Текст книги "История Нового Каллена — Недосягаемая (СИ)"

Автор книги: Lisya

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 38 страниц)

Я увидела лишь размытую тень. Мимолетное движение – будто стремительный взмах орлиного крыла перед решающим пикированием на добычу – и разъяренное лицо оказывается на моем уровне. В блестящих обсидиановых глазах праведный гнев, багровая полоса рта изогнулась в гримасе болезненного разочарования.

– В чем-то ты права, моя сладкая, – прошелестела она, и я замерла, до смерти перепуганная безумным огнем в ее глазах, обманчиво-медовому голосу, и ужасающей животной позе. – Мне и правда больше всего на свете хочется забрать тебя домой и самой разобраться со всеми противоречивыми поступками, что сотворил мой мышонок, глубоко затерявшийся в непроходимой мгле грязного человеческого мира. Любым доступным мне способом. Даже если мне придется промыть тебе мозги, как тысячам мужчин.

Я даже не замечала, как безжалостно царапаю ногтями мягкую кожаную обивку дивана, как всем телом вжимаюсь в спинку и не могу заставить себя закричать, заплакать, даже сдвинуться с места. Танино горло вибрировало, и утробное рычание окрашивало ее слова.

– Но ведь этого ты и добивалась. – Она также резко и неожиданно выпрямилась. За ее спиной стоял встревоженный Карлайл, готовый что? Оттащить мать от моего горла? Доломать мне шею, чтобы прекратить страдания? – А я терпеть не могу, когда меня пытаются шантажировать.

Я жадно хватала воздух, не в силах переосмыслить ту опасность, что на самом деле подстерегает меня каждый божий день. Я настолько свыклась с мыслью о том, что никто не причинит мне вреда, разве что Гаррет, и то ненароком, что воспринимала вампиров лишь как немного усовершенствованную версию людей. А сейчас…

Таня ходила вперед и назад по кабинету, словно тигр в вольере, пока внезапно не остановилась и не устремила на меня прожигающий взгляд. Безмолвный свидетель нашего скандала теперь стоял гораздо ближе ко мне и по-прежнему не вмешивался.

– Я просто не могу поверить! – она всплеснула руками и устремила глаза к крутому потолку, напоминая обезумевшую Мадонну. – Не могу поверить, что все это сотворила моя дочь! – Я сглотнула. Чувствовать и дышать одновременно становилось сложно. Я хочу, чтобы все это прекратилось. Пожалуйста, только скажите, что нужно сделать, я готова на все, на все…

– И черт знает, что ты можешь преподнести в следующий раз! – ядовито выплюнула мать и снова принялась мерить шагами комнату. Она никогда раньше не ругалась при мне. – Ты словно забыла о слове «стоп»! Забыла о том, что не все в этой жизни получают как по мановению волшебной палочки. Забыла об ограничениях. – Она замолчала и, оперевшись на край стола Каллена, запустила напряженные пальцы в копну белоснежных кудрей. Такой усталый, такой человеческий жест. – И это – целиком моя вина, – тихо закончила Таня и скривила губы.

Я хотела было что-то ответить, начать обещать несбыточное, просить о прощении, но слова застряли в горле от внезапного и безвозвратного понимания. Понимания, что своими поступками я привнесла в ее жизнь настоящую боль, заставила устыдиться самого чудесного чувства на свете – материнства. Я не желала ничего подобного. Я хотела лишь стабильности, любви, той крохи счастья, что приносила мне жизнь с ней. Если бы все это можно было променять на опеку над Арчи, я бы пошла на что угодно. Но Арчи не вернуть. И потерять Таню оказалось не сложнее.

– Я просила Карлайла взять тебя под свою защиту, – тихо продолжила она, снова душераздирающе впиваясь в меня. – А ты грозишься раскрыть нас всех, неблагодарная дрянь! – Таня снова вспышкой очутилась слишком близко, меня передернуло, и я неосознанно закрыла глаза, оттягивая момент нападения. Я не хотела в последнюю секунду своей жизни видеть, как из-под ног опять уходит пол и самый дорогой мне человек превращается в пепел прожитых дней. – С кем ты пила? Что успела разболтать тому мальчишке? – Ее урчащий, утробный голос снова доносился из другого конца кабинета, а Карлайл, как живой щит, встал между мной и матерью. Почему же ты молчишь, Карлайл? Почему ты онемел тогда, когда твоя лощеная дипломатия может хоть как-то помочь? – Что будет дальше, Лиззи? Что ты сотворишь в своих попытках добиться желаемого?! Сожжешь дом?! Сбросишься со скалы?!

