Текст книги "Среди руин цветут деревья (СИ)"

Автор книги: Glory light

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 40 страниц)

По ее щекам и носу разбегается россыпь веснушек, отчетливо заметных даже на золотистой коже. Знатные эвийки не загорают – это считается неприличным. Ошейник из плотно стянутого жемчуга отделяет миловидное загорелое личико от бледной кожи открытых ключиц. Адмирал Меремах на своем веку видел много странностей мира, однако столь явная, резкая разница оттенков кажется до смешного противоестественной. Только лицо… загорелое лицо и та часть шеи, что видна над рядами жемчуга, кажутся принадлежащими кому угодно, но только не этому телу. Женщина медленно и нетвердо бредет в его сторону. У нее зеленые глаза, это становится видно вблизи. Над правой ключицей тонкая, едва заметная нить зажившего пореза – это проявил чрезмерную активность первый помощник капитана, задев ее клинком. Меремах мысленно напомнил себе, что в его возрасте хорошо бы сдерживать эмоции, и на лице его не дрогнул ни один мускул. Ветер взметнул рыжие волосы женщины. Лицо… Та, которую он вёз на своем корабле из забытой богами глуши Саламандровых островов, была определенно старше. Холоднее, сдержаннее. Молчала, не зная языка, но ненавидеть умела и молча. Перед ним сейчас – молодая, свежая и явно простолюдинка. Этим глазам положено смеяться, а пухлым губам – нетерпеливо ждать поцелуя возлюбленного. Женщина шла навстречу, и черты миловидного лица, застывшие, безжизненные, с каждым ее шагом по капле утрачивали очарование. Красивая. А ощущение – словно от набальзамированной посмертной маски. Лишь выработанное годами хладнокровие позволяло сейчас Меремаху спокойно ее рассматривать. Наконец она остановилась. Ветер шелестел листвой деревьев, играл длинными рыжими прядями.

Тело – ее. Лицо… чужое. Глупость какая-то.

– Вы искали меня, адмирал?

Он поймал себя на том, что против воли вздрогнул. Она не знает эвийского.

– Вам интересно, что еще сделают со мной ваши изобретательные соотечественники?

Она медленно поднимает обе руки. Промахивается, ногти царапают висок. Уже не отрывая пальцев от лица, ведет руки ниже, к застежке жемчужного ошейника, что скрыта под длинными волосами, долго пытается расстегнуть, кажется, ломает.

– Вы довольны, адмирал?

Она держит жемчужный ошейник в руке. Ее шатает – женщина прислоняется к дереву и смеется, а Меремах молчит, не до конца веря в реальность происходящего. Женщина с чужой головой пронзительно хохочет под окнами тронного зала.

Вечером у себя дома адмирал пил гораздо больше, чем его гости, – судорожно старался выгнать из памяти стоявшую в тени деревьев рыжеволосую женщину. Его предупреждали, по крайней мере, он мог догадаться, что именно кроется за философским спокойствием королевского алхимика. Живая, мертвая… по сути, и впрямь никакой разницы, потому что ни тогда, ни сейчас, когда сознание затуманено вином, он не мог до конца решить, к какому миру отнести представшее его глазам существо. У нее чужая голова. Эта мысль не давала до конца забыться, погрузиться в пьяный сон, – Меремах не обращал внимания на своих гостей, он сидел за столом, бессмысленным взглядом уставившись в стену, а память вновь и вновь повторяла тягучие минуты.

Никакой разницы.

Здравый смысл продолжал отчаянно цепляться за ставшее уже привычным возражение: вместо нее казнили двойника. Шрам на ключице был тот самый: ее задели даже не саблей, обычным длинным ножом – и за время пути с островов порез полностью затянулся, а сейчас и вовсе оставил лишь тонкий шрам. Ее тело – лицо не ее. И он, Меремах, тоже причастен к тому, что женщина с чужой головой сядет на трон королевства Эв. Он послушался старого плута-алхимика, наивно веря, что принцессе удалось спастись, он не придал значения казавшимся бредом рассуждениям. Меремах лихорадочно искал хоть какое-то рациональное объяснение, за которое можно было бы ухватиться, спасаясь от сумасшествия. Магия? Возможно, женщине просто изменили внешность, дабы уберечь ее от преследования со стороны жадных до власти министров. Тогда зачем… делать это настолько уродливо? Чужая голова не может полноценно управлять телом, отсюда неточные движения и неуверенная походка. Это было слишком странно и нелепо, чтобы оказаться реальностью.

