Текст книги "Запах Вереска (СИ)"
Автор книги: Kapkan
сообщить о нарушении
Текущая страница: 30 (всего у книги 54 страниц)
– Пиздец тебе, мопсик! – процедил сквозь зубы злющий Салливан и, схватив с тумбы скалку, ринулся в бой.
Задохнувшийся от услышанного, оборотень только и успел блокировать удар железным дуршлагом. Следующий удар не заставил себя ждать, а за ним и третий, четвертый вкупе с матом и летящими продуктами, которые только попадали под руку. Так что, уже через десять минут на кухне шла ожесточенная дуэль всех времен и народов мира. Притихший народ снова пришел в себя и теперь вовсю болел за двух впавших в детство мужчин. Служанки возобновили тотализатор, садовник еще более яростно закомментировал поединок.
Очередной удар, и Кайрен легко уходит от атаки. Слышится скрежет железного дуршлага, скрестившегося со скалкой, и двое мужчин наваливаются на свое оружие, ругаясь и обзывая друг друга последними словами. Подсечка, и Алан уходит от оружия противника, вместо этого успев дернуть шланг из мойки и включить на полную мощь прямо в лицо альфы. Тот громко матерится и, отскочив, пытается отплеваться.
– За родину, за мать, за честь и солидарность к живодерам! – отсалютовав скалкой, выдает тяжело дышащий Алан.
– Я тебе покажу солидарность к живодерам! – взрыкивает с трудом отплевавшийся мужчина и, засучив рукава, кидается за некультурно ржущим дизайнером.
Схватка длится недолго. Ровно до той минуты, когда оба они, тяжело дыша, не останавливаются прямо друг перед другом. И смотрят в глаза. Блестящие и довольные, шальные от веселья, и губы дрожат, желая расплыться в улыбке. Запахи становятся острей и бьют по легким, словно кувалдой. Но среди всей этой какофонии Кай слышит запах горячего и гудящего от удовольствия тела. Он смотрит в серо-голубые глаза и видит в них звезды. Не те, что преследуют в ночных кошмарах. Другие, яркие, живые. Они смотрят на него не со злобой или отвращением, а со странным огнем, проходящим по коже табуном мурашек. Его затопляет этот океан бурлящих эмоций, исходящих от человека. А в ушах набатом звучит стук чужого сердца. Все его инстинкты оголяются за доли секунды, и Алан понимает, что на него смотрит уже не просто человек.
Золото глаз тяжелеет, зрачки расширяются. Альфа тяжело дышит и в упор смотрит на него. Он до хруста сжимает в руке край тумбы. Из его груди вырывается тяжелый рокот, а язык проходит уже по медленно удлиняющимся клыкам. От этого жеста Алана встряхивает так, как никогда в жизни. Его кадык нервно дергается, когда он пытается проглотить, дьявол знает почему, скопившуюся во рту слюну. Он смотрит на теряющего контроль мужчину и вместо того, чтобы задуматься над тем, какого хрена это сейчас происходит, может только думать о том, что, кажется, с сегодняшнего дня у него фетиш на животное рычание. Потому что после еще одного такого у него попросту готовы подогнуться колени. А еще вся ситуация очень хреновая. Потому что сейчас на него смотрят именно тем взглядом, которым изголодавшийся человек провожает нежно зажаренного кролика под винным соусом. Именно поэтому голос Гора доходит до него не сразу и пробивается, словно через вату.
– Ал... Алан! – нервный голос Гора заставляет вздрогнуть, но не отвести взгляд от напряженного хищника напротив.
– Что? – хрипло произносит он и не может не заметить, как нервно дергается от его голоса Кайрен и еще сильней сжимает челюсти.
– Ты только не двигайся, – тихо шепчет молодой оборотень.
– Ага, счас, – нервно смеется Алан, – а останки мои ты потом сам передашь отцу. Ты извини, друг, но бифштексом становиться я не хочу.
Следующие слова Гора так и зависают в воздухе, потому что Алан срывается с места и, в два прыжка оказавшись у задней двери, выскакивает на улицу, а за ним чуть не снеся эту самую дверь вылетает Кайрен.
