Текст книги "Судьба изменчива, как ветер (СИ)"
Автор книги: Лана Танг
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 33 страниц)
Глава 6
Отправив дядюшку в тыл, Тефан развернул лихорадочную деятельность, вовлекая в работу и убитого горем Теа. Омеги упаковывали в крепкие короба наиболее ценные вещи и с помощью лакея надежно закапывали их в саду, одновременно повара и горничные сносили на подводы муку, сахар, соль и прочую снедь, а также полотно и простыни, льняные и бязевые рубахи – всё, что могло сойти за перевязочные средства. Граф справедливо предполагал, что если война докатится до их родных мест, могут появиться и раненые, а значит, их надо будет лечить и кормить.
Меньше, чем за неделю всё нужное было отобрано и переправлено на Выселки. Дом опустел, поскольку даже почти всю мебель снесли в подвалы. Слуги уехали, остался лишь Теа да повар, а из мужчин – новый лакей Исидор. Оставшись без дела, Тефи не находил себе места. Как неприкаянный, бродил он по гулким большим залам, натыкаясь на стены и запинаясь о пороги. В голову лезли всякие ужасы, он гнал их от себя, но они не уходили. Ему представлялся Аликс, голодный и утомленный… Где он скитается? А вдруг попал к врагам? Он ведь совсем ещё ребенок!
Ноги сами привели графа в мастерскую. Остановившись на пороге, Тефи с грустью оглядел большую комнату, всё еще остающуюся в прежнем виде, потому что он ничего не трогал здесь, движимый неким мистическим чувством. Ему казалось, что до тех пор, когда здесь лежат его альбомы, кисти и краски, пока висит не стене портрет короля, – до тех пор ни с ним, ни с домом не случится ничего плохого.
«Я обманывал себя, – с горечью подумал он, не решаясь пройти в студию, – тешил себя пустыми надеждами. Но прошла уже целая неделя, началась вторая, а я не получил от сына никакого известия. Аликс не вернулся, а злодеи близко. Надо решаться, надо заставить себя это сделать!»
Тефан толкнул себя вперед, призывая вернуться покинувшее его мужество. «ЭТО может случиться в любой час! Я должен подготовиться!» – твердил он как заклинание, лихорадочно укладывая рисовальные принадлежности в заранее припасённые большие коробки. В самую последнюю очередь граф снял со стены портрет, и прежде чем вынуть полотно из рамы, долго держал его в руках, вглядываясь в любимые глаза Альберта.
– Где ты теперь? – не то вздохнул, не то всхлипнул он, не в силах оторвать глаз от дорогого лица. – Может, при армии, может в столице? В любом случае – невыносимая ноша легла на твои плечи! Ты так раним, так чувствителен! Если бы мог я помочь тебе, разделить с тобой горе и беды, поддержать тебя в лихую пору! Увы, я ничего не могу сделать даже для нашего сына, я не знаю, где он и что с ним, не знаю, суждено ли ему вернуться, я могу только ждать и надеяться…
– Тефан, вот ты где! – на пороге стоял Теа. Общая беда сблизила их, и горничный порой позволял себе обращаться к хозяину без церемоний, как в детстве. – Там во дворе наши солдаты и офицер с ними. Просят позволения переночевать и отдохнуть, и еще провианту – себе и лошадям.
– Солдаты? – удивился Тефи. – Откуда ж они взялись и куда идут?
– К Матаре отступают…
– Отступают, – эхом повторил граф. – Значит, следом и враги здесь появятся.
– Так что сказать-то им? Или сам спустишься?
– Скажи… А впрочем, нет, ничего не надо. Пойдем вместе, поговорим с офицером, может, новости узнаем – где противник, где наши армии? Почему отступают? Где офицер-то, в гостиной?
– Нет, он на улице дожидается.
Капитан оказался совсем молодым, дочерна загоревшим и безмерно утомленным. Неподалеку слышался смех и громкие голоса – солдаты купались в пруду.
– Извините их, господин, – несколько смущенно сказал офицер, – сколько дней по жаре идем, любой луже рады. Вы позволите зеленого овса лошадям покосить?
– Конечно, косите, – дружелюбно ответил Тефан, с симпатией и сочувствием глядя на офицера, – берите всё, что надо. Не врагам же добро оставлять!
