Текст книги "Судьба изменчива, как ветер (СИ)"
Автор книги: Лана Танг
сообщить о нарушении
Текущая страница: 25 (всего у книги 33 страниц)
Часовой неосторожно ступил на щепку, она хрустнула, и Руди, мгновенно развернувшись, встретил врага точным ударом в челюсть. Кареец зашатался и без слова рухнул вниз.
– Дядька Руди, берегись, там и еще один! – отчаянно крикнул Аликс, успевший выдернуть руку из ослабленного узла и вытащить изо рта тряпку. – Ружьё у него наизготовку!
Кузнец закрыл собой мальчишку и метнулся вбок, но не успел. Пуля пронзила спину, и кузнец упал, обливаясь кровью.
– Проклятая скотина! – прохрипел он, теряя сознание. – Убил меня, поганый пес…
– Дядька Руди! Ты живой? – вскричал Аликс, наклоняясь над поверженным кузнецом, потом бешеными глазами уставился на вражеского солдата, готовый на всё.
Кареец заорал, щёлкнул затвором, целясь в мальчика, а в это время Наст…
Позднее он не мог даже припомнить, как у него так получилось, как он не испугался и сумел, отговариваясь тем, что сам не понимал, что делает. «Я словно в страшном сне был, ничего в душе не осталось, кроме лютой ненависти, – насупившись, отвечал он тем, кто любопытствовал, – вот за топор и ухватился».
….Всё действительно произошло мгновенно: неожиданное появление врагов, обливающийся кровью Руди, испуганный, но решительный Аликс, наставивший на него ружье злодей…
Наст интуитивно отпрянул в угол, запнулся обо что-то и едва не упал, но уже в следующую секунду, не сомневаясь и не размышляя, крепко схватил обеими руками старый зазубренный топор, и со всей силой, на какую был способен, обрушил его на ненавистную спину чужого солдата…
Баня была залита кровью – и кузнеца, и карейца, а Наст сидел, словно окаменелый, не в силах поверить, что только что лишил жизни живого человека. Освободившийся от верёвок Аликс, сорвав с себя рубашку, пытался перевязать рану Руди, все время повторяя одни и те же слова.
– Наст, это враг. Ты правильно все сделал. Не надо так переживать...
– Не так, граф Аликс, раны перевязываются иначе, – с трудом разлепив губы, выдавил из себя омега, склонившись над Руди. – Ты потерпи, мой милый, все будет в порядке.
Так их и застали подоспевшие партизаны во главе с князем Илаем...
Глава 17
Минул месяц. Первая неделя осени стояла тёплая и солнечная, потом пошли дожди. Дороги размокли и почернели, а местами и вовсе сделались непроезжими. На крутых склонах холмов копыта у лошадей разъезжались, и животные нередко падали, увлекая за собой седоков.
Привычные к подобным явлениям крестьяне нимало не смущались этим обстоятельством и умело обходили опасные места, а вот вражеским фуражирам, все больше напоминавшим мародеров, приходилось туго. Озлоблённые и голодные, они с завидным упрямством рыскали по окрестностям, жестоко расправляясь с каждым, кто имел неосторожность встретиться им на пути.
Отряд Илая, возросший к тому времени втрое, всё чаще одерживал верх над врагом, защищая не только Сиреневый Луг, но и соседние земли, практически не оставляя карейцам шансов раздобыть провизию. Отличаясь удивительной сплоченностью и отвагой, партизаны налетали на врага, словно коршуны, и за короткое время нанесли ему значительный ущерб. В отряде появилась даже пушка. Илая почитали и любили, как отца родного, несмотря на молодость, и слушались, как самого строгого командира.
Слухи об успехах смелых партизан быстро распространялись по округе. К Илаю шли за помощью даже из дальних сел, а также с просьбами принять в отряд. Князь никому не отказывал, и вскоре под его началом значилось уже больше пятисот человек. Князь разделил партизан на несколько групп – одни несли дозор, не допуская в окрестности мелкие группы мародеров и фуражиров, другие стали «летучими отрядами», совершавшими налеты по тылам противника и нанося вред его продовольственным обозам. В середине первого осеннего месяца партизаны наголову разбили целый батальон вражеской пехоты с двумя пушками, захватили награбленное захватчиками продовольствие и целое стадо отнятого у крестьян скота.
