Текст книги "En Orifanna evall a straede (СИ)"

Автор книги: I_NO

сообщить о нарушении

Текущая страница: 39 (всего у книги 41 страниц)

Я не знала, куда иду, а главное – сколько часов, лет, а может, и мелких мгновений тащу сама себя, не ведая маршрута, но чувствуя каждый изгиб тропинки, которую давно занесло. Куда бы я не кинула взгляд, вокруг была только бесконечно белая пустыня, с барханами-сугробами. Бушующими метель, закручивая узорчатые крупицы снега в хоровод, поднимала их в воздух и пританцовывая, отправляла блуждать по ледяным просторам, которым не было ни конца, ни края. Хмурое, серое небо, с тяжелыми тучами, нависло над снегом, низко, будто бы укрывая пушистым покрывалом, как неразумное дитя, оберегая холод и стужу. Я лишняя, здесь и сейчас. И понимая это, я все равно иду, проваливаясь по снегу, оставляя за собой узорчатые следы кроссовок, с лопнувшей от холода подошвой, петляющие, волочившиеся, но не останавливающиеся ни на секунду.

Время остановилось, превратившись в зыбкую массу снежных крупиц. Горло уже не болит. Оно просто отмерзло, а язык не в состоянии повернуться, чтобы просто позвать на помощь кого-то, кто всегда оберегает меня, оставаясь рядом незримо, но неумолимо. И я просто иду. Иду, иду, иду…

Ветер пахнет сырой свежестью, прогорклым холодом, пробирающим насквозь каждый атом тела, и немного костром. Где-то вдалеке в небо вздымается исполином трубчатый столб дыма, закручиваясь и сливаясь с серостью нижних слоев атмосферы. Я поворачиваю. Иду к нему, переставляя ноги страшным усилием воли. Я бы давно упала, и радостно замелась снегом, оставшись навсегда здесь кусочком льда, но мне надо нести себя, по несуществующей, но внутренне зримой стезе, вперед.

За очередным огромным сугробом, вдали, возникает маленький островок утешения. Простая лесная палатка, из плотной зеленой ткани, с огромным, пылающим костром перед нею, играющим не ветру языками, как маленький спрут, раздуваясь все больше с каждым порывом, выплясывая непонятный танец, полный спокойствия и надежды.

У кучи дров для огнища, сидит высокий мужчина, поджав к себе ноги и прижимая сокровище. Его голова покрыта коричневым капюшоном, и взгляда не видно, но каждое движение, полное хрупкой нежности и осторожности, каждый вздох и тихое пение, что сливается с воем метели, говорят мне, что в его руках спрятано нечто действительно ценное. Я хочу окрикнуть его, но не могу даже разомкнуть одеревеневшие губы. Я пытаюсь поднять руку и помахать, но получаю только боль в плечевом суставе. Вьюга почти смеется над моими попытками, заливисто взвизгивая в оледеневшие уши.

Мужчина поднимает голову, и я вижу только, как сверкнули карие глаза из темноты под капюшоном. Они узнали меня. А я где-то видела их. Мужчина встает, не отпуская из рук сверток, рывком, стремительно, хрустнув коленями. Я останавливаюсь около костра, ощущая живительное тепло, обжигающее до боли щеку и ухо, но боюсь и шагу отступить от огня, надеясь оттаять поскорее и начать говорить. Мужчина кивает, слегка сипя здоровается на Старшей Речи. Сверток в его руках, подставленный ветру, недовольно дергается и заводится, как моторчик, детским плачем, набирая силы с каждым новым движением. Мужчина кланяется, и прижимая руками ребенка к себе, укрывая могучей грудью от ветра, разворачивается. Ныряет в палатку, чуть приоткрыв полог, и исчезает из виду, оставив меня на холоде и морозе.

Зубы стучат.

– Наконец, ты пришла, – слышу я над околевшим ухом шуршащий женский шепот, такой же, с хриплой ноткой простуды, но добродушный.

– А что, меня долго ждали? – неожиданно произношу я, дивясь тому, как легко двигаю челюстью. Чьи-то нежные руки ложатся мне на плечи, и от них по сосудам проходит разряд тока, согревающий, приятный, протягивающий живительные силы через сухожилия и кости.