Я отчаянно замотала головой, чувствуя, как вместо привычной обиды и ранимой злости от ее резкого тона я чувствую самый настоящий, животный страх. По щекам заструились слезы, и я стирала их руками в остервенелой попытке сохранить лицо. Зубы приходилось сжимать до скрипа и боли, чтобы не разрыдаться в голос прямо сейчас.

– Таня, не стоит так уж драматизировать, – раздался мягкий голос Каллена, и я отшатнулась, как ошпаренная, когда он протянул ко мне руку с носовым платком. Доктор тщетно пытался меня успокоить своим пронзительным взглядом. Я дрожала всем телом, обнимая колени и пытаясь стать как можно меньше, незаметнее, исчезнуть отовсюду. Лучше бы я разбилась в том самолете. Лучше бы выжил Арчи, и нас нашли люди благодаря его пронзительному плачу и отчаянной детской жажде жизни. Лучше бы ни один вампир никогда не появлялся в моей жизни.

– Ты доведешь ее до нервного срыва, Таня. Она регрессирует, – продолжил Карлайл. – Посмотри, что она делает с руками. Ты довела ее, если она использует подобные защитные механизмы в таком возрасте.

Я поймала себя на том, что действительно нервно обсасываю костяшки пальцев, и поспешно спрятала дрожащую обслюнявленную руку за спиной.

Доктор оставил свою подачку на диване возле меня и медленно прошествовал к матери, которая безмолвно стояла у окна, смотря куда-то вдаль. Ее больше не трогали мои слезы. Ее холодность, отстраненность и отчужденность имеют лишь одно значение…

– Я обещала, что ты не доставишь проблем. Я гордилась тем, какая ты понимающая, как легко адаптируешься к таким новым и неожиданным жизненным обстоятельствам, – тихо начала она, так и не двигаясь с места. – Ни разу за всю нашу совместную жизнь ты не позволяла себе подобных выходок. А сейчас… – Ее глаза выглядели устало. Я не смогла удержать ее тоскливого взгляда и уставилась себе в колени.

– Я чувствую себя преданной, – холодно произнесла Таня и забила последний гвоздь в мой гроб. – Преданной самым родным человеком на свете. Мне за тебя очень стыдно, Мишель Элизабет.

Я не смогла сдержать истерического рыдания, что рвалось из самого горла. Я не могла, не могла молчать, но человеческая речь была утрачена. Вместо нее вырывались неконтролируемые гортанные всхлипы, слезы застилали глаза. Я заламывала руки, металась по прохладной коже дивана, судорожно билась головой о деревянные подлокотники, будто размазанная по стенке этого самого дома непрошенная моль.

– С нее и так достаточно. Послушай меня, Таня. Я думаю, Лиззи осознала свою ошибку и больше не совершит никаких необдуманных поступков. – Карлайл все пытался урезонить мать, которая, похоже, так и не закончила топтать меня каблуками своих Лабутенов. – Тебе не стоит заканчивать на такой ноте… У нее истерика, дорогая.

Blue October – Hate me

Они принялись говорить между собой, а я закрыла звенящие уши ладонями. Отвратительно, что все в доме нас слышат. Все знают. Все согласны с авторитетами обеих семей, но никак не с моей незначительной мольбой. Никто не придет на помощь. Для них я такое же пустое место, как и семь миллиардов других людей на планете. Пустое место; даже не еда.

– Послушай меня сейчас очень внимательно, Лиззи, и как следует подумай над тем, что я скажу. – Ледяные ладони матери на моих запястьях вернули мне слух. Я затаилась, как пресловутый мышонок перед нападением кобры. – Я действительно понимаю, что ты все еще ребенок, подросток с бурлящими гормонами, или как там вас теперь называют. – Она сидела прямо передо мной и тщательно выворачивала меня наизнанку.