Кроме победы над врагом этот день ознаменовался ещё двумя важными событиями в жизни обитателей Лилиас-Миду. Именно в этот день от пленных карейцев было получено известие о сдаче и пожаре столицы, и именно в этот день в поместье появился таинственный омега Вилан…
***
После обеда дождь прекратился, и Теа решился нарушить строгий запрет Илая ходить в одиночку за деревню. Сунув в карман горсть зерна, он тихо вышел из поместья и направился на погост навестить могилу мужа.
Холмик осел и провалился, Теа оправил могилку, посыпал птицам зернышек, присел на влажную землю и задумался.
– Прости меня, Руди, за все прости, – покаянно прошептал он. – Думал я судьбу обмануть, да не вышло. Что ни говори, а на обмане счастья не построишь, да только поздно я это понял. Не любил ты меня, и в землю сошёл, не простивши, так хоть теперь прости, мне бы всё легче стало…
Он взял в руку ком мокрой глины, долго мял в пальцах, ждал, сам не зная, чего. Может, знака какого, знамения, что услышал его муж, что простил? Позади в кустах хрустнула ветка, и Теа испуганно вскинулся. Не карейцы ли?
Из кустов вышел иноземец Карлос, неуверенно улыбнулся, не решаясь подойти ближе.
– Ну, что ты, Карл? – ободряюще позвал Теа. – Иди сюда, раз пришел.
– Простьить, ТэА, – ужасно коверкая чужие слова и делая непривычное ударение на последней букве имени омеги, произнес иноземец, – граф Теффэн посилаль менья за вам... засщичать вас… малоль ли чьто…
Мужественное смуглое лицо Карлоса было красиво. Теа перехватил его взгляд, и вдруг смутился. Альфа смотрел на него не отрываясь, восторженно, нежно… и преданно, как верная собака. Никто и никогда, ни разу в жизни... не смотрел так на него... ни разу...
– Карл, – тихо прошептал Теа, отводя глаза, – зачем, Карл?
– Ничь-ого, ТэА, – мягко ответил он. – Я все понимай. Ти луби-иль свой муж, ти биль счаслив, а я… мне нет мест в твой сьердц. Я понимай…
– Да что ты «понимай»? – неожиданно рассердившись, закричал омега. – Что ты можешь понимать, если ничего не знаешь? Я не был счастлив, и мне некого в том винить. Только себя… одного себя…
Он поднялся с земли, подошел к Карлосу, и вдруг начал рассказывать, торопясь, волнуясь, глотая слова – всё с самого начала, с детства и юности, несчастной своей свадьбы и рождения Нанси… Иноземец слушал внимательно, и Теа не знал, какую часть из рассказанного он понимает, какую нет. В конечном счёте ему было это совсем не важно, он наконец мог выговориться и снять с души многолетнюю тяжесть вины, и по мере того, как говорил, ему делалось легче.
– Ти поступьил плёх, ТэА, – резюмировал Карлос, когда омега закончил свой рассказ и замолчал, – но ти лубиль, и ето прощай тебья. Человьек совершай и больее тяжкий грех из-за лубовь. Ти думаль, всьё будет хорош. – Он робко протянул руку, дотронулся до плеча Теа и тихонько погладил.
– Спасибо тебе, Карл, – Теа принял дружескую ласку, бросился навстречу и зарыдал на его груди, испытывая одновременно отчаяние и облегчение, зарыдал впервые с того рокового дня, когда умер Руди.
Иноземец деликатно обнимал омегу, терпеливо пережидая, когда минует взрыв горя, и он успокоится.
– Ты помнишь, Карл, тот день, когда он умирал? Ты помнишь?
Карлос кивнул. Он помнил…
***
…Руди отчаянно боролся за жизнь.
– Давай, парень, лечи меня! – требовательно хрипел он, обращаясь к Полю. – Мне ещё рано к богу, рано, понимаешь?
Карейский лекарь слушал переводившего ему Аликса, боязливо косился на раненого.
– Я не хирург, – робко отказывался он, – пулю я выну, но она застряла в легком. Я не гарантирую вам жизнь. И опия нет, будет очень больно.