Утро принесло новые перемены. Гордо объявив о независимости своих земель от гнёта королевства Эв, выехал обратно на север старый лорд Унхева. Несколько часов спустя с тем же девизом отбыл из столицы Огару из Гаялета – по всей видимости, короноваться на острове Элбоу. Ближе к полудню территория королевства потеряла Вей-Вамаре. Ни для кого не было секретом, что введение эвийских войск на земли опьяненных доселе невиданной самостоятельностью феодалов вернуло бы прежние границы максимум в течение суток, однако в творившейся неразберихе заниматься этим было попросту некому. Оставшиеся провинциальные правители еще не до конца верили в возможность восстановления прежней династии через Лангвидэр, армия репетировала торжественный парад. Служанки под руководством Нанды причесывали рыжеволосую голову женщины, переплетая сверкающую диадему венком белых роз. Принцесса Лангвидэр умеет менять собственный облик. Такой правительницы не было еще ни в одной из стран материка.

========== Глава 10 ==========

1

Фабрика почтенных господ Смита и Тинкера была в эти дни единственным островком спокойствия, не затронутым взволнованной лихорадкой обычно медлительной столицы. После трагической кончины мистера Смита, что утонул несколько лет назад в им же самим нарисованной реке, Тинкер оставался единственным здравствующим совладельцем компании. О нашествии на королевский дворец отряда гномов изобретатель узнал уже гораздо позже, когда в ворота фабрики постучал посланник королевы Эвьен, сопровождавший механического человека. Удивленный столь скорым возвращением лучшего своего детища (согласно прилагаемой документации, Тик-Ток мог без поломок отработать тысячу лет), мистер Тинкер пригласил курьера в кабинет и любезно осведомился, чем не устроила Его величество работа столь сложной машины.

– Ее величество Эвьен повелела удалить механическому человеку память и вернуть его сознание к базовым настройкам, – последовал ответ. Изобретатель растерянно заморгал: за долгие годы работы он не сталкивался с подобным требованием. Однако приказ королевы есть приказ. К тому же с Эвьен, состоящей пусть и в дальнем, но родстве с подземным народцем, предпочитали не спорить, и мистер Тинкер не был исключением. С жалостью взглянув на свое детище, он коснулся рукой полированного медного бока и всё еще немного растерянно кивнул.

– Будет исполнено.

Курьер уже направился было к выходу, однако на полпути остановился.

– Во дворце гномы, – не оборачиваясь, прошептал он, словно боялся, что их могут услышать. – Король покончил с собой. Мистер Тинкер, уезжайте, пока не поздно.

– Мой добрый друг, – изобретатель подошел и растроганно обнял человека, которого видел впервые в жизни. – Благодарю тебя. А теперь не задерживайся, иди. Нет, ответь мне… откуда во дворце гномы и как именно скончался Его величество?

– Мистер Тинкер, – курьер замялся. – Я не знаю, где правда. Слуги шепчутся, что Его величество заключил с гномами какую-то сделку, просил помощи в войне или что-то еще… а взамен отдал королеву и наследников в рабство королю Рокату. Я не знаю, так говорят… но гномы предали в решающий момент, и вся армия погибла. Его величество не пережил горя и бросился в океан.

Тинкер задумчиво кивнул. Оставшись один, он вновь провел ладонью по блестящей поверхности корпуса Тик-Тока, затем проверил ключи и с тяжелым вздохом взялся за пластину на его спине, под которой скрывался сложный механизм. Исполняя приказ королевы, изобретатель чувствовал себя преступником по отношению к собственному творению.

