Текст книги "En Orifanna evall a straede (СИ)"

Автор книги: I_NO

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 41 страниц)

Мною неописанным остался лишь Йорвет, ибо только его состояние я не смогу выказать пером. Эльф, противоречивый по своей природе, импульсивный, властный, спесивый… Растерял все свои достоинства в миг, когда клинок неприятеля пронзил юное девичье тело. Говорят, командира Аэдирна едва смогли удержать четверо эльфов, насильно истаскивая в портал, ибо жажда мести воину-магу из мира Ольх была сильнее разума. В секунду, когда чистая душа Аники покинула плоть, умерло сразу двое. Теперь одному из них остается только лишь доживать свой длинный век, а другому – ждать любимого в царстве покойных. Ибо, а я, несомненно, уверен в этом, первой, кого увидит Йорвет, войдя в ворота царства Хелы, будет его Аника.

Она всегда его ждет. Неделю, мгновение, вечность. Всю свою жизнь.

Даже Геральт смирился и уступил, оставив дозор у постели бесценной приемной дочери. Безгласно, без просьб, без приказов, лишь взглядом единственного глаза Йорвет отвоевал себе место подле Эмергейс, и за два дня, прошедших с момента гибели, эльф почти не покидал её. Замороженная магическим клинком, сохранившая необычную притягательность и прелесть, Аника, только лишь мертвой, смогла получить его целиком, без остатка. Раствориться в своем возлюбленном, осыпаться пеплом на дно его черной, ожесточенной на всех и каждого, кроме нее, души.

Они были вместе. Он держался за её за замершую руку с кровью, ставшей льдиной и застывшей в жилах в самом подлинном смысле этого слова. Гладил кожу, пронзительно холодную, от чего сам почти покрывался инеем, но сил отпустить ее бывший скоя’таэль не мог найти.

Как и не мог уйти от неё, ни сейчас, ни все эти годы. Я никогда в жизни не встречал пару, сродную этим двоим, но только теперь осознал: все их ссоры, ругань и бесконечные столкновения были проявлением своеобразной гармонии. Хрупкого равновесия, живущего в их взглядах, которое они безалаберно преступали и сами же залечивали раны, нанесенные друг другу. Потому что оба, на деле, безрассудно похожи и ужасно различны, и только потому представляли единое целое. Но когда умирает одна часть, смерть второй всегда остается вопросом времени…»

– Лазутчики донесли: армия твоих собратьев пересекла границу миров, – Тор хмуро почесал бороду, с металлическим скрежетом, неприятно бьющим по ушам.

– Я знаю, – ответил Авалак’х, нехотя отрываясь от медитации и распахивая свои аквамариновые глаза. – Я почувствовал это меньше часа назад. Мне доступны спектры ауры всех бывших соратников. И похвальная мощь Эредина, и пыл молодого Карантира, и даже глупость…

– Мог бы сообщить, – возмущенно процедил сквозь зубы сын Одина. – Слишком быстро! Я рассчитывал, что в запасе будет еще хотя бы пара дней.

– Смерть Анны окончательно раскрыла портал, замкнула складку бытия и высвободила необходимую энергию для перехода. Иными словами, создала все необходимые условия для упрощенного перехода из Тир на Лиа в Веленские болота. Стабилизировала вход.

– А где вход, там и выход, – вздохнул Тор. – Упрощенный и… как ты там сказал?.. Устойчивый. Главное, чтобы план сработал и обошелся той самой малой кровью, о которой там много говорят мудрецы вроде тебя.

– Осталось разрушить артефакт-проводник, на котором завязали точку магического контакта чародеи Aen Elle. И тогда жителям этого мира будет гораздо проще защитить себя. Отвечая на твой немой вопрос: нет. Я не ведаю точно, у кого этот артефакт, могу только предполагать. Они научились работать аккуратно и чисто. Я даже чувствую немного гордости за своих учеников.