– Ты – Анна, – утверждает голос неоспоримую истину. – Я ждала тебя в этой птичьей клетке, наверное, всю свою жизнь. Но я знала, что ты придешь, и это придавало мне сил. Вселенная работала миллиарды лет, чтобы создать тебя. Сотни тысяч звезд жили и умирали для твоего существования. Они принесли себя в жертву, что бы ты могла восстать из их пепла. Звездная пыль в твоих костях, свет – в глазах, а тепло – в твоем сердце.

– Я не понимаю… – почти шепотом произношу я. – Разве не все люди состоят из атомов, которые были созданы Большим Взрывом тринадцать миллиардов лет назад? – я чувствую, как она улыбается. Едва заметно, лишь дернув уголками губ, но не смею оборачиваться и нарушить гармонию, которую она создает.

– Мы все – дети звёзд, Анна, – отвечает женщина едва слышно. Ее голос полон мудрости, древней, как само мироздание. Будто бы понимание самых сокровенных тайн было доступно ей, бесконечность открылась перед её глазами, как детская книга. – Мы видим красоту там, где сияли они. Мы чувствуем их тепло жарким летним днем и холодной зимней ночью. Мы живем благодаря им. Для всех нас во Вселенной создано свое, отдельное место. Ты была сотворена, как и я, как и он, и они тоже, чтобы любить, видеть, чувствовать, знать…

– Зачем? – голос дрожит. Я пришла сюда с конкретным вопросом, а получила лишь голимую, абстрактную философию, в дебри которой боялась забираться, как и любой другой смертный человек. Она улыбается:

– Однажды ты совершенно случайно оказываешься в нужное время, в нужном месте и миллионы дорог сходятся в одной точке, рождая течение жизни. Сейчас ты здесь, потому что сама пришла сюда, сворачивая то там, то тут, обходя бездорожье, двигаясь напролом. А я ждала тебя, как ждут любимое дитя матери после наступления сумерек. Здесь пересеклись наши пути.

– Ты – Лара, – предполагаю я вслух. Я не слышу, как сокращаются мышцы, в ушах звенит ветер, но я точно знаю, что она кивает, соглашаясь. – Лара Доррен, – уже более твердо произношу я. – Как ты узнала, что я приду?

– Об этом поведала наша подруга. Моя – живая, невредимая и очень любимая. Твоя – незнакомая и сухая, как бумажные листы её дневника. Её пророчество перевернуло мир, и именно его исполнение привело тебя сюда, – спокойный голос Лары, её уверенность, начинают пугать меня. Я задаю вопрос, который не тактично задавать человеку, который тоже уже умирал однажды.

– Ты – призрак? Дух? Или…? Как такое возможно? Ты умерла много столетий назад.

– Здесь нет времени, – откликается она. Ей не обидно, не больно, ни тяжело. Ей никак. Она – это нечто и, одновременно, ничто. – Ты знаешь, где мы?

– В Антарктиде? На Северном полюсе Марса? Нет? – я знаю ответ, но боюсь произнести вслух. Я понимаю, что она ждет, поэтому говорю, заикаясь, утвердительно и обреченно: – Мы в центре Белого Хлада.

– Верно. И это моя основная подсказка.

– Значит, – с трудом произношу я, двигаясь по цепочке рассуждений дальше, заставляя замерзший и отогревшийся снова мозг работать, – если ты здесь есть, а времени нет, то…

– Да, – я не успеваю закончить предложение. Лара перебивает меня, мягко, деликатно, но твердо. – Мы – порождение одной магии. Я и Белый Хлад.

– И Цири, – понимаю я.

– И Цири, – эхом отзывается она. Я молчу, переваривая информацию. Я начинаю постигать смысл. Бормочу:

– Времени нет, но оно должно быть. Время – материя. Материя, пронизывающая всё, одно из измерений, как высота, длина и ширина. И если где-то появилась пустота, то… Точка перехода, – наконец, делаю я вывод. – Здесь было Сопряжение Сфер, да?

