Текст книги "Судьба изменчива, как ветер (СИ)"
Автор книги: Лана Танг
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 33 страниц)
– Ладно, так и быть, – сдался Наст. – Ты господина Тефана любишь, так что не навредишь ему. Слушай, – он сел поудобнее и начал рассказ. – Когда князь Марлин взял меня с собой в столицу, я поначалу прислуживал на кухне с городскими слугами, а на третий день по приезду хозяин вызвал меня к себе, велел одеть лучший костюм и ехать с графом Тефаном смотреть на представление в театре. Я удивился, но вида не подал, люди мы подневольные, не нам господские приказы обсуждать, да и всё лучше по городу прогуляться, чем грязные тарелки в лохани мыть. Сели мы в наемную карету и поехали, а по дороге граф мне и сказал, что я один буду сидеть в театре, а сам он в это время куда-то отъедет по неотложному делу. Мне тогда шёл всего лишь шестнадцатый год, я очень испугался, что останусь в одиночестве в чужом месте, а Тефан меня успокаивал и обещал вернуться к окончанию представления, и говорил, что от меня ничего и не требуется, а только посидеть в зале да запомнить, что будут лицедеи показывать.
«И еще, – прибавил молодой господин, несколько смущаясь и отводя глаза в сторону, – не говори дядюшке, что я уезжал из театра».
Наст вздохнул и замолчал, предавшись давним воспоминаниям.
– А дальше что? – поторопил внимательно слушавший Руди.
– Дальше что ж… Представление закончилось, вечерело, а графа все не было. Я вышел на крыльцо, от нечего делать стал разглядывать проезжавшие мимо экипажи. Ну каких там только не было! И тройки, и огромные тарантасы, а то и вовсе кареты с гербами! И тут останавливается одна, прямо напротив крыльца, где я стоял, вроде и не велика по размерам, а красивая – загляденье! Я рот раскрыл, любуюсь, и вижу – открывается дверка, и из неё выходит наш молодой Тефан!
– И что? – не выдержал кузнец, видя, что омега снова замолчал.
– Из кареты вслед за Тефаном показался молодой господин. Он не вышел, только поцеловал ему руку на прощание да ласково сказал что-то, а граф зарделся весь и отвечал ему с такой же нежной улыбкой. Ах, Руди, если бы ты его видел, этого господина! Такое лицо невозможно забыть! Прежде я и не знал, что такие красавцы на белом свете бывают! Наверно он один такой на весь Найман и есть! Немудрено, что молодой господин влюбился в него без памяти!
– Откуда ты знаешь, что он влюбился? – недовольно отозвался Руди. – Может, тот человек родственник ему или случайный знакомый?
– На родственников так не смотрят, глупый. Да и потом… – Наст замялся, не решаясь продолжать.
– Что – потом? Раз начал, договаривай.
– Весной граф Тефан вернулся в поместье и привез с собой портрет. Я узнал этого господина с первого взгляда…
– На портрете?.. Но он нарисовал короля… – недоверчиво начал Руди, и тут лицо его озарилось догадкой, он ошеломлённо замолчал, потом тихо, словно опасаясь быть услышанным, неуверенно произнёс, – ты что же, хочешь сказать, что Тефи полюбил самого короля, и что Аликс… его сын?
– Маленький граф здорово похож на него, – спокойно кивнул Наст, – просто вы, альфы, невнимательные, и ничего не замечаете.
– Тефан, но как же так? – с тяжким вздохом простонал кузнец, – почему же ты не остался в столице? Я слышал, что наш король вовсе не злой человек, великодушный и щедрый.
– Я знаю, что молодой хозяин не хотел показывать Аликса отцу, может, боялся, что он захочет увезти его с собой в столицу, может, по какой-то другой причине.
– Откуда ты знаешь? Расскажи.
– Государь приезжал к нам в поместье. Всего один раз, лет пять назад. Ты тогда на Выселках был, потому и не знаешь об этом, а я сам подавал ему морса напиться. Ах, Руди, живой он ещё краше, чем на портрете, я от него глаз отвести не мог. А граф… Он как вошел, так и кинулся ему в объятия, а после они поднялись в мастерскую и не выходили до утра. Горничные потом шептались, что молодой хозяин велел им собрать со всего дома вещи Аликса и запереть в детской, а самого его вместе с твоим Нанси Теа увез к графу Стейну.