– Твою мать, – снова выдыхает бледный, как полотно, Гор и, переглянувшись с остальными, выбегает на улицу.
Произошедшее никак не укладывается в их головах. А в это время альфа настигает бегущего от него с воплями Салливана. Алан только успевает почувствовать рывок, и мир перед глазами летит кувырком. А над ухом раздается грозное рычание. Когти проходят по плечу и рвут футболку. Этого хватает, чтобы привести в чувство... Но в чувство ли? Что-то щелкает в мозгах, и все предохранители у блондина слетают. Он коротко бьет ребром ладони по шее мужчины и, извернувшись, оказывается лицом к лицу со стоящим на четвереньках и напряженно скалившимся альфой. Золотые глаза почти черны, и на их дне загораются алые огоньки. Алан смотрит на них и понимает, что теперь крышу сносит ему. Именно это может служить оправданием тому, что в следующую минуту совсем по-звериному скалится уже он. Скалится, смотря в горящие глаза, и рычит. Заставив замереть в шоке бегущих к ним. А те, раскрыв рты, смотрят на то, как двое мужчин сцепливаются и, рыча, катаются по земле, как два диких зверя. Кусаются, дергают друг друга за волосы и царапаются до крови.
И, расцепившись, смотрят друг на друга с горящими взглядами. Слизывают кровь с оцарапанных рук и, словно не утолившись, снова кидаются друг на друга. Пинаясь, огрызаясь и чуть ли не рвя одежду. Никто не смеет подойти к ним, потому что непонятно, что выкинут в следующую минуту эти психи. А они то ли дерутся, то ли по-звериному играют. Альфа до крови кусает плечо человека, но вместо скулежа или стона боли слышит еще более злой рык, и через минуту острые зубы впиваются в его шею. Они безжалостно прокусывают кожу, и в нос бьет запах собственной крови, перемешанной с кровью Алана. Блондин бьет по ребрам и, перекатившись, оказывается на бедрах скалящегося Кайрена. Тот запускает пальцы в грязные волосы блондина и, дернув за них, сбивает с себя дизайнера. Теперь нависает он, но ненадолго.
Вся эта возня продолжается до тех пор, пока Алан снова не оказывается сидящим в крепких объятиях альфы. Сжав коленями чужие бедра и чувствуя крепкое кольцо рук вокруг талии. Их лица настолько близки, что на губах чувствуется чужое теплое дыхание. Глаза лихорадочно блуждают по знакомым чертам, а мысли так стремительно путаются. Близко... это слишком близко для обоих. Каждый шрам, каждая черточка, морщинки, залегшие в уголках губ и на лбу. В его глазах все ярче разгорается алый огонь. И вместе с ним вокруг накаляется напряжение. Он чувствует, как гудит тело альфы. Он скалится и медленно проводит языком по длинным клыкам. Салливан смотрит, не в силах оторвать взгляд, и громко сглатывает. Он сжимает предплечья Кайрена и думает, что пора все это остановить. Его ладони скользят по крепким узлам мышц и словно гладят огромного зверя. Они проходят по напряженным плечам и, коснувшись шеи, осторожно ложатся на заострившиеся скулы. Мужчина под его руками вздрагивает и словно замирает.
– Кайрен, – тихо зовет Алан, – кончай изображать клинического. Эбота поблизости нет, и свободного ветеринара тоже. И вообще, ты – конченая свинья. Порвал мне эксклюзивную футболку, извалял в грязи и поцарапал. У меня, между прочим, из-за тебя спина болит и чешется все. Может, тебе это в норму, но я человек культурный. Мне в душ надо, а ты тут маньяка с обдолбанными прожекторами устраиваешь! Имей, в конце концов, совесть!
За спиной раздается чей-то испуганный писк, но дизайнер только отмахивается и напряженно смотрит в ненормальный огонь глаз. Огонь дрожит и тускнеет. Альфа медленно прикрывает глаза и глубоко вздыхает. Один, два... Его ресницы еле заметно дрожат. Заостренные черты лица расслабляются так же, как и все тело. Вместе с этим уходит и тот холод, который дрожит на самых кончиках пальцев. И когда Кайрен снова открывает глаза, блондин видит свое отражение в теплом золоте.
