Текст книги "Среди руин цветут деревья (СИ)"

Автор книги: Glory light

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 40 страниц)

Юная дочь алхимика, незнакомая с придворными условностями, не была растоптана улепетывающими служанками лишь потому, что успела вовремя забиться в угол. Там и оставалась незамеченной, когда госпожа, высокая женщина в свободном белом платье, в ярости метнула в захлопнувшуюся дверь подсвечник и, отвернувшись, разрыдалась. Лангвидэр отшвырнула ногой мягкий небольшой пуфик, плюхнулась на пол и, привалившись спиной к стене, уткнулась лицом в колени. Нанда, стараясь не шуметь, на четвереньках выползла из своего укрытия. Без толпы дворцовых куриц стало гораздо спокойнее, в наступившей тишине был слышен шелест листвы в саду. Девушка подобрала юбку и подползла поближе – ей и в голову не приходило убегать.

Лангвидэр сидела на полу, спрятав лицо в колени, ее длинные волосы рассыпались по плечам и спине. Нанда, стараясь не выдать своего присутствия, украдкой ее рассматривала. Это здесь, на материке, королевство Эв знают даже в самых уединенных уголках, причем не в самом лучшем свете. Для госпожи, которую привез из далеких краев адмирал Меремах, слава прибрежного государства и его короля – пустой звук. Одной ей здесь, должно быть, очень одиноко. Девушку захлестнуло неожиданно острое чувство – то ли нежность, то ли жалость, она так и не поняла. Нанда прижала руки к груди и судорожно вздохнула.

Лангвидэр подняла голову. Ее сухие глаза лихорадочно блестели, она часто заморгала, всматриваясь в лицо застывшей перед ней девушки, словно стараясь стряхнуть с ресниц так и не выступившие слезы. Нанда затаила дыхание: настолько явным, безнадежным было отчаяние на лице королевской пленницы. Прошла, казалось, целая вечность, прежде чем сжатые в тонкую нитку губы женщины чуть дрогнули в слабом подобии улыбки. Нанда и сама была напугана, но ее любопытство – любопытство маленького дикого зверька – нарушало царившую в роскошной комнате гнетущую атмосферу.

– Я… Может, мне расчесать вам волосы? – робко пискнула девушка первое, что пришло в голову. Она не сомневалась, что столь ответственное дело уже поручено кому-то более подходящему, но факт оставался фактом: Лангвидэр выгнала всех служанок, и те вылетели из ее покоев верещащей толпой, а волосы ее так и оставались неприбранными. Должен же кто-то этим заняться, в конце концов. Наткнувшись на непонимающий взгляд, Нанда жестом изобразила гребень. Женщина пожала плечами, напряженное лицо ее приняло более спокойное выражение. Затем она легко вскочила на ноги и ушла к зеркалу, перед которым валялся высокий резной стул. «Хорошо хоть зеркало она не разбила». Нанда неслышной тенью проследовала за ней.

Волосы госпожи оказались тонкими и густыми и вились мягкими крупными локонами. Нанда чувствовала, как под прикосновениями ее рук Лангвидэр если и не расслабляется, то затаивается… затихает. Причесывая ее сейчас, девушка почему-то вспомнила голос давно покойной матери. Мать она практически не помнила – та заболела, когда Нанда еще лежала в колыбели, однако голос ее – глубокий, умиротворяющий – звучал в памяти даже много лет спустя. С этим голосом приходило чувство защищенности. Стараясь не слишком открыто таращиться в зеркало, девушка продолжала рассматривать будущую царскую фаворитку.

Лангвидэр не выглядела юной (во всяком случае, с точки зрения шестнадцатилетней Нанды), однако была определенно моложе королевы Эвьен. Та, впрочем, все годы брака или была беременна, или кормила грудью, и это не добавляло свежести ее облику. Размышляя, Нанда осторожно собирала в традиционную прическу длинные мягкие пряди, делая это в полном молчании, словно какой-то ритуал. Она никогда не практиковалась в подобных вещах и сейчас, поражаясь своей неожиданной ловкости, приходила к выводу, что ее выручает лишь желание хоть немного успокоить подавленную и растерянную чужеземку.