– Ну и дела…. А я-то все думал…
– Ты любишь его, – сочувственно вздохнул Наст.
– Люблю, – мучительно выдохнул Руди, – всю жизнь люблю. И часу не было, чтобы я о нем не думал! Мука смертная, а не жизнь, врагу не пожелаю, всю душу она мне выжгла, любовь эта проклятая! Послушай, Наст, доброго совета, не губи свою жизнь, забудь дворянина этого, про которого ты говорил, а то зачахнешь от тоски раньше времени!
– Не могу я, – прошептал омега, – в глазах он у меня стоит. Да только что толку, ежели я его никогда больше не увижу, ну разве как в глупых мечтах! В ногу он раненый был, сам двигаться не мог. Сгинул он, наверняка сгинул, не выбрался из горящей Матары, так что нет мне на встречу с ним никакой надежды…
…После отдыха в сарае беглецы снова двинулись в путь и вскоре достигли деревни графа Стейна. Немного подумав, они решили подремать до темноты в расположенной на пруду заброшенной старой бане.
Глава 15
Молодой карейский солдат Курб Юст испуганно всматривался в окружающий его зловещий пейзаж старого кладбища. Он воевал в войсках Виссариона третий год, но ни в одном королевстве не видел такого дикого и грубого народа, как в этом варварском Наймане. А тут еще и слухи про каких-то партизан?
Проклятье, долго тут еще торчать, среди могил? Да в караул поставили, вот невезуха. Разведчиков давно послали, где они, сквозь землю, провалились что ли? Или попали в лапы к местным дикарям?
Ужасная страна, разбитые дороги, пыль, комары, песок, жара, притом найманцы совершенно не умеют воевать! Вместо того, чтоб сразу дать сражение, как полагается по всем правилам военной науки, и выявить победителя, они целых два месяца бегут вглубь своей заросшей лесами большой страны, увлекая за собой непобедимую Великую Армию.
А здешние простолюдины? О, небеса, это ж чудовища, не люди! В каждой деревне или заслон, или пожарище. Посевы вытоптаны, колодцы завалены дерьмом, скот угнан. Среди этих дикарей немало форменных безумцев, которые нападают невзначай, из-за угла, рубят топорами, тычут в спину вилами, бьют наотмашь заострёнными крепкими кольями!
Оскаленная бородатая морда одного такого варвара две недели преследовала Курба в ночных кошмарах. Двухметровый альфа ворвался в их лагерь белым днем, как бешеный зверь, и на глазах у всех заколол вилами офицера. Солдаты тут же начали стрелять в него, а он стоял, словно заколдованный, зловеще ухмылялся и что-то кричал на своем грубом гортанном наречии.
А старик омега? Древний, беззубый, со сморщенным землистым лицом, в избе которого они ночевали за день до похода на большой город Матару? Они вошли в один из чудом уцелевших домов в маленькой деревеньке и увидели его, этого старого пса, сидевшего в переднем углу на лавке. Сначала командир хотел выгнать деда на улицу, но тот был так стар, так безобиден, что он махнул рукой и велел не трогать его.
Старик принес им квасу, чем ещё больше расположил к себе, а потом они все уснули, да так крепко, что не услышали, как он тихо встал, подпер колом дверь, да и поджег собственный дом со всех сторон. Видно проклятый змей подлил им в квас какого-то сонного зелья, а может, они просто сильно устали и утратили бдительность, забыв выставить часовых?
Курб и ещё несколько человек спаслись чудом. Они спали у самого окна, где воздух был свежее, и успели проснуться и вылезти на улицу за миг до того, как обрушилась крыша, а остальные тридцать человек сгорели заживо. Пылая местью, они долго искали старого омегу, но тщетно – его и след простыл!
Солдат угрюмо озирался – дождь кончился, но тучи не рассеялись. Было довольно сумрачно и как-то неуютно. Надгробия местами свежие, но чаще черные и неопрятные, наполовину вросшие в землю. Отряд толпился возле дома, а здесь, на краю мрачного погоста, стояла тишина, нарушаемая лишь шелестом ветра и какими-то неясными звуками в начинавшейся сразу же за оградой лесной чаще.
