Текст книги "Среди руин цветут деревья (СИ)"

Автор книги: Glory light

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 40 страниц)

От автора

Гилгад http://oz.wikia.com/wiki/Gilgad

Зикси из Икс http://oz.wikia.com/wiki/Zixi

========== Глава 15 ==========

От южных границ Анардаху до Эвны восемь часов пути. Последние двое суток гонцы сновали между фронтом и столицей почти непрерывно. Практически всё высшее командование эвийских войск – разумеется, кроме тех, под чьим контролем находился флот и противоположные, южные, границы – было поставлено перед фактом: в Анардаху стягивается половина действующей армии королевства. За прошедший год численность войск была восстановлена за счет нового призыва. Служить в королевской армии считалось почетным, да и трагедия под Сентабой понемногу начинала забываться, так что уже новые солдаты с воодушевлением брали в руки оружие именем принцессы Лангвидэр. Непрекращающийся людской поток двигался на север.

Жители окраин центрального округа настолько привыкли к канонадам пушечных выстрелов, что перестали обращать на них внимание – лишь устало отмахивались: опять принцессе заняться нечем. Ведь все знают, что в Анардаху нет ничего, за что можно было бы так сражаться. Пустая земля, одни овцы, которые каким-то чудом на ней выживают. Из Ринкитинка навстречу эвийской армии двигались освободители – во всяком случае, внук лорда Унхевы, поставленный во главе наспех переброшенных из Гилгада отрядов, называл своих подчиненных именно так. На деле ринкитинкские освободители оказывались немногим лучше, да и вели себя как типичные оккупанты. Им щедро платил сам Унхева. Король Ринкитинк, человек легкомысленный и ведомый, всё же доверял своим советникам куда больше, чем неожиданно объявившемуся на его земле изгнанному феодалу, а потому поставил последнего перед фактом: людей дружественное королевство предоставит, но снаряжать их изволь на свои средства. Таким образом, солдаты Его величества бодро маршировали за чужие деньги воевать на чужую землю.

Население Анардаху уже давно не питало любви к лорду Унхеве. Но когда на мятежную голову казавшегося бессмертным старика в очередной раз сваливались эвийские войска, подданные Унхевы вставали за свою землю единой стеной – им просто некуда было деваться. Они-то на этой земле жили, да и что поделаешь, если настолько не повезло с правителем. В стране, где считалось, что различия по происхождению сотворил еще великий Торн, крестьянам и в головы не приходило свергнуть задержавшегося на этом свете борца за независимость. Дворянский же заговор в Анардаху не ладился: вся знать тем или иным образом состояла в родстве и десятилетиями мирно делила общий кусок бесплодной земли. Теперь, когда многочисленная семья лорда Унхевы покинула страну, мало кто не мечтал о том, чтобы сдаться на милость столицы. В Анардаху пришел голод. Овцы, единственный источник дохода, гибли целыми стадами, а одними красивыми идеями детей не накормишь. Однако беды северной земли, судя по всему, заканчиваться не собирались. С юга шли эвийцы, с северо-запада пригнал никому не нужную помощь король Ринкитинк. Провинция Анардаху оказалась между двух огней. Ее ресурсы, включая способность создавать болота на месте твердой земли, были на исходе.

Его величество Ринкитинк не преследовал в этом конфликте никаких особых целей. Будь он лично заинтересован в эвийских землях – из Гилгада в Эвну уже курсировали бы гонцы. Но с момента ввода ринкитинкской армии на территорию Анардаху король Ринкитинк и принцесса Лангвидэр не обменялись ни словом. Их беседой стал взаимный обстрел двух армий на бескрайних северных полях. Что касается Ореса Нао, который был в северной войне едва ли не главным действующим лицом, то его имя по-прежнему нигде не упоминалось. Формально он не имел к отправке армии в Анардаху никакого отношения – и продолжал уверенно лавировать в потоке стремительно развивающихся событий, пока военачальники, косясь друг на друга, недоуменно пытались возражать, что руководство боевыми действиями не входит в его полномочия. И продолжали подчиняться.