– Я ее имею каждый день и в разных позах, – хрипло произносит Кайрен и, наконец, заставляет себя убрать руки с теплой крепкой спины.
– Фу, пошляк, – морщится дизайнер и слишком быстро вскакивает со своего места.
– Завидуешь или ревнуешь? – скалится альфа и поднимается следом.
– Только в твоих мечтах, – криво усмехается Салливан.
Они идут к замку, пихаясь и переругиваясь так, словно пара подростков, а не взрослых мужчин. Совершенно не обращая внимания на все еще зависший народ, который глядит им вслед, усиленно пытаясь понять, что, черт возьми, только что перед их глазами произошло.
Конец флешбэка
Феномен этот никто так и не смог объяснить. А когда об этом узнал Маркус, то с крайне мрачным лицом отправился по душу брата. Результатом было невинное лицо главы семьи (в ходе изображения которого он сам пытался понять, какого фига на него нашло. Но лицо это святое, и его надо сохранить даже тогда, когда внутренне ведешь разбор полетов с собственным зверем, который, как последняя сволочь, скалит морду и довольно облизывается от содеянного) и весьма недоверчивый взгляд заместителя главы...
Что-то неуловимо меняется. Это витает в воздухе, ненавязчиво вертится на краю сознания и повисает на кончике языка. Знакомое слово, которое ходит по пятам этих двоих. Одно слово, которое давно уже потеряно именно для этого Валгири. Но оно незаметно цепляется за него и заставляет закрыть глаза на все те странности, которые начинают происходить с ним. Потому что волк внутри впервые за все эти века тих и спокоен. Он смотрит глазами своего человека и, словно привязанный, следует за насмешливым и теплым голосом. За блеском наглых глаз и кривой полуулыбкой чувственных губ. И вскоре Кайрен уже ловит себя на том, что его больше не напрягает белобрысый мальчишка. Тот ходит где-то рядом, продолжает острить и откровенно трепать ему нервы.
Но колкие слова все больше теряют злость и теперь заставляют кривиться от банального желания не засмеяться в голос. Колючий взгляд становится мягче и все чаще смотрит как-то по-другому, все дольше задерживается и становится задумчивым. А когда его ловят, то и смущенным. Альфа привыкает все больше и понимает, что да, это самый странный человек в его жизни и что таких, как этот, он не встретит больше никогда. Наверное, именно поэтому он проводит все больше времени с ним и порой забывает о существовании Валентина? Да, именно по этой причине. И вообще, кто сказал, что он забыл о Владыке вампиров?! Просто он настолько незначительное существо, что время на него можно тратить чуть меньше.
«Кажется, Салливан хотел посмотреть витражи из Лангедока», – рассеянно свернув новые файлы о Валентине на экране ноутбука, думает Кайрен и поднимается с места.
– Ну, и где этот паршивец? – ворчит мужчина и выходит из кабинета...
*
– Позволь уточнить, – совершенно с невозмутимым лицом произнес Алан и от греха подальше поставил стакан на кухонный стол, – ты хочешь, чтобы я на сутки увез Валгири из дома и тусовался с ним где-то, желательно на другом конце Шотландии. Я ничего не пропустил?
– В принципе, нет, – кивнула Эрика.
– С чего бы это? – подозрительно оглядев притихший народ в кухне, поинтересовался Алан, – Эри, если вы опять решили выкинуть какую-нибудь хуйню, как в прошлый раз, то я сам помогу Кайрену закопать ваши трупы.
– Да ничего криминального! – горячо возразила девушка и поправила выбившийся из хвоста рыжий локон.
– А поконкретнее? – сомнений в том, что это ничем хорошим не кончится, стало на порядок больше.
– Ну, Ал, – замялась девушка, – у него завтра день рождения. Ну, вот мы и хотим сделать ему сюрприз. Подумай, как это будет прикольно. Он ничего не знает и думает, что все мы забыли, а вы вернетесь, и мы все такие «БУМ! СЮРПРИИИИЗ!!!»
– Главное, чтобы от вашего «БУМ! СЮРПРИИИИЗ!!!» его кондратий не хватил, – проворчал растерянный Салливан.