Вдруг близко и громко закуковала кукушка, три раза, три и снова три... Курб вздрогнул, весь напрягся и почему-то занервничал сильнее, до боли в пальцах сжав приклад ружья.
– Проклятье, птицы напугался! – отчаянно прохрипел он, стараясь подбодрить себя звуками собственного голоса – и замер, словно пригвожденный к месту. Вдали среди могил поднялись жуткие фигуры в белых одеяниях, ростом они были в два раза выше человека, на месте лиц зияли дыры, в руках покойники держали косы.
– Что это? Мертвецы восстали? – зубы солдата выбивали дробь. Он выронил тяжёлое ружьё и в безмолвном ужасе взирал на призраков.
Те немного постояли, словно давая обезумевшему от первобытного страха карейцу разглядеть их получше, потом одновременно двинулись к нему со всех сторон, отрезая пути к спасению. Курб взвыл, выкрикнул какие-то свои ругательства и понёсся куда глаза глядят, не разбирая дороги.
Из кустов наперерез солдату выскочил рослый мужик, ловко хватил его колом по голове, и гордый завоеватель рухнул, как подкошенный, на влажную от дождя чужую землю.
Услышав истошный вопль часового, из домика поспешно выбегали фуражиры, но их тут снимали меткими выстрелами подоспевшие с двух сторон партизаны. Илай, мгновенно оценивший обстановку, стрелял прямо из слухового окна, меткими выстрелами поразив шесть человек. Вскоре короткий бой был кончен. Погибли двое альф, семеро получили ранения, злодеев же насчитали убитыми двадцать восемь человек. Ещё четверо, включая Курба, были ранены и жалобно стонали, их спустившийся с чердака Илай велел пока не трогать. Крестьяне стаскивали покойников в одно место, осматривали лошадей и оружие.
Мальчишки, изображавшие призраков, весело прыгали с ходуль, стаскивали саваны и черные маски, тушили зажженные в тыквах свечи.
– Аликс! Ты где? – Тефану не терпелось обнять сына, увидеть в его синих глазах торжество победы.
Никто не отозвался. Нанси растерянно огляделся – Ленар и шестеро деревенских мальчишек стояли рядом. Все, кроме Аликса. Он словно бы сквозь землю провалился.
– Но где же Аликс? – растерянно спросил Тефан. – Он был с вами?
– Конечно, был, он и придумал эту затею с ходулями, чтобы карейцев напугать, – ответил Нанси. – Рядом со мной стоял, когда мы начали потеху. Потом часовой заорал, как резаный, злодеи из дома выскочили, начали стрелять, тут мы с ходуль упали, чтоб не зацепило. Я больше Аликса не видел, думал, он лежит как все, пальбу пережидает. Да мы сейчас его найдем, куда бы ему деться?
Все обошли, но тщетно. Никаких следов.
– Надо раненых допросить, – велел Илай, – пусть осмотрит своих. Кто-то мог скрыться в суматохе и мальчика с собой прихватить.
– Но для чего им это надо? – не на шутку встревожился Тефи.
– В заложники, – щадя его отцовские чувства, осторожно пояснил князь, – для шантажа или обмена.
Курб Юст лязгал от ужаса зубами, не в силах сдержать бившую его дрожь. Ушибленная колом голова нестерпимо болела, и когда его подняли на вилах и повели опознавать мёртвых товарищей, поначалу туго соображал, чего страшным партизанам от него понадобилось.
– Сдайюсь! Я сдайюсь! – повторял он срывающимся визгливым голосом.
– Все ли ваши здесь? Отвечай! – терпеливо повторял князь один и тот же простой вопрос.
– Офицера нет, Хьюмиса, – наконец выдавил из себя солдат, осмотрев покойников, – и коня его тоже.
– Все ясно, – мрачно подытожил Илай, – сбежал этот Хьюмис, и Аликса с собой увёз. Где стоит ваш отряд? – снова грозно подступил он к карейцу. – Куда поехал ваш офицер?
– Не знаю, пощадите, – в панике завизжал пленный. – Может, в селение, где мы стояли утром? Красивый дом с двумя балконами и парк, большая роща, пруд овалом…
– Поместье графа Стейна! – узнал Тефан.