Лангвидэр тоже молчала, ее застывшее лицо напоминало маску. Нанда встретила ее взгляд в зеркале и против воли тоже замерла с гребнем в руке. Каким бывает это лицо, когда она смеется? Плачет, заинтересована, целует кого-то? В неподвижной восковой красоте было что-то жутковатое. Нанда моргнула, сбрасывая оцепенение, и одним излишне поспешным движением зачесала оставшиеся пряди, открывая длинную, изящную шею женщины. Прикусив от старания кончик языка, она придирчиво осмотрела результат своих трудов и, озаренная внезапной идеей, бросилась к окну. – Моя госпожа, подождите, я сейчас! – крикнула девушка, уже карабкаясь на подоконник, и через пару минут вернулась с охапкой белых цветов. Она не видела Лангвидэр на балу, но мысль ей в голову пришла та же самая.

Восковая красота чужеземки, восковые белые цветы, испускающие аромат, что плывет ночами над городом. Нанда довольно рассмеялась, спрыгивая со своей добычей обратно на пол. Она больше не боялась, что женщина ее прогонит, и от этого на душе становилось легко и спокойно. Она, Нанда, дочь алхимика, сломает этот воск, высвободив настоящую, живую Лангвидэр, сломает ее отчаяние. Неважно, насколько упорным будет в своем увлечении король.

Лангвидэр осторожно трогает пальцами белые лепестки. Теперь ее руки, ее узкие ладони с тонкими пальцами, будут пахнуть магнолиями. Маленькая служанка довольно улыбается, отступает на шаг, любуясь на белый венок в золотистых волосах госпожи. Эвьен, всю жизнь прожившая в Эвне, ненавидит время цветения городских садов. Лангвидэр, никогда их не видевшей, магнолии приносят облегчение. Ночью, когда волна их аромата накрывает город, можно забыться в белых цветах – их море, и кажется, что они забирают с собой ее одиночество. Шустрая живая девушка настежь распахивает второе окно, ветер склоняет ветви деревьев почти к самому подоконнику.

Днём не так. Днём запахи и звуки напоминают о том, что где-то рядом есть море, чайки, веселые городские рынки. Ночью всё это умирает, отдавая Эвну во власть цветущих деревьев. Магнолии в столице цвели отчаянно, как никогда не цвели раньше, и город расстилался по побережью, безвольно засыпая в духоте.

Однако сейчас солнце лилось в распахнутые окна, играло бликами на листве в саду и сияло солнечными зайчиками в зеркалах. Лангвидэр встала со своего места, жестом подозвала служанку и что-то тихо спросила. Девушка растерянно приоткрыла рот, но тут же, сообразив, что, вероятно, глупо выглядит, прикусила нижнюю губу. Что, в конце концов, может спросить у нее госпожа, видевшая ее в первый раз? Имя разве что, да и не понимала дочь алхимика этот резкий отрывистый язык, чтобы додуматься до чего-то более сложного.

– Нанда, – назвалась она, для верности ткнув себя пальцем в грудь – так госпожа точно не запутается. Лангвидэр кивнула, и девушка сочла за лучшее почтительно поклониться. Вряд ли чужеземка когда-нибудь сможет свободно говорить по-эвийски, у нее к этому, судя по всему, нет никакого желания. Нанде оставалось в очередной раз ей посочувствовать: чужая земля, чужой язык, неприязненные взгляды придворных… Масла в огонь добавляет Эвьен, хотя ее и сложно в чем-то винить: ей оставлено лишь воспитание наследников, время и сердце короля никогда ей не принадлежали. Скольким бы людям принесла свободу смерть Его величества… Испугавшись своих мыслей, девушка затрясла головой, ее темные кудряшки забавно запрыгали по плечам. Она не сразу заметила, что Лангвидэр непонимающе смотрит в ее сторону. Темные, почти черные глаза на неподвижном восковом лице госпожи, казалось, видели насквозь. Наконец Лангвидэр улыбнулась.