– Выдержу! Ты давай режь! Наст будет на подхвате, он всякого в Матаре в лазаретах навидался!
Лекарь вздохнул, оглянулся на ожидавшего его решения графа Тефана.
– Пожалуйста, Поль, попробуйте спасти Руди, я прошу вас, – прошептал он, с трудом сдерживая рвущиеся наружу слезы. – Если я правильно понял, терять ему всё равно нечего, а так есть хоть какая-то надежда.
– Хорошо, – сдался кареец, – я попытаюсь. Пусть Наст подготовит всё необходимое – чистую ткань и инструменты. Но вы должны знать, что ранение тяжёлое, и благополучный исход операции маловероятен.
– Я знаю, Поль, все знаю. Мы все надеемся на вас. Будем молиться небесам…
Операция прошла успешно. Пулю вынули, рану зашили и перевязали. Не отходивший от постели мужа Теа внимательно следил за его состоянием, отмечая малейшие перемены. Вначале очень бледный после перенесённой боли, Руди порозовел, дыхание выровнялось и он уснул.
Задремал и уставший Теа, откинувшись в кресле. Ему снился хороший сон. Молодой и здоровый супруг весело подбрасывал его в воздух, смеялся и целовал в губы. Цвела сирень, светило теплое солнце. В его сне муж любил, и Теа был безмерно счастлив.
А разбудил его мучительный протяжный стон. На дворе была уже ночь, и в комнате горел ночник. Теа бросился к мужу, наклонился над ним и слабо вскрикнул – лоб Руди пылал жаром…
На крик прибежал спавший за дверью Поль, за ним Наст.
– Воспаление, – пробормотал лекарь, посмотрев больного, – чего я и боялся. Неужели я занес в рану грязь?
– Нет, – без перевода поняв его сомнения, покачал головой Наст, – вы всё сделали правильно. Это не ваша вина. Я уже видел такие случаи, здесь ничего нельзя сделать. Заражение крови…
К утру жар усилился, и Руди начал бредить.
– Тефи, любовь моя, – звал он, прижимаясь щекой к прохладной руке Теа, – не оставляй меня, не покидай, прошу тебя. Ах, если бы мой отец признал меня за сына, всё бы могло у нас с тобой сложиться! Я был бы граф, а может, князь, и вот тогда... Нет, я дурак, о чем я говорю, ты никогда не смог бы полюбить меня! Но наш король, как же он мог? Тефи, не уходи! Ты здесь, со мной?
– Здесь, милый мой, – шептал Теа, тщетно пытаясь заплакать, но слёз не было. Он вслушивался в бред мужа, ничего не понимая ни про графа, ни про короля, но это было и неважно. Всё утратило смысл. Всё, кроме того, что он умирал, а он ничего не мог для него сделать. – Я не уйду, я здесь, с тобой...
Сейчас лишь одно имело значение: в бреду Руди ни разу не вспомнил ни о нем, ни о Нанси… «Что же, я это заслужил, сполна, – покаянно думал омега, вытирая холодный пот с чела мужа, – я обманул его в самом главном, испортил ему жизнь. Он вправе не прощать меня».
В дверях послышался чей-то вздох. Теа поднял измученные болью и бессонницей глаза и увидел стоящего в дверях Карла…
***
– Пойдем домой, ТэА, – иноземец мягко отстранил от себя омегу, взял за руку и потянул к выходу, словно заупрямившегося ребёнка, – видьишь, снов дожжь собиряеться, тучья куда как черна. Пойдём.
– Ты был рядом тогда, – не трогаясь с места, прошептал Теа, – скажи мне, почему?
– Я хотель помогать. Я знать, как это больно – потерьять близкий человьек.
– Кого ты потерял, Карл?
– Много. Семьу, женьих, друзи. Всьех их убиль проклятий враг.
– Прости. Мне жаль.
– Ничего, ТэА. Я уже пережиль ето в себе. Пойдем…
Ах, как же он смотрел, какая буря чувств лилась из черных глаз! Как бережно и нежно держал за руку! Сердце Теа впервые дрогнуло и гулко застучало, бледные щеки порозовели… Что это – просто благодарность или чего-то большее?