Я готова была простить каждое ее слово, каждый злой взгляд, броситься в объятия личной губительной кобры, предложить себя на обед. Пускай только она примет меня обратно в свою душу. Только не бросай меня, мама.

– Если бы ты так вела себя с нами после того, как я тебя нашла… – Она на секунду замолчала и словно прислушалась к чему-то. – Ты бы ни за что не осталась жить в нашем доме.

Рухнули стены. Рухнуло мое сердце. Рухнул мой мир. Мышонок скользнул вниз по склизкому пищеводу, а змея равнодушно зашелестела прочь по своим делам.

– Никто не захотел бы лишиться жизни из-за агрессивной, самовлюбленной и отвратительно грубой девчонки, которая не может держать свои чувства под контролем. – Таня выпустила меня, отошла прочь от дивана, и замерла вместе с моим разбитым сердцем в мраморных ладонях. – Так вот. В следующий раз, когда решишь прогуляться в соседний город без ведома твоих опекунов, когда будешь напиваться в компании малознакомых парней, сперва вспомни: чья голова полетит первой. Скорее всего моя, ведь это моя же наивность привела в мир человека. – Таня с ловкостью гимнастки подхватила свои вещи с кресла и устремилась на выход, оставляя меня одну наедине с весом сказанного. Казалось, воздух кабинета разрезает треск костей. Растерзанная душа. Разбитое сердце.

Карлайл явно был угнетен, но уже я не замечала его долгожданного сочувствующего взгляда. Я вылетела из кабинета, оглушительно хлопнув дверью. Слезы застилали глаза. Я двигалась по памяти, сшибая столики с вазами и грозясь скатиться кубарем вниз по крутой лестнице. Вместо слов вырывались вой и рыдания, но я звала и умоляла, безуспешно бежала вслед за Марвел. Казалось, в этом мире не существовало больше ничего, кроме меня и исчезающей матери. На улице было холодно, накрапывал дождь, а по подъездной дорожке, шурша гравием, удалялась машина. Машина со всем, что осталось от моей жизни.

– Пожалуйста, вернись! – Я взвыла и упала на колени прямо на промерзшую землю, с рыданиями хватаясь за волосы и буквально разрывая криком лес, выплескивая всю боль, негодование, обиду, отвращение, ужас, суеверный страх, что несоизмеримым грузом давно лежали на моей душе.

Но она не вернулась. Густые деревья поглотили последнее мерцание фар. Меня оставили, одинокую, униженную, в слезах на подъездной дорожке у чужого дворца. Лучше бы она перегрызла мне глотку.

Я кричала так, будто мне в позвоночник всадили нож, словно без анестезии вырвали зубы, словно я в первый раз увидела короткую заметку в новостях об упавшем самолете: «Семь членов экипажа и сорок восемь пассажиров, находившихся на борту, погибли, четверо пропали без вести». По телу прошла ощутимая дрожь, и я впервые не сдержала внутреннюю мощь, впилась ногтями в землю и выпустила агонию, заставляя землю дрожать под ногами, деревья ходить ходуном, как во время страшного урагана.

Сила исчезла так же неожиданно, как пришла. Все мои силы вмиг оказались высосаны, как тот самый мятный смузи из прозрачного стаканчика. В ушах все звенело, как после мощного взрыва. Я осталась лежать на промерзлой земле, невидящим взглядом пытаясь вглядеться в насмешливые, вечные небеса.

***

Я чувствовала себя до странного болезненно в мягкой постели. Под ворохом одеял стало жарко, а высокие потолки будто надвигались на меня, заставляя метаться по постели в отчаянных попытках отогнать от себя яркие, пугающие картинки. Страшный сон с Таней в главной роли казался настолько реальным, будто всего несколько часов назад я чувствовала ее обжигающие холодом пальцы на своих запястьях, будто она действительно бросила меня здесь и исчезла среди крон высоких сосен и дубов.