– Я капитан Гори, – представился офицер. – А позвольте узнать…
– …почему я не бегу от злодеев? Вас это интересует?
– Это, господин, и, поверьте, не из праздного любопытства. Омегам не место на войне, особенно на такой жестокой. Вы можете стать жертвой грабежа или насилия. Настоятельно рекомендую вам поехать с нами.
– Я бы с радостью, капитан, но не могу. Мой сын убежал из дома на войну, и я должен дождаться его возвращения.
– У вас есть сын? Но вы так молоды! И как вы можете надеяться…
– Аликсу десять лет, и он вернется! – прервал Тефан. – Я уверен в этом. Он вырос следопытом, с шести лет ходит в ночное, отлично плавает, ныряет. И Нанси тоже отважный мальчик, они не пропадут!
– Аликс и Нанси? – заволновался офицер. – Возможно, я встречал их, и совсем недавно! Рыжеватые волосы, синие глаза, довольно высок для десяти лет?.. Похож?
– Да, верно... – растерянно прошептал Тефи и вдруг качнулся к Гори и схватил за руку. – Говорите! Говорите же?! Где вы видели Аликса? Когда? С ним все хорошо?
– До позавчерашнего дня оба мальчика были живы – здоровы. А сейчас не знаю, – несколько виновато ответил офицер. – Они прибились к моему отряду дней пять назад, сразу же, как мы форсировали реку. Мы отступали, враг шёл следом, поэтому мы взяли их с собой. Надо сказать, мальчишки даром хлеб не ели, служили разведчиками, и довольно толковыми! У вашего сына цепкая память и твёрдая рука, нарисованные им вражеские позиции не нуждались ни в какой перепроверке.
– И что ж дальше? – поторопил Тефан, видя, что офицер замолчал.
– Ваш сын особенно привязался к одному из моих офицеров, ни на шаг от него не отходил. Они и спали вместе, и ели. Князь опекал его, как сына родного, наверно, своего вспоминал, они одногодки с вашим. Обещание дал доставить их с другом домой, ругал, что на войну сбежали и родителей расстроили. Может, сейчас вы бы уже обнимали своего героя, да попали мы позавчера в переделку! Приняли бой, многие были убиты. Последнее, что я видел – князь оттолкнул Аликса и упал, сражённый пулей.
– О, небеса… – Тефан сдержанно вздохнул, потом с надеждой взглянул на офицера. – И вы не знаете, убит ваш офицер, или только ранен?
– Не знаю, господин. Бой был жестокий, все смешалось. Когда я смог снова посмотреть на то место, то никого не увидел – ни князя, ни вашего сына.
– А Нанси? Нанси живой ли? – вскрикнул до сих пор молчавший Теа.
– Они всегда вместе были, – обернулся Гори к горничному, – а в тот момент, извините, не разглядел. Не до того было.
– Ничего, Теа, – обнял Тефан дрожащего всем телом горничного, – будем надеяться. Никто наших сыновей мертвыми не видел.
– Скажите, капитан, а как имя того офицера? – снова посмотрел граф на капитана Гори.
– Князь Ил.. – начал офицер и вдруг замолчал на полуслове, стал заваливаться набок, и Тефан с ужасом увидел расползающееся по его груди кровавое пятно.
– Бегите, быстрее, – вскричал унтер, бросая ведро с водой, которое в это время вытаскивал из колодца, – карейцы!
В одно мгновение всё смешалось. Мирная картина летнего дня превратилась в кровавый кошмар. Грохот выстрелов, стоны, проклятия неслись со всех сторон. Мокрые голые солдаты с криками выскакивали из пруда, но многие не успевали даже добежать до оружия, падая мёртвыми под пулями неприятеля.
– Что же они творят, нелюди? – стонал Теа, закрыв лицо руками. – Тефи, а мы все не верили! Убьют нас сейчас, и не увижу я больше своего сыночка! А-а-а… Бежим отсюда, быстрее!
– Тише, тише, – побелевшими губами уговаривал Тефан, – возьми себя в руки. Не высовывайся, иначе заметят. О, небеса, ты только посмотри, что эти изверги делают!
Вражеские солдаты ходили по двору и методично добивали раненых выстрелами в голову – и чужих, и своих. Вскоре всё было кончено. Довольные победой, карейцы расположились на лужайке перед домом, жадно пили холодную колодезную воду, с любопытством посматривали в сторону большого дома, но внутрь пока не заходили, словно ждали кого-то.