– Нанда, – повторила она и протянула руку, подзывая ее к себе, однако неожиданно передумала и махнула гребнем в сторону двери: иди. Девушка поклонилась еще ниже и, не поднимая головы – боялась снова встретиться с непроницаемым взглядом госпожи – попятилась назад. Здесь, в незнакомой чужой стране, что сама по себе вызывала непримиримое отторжение, имя шустрой юной служанки было первым, что хоть сколько-то заинтересовало Лангвидэр.

***

Я бы предложил тебе, мой друг, ненадолго оставить королевский дворец и прогуляться по городу. Уверяю тебя, в ближайшее время здесь не произойдет ничего захватывающего. Совет министров, чтобы объявить о своем решении касательно заморской гостьи, король соберет не раньше завтрашнего дня. Сказать по правде, идея не из лучших. Да ты и сам, думаю, понял, что столь явная фальсификация родословной спровоцирует определенные проблемы. С точки зрения Его величества всё просто: женщину вписывают в документы королевской семьи, что даст ему возможность держать ее на людях рядом с собой, не вызывая закономерных вопросов народа. Что ни говори, традиционные семейные ценности имеют сильную власть, и королевская любовница на месте королевы вызовет недовольство. Если мне не изменяет память, на что-то подобное и в такой короткий срок здесь идут впервые. Простая прихоть, друг мой, иногда решает судьбы целых государств.

Однако у подобного хода минусов гораздо больше, чем один сомнительный плюс. У короля девять детей и супруга в добром здравии. В случае (всякое бывает) его смерти лишняя потенциальная наследница – это всегда проблемы. Даже если на королевский трон однозначно претендует только старший сын, а Эвьен к управлению не подпустят. Почему? Ну, это проще простого: Эвьен очень трудно управлять. Здешняя знать костьми ляжет, приписывая ей все смертные грехи и вспоминая ее горных предков до двадцатого колена, но постарается ограничить ее права даже на регентство. Тебя настолько увлекла эта сказка? Однако вмешиваться мы не имеем права. Полотно истории должно ткаться только само собой, нанизываться на нить, словно пингарийские жемчужины, только тогда это будет по-настоящему интересно.

========== Глава 2 ==========

1

– Они в растерянности, мой друг. Полагаю, в Эвийском королевстве впервые настолько бесцеремонно перекраивается история. К сожалению или к счастью, но никому из присутствующих здесь не дано право заглянуть в будущее и открыть завесу тайны. Меня же… как я говорил тебе еще вначале, меня мучает неясное предчувствие. Женщина с островов вмешается в историю континента настолько же грубо, насколько Эволдо сейчас вмешивается в законодательство собственной страны. Да… они напуганы.

Видишь ли, здесь, в Эв, совет министров обладает определенной властью. Во всяком случае, на моей памяти им еще никогда настолько явно не навязывали чужое мнение. Я вижу, ты улыбаешься. Молодость, мой друг, – интересное явление, зачастую она мешает составить истинную картину мира. Ты напрасно недооцениваешь совет эвийских министров лишь потому, что все они – седобородые старцы. Это вершина здешней аристократии, главы родов, десятки поколений которых уже лежат в засыпанных песком гробницах в Эвейяте. Тебе, я знаю, трудно представить, но многие из них отсчитывают свои родословные еще с тех далеких времен, когда на месте Мертвой пустыни шумели леса, а такого понятия, как королевство Эв, не существовало вовсе. Правящая династия куда моложе (забудем на время про предков Ее величества – иногда мне кажется, что гномий народец существует от сотворения мира).