– Ничего, сынок… – пробормотал мистер Тинкер, роясь в бесчисленных винтиках и шестеренках. Сейчас его даже не волновал тот факт, что снятие спинной пластины отключает все три основных навыка механического человека. – Выберемся. Сейчас и правда лучше всё забыть. Ну вот и порядок… – изобретатель прикрепил пластину на место и украдкой смахнул слезу. Тик-Ток был лучшим его творением. Оставшись в одиночестве после гибели компаньона, мистер Тинкер пытался создать механического собеседника, старательно обучая опытный образец всему, что знал сам. Позже добавилось знание множества языков (включая Пого, Конжо и диалект земли Вообще-Нигде) и способность переводить, и теперь Тик-Ток, умеющий мыслить и говорить, мог стать полноценным членом общества. Он не умел только одного – быть живым.

– Как ты себя чувствуешь, сынок? – заботливо поинтересовался изобретатель, смахивая с медного корпуса невидимую пылинку.

– Я – машина – я – не – умею – чувствовать. Полагаю – хорошо, – отозвался механический человек и сделал несколько шагов по кабинету. – Что-то – случилось.

– Нет, нет… просто небольшие неприятности, поэтому будет лучше, если про тебя перестанут вспоминать. Ответь мне, сынок, кто ты?

– Я – Тик-Ток – механический – человек – создан – на – фабрике – Смита – и – Тинкера – в – Эвне. Я – умею – мыслить – двигаться – и – говорить.

– Прекрасно. Слушай меня. Ты создан по приказу короля Эволдо и должен был исполнять обязанности слуги и личного стражника. А теперь идем, сынок, пока не стало поздно.

И мистер Тинкер, не оборачиваясь, зашагал к выходу из здания. Тик-Ток послушно следовал за ним. Лишенный чувства любопытства, механический человек не задавал вопросов, и путь по окраине к выходу из города они проделали в полном молчании. Теперь, когда память Тик-Тока была очищена от информации о последних событиях, Тинкер чувствовал некоторое облегчение: кто бы ни пришел к власти, лучшему изобретению фабрики ничто не грозит. Оставалось спрятать его до лучших времен.

– Я вернусь за тобой, сынок… обязательно вернусь. Просто подожди, когда здесь всё утихнет, город успокоится – и я за тобой приду. А пока опасно, ты служил прежнему королю и женщине с островов, уже одного этого достаточно, чтобы отправить тебя на переплавку.

Тик-Ток молчал. Его, машину, не трогали обещания изобретателя, однако он старательно записывал их на чистый лист своей новой памяти. Его, в общем-то, не интересовало даже то, куда они направляются, – он просто следовал за мистером Тинкером, постепенно удаляясь от города. Плеск океана становился отчетливее: они приближались к побережью.

***

В отличие от своего отца, Нанда уже давно перестала понимать, что происходит. Голова рошерийки стала началом целой череды изменений, что не оставили практически ничего от той госпожи, которую девушка знала и успела полюбить. Нанда любила Лангвидэр. В этом служанка призналась самой себе в ту ночь, что провели они вдвоем в Южной башне на окраине Эвны. Нанда безутешно рыдала, принцесса гладила ее по голове, перебирая пальцами волосы, – и Нанда готова была отдать свою жизнь за эти прикосновения. Но признаться госпоже? О нет, на это девушка не решилась бы ни за что на свете.

Слабым оправданием служило то, что Лангвидэр не поймет. Эвийская речь не вызывала у нее ничего, кроме отвращения, и Нанда, вспоминая об этом, иногда замирала посреди своих бесконечных монологов, уставившись на госпожу широко распахнутыми глазами. И язык, и жители, и сама эта местность… Лангвидэр предпочла бы видеть страну Эв горящей в бесконечном пожаре. Страна Эв лишила ее родины.