Со стороны пруда прибежал офицер, быстро заговорил на своем языке, показывая на окна первого этажа.
– Чего он лопочет, Тефан?
– Собираются ночевать здесь, а потом… О нет, там же мои альбомы, портрет короля! Я не могу оставить всё это им на поругание! – Он опустился на четвереньки и стал осторожно пробираться по кустам в обход дома.
– Ты с ума сошел! – испуганный Теа схватил его за рукав. – Что ты задумал!? Хочешь жизни из-за картинки лишиться!? Ты же видишь, это не люди совсем! Своих же раненых добили! И тебя не пощадят, коли увидят, а сначала изнасилуют!
– Ничего, я тихонько, с чёрного хода. Они туда не скоро ещё дойдут, никто меня не увидит! Ты не ходи, а я живенько!
– Ну, уж нет, я тебя одного ни за что не оставлю!
Со стороны чёрного хода никого не было, и Тефан осмелел. Тут ему пришла в голову новая мысль.
– Знаешь что, Теа, ты не ходи со мной в дом. Иди под окна мастерской, я тебе выкину из окна и чемоданчик, и коробки. Сразу поднимай всё и беги к лесу, помнишь, где сосна двойная? Там и встретимся.
***
До студии Тефан добрался благополучно. Собрал коробки, открыл окно.
– Теа, ты здесь? – шепотом позвал он горничного.
– Здесь я, – из кустов высунулась растрёпанная голова омеги, – бросайте коробки, я поймаю! Ой, шуму бы не наделать, они уж в парадное зашли.
– Лови! – вниз полетели две коробки, и в последнюю очередь заветный продолговатый чемоданчик. – Осторожнее, прошу тебя…
– Сами-то поберегитесь! – Теа подобрал коробки и побежал к лесу. – Жду у сосны, хозяин, поспешите!
Тефан двинулся в обратный путь. Подошел к дверям, прислушался. Снизу доносились голоса, топот множества ног, но по лестнице пока никто не поднимался. «Надо бежать, – метнулся граф к чёрному ходу, – дом мой занят неприятелем!»
Он благополучно миновал коридор и спустился на первый этаж – к кухне. Голоса отдалились, и Тефи успокоился. Дверь на улицу была совсем близко. Граф постоял секунду и пошел к ней, почти уверившись, что опасность миновала. Неожиданно чья-то огромная пятерня зажала ему рот, мешая дышать. Омега дёрнулся, но тщетно. Напавший не него человек был слишком силён.
– Тише, – с ужасным акцентом прошипел на ухо грубый голос, – если не будешь орать, достанешься мне одному, а так весь полк сюда сбежится! Выбирай, что тебе лучше, коли мозгов не лишен!
Легко преодолевая слабое сопротивление, солдат тащил Тефана в угол на топчан, где в мирное время отдыхали слуги. «Как глупо… умереть из-за портрета, – мелькнула мысль, – Теа был прав, не стоило так рисковать… Как жаль, я больше никогда не увижу сына…»
– Я уж давно тебя приметил, ещё на улице, в кустах, – тяжело дыша, солдат повалил его на топчан и начал сдирать одежду. -Что, золотишко забрать не успел? То дело! Тебе – цацки, мне – мягкое омежье тельце!
Грубая рука шарила по животу и ногам, причиняя боль. Тефана охватила дикая паника, хотелось бить, кусать, царапать чужого самца, но он сумел себя сдержать, понимая, что силы неравны. «Может, оставит в живых? Ради сына... я должен... я обязан вынести... О, небеса, дайте мне сил!»
Солдат тяжело пыхтел, наваливаясь на него все сильнее. Омега задыхался и хрипел, жёсткие доски топчана врезались в спину. Зажмурил глаза, чтобы не видеть лица насильника, и приготовился к боли и позору, крепко сжимая в кулаки тонкие пальцы...
Неожиданно тяжесть исчезла, и в лицо Тефи брызнуло что-то липкое. Солдат вскрикнул и разжал руки, потом грузно сполз на пол. Изумлённый граф открыл глаза, вскочил и сел на своём жалком ложе, торопливо поправляя смятую одежду.