На этих людей, путник, не так легко повлиять, как ты думаешь. Во всяком случае, молодому королю это не удавалось еще ни разу. Что? Нет, я не оговорился, я был знаком еще с его покойным батюшкой. Для меня Эволдо так и останется молодым королем, несмотря на то, что ему самому уже пятый десяток. Он не сможет на них повлиять – и он, поверь мне, это знает. Люди, на плечах которых честь государства, никогда не согласятся допустить появления в священной книге королевского рода имени женщины, не связанной узами крови не то что с самой династией – вообще с эвийцами! Здесь это недопустимо, люди прибрежного королевства берегут свою кровь от примесей других народов. К сожалению, Эволдо это знает…

… а Эвьен, полагаю, не появится. Она не желает иметь ничего общего с привезенной с островов пленницей и упорно называет ее рабыней, но это, мой друг, одна из главных ошибок королевы, не побоюсь преувеличить, за всю ее жизнь. Эвьен недооценивает опасность нового увлечения короля. Ее присутствие сейчас могло бы оказаться решающим. Король хочет вписать имя чужеземки кровью. Стой, не вмешивайся! Это не наша игра и не наша история, мы в ней – всего лишь наблюдатели.

Если хочешь, подойди ближе – вглядись в их лица, впитай кожей аромат цветов. Но, умоляю, не выдавай себя! Ты молод, ты еще очень нескоро поймешь, насколько тонка ткань реальности – ее можно разорвать одним неловким движением. Я бы не хотел, чтобы именно эта история оказалась прервана на полпути. Страшно подумать, ведь когда-то и я настолько близко воспринимал преграды чужих судеб… Что? Нет-нет, мой друг, иди… это истинное удовольствие – старой развалине вроде меня видеть рядом настолько кипучую энергию молодости.

***

Дни в прибрежном городе тянулись медленно и неторопливо. Тяжелый запах бесчисленных магнолий накрывал его по ночам: казалось, белые цветы незримо присутствуют даже там, где самих деревьев не было и в помине. Деревья склоняли свои усыпанные цветами ветви в открытые окна тронного зала, когда настороженные присутствием вооруженной стражи министры, недоуменно покачивая бородами и бряцая перстнями на пальцах, пускали по кругу указ о том, что женщина по имени Лангвидэр, вызволенная из заточения в неведомых далях храбрым адмиралом Меремахом, в действительности является внучкой покойного короля и, как следствие, племянницей нынешнего, о чем надлежит сделать запись в родословной правящего дома. Отныне к госпоже Лангвидэр следовало обращаться как к принцессе крови.

В то, что женщина с островов может состоять в родстве с королевской династией, не верил никто. Бравый адмирал Меремах, которого угораздило оказать родине столь двусмысленную услугу, был осыпан почестями и отправлен на покой героем – королю Эволдо подарок пришелся по вкусу. Меремах был первым, кто привез чужеземку, однако и до него преданные вельможи с поклонами представляли Его величеству красивейших женщин королевства – это был верный способ продвинуться по службе. Но это вовсе не значило, что бесчисленных фавориток следовало вписывать в родословную правящего дома, ибо тогда стройной системе престолонаследия пришел бы конец уже через несколько лет. Почему исключение, поразительное исключение нужно делать для самой, несомненно, неподходящей кандидатки, – этот вопрос никак не желал укладываться в головах эвийских министров.

Чувствуя молчаливое сопротивление собственных вельмож, король медленно сжал пальцы на подлокотниках трона. Острые, инкрустированные гномьими драгоценностями края вонзились в ладони. Эта женщина должна принадлежать ему, должна быть привязана к нему – пусть для этого придется идти вразрез с волей этих стариков, которые уже давно – всего лишь пыль на длинных свитках имен эвейятских родов. Бумага с указом неумолимо продвигалась по кругу – они подносили ее к глазам, близоруко щурясь, разбирали короткий текст, передавали дальше. Тихо постукивали, соприкасаясь, перстни на их высохших руках. Еще никогда необходимость согласовывать с кем-то решения не была для эвийского правителя настолько тягостной.