Когда в голову ударило осознание реальности произошедшего, мне стало почти физически больно. На сгибе локтя красовался наполовину отклеенный полупрозрачный пластырь из госпиталя, на запястье болталась пластиковая бирка пациента, горло саднило от криков. Со всем размахом и эффектностью, правдивостью и бескомпромиссностью, приемная мать поставила меня на место. Даже рациональному и дальновидному доктору Каллену не удалось переубедить, умилостивить ее.

А теперь за окном сгущались краски приближающейся ночи.

Дверь в комнату отворилась, и я отвернулась в другую сторону, поджимая ноги в позу эмбриона и мечтая оставаться незамеченной как можно дольше.

– Пора просыпаться, Лиззи, – голос доктора, словно заржавелый кинжал, ощутимо врезался мне в спину, выводя на ней отвратительное слово: «Позор». Я лишь крепче обняла колени, зажмуривая глаза. Почему он не остановил ее?.. Почему даже не попытался?

Кровать прогнулась под его весом, и я напряглась.

– Таня оставила тебе письмо, – мягко произнес Карлайл. – А теперь тебе нужно поесть, организму необходимы силы, чтобы восстановиться после алкогольного отравления.

– Зачем вы все это делаете? – сломлено прошептала я. – Таня ведь смылась. Вам известно, как она относится ко мне на самом деле. Вам не для кого больше меня охранять. Вам вовсе не обязательно со мной возиться и дальше. – Я сжала в кулаке сбившиеся простыни. Слезы закончились, на их смену пришел острый цинизм. Ну и хорошо. Пасть еще ниже, стать еще более воспаленной и израненной у него под боком я не хотела.

– Не драматизируй, девочка. Прочти спокойно свое письмо, – тяжелая ладонь привычно коснулась моего плеча, и меня ощутимо передернуло. – Приводи себя в порядок и спускайся ужинать. Эмметт все твердит о гонках и Имперском марше. – Голос доктора звучал чисто и ободряюще. Мне захотелось ударить его. – Завтра отдохнешь дома, а потом мы со всем разберемся, хорошо?

Он обещал мне помочь. Но вместо благодарности и приятного опустошения в голове я чувствовала себя жалкой. Ненавистная жалость, бесполезная, великодушная и искренняя, обманчиво теплая, как стакан теплого молока с медом перед сном, как бисквитный торт с двенадцатью свечами, что держит в своих руках голубоглазый ангел, перепачканный мукой и взбитыми сливками.

Мои губы скривились в сухом рыдании, и я неуверенно потянулась в объятия Карлайла, стремясь вообразить на его месте кого-нибудь очень дорогого. Если не теплое детское тельце, то надежную материнскую нежность моей Марвел.

– Она… даже не попрощалась. Если Таня меня оставила, если она больше не вернется, я… – Доктор вздохнул и успокаивающе провел ладонью по моим волосам и спине.

– Успокойся. Я знаю Таню, и с уверенностью могу сказать, что она вернется. Ей нужно немного времени, чтобы остыть и решить все проблемы дома, – оборвал меня Карлайл и поднял мой подбородок, заставляя смотреть ему в глаза. – Мы со всем разберемся, и, что бы тебя не тревожило, я постараюсь быть полезным. Ты только не закрывайся, Лиззи. Позволь мне тебе помочь. В искренности нет ничего унизительного.

Я только печально кивнула и вздохнула. Хотелось простого, неизящного человеческого утешения. Забраться под обжигающий душ. Заполнить чем-нибудь теплым расстроенный желудок. Прочесть письмо, что уголком стояло на прикроватной тумбе. Оно явно было написано гораздо раньше, чем мать произнесла свою сокрушительную речь; но от этого становилось лишь тревожнее. В этих словах я явственно разгляжу то, что потеряла навсегда.

***

Горькие слова Тани крепко врезались в мою память, будто она аккуратно и упорно выцарапывала их на коре импровизированного дерева. У меня спирало дыхание, когда я осознавала, что мне еще только предстоит узнать содержание зловещего письма. Вряд ли сейчас я была готова еще раз прочесть о том, как разрушительна я в своих действиях, как заставила ее стыдиться, как она дает мне время на изменения: скажем, до выпускного в школе, до тех пор, пока я не буду зависеть от Ксанакса [3], чтобы просыпаться по утрам, и не растолстею на еде из кафетерия.