Высоко над побережьем застыла полная луна. В черно-фиолетовой воде дорожка отсвета казалась призрачно-белой. Орин уже лет двадцать не просыпалась от кошмаров – и не думала, что однажды это вновь случится. По большому счету, то, что ее разбудило, нельзя было в полной мере назвать кошмаром: женщина отчетливо видела, как стоит на разбитой дороге возле переломленного пополам приграничного столбика, а из дыма, еще не осевшего после многочасовой пальбы, бесшумно поднимается пестрая сова. Резко открыв глаза и садясь на кровати, Орин успела ухватить обрывок сна. Сердце стучало как безумное, а по спине, под длинными распущенными волосами и шелком тонкой рубашки, казалось, предательски медленно ползет страх. Пытаясь призвать на помощь собственный здравый смысл и уверенность в том, что ей, при ее положении, глупо бояться каких-то дурных предчувствий, женщина опустила ноги с кровати и встала. До рассвета еще несколько часов, выходит, она заснула совсем недавно, – стук упавшего стеклянного флакона с душистой водой, которой Орин протирала перед сном лицо, окончательно стряхнул остатки сна. Наследница нащупала ногой флакон и осторожно отодвинула его под кровать. Затем собрала волосы и, завязав их лентой, подошла к окну. Ни единый звук не нарушал покой пригорода. Если бы Орин не была уверена, что проснулась, она могла бы решить, что эта тишина – продолжение ее сна.

Как же давно она не просыпалась по ночам… Орин боком прислонилась к стене, рассеянно водя пальцами по подоконнику. Даже деревья, что обычно шелестели под ночным ветром, стояли сейчас неподвижно. Женщина невольно улыбнулась. Будь она моложе – она не смогла бы настолько быстро справиться с властью приснившихся образов. Она бы стояла, дрожа и пытаясь прийти в себя, звала служанок и не тушила свечей до самого утра, и это казалось ей вполне естественным поведением напуганной аристократки. И всё же… в ее жизни этот период прошел. Теперь, справившись с собой, Орин постепенно осознавала, что в ее сне не было ничего такого, что в принципе должно было ее напугать. Разбитая дорога и какая-то птица. «Стареешь, милочка», – мысленно упрекнула себя наследница: подобная сентиментальность не была ей свойственна. Вместо страха пришло неудовольствие собой – и, как уже множество раз до этого, еще одно подтверждение собственной приземленной практичности, черты характера, которую Орин любила в себе наравне с умением быстро принимать неглупые решения. Невеста исчезнувшего принца не боялась за свою жизнь. Но вот вероятности потерять особняк, слитки золота, хранившиеся в центральном банке Эвны, хрусталь и привычный уклад жизни… этого она боялась больше всего на свете. Оказаться нищей и беспомощной и просить милости у собственных слуг. Орин была уверена, что в таком случае ей будет легче покончить с собой. Потом, правда, она напоминала себе, что за отца и рядом с ним она должна цепляться за жизнь до конца, и страх понемногу уходил, но всё же имел свойство регулярно возвращаться.

На этой дороге, перед пустыми глазами ночной птицы она тоже была одна. Орин нахмурилась и сжала пальцами край подоконника. К чему вообще ей приснилась подобная чушь? Наследница в очередной раз обругала себя за впечатлительность: просыпаться, дрожа от страха, увидев во сне всего лишь дорогу и птицу, – позор, проявление слабости, не достойное дочери Ореса Нао. Правда, липкий холодок под волосами исчез практически сразу, но это не мешало ей сейчас быть крайне недовольной собой. Скучающая в своем особняке женщина держала под рукой добрый десяток фокусников и гадалок, однако воспринимала их мастерство всего лишь красивым развлечением. Орин Нао не верила в предчувствия, в ее картине мира не существовало ничего, что выходило за рамки магии великого Торна.

Разобравшись со своим отношением к увиденному сну и окрестив себя старой дурой, Орин, тем не менее, поняла, что в ближайшее время заснуть не сможет. Она набросила халат поверх рубашки и, стараясь не шуметь, вышла из спальни. В маленькой смежной комнате дремала на софе служанка – она подняла голову и растерянно уставилась на крадущуюся к выходу наследницу.