– Мне нет дела до твоих трогательных наставничьих чувств, – отрезал царевич. – У меня за спиной целая планета, которая должна отбиться самостоятельно от целой армии хорошо подготовленных магов, воинов и монстров, которые с ними пришли. И таким образом, чтобы не нарушить ни один из властвующих политических законов между Асгардом, Ванами, йотунами, двергами и прочими теми, с кем действительно стоит считаться.

– Сложно быть предводителем, не правда ли? Поэтому я и отказался от этих почестей, когда была такая возможность. Слишком много пустой ответственности и полное отсутствие отдачи.

– Отдача есть всегда. Я надеюсь спасти местных жителей, насколько это возможно. Погубить как можно меньше людей… – пустился в полемику Тор, не замечая, что становится похож на маленького школьника, пытавшегося всеми силами оправдаться за двойку по рисованию.

– Как можно меньше.? – хмыкнул чародей. – И поэтому первым делом согласился убить ненаглядную своего любимого брата? Пожертвовать девочкой, которая уже отыграла свою роль в судьбе опального принца? И пустить сюда целую армию ценой жизни невинного создания. Хорошее начало. Мне нравится. Одобряю.

– Это было необходимо, – попытался закончить неприятный разговор Тор, пытаясь прикрыть досадное волнение злостью. – Судьба Анны была предрешена давным-давно. Ей следовало тихо исчезнуть в этом мире. Забыть о Локи. И тогда, заметь, ничего бы не приключилось. Не было бы ни армии, ни войны.

– А ты не думал, что твой брат все равно бы нашел её и вернул себе?

– Может быть. История, как говорит мой отец, не знает сослагательного наклонения.

– А вот Локи знает, – ехидно улыбнулся Креван. – Впрочем, мне интересно. Вы же вполне мило общались. Совершенно не ест совесть от того, что ты приложил все усилия к ее смерти?

– Как ты сказал – она отыграла свою роль. Анна была необходима брату, как механизм, сдерживающий внутреннего монстра. И совершенно не оправдала свое существование в этом плане, высвободив злобу обиженного ребенка и заставив Локи снова замкнуться в себе. Заставила вспомнить о том, что он, по своим представлениям крайне одинок и несчастен, выгнала помышлять о мести где-то там, неизвестно где. Если уж он оставил её без тени сожаления, бросив на произвол судьбы вместе с целой планетой, зная о том, что и ты, и я, хотим заставить ее отдать свою жизнь ради спасения миллионов других жизней…. То почему я должен скорбеть о простой мидгардской девке, тем более, что это не Джейн Фостер?

– А быть монстром, как я погляжу, у вас семейное… От Одина, наверное, досталось, да?

Его императорское величество был настроен критически. Эмгыр вар Эмрейс тяжело вздыхал, давил взглядом на окружающих, многозначительно хмыкал, но армия народа Ольх почему-то упорно не собиралась скрываться с линии горизонта. Напротив, она приближалась, абсолютно наплевав на желания императора Нильфгаарда, и подозрительно быстро увеличивалась в размерах.

– Ваше Величество, – Акковран подал императору подзорную трубу. Эмгыр вытянул железные конусы, устанавливая верный фокус и жадно припал к окуляру, разглядывая будущего противника во всех подробностях. – До атаки есть еще около часа. Его Высочество, цесаревич Тор собирает всех.

– Раз уж вызывает цесаревич… – хмыкнул в полголоса Эмгыр совсем не по-королевски. – Пойдем. Послушаем напутственную речь, в которой будущий царь Асгарда, не желающий уменьшения своих территорий, даже на маленькую, забытую богом и им самим, провинцию, будет вдохновлять нас проливать свою кровь за его амбиции.

– Так уж и амбиции? – ляпнул блондин, но тут же сладкое выражение сахарного лица уступило место кратковременной панике. Шутка ли, брататься с самим Императором?!

– Амбиции, друг мой, амбиции. И не более. Не важно – чьи именно. Маленькой мертвой девочки, – министр по работе с другими мирами тут же соорудил выражение лица профессиональной плакальщицы и даже всхлипнул, – царевича или его отца. Мага, предавшего родной мир ради смутных высших идеалов, убийцы собственного короля, захватившего власть, но совершенно ею не интересующегося, – Эмгыр замолчал, с увлечением и крайней педантичностью засовывая подзорную трубу в чехол. – Война, друг мой, это не столкновение чьих-либо идеалов, что бы там не писали в умных книгах. Это столкновение амбиций тех, кто, скорее всего, пойдет воевать последним, если точно знает, что может случайно получить отпор.