Бумага с указом завершила свой путь и остановилась. В пылу своего негодования сидевшие за столом люди не сразу заметили, что тишину тронного зала, нарушаемую лишь шелестом ветвей в открытых окнах, заполнил лязг оружия королевской стражи. Зная упрямство своих министров, Эволдо не собирался допускать и тени сопротивления с их стороны: почувствовав возможность выбора, они головы сложат, но не согласятся, и женщина с островов так и останется незаконным, порочным увлечением, страсть к которому нужно скрывать. Документально подтвержденное родство сняло бы многие вопросы, не давая распространиться народной молве, – так, во всяком случае, казалось королю, который видел лишь тёмные, полные скрытого презрения глаза на восковом неподвижном лице, горел этими глазами и дышал ради них.

– Мы не можем это принять, мой король.

Ферсах Або’Кенейя. Король стиснул зубы так, что на скулах заходили желваки. Кенейя были джинксландцами, по неизвестным причинам оставившими родину несколько столетий назад. Род джинксландских феодалов приносил присягу верности далеким предкам нынешнего короля, но никогда, даже в периоды мирного расцвета прибрежного государства, эвийские правители не складывали оружия в холодной дипломатической войне с людьми, пришедшими из Оз. Слишком удачливыми, непокорными и властными были Кенейя. Предки Ферсаха удостоились погребальной церемонии Эвейяте, они считались эвийцами, но исходившая от них опасность чувствовалась всегда.

Министры согласно склонили головы. Эволдо не сомневался, что любой из них с легкостью встал бы сейчас на место Ферсаха, и за столом воцарилось молчаливое согласие. Однако первым оказался именно джинксландец – и на его примере теперь следовало показать, насколько неразумным шагом является противостояние королевской воле.

– Фальсификация записей в родословной является необдуманным и рискованным шагом, – монотонно продолжил Ферсах, словно объясняя ребенку некую непреложную истину. – Ваше величество должны это понимать. Женщина с островов, да будет благословлен на долгие годы доблестный Меремах, не может быть признана принцессой королевства Эв. Таково наше окончательное слово.

Эволдо встал с трона, медленно, чеканя шаг, двинулся вдоль стола.

– Знаешь ли ты, Кенейя, насколько тяжким грехом считается обвинение короля в фальсификации чего бы то ни было? Как ты, беглец, изгнанник, потомок изгнанников, смеешь рассуждать перед лицом своего повелителя о том, как надлежит поступать с записями в книге династии? Твои предки, чьи кости заслуживают лишь того, чтобы быть развеянными над Мертвой пустыней, лежат на здешней земле. А ты – смеешь перечить мне?

Именно джинксландец был первым. Его надлежало наказать.

Старик молча выдержал пылающий яростью взгляд. Затем поднял руку, пальцами разорвал узелок тонкой золотой цепочки, вплетенной в бороду.

– Род Кенейя не потерпит надругательства над честью его предков. Никто из рода Кенейя испокон веков не запятнал свое имя необоснованной клеветой. Мы джинксландцы, мой король, но мы чтим закон.

Цепочка тонкой змейкой скользнула на стол – фамильный амулет джинксландских феодалов на службе королевства Эв. Ферсах Або’Кенейя отрекался от подданства новой родины его предков. Эволдо задрожал в бессильном гневе.

– Задержать изменника, – приказал он, обводя взглядом набившуюся в зал стражу. Среди белых мундиров личной гвардии короля неожиданно замелькало серебро Ферсаха, багрянец и пурпур двух других, уже истинно эвийских династий, и в тесноте заполненного людьми тронного зала пролилась первая кровь. Глава рода Або’Кенейя исчез, и спустя несколько мгновений о его присутствии напоминали лишь длинные кровоточащие раны, которыми его клинок награждал отчаянных храбрецов, пытавшихся остановить старого Ферсаха.

2

О том, что произошло во время заседания совета министров, королева Эвьен узнала лишь к вечеру. Эвьен мучилась мигренью и не покидала свою затемненную спальню, плотными шторами отгораживаясь от красок нестерпимо яркого мира.

Дурманящий запах проклятых белых цветов проникал даже сюда. Он чудился ей повсюду, и Эвьен уже не могла отличить воображение от реальности, ей просто казалось, что в волнах густого белого шелеста в ее голове отплясывает рота колесунов. Мередит, явившаяся с новостями, в жизни бы не осмелилась нарушить покой королевы, однако таков был строжайший приказ самой Эвьен.