Немедленно выслали разведку. Все обыскали, и поместье, и округу, но никого не нашли. Ни Аликса и ни врагов. Вообще никого…
***
Антоний Кьян пришел в себя в сумеречном большом помещении. Он лежал на узкой походной кровати, рядом кто-то стонал, а в отдалении он видел слабый свет двух приглушенных ламп.
– Наст, где ты? – еле слышно шевельнул он спёкшимися губами. – Отзовись, мой милый?
Над ним склонилось чье-то лицо, в рот полилась живительная влага.
– Где это я? – прохрипел раненый. – Ты кто такой? Мой Наст – он здесь?
– Ты в лазарете, милый, – добродушно пояснил голос пожилого омеги, – лекарь сделал тебе операцию. Теперь ты будешь жить, даже ноги не потеряешь, ну, может быть, будешь хромать. Лекарь ещё удивился, какой добрый ангел лечил тебя, обычно при таких ранах не удается избежать ампутации, а у тебя всё обошлось благополучно.
– Наст, – снова прошептал Антоний, – это всё Наст! Он не только спас мне жизнь, но и избавил от увечья. Скажи мне, санитар, он здесь? Он жив? Красивый молодой омега, синие глаза и темно русые волосы? Мы были вместе с ним в Матаре, потом я потерял сознание и ничего не помню…
– Прости, но я не знаю, о ком ты спрашиваешь у меня. Здесь только раненые альфы, а омег всего трое, но все они пожилые и на вашего знакомого ничуть не похожи.
– Тогда скажи мне, что это за место? Где расположен лазарет? И кто привез меня сюда?
– В Мольендо, господин, – ответил санитар, – а привезли тебя с обозом, как и остальных. Теперь, если вам ничего больше не надо, я пойду. Меня другие ждут…
Оставшись один, Антоний некоторое время лежал неподвижно, собираясь с силами, потом привстал, осторожно ощупал раненое колено.
– Мольендо, – тихо повторил он, морщась от боли, – это же от столицы день пути к востоку. Такая даль, и как же я сумел спастись? Если б не Наст, я не был бы сейчас в живых, он вытащил меня из пекла! Но где ж ты сам, любимый мой, я не хочу и думать, что погиб! Мне надо встать, мне только надо встать, и я найду тебя, где б ты ни находился!
***
Фуражирская команда под командованием капитана Гогена избрала своим опорным пунктом почти нетронутую деревеньку на берегу большого овального пруда, дальние берега которого утопали в зарослях прибрежных ив. Двухэтажный господский дом был удобным местом для ночлега, особенно для них, который месяц спавших под открытым небом. Хозяева уехали, крестьяне разбежались, по обыкновению уведя с собой скот и уничтожив запасы, так что солдаты смогли разжиться в селении лишь не вполне созревшими овощами да зелёным овсом на корм лошадям.
Гоген был недоволен – продовольствия требовалось во много раз больше, поэтому разбил свою команду на отряды и разослал в разные стороны на разведку. Места кругом были глухие, в них вроде бы шалили партизаны, но капитан не придавал слухам особого значения. Что могут сделать необученные военному делу глупые простолюдины против лучших в мире солдат королевства Карей?
Когда старший одного из отрядов вернулся раньше времени и совершенно один, если не считать непонятно зачем притащенного им с собой мальчишки альфы, командир был настолько обескуражен, что поначалу не нашелся, что и сказать.
– Где провиант, Хьюмис? – наконец задал он главный интересующий его вопрос. – Где твои люди? Зачем ты приволок с собой этого оборванца?
– Солдаты все погибли от рук злодеев партизан, – тяжело дыша, прохрипел прибывший. – Этот же парень, – ткнул он пальцем на связанного по рукам и ногам мальчика с тряпкой во рту вместо кляпа, – он никакой не оборванец, и может быть полезен, потому что местные дикари очень привязаны к своим детям, и ради сохранения их жизней могут заплатить выкуп, и тогда мы…
– Сам додумался, или подсказал кто? – Не дослушав, рявкнул на подчинённого Гоген. – Мы должны провиант добывать, а не возиться с малолетними заложниками! С кем ты думаешь договариваться? С этими варварами? Да они ни себя не щадят, ни домов своих, сами все жгут, с голыми руками на пушку кидаются! Почему ты решил, что за этого вот... – он неопределенно покрутил в воздухе правой рукой, – они отвалят нам жратвы? Расстрелять его, да и дело с концом!