День рождения? Ну, надо же. Не то, чтобы он не думал, что у Валгири нет дня рождения. Просто никогда не задумывался над этим. И, видимо, не только он. Потому что по глазам прислуги и домочадцев стало ясно, что за столько лет это будет в первый раз, когда они будут готовить праздник именно для своего альфы.
«У меня даже подарка нет», – рассеянно подумал Алан и потер шею.
А сразу за этой мыслью появилась еще одна. Двадцать четыре часа с самым занудистым, ворчливым, старым волчарой. Кое-чьим нервам было самое пора переселяться на Аляску. Жаль только, что этот «кое-кто» пока еще ничего не знал. Однако, судя по шкодливой ухмылке, появившейся на его лице, все крепко задумались о лояльности своего агента. На предупреждающие слова Маркуса Алан только невинно похлопал ресницами и, насвистывая очередную пошлятину, поплыл к выходу. Именно поплыл, провокационно виляя бедрами и, распахнув тяжелую дубовую дверь, заорал во всю мощь легких:
– Валгири, прекрати прятаться и неси свою шотландскую задницу вниз! Сегодня тебе будут трахать мозг самые опытные бюрократические задницы в мире!
– Ты думаешь, у него получится? – с сомнением спросила Диана, когда за дизайнером захлопнулась дверь.
– Не знаю, – задумчиво протянул Маркус, – в принципе, Алана просто невозможно поймать на лжи. Даже Кай не может почуять его обман.
– Главное, чтобы потом они друг друга не поубивали, – беспокойно пробормотал Эдди.
– Главное, чтобы дядя потом с нас шкуры не спустил, – нервно рассмеялся Уоли.
Поддержал его слова даже повар...
*
– Напомни-ка мне куда и, главное, какого черта мы едем? – совершенно равнодушным голосом спросил Кайрен, не отрывая, впрочем, взгляд от дороги.
– Никогда не думал, что оборотни страдают склерозом, – насмешливо произнес Алан и надавил на педаль газа.
Убийственный взгляд желтых глаз был преспокойно проигнорирован. Вместо леденящего ужаса на лице белокурого дизайнера играла пакостливая ухмылка, которая уж очень не нравилась Кайрену. С таким лицом не едут в городской филиал строительной фирмы подписывать какие-то документы, связанные с таможней и еще какой-то хренью. Это что же Салливан заказал, что понадобилась заверенность заказчика, реактивную систему залпового огня «Ураган»?! Если судить по взгляду, то что-то покруче.
Альфа нутром чуял, что-то здесь не так. Только вот поймать ложь никак не получалось. Салливан опять закрылся и выдавал настолько кристальную правду, что аж зубы сводило. Пожалуй, златоглазый волк больше всего ненавидел именно такие моменты.
– Да успокойся ты, – ворвался в мысли расслабленный голос блондина, – не съем я тебя. Мне тоже, знаешь ли, влом тащиться в город. Но эти поставки очень важны. Не каждый день тебе удается откопать, хрен знает где, две превосходно сохранившиеся китайские вазы династии Цин. Ручная работа восемнадцатого века! Ты даже представить себе не можешь, насколько это красиво!
– Отчего же, – хмыкнул альфа и перевел взгляд с блондина на темную ленту дороги.
– Только не говори мне, что ты был там и видел их мастеров своими глазами? – ошарашенно произнес Алан и перевел удивленный взгляд на ухмыляющегося альфу, – ты мне еще скажи, что у малютки Христа автограф успел стырить!
– В это время я был несколько занят в Китае.
– Они же были тогда закрытой территорией, – прищурился Алан.
– У всех правил есть исключения, – туманно произнес Кайрен, – и лучше смотри на дорогу, Салливан. Спасать твою тушку я больше не собираюсь.
– Больно надо, – фыркнул Алан и сосредоточился на дороге.