– Спи, – не оборачиваясь, велела Орин и продолжила свой путь. – Никуда от слежки не спрячешься. Утром сечь прикажу.

Уже выходя в коридор, женщина раздосадованно цокнула языком. Она сама уже несколько лет требовала присутствия служанок ночью в соседней комнате. К тому же Орин не питала особой любви к ночным прогулкам по дому и до утра из спальни не выходила, а для визитов к отцу существовал отдельный коридор, о котором знал, помимо них двоих, лишь архитектор особняка – да и тот уже лет десять как почил. Определенно, подобная вспыльчивость была для Орин не характерна. Женщина вышла на лестницу и направилась было вниз, чтобы спуститься в сад, однако неожиданно для самой себя передумала и, развернувшись, двинулась дальше по коридору. В окружающей тишине ее почти неслышные шаги казались ей ужасно громкими.

Дверь спальни отца резко распахнулась, едва Орин приблизилась. Уже почти коснувшись кованой ручки двери, она успела отдернуть пальцы и этим спасти свои длинные ухоженные ногти от удара.

– Отец, это всего лишь я, – усмехнулась наследница, делая шаг ближе. Орес стоял в дверном проеме, его тёмный силуэт казался неотъемлемой частью окружающей неподвижной тишины. Помедлив несколько мгновений, советник отстранился, впуская дочь в комнату. – Судя по всему, вы не спите.

– Судя по всему, Орин, вы изначально шли не сюда, – он закрыл за ней дверь и зажег две свечи в высоком подсвечнике на столе, после чего вновь обернулся, сложив руки на груди и дожидаясь ответа. – И да, как вы верно заметили, я не сплю.

Орин неспеша проследовала в соседнюю комнату, где располагалась спальня, и плюхнулась на разобранную кровать. Повисшая за окном луна давала достаточно света, чтобы можно было обойтись без свечей.

– Я… Хорошо, что вы остались, отец, – несколько сбивчиво призналась Орин. Луна против воли притягивала ее взгляд. – Мне… не спалось.

– Вы не ответили. Чтобы вы шли сюда через общий коридор – океан Нонестика должен завтра же замерзнуть. Что вас ко мне привело в столь странное время? Только не убеждайте меня, что внезапная жажда романтики не давала вам заснуть.

– Не буду, – пообещала Орин, сожалея, что в полумраке не видно ее кристально-честных глаз. – Вы угадали, я хотела идти в сад, но потом передумала. К тому же вы не так часто остаетесь на ночь, – голос женщины всё больше переходил в мурлыкающий шепот.

– Орин.

Она невинно развела руками, но всё же перешла к сути.

– Вы знаете, я крепко сплю. Но сейчас…

– Вам приснился кошмар, – в его голосе – всё та же лукавая усмешка. Орин сидит на кровати, расправляя пальцами складки на халате, просто не знает, чем занять руки. Отец не приближается к ней, остановившись в отдалении; лунный свет серебрит его волосы. Орин невольно улыбается – ей и самой неловко рассказывать о том, что четверть часа назад настолько ее напугало.

– Не совсем. Просто сон. Я стояла на какой-то дороге, пыльной и разбитой, а рядом был сломанный пограничный столбик. Как эти, знаете, при въезде в Эвейят.

– Почему только в Эвейят? – Орес пожал плечами. – На всех границах между провинциями они одинаковые.

– Вам виднее, а я была только в Эвейяте. А потом я увидела сову… пятнистую. И она смотрела на меня так, как будто она меня знает. Как будто я должна ей денег, но не отдаю, и она пытается воззвать к моей совести. Странное ощущение. И я решила поделиться с вами.

– Этим ощущением? Спасибо, ценю вашу заботу. Орин, не знал, что вас настолько легко напугать. Но в любом случае я не умею толковать сны, разбирайтесь со своими совами сами.

Женщина смерила его недоуменным взглядом и встала.

– Я так понимаю, вы не рады меня видеть, – ей хочется добавить что-то более колкое. Она не ожидала, что встретит с его стороны настолько холодный прием. Орин упрекает себя в женской глупости и старческом маразме, но уже, наверно, в тысячный раз за всю историю их отношений ей хочется бросить ему одну и ту же фразу.