– Я думаю, что этот парень не простолюдин! – настаивал Хьюмис. – Лицо у него благородное, а манеры дерзкие! Может, хотя бы попробовать переговоры? Убить ребёнка невелика заслуга. Мы пришли в Найман не с детьми воевать.
– Ишь, жалостливый нашелся, – с досадой бросил Гоген, поворачиваясь к пленнику. – Ну-ка, вытащи ему тряпку. Ты кто ж такой, отвечай! – знаками показал он.
Мальчик, стоявший с гордым и независимым видом, не проронил ни звука.
– Не понимает, – предположил Хьюмис, подходя ближе. – Ть-и кто так-ой? – ужасно коверкая слова, с усилием выговорил он. – Назовь-и нам своь-е имь-я?
Мальчик облизнул пересохшие губы и с вызовом глянул на окруживших его вражеских солдат.
– Меня зовут Аликс Уллиян, и вы ничего не получите за мою свободу! – на неожиданно хорошем карейском сказал он, – потому что наш командир придёт за мной и выручит из плена, а вас всех перебьёт, вот увидите!
– Похоже, что ты прав, этот мальчишка знатного сословия, – переменил тон Гоген. – Попробуем переговоры. На голову мешок и в старую постройку около пруда, двух человек оставить для охраны! – скомандовал он подчиненному. – Нам же пока придется снова спать в лесу. Отсюда мы уходим, а иначе партизаны могут нам сорвать все планы. Наверняка кто-то из твоего отряда угодил к ним в плен, так что приходится остерегаться нападения, которое сейчас никак некстати.
– Слушаюсь! – гаркнул офицер, таща за собой упиравшегося Аликса.
Глава 16
– Мы выследили злодеев! – часто дыша, докладывал Илаю Нанси. – Вы правильно сказали, командир, им нужно продовольствие. Они в лесу стоят, недалеко от поместья графа Стейна. Ленар и трое наших мальчишек остались там, может, удастся выяснить, где они держат Аликса.
– Он тоже где-то рядом, им нет смысла увозить его далеко, – кивнул князь. – Вы молодцы, незаменимые разведчики. Ну что ж, круг поисков сужается, если все будет так, как я предполагаю, то скоро мы вернем его домой. Изиль, что у тебя?
– Все наши на постах, командир, и даже добровольцы из омег присоединились. Парламентер появится скорей всего тоже с той стороны. Мы выследим его, не сомневайтесь.
– Будем тянуть время как можно дольше, – подытожил Илай, – сейчас важней всего узнать, где они прячут Аликса. Тефан в поместье? Я поеду туда, парламентера встречу сам. Если что-то узнаете, немедленно мне сообщите. И никаких необдуманных действий, помните, что на кону стоит жизнь мальчика.
Второе исчезновение сына, причем при столь драматичных обстоятельствах, полностью лишило Тефана присущего ему мужества. Он внешне выглядел спокойным и не бросался в истерику, но сидел совершенно безучастный, невидящим взором глядя в окно своего кабинета, где и нашел его князь Эйден.
Он подошел к омеге и бережно взял его руки в свои, с сочувствием глядя в покрасневшие от бессонной ночи измученные глаза.
– Враги не причинят вреда Аликсу, – утешал он убитого горем омегу. – Цель похищения – обыкновенный торг, ибо карейцы отчаянно нуждаются в продовольствии. В самом скором времени всё прояснится, и мы либо получим записку с изложением их требований, либо удостоимся посещения парламентёра. Всё, что нам нужно – это набраться терпения и немного подождать. Мальчишки уже все разведали, осталось только проследить, где они держат Аликса. Они сумеют, я уверен.
Лицо Тефана мучительно исказилось, он попытался всеми силами сдержаться, но не смог. Боль пересилила, и он вдруг рванулся навстречу князю, прижал лицо к его груди и застонал.