Он позволил иноземцу взять себя под руку, и они быстро пошли, почти побежали домой. Холодный дождь стегал резко, наискосок, ветер раздувал одежду, трепал волосы, пробирал до костей.
– Кош-шмарь, – бормотал про себя Карлос, – как ви живьёте здес, в такой дурной кльимат? Б-р-р!
– Какой же это кошмар? – улыбнулся Теа, – то ли будет зимой! Снегу навалит по пояс, морозы ударят! Весело как, здорово, я люблю зиму!
– Неть, ето не есть весьело! – с испуганным видом покачал головой Карлос, – я видель снекк, одинь лишь разь, на севьер. Это билль ужас! Я отмор-розилт нос, потом долго тёр, больно!
В поместье, несмотря на непогоду, было оживленно. На крыльце сидело несколько хмурых альф и что-то горячо обсуждали, возбужденно размахивали руками. Пробежал Аликс, за ним Ленар и Нанси, на лице сына Теа с удивлением заметил не свойственную ему растерянность.
– Стой! – рванулся он вперед. – Что-то еще случилось?
Мальчик махнул рукой, не время, мол, и вслед за приятелями скрылся в парадном. Отодвинулась занавеска, показалось бледное встревоженное лицо Тефана и тут же исчезло.
– Бежим, – дернул Теа своего спутника, – надо узнать, в чем дело! Эй, люди, что такое? Что вы такие хмурые, как будто мух наелись?
Говорившие дружно оглянулись и замолчали, насупившись.
– Ну, что молчите? – почувствовав неладное, поторопил омега. – Кто-то еще убит? Да говорите же скорее!
– Столицу сдали злодею, – угрюмо произнес кузнец Фрид, – что же теперь, конец войне? Мы проиграли, так выходит?
– Столицу сдали? – побледневшими губами повторил Теа. – Да нет, никак не может быть! Кто вам сказал?
– Пленных захватили, они и сказывали…
– Тьфу ты на вас! – облегчённо вздохнул омега. – Нашли кому верить? Наврали ваши пленные нарочно! Не нравятся им наши партизанские победы, вот они и злятся, а вы легковерные…
– Бумагу у них нашли тайную, для коменданта ихнего в Матаре, указы в ней разные. Там и про столицу писано. Друг другу они врать не будут, – возразил Фрид. – Да ты иди в гостиную, сам расспроси Его Сиятельство, он все тебе расскажет и бумагу почитает.
– А князь где, тоже в доме?
– Командир не вернулся ещё. Добычу делит меж крестьян, шутка ли, целое стадо коров у мародеров отбили. Да с омегой этим знатным, будь он неладен, возится, тот весь на нервах после плена, без конца в обморок падает да заговаривается.
– Что за омега? О ком это вы?
– Князь, или граф какой, не знаю. У злодеев его отбили, вместе с коровами. В плену у них маялся.
– Чудно как-то, – усомнился Теа, – карейцы не берут в плен омег. Хотя, может, как Аликса, надеялись на зерно обменять, если омега знатный человек?
Теа поднялся на крыльцо, прошел мимо потеснившихся крестьян.
– А мы всё равно воевать не бросим! – горячо заговорил молодой конюх Марет. – Правду ли, нет про столицу болтают, а мы здесь всё равно карейца бить будет, как и до этого били!
– Верно говоришь, Марет! – загомонило собрание. – Пусть и вошел злодей в столицу нашу, а не дадим ему покоя на нашей земле!
Теа взялся за ручку двери, и прежде чем войти, оглянулся. На лицах партизан больше не было угрюмого уныния, глаза сверкали решимостью и упрямством.
Глава 18
Бой был коротким, но жестоким и кровопролитным. Карейцы защищались отчаянно, но и партизаны им не уступали. Ружья были не у всех, но это обстоятельство никого не останавливало – они бросались на врага с вилами, самодельными пиками, ловко орудовали кольями. Стаскивали всадников с коней, пускали в дело кулаки, лупили без разбора, куда придется.
– Вы дикари! Бродяги! Варвары! – на плохом найманском взвизгнул один из поверженных. – Так не можно воевать, так никто не воюет! Это не по правилам!