– И мы добровольно ввязываемся в это… противостояние, – вздохнул мармеладный мужчинка, приобретая не дюжую смелость буквально на императорских очах.

 – Мы с тобой, как, впрочем, и вся империя Нильфгаард, считали себя главной жабой в этом болоте, – Пламя-пляшущее-на-курганах-своих-врагов-но-только-образно круто развернулся на каблуках и принялся спускаться по лестнице смотровой вышки, морально собираясь с силами предстать перед, так сказать, коллегами по управленческому цеху, со всей своей южной суровостью жуткого диктатора, устроившего маленький тоталитарный режим на одной, локально взятой местности. – Мы думали, что наши амбиции – самые сильные и реализуемые. Мы всё положили на алтарь величия нашей империи. Но забыли, что всегда есть тот, кто выше нас. И что всё, что мы делаем, настолько хрупко, что ожившие детские байки, вдруг решившие обрести плоть и оружие, могут нас смести.

Акковран не ответил. Его Величество впал в раздумья и философию, понять которую он, всего лишь маленький камушек в фундаменте Империи, и, по совместительству, грозный министр Нильфгаарда, был не в силах. Он видел себя небольшим, скромно шаркающим ножкой, добряком, который всего лишь служит верой и правдой своему начальнику. Какой бы именно правдой и верой это не казалось со стороны.

– Как там девчонка? – нарушил паузу Эмгыр.

– Лежит. Не дышит. Всё ещё не оттаяла, – четко и по делу доложил блондин.

– А эльф?

– Все время рядом, но мой информатор докладывает, что в битве Йорвет аэп Сидриэль собирается принять своё непосредственное участие, – отчитался министр. – Как, впрочем, и ведьмак, и чародейка Трисс Меригольд. Даже поэт, как его… Лютик? Намеревается, так сказать, собирать информацию для своей очередной поэмы.

– Тогда не смей упустить момент, – строго, проговаривая каждое слово, потребовал Император. – Отвечаешь за это собственной головой. Любая, даже мельчайшая ошибка и мне придется искать нового министра по Анике Эмергейс. Я доступно объясняю?

Акковарн, побледнев, кивнул.

Знаю: непременно

Выберут меня

Птицы, мать их, счастья

Завтрашнего дня.

Как-то товарищ Сталин, не помню, в какой ситуации, сказал: «Нет человека – нет проблемы». Наверное, он имел в виду меня, заранее предчувствуя, что где-то на территории бывшей страны советов родится такой пиздец, как Анна Тараканчикова. Я – свой личный сорт геморроя. Как, впрочем, и ещё целой кучи страшненьких гуманоидов самого смешанного видового разнообразия.

Впрочем, чего это я… Ах да. Я же вздумала, наконец-таки, посетить Валгаллу, пообщаться, так сказать, с пращурами и прочими мертвыми ребятами. Авось, поймаю Тургенева и заставлю пояснить, что же означали его гребаные сиреневые занавески в том знаменитом произведении. Может, он вообще ничего не имел в виду. Это всё учителя литературы напридумывали, а он просто этот цвет любил, вот и вписал. Я вообще давно склоняюсь к мысли, что поиски глубинного смысла – штука бесполезная. Возвращаясь к разного рода цитатам, следует вспомнить Лютика с его «заглядывание в бездну считаю идиотизмом, потому что всегда есть куча вещей, которые разглядывать куда более полезно».

Кстати. Чтобы заглядывать, нужно хотя бы смотреть. Интересно, мертвецы могут открывать глаза? Так, стоп. Если я рефлексирую свое существование, осознаю саму себя как единицу жизни, значит, мне есть чем думать. Ну, или хотя бы имитировать процесс размышления. Мозг есть, пусть и гипотетический. Надо открыть глаза и отобразить окружающую действительность. Так, попробуем…

Опа! Получилось! Впрочем, не факт, что это – реальность.