– Тише, мой милый, не отчаивайся, умоляю, – мягко шептал Илай, осторожно гладя ладонями его голову, – всё будет хорошо, ты только потерпи. Мы обязательно вернем Аликса домой.
Общая тревога подчас сближает сильнее, нежели долгие годы счастья. Тефи застыл в крепких объятиях Илая и перестал дрожать, прижался теснее, сомкнув за его спиной кольцо своих трепетных рук.
– Простите мою слабость, князь, и спасибо, – благодарно вздохнул он и вдруг поцеловал в уголок губ, легко и дружески. – Не знаю, что бы я без тебя делал? Наверно, просто бы сошел с ума…
Этот благодарный, ни к чему не обязывающий поцелуй, неожиданное обращение на «ты» взволновали Илая так сильно, что он испугался. Кровь хлынула к щекам, жарко заполыхала в чреслах. «О, небеса, если бы не все эти несчастья, – в смятении думал он, не смея шевельнуться, – как было бы легко сейчас поддаться чувствам и любить его... до полного изнеможения, до предела. Я никогда и никого столь сильно не желал, и даже Мая…»
– Вы держитесь так мужественно, вам не надо извиняться, – князь сдержанно вздохнул, с сожалением отстранил от себя гибкое тело омеги и встал с кресла, – Пойдемте вниз, обед давно готов. Вам надо обязательно поесть, чтобы сберечь силы.
– Но я не хочу…
– И слушать ничего не стану! Взбодритесь, мы ни в коем случае не должны показать нашей слабости вражескому парламентеру!
– Вы уверены, князь, что парламентёр будет?
– Уверен, Тефан… Скоро сами убедитесь.
***
Князь оказался прав. Часа два спустя в дом вбежал сильно взволнованный лакей Исидор.
– Ваше Сиятельство, – еле переведя дух, доложил он, – там наши привели злодея с белой тряпкой в руках, тот заявил, что прибыл на переговоры с главным партизаном!
Побледневший граф поднялся было со стула, да тут же рухнул обратно, махнул рукой и не сказал ни слова.
– Так пропустить до вашей милости злодея? – не понял лакей.
– Конечно, пропустить! – крикнул Илай. – Тащи его сюда!
Сначала в дверь просунулась белая тряпица, потом в проёме возник и кареец. Парламентёр отчаянно храбрился и делал независимый вид, но по тому, как судорожно он вцепился в древко самодельного флага и по излишней суетливости было заметно, как сильно он боится этих партизан и их непредсказуемого дикого нрава.
Илай успокаивающе сжал руку Тефи, предупреждая его порыв кинуться навстречу врагу.
– Сохраняйте спокойствие, – тихо шепнул он. – Я сам..
Лениво поднявшись, князь подошел к визитёру ближе, и с надменным видом воззрился на него.
– Итак, я слушаю, зачем вы к нам пришли?
– Ваш мальчишка у нас в плену, – вызывающе вскинул голову солдат. Он изо всех сил старался говорить властно и решительно, но визгливые нотки в голосе выдавали его беспокойство. – Вот доказательство, это принадлежит ему.
По молчаливому знаку Илая лакей передал Тефану небольшую книжечку, в которой он без труда узнал карманный альбом сына. Полистал странички, изрисованные портретами знакомых людей и жанровыми сценками походной жизни, но по-прежнему не проронил ни слова.
– Мы не сделали молодому господину ничего плохого, – несколько озадаченный спокойствием найманцев, продолжал парламентер, – и желаем лишь обменять его свободу на провизию.
– А если мы откажемся? – поднял бровь Илай.
– В таком случае, – принимая грозный вид, испуганно пискнул солдат, – в таком случае завтра же вы получите его мертвую голову! Но вы должны понять, что нам не нужна жизнь этого мальчишки, мы не злодеи и не воюем с детьми, но если вы не выполните наши требования, мы будем вынуждены пойти на крайние меры и тогда…
– Если с головы мальчика упадет хоть один волос, никому из вас не уйти живыми, из-под земли достанем и жестоко отомстим! – грубо перебил Илай. – Так что остерегайтесь угрожать нам, это не поможет! Пока же изложите, что конкретно вы хотите. Мы тоже ограничены в запасах провианта, а новый урожай еще не собран.