«Скажите, кто она, – и я выцарапаю ей глаза».

Орин видит в каждой женщине двора потенциальную соперницу. Даже в мертвой принцессе со сменными головами. Каждый раз Орин напоминает себе, что ревность беспочвенна, что никто не знает ее отца так, как его знает она. Она умеет успокаиваться усилием воли. Она вновь не произносит того, что держит в себе уже долгие годы, – встает и, запахнув халат на груди, направляется к двери.

– Орин.

Наследница остановилась, нетерпеливо повела плечами. Теперь ей хотелось вернуться к себе – точно так же, как хотелось прийти сюда и разделить с отцом свои мысли. Пусть даже среди ночи – но она знала, что ей это необходимо. Орес не сдвинулся с места, теперь он стоял за ее спиной, женщина чувствовала его цепкий взгляд.

– Да?

– Останьтесь.

В неподвижной тишине за окном стелется дорожка белых отсветов по черной воде океана Нонестика. Орес бесшумно приближается к дочери, привлекает ее к себе. Он прекрасно знает это место – разбитую дорогу и пограничные столбики, чередой бегущие за горизонт. И болото, впервые появившееся за несколько шагов от ближайшего из них и пропавшее без следа спустя несколько минут. Эту землю можно было сколько угодно прощупывать длинной палкой – каждый новый шаг всё равно оставался игрой с собственной удачей, они появлялись мгновенно, не подвластные никаким защитным заклинаниям.

Пятнистых сов на этой земле он никогда раньше не видел. И вместе с тем… подозрение, что птица как-то связана не только с ним, но и с его дочерью, постепенно превращалось в уверенность. Между Оресом, Орин и Анардаху было лишь одно связующее звено.

Он тоже видел ее во сне. Но сказать об этом дочери значило поселить в ее душе тревогу. Для нее будет лучше думать, что птица и приграничная дорога были всего лишь беспочвенным сном. Однако если один и тот же сюжет начнет повторяться…

Значит, тогда он придумает, как расправиться с прошлым однажды и навсегда.

– Орин.

– Да?

Она боится не за себя. За этот дом, за горное стекло, которое ей везут из прежней столицы, за привычный уклад жизни. За то, что однажды жизнь придется начинать сначала.

– Я не допущу, чтобы в вашей жизни что-то менялось против вашей воли.

Чтобы чья бы то ни было армия ступила на территорию Эвны. Провинции могут вымереть хоть целиком, единственное, чего будет жаль в этом случае, – так это рабочих рук, обрабатывающих поля, добывающих полезные ископаемые в рудниках, обслуживающих парки и дворцы своих хозяев.

– Обещаете?

***

Стоя под лестницей, Дороти прислушалась. Сверху послышались тихие шаги – кто-то, стараясь не привлекать к себе внимания, спускался вниз. Где-то на середине лестницы шаги стихли, а затем начали удаляться в обратном направлении. Через несколько секунд скрипнула открывающаяся дверь, затем раздались приглушенные голоса. Прошло, наверно, около четверти часа, прежде чем Дороти смогла себя убедить, что кроме нее в большом холле никого нет. Никто не сможет ее увидеть и остановить. Фея, чей домик свалился на голову ведьме Востока, планировала побег.

Чем ближе к закату клонился день, тем отчетливее становилась эта идея. Когда же к сумеркам не вернулась из города отправившаяся во дворец Биллина, девочка всерьез забеспокоилась. Самым разумным выходом было отправиться к Орин и попросить ее послать на поиски курицы слуг, после чего со спокойной совестью улечься спать, однако какое-то неясное предчувствие мешало Дороти поступить именно так. Она доверяла своей недавней спасительнице и была безмерно благодарна ей за заботу, и всё же, несмотря ни на что, чувствовала себя в доме Орин лишней. Проблемы маленькой канзасской девочки здесь никого не волнуют. На просьбу поискать курицу Орин улыбнется и пожмет плечами, предложив взамен своего павлина. Последние дни наследница витает мыслями где-то в облаках.