====== Глава 31. Царство Тьмы, химия и не очень глубокая философия. ======

 – Ты умрёшь через семь дней.

– Punks not dead.

– А, извините.

Первым ощущением был страх. Комната, с кристально-белыми, как сахарная пудра, стенами, блестящим, натертым до блеска полом, также цвета снега и потолком со штукатуркой, которая не отваливается, кого угодно натолкнет на страшную мысль: «А не психушка ли это, часом?». Паника, что Геральт, Йорвет и даже, быть может, Локи – ребята, существующие только в моей голове и совершенно вымышленные, не имеющие аналогов в реальной жизни, накрыла мгновенно. Вдруг, это были мои персональные глюки, и все это время я лежала в какой-нибудь кататонии*, помешанной с шизофренией и умноженной на депрессию? Вот и верь после этого эльфам – полюбишь их, а их, блин, не существует совсем. Нет, ну с другой стороны понятно, почему у меня с Йорветом не складываются отношения. Очень обидно, когда идеал мужчины всей твоей жизни – выдуманный, и, даже при условии, что он сооружен твоим воспаленным мозгом, все равно остается редкостным козлом.

Я резко села, свесив босые ноги с жесткой кушетки. Паника сменилась острым желанием сходить в разведку, по еще совсем недавнему настоянию Геральта, штуку крайне полезную, и выяснить все происходящее самой. Что-то мне подсказывает, что прямиком с Ведьмин-лэнда меня не могли отправить распиливать на органы для желающих, ибо это слишком много затрат энергии ради печени сомнительно качества. А в их мире с пересадкой какого-нибудь сердца вообще туго, потому что, как говорила моя знакомая, медичка Шани: «Нейрохирургия только зарождается», а трансплантацию внутренностей местные, по такому случаю, конечно, еще не изобрели.

Сорочка, напоминающая больничную, из американских фильмов, сковывала движения и угрожала развязаться на уровне раздавшейся, на казенных асгардских харчах, попы. Завязав бантики как можно туже, я зашагала по кристально-выбеленному полу, оставляя не красивые, жирноватые следы ступней, с четкими линиями узоров пальцев, ведущих к единственной доступной мне двери. Взяв её за железную ручку, мой инстинкт самосохранения, тот самый, который уже подвел меня и разрешил умереть, на глазах любви всей моей жизни, от рук сбрендившего эльфа-глубокоглаза, решил вспомнить, что он все-таки в наличии имеется. Внутренний голос, нашептывая каким-то хриплым голосом, подсказывал мне попробовать прислушаться к тому, что творится в большом жестоком мире за пределами белой комнаты и не высовывать бедовую голову из укрытия раньше времени.

Приоткрыв дверцу, создавая мини-лаз в злую реальность, я замерла – кто-то определенно шел в мою сторону, торопливо перебирая ножками и звонко разнося эхо шагов по темному коридору. От ужаса, что это за мной, я захлопнула дверь обратно, да так громко, что испугалась еще больше. Молясь, что это не санитары с уколами, ваша покорная слуга аккуратно сползла по стеночке, прижимаясь к ней спиной, и надеялась слиться с комнатой, физически ощущая, как бледнеет кожа. Шаги подошли вплотную к двери и стихли, замерев в какой-то непонятной нерешительности. Очевидно, некто неведомый тоже прислушивался, что происходит в комнате. Мне показалось, что прошла вечность, но тот, кто был по ту сторону, явно не решался заходить так же, как и я – выходить. Приняв стратегически важное постановление, что от санитаров все равно не сбежишь, я вскочила, и прежде, чем импульс идеи раскрыть дверь достиг необходимого отдела мозга, повернула ручку, впуская сквозняк в комнату.