Злодей валялся весь в крови, а над ним стоял другой солдат в форме вражеской армии. На приятном смуглом лице его играла злорадная усмешка. Он наклонился, аккуратно вынул из тела убитого свой нож, обрывком белой тряпки тщательно вытер лезвие. Другой обрывок тряпки солдат протянул Тефану.
– Вытрите лицо, господин, – тихо сказал он по-карейски, но с мягким незнакомым акцентом, – и уходите поскорей, здесь опасно, – он продублировал свои слова жестами, на случай, если собеседник не понимал языка, и дружелюбно улыбнулся.
– Кто вы? – стирая с лица чужую кровь, прошептал Тефан. – Почему вы сделали это?
– Я житель королевства Карашар, – ответил альфа. – Я ненавижу Виссариона и всех карейцев! Всех до единого, мой господин! Они пришли в мою страну, разрушили мирную жизнь, убили многих людей. На моих глазах двое таких вот, – он злобно пнул ногой убитого солдата, – изнасиловали моего младшего брата, совсем еще мальчика! Ему и шестнадцати не было! А потом они забрали всех молодых альф и заставили служить в их армии, под угрозой расправы с близкими! Я терпел произвол Карея два года, рисковал жизнью ради чуждых мне интересов! Я завоевывал новые земли моим врагам! Но всё, теперь мне больше нечего бояться, ибо родных моих на свете не осталось, они ушли из жизни добровольно, устав от издевательств и насмешек. Не хочу воевать с Найманом, не хочу убивать невинных людей. Когда я вошел сюда и увидел, как этот негодяй схватил вас, я не выдержал! – он снова пнул тело убитого, потом брезгливо плюнул на него. – Я снова вспомнил брата, и не мог допустить повторения давнего кошмара.
– Благодарю вас! Если бы не вы... – несколько смущенно прошептал Тефи. – Как ваше имя, смелый господин?
– Карлос. Но уходите же, у вас мало времени.
– А вы? Что будет с вами, когда обнаружат тело этого солдата?
– Никто не сможет доказать, что именно я убил его. А впрочем, мне всё равно. Я слишком устал от войны, и мне безразлична собственная участь.
– А знаете, что, Карлос? Вы говорите, что не хотите больше воевать?! Так пойдемте со мной! Вы спасли меня, мою честь и мою жизнь, я в долгу перед вами. Мы спрячем вас!
На лице альфы отобразилось сомнение. Он наморщил лоб и покачал головой, подумывая отказаться. Совсем близко послышались голоса и топот ног.
– Сюда идут, нам надо уходить! – Тефан схватил солдата за рукав мундира и потянул к выходу. – Пойдемте, Карлос! Я не допущу, чтобы вы погибли из-за меня!
Вскоре беглецы достигли приметной сдвоенной сосны, где Теа с нетерпением ждал хозяина.
Глава 7
– Аль, что же делать-то будем? – Еле переведя дыхание, спрашивал друга перепуганный Нанси.
С превеликим трудом мальчишки дотащили раненого Илая до небольшой рощицы, и теперь сидели, стараясь отдышаться и прийти в себя после перенесённого потрясения, вызванного первым настоящим боем.
Место сражения окуталось пороховым дымом. Слышалась беспорядочная стрельба, крики, ржание лошадей. Где наши, где карейцы? Не разобрать…
Илай застонал, и этот звук побудил Аликса к действию.
– Рви рубаху! – твёрдым голосом приказал он. – Перевязать надо.
– Промыть бы сперва рану-то, Аль, – осмотрев плечо князя, сказал Нанси, – грязная она, загноится.
– Да где ж мы воды возьмём, дурья башка? Пока ищем, он кровью истечёт! Смотри, как хлещет! И так сколько времени зря потеряли…
– Я заметил вот там, слева, какой-то прудишко. А может, лужа большая…
– Заметил, так и не спрашивал бы, а делал, – озлился Аликс. – Беги, давай! Да не высовывайся, аккуратней, на злодеев не нарвись!.. Нет, лучше я схожу, останься с князем! Скажи, куда идти?
– Ты не найдешь! – Нанси исчез, бесшумно, словно кот.
– А быстро он освоился в бою, – удовлетворённо пробормотал Аликс, гордясь приятелем, – здорово мы с Нанси воюем! Только вот князя Илая жаль. Как же его зацепило!