Как бы то ни было, Дороти очень не хотелось выставлять себя неблагодарной. Именно поэтому она решила, что уйдет тайно, под покровом ночи, дабы не вызывать лишних вопросов. Орин вряд ли сразу заметит ее исчезновение – а если и заметит, то Дороти надеялась, что до рассвета успеет отыскать пропавшую курицу и уйти достаточно далеко от города. Девочка намеревалась держать путь на запад. К тому же, как бы Дороти ни храбрилась, а посеянная Биллиной тревога уже давала всходы. Вдруг ей и в самом деле угрожает опасность? Девочка не могла себе представить, каким образом ее голова будет существовать отдельно от нее, однако была уверена, что из этой затеи не получится ничего хорошего. Своевременно покинуть Эвну означало пресечь эту проблему на корню – и пусть потом Дороти будет до самой старости считать себя трусихой, а Биллина – торжествующе кудахтать, но слушать ее девочка будет своей головой. Принцессу Лангвидэр она представляла совсем иначе.

Пытаясь по примеру дяди Генри рассуждать спокойно и по-взрослому, Дороти часто приходила к выводу, что проблема всё же не в принцессе, а в ней самой: жители Эвны, являясь подданными этой странной женщины, не выказывали никакого удивления, видя ее каждый раз с новым лицом. Они вовсе от этого не страдали. Наоборот, угадывать, с какой головой Лангвидэр в следующий раз явится на балконе, чтобы приветствовать подданных, было в столице своего рода развлечением: девочка неоднократно слышала, как горожане бились об заклад и доказывали свою правоту в столь непростом вопросе. В Эвне сменные головы принцессы Лангвидэр были едва ли не основной достопримечательностью. Выходит, Дороти, явившаяся на эту землю издалека, просто не может оценить всего волшебства, ее одну пугает неподвижное восковое лицо. А в таком случае ей и в самом деле лучше отсюда уйти. Именно так рассуждала Дороти, оставаясь наедине со своими мыслями и безуспешно пытаясь выгнать из памяти тяжелый взгляд женщины и ее сухие пальцы, со второй попытки излишне резко вцепившиеся в подбородок испуганной девочки. Принцесса Лангвидэр – великая волшебница, возможно, по своим способностям она могла бы равняться с Глиндой. Вопрос в том, что Дороти такое волшебство категорически не нравилось.

Иногда ей вообще казалось, что люди, населявшие Эвну, преступно слепы: это неподвижное лицо не кажется им отталкивающим. Они не видят, что за восковой маской скрывается нечто куда более страшное. Лишь она одна, пришедшая издалека путешественница, не подвластна чарам красивой эвийской принцессы. Как бы то ни было, чем дольше Дороти над этим размышляла, тем скорее ей хотелось уйти.

Держа подмышкой башмаки, Дороти пересекла холл и осторожно открыла входную дверь. Лица немедленно коснулся соленый ветер. Никем не замеченная, она вышла на крыльцо и остановилась, жадно вдыхая ночной воздух. Ночью в столице и ее окрестностях исчезали все прочие запахи – белые цветы с желтыми сердцевинами получали неограниченную власть над городом. Дороти невольно подумала, что, даже когда она покинет Эвну, ее волосы еще несколько дней будут хранить аромат магнолий. Девочка не могла сказать, нравится ей это или нет, просто цветов было слишком много, и после скупого на красоту Канзаса ей требовалось время, чтобы к ним привыкнуть.

– Ну что, Дороти Гейл, пришло время покидать этот прекрасный город, – торжественно оповестила она саму себя и, обувшись, спустилась по ступенькам во двор. Чем дальше от города она окажется к рассвету, тем беспочвеннее будут ее страхи касательно принцессы Лангвидэр, коварно нацелившейся на ее, Дороти, голову. Нужно только отыскать Биллину – без курицы девочка уходить отказывалась. В конце концов, с этой скорбной сущностью они вместе ступили на берег материка.