За дверью оказалась молодая девушка, лет эдак шестнадцати, с длинными мышиными волосами, распущенными и струящимися по воздушному, белому платью, заканчивающимися где-то в районе обратной стороны коленей. На лице подростка была абсолютно черная, непроницаемая маска, скрывающая кончик носа и рот. Глаза ее, серые, и как будто бы с несколькими зрачками, улыбнулись мне. Она поклонилась, пряча запястья за спиной и кивнула, предлагая следовать за собой. С грустью глянув на босые ступни, я согласилась, тяжело вздохнув. Мы вместе нырнули в темноту коридора, ведомые только сияющим шаром, лучей света которого едва ли хватало, чтоб озарить маленький островок пространства. Девушка постоянно пыталась спрятать кисти рук от моего взгляда. Если я её обгоняла – она убирала их за спину, отставала – держала их на животе. Напрягшись, я подумала, что у нее все пальцы исколоты из-за анализов и хотела было уже осмелиться задать этот вопиющий, напрягающий и нагнетающий атмосферу, вопрос, как вдруг шар, а следом и мы, резко свернул и завис, освещая мраморную дверь, выросшую будто бы из неоткуда в гладком пространстве стены. Девушка снова склонила спину, головой указывая, что это – конечная цель нашего маршрута.

Я с силой распахнула дверь, готовая высказать всё, что я думаю об этой больнице, ее обслуживании и персонале со странными привычками. Однако, встретил меня не кабинет главврача, не процедурка и даже не палата свиданий с отчаявшимися родственниками. Просторная, с хорошим искусственным освещением, комната больше напоминала чайную курильню с элементами будуара. На стенах висели картины с разными пейзажами и сценами битв самого эпического масштаба – от драк палками и камнями между пещерными племенами, минуя Вторую Мировую Мидгарда и до битв в космосе, а-ля «Звездные Войны». Огромный диван-угол, раскинувшийся под одной из особо кровавых сцен чьей-то истории, мог запросто уместить меня и всю мою семью с многочисленными троюродными племянниками сестер моей бабули включительно. Недалеко от него стояли стеллажи с книгами, также самой вариативной степени ветхости.

По центру всего этого интерьерного великолепия расположился резной стол из красного дерева, с ножками-лапами льва. За ним, потягивая чай из красивой фарфоровой кружки, восседала на стуле, обтянутом бархатом, высокая женщина с черными, как душа Локи, волосами. Заприметив меня, женщина улыбнулась, меняя скучающее выражение тощего лица на нейтрально-добродушное. Её прислужница отодвинула мне стул, помогая присесть.

– Давно не виделись, Аника.

– Привет, Мара… – я замялась, думая, как правильно к ней обратится. – Моргана… э-э-э… Персефона? Хель?

– Умоляю, только не Персефона, – женщина плавно поднесла кружку ко рту. – Эта легенда отвратительна, – за моей спиной тихо скрипнула дверь. Странная девушка-служанка вышла. – Я не завишу ни от матери, ни от мужа. Точнее, последнего я принципиально не завожу.

– Типа, вы – сильная и независимая? Понятно, откуда в той пещере было столько зверушек…

Хель рассмеялась глубоким, хрипловатым смехом, который очень доступно намекал, что язык мой – враг мой и в нынешнем положении лучше не светить лишний раз своим плоским остроумием. Смущаясь, я опустила взгляд на стол и обнаружила перед собой дымящуюся кружку теплого чая с красивым, только распустившимся цветком на дне.

– Скажи мне, Аника, каково это – быть мертвой? – ухмыльнулась владычица Нифльхеля. – Признаюсь, такая роскошь мне пока не была доступна.

– Прохладно, – я с радостью потянулась к теплой жидкости и, булькая горячей жидокстью, отхлебнула. – Я теперь, типа, живу здесь, да? Пардон, мертвею.

– Нет, разумеется, нет, – женщина откинула прядку волос, падавшую на глаза и поставив локти на стол, положила лицо на замок из пальцев. – Любишь математику? Давай разбираться всем существующим стандартам: ты погибла в битве. Нелепо, убого, но пытаясь сражаться, а значит тебе – прямая дорога в Вальхаллу. Но ты здесь. Минус.

– Положим, – согласилась я. – Но я же выпустила тебя из дерева. Кстати, а где конь?