Оторвав кусок от своей рубахи, мальчик прижал его к ране, пытаясь остановить кровь. Илай простонал, открыл замутненные болью глаза и посмотрел на Аликса. На его лице возникло вдруг крайнее изумление, он наморщил лоб, словно припоминая что-то, а потом понес сущую околесицу.
– Ваше Выс...чество... вы как... здесь оказ..лись? Тоже... жали на войну? – голос Илая звучал слабо, слова было трудно разобрать, – но почему вы снова... таким юным? И почем... оделись по-крестьян...
«Бредит, – жалостливо подумал Аликс, – заговаривается. Ну, где же Нанси с водой? Лоб бы князю смочить».
Как там на вчерашнем привале рассуждали солдаты? С ранеными обязательно надо разговаривать, даже если они и без памяти, им от этого легче становится. Надо попробовать, вдруг что получится?
– Князь, это я – Аликс, – тихо, но внятно произнес он, – мы вместе воевали с карейцами, и вас ранило. Но это ничего, мы спасём вас, Нанси за водой ушёл, плечо вам промыть. Перевяжем вам рану, а потом подводу найдем, или хоть телегу какую-нибудь, и домой поедем. До нашего поместья отсюда всего ничего, только лекаря у нас нет в деревне, один только знахарь, а впрочем, он еще и травник, многих от горячки спасал, и кости править умеет…
– Ваше... Высоч-чество, я узнал... Вас, – гнул свою тарабарщину раненый, – Ваше место... не ...десь, а в загород... дворце. Ваш дед... он рас...рдится, если узнает... что Вы тоже...на войну… Я должен достав...вас домой...
– Хорошо, князь, – Аликс мягко погладил Илая по руке. Во вчерашнем разговоре про раненых солдаты советовали не перечить страдальцам, а соглашаться, какую бы чушь они не несли. «Трудно, что ли головой мотнуть, а человеку, глядишь, спокойнее сделается». – Я позволяю вам доставить меня домой. Скоро добудем лошадь и поедем, а пока лежите спокойно, вам надобно беречь силы.
Раненый замолчал, снова потеряв сознание, а Аликс, не зная, чем ещё помочь офицеру, обтер его лоб другой, чистой тряпкой, и огляделся. Сражение переместилось куда-то влево и явно пошло на убыль. Стрельба поредела, и голосов слышалось меньше. Мальчик вслушался, но не различил ни одного слова – ни на своем, ни на карейском. Кто же там одержал победу?
Прямо перед ним, насколько хватало глаз, лежали убитые и раненые, вперемешку и свои, и чужие. Несколько в стороне билась в конвульсиях большая лошадь, еще несколько валялись без движения. Мальчик поискал глазами, нет ли где здорового коня, но ничего не увидел. «На чем же мы повезём князя домой?»
– Шагай, шагай, злодей! – послышался незнакомый грубоватый голос, и Аликс мгновенно повернулся в сторону говорившего, – ежели б не пацан этот, я б тебя уж давно к твоим иноземным предкам отправил! Тебе надо богу своему на него молиться!
– Погоди, дядька Флат, может, он лекарь, у него вон сумка с крестом через плечо болтается, – это Нанси, – а у нас офицер раненый. Товарищ мой знает вражий язык, сейчас разберет, чего этот кареец болтает. Если толку от него никакого, тогда можно его и к предкам!
Кусты раздвинулись и появился Нанси, а с ним бородатый крестьянин, толкавший перед собой тощего испуганного карейца с сумкой наперевес и с поднятыми вверх руками. Мужик грозно покрикивал на неприятельского солдата и временами несильно тыкал вилами ему в спину. Пленник возмущенно бормотал что-то на своем языке, кивал головой на сумку, делал поднятыми руками замысловатые знаки.
– Аль, – кинулся Нанси к приятелю, – переведи, чего этот тощий омега болтает? Правду он лекарь или прикидывается?
Короткий разговор занял не более трех минут.
– Да, Поль – лекарь, вернее, ученик лекарской школы, и отстал от армии добровольно. Он берётся осмотреть рану князя Илая. Просит сохранить ему жизнь.
– От, бестия, не обманул, – видя, как Поль ловко управляется с раной, сказал крестьянин, – а я его чуть вилами не приласкал! А вы, ребята, откуда будете? Вроде малы вы, чтоб на войне воевать? От своих отбились нечаянно? Или это отец ваш?