И тогда Нанда чувствовала свою вину за то, что родилась в этой стране: она никогда не сможет стать госпоже по-настоящему близкой, преодолеть тот барьер ненависти, что принцесса воздвигла между собой и жителями материка. Нанда родилась на материке. Она ничего не могла с этим поделать, однако мысли вновь и вновь упрямо возвращались к тому, что и она, маленькая расторопная служанка, не заслуживает для пленницы с островов права жить. И право причесывать госпожу, возможность сопровождать ее во время прогулок в саду… право видеть слезы Лангвидэр и принимать от нее подарки – всё это, по сути, ничто, а чувства Нанды загнаны в тупик, из которого нет выхода. Страна Эв лишила Лангвидэр родины. Дважды.

Нанда была еще слишком молода, чтобы разобраться в путанице свалившихся на нее чувств. Лангвидэр, пленница материка, именем которой развязана война с джинксландцами, унесшая тысячи жизней за две ночи бойня в розовом тумане, – Лангвидэр должна была умереть. Для Нанды это означало потерю единственного человека, за которого девушка готова была без колебаний умереть сама. И в то же время – пленница обретала право вернуться на свои острова. Вырваться из клетки, резкими взмахами сильных крыльев разорвать оковы, пригвоздившие ее к ненавистной земле. Смерть давала ей свободу. Осознав это, Нанда запуталась окончательно.

Ее отец, привыкший следовать непонятной игре, придумываемой им самим, имел на Лангвидэр свои планы. Позже Нанда узнала, что этими планами проникся адмирал Меремах, который, собственно, и заварил эту кашу. Казалось бы, сверни он на несколько градусов южнее или севернее – и проплывет мимо череда островов, и не пересекутся его пути с этой женщиной. Но он привел свою армаду именно на Саламандров архипелаг.

Идея коронации Лангвидэр упала на плодородную почву. Это спасало страну от разделения и увеличивало влияние военной верхушки – племянницу короля поддерживала армия. Армия же и вела ее к трону. Нанде, далекой от политической жизни страны, казалось, что судьба увлекает ее в неуправляемый водоворот, и лишь желание быть рядом с госпожой заставляло ее держаться. Лангвидэр не дали вырваться, клетка захлопнулась перед ней в тот самый момент, когда Нанда принесла в лабораторию отца голову убитой рошерийки. Лицо у этой головы было скорее растерянное, чем испуганное, а бальная прическа так не вязалась с перерубленной шеей. Лангвидэр заставляли вновь существовать на ненавистном материке – и именно маленькая служанка была той, кто в сопровождении отцовских помощников добывал головы для этой цели. Нанда своими руками закрывала клетку. Но госпожа вернулась, Нанда может, как и прежде, причесывать ее длинные волосы – и пусть они каждый раз разного цвета, Нанда может быть госпоже полезной. Лангвидэр другая, ее юные лица кривятся в рыданиях, она забывает свои острова и родной язык. Это уже не она.

Дважды.

Нанде запрещалось присутствовать при замене голов. Она узнавала свою госпожу лишь по искрящимся прежней ненавистью глазам. Иногда эта ненависть сменялась безысходной болью, и Лангвидэр вцеплялась пальцами в волосы, била зеркала, а затем, обессиленная, сворачивалась в клубок на полу и тихо плакала от отчаяния. Нанда не знала, как ее успокоить. Лангвидэр обвиняет ее во всем, что происходит, – девчонку, которая предана ей больше, чем собственному отцу. И Нанда всеми силами старалась быть незаметной – ровно до тех пор, пока к отцу не явился Орес Нао. Алхимик и королевский советник долго что-то обсуждали в лаборатории, после чего отец позвал Нанду к себе.

– Вы возвращаетесь во дворец, – бесстрастно сообщил он, даже не глядя на дочь. Девушка растерянно теребила пальцами юбку. – Будет глупо, если родственницу короля поведут к трону из пристройки в саду.