– Потому я была должна тебе услугу. Но умерев, ты бы ее не смогла затребовать. Снова минус, – не моргнув густо-накрашенным глазом, продолжила Хель.

– Минус на минус дает плюс?

– Именно, Аника! Но плюс должен подкрепиться еще одним плюсом – разве нет? И вот тут на сцену выходит наш с тобой общий знакомый, который недавно приходил ко мне на чашку чая и очень просил за тебя.

– Где он? – я вскочила, не в силах удержаться на месте. – Он жив? С ним все в порядке?

– Конечно. Разве что немного синий от злости. Устроили на отдаленной планете персональный дамский роман и теперь мучаетесь. Отвратительно, не находишь? – Хель смотрела на меня с интересом, немного исподволь, с удовольствием садиста вворачивая тысячи маленьких, с карандашный грифелей-свёрл, вылетающих из длинного, будто бы плоского, рта. – Возвращаемся к теме: да, наш неуравновешенный приятель просил за свою глупенькую подружку. Получив два плюса, я выполнила наш с тобой, равно как и с ним, уговор в нужный момент, за секунду до гибели перенеся твою душу сюда.

– Так… А давно я тут лежу? – у меня секунды утекают, мозг же отмирает там. Оно, конечно, может никто и не заметит, но приятного, думаю, будет мало, если я проснусь совсем овощем, любящим творчество Крида и Ольги Бузовой.

– Достаточно, чтобы войска Народа Ольх пересекли границу миров и начали вторжение. Именно сейчас начинается битва.

– Блин, блин, блин! – я забегала глазами по комнате. – Слушай, приятно с тобой поболтать, повидаться и все такое… И макияж у тебя замечательный, хоть отсюда в основной состав группы Kiss, но мне бы это… – я ткнула пальцем вверх. – К своим надо. А то как они без меня будут биться?

– Сядь, – в голосе Хель появились стальные ноты. – Допей свой чай. Тело твое еще не готово к возвращению духа. Позволь напомнить, что его немного порезали магическим оружием. Впрочем, удачно, что оно магическое… – задумчиво добавила брюнетка. Под мой непонимающий взгляд, женщина произнесла: – Магией кинжала была стужа. Холод прекрасно сохраняет тела. Может, вымерзло немного влаги, но это поправимо. И никто ничего не заподозрил – от твоего возлюбленного гуманоида с большими ушами и до ведуна с Тором.

– Восхитительно! – я села, чувствуя, как Хель давит морально, удушая мою нетерпеливость своей страшной, темной мудростью колдуньи не по таланту или призванию, а по образу мысли. Мне захотелось подмазаться, хотя бы для собственного успокоения. – Впрочем, чего еще ожидать от прославленной богини смерти?

Хель кивнула, почтенно принимая комплемент.

– Тем не менее, большая часть плана была не моя. Он слишком хотел тебя спасти.

– Как он?

– Твой друг? В целом, действительно не плох. Лечить разбитое сердце алкоголем или захватом иного мира он не собирается – и то, и другое не очень хорошо влияет на мозг, а этот орган нужен ему сейчас, как никогда.

– Зачем?

– Это тайна, которую я не в силах постичь, – Хель снова принялась потягивать чай. – Спроси сама, при случае.

– Когда я его увижу-то теперь? – вздохнула я.

– Он был здесь два дня назад. Проверял твои жизненные показатели и, удостоверившись, что они в норме, отправился в неизвестность.

– В бесконечность и далее…

– Знаешь, что меня забавляет? Я не понимаю, как вы можете называть дофаминэргическую целеполагающую мотивацию к формированию парных связей какой-то «любовью»? Как вы можете считать, что ваша привязанность это – «страсть», а не фенилэтиламин**; выделение анандамида** вы называете безмятежным счастьем от прикосновений любимого, а избыток дофамина** вообще окрестили «бабочками в животе»? Единственная бабочка, которая может быть в животе, в фигуральном смысле, это особый вид ножа…

– Специфика профессии? – удивилась я. – Да все это знают. Ну, почти все. Не похуизм, а серотонин* и так далее… Если разбирать такие вещи на научные кубики «Лего», можно разочароваться в самом себе и всех вокруг. Вообще, мир гуманитария гораздо интереснее мира технаря. Вместо скучной физики или химии нас окружают сплошные тайны и мистерии. Почему дофамин выделяется на определенного человека? Или эльфа? Или Бога? Да. Это просто органическая химия. И чуть-чуть чудо. Любовь – это всегда немного магия. Такие дела, – с чувством выполненного долга я допила последний глоток и чуть не подавилась злополучным цветком. – Опять же, любовь бывает разная. Материнская, дружеская…

– И какая же она у тебя? И у твоего остроухого возлюбленного? Или Локи?