Парламентер почувствовал, что близок к цели. Он приосанился и четко назвал свои требования.
– Так, – недовольно протянул Илай, – довольно длинный список. Понадобится время, и не меньше суток, чтобы собрать всё это, и …
– Мы ждём до утра, – грубо оборвал князя вконец обнаглевший кареец, – час после рассвета, и ни минутой больше! Продовольствие сложите за деревней, у крайнего дома! – он круто повернулся, собираясь уходить.
– Постойте! Передайте командиру, что если попытаетесь нас обмануть, то пожалеете! Пощады вам не будет!
– Мы вам вернем мальчишку, он нам ни к чему! Чтоб все по списку, мы пересчитаем! – нагло заявил солдат, нарочито громко хлопая дверью.
– И что теперь? – внешне спокойный, но натянутый, как струна, Тефан стоял у окна, глядя, как парламентер садится на лошадь. – Мы отдадим им все наши запасы?
– Не сомневайся, к вечеру твой сын вернется к нам! – князь подошел ближе и встал рядом с графом. – Ну а пока я должен уйти. Прости, что оставляю одного, ты мужественный человек, я верю, что ты сможешь выдержать эти тяжелые часы и не позволишь одолеть себя ...
– Нет! Я с тобой! Больше не могу сидеть тут и покорно ждать! Стрелять я научился и неплохо, на лошади скакать умею. Нет, ничего не говори, я знаю все твои слова! Пускай опасно, но в плену мой сын, и я хочу участвовать в его освобождении!
– Ну хорошо, не буду отговаривать, поедем вместе, – согласился князь. – Только давай минуту постоим перед дорогой... Вот так, это придаст нам мужества и силы.
Илай осторожно обнял Тефи за плечи, и он благодарно прислонился к нему. Они стояли и молчали, вглядываясь вдаль, словно молодые родители, поджидающие сына с прогулки.
***
Аликс постепенно присмотрелся к полумраку, царившему в старой бане. Крохотное оконце, давно заляпанное грязью, почти не пропускало света, в углах висела паутина, а возле полуразвалившейся печи скреблись мыши.
Он лежал на земляном полу, неудобно привалившись к пыльной стене. Мешок с головы сняли, но руки, по-прежнему крепко связанные за спиной, затекли и не слушались. Осторожно пошевелив пальцами, мальчик несколько ослабил давление веревок, и по коже тотчас же побежали мурашки, словно тысячи иголок вонзились в тело – ощущение, хорошо знакомое всякому, кто долгое время находился в неудобной позе.
Ноги тоже потеряли чувствительность, но особенно досаждал Аликсу самодельный кляп по рту. Очень хотелось вытолкать тряпку и облизнуть пересохшие губы, но ничего не получалось, карейцы хорошо знали своё дело и скрутили его на совесть.
Опираясь локтями о стену и прилагая немалые усилия для сохранения равновесия, мальчик смог подняться и сесть. «Как глупо! – с досадой подумал он. – Как стыдно! Попался злодеям, подвёл командира, обеспокоил отца, а теперь лежу здесь связанной куклой, словно баран на заклание!»
…В бурной радости близкой победы он не заметил подкравшегося сзади вражеского офицера. Большая ладонь, пахнущая порохом, зажала ему лицо, лишая возможности позвать на помощь, потом он почувствовал, как его потащили по кустам куда-то вбок. Аликс отчаянно сопротивлялся, крутил головой, лягался, молотил обидчика руками, но силы были слишком неравны. Захватчик грубо кинул его поперек седла, и когда пленник попытался крикнуть, сильно ударил по голове прикладом ружья.
Очнулся он уже в деревне в окружении врагов…
«Что выдумали, обменять меня на продовольствие? Нельзя такое допустить! Если у них получится, то все отряды примутся заложников хватать!»
Аликс снова внимательно осмотрелся вокруг, прислушался. Было тихо – ни голосов, ни шагов, ни движения. Видимо карейцы решили, что оставлять возле него часового необязательно. Что ж, это хороший знак! Но как освободиться от верёвок, стягивающих руки? Он посильнее пошевелил пальцами, нащупал узел. Нет, развязать не получится… Попробовать перетирать? Но обо что?