– Нет, это мой командир, – сказал Аликс, – а ты, Флат, местный или беженец?
– Здешний я, – мужик махнул влево широкой, как лопата, ладонью, – вон из той деревни. Ныне от неё одни головешки остались. Налетели злодеи третьего дня, как коршуны, дома пожгли, селян сгубили. Вся семья моя… муж, трое деточек… никого не пощадил разбойник. Вот и решился я отомстить, хоть двоих-троих со свету сжить! Услыхал шум сражения, вилы схватил – и сюда. Офицера уложил! Потом еще двоих с коней снял! А этого вот товарищ твой отстоял, говорит, лекарь он, может полезным быть. Глянь-ко, как в воду глядел, ишь, как быстро пулю из раны вытащил!
– Флат, а нет ли в вашей деревне подводы или телеги с лошадью? Нам непременно надо офицера в безопасное место увезти.
– Телега сыщется, а вот лошадей нема, – альфа озадаченно поскреб в затылке. – Разве что корову словить, их полно по округе шатается, не успели всех-то с собой увести. Оно, конечно, скотина эта к упряжи непривычная, ну да как-нибудь управимся! Ждите, ребята, попробую! И сам, пожалуй, с вами в бега подамся, все равно мне здесь делать больше нечего!
К вечеру две телеги, запряжённые коровами, подъехали к рощице. На первой не было ничего, кроме пучка соломы и двух жидких на вид подушек, зато на второй лежал мешок с сухарями, корзина картошки, туесок соли и половина сахарной головы
– На чёрный день берёг, – пояснил крестьянин, – вот и пригодилось! Не злодею же добро оставлять! Ну, поехали что ли, ваши милости? Давайте укладывать господина офицера, вот сюда, на подушечку. Ишь бледный какой, видно, много кровушки потерял. Садись и ты, паразит, чего стоишь, как неживой? – жестом показал он карейцу на телегу.
Кроме Илая взяли с собой ещё троих легкораненых солдат, остальные же перевозке не подлежали. В походных условиях, без лекаря и инструментов, спасти их жизни было невозможно. Могучий Флат снес несчастных в более удобное место под берёзами, положил на солому.
– Простите, мужики, – до земли поклонился он страдальцам, – на верную смерть вас бросаем! Воды и сухарей оставлю вам, а больше помочь вам нечем! Раны ваши больно тяжёлые, вам лекарь требуется, а где ж его взять-то? Сами понимаете, не довезем вас, да и везти-то некуда, везде злодеи окаянные!
– Не извиняйся, отец, – отозвался один из раненых, – за благое дело и помереть не страшно! А на сухарях и добром слове – спасибо! Езжайте с богом!
С наступлением сумерек потихоньку двинулись в путь. Было тихо – ни своих, ни врагов. Небо на востоке озаряли тревожные всполохи дальних пожаров.
***
Наст легко бежал знакомым путем, за неделю изученным им до мельчайших подробностей. Сначала надо пересечь большую улицу, потом две поменьше, свернуть налево, пройти через арку во двор, и, наконец, осторожно пробраться между раненых в самый дальний угол, туда, где на свёрнутой вдвое шинели лежал ОН.
Он увидел этого юношу в конце первого дня своего добровольного служения санитаром. С раннего утра, вместе с другими омегами, Наст обходил раненых, тесно заполнивших городские улицы, кормил, поил, менял повязки, а после обеда случайно забрел в лазарет, наскоро оборудованный в доме одного из местных господ. Усталый хмурый лекарь заметил на его белой головной повязке вышитый красный крест и махнул рукой, призывая помочь ему при операции. Наст послушно подошел, но увидев, чем занимался хирург, пошатнулся, едва не лишившись чувств. Однако помогать было надо, поэтому юноша сумел взять себя в руки. К вечеру вид крови, отрезанных рук и ног сделались привычным делом, острота ощущений пропала, а на смену ему пришло тяжёлое отупение. Он и не помнил, как выбрался из лазарета, как шел по улицам, не разбирая дороги, как качалось и плыло над ним ясное вечернее небо.
Очнулся Наст на незнакомом дворе, опять-таки полностью заполненном ранеными. Его белая повязка и тут обратила на себя внимание.
