые шашки, взрывались ядовитые слова Тани, жестокие, бескомпромиссные, отравляющие. Тон Мэнголда смешивался с обвинениями матери, моя собственная беспомощность и уязвимость вызывала внутри едкую тошноту.

Я схватила свою сумку в ослабевшие руки и поспешила на выход, расталкивая впечатленных одноклассников. Пока я не натворила ничего ужасного, пока разум еще не отделился от тела, мне нужно было вернуться домой. Лечь на диван в кабинете доктора и беспомощно разрыдаться. Попросить избавить меня от школьной экзекуции, рассказать об агрессивном дубине Мэнголде, о том, что даже дружба с Софи не сделает это место хоть капельку лучше.

Я вылетела на улицу через первую попавшуюся дверь, кутаясь в расстегнутый дафлкот и пытаясь определить, в какой стороне стоянка с моей машиной.

– Я с тобой еще не договорил, Каллен! – Цепкая кисть Мэнголда заставила меня развернуться.

В ушах шумело, сердце отбивало бешеный ритм, я чувствовала, как от щек отливает кровь и как начинает знакомо покалывать кончики пальцев.

– Прошу тебя, оставь меня наконец в покое! – взмолилась я, делая шаг назад и беспомощно упираясь в кирпичную стену. – Мне и так влетело за попойку с тобой, – прошептала я одними губами, не поднимая глаз от его сжатых кулаков. – Сейчас ты выпустишь меня, и я пойду к машине. Я не собираюсь больше задерживаться в этом городе. Отойди в сторону, и ты больше никогда меня не увидишь. Обещаю.