Отчаянным взглядом он обвел заброшенное помещение, но не нашел ничего подходящего. Ни края печки, ни котел не имели достаточно острых краев, а других предметов в старой бане не имелось… И тут, о, радость! – в дальнем углу старой бани он разглядел топор, очевидно служивший в прежние времена для рубки дров и лучины. Надо подняться, допрыгать до топора и…
Снаружи послышался шорох, чьи-то шаги, потом голоса, и мальчик замер, прислушиваясь. Шум приблизился, голоса сделались громче. Аликс начал различать отдельные слова, а потом и весь разговор целиком. Говорили свои, найманцы, более того, голоса показались ему знакомыми, и он застучал ногами, привлекая внимание пришедших.
– Смотри, дверь приперта снаружи, – сказал альфа, – как думаешь, зачем?
– Так отвали булыжник, и узнаем, – отвечал второй, по голосу омега.
– Там стук какой-то. Подозрительно. Кто может там стучать?
– Давай отваливай быстрей! Может, там пленные сидят?
«Я здесь! Помогите!» – хотел крикнуть Аликс, но вместо слов у него вырвалось лишь невнятное отчаянное мычание.
Дверь распахнулась, пропуская пришедших, и мальчик с радостью узнал в них кузнеца Руди, два месяца назад ушедшего в ополчение, и личного горничного своего деда Марлина придурковатого омегу Наста.
– Маленький граф? – громко вскричали оба визитера, от изумления позабыв о всякой осторожности.
***
В покинутой деревне графа Стейна было тихо. Неестественное безлюдье угнетало и настораживало, поэтому Руди с Настом крались по кустам, как воры, не смея подняться во весь рост.
– Здесь никого. Мы могли бы занять для ночлега любой дом. Почему ты решил, что в старой бане будет надёжнее? – шёпотом недоумевал Наст, отдирая приставшие к штанам колючки череды.
– Я был здесь прошлый год, – также тихо отвечал кузнец, – уже тогда баня пустовала. А теперь и вовсе туда никто не сунется. Злодей он не дурак, он где получше любит. Зачем ему в грязи валяться, когда свободна целая деревня? Пошли, пошли, не сомневайся, я знаю, что делаю.
– Тихо как-то, Руди. Подозрительно…
– Кому шуметь-то? Видишь, разбежались все, ни наших, ни врагов. Ну, так-то даже лучше… Сегодня заночуем тут, а завтра дома будем!
Старая баня оказалась приперта снаружи большущим валуном, а в покосившийся скошенный засов вставлена новая крепкая щепка.
– Неспроста это, – беспокойно пробормотал кузнец, рассматривая тяжёлую каменную глыбу, – кому понадобилось запирать эту старую лачугу? Может, ловушка? Или что-то ценное сюда сложили?
– Так отвали булыжник, и узнаем, – ответил Наст.
– Там стук какой-то. Подозрительно. Кто может там стучать?
– Давай отваливай быстрей! Может, там пленные сидят? – Наст попытался сдвинуть с места камень.
– Пусти, я сам, – кузнец обеими руками взялся за валун. От голода и лишений он ослабел, и ему не вдруг удалось сдвинуть его в сторону.
Щербатая дверь распахнулась, и они почти ввалились внутрь, вглядываясь в царивший за порогом полумрак. Из дальнего угла отчетливо донеслось мычание, кто-то шевельнулся – и Руди с Настом одновременно узнали Аликса.
– Маленький граф? – забыв об осторожности, кузнец закричал громко, во весь голос. – Как же вы здесь очутились?
– Руди, он связан, кляп во рту! – Наст, едва не запнувшись о порог, устремился вслед за кузнецом внутрь бани. – Надо быстрей освободить его!
Желая как можно скорей развязать веревки, оба странника не замечали вокруг себя никакой опасности, а между тем в дверном проёме возникла массивная фигура в чужом мундире. Привлеченный шумом часовой спешил выяснить причину волнения.
Аликс отчаянно мычал и тряс головой, привлекая внимание Руди, но тот, занятый распутыванием хитроумных узлов на стягивающей руки мальчика верёвке, понимал его знаки по-своему.
– Сейчас, сейчас, мой господин, ты только потерпи немного. Ишь, изверги, как сильно затянули…