– Ты нас еще воевать поучи, окаянный, – с ненавистью глядя на врага, прошипел кудлатый великан Флат, тот самый, что привёз когда-то в Лилиас-Миду раненого Илая. – А кто вас звал к нам, для чего пришли? Омег наших насильничать, детей губить? Вот получай, что заслужил, злодей! – И он от души впечатал тяжёлый кулачище в искажённое страхом лицо противника. Тот слабо пискнул и затих, невидящими глазами уставясь в серое осеннее небо.
Немногие оставшиеся в живых фуражиры сгрудились у подвод с продовольствием. Коровы испуганно мычали, разбегались, увеличивая общую неразбериху, лошади рвались в постромках, беспорядочно дергая оставшиеся без возниц телеги.
– Окружай их, ребята! – скомандовал Илай. – Коров собрать и в сторону, а то перестреляют их.
Карейцы, похоже, догадались о намерениях партизан. Несколько всадников во главе с офицером, сделав обманный выпад влево, вдруг резко переменили направление. Прорвав строй крестьян, они поскакали к лесу, на ходу отстреливаясь из ружей.
– За ними! – махнул рукой Илай одной из ударных десяток. – Остальные не отвлекайтесь, продолжайте дело здесь!
Скоро всё было кончено. Партизаны осматривали и подсчитывали добычу, успокаивали встревоженных лошадей, снимали с убитых врагов ружья.
Илай медленно объезжал поле недавнего сражения, пытаясь определить свои потери. За ним двигался лекарь с неизменным Настом, в качестве санитара принимавшем участие во всех партизанских рейдах. Поль осматривал раненых, два дюжих мужика по его команде сносили их к подводам.
– Постойте, командир! – от повозок бежал молоденький альфа Фил, первый раз взятый в рейд. – Там знатный омега в экипаже, наш, найманский! Сказал, что у злодеев был в плену. С вами поговорить просится. Чего ему сказать?
– Ничего не надо, я сам. Показывай, где тот омега?
– И вот еще вам доложу, – заторопился Фил, – возле коляски офицер убитый, мы его осмотрели и нашли пакет с печатями! Вы бы посмотрели его, пакет-то, может, важное чего?
Князь взял пакет, сломал сургуч, вынул сложенную пополам бумагу и начал читать. По его выразительному лицу пробежала тень, брови нахмурились.
– Что-то плохое писано в бумаге? – подал голос парнишка. – Да, командир?
– Наши войска оставили столицу, – хмуро бросил Илай, возвращая пакет подростку. – Ты вот что, никому пока не говори об этом, скачи в поместье и отдай бумаги лично в руки графу Тефану. Скажи, что скоро я вернусь, тогда все и обсудим. Пойдем, показывай, что там за пленник?
– А в поместье с бумагой что делать прикажете? – не отставал Фил. – Тоже в секрете содержать?
– Не необязательно. Пусть граф расскажет партизанам. Интересно, как они отнесутся к новости? Коляска где, налево? Ладно, я найду. Иди, помоги Полю с ранеными, и езжайте вместе домой. А с пленником я разберусь.
Князь спешился, повёл коня влево, к подводам, за хаосом сгрудившихся в одном месте людей и животных не сразу разглядев довольно невзрачную на вид крытую карету. Отворив дверку, он увидел бледное личико молоденького омеги в обрамлении очень светлых, почти кукольных локонов. Тот испуганно отпрянул внутрь и сжался, но не произнес ни слова.
– Кто вы такой? – спросил Илай, пристально глядя на незнакомца.
Ответом было молчание и всё тот же недоверчивый испуганный взгляд.
– О, простите, забыл представиться, – офицер с усмешкой погладил бороду и церемонно поклонился, – князь Илай Эйден, к вашим услугам. Нам здесь не до манер, и я давно предпочитаю крестьянскую одежду привычному мундиру. Практичнее, знаете ли, да и в глаза не бросаюсь врагу. Так с кем имею честь?
– О, мой спаситель! – звучным грудным голосом воскликнул омега, резко подался вперед и вдруг свалился Илаю в объятия, закатив глаза и потеряв сознание.
***
Почему-то именно сегодня Тефи не находил себе места. Хватался сразу за несколько дел, потом всё бросал и бесцельно бродил по гостиной. Сердце сжималось от непонятной тревоги, руки дрожали, а в мыслях вертелось только одно – как там Илай? Он всегда беспокоился о нём, когда отряд уходил в рейд, но сегодня особенно.