Если еще каких-то полчаса назад я хотела отвлечься просмотром гонки, то сейчас меня манило умиротворяющее одиночество в ворохе одеял. Казалось, можно бесконечно всматриваться в темные ветви деревьев, что мирно покачиваются от ветра, нагими кончиками деликатно касаясь окон. Голод я утолила водой из-под крана. Может, немного фальшивой ласки и пошло бы мне на пользу, но осознание вины сковывало по рукам и ногам, не позволяя сдвинуться с места.

_____

[3] Ксанакс – мощный антидепрессант.

_____

Когда в мою комнату ввалился жизнерадостный Эмметт с подносом, я бездумно созерцала темный потолок, медленно срастаясь с кроватью. Я предпочитала находиться в неведении внешнего мира как можно дольше, как будто это могло мне помочь.

– Эй, пап, а ты уверен, что мелкая была жива, когда ты к ней заходил? – загоготал Эмметт и с грохотом водрузил поднос на тумбу. – Подъем, Лиззи. Тут тебе передачка с чем-то очень мокрым и склизким от мамы, а еще у нас старт гонки через три минуты. – Вампир дернул за край одеяла, на котором я лежала, и прошествовал к телевизору, безошибочно угадывая канал с прямой трансляцией.

– Ты можешь и без меня посмотреть, не провалишься, – пробормотала я, и нехотя обернулась на манящий запах. На подносе обнаружился горячий куриный суп, и – я благодарно вздохнула – мои любимые домашние спагетти.

– Я и так всегда один смотрю, – с какой-то обидой протянул Эмметт. – Да и тебе хватит валяться тут и горевать о своей взрывоопасной мамуле. Теперь я вижу, в кого ты такая. Вот только Таня явно немного по-другому справляется с эмоциями. Она у нас играет в лесоповал, и чуть не помяла толстенным кедром весь гараж!

Я ошарашенно замерла с ложкой у рта и внезапно вспомнила, насколько сильная ярость бурлила внутри меня за секунды до того, как я отключилась прямо во дворе. Помнила, как из горла рвался мучительный крик, как ладони раскалились до неестественной температуры. И пошатнулась земля. Заскрипели ветви. Раздался треск.

– Это не Таня. Прости, – прошептала я и нервно сглотнула. Эмметт лишь отмахнулся и прибавил звук у начавшейся трансляции.

– Да ладно тебе. Выглядело офигеть как эффектно! Если ты так уж сильно чувствуешь себя виноватой, поможешь мне потом колоть дрова для камина, – добродушно отмахнулся вампир, и я безмолвно покачала головой. Мистер Непосредственность.

Горячий питательный суп и звук моторов высокоскоростных болидов немного меня успокоили. Эмметт без конца пытался переговорить комментатора гонки, одновременно успевая рассказать мне об их с Розали путешествии в ОАЭ несколько лет назад. Еще полчаса назад я была одна, совсем одна, а сейчас рассеянно вслушивалась в глубокий голос вампира и чувствовала себя чуть менее несчастной. Казалось, от письма в моих ладонях исходил жар и требовал поскорее разделаться с этой тайной и осознать, насколько все плохо на самом деле.

Увлеченный Эмметт не обратил внимания на шелест бумаги.

«Мышонку», – гласила надпись на обложке.

«Я более чем уверена, что через несколько часов нам с тобой предстоит весьма малоприятный разговор. Я по-настоящему зла и раздосадована, потому что считаю твое поведение совершенно недопустимым в современных реалиях. Потому, что больше всего на свете я боюсь тебя потерять.

Я готова пойти на многие вещи, чтобы обеспечить твою безопасность, чтобы создать тебе комфортные условия для жизни. Но за последнюю неделю ты вынудила меня основательно переосмыслить очень многое. Я внезапно поняла, что мой авторитет как матери не значит для тебя фактически ничего. Ты принимаешь мою ласку, но не мои правила. Это разозлило и напугало меня, ведь это значит, что я совершенно не могу на тебя повлиять; не знаю, как тебя контролировать. Каждым своим действием ты буквально проверяешь мои нервы на прочность.