– Своеобразная. Локи любит не меня, а себя в моих глазах. То, каким я вижу его. Не сыном Одина, перед которым нужно немедленно падать ниц. Не сыном Лафея, которого нужно бояться. И не захватчиком чужой собственности, от которого нужно бежать прочь. Он пока этого не понял, а когда поймет – больно будет всем и ему особенно. Если бы он понял это, когда мы были бы вместе, то почувствовал бы себя еще большим чудовищем, чем даже сейчас он себе кажется.

– Интересно… – пробормотала Хель. – Продолжай.

– Йорвет дурень. Самый настоящий истерик. Но к нему я изначально не испытывала никакого пиетета или уважения. Он тоже меня видел, в лучшем случае, бесплатным приложением к ведьмаку. Даже хуже – будучи эльфом-партизаном, командиром отряда, меня презирал. Однако, Йорвет умело просчитывает почти все мои действия и мысли, манипулирует по своему усмотрению, потому что он просто понял, из чего я устроена. И это полюбил. Большая разница – любить человека, или себя в этом человеке.

Мы обе молчали, глядя друг на друга. Хель – с задоринкой, а я – будто бы запыхаясь.

– И главное: Йорвет давал мне выбор в моих действиях. Ты можешь поступить вот так, и это будет по-умному. Локи говорил: ты должна поступить именно так, и никак иначе. Локи подмечал детали и субъективировал, тогда как Йорвет смотрел на меня в целом, как на объект абсолютный. Лучше ругать за неодетые очки, чем подмечать супер-макияж. Потому что одно будет кривой заботой, а другое – строгой оценкой.

Я снова задумалась, чем бы закончить эту тираду и поставить точку. Не перед Хель, не перед Локи или Йорветом. Перед собой.

– Глупо думать, что существует что-то опаснее ненависти. Слепая привязанность Локи, его эгоистичное чувство боязни одиночества отравляют не только его самого, но и меня – подменяют жалость и дружбу на симпатию и привязанность. И если у самого трикстера есть возможность уцелеть после таких отношений, то у меня её просто не будет.

– А в тебе умер философ, знаешь?

– Во мне умерла я. Спасибо, что живая. Еще вопросы, Ваше Высочество, будут?

– Действительно. Мы что-то засиделись. Пора бы и честь знать. Тебе, я имею ввиду, – Хель хлопнула в ладоши.

Между ними загорелся шарик синего цвета, взмывающий с кончиков пальцев в воздух и медленно поплывший к двери. Я последовала за ним. У самой двери я повернулась и в пустоту, не имея ничего конкретного ввиду, сказала, предчувствуя, что слова дойдут до адресата, где бы он ни был:

–Прости, что так вышло, – в ответ, словно из неоткуда, мне раздалось знакомое хмыканье трикстера. – Все будет хорошо, не пессимизди давай!

Я шла по темному коридору, изредка сворачивая за ярким шаром, уже и не думая ни о чем.

Я просто знала, куда иду и единственное, чего мне хотелось – идти побыстрее. Впереди показался тупик. Шар, подлетая к нему, становился все больше в размерах. У самой стены он стал таким гигантским, что туда запросто могла въехать конница Aen Elle в полный рост.

Сын Лафея вышагнул из пространства и мрачно уставился на брюнетку, пытаясь провернуть с ней тот же фокус, что и она с Аникой. Задавить взглядом, заставить чувствовать себя неуютно. Хель, упершись о спинку стула, посмотрела на него с нескрываемым злорадством, едва ли не мерзко хихикая. Локи, сдавшись, развел руками, всем своим видом показывая, что «бывает» и ничего смешного в этом нет.