– Мальчик, ты можешь нам помочь? – позвал его голос. – У нас почти сотня солдат, а рук не хватает. Напои горемык, такая жара, истомились, сердечные. Вон кувшин, видишь, слева на лавке?
– Ага, – покорно ответил Наст, взял воду и пошел по двору, терпеливо и аккуратно прикладывая к пересохшим губам страдальцев носик поильника.
– А этот что? – спросил он про молодого человека, лежащего последним, в тени густого раскидистого дуба. – Спит, что ли?
– Нет, он без памяти, со вчерашнего дня, как привезли нас, – пояснил солдат, который сидел рядом. – Совсем плох, вряд ли выживет. Не мучайся с ним, братишка, он пить не будет.
Наст опустился возле раненого на колени, заглянул в лицо – и сердце его дрогнуло. Совсем молоденький, он лежал навзничь на жёстком неудобном ложе, неумело замотанная грязной тряпкой нога была неестественно подогнута, и некому было расправить её, устроить поудобнее голову, смочить водой сухие потрескавшиеся губы…
Размотав тряпку, он осмотрел разбитое колено и оно ему очень не понравилось. За день, проведенный на новой службе, омега немало насмотрелся на кровь и страдания, но также сумел сделать для себя полезные в работе наблюдения. Про такие раны, как у этого юноши, лекарь сердито говорил: «Опять гангрена», и тут же отрезал ногу, называя это мясницкое дело другим иноземным словом «ампутация». Он вообще объяснялся на малопонятном Насту языке, хотя и был своим, найманцем, сердился, если помощник переспрашивал или подавал не тот предмет, который следовало. Только к концу дня Наст запомнил названия хирургических инструментов и перестал ошибаться, чем заслужил скупое одобрение хирурга.
Омега содрогнулся, вспомнив прошедший страшный день в лазарете. Стоны, кровь, груды отрезанных рук и ног, которые легкораненые солдаты зарывали тут же, в саду под деревьями – посмотрел на юношу и едва не заплакал, представив его на том самом столе под ножом хирурга. О, небеса, неужели и этому мальчику суждено до конца испить горькую чашу боли и страданий, навсегда оставшись инвалидом?
Может быть, есть ещё надежда сохранить ногу?
Наст промыл рану, перевязал чистой повязкой. Раненый судорожно дернулся, но в себя не пришел. «Да и лучше ему так-то, хоть боли не чувствует», – подумал он, бережно гладя его по гладким щекам, расчесывая пальчиками густые белокурые волосы. Красивый, а лицо тонкое, благородное. Верно, из господ, может, граф, а то и вовсе, князь. В мирное время он и не посмотрел бы на него, обычного горничного, а теперь лежит вот, покорный, беспомощный и такой…любимый?
«Должно быть, совсем я умом повредился? – испугался омега собственных мыслей. – Какой любимый? Я не знаю ни имени его, ни звания, да и вижу-то его не более получаса».
– А как зовут его, не знаешь ли? – обратился он к давешнему соседу.
– Да вроде Антонием, – с усмешкой ответил тот. – Что, парень, в сердце запал? Зря ты это, не жилец он на белом свете.
Наст не ответил, но солдат и не ждал ответа. Вынул кисет, скрутил цигарку. В воздухе потянуло дымком, запах привел омегу в чувство.
«Антоний... Точно из господ, крестьян так не называют. Неровня он мне, да и годами моложе… Ой, что это я опять, экий дурак, какие глупости лезут в голову! Домой пора, ночь на дворе. Его Светлость, небось, ждет меня, болью мучается».
Но уйти никак не мог. Сидел возле, жалостливо вздыхал, гладил по лицу, по длинной узкой ладони. Хоть бы в себя пришел, глаза открыл. Какие они у него? У светловолосых чаще синие бывают, или серые… Красивые, наверно, вон ресницы-то какие длинные…
В свои двадцать шесть лет Наст не знал любви к мужчине, и нисколько об этом не жалел. Круглый сирота, он вырос в поместье, с малых лет выполняя несложные работы по дому. Многие считали его глуповатым, и он не разубеждал людей, а с годами стал даже подыгрывать в этом, изображая из себя беспечного и наивного простака. Так было легче жить, и молодые альфы не приставали к нему с греховными помыслами. А между тем внешность Наста не лишена была приятности, и князь Марлин не раз спрашивал, а не желает ли он выйти замуж, и даже называл по именам возможных женихов. Наст неизменно делал круглые глаза и отказывался. Больно надо! Ничего хорошего ни в любви этой, ни в замужестве нет! Теа вон живет со своим Руди, как кошка с собакой, да и другие не лучше!