– К трону? – ахнула Нанда, бледнея. Девушке было всего шестнадцать лет, и, подобно большинству своих ровесников, она старалась не видеть в окружающем мире того, что видеть не хотела. Она бежала от реальности, оставляя взрослые проблемы за границами собственного мирка. Когда отец неожиданно увлеченно принялся колдовать над телом королевской возлюбленной, Нанда убедила себя, что их с госпожой оставят в покое. Она ведь любила бы Лангвидэр даже такой, с непонятным характером и чужими головами, – любила в память о той, прежней, в память о лихорадочно горящих сухих глазах пленницы, что подпустила ее к себе, предпочтя взъерошенную девчонку толпе вышколенных слуг. Лангвидэр – та, настоящая – по-прежнему жила в памяти Нанды. Ни самой женщине, ни ее служанке не нужен был титул эвийской принцессы, неожиданным грузом свалившийся на них волей короля. Принцессы страны, которую она ненавидит. Нанда была уверена, что они покинут Эвну, поселившись где-нибудь на побережье, – возможно, вдали от двора Лангвидэр научится видеть красоту материка, если и не полюбит его, то хотя бы перестанет с таким отчаянием проклинать. Нанда терпеливо ждала, пока отец закончит свои опыты, и старательно не замечала немногочисленные недомолвки, что срывались с уст старого алхимика. Лангвидэр казнена, она мертва для мира – так что мешает увезти ее из столицы?

После исчезновения королевской династии шансы занять трон в принципе были у всех одиннадцати провинциальных правителей. Шансы, конечно, неравнозначные, но Нанду абсолютно не волновало, на чьей голове окажется эвийская корона. В столице собрался совет министров, и претендентов было более чем достаточно. Нанда и подумать не могла, что, в то время как седобородые старцы будут с пеной у рта доказывать свои исключительные права, корона эта, словно несколькими днями ранее топор палача, нависнет над головой казненной принцессы. Лангвидэр хотят видеть на троне. Девушка не знала, от кого изначально исходит эта идея, кто получит от коронации пленницы наибольшие преимущества, однако чувствовала, что время, когда можно было прятаться от реальности, заканчивается. Водоворот событий сужался. Когда к отцу явился Орес Нао, Нанда подслушивала в коридоре. До нее не доносилось ни слова, однако именно тогда она с неожиданной ясностью поняла: королевский советник точно знает, что Лангвидэр казнили. Не двойника, не кого-то похожего – именно ее, Нао не может перепутать, он видел ее десятки раз. Нанда терялась в догадках, она была напугана. Меньше всего на свете она хотела, чтобы политические события королевства продолжали тревожить Лангвидэр.

Как объяснить госпоже, что ей предстоит? Нанда подняла на отца испуганный взгляд.

– Ты-то чему не рада? – алхимик многозначительно усмехнулся. – Никто в королевстве не будет стоять выше, чем она. Трофей с каких-то островов на троне Эв – всего за один сезон цветения магнолий.

– Но она… – Нанда сглотнула комок в горле. – Она не хочет…

– Святые гномы! Не хочет она… да кому какая разница, чего она хочет, если у нее даже головы своей нет? Должен же кто-то сидеть на троне – так почему не она? За красивой ширмой не замечают кукловодов. Да и потом, жить во дворце и тратить казну страны – по-моему, вполне неплохо для женщины, которую давно надо было предать земле. Нанда, ты мало того что ребенок – ты еще и дура. Метлу в руки и марш подметать лабораторию! Не хочет она… – продолжая бормотать, алхимик удалился. Суть он до дочери донес: Лангвидэр наденет эвийскую корону. Ни от самой женщины, ни от ее маленькой служанки, как и прежде, ничего не зависело.

Глотая слезы, Нанда вернулась в комнату. Лангвидэр не обратила на ее появление никакого внимания – принцесса сидела перед зеркалом и безразлично рассматривала свое отражение. Помимо отчаяния, которое, обладай оно материальной силой, оставляло бы вокруг нее выжженную пустошь, у Лангвидэр было теперь еще одно состояние – безнадежное спокойствие, смирение, отдающее безумием. Хотя можно ли рассуждать о безумии женщины, к шее которой крепилась не ее голова… В такие моменты Лангвидэр, казалось, терялась в пространстве, вычеркивая из своего сознания всю ту реальность, что находилась вне комнаты, и становилась податливо-покорной, по-настоящему мертвой пленницей материка, искусственно вызванной обратно в непонятный для нее мир. И если первая была лишь более ожесточенной копией прежней Лангвидэр, то вторая… вторую Нанда боялась и отказывалась принимать.