Эдинбург встретил их теплом и гомоном оживленных улиц. Закатным солнцем над крышами небоскребов и прохладным ветром осени. Черный ягуар бесшумно скользил мимо остальных машин и плавно сворачивал на перекрестках. Мимо площади Святого Андрея, вдоль Джордж-стрит. Богатые улицы плавно перешли в бизнес-кварталы города, и, миновав их, машина свернула в тихие районы. И с каждой минутой Кайрен все больше убеждался, что едут они далеко не в филиал «Амариллиса». И когда машина плавно остановилась перед входом парка аттракционов, мужчина с каменным лицом повернулся к затаившему дыхание дизайнеру.
– Ты прикалываешься? – пока еще спокойно произнес он...
Впоследствии альфа не раз за этот вечер раздраженно думал о том, почему не свернул шею белобрысому мальчишке и позволил затащить себя в это проклятое место. Хотя, если быть до конца честным, то об этом он задумался в ту минуту, когда Салливан совершенно без страха схватил его за руку и потащил к тиру. Стрелял Алан мастерски, даже из этой пародии на оружие. Только снисходительная ухмылка при впавшем в детство мальчишке медленно сползла с его лица, когда этот наглый шкет сунул ему в руки свой выигрыш.
Алан захотел его с той минуты, как увидел. Но, разумеется, не себе. Огромный плюшевый волк. С потрепанным серо-черным мехом и блестящими золотыми глазами. И весьма знакомой хмурой мордой. Игрушка буквально умоляла забрать ее себе. И так как блондин всегда был гуманным человеком, то ринулся спасать очаровательное создание. Десять выстрелов по всем мишеням, и снисходительная улыбочка стерлась с удивленного лица толстенького мужика. Тот ворчливо стащил с полки желанный трофей и протянул довольному, как стыривший сметану кот, американцу. А уже через минуту волк оказался впихнут в руки оборотня. О, этот бесценный кадр надо было увековечить на века. Двухметровый здоровенный детина с криминальным лицом и игрушка, зажатая в его руках. Причем, криминальное лицо из непонимающего стало совершенно растерянным. Открытым и в чем-то даже беззащитным. Салливан даже завис с глупой улыбкой, следя за тем, как треснула холодная маска отчужденности, и вместо нее появилось что-то новое.
Только минута славы слишком быстро иссякла, и альфа поднял на булькнувшего дизайнера полные бешенства глаза.
– Салливан! – на утробный рык обернулось пол парка, а кто-то даже испуганно вскрикнул.
Только все это мало интересовало Алана, со смехом удирающего от осыпающего его гневным матом альфы. Который за всю погоню так и не выпустил из рук злосчастную игрушку, собираясь ею прибить блондина. А тот только несся вперед, маневрируя между гуляющих парочек, и, перемахнув ограждение, вспрыгнул на движущуюся платформу карусели.
Кайрен даже не обратил внимания на окрик кассира и последовал за блондином. Тот шел между движущимися верх-вниз игрушечными лошадками и мурлыкал под нос мелодию самой карусели. Шальная улыбка не сходила с его губ. Его глаза блестели всякий раз, когда он оборачивался и ловил его взгляд. Ветер играл с полами его черного пальто и шевелил растрепавшиеся серебристо-белые волосы. И Кайрен, словно завороженный, шел за ним. Позабыв досаду и злость на дурацкую шутку. Всякий раз, раздраженно желая преодолеть расстояние, разделяющее его от этого мальчишки. А тот, словно издеваясь, все шел вперед. Чтобы встретить на очередном кругу. Улыбнуться и опять уйти. Только теперь развернувшись к нему лицом. Не отрывая своих колдовских глаз и улыбаясь так, словно ему были известны все тайны этого мира. Только спроси, и он тихо прошепчет тебе на ухо, чтобы в следующую минуту засмеяться в голос и исчезнуть.
Альфу тянет к этому человеку, и ему кажется, что это наваждение и вправду сейчас исчезнет. Но стоит его пальцам потянуться вперед, как их на полпути встречают другие. Они теплые, в отличие от его холодных. Их кожа чуть шершавая, но приятная настолько, что отпустить просто невозможно. Пальцы переплетаются с его собственными, и рука тянет вперед. Расстояние между ними не сокращается ни на сантиметр, но теперь это константа, которая держит их.