– Много лет назад, – говорит она, как если бы это было известно всем, – Aen Undod постигла страшная катастрофа. Они боялись погибнуть, но шансом спастись был лишь сильный скачок в глубину сфер, через несколько Вселенных, чтобы остатки их гиблого мира не пришли за ними следом. Мои предки, подобно побитым собакам, блуждали из мира в мир, с планеты на планету, но нигде не могли найти покоя. И вот они попросились сюда, в обитель разумных, высших, как и они, существ. Единороги с радостью приняли новых соседей, ожидая спокойного процветания, – она замолчала. Я жду, представляя, как Лара поджала тонкие губы, в скорбном молчании вспоминая всех павших в бессмысленной, кровопролитной войне. – Но их обманули. Aen Undod, в стремлении к власти, в жадности и тщеславии, начали истреблять гостеприимных хозяев. Одного за другим, они убивали их, сотнями, тысячами…

– И единороги сделали гадость какую-то, да?

– Они понимали, что допустили врагов в свой мир сами. И прокляли магию, с помощью которой перешли сюда эльфы Aen Undod. Они прокляли солнце, которое им светит. Воздух, которым дышат. И себя тоже прокляли, обрекая на вымирание, но зная, что за собою утянут и своих врагов.

– М-да. Там, среди единорогов, случайно, не живет такой барышни по фамилии Донцова? Прям, блин, я мстю и мстя моя страшна. Ритуально самоубьёмся, как гребаные лемминги, но придавим своими тушками потомков завоевателей, – я фырчу, понимая всю горечь от ситуации, и боясь выдать своё огорчение и отчаянье. Единороги согласны были умереть сами, ради высшей цели, которая давно потеряла смысл. Примерно, с момента, когда появилось первое государство во Вселенной. Я знаю, что она улыбнулась этому, но с грустью и тоской. Поэтому, оправдываясь, я говорю: – Разве Точка Перехода не завязана на одном, конкретном человеке?

– Может быть – да. Если это просто сдвиг во времени, – отзывается Лара, как будто переписать пару десятилетий чьей-то жизни – сущий пустяк. Как почесать кота за ушком. – Всё зависит от действия. Локи хотел дать тебе новую жизнь, и самой маленькой её крупицы хватило, чтобы впустить в твой мир армию… Но тут всё иначе. Единороги прокляли магию, сам дар человека, который открыл пространство между мирами.

– А он передается по наследству! – произношу я ошарашено. – Вот для чего нужна эта ваша селекция!

– И Ген Старшей Крови, – заканчивает она мою мысль.

– Бедный Геральт, – вздыхаю я, с трудом набирая воздуха в грудь, ощущая, как закололо в районе сердца. Ведьмак не перенесет утрату своей любимой питомицы. Он слишком любит Цири. Белый Волк едва перенес потерю одной своей доченьки, и, разумеется, не позволит принести в жертву ту, кого считает Предназначением. Даже ради спасения целого мира. – Цири должна закрыть Точку Перехода и вернуть магию?

– А вместе с ней и жизни всех поколений моих предков и потомков, от Сопряжения Сфер до сего дня. Ласточка должна вернуться в небытие. Раствориться в нем, как и я, мои мать и бабушка, дочь, внучка и правнучка. И остальные, – проговаривает Лара медленно после минутного раздумья. –Рианнон сошла с ума, неся бремя этого знания в одиночку. Моя милая девочка желала уберечь своих детей от участи, которую решили за них единороги.

– Интересно, твой приятель, Креван, знает об этом? – в мою голову, ступая мягкими когтистыми лапами по корке головного мозга, прокрадывается подозрение. – Он изо всех сил делает вид, что привязан к Цири, прям любовь до гроба к твоей светлой памяти.

– Он был молод и горяч, когда это знание доверили мне. Не думаю, что его посвятили в эту тайну. Иначе Цирилла давно бы исчезла, – Лара задумчива. – Все охотятся за Геном Старшей Крови и никто не знает, что он представляет собой на самом деле.

– Лишнюю хромосому?

– Отнесись с уважением к собственному потомку, – строго, но щепетильно произносит Лара. Мне кажется, она хмурится, брови надвигаются на ясные глаза неизвестного мне оттенка, а взгляд на секунду становится колючей, чем у Авалак’ха в лучшем исполнении. – В тебе живет дух её лучшего предка.

– Вот только не говори, что я – твое воплощение, очередная следующая жизнь, а? – плаксиво заявляю я. – Я еще от Мирки не отошла, с её печальным жизненным путём.