«Уж не случилось ли чего? – с волнением думал он. – Не зря же говорят, что сердце чувствует беду?»
Тефан гнал от себя плохие мысли, но тщетно. Тревога не уходила. А тут еще погода такая тоскливая, как зарядил с ночи холодный дождь, так и не утихает. И Теа бродил всё утро как неприкаянный, потом сунул в карман горсть зерна и отправился на кладбище, думая, что никто не заметил его ухода. Тефи послал за горничным Карлоса, не то чтобы для защиты, карейцы давно не появлялись возле Лилиас-Миду, а так, для его же пользы. Измучился бедняга после смерти мужа, иссох, жалко смотреть. Карлос найдет, как утешить Теа и отвлечь от горя, вот как он смотрит на него! Только слепой бы не заметил!
Зря Теа на Карлоса внимания не обращает, любит его иноземный солдат, с первого дня любит. А он закопал себя в землю вместе с покойником и ничего вокруг не замечает. Нельзя так, живой живое думать должен, примириться с тем, чего изменить не вправе, и идти дальше…
«А что насчет меня? – скептически прервал он сам себя. – Сам десять лет прожил затворником, а вот теперь и часу не проходит, чтоб я не думал об Илае? И как это могло случиться? Возможно ли для нас счастье любить?»
«Все это глупые мечты, надо забыть об этом! – возразил упрямый внутренний голос. – Я просто устал от одиночества, вокруг враги и мне порой так страшно. Закончится война, Илай вернётся в столицу и думать обо мне забудет. Мы будем, как и раньше, идти каждый своим путем..."
За окном послышались голоса и скрип телег, на подъездную аллею выехали подводы с ранеными. «Сражение закончилось!» – Тефан выбежал на крыльцо, нетерпеливо вглядываясь в лица всадников, сопровождавших подводы. Основной отряд партизан во главе с командиром всегда появлялся позади санитарного обоза, на всякий случай прикрывая его с тыла.
Раненых перенесли в левое крыло дома, отведённое под лазарет, лошадей распрягли и поставили на конюшню. Аллея опустела. За подводами никто не выехал. Тефи похолодел. Что-то сегодня шло не так. Сердце вещун…
– Вам пакет, ваша милость! – перед графом возник парнишка, из новичков. Как же его, Фил? – Командир приказал отдать вам лично в руки, чтобы вы прочитали бумагу и распорядились по своему разумению. Людей можно известить, но с осторожностью.
– А командир где? Не вернулся с вами? – растерянно принимая пакет, спросил Тефи. – Сражение не кончено еще?
– Злодеев мы побили, – бодро ответил Фил, – а командир добро распределять остался. Ну и ещё там… – он глянул в огорчённое лицо молодого господина и вдруг передумал рассказывать ему о пленном красавчике омеге, найденном в карете, каким-то шестым чувством понимая, что это известие его не обрадует, – …ещё там коровы, целое стадо, и вообще…
Что вообще, он не уточнил, да Тефан и не спрашивал. Вынув бумаги, он читал написанное. Лицо его вспыхнуло и пошло пятнами, потом побледнело как полотно.
– Что там такое, отец? Что это за бумаги?
– Князь Илай отобрал у пленных донесение, Аль. Наши армии оставили столицу, – дрожащей рукой Тефи сунул сыну листок. – На, дальше сам читай. О, небеса, и что ж теперь будет?
***
Год назад судьба сыграла с отпрыском знатной матарской семьи Виланом Айхе скверную шутку. Вернувшийся из западного похода отец неделю кутил, жалуясь приятелям на многочисленные раны, весьма ощутимо попортившие его броскую внешность, потом пустился во все тяжкие. Сорокалетний щеголь пристрастился к выпивке, стал посещать сомнительные городские заведения, в том числе игорный дом некоего господина Аймута, про которое ходили плохие слухи. Солидные люди не раз оставляли там целые состояния, будто бы обманутые искусными шулерами, но уличить преступников, доказав мошенничество, так и не смог никто из пострадавших. Хозяин заведения неизменно подтверждал в разбирательстве свою безупречную честность, выходя победителем из любой тяжбы. Скандальные происшествия только добавляли пикантности заведению, и над игорным домом витал некий ореол таинственной опасности. Каждый вечер игроки слетались под его крышу, словно мотыльки на огонёк, а огромные ставки, риск и азарт ещё больше разжигали кровь – у Аймута играли только по-крупному.