Наверное, со стороны они производят то еще зрелище. Двое взрослых мужчин за ручку кружащих по карусели, причем у одного седина в волосах и рожа настолько страшная, что грозит минимум икотой до конца жизни тому, кто увидит. И, в отличие от второго, одет почти по-армейски, в потрепанной черной куртке, а вдобавок еще сжимает другой рукой большого плюшевого волка. Красота писаная, ничего не скажешь! И как никто еще охрану парка не вызвал?
А карусель все движется, и Алан тихо шепчет, зная, что его услышит только тот, кому и предназначены его слова.
– Ты совсем забыл, как надо жить, старый волчара.
Он и в правду забыл, каково это – жить. Он помнит, как драться; помнит, как убивать; и знает, как умирать. Но он не помнит, как это – смеяться до рези в животе. Он не помнит ни тепла в груди, ни минут покоя. Он не помнит, но сегодня он снова учится распознавать все это. Сквозь гомон толпы и детских смех, сквозь миллион запахов, от которых хочется оскалиться. В хаосе чужих мыслей и чужих жизней его ведет это теплая рука, которая сжимает его ладонь. И он следует за этой темной спиной. Слыша в ушах знакомый стук сердца и мурлычащий голос.
Ночь накрывает землю постепенно. Она крадется сотней теней между далеких зданий и узких улочек. Тьма накрывает город неслышной походкой кошки и блестит миллионами звезд на горизонте. Она плавит далеко упавшее солнце и озаряется огнями старых фонарей и маленькими лампочками. Она дрожит вокруг пламени свеч у шатра гадалки и отражается в кривых зеркалах за спинами людей. Ночь приходит треском огня на кончиках жезлов ухмыляющегося факира. Окутывает своим теплом и заставляет стихнуть голос ветра до низкого шепота. Оседает сладким соком на нежных губах и ароматом сахарной ваты в воздухе.
Они гуляют по парку до самого его закрытия, и Алан затаскивает его почти на все аттракционы. Самое удивительное, что Кайрен молча следует за ним. Каждый раз, закатывая глаза и отпуская язвительные комментарии. После последнего ему бесцеремонно пихают в рот солидный кусок розовой, приторно сладкой дряни, которая, признаться, и вправду вкусная. Их чуть ли не выгоняют из дома с призраками после убийственных комментариев альфы и некультурного ржача Алана. После пяти кругов на американских горках кассир встречает их на площадке с благоговейным взглядом. А Салливан чуть ли не тянется ко всем ларькам. Напяливая на оборотня сомбреро и чуть ли не лишаясь пальцев из-за клацнувших в нескольких миллиметрах от них острых зубов.
Парк закрывается глубокой ночью, но сегодня блондин явно в ударе. Так что, через какие-то два часа они пьют горячий черный кофе, сидя на широких перилах Форт-Роуд-Бридж. Это отвратительная бурда в одноразовых стаканчиках, на которую кривит нос дизайнер и ворчливо замечает, что у него во сто раз лучше получается, чем у этих безруких, безголовых и откровенно живодерских бариста из Старбакса. Ночь проходит незаметно. Она растворяется в тихом голосе Алана и тех разговорах, что один за другим чередуют друг друга. Впервые она проходит вот так. В бессонной прогулке и рассказах. В острых подколках и ехидных шутках. Она превращается в балаган, когда блондин неожиданно поднимается на перилах во весь рост и, раскинув руки в стороны, принимается гулять. Декламируя во весь голос сонеты Шекспира и доводя Кайрена до нервного дерганья глаза. Когда тот, напряженный каждой мышцей тела, следует за глупым мальчишкой, готовый в любую минуту поймать идиота, если тот решит устроить экскурсию на дно залива Ферт-оф-Форт. Как ни удивительно, но вышеупомянутый идиот не падает, и они даже успевают встретить рассвет.