– Нет, – вздыхает она. – Разумеется, нет. Я сказала: «лучшего из предков», а это, поверь, не могла быть та, кого искусственно вывели, словно элитную корову. Мне лишь было суждено привести его к гибели… И продолжать уводить к смерти, пока этот круг порока не разорвала Царица Хель.

– Если я скажу Йорвету, что он – воплощение Лары Доррен, у него будет истерика, – я ухмыляюсь, мысленно потирая ручки в предвкушении новости для своего любимого мужа. – Он тебя просто немного недолюбливает… Погоди, что? Ну, я имею ввиду, что ты там про Хель говорила.

– Ты пришла к смерти, как и было предначертано судьбой. Ты погибла, защищая мир, в котором живет Йорвет также легко, как погиб мой возлюбленный Крегеннан, не давая в обиду меня, – Лара говорит это так, как будто все просто, словно таблица умножения, только я, глупенькая, не в состоянии понять. – Хель подарила тебе продолжение жизни, но ты уже исполнила свою судьбу. И теперь тебе можно не бояться, что Норны разлучат нас, ища глупые поводы вроде смерти. Мы вновь соединились. Нам осталось только расплатиться по последним долгам.

– Что возвращает нас к Цири.

– Шанса спасти Цириллу нет. Или она, или целый мир. Решение предстоит принять только ей самой. Боюсь, мир Aen Elle не сможет уже дождаться следующего моего потомка.

– Мне что, её под поезд толкнуть? – рычу я озлобленно. Вот теперь я должна, как Тор, прибегнуть к гребанному «меньшему злу», и подставить под удар молодую девчушку. Проклятье.

– Она должна уйти в Белый Хлад. А дальше магия сама сделает то, что необходимо, – отзывается с пониманием Лара. – Расскажи ей правду. Дай шанс выбрать. Не неси бремя ответственности в одиночку, – она сжимает мои плечи, ободряюще, мягко, нежно. Немного трясет меня, будто бы убеждая. – Оно слишком велико для тебя одной. Решать за человека также сложно, как и за весь мир.

– Знаешь, я думаю, что, когда Точка Перехода была завязана на мне, было как-то полегче принимать факт, что пора умирать.

– Сделать самому всегда легче, чем смотреть, как это делают другие, – она вновь немного наваливается на меня. Прижимается щекой к плечу. Я чувствую её сладкое дыхание, с ароматом яблока, на своей шее. – Что бы ни случилось, все будет хорошо, Анна.

Я молчу, слушая завывания ветра. В моей душе холод, пустота и отчаянье, разливающееся по животу вверх, с мертвыми бабочками выходящие из кишечника через глотку, вместе с рвотными позывами. Кажется, что Карантир только-только вставил свой магический кортик мне в тело, и я вновь отмираю, по секундам вытекая из состояния «жизни» в Царство Хели. Мне тяжело и хочется закричать. Я держу себя в руках, чтобы не развернуться и не ударить Лару кулаком в лицо, за то, что она так спокойно говорит о смерти своей пра-пра… внучки, будто бы с детства готовила её для вознесения через распятие на кресте амбиций тех, кого уже даже нет в живых, и тех, кто готов переехать к Хель на вечную регистрацию из чувства мести. Я понимаю, что мне надо уходить, что мне снова становится холодно, будто бы магия, которой грела меня Лара иссякает.

Я хочу увидеть Йорвета. Обнять его, успокоиться. Почувствовать безопасность. Побыть маленькой и капризной, и точно знать, что меня уберегут от злого мира вокруг в своих объятиях.

– Это был Крегеннан? – спрашиваю я, кивая на палатку. Она отодвигается от меня, оставаясь сзади, незримая, спокойная.

– Да. И Рианнон.

– Почему он ушел?

– Потому что в единой точке не могут существовать два духа одного и того же человека.

– Это значит, что когда я уйду, он вернется?

– Если ему будет куда, – отзывается ведунья.

– В смысле?

– А ты уверена, что это не сон? Всего лишь воображение, разыгравшееся в твоей голове после ритуала, призванного заставить твой мозг генерировать галлюцинации.

– Я уже давно ни в чем не уверена, – говорю я правду. – Мне пора. Скоро увидимся, Лара.