Такое положение дел меня совершенно не устраивает. Сегодня я постараюсь донести до тебя свою мысль так, чтобы и тебе стал виден масштаб существующей проблемы. Надеюсь, мне удастся заставить тебя по-другому взглянуть на свои поступки. Если не знаешь, с чего начать, то в первую очередь выключи внутри себя эгоизм и перед каждым действием задумайся: а как это отразится на моей семье? Поверь, я растерзаю любого, кто посмеет тебе навредить, вот только сразу после этого я вполне вероятно лишусь головы и сгину в костре, а со мной все мои близкие. Лечившая тебя Кейт, развлекавший тебя Елеазар.

Я совершенно не требую от тебя невозможного. Не прошу тебя учиться на отлично или полюбить каждого из Калленов. Я лишь хочу, чтобы ты стала чуть более ответственной.

Продержись еще неделю или две, и я заберу тебя домой. Поедем в круиз по Скандинавии, заберемся в очередной раз на Мак-Кинли; все вернется на круги своя. Тебе остается немногое: лишь начать думать, прежде чем делать что-либо.

И да, я тебя прощаю. Очень трогательное, хоть и пьяное, извинение. Ценю твою искренность, но надеюсь больше не получать от тебя весточек в подобном состоянии.

Я люблю тебя, мышонок. Люблю и верю в твою благоразумность».

Казалось бы, с души должен был упасть камень, но я настолько пропиталась ее речами в кабинете доктора, настолько успела поверить в свое неминуемое одиночество, что было сложно переключиться на вновь мягкую и чуткую Таню. Я не могла перестать себя винить, тем более, что эта вина была небесполезна: она подстегнула меня переосмыслить свое поведение, пробудила желание добиться не порицания, а одобрения. Я хотела, чтобы мама мной гордилась, но пока еще не до конца понимала, как к этому прийти.

Мне так хотелось просто поговорить с ней. Обнять и рассказать о беспрецедентном, но иногда почти забавном поведении велосипедиста, о том, что в школе у меня появилась подруга. Может, я бы даже похвасталась ей о том, как здорово приложила ассасина о газон. Уверена, ей бы безумно понравилось, она была бы рада слышать, как я играю на рояле, не бросаясь при этом в горькие слезы… И, когда мы вернемся домой, точно такой же Фациоли расположится и у нас в гостиной…

– Ты там рыдаешь, что ли? – окликнул меня бугай, удобно обнимая мягкую подушку.

– Рановато еще рыдать, – пробубнила я и отложила письмо. На дне полупустой миски с супом одиноко плавали макаронины, и я тяжело вздохнула. Нужно было как можно скорее найти способ все наладить.

– Иди сюда, и одеяло захвати! Оттуда же ничего не видно, – Эмметт по-дружески похлопал по месту рядом с собой. Я настороженно поглядела на дверь, а потом снова на него. – Не боись! Моя Роузи укатила отвозить твою словоохотливую мамулю в аэропорт.

Без лишних слов я слезла с кровати и вместе с одеялом переместилась на диван, устраиваясь под боком у единственного вампира, который мог похвастаться своей прямолинейностью во благо.

– Расскажи мне, кто лидирует. И кто сегодня фаворит, – попросила я. Я пообещала себе хотя бы на остаток вечера переключиться и немного отдохнуть. Разберусь со всем завтра. Карлайл обещал мне помочь…

Я и не заметила, как задремала, чересчур разморенная питательным супом, глубоким голосом вампира, и ревом моторов, доносящимся из телевизора. Эмметт почти не комментировал гонку, не трясся от хохота вместе с диваном, не взывал ко мне каждую секунду, как происходило что-либо маломальски необычное. Поразительно, каким терпеливым и спокойным он может быть, когда это требуется.

– Эй, мисс Маниакальность, ты собралась проспать весь вечер, чтобы бродить ночью по дому и пугать бедных, ничего не подозревающих вампиров? – Эмметт ткнул меня в бок, и я неосознанно рассмеялась, сонно потирая глаза.