Да что крестьяне! Хозяин и сам-то незамужний, да и молодой граф Тефан счастья не нашел, один сына растит! Так куда уж ему, сироте безродному, рыпаться!
Когда Насту сравнялось двадцать пять, от него все отстали. По деревенским меркам он стал считаться перестарком и для замужества негодным. Одним словом – блаженным чудиком.
А между тем у Наста было нежное сердце и практичный житейский ум, а также цепкая память и понятливость. За считанные недели он освоил все медицинские тонкости, которым обучил его городской лекарь князя Марлина, и успешно применял полученные навыки в обращении со своим господином. Хозяин был очень доволен омегой, всё время повторяя, какие у него лёгкие руки.
И вот теперь эта война. Нежданно негаданная любовь к незнакомому мальчику… «Да полно, любовь ли это? – отговаривал себя Наст. – Просто пожалел я его, такого молодого, нежного, такого красивого и несчастного, просто пожалел, только и всего…»
Как бы там ни было, но Антоний не шел у него из головы. На следующее же утро он осмелился поговорить о нем с доктором. Тот выслушал своего добровольного помощника, дал несколько советов и согласился посмотреть его знакомого в самое ближайшее время, как только выдастся свободная минутка.
Раненые прибивали и свободной минутки всё не выпадало, поэтому Насту приходилось обходиться своими малыми знаниями. Закончив дневные труды на улицах и в лазарете, он бежал знакомой дорогой к своему «князю», разматывал слипшиеся повязки, промывал рану, накладывал лекарство и заменял новыми бинтами. Нога казалась ему то лучше, то хуже, и надежда сменялась отчаянием…
Два дня назад «князь» пришел в сознание, увидел высоко над собой кусочек синего неба, пожухлую от зноя листву огромного дуба, и, совсем близко, лицо склонившегося над ним омеги.
– Кто ты? – прошептал он пересохшими непослушными губами.
– Наст, – так же шепотом ответил омега и поднес к его губам носик поильника.
– Спасибо, – раненый благодарно глотнул, потом ещё, ещё, и пил, не отрываясь, пока вода в сосуде совсем не иссякла. – Где это я?
– В Матаре.
– В Матаре? – изумлённо повторил «князь», неловко пошевелился, пытаясь подняться, и застонал, оглушенный резкой болью в поврежденной ноге. – Я умираю, да?
– Нет, нет, что вы? – заспешил Наст. – Скоро лекарь осмотрит вас, и …
– Где наши армии? Где враги? – пере6ил он. – Сколько дней я уже провел здесь?
– Наши вошли в Матару вчера, а армия Виссариона встала лагерем на границе провинции, – пересказал он слышанное утром в лазарете. – Что же касается вас, то вы тут лежите уж шестые сутки. Иногда вы вроде бы приходили в себя, но ваши глаза ничего не выражали. Мне удавалось покормить вас и напоить водой, но кушали вы очень мало. Чтобы поправиться, вам надо набираться сил. Я принесу вам супу!
– Постой, – раненый посмотрел не омегу широко раскрытыми глазами. Они оказались у него не синими, и не серыми, а зелёными, словно вода в весеннем пруду. – Почему ты ухаживаешь за мной?
– Я помогаю всем раненым, – потупился он.
– Но мне особенно. Ты правильно сказал – я уже приходил в себя, и хоть не мог показать этого, но каждый раз чувствовал тебя рядом. От твоего присутствия мне становилось легче, – юноша нашел руку Наста и нежно погладил. – Ты сидел возле меня даже ночью…
– Да? А я и не знал, что вы знаете, – фраза вышла неуклюжая, и Наст хотел поправиться, но слова не шли с языка, и способность мыслить исчезла. Глаза «князя» были близко, они смущали его, манили и затягивали, и он тонул в них, как в омуте. Пальцы дрожали в его руке, и не было сил отнять их, как не было сил и на то, чтобы сдержать разлившуюся по щекам предательскую краску волнения.