– Да, любовь моя. Через мгновение для тебя, и вечность для меня.

Я иду к палатке, боясь оглянуться, но чувствуя ее взгляд на своей спине. Лара не злобна по природе, не агрессивна и не несет опасности. Она лишь констатировала факт, который я не смогу избежать, как бы не хотела. Поэтому мне только и остается, что вернуться и сделать то же самое. И да, пусть Цири решает сама. Впервые я просто хочу двигаться по появляющейся дороге под ногами и не сворачивать, не искать препятствий, а просто шагать. Может, даже насвистывая веселую мелодию.

Под пологом меня ждала пустота.

====== Глава 42. Мы никогда не станем старше. ======

– Вот такая вот заморочка, – сообщила я сипло, сиротливо обнимая колени. Геральт хмуро уставился в пол, одним взглядом почти заставляя покрыться плесенью старенький, невиноватый в нависших бедах, коврик. То ли Белый Волк никак не мог перевести информацию в удобоваримый вариант, то ли стандартная оперативная память ведьмачьего мозга была заполнена под завязку, а может и Йеннифер отбила блудливому возлюбленному последние способности к мыслительному процессу… Друг никак не мог принять со стойкостью, подобающей воину нейтралитета, свалившиеся с моим возвращением из астрального путешествия мрачные сюрпризы. Разумеется, когда дело касается любимого ребенка, любой родитель теряет всякую адекватность и идет крушить всё вокруг, как Халк в припадке ненависти ко всему движимому, но, видимо, Геральт прекрасно понимал, что пойти и вызвать на праведный бой Точку Перехода, равно как и единорогов, во всей своей основной рогатой массе, явно не будет результативным действием. Но и сдаваться ведьмак не собирался. Во всяком случае – сразу. Видимо, додумавшись до чего-то более-менее приемлемого, он вскочил на ноги и заходил по комнате, скрябая пальцами небритый подбородок, мозгуя и бурча себе под нос нечленораздельные звуки

.

Цирилла, притихшая в углу, тоже не радовалась принесенным, благодаря ритуалу пророчицы Итлины, новостям. Она, как девушка молодая, только начинавшая жить в полную силу и в свое удовольствие, умирать не хотела, тем более ради мира, жители которого стабильно подкладывают ей какашки под дверь кармы, и пытаются изловить всеми доступными способами. Впрочем, теперь в погонях Эредина и его бешеных Красных Всадников появился какой-никакой, но всё-таки смысл. Не уверена, что они и сами знали, как правильно спасать свой мир, но чуйка, что Цири как-то с этим связана, не подвела. Даже если бы их маги и провели какие-то мистические манипуляции, и гордо, спустя адовы круги научных изысканий, извлекли Ген Старшей Крови из тела цинтрийской принцессы, то, в лучшем случае, их гениальности хватило бы, чтоб кинуть им в засахарившуюся дырку между мирами и удивляться, почему не сработал закрывающий механизм.

– Ну и что мне делать? – наконец, нашла в себе силы Цири, чтобы задать вопрос. Йеннифер со скорбью подняла фиалковые глаза на доченьку, полные крупных слез и выдавила, словно из самого желудка:

– Утёночек мой…

– Альтернативы нет, я так понимаю? – вылез вездесущий Аваллак’х. – Я, несомненно, кое-что слышал об этом всем, но… Что изрекла Лара, можешь воспроизвести дословно? – я покосилась на Цириллу и хмуро процитировала:

– «Шанса спасти Цири нет. Или она, или целый мир. Она должна уйти в Белый Хлад», – мне стало противно от этих слов. Они отдавали горечью, мерзостью, и противным налетом ложились на языке. – Есть у меня мнение, что здесь действительно нельзя ничего сделать. Но я в него верить не хочу.

– А пристанет, – вздохнул ведун. – Я много лет занимаюсь пространственной магией. Точку Перехода можно закрыть, только полностью замкнув круг потребных ресурсов. И если, в твоем случае, мы просто стабилизировали тоннель и дозволили армии Эредина прийти к нам в гости, с тем чтобы сразу выпроводить его восвояси, – Креван выразительно глянул на меня, обвиняя сразу во всех бедах, – то здесь поистине нужно рассчитаться сполна. Отдать не только лишь жизнь потомков того, кто первым произвел Сопряжение Сфер, но и вернуть магию, раскрывшую Междумирье, обратно в небытие.