Окружающая тишина казалась частью общего волшебства. Дороти вышла из ворот и зашагала вперед, оглядываясь по сторонам. За всё время, проведенное в Эвне, до сегодняшнего дня ночью на улице она была единственный раз, да и то спала на ходу. Сейчас же она чувствовала себя бодрой и готовой к новым приключениям, а потому смотрела на окружающую действительность со вспыхнувшим с новой силой интересом. Ночью пригород столицы был красив совсем иначе, чем днем. Длинная пустая улица, по обе стороны которой через заборы свешивались усыпанные цветами ветви, казалась таинственной дорогой в будущее. Где-то неподалеку шептал свою песню океан Нонестика, и его вода была уже не фиолетовой, а бархатно-черной. Луна снисходительно смотрела сверху на одинокую фигурку, уверенно двигавшуюся по улице вдоль громадных особняков.

Однажды Дороти, удивленная отсутствием стражи в столь богатом районе, спросила, не боятся ли его обитатели банальных воров. Орин лишь усмехнулась и пояснила, что никто здесь не любит лишних людей в доме, пусть даже эти люди призваны защищать безопасность его хозяев, поэтому охрана пригорода организована куда более хитро. Правда, каким именно образом, Дороти так и не узнала, однако сейчас, на безлюдной улице, мысль о том, что можно чувствовать себя в безопасности, приятно грела душу.

Вскоре впереди замаячил шлагбаум. Возле него, заложив руки за спину, неспешно прогуливался единственный стражник и курил трубку. Дороти смело подошла.

– Добрый вечер, – вежливо поздоровалась она. – Мне не спится, и я хочу прогуляться.

– Пожалуйста, – кажется, не удивился стражник. То ли он был слишком увлечен своей трубкой, то ли девочка, не являвшаяся роднёй никому из жителей пригорода, не представляла для него интереса, – в-общем, Дороти прошествовала мимо шлагбаума, не удостоенная больше ни единым взглядом. Будь у нее чуть больше времени – она непременно свернула бы в сторону океана. Бесконечная масса фиолетовой воды притягивала ее, словно магнитом. Дороти любила Канзас, в котором родилась и выросла, и всё же не видела ничего предосудительного в том, чтобы мечтать провести всю оставшуюся жизнь на берегу океана. Она бы купила маленький домик и забрала из пыльного, иссеченного ураганами Канзаса тётю Эм и дядю Генри. Они ведь заслуживают отдыха от работы куда больше, чем она сама. Задумавшись о родных, Дороти не заметила, как свернула на дорогу в город. Если она поторопится, то совсем скоро будет в Эвне. Главное – не заблудиться потом, отыскивая королевский дворец. Именно туда неугомонная курица отправилась за доказательствами. Дороти чувствовала себя немного виноватой перед своей спутницей: Биллина рванула во дворец, дабы окончательно убедить ее в том, что принцесса Лангвидэр меняет головы. А значит, и в том, что собственная голова Дороти находится в серьезной опасности.

Окружающую тишину нарушило тихое поскрипывание кирпичной крошки за спиной. Кто-то быстро приближался сзади. Дороти оглянулась: прямо на нее неслись две четырехногие фигуры в широкополых шляпах. Решив в очередной раз не ввязываться в беседу с колесунами, Дороти благоразумно отошла на обочину дороги. Колесуны, однако, неожиданно заинтересовались ее персоной. Они замедлили ход, а потом и вовсе остановились.

– Эй, гляди-ка. Это та самая девчонка, которую подобрала на холме госпожа Орин? – неожиданно юным голосом поинтересовался один. Дороти присмотрелась: да они же еще дети! Просто два паренька, выглядевших ее ровесниками. Вряд ли от них можно ждать серьезной опасности. Во всяком случае, на душе у Дороти посветлело.

– Похоже на то, – отозвался другой и, подняв переднюю ногу, неожиданно ловко колесом сдвинул на затылок соломенную шляпу. – Ты чего по ночам бродишь, храбрая, что ли? Вот мы тебе сейчас зададим, да, Килс?

– Точно, Калс! Зададим, не посмотрим, что ты девчонка.

– Я не очень храбрая, – немного подумав, призналась Дороти. – Я бы и сейчас вас жутко испугалась, но мне надо попасть в город. Так что не мешайте мне, я же вам не мешаю.

От колесунов было не так-то легко отделаться. Похоже, они ехали в Эвну по какому-то делу – хотя какое дело может быть у ребенка ночью в столице? – но располагали достаточным количеством свободного времени, чтобы тратить его на бесцельную болтовню.