Темнота кралась к ее постели осторожными шагами фрейлины. Боясь новых приступов боли, королева не открывала глаза, только чуть повернула голову на шум. «Скажи мне, Мередит… скажи мне, что она мертва». Чужеземка, лишившая ее царственного супруга остатков разума. От этой новости зависело, отступит неумолимая боль или с новой силой ворвется в сознание измученной женщины. Во всяком случае, Эвьен в это верила. Мередит бесшумно села на край кровати.

– Вы просили докладывать, Ваше величество… плохие новости, госпожа.

Эвьен ненавидела недосказанность. Даже сейчас никто из ее свиты не решился бы скрывать от нее правду. Дочь адмирала Меремаха, прислуживала королеве с тех самых пор, когда Эвьен, еще совсем юная, была объявлена невестой наследного принца и переехала во дворец. Мередит знала свою госпожу лучше, чем кто бы то ни было.

Веки королевы слабо дрогнули: Эвьен требовала продолжать.

– Его величество ваш супруг представил совету министров требование о внесении изменений в записи в книге династии. Лангвидэр объявлена племянницей короля и эвийской принцессой по крови.

Пальцы Эвьен судорожно сжались на запястье фрейлины. Королеве казалось, что она падает в бездонную пропасть, откуда льется волнами удушающий сладкий запах. Эвьен безуспешно пыталась найти хоть какую-то опору. У Мередит перехватило дыхание: пальцы ее госпожи застыли онемевшими тисками.

– Что… министры? – одними губами спросила Эвьен, беспомощно барахтаясь в ядовитых волнах. Воспаленное болью сознание прочно связывало пленницу адмирала Меремаха с шепотом белых цветов.

– Они отказались это принять. Ферсах Або’Кенейя обвинил Его величество в пренебрежении законами страны и изменении династических записей в личных целях. Требование признать эту женщину родственницей короля отложено на неопределенный срок.

Ферсах… старый, упрямый горный волк. Эвьен улыбнулась краем губ, висок вновь пронзила боль, но королева, казалось, этого не заметила. Они не примут такой абсурд, в этом можно было не сомневаться. У них хватит силы пойти против короля – трусость никогда не была свойственна эвийской знати.

– … род Або’Кенейя обвиняется в государственной измене. Они покинули Эвну и движутся в сторону гор.

Последнюю фразу Эвьен поймала уже уплывающим сознанием. Когда она вновь пришла в себя, фрейлины рядом не было. Смутное чувство подсказывало, что в беспокойном тяжелом сне на границе с глубоким обмороком Эвьен провела не меньше пары часов. Або’Кенейя покинули столицу… Королева провела языком по пересохшим губам. Проблемы от дикарки с островов оказались куда серьезнее, чем выглядели в самом начале. Идти на открытый конфликт с джинксландцами, с могуществом которых могли тягаться очень немногие, – это сулило ни много ни мало гражданскую войну.

– Ты хоть знаешь, сколько их? – безнадежно прошептала Эвьен в темноту. – Сыновья, братья, племянники… их самих не сочтешь, а у каждого – гвардия… война внутри страны – твоя могила, Эволдо.

За ними пойдут другие, они уйдут в свои крепости, и Эв рассыплется в лоскуты. Королева попыталась сесть. Срочно найти Эволдо, любой ценой, пусть хоть валяясь у него в ногах, заставить его вернуть Ферсаха в Эвну. Раскола страны, тем более по настолько глупому поводу, Эвьен просто не могла допустить, здесь уже было не до гордости. У власти должен остаться хоть кто-то здравомыслящий.

Эвьен тихо застонала. Дверь спальни немедленно приоткрылась, и в образовавшемся проеме появилось встревоженное личико служанки.

– Где сейчас король? – Эвьен нашла в себе силы повернуть голову. Служанка чуть замялась.