– А если Цири не хочет? – прошипел Геральт, пристально глядя на ведуна. Его лицо быстро налилось красным бешенством. Он в два шага подошел к эльфу и с легкостью, как куклу, приподнял в воздух за стоячий воротник, со ожесточением потрясая худощавое тело и неистово крича прямо в тонкие черты лица: – Да плевал я на весь ваш проклятый мир! Погибайте, раз сами заварили эту кашу! Замерзайте, подыхайте от голода, но Цири не трогайте!

– Геральт, – княжна подошла к отцу и миролюбиво прижалась со спины. Ведьмак, не ожидавший такого хода конем нежности, тут же размяк и выпустил ведуна, с наслаждением шмякая его хлипкое тело на пол. Для отдушины, успокоения и стабилизации внутренней энергии «Ци» он бы и пары хороших пинков ему отвесил, но Цири, относившаяся к Кревану с подозрительной добротой, не дала этого сделать, тут же увлекая внимание разбушевавшегося папочки на себя. – Всем сейчас тяжело. И особенно мне. Я хочу, чтоб ты был рядом, – она сильнее прижалась к нему, плачась в могучую спину.

Сердце Йеннифер, о наличии любви в котором сомневалось ни одно поколение людей, оглушительно лопнуло со звуком, подозрительно напоминающим скулеж, изливаясь на случайных свидетелей градом слез и громоподобной истерикой. Аваллак’х, со странной для него смесью смущения и безысходности, взирал на эту картину с пола, не смея вставить деловитых, или едких комментариев. Было видно, что ему тоже тяжело. Возможно, он и правда был привязан к Цири, точнее, той её части, в которой он видел свою невесту. Но Лара давно исчезла, а теперь предстояло отправить следом за нею и его драгоценную Ласточку, которую Креван так долго и старательно оберегал, не гнушаясь никакими методами. Но и долг Ведуна, грызущий изнутри высушенную тщедушную душонку, ради которого, его, собственно, и взрастили тем же селективным способом, видимо, где-то внутри перевешивал всё остальное.

Горло сжал спазм. Я понимала, что больше не в силах сказать что-либо, да и толку от меня сейчас не будет никакого. Я здесь бесполезна и являюсь лишней, нелепой, как плохая несмешная шутка ни к месту. Я подошла к Кревану, протягивая руку, ставя того на ноги, чисто автоматически, потому что мама учила с детства помогать старикам и душевнобольным, даже если они засранцы. В его аквамариновых глазах мелькнула слабая благодарность, до которой мне не было дела. Понимая, что его нужно срочно увести, я жестом попросила эльфа следовать за собой, призывая выйти из палатки и оставить колоритную семью в их горе и попытках отыскать решение конфликта. Ведун без слов принял мое приглашение, аккуратно оползая Геральта бесшумно, как мышь на цыпочках обходит кота, боясь за собственную безопасность.

Мы тихо вышли из палатки ведьмака на холодную улицу, где сразу же окунулись в атмосферу лишь наступающей, едва-едва дошедшей до этих краев, зимы. Снежинки, мягкие, нежные, плавно кружились в воздухе, пролетая сотни метров с вершин атмосферы, чтобы упасть и смешаться с остатками еще незамёрзшей осенней грязи. Я стянула очки, подставляя нежному, слабому ветру лицо, с ужасом вспоминая холод и стужу сердца Белого Хлада. Места, где столетиями ждала меня тень Лары и её возлюбленного, только ради того, чтобы сказать, что все бесполезно и мы пришли туда, куда сами себя вели все это время. Креван остановился рядом, медленно, паузами, вдыхая влажный воздух полной грудью, но его рука, с цепкими, крючковатыми пальцами, сжала меня за запястье, не давая отойти и пары шагов:

– Успокой меня, – почти жалобно попросил ведун.

– Успокойся, – тут же отозвалась ваша покорная слуга, понимая, что Валерианка-то из нее хоть куда, блин! Одевая обратно очки, я мерзко добавила: – У меня прям талант психолога, правда?