Супруг пытался образумить игрока, но тщетно. Упрямец не только не бросил беспутную жизнь, но и завел любовника из числа омег легкого поведения, чем ещё больше скомпроментировал себя в глазах общества. Высший свет по-разному отнёсся к выходкам израненного героя войны. Одни видели в его чудачествах стремление забыть ужасы неудачных походов и прощали его, продолжая принимать, другие же, а таких было большинство, резко осуждали неподобающий его статусу образ жизни, категорически закрыв перед падшим дворянином двери своих домов. Скандалы следовали один за другим, сказываясь самым неблагоприятным образом и на Вилане, и на всей семье, но отец упрямо не желал замечать этого.
Дело кончилось тем, чем и должно было кончиться. В одну бедственную ночь старший Айхе проиграл за игорным столом всё своё немалое состояние. Не выдержав обрушившегося на него удара, он пустил себе пулю в лоб, супруг от потрясения обезножил, а юный баловень судьбы Вилан в одно мгновение превратился из богатого жениха в полунищего бесприданника.
Последовала унизительная передача их роскошного особняка новому владельцу, выигравшему на аукционе, потом опись поместий со всем имуществом, включая драгоценности и туалеты обоих омег. Чужие люди ходили по хорошо знакомым комнатам, выносили мебель, снимали картины, бесцеремонно рылись в личных вещах…
Поначалу Вилан наотрез отказывался ехать в Кьето – одно из двух небольших поместий, принадлежавших отцу омеге. Он остался в городе и снял небольшой домик, надеясь, что со временем положение выправится, и он сможет купить себе хороший особнячок. А может, это и вовсе не понадобится? Ведь на осень назначена его свадьба с графом Бэлем!
Увы, надеждам на лучшее будущее не суждено было сбыться, ибо беды юного омеги только начинались, и ему предстояло сполна познать цену ложной дружбы и притворной любви.
Многие перестали принимать Вилана ещё при жизни отца, теперь же от нищего дворянина отвернулось всё матарское общество, и он не получал ни единого приглашения на званые вечера и балы. Куда бы он ни приезжал с визитом, всюду получал вежливый, но категоричный отказ – или хозяев не оказывалось дома, или кто-то непременно бывал болен, проще говоря, намек был куда как понятен.
Жених его, граф Бэль, также не подавал о себе никаких известий. Доведённый до крайности, Вилан попытался сам объясниться с ним. Он приехал к нему врасплох, без доклада, и Бэль был вынужден принять его. На вопрос, что происходит, альфа снисходительно усмехнулся, поглядел на омегу с жалостью, как на неразумного ребёнка, и изрёк буквально следующее.
– Виль, сладкий мой, должен признать, что я по-прежнему желал бы поиметь тебя в постели, но я не так богат, чтобы жениться на нищем! – Он развязно провёл пятерней по прелестному личику, наклонился ближе и прошептал на ухо самое гнусное предложение, которое Вилан когда-либо слышал в своей жизни. – Но не волнуйся так, малыш, я благородный человек, и не оставлю тебя на улице. Учитывая твои денежные затруднения, могу предложить тебе, хм, пожить у меня, пока я холост, разумеется… Я очень страстный, ты не пожалеешь!
– Вы низкий негодяй! – Вилан отвесил ему звучную пощечину и ушел, от души хлопнув дверью.
Увы, дворянской гордости хватило ненадолго. Как оказалось, Судьба ещё не закончила разрушать его жизнь.
Не успели они с отцом приехать в Кьето, как неожиданно взбунтовались крестьяне. Что они хотели, Вилан так до конца и не понял, да в конечном счете это было и неважно, поскольку удовлетворить их требования он всё равно бы не смог по причине безденежья и полного непонимания положения дел. Крепостные убили управляющего, подожгли хозяйский дом и разгромили усадьбу. В огне погиб инвалид отец, а сам Виль чудом остался жив, получив в подарок о том жутком дне шрам на ноге, а также лютую ненависть ко всей черни.