Алан теплее кутается в свое пальто и с умиротворенной полуулыбкой смотрит на розовые пернатые облака. Горизонт бледнеет все больше и вместе с тем приносит целую гамму цветов. От нежно голубого до багряного, как кровь. Ветер завывает между железных балок и крепких тросов. Он бьет прохладой воды по лицу и наполняет легкие свежестью нового дня. Салливан прикрывает глаза и просто молчит. Спине становится теплей, а ветер словно утихает. И ему совсем не надо оборачиваться, он и так знает, кто стоит за спиной, и чья эта сила лижет кончики его пальцев своим теплом. Альфа не дотрагивается до него, но он чувствует его взгляд на себе. Он скользит по спине, трогает волосы и пробирается теплом под воротник, заставляя щеки покрыться румянцем, а сердце пропустить удар. После чего оно срывается на такой судорожный бег, словно хочет вырваться из груди. И Алан совершенно не понимает, почему так. Он смущается, и это настолько несвойственно ему, что впервые доводит до нервной улыбки и заставляет упрямо не оборачиваться, потому что не знает, что будет сейчас, если он увидит горящий взгляд желтых, словно это солнце, глаз...
Они выезжают из города под утро. Не останавливаясь нигде и почти не разговаривая. Но молчание, царившее между ними, впервые не давит. Оно теплое, и, пожалуй, теперь Алан спокойно может смотреть на альфу. Тот все равно не будет отрывать взгляд от дороги, пока ведет машину. Так что, да, теперь молодому дизайнеру ничего не мешает. Он смотрит на золотые лучи, запутывающиеся в полуседых волосах. На крепкие плечи и сильные руки, сжимающие руль машины. Солнечные блики скользят по расслабленному лицу и теряются на дне глаз. Они очерчивают линию подбородка и, осторожно касаясь губ, поднимаются по многочисленным шрамам. Алан смотрит на них и думает, что это было чертовски больно. Он смотрит на них и стискивает пальцы. Потому что вряд ли Валгири будет в восторге, когда он погладит их...
Блодхарт встречает их, ну очень, подозрительной тишиной. Настолько, что Салливану кажется, что он погорячился, когда соглашался на отвод глаз альфы. Его передергивает от одной мысли, что во время их отсутствия эти чертовы интриганы все-таки начали массовый Апокалипсис. И напряженно застывший перед главными дверями Кайрен только сильней убеждает Алана в его мыслях.
А Кайрен замирает, слушая нервные и какие-то возбужденные шепоты. Он чувствует нервозность Маркуса и Дианы. Какое-то предвкушение Эрики и нетерпение племянников, которые в чем-то убеждают тихо истерящего Джулиана. Что уж говорить о слугах. Замок, словно замер в настороженности и чуть ли не в нервном писке. Это заставляет уже волноваться всерьез. Оборотень смотрит на высокие окна верхних этажей и, когда Алан равняется с ним, тихо спрашивает:
– Что происходит?
– А что? – так же настороженно спрашивает в ответ Салливан и дергает себя за локон.
Он тоже напряжен и так же хмуро смотрит на окна.
– Такое впечатление, что они там минимум полпланеты взорвали и потопили, а теперь очень не хотят показываться мне, – сузив глаза, отвечает мужчина и, услышав облегченный вздох блондина, хмыкает, – и? Что же произошло такого, что понадобилось вытаскивать из дома и целый день меня кругами водить? Ты же не думал, что я, как идиот, буду ходить за тобой хвостом и не догадаюсь, зачем это, м?
– Тогда почему пошел? – заинтересованно спросил блондин и двинулся вслед за идущим к дверям Кайрену.
– Не знаю, что происходит, но ты бы первым кастрировал их, если бы они взорвали замок.
После его слов от замка повеяло еще и возмущением, что заставило Валгири оскалиться и войти. Не теряя ни минуты, альфа взбежал по лестнице и направился в большую столовую, где, по ощущениям, собрались все обитатели замка. Он уже приготовился, с грохотом распахивая двери, для профилактики порычать на экстремалов, решивших играть на его нервах. Однако рык застрял в горле, когда прокричали «СЮРПРИИИИИЗ!!!» скалящиеся во все зубы родственники и жахнули золотым конфетти. Только многовековая выдержка и, пожалуй, полный охуй спасли семью от звериных инстинктов. И пока ничего не понимающий альфа открывал и закрывал рот, как кинутая на сушу рыба, на его шее повисла воркующая Эрика и, расцеловав, пожелала долгой жизни. В данных обстоятельствах это показалось издевательством. Подлетевшие после нее племянники напоминали щенков, пытающихся задобрить альфу. Маркус только закатывал глаза и примирительно смотрел на брата, в то время, как Диана с воплем: «Дайте главной даме тысячелетия потискать нашего обаяшку-именинника» во всем этом сумбуре успела ухватить его за волосы и с чувством поцеловать в щеку. Алан аж загляделся на это еще более потерянное лицо с четким отпечатком губ на лице.