Девушка ничего не могла с собой поделать. Прежняя Лангвидэр, с которой они бродили по саду и которой она пересказывала дворцовые сплетни, исчезла там, на площади. К новой Нанда не хотела привыкать. Лангвидэр даже не отвела взгляда от зеркала. Служанка попыталась прошмыгнуть мимо за ее спиной, однако женщина чуть качнула головой, подзывая ее ближе. Двигалась она теперь с большим трудом, и Нанде приходилось постоянно быть рядом. «По большому счету, она всего лишь оживленный труп». А пальцы женщины беспомощно сжимались на плечах Нанды, и служанке ничего не оставалось, кроме как, сдерживая слезы, терпеть эти прикосновения. Что бы ни случилось, она будет рядом со своей госпожой.

Нанда неуверенно подошла, стараясь смотреть куда угодно, лишь бы не на Лангвидэр. Голову рошерийки, тело которой спешно похоронили на второй день пребывания ее семьи в Эвне, сменила голова хорошенькой рыжеволосой простолюдинки. К милой, но типично эвийской внешности прилагался протяжный провинциальный говор, свойственный жителям Вей-Вамаре. После резких лающих интонаций Лангвидэр эта плавная, словно полноводная река, речь была куда более чужой, чем просто эвийское личико.

– Нанда… зачем мне еще одна голова? – женщина внимательно рассматривала отражение в зеркале, откуда на нее смотрели застывшие в веселой растерянности зеленые глаза. Рыжеволосая сельская красавица умирала с улыбкой. Очарование этой головы безотказно сражало издалека, вблизи же застывшее в постоянном удивлении лицо скорее пугало, чем притягивало. Лангвидэр медленно подняла руку, убрала за ухо длинную прядь волос.

– Госпожа, так будет лучше, – Нанда нервно сглотнула. Сначала была рошерийка – испуганная, готовая умчаться прочь по посыпанной кирпичной крошкой садовой тропе. Рошерийка стала залогом того, что принцесса Лангвидэр еще ненадолго задержится на этом свете. Теперь – селянка из Вей-Вамаре, издалека, здесь ее никто не узнает. Почему-то Нанде казалось, что две жертвы – лишь начало расплаты за потерянную голову принцессы Лангвидэр.

– Нанда, где моя голова? – ровно спросила женщина. Взгляд зеленых глаз в зеркале уперся в замершую за ее спиной служанку. «По большому счету, она…» – Нанда старалась не смотреть ей в глаза. Лицо пленницы с островов напоминало восковую маску. Нанда клялась себе, что сумеет сломать этот воск, – а вышло так, что, сомневаясь в ясности собственного рассудка, беседует с чужой головой, приставленной к шее казненной женщины. Иногда служанке казалось, что она видит долгий сон, в котором Лангвидэр меняет головы, как перчатки, что, проснувшись, лишь горько улыбнется собственной фантазии: госпожа мертва.

– Я не знаю, – одними губами прошептала Нанда и постаралась отодвинуться. Она терялась. Лангвидэр, ее госпожа, обреченная и несчастная, нуждавшаяся в постоянной защите. За нее Нанда бросалась с кинжалом на королевских стражников, на ее коленях рыдала в ночь перед казнью. Та, что сидит сейчас перед зеркалом, рассматривая удивленное отражение, – другая, пусть медленно, но говорившая по-эвийски, почти забывшая свои острова. У нее чужая голова, чужая память и непонятные, спутанные чувства – если можно назвать чувствами те беспомощные остатки, что еще проявлялись на двух новых лицах. Такую… такую Нанда не хотела – даже когда молила всех известных ей богов позволить не расставаться с госпожой.

– Принеси мне мою голову, – негромко попросила женщина, не отрываясь от созерцания отражения в зеркале. – Это не та. Она мне не подходит.

– Но, госпожа…

– Нанда, ты же видишь, это не та, – уже настойчивее повторила Лангвидэр и попыталась встать. Девушка шустро подскочила ближе, принцесса вцепилась пальцами в ее плечо, и Нанде пришлось обнять ее за талию. – Мне нужна моя голова.