– А что, у тебя есть предложение получше? – промычала я и уютно закуталась в свой одеяльный кокон.

– Обижаешь! – отмахнулся он и так ловко и резко подскочил на ноги, что я чуть не грохнулась на пол. – Давай, спускайся вниз. Посмотрим какой-нибудь фильм.

– А тут нельзя? – зевнула я.

– Чтобы ты опять уснула? Ну нет. Жду тебя внизу.

Прежде чем выйти из моей комнаты, вампир коварно улыбнулся и включил верхний свет, моментально меня ослепляя. Вот же задница.

Было достаточно странно так беспечно бродить по вампирскому дому после всего, что я успела натворить. Казалось, каждый теперь мысленно цитирует злостную тираду моей матери, все осуждают мое безответственное поведение, все жалеют о собственной доброте, все думают только… Ох, я даже мыслю эгоцентрично. Никто не анализирует мою нестабильную персону целыми днями, чего бы мне не казалось. Вампирам будет меня либо жаль, либо они вообще не придадут случившемуся значимости. Другое маловероятно.

Я поставила поднос с грязной посудой на кухонную стойку и поплелась к Эмметту, который в полутьме гостиной колдовал над Apple TV.

– Занимаем места согласно купленным билетам! – пробасил вампир, привычно похлопывая по подушкам рядом с собой, на что я лишь хмыкнула и забралась на предложенное место, удобно подтягивая коленки к груди.

– Ты хоть предупредил Лиззи о фильме, который собрался ей показать? – доктор Каллен проступил из темноты. Я вздрогнула от неожиданности.

– Да все нормально, па, – отмахнулся парень. Я подозрительно нахмурилась. – Сам же сказал, что ее нужно отвлечь.

Эмметт многозначительно посмотрел на отца. Тот не выразил никаких эмоций и лишь устроился с книгой напротив пышущего камина, явно решив, что мы не справимся без гувернантки. Он полностью атрофировался от происходящего и выглядел умиротворенным, будто вся семья в сборе, и он проводит вечер, отдыхая от насыщенного дня на работе под их бесконечные разговоры и монотонный шум телевизора. Однако мускулы его напряженной шеи выдавали то, что в любой момент Карлайл готов снова бороться с человеческой непредсказуемостью. Видя его скрытую бдительность, я и сама никак не могла расслабиться.

– Собрался показать мне страшилку? – спросила я Эмметта, наблюдая весьма красноречивую заставку на широком экране. Искаженные, зеленоватые тифозной бледностью лица, маленький и какой-то жалкий силуэт пастора в свете одинокого фонаря.

– А что? Хочешь глянуть «Спеши любить» или «Хатико»? – Вампир беззлобно улыбнулся и нажал на воспроизведение.

– Я не хочу снова рыдать. Лучше посмотрим на попытки 1973 года создать действительно страшное кино, – покачала я головой и в предвкушении обняла подушку.

Эмметт гортанно рассмеялся и стрельнул в меня странным взглядом, словно я в чем-то глубоко заблуждалась и вот-вот пойму, в чем именно.

Практически сразу я поняла, что это не типичный ужастик нашего времени. «Изгоняющий дьявола» даже своим названием намекал на то, что ждать хорошего не приходится. Начало было затянутым и обманчивым; история совсем не пугала, и я была готова разочароваться. Было странно, что фильм не пытался сократить или вовсе выкинуть на мой взгляд ненужные, но очень трогательные сцены между матерью и дочкой, которые отзывались внутри меня щемящей болью. Так со мной любила ворковать Таня…

Многогранная, детализированная картина подогревала и без того расшатанные нервы. Я давно заметила, что всякий раз при просмотре фильма или сериала, даже при прочтении книги, нахожу образ, который неминуемо перетягиваю на себя. Неужели и я могла со стороны выглядеть, как эта самая девочка Риган, одержимая настоящей нечистой силой? А Карлайл со своими аппаратами, препаратами и инструментами исполнил бы роль целеустремленного, но бессильного врача.