– ЧуднО. Говорила она об одном, а я услышал нечто похожее на: «Наивысшим проявлением любви с твоей стороны будет отойти на какое-то время и не мешать». Я сошел с ума от горя или...?

– Нет, ты понял все правильно, – Хель снова стала серьезной. – Единственная странность этого лишь в том, что осознание пришло к тебе так поздно. Точнее, что Аника сказала тебе это так поздно. Сам бы ты никогда не пришел к этому выводу.

– Почему? Подумаешь, путался под ногами десять лет. Я же потом изменил это время, верно? – с надеждой спросил Локи.

– И все равно она выбрала этого эльфа. Аника совершенно не меняется, – ответила Хель, отворачивая взгляд на одну из картин, – двадцать ей лет, тридцать. Разве что пока смелости немного не хватает. Впрочем, мы знаем, что жизнь это исправит быстро.

– Только не пытайся больше заставлять её сотрудничать против Одина, мать, – предостерег Локи. – В прошлый раз она из-за этого кинула в меня Камнем Бесконечности. И хорошо, что он был в спячке, а то сдвигать было бы нечего.

Комментарий к Глава 31. Царство Тьмы, химия и не очень глубокая философия. *кататония – психопатологический синдром (группа синдромов), основным клиническим проявлением которого являются двигательные расстройства.

Гормоны или группы гормонов, регулирующие ваше настроение. Упрощенно.

====== Глава 32. Десять минут – полет нормальный. ======

А знаете, что делает человек первым после оживления и возврата в собственную, такую родную и уютную тушку? Думаете, он щупает свои смертельные раны, отправившие его на рандеву к праотцам? Не-е-ет, нифига. Проверяет, двигаются ли конечности, в целости ли они и полный ли их комплект? Найн! Открывает глаза, хотя бы по очереди? Тоже мимо.

Первое, что я сделала, поняв, что внезапно оказалась в самой себе, любимой (как звучит-то!) – попыталась ощутить жизнь. Буквально, во всех её физических проявлениях. Осознать себя до мельчайших атомов, клеток органов, каждой волосинки, ноготка и заусенчика. Прочувствовать себя насквозь, как единое сборище молекул, неделимое под властительными силами гравитации, целостное сознание, которое и является самой ценной в мире вещью —душой. Понять, каково же это – быть собой в себе самой полностью. Непередаваемое чувство, когда ты осознаешь каждый вдох кислорода, его преобразование, выдох углекислого… Ох, наверное, Хель меня своей химией покусала, простите.

Следующим чувством, пришедшим через минуту после осознания, что я и правда пока еще копчу небо, была стужа. Мне натурально было не просто прохладно или зябко – мне было адски холодно, будто я тусила месяца на курорте в Йотунхейме, в самых его полярных частях. Продроглость шла откуда-то изнутри, из моего неоправданно забытого всеми пузика, и даже жир, старательно накапливаемый с момента рождения, не мог согреть и унять дрожь. Я предчувствуя недоброе, наконец, соизволила открыть глаза и обнаружила себя, погребенную под ворохом одеял, заботливо сложенных горой, между каждым слоем которой были распиханы грелки и теплые фляги с водой. Вся эта конструкция была способна согреть и слона, но не вашу покорную слугу.

С трудом пошевелившись под этой тонной сваленной шерсти, я провела рукой по бывшему месту ранения, проводя инспекцию на повреждения и с удивлением обнаружила гладкий, затянувшийся рубец с едва попадающимися стежками шершавой грубой нити. Надо было срочно посмотреть на сие заштопанное чудо воочию и оценить материальный ущерб, принесенный Карантиром моему многострадальному тельцу, и подсчитать, сколько я предъявлю суду за моральную компенсацию. Впрочем, высунув пятку за пределы столь сильного обогрева, я резко передумала. Решив, что я случайно запуталась в одеялах, я успокоила себя и свою совесть, старательно улавливая остатки сна, который только что смотрела…