Бунтующих усмирили и примерно наказали, но денег на строительство нового дома у Вилана не было. Продав поместье, он был вынужден уехать в последнюю оставшуюся за ним деревню, крошечную Селби, дающую столь мизерный доход, что его не хватило бы и на один приличный вечерний костюм. Избалованный прежней роскошью, омега не хотел жить в бедности. Пришлось идти на поклон к бывшему жениху… Полгода он прожил у него на положении куртизана, тем самым окончательно уронив себя в общественном мнении. Бэль обращался с ним грубо и бесцеремонно, омега же скрепя сердце был вынужден терпеливо сносить это. Не раз порывался он покинуть негодяя, но не мог решиться. Его останавливал маячивший впереди ужасный призрак полной нищеты.
Весной Бэль объявил любовнику, чтобы съезжал из особняка в течение недели, так как он нашел себе подходящую партию, и они с будущим тестем назначили уже дату свадьбы. Вилан вспыхнул, но стерпел, а ночью хладнокровно задушил бывшего жениха подушкой, забрал всю имевшуюся в доме наличность и уехал в Селби.
Первое время он жил беспокойно, вздрагивая от каждого шороха, но всё было тихо. То ли на него не пало подозрения, то ли следствие по делу убийства пошло по другому пути, омега не знал, да и не интересовался. Угрызений совести за содеянное он не испытывал, возненавидев в лице изменника всех знатных альф на свете.
Ради того, чтобы вернуть себе утраченную богатую жизнь, Вилан был готов на всё, даже на подлость. Он не читал газет, не виделся с соседями. Неудивительно, что о войне с Кареем он узнал едва ли не последним в округе.
***
Отступающий арьергард найманских войск, появившийся в Селби ясным летним вечером, явился для Вилана полной неожиданностью. Солдаты вели себя вольно, хотя и не нагло, косили клевер и овёс на корм лошадям, копали на огородах недозревшие овощи, рубили головы гусям и курам. Встревоженные известием о начавшейся войне, крестьяне не препятствовали военным, резонно рассудив, что всё равно добро пропадет, так лучше уж своих солдат накормить, чем оставлять злодею. Многие спешно собирались, твёрдо решив уйти на восток с армией, и только Виль сидел в какой-то прострации, не зная, на что решиться.
На другой день армия ушла, крестьяне разбежались, а он всё так же равнодушно глядел на опустевшую деревенскую улицу. Юноша и сам не знал, зачем остался – то ли ему действительно было всё безразлично, то ли боялся покинуть последний уголок прежней жизни и отправиться в странствие в никуда, без цели и надежды на лучшее?
Вскоре появились противники. В его доме остановился офицер, он был довольно молод и не лишен галантности. Узнав, что Вилан дворянин, рассыпался в любезностях и пригласил к трапезе. Терять омеге было нечего, и он охотно разделил с карейцем скудный ужин, а потом и постель. Любовники остались весьма довольны друг другом, и на следующую ночь всё повторилось, да ещё с более пылким жаром.
Через неделю Вилан последовал за вражеской армией на восток...
Привлекательного молодого омегу не обошли вниманием и другие офицеры, наперебой предлагая ему свои услуги. Вилан, однако, знал себе цену и не пошел по рукам, напротив, с тонким расчетом выбирая любовников, за короткое время сумел достичь высокого положения среди элиты вражеской армии, пока не попал в постель к генералу Матью Филлипу, ставшему впоследствии комендантом захваченной Матары.
Несмотря на царившую в сожженном городе разруху, омега вел довольно беспечную жизнь, пользуясь привилегиями своего положения, вплоть до того злополучного дня, когда наделенный властью любовник вызвал его к себе в кабинет и приказал немедленно отправляться в качестве шпиона в лагерь партизана Илая.
– Этот дикарь, выражаясь вашим языком, у меня как кость в горле торчит! Всех местных крестьян под ружьё поставил, страху нагнал, как коршун из своих лесов на фуражиров налетает. Губернатор лично занялся вопросом истребления партизан. Это не просто необходимость, это вопрос чести, и если ты поможешь, у тебя будет все, что пожелаешь, сладкий мой!