Мне стало горько, когда на экране все чаще стала мелькать церковь. Мать каждое воскресенье заставляла всю семью ходить на службу, слушать бесконечные проповеди и наполнять голову религиозной бессмыслицей. Если Всевышний и существует, то он не защитил ни свою праведную послушницу, ни ее сына – его будущего алтарного мальчика, ее родную плоть и кровь. Зато этот самый Бог оставил в живых меня, полную скептицизма и недоверия. Удивительно циничная сущность.

Я вцепилась в каменную ладонь Эмметта, когда в темноте ночи загрохотал грубый голос демона, когда жуткий саундтрек смешался с душераздирающими сценами, когда доктор Каллен, озаренный голубоватым светом телеэкрана, предложил нам остановить показ на середине. Я не вздрагивала и не закрывала лицо ладонями, как когда-то давно делала на типичных современных ужастиках. Этот фильм не столько пугал физически, как добивал морально. Я мучилась в напряжении, вспоминала самое больное, проводила полуправдивые параллели с реальностью. Я была измотана. Знакомое ощущение искрометного ужаса, над которым смеешься с наступлением утра, так и не пришло; и, пожалуй, это новое послевкусие было хуже.

– Ну, что скажешь? Душещипательная история? – Эмметт с довольным видом откинулся на спинку дивана.

– Для своего времени работа и правда очень захватывающая, – согласно протянула я. – Думаю, ты успел сломать пару сидений в кинозале, когда милашка Рейган появлялась на экране. Но кино такое затянутое, а вся эта история с экзорцизмом… Мало похоже на правду. Шизофрения лечится лекарствами, а не танцами двух батюшек.

Эмметт лишь гулко рассмеялся и посмотрел на меня с примесью интереса и недоверия, уже, было, собираясь вставить свою лепту в мой критический отзыв.

Доктор Каллен прислушивался к нашему диалогу, восседая в своем любимом кресле. Мой скептицизм настолько захватил его, что он даже отложил книгу. Эмметт послушно умолк.

– Фильм снят по книге. И, насколько мне известно, автор взял сюжет для повествования вовсе не из головы, – задумчиво откликнулся доктор. Так у этого мракобесия есть и бумажная версия?! – Нынешние люди давно не боятся дьявола, а анализируют его, влюбляются в него, сочувствуют ему. Об этом писали Бодлер, Булгаков, пел великий Мик Джаггер. Палач и судья превратился в любимого антигероя, демоническая одержимость – в рациональный диагноз. Однако мировая история полна реальных случаев сумасшествия людей, причину которым не сумел найти ни один психиатр. Совсем как в фильме.

Я принялась задумчиво крутить на запястье золотую цепочку, пытаясь определить степень объективности доктора. Неужели его медицинский опыт включает в себя парочку экзорцизмов?

– Сотни лет назад мир кишел подобными историями. – Карлайл задумчиво оглядел высокие потолки, а Эмметт совсем по-детски наклонился вперед в ожидании упоительных историй от великовозрастного вампира. – Во времена, когда общество и церковь были связаны фактически неразрывно, многие болезни, поражающие человеческий мозг, нервную систему или когнитивное сознание, приравнивались к так называемому «вселению беса». Многообразие симптоматики, расстройства мышления и восприятия – причины проявления этих отклонений настолько отличны друг от друга, что тогда у медицины не было возможности определить или изолировать триггер. В наше время, конечно, в подобных случаях чаще всего диагностируется тяжелая шизофрения или пограничное расстройство личности, лечение подбирается согласно индивидуальным характеристикам каждого пациента…

– Ближе к теме, па, – обреченно перебил его Эмметт, и Карлайл внимательно посмотрел на сына, а потом и на меня. Интересно, и часто вампиры вот так сидят за полночь и обсуждают подобные темы?..

– Я веду к тому, что если в наше время этот недуг все еще вызывает ярые дискуссии в способах и методах лечения, то тогда, при отсутствии нейролептиков, все, что оставалось людям – искать утешения в церкви. А священники тогда относились к этому одинаково прагматично. Единственное объяснение происходящего сводилось к тому, что в человеке сидел бес. Разница в диагнозе заключалась только в том, как экзорцист предлагал нарекать своего подопечного – Баал, Асмодей, Иуда…