Аваллак’х, вопреки стандартам, не одарил меня своим коронным взглядом тотального презрения. Напротив, он замер, задрав голову вверх, стараясь ни на кого не смотреть, кроме звезд. Он ловил их свет аквамариновыми глазами, и собирая его в уголках глаз, вместо слез, сдерживал усилием воли, не давая сорваться и оставить крупные дорожки по правильному лицу. Ведуны Aen Elle не плачут, тем более из-за человеческих девок. Они слишком благородны, непомерно восхитительны и крайне сильны духом для этого. А то, что один из них не отпускает мою кисть, будто бы я спасательный круг, лучший друг, который обязан безмолвно оставаться рядом в любой, даже самой тяжелой ситуации, так это фигня… Просто пальцы свело от ночной прохлады.

Я потупила взгляд, как бы между прочим сообщая:

– Любой северянин знает, когда идет снег – значит, на улице тепло.

– И что? – медленно спросил ведун.

– Попробуй объяснить это южанину, – пожала свободным плечом я. – Слушай, я даже тебе немного сочувствую и всё такое, но… Мне больно. А мой муж не очень любит, когда я возвращаюсь домой с синяками неизвестного происхождения. Он от этого злится.

– Это потому что он у тебя дурной, – ответил Аваллак’х в почти привычной манере. То ли напитавшись силой от звезд, то ли просто пытаясь отогнать мысли, Креван, очевидно, решил пойти в моральное наступление, но руку всё ещё держал крепко. – Крайне недалекий, что, в общем-то, не редкость для местных мужчин и… Кхм… Эльфов.

– Знаешь, я говорила с этой твоей Ларой, – вдруг вспомнила я, почти с удовлетворенным чувством мести, – и, наконец, выяснила, какого же черта ты меня так ненавидишь. Вопрос только в том, чем тебе Йорвет не угодил.

– И почему же я тебя ненавижу? Потому что ты – наглая человеческая девка, строящая из себя королевишну?

– Ну, это почти интуитивное, у тебя-то…– я попыталась прикинуть, грохнет ли меня ведун сразу, или я успею убежать в палатку, вырвавшись и уйти под защиту ведьмака.

– На самом деле я отношусь к тебе ровно, – перевел дыхание Креван. – Ты просто инструмент.

– Ну, хорошо. Я знаю, почему ты с такой радостью пытаешься меня убить «Во благо всех и вся», – белесая бровь подозрительно приподнялась, глядя на меня с плохо скрываемым сарказмом. – В общем, ты, товарищ, только не обижайся, но… Ты же знаешь про переселение душ?

– Естественно.

– Привет, – едко улыбнулась ваша покорная слуга, – я – воплощение Крегеннана из Леда. А Йорвет… Ну, любовь, как минимум, двух моих жизней, так или иначе, очевидно. И одной твоей тоже, кстати, – от удивления Аваллак’х выпустил мою руку. Недовольно потирая кисть, я пошла в сторону лагеря Асгардцев, чувствуя, как аквамариновые глаза рассеяно провожают тень его самого заклятого из всех врагов. Отойдя немного, так, чтобы ведун меня слышал, но не сразу убил, я добавила: – Дух Лары больше не сможет привести меня к смерти. Благодаря тебе мы разорвали этот кармический круг. Спасибо большое, Креван. И… Живи теперь с этим, лошара. Лара снова выбрала меня!!! – я демонически захохотала, срываясь с места, и припустила в сторону дома, страшно боясь, что хитрый чародей отправит следом за мной заклинание, которое, как минимум, обратит новое тело в лягушку. Или, как максимум – испепелит нафиг, продолжив бессмысленный цикл перерождений. Но заклятия не последовало.

Ведун остался далеко позади.

...В любом моменте, в любом мгновении, в любом событии содержатся прошлое, настоящее и будущее. В любом мгновении сокрыта вечность. Каждый уход это одновременно и возвращение, каждое прощание – встреча, каждое возвращение – расставание. Все одновременно суть и начало, и конец. (с)

Ауберон Муиркетах

– То есть, у вас в семье ведьмаков девкам принято приносить себя в жертву, чтобы спасать чужие миры? – спросил Йорвет, откидываясь головой на подушку и закрывая глаз. Я подтянула одеяло к подмышкам, прикрывая грудь на случай, если кто-то из шпионов Императора решит без стука зайти к нам в гости и застанет нас в неглиже.