Нанда на мгновение зажмурилась. Она не могла даже в самой извращенной фантазии представить себе сменные головы. Они удерживались посредством тайных заклинаний королевского алхимика, а шею закрывал жемчуг.

Лангвидэр больше не плакала. Нанда не знала, радоваться этому или пугаться новых граней характера своей госпожи, характера непонятно чьего, но уже мало напоминавшего пленницу с островов. Она лишь крепче обхватила женщину за талию, удерживая ее рядом с собой. Нанда мечтала об этом, хотела обнимать ту, прежнюю, делить с ней ее боль. Но никак не рассуждать о замене голов – это было абсурдом, в который не хотелось верить.

– Моя госпожа… это невозможно, – сдавленно всхлипнула Нанда, чувствуя, как тонкие пальцы скользят по ее щеке. Движения Лангвидэр неточные, неуверенные, ее ногти царапают кожу, и девушка против воли морщится, смотрит в зеркало. Чужая голова – длинные рыжие волосы, смеющиеся зеленые глаза, солнечная россыпь веснушек. А Нанда видит прежнюю, красивую восковую маску, что покорила сердце Его величества, заставив вписать пленницу принцессой в династическую книгу. Нанда видит тёмные глаза и украшенную магнолиями косу. Новое лицо не меняет своего выражения, но девушка знает, что смеющиеся глаза таят отчаяние, – чтобы понять это, ей не нужны слова. Она понимает Лангвидэр и так, привыкла к жестам и взглядам. Госпожа не говорит по-эвийски. Этот навык кажется чужим, отталкивает даже больше, чем другое лицо. Нанда вновь жмурится, крепче сжимая руки и утыкаясь женщине в грудь. Ради нее прежней оберегать ее иную.

– Госпожа, нам нужно вернуться во дворец, – несмело шепчет Нанда, поглаживая кончиками пальцев основание шеи женщины. Плотно собранные ряды жемчуга закрывают неестественную границу между телом и головой, создавая иллюзию целостности. Помогая ей вечером снимать ошейник, Нанда до сих пор не может удержаться от слёз.

– Зачем?

Лангвидэр не реагирует на прикосновения, она безразлично рассматривает два отражения в большом зеркале. Когда-то, кажется, давным-давно, в ее волосах благоухали магнолии. Белые цветы с желтыми сердцевинами оплетали голову венком и спускались по косе. Другую голову, светлые волосы… когда-то, давным-давно, у нее была совсем другая голова. Лангвидэр прищурилась, внимательно рассматривая удивленное юное лицо. Рвались последние связи с островами. Чужие головы, чужой язык… она ненавидит эту страну, но уже очень смутно помнит каменистые пляжи и бесконечные просторы воды, омывающие архипелаг. Какая-то часть ее сознания родилась здесь, в королевстве Эв.

– Госпожа, вы… – Нанда запнулась и, жалобно всхлипнув, уткнулась ей в грудь. – Вы принцесса этой страны, вам нужно принять власть и править своими подданными. Страна не может существовать без правителя.

– Но меня не волнует это место, – ровно возразила Лангвидэр. Взъерошенные волосы Нанды касались подбородка женщины. – Принеси мне мою голову.

Нанда судорожно прикусила губу. Будь в ее силах исполнить эту просьбу, она не задержалась бы ни минуты: чужая голова казалась лишним, неестественным элементом их маленького мира. Но голова принцессы бесследно исчезла. Лангвидэр помолчала, что-то обдумывая, во взгляде мелькнула заинтересованность.

– Если я буду править, у меня будет моя голова?

От этой беседы веяло безумием. Эвийская принцесса, которой волей судьбы досталась номинальная власть в королевстве, уже не была живой. Больше всего на свете Нанде хотелось укрыться сейчас от застывшего взгляда веселых глаз, затаиться и никогда больше не видеть свою былую госпожу, что вызвана обратно в мир противоестественными умениями королевского алхимика, – и Нанда понимала, что никогда не решится на предательство. В том, что женщина стала такой, не было ничьей вины, – была лишь насмешка судьбы, забросившей ее на материк, а затем безжалостно отдавшей под топор.