– Его величество… с госпожой Лангвидэр.

***

Уединенных покоев Лангвидэр придворная суета не достигала. Король отдал ей дальнее крыло дворца, куда редко наведывались случайные посетители. Однако женщина, имея полную свободу передвижения, практически не покидала лишь нескольких комнат, окнами выходивших в сад. Она по-прежнему не хотела иметь с окружавшими ее людьми ничего общего. Желание Эволдо отдать в ее распоряжение толпу фрейлин и прислуги, подчеркивая таким образом особый статус заморской гостьи, также разбилось о глухую стену: Лангвидэр подпускала к себе лишь проворную, но совершенно не обученную придворному этикету дочь алхимика, только этой девочке было позволено находиться рядом с ней. Спорить с Лангвидэр, темные глаза на неподвижном лице которой вмиг вспыхивали непримиримой ненавистью, король не решался: ему было нужно ее приручить, но делать это посредством навязывания собственной воли… К чести короля Эволдо, в своих отношениях с женщинами он никогда не прибегал к насилию.

Малышка Нанда, быстроглазая, любопытная, словно зверек, получившая сомнительное воспитание в пристройке, где корпел над своими горелками и ретортами ее отец, разительно отличалась от дворцовой прислуги. Вероятно, именно поэтому Лангвидэр относилась к ней иначе. Чем бы ни была занята королевская пленница, девочка всегда крутилась неподалеку, училась понемногу, по интонациям, разбирать непонятную речь госпожи и заранее угадывать ее приказы. Со стороны казалось, что Нанда задалась целью оберегать хозяйку от влияния чужого, враждебного общества, которое та ненавидела с первых дней пребывания в Эвне. Девушка стала посредницей между Лангвидэр и внешним миром.

Единственным, что, помимо шустрой маленькой служанки, не вызывало в душе чужеземки пожара отчаянной злобы на свою судьбу и на страну, ставшую для нее клеткой, был дворцовый сад. В высокие, от пола до потолка, открытые окна магнолии склоняли усыпанные цветами ветви. Перешептывание белых лепестков спасало королевскую пленницу от неминуемого сумасшествия, что приходило в этом городе вслед за отчаянием. До интриг королевского двора ей абсолютно не было дела.

Ее не трогала и возможность получить титул эвийской принцессы – Эвьен была права, когда говорила, что женщина с островов не способна оценить оказываемую ей честь. События, развивавшиеся во дворце, проходили мимо, а Лангвидэр отгораживалась от них стеной безразличия. Ее мир составляли тяжелые, белые от цветов ветви, клонившиеся на подоконники, и беззаботная болтовня маленькой служанки, из которой Лангвидэр не понимала ни слова. Король со своим недвусмысленным вниманием тоже оставался… где-то там.

Служанка тараторила без умолку – когда прибирала в комнатах, помогала госпоже одеваться или коротала время за вышивкой. Лангвидэр требовала, чтобы девочка ела вместе с ней, и Нанда умудрялась даже за столом очаровательно трещать с набитым ртом, вызывая у королевской возлюбленной слабое подобие улыбки. Нанда не позволяла ей погружаться в свои мысли, и за это женщина была ей благодарна.

Живая… когда Лангвидэр впервые пришло в голову попробовать запечатлеть на бумаге это подвижное существо в бело-голубой форме дворцовой горничной, девушка, сидевшая в тот момент на подоконнике под застывшими без ветра ветвями, не сразу поняла, что от нее требуется. Но госпожа жестом велела оставаться на месте, села напротив и положила на колени тонкий позолоченный поднос, разгладив на нем лист бумаги. Нанде безумно хотелось взглянуть поближе, как скользит по этому листу карандаш в тонких пальцах Лангвидэр, но она усилием воли заставляла себя сидеть на месте, только беззаботно смеялась, когда ветер срывал белые лепестки, путая их в ее кудрявых волосах. Живая…