– Что за... – механически держа в объятиях Эрику и Диану, просипел, наконец, «счастливый» именинник.
– С днем рождения, Валгири, – ухмыльнулся прислонившийся плечом к дверному косяку Алан.
====== Что думает...? ======
В твоем теле любовь, но ты не можешь держать ее внутри,
Она льется из твоих глаз и выплескивается из кожи.
Нежнейшее прикосновение оставляет самый темный из следов,
И самый ласковый поцелуй разбивает самое жестокое из сердец.
Самое жестокое из сердец
Самое жестокое из сердец
Самое жестокое из сердец
В твоем теле любовь, но ты не можешь выпустить ее наружу,
Она застряла в твоей голове, не хочет срываться с губ.
Липнет к языку и проявляется на лице
Так, что у самых сладких слов самый горький вкус...
Florence and the Machine – “Hardest of hearts”
Кайрен Валгири думает, что в последнее время он все больше чувствует себя человеком. Каким-то неправильным, покореженным и с атрофированными чувствами. Эмоциональный инвалид, как бы сказали современные мозгoправы. Увы, но в его время еще не существовало оных. Хотя они не были ему нужны ни тогда, ни, тем более, сейчас. От него по-прежнему пахнет бешенством и кровью. Но теперь он медленно оттаивает. Он учится жить, учится чувствовать. Семья за это готова повизгивать в экстазе. Кайрен думает, что в то утро ему все-таки надо было вышвырнуть из замка открывшего пинком дверь в столовую чумазого дизайнера. Только вместо этого он уже через какое-то время сам спасал этого мелкого засранца от чужаков.
Альфа знает, что в последнее время слишком много думает об Алане Салливане. Не думать о нем уже невозможно, потому что теперь почти каждый вечер они проводят в компании друг друга. Они играют в шахматы, и обычно Кайрен готов в конце прибить белобрысого гада за его нахальную ухмылку. Салливан единственный, кому удалось победить его. Но бывают и другие вечера. Когда Алан сворачивается клубком в его кресле и, укрывшись пледом, из-под ресниц наблюдает за его работой. Он молчит и дышит глубоко. Его сердце бьется ровно, и чувства лежат перед альфой, как десятки исписанных страниц. Кайрен читает их и сам не замечает, как начинает дышать в унисон с блондином. А еще есть ночи, когда Алан с головой уходит в чтение очередного древнего фолианта из старой библиотеки. Сидя на белоснежном мехе медведя, скрестив под собой ноги и еле шевеля губами. Его взгляд сосредоточен, а брови хмурятся. Огонь трещит в камине и сотнями языков золотит его кожу. Он играет бликами в его растрепанных волосах и блестит на влажных губах.
Эти ночи стоят перед глазами в ту минуту, когда он когтями вырывает горло очередного оборотня и облизывает окровавленную пасть. Он видит их, пока его волки разрывают в клочья все семейство Килириона. Теперь его соседи трижды подумают перед тем, как лезть к мальчишкам его клана и похищать их. А пока альфа этого клана лежит с разорванными сухожилиями возле его ног и, придавленный к полу силой желтоглазого оборотня, бессильно воет, пока на его глазах рвут на куски его сыновей.
Кайрен смотрит на это жалкое зрелище, а перед глазами стоит ОН. В белых шерстяных носках, потертых джинсах и в теплом сером свитере. Растянутая горловина которого, съехав в сторону, обнажает белую шею и крепкое плечо. Его волосы, растрепанные и распущенные, блестят в языках пламени. В стальных глазах сотнями нитей играет голубой шторм, а уста кривятся в уже хорошо знакомой хулиганской ухмылке. Образ в мыслях настолько реален, что он наяву чувствует запах человека.