– У вас будет много голов, – пообещала Нанда, глядя на нее снизу вверх. Губы рыжей селянки кривятся в безвольно замершей улыбке. А Нанда видит прежнюю – тёмные глаза на восковом лице. – Каждый день разная. Они будут самыми красивыми в королевстве.

Лангвидэр легко целует ее в макушку. Изящные руки с тонкими запястьями неуверенно ложатся на плечи девушки. Лангвидэр нуждается в ней.

– Много голов, – задумчиво повторила женщина, затем кивнула. – Я подожду, пока ты не найдешь мою. Ты же найдешь?

В зеленых глазах мелькнуло усталое осознание того, что этой надежде не суждено сбыться. Материк привязывал ее к себе, ведя нечестную игру: Лангвидэр забывала свою жизнь.

– Я найду, – Нанда уверенно тряхнула кудряшками. – Обязательно найду. Но пока мы переезжаем обратно во дворец. Там никто не будет вам мешать. Король и королева оставили вам трон.

Иногда служанка ловила себя на том, что разговаривает с Лангвидэр как с ребенком, пытаясь поймать ее внимание, пробиться сквозь потерянное безразличие. Это удавалось с переменным успехом: договориться с принцессой было, в общем-то, возможно, но вот с меняющимися головами… это было делом неблагодарным. Девушка радовалась, что голов всего две. Пусть они и не обладали своим сознанием, не рыдали по безвременно утерянной жизни и не предавались воспоминаниям, но вот одну и ту же информацию Нанде уже неоднократно приходилось объяснять дважды. Сменные головы и тело женщины, по нелепой случайности еще не преданное земле, – это напоминало плохой сон. Нанда всё еще верила, что проснется.

Но пока сон и не думал заканчиваться. Из обрывочных слухов, распространяемых дворцовой прислугой, Нанда узнавала, что королевские министры разделились во мнениях: кто-то уезжает, обрывая все связи с Эв и основывая на подчиненных территориях собственное карликовое королевство, кто-то готов присягнуть новой принцессе. Оставались и те, кто против, и у самой женщины, не имевшей никакого влияния на эвийскую знать, не было никаких шансов занять трон. Кто-то невидимый, словно стоящий за ширмой, настойчиво добивался ее коронации. И Нанда никак не могла избавиться от ощущения, что Лангвидэр – лишь игрушка в чужих руках, и что спасти ее от этой участи маленькой служанке не под силу. Принцесса с чужой головой, беспомощная перед волей тех, кто прокладывал ей дорогу к трону.

Нанду пугала эта незримая воля. Ей хотелось, как в детстве, зарыться лицом в подушку, в спасительной темноте исчезая для страшного взрослого мира. Но выбора у нее не было, она решительно отгоняла предательское желание оставить Лангвидэр и не вспоминать об этой женщине, волосы которой были словно пропитаны запахом магнолий.

Принцесса больше не задавала вопросов. Нанда кусала губы, следуя за ней по хорошо знакомым коридорам в дальнее крыло дворца. Огромное здание встречало непривычной тишиной, его обитатели еще не до конца свыклись с мыслью, что вместо короля, его жены и наследников у них осталась теперь лишь пленница с островов, женщина, которая не расстается с жемчужным ошейником и обладает способностью менять собственный облик. А слухи по дворцу распространялись быстро. Лангвидэр, надевая корону, желает выглядеть эвийкой, дабы не шептались о чужеземке на троне столь же рьяно, как обсуждали на протяжении долгих лет гномью кровь Эвьен.

Эвийский облик принцессы был не менее привлекательным, чем появившаяся впервые в королевстве темноглазая пленница. Лангвидэр красива с любым лицом, даже с тем, на котором застыло задорно-удивленное выражение, а в искрящихся зеленых глазах плещется затаенное безумие. Рыжая эвийка очаровательна издалека. В ее волосах, убранных на столичный манер, венок из белых роз.