Такими и застал их король. Хохочущую молоденькую горничную, с волос которой на плечи и передник осыпались лепестки, и свою несостоявшуюся принцессу – ее выражение лица оставалось умиротворенно-спокойным еще несколько секунд, прежде чем в глазах женщины вновь плеснулось непримиримое отчуждение. Заметив перемену настроения хозяйки, девочка тоже напряглась, стряхнула на пол белые лепестки и спрыгнула с подоконника. Лангвидэр жестом подозвала ее к себе, вложила в карман передника свернутый лист и коротким кивком указала на дверь. Служанка молча скрылась в соседней комнате. Почему-то Эволдо был уверен, что маленькая паршивка будет подслушивать, но это короля не волновало. После столкновения с министрами в тронном зале, закончившегося несколькими арестами, парой десятков раненых и взрывом недовольства со стороны Ферсаха Або’Кенейя и всего его многочисленного рода, эвийскому правителю просто необходимо было на что-то отвлечься.

– Прекрасный цветок моего сада, – Эволдо подошел ближе, взял руки женщины в свои, поднес к губам. Лангвидэр не пошевелилась, не стала встречаться с ним взглядом – безразлично опустила веки. Не кокетство, излюбленный жест эвийских красавиц, – тенями густых ресниц она скрывает холодную, непримиримую ненависть к чужакам, оторвавшим ее от родины. – У меня есть для вас небольшой подарок.

Она не понимает – спокойная, недосягаемая, никто в королевском дворце не видел ее слёз. Ее не волнует прибрежное королевство. Эволдо, оставив безуспешные попытки добиться хотя бы слабой заинтересованности с ее стороны, повелительно щелкнул пальцами. Двери медленно отворились из коридора, и на пороге возникло невероятное существо. Телом и головой ему служили два блестящих медных шара, скрепленных друг на друге. К шару-туловищу шарнирами крепились руки и ноги, голову украшала медная же шляпа и большие медные усы. Нанда, подсматривавшая в замочную скважину, тихо пискнула и едва не упала в обморок.

Лангвидэр склонила голову к плечу, оценивающе разглядывая диковинное создание. Король посчитал это интересом с ее стороны и удовлетворенно улыбнулся.

– Это Тик-Ток, механический человек, дорогая. Он может думать, двигаться и говорить, как обычные люди, с той лишь разницей, что он не живой и никогда им не был.

Не понимая ни слова из королевской речи, женщина лишь пожала плечами. Нанда, не сдержавшись и даже не боясь навлечь на себя гнев Его величества, взъерошенным цыпленком влетела в комнату и кинулась защищать госпожу. Лангвидэр едва успела схватить ее за локоть. Механический человек сделал несколько шагов вперед.

– Я – Тик-Ток – изобретение – Смита – и – Тинкера – на – фабрике – Смита – и – Тинкера – в – Эвне, – отчеканил он и вытянул руки по швам. – Создан – по – приказу – Его – величества – короля – Эволдо.

– Я думаю, эта милая безделушка вас развлечет, – усмехнулся король, пытаясь поймать хоть малейшее изменение выражения лица своей несостоявшейся родственницы. Тик-Ток был первым, опытным образцом величайших изобретателей в столице, где о возможности создания механических людей раньше даже не заговаривали. При дворе диковина неминуемо вызвала бы шквал интереса. Эволдо не планировал так скоро дарить Лангвидэр разумное изобретение, однако после событий утра ощущал почти физическую потребность в положительных эмоциях.

Лангвидэр молча переводила взгляд с короля на механическое создание, ее пальцы по-прежнему сжимались на руке маленькой служанки. Та, похоже, и вовсе боялась дышать. Немую сцену прервал робкий стук в дверь, и в комнату сунулась одна из камеристок королевы. Эволдо, уже догадываясь, зачем прислуга жены осмеливается тревожить его в столь неподходящий момент, раздраженно скривился.

– Государь… Ее величество просит позволения увидеть вас, – негромко, но твердо произнесла девушка и присела в глубоком реверансе. Эволдо поднял взгляд к потолку, словно призывая небеса в свидетели, затем вновь взял Лангвидэр за руки.