– Очевидно. Но не у всех это получается с тем же изяществом, как у меня, – хихикнула я. Эльф с сомнением приоткрыл глаз, одаривая меня взглядом, в котором читался весь мой диагноз, от заглавной буквы «Д» до станка и типографии справки. – Да ладно тебе. Ты мне вечно будешь это припоминать? Я ж, все-таки, не умерла. Почти…

Скоя’таэль не ответил, снова закрывая глаз. Я пододвинулась поближе к нему, устраиваясь на сухоньком, средней мускулистости, плече поудобней, притрагиваясь щекой к влажной коже. Йорвет, погладил меня по руке, прижимая к себе поближе и умиротворенно, чисто дыша. Его сердце билось размерено, безмятежно, монотонно, уютно убаюкивая и выталкивая в царство Морфея бродить по полям и считать разнокалиберных овец. За пределами палатки завывал ночной ветер.

– Лучше эта княжна, чем ты, – заключил эльф заспанным голосом. – Я уже устал тебя терять.

– То есть, тебя радует, что, наконец-то, кирпич упадет на чью-то другую голову? – промурлыкала я изнеженно.

– Да, вполне, – удовлетворенно ответил мужчина. – Твоя, –эльф задел мои волосы, – уже достаточно намучалась. Ты уже отдала жизнь за один мир. Я думаю, с тебя хватит.

– И тебе её не жалко? – удивилась я. – Цири, я имею ввиду. Вот совсем нисколечко?

– А должно? – отозвался Йорвет. – Я, конечно, сочувствую ведьмаку. Но делать ничего не собираюсь. И тебе запрещаю, – добавил он твердо после короткого молчания. – Они взрослые люди, пусть сами разбираются, что им делать. Ты уже добилась всего, что могла и хотела. Успокойся и отдохни.

– И всё же у меня дурное предчувствие, а потому…

– Я сказал: «отбой», слышишь? – уже более сердито заявил супруг. – Хватит. Набегалась. Займись чем-то полезным. Приведи себя в порядок. Наведи красоту.

– Блин, зря ты так, – я выдавила смешок. – От меня красота не требует жертв, а прям сразу ритуальное самоубийство. Так что, увы и ах…

– Тогда займись хозяйством, – сонно заспорил эльф, недовольно хмурясь. – Постирай что-нибудь, приготовь поесть с утра. Приберись, наконец.

– Шовинист. Тебе, как никому другому должна быть понятна тяжелая бабья доля, – фыркнула я.

– Что ты имеешь в виду?

– Да так, ничего, – я уткнулась носом в грудь любимого. – Спокойной ночи. Я люблю тебя, вечный эльф ты мой, блин, ненаглядный.

Ночь прилетела, крыльями филина ласково накрывая палатку, кутая в наступившем безветрии и безмолвии. Хищный ночной страж охранял опустившийся на землю покой, не позволяя нарушить молчание тишины, бережно и зорко озирая владения, точно зная, что в остром, загнутом клюве своем он несет опасливую, полоумную бурю, готовую унести ввысь и палатку, и лагерь, и даже весь лес окрест, чтобы приучить к небу. Казалось, даже звезды прекратили сиять также ярко, как и всегда. Мир решил замереть, остановить свой безумный бег по кругу, вдохнуть полной грудью и отдышаться немного, прежде чем вновь пуститься в свихнувшийся пляс, продолжить нести за собой жизни своих обитателей, и всех, кто к ним привязан.

Я лежала, слушая едва различимое дыхание Йорвета. Он заснул рядом, тихий, как и всё, что есть рядом, не ломая и не разрывая собой упавший вокруг нашей палатки покой, погружаясь в него и сливаясь, как цельный и главный из элементов картины художника, познавшего пустоту и отрекшегося от всего мирского. Эльф весь был как целый Мир, и будто бы часть другого, более объемного и глобального Мира, тщательно выстроенного кем-то вокруг, центр притяжения которого долго пульсировал, как живое, сильное и тренированное сердце, и… Вдруг замер, предчувствуя, что его вот-вот сотрут растворителем, безжалостно, жестоко и вероломно.