– И зачем тебе в город? – полюбопытствовал тот, которого звали Килс.

– А вам зачем? – Дороти старалась говорить ровно, чтобы не давать им повода особо к ней цепляться. Надеялась же никого не встретить, а повезло наткнуться на этих мальчишек. Да и не собирается она им рассказывать про свои дела в столице!

– Мы почтальоны, – ответили оба почти хором, а Калс даже стукнул себя колесом в грудь. – Едем забирать письма, чтобы до рассвета доставить. Весь город всё равно спит, гораздо веселее гоняться друг за другом по пустым улицам. А то вот на прошлой неделе…

– Да, мы ехали через рынок, – подхватил Килс. – А Калс не успел затормозить и сшиб какую-то тетку с яблоками – вот смеху-то было!

И оба, вспоминая свои приключения, довольно захохотали.

– Не вижу ничего смешного, – строго поджала губы Дороти. – Вы должны были извиниться и ей помочь.

– Да ты чокнутая, – от удивления приятели даже перестали смеяться. – Вот еще, перед ними извиняться! Они нас за скот держат, а мы с ними «здрасьте-пожалуйста»? Э нет, не на таких напала! Они нам платят, мы на них работаем, но вежливости от нас пусть не ждут. Вы, люди, вообще зажрались, – Калс совсем по-взрослому – во всяком случае, ему так, видимо, казалось – сплюнул на землю. – Вас бы всех согнать на побережье – вот как мы живем, а уж мы в Эвне навели бы порядок…

– Слушайте, не детям об этом рассуждать, – Дороти нахмурилась. – Я знаю, жизнь у вас не сахар, но ведь и вы работать не хотите. Так что, по-моему, всё справедливо. И вам нельзя в Эвну, вы же ее разрушите.

– Да ладно тебе, – обиженно буркнули приятели. Иногда они начинали говорить хором. – Ты думаешь, мы просили, чтобы нас создавали такими вот? – оба продемонстрировали передние колеса. – Чтоб только одеться – час уходит!

– Если великий Торн вас такими создал, значит, так было нужно. Любое существо может приносить пользу. У деревьев вон вообще ног нет – и ничего.

– И какая польза от деревьев? – скривился Килс, но Калс его перебил.

– Торн? При чем тут этот старикашка?

– Он великий волшебник, – обиделась за чародея Дороти. – Как при чем? Он создал материк, все это знают. Я не думала, что вас не учат даже этому.

– Уж не знаю, что он там создал, – огрызнулся Калс, – а только нас создал профессор Смит. Основатель фабрики Смита и Тинкера. Он хотел разработать людей на колесах, а профессор Тинкер интересовался механическими людьми. И они никак не могли договориться. В итоге после экспериментов профессора Смита появились мы. Уж не знаю, что там Тинкер наизобретал, но наш был мировой мужик, отвечаю!

– Стойте, так вы что, результат эксперимента? – от удивления Дороти даже остановилась. Приятели, катившие рядом с ней, тоже притормозили.

– Ну да. Правда, ошибочный, – разом погрустнели оба. – Профессор хотел что-то другое, поэтому всех нас выкинул на побережье и думал, что мы умрем от голода, ну или утонем в прилив. Ну, понятно, не лично нас, мы тогда еще не родились, но вот наши деды были, считай, самыми первыми. А мы выжили, знай наших! А профессор, говорят, утонул. Ну так ему и надо.

– Выкинул? Существ, на которых ставил опыты, выкинул умирать на побережье?! – Дороти была попросту ошарашена. – Да что ж за страна такая… И после этого вы называете его мировым мужиком?! Да ему тюрьмы за такое мало!

– Эй-эй, ты на профессора не наговаривай! – насупились приятели. – Он хоть и человек был, а не дурак! Это вас, людей, на берег выброси – вы в океане и потонете, как котята. А мы выжили, мы умеем. Всё правильно профессор сделал. Люди нас, правда, терпеть не могут, ну оно и понятно, сами беспомощные, толку от них никакого, колес нет… ползают всю жизнь как черепахи. Понятно, что они нас не любят.

– Вас не за это не любят, – решила немного спустить их на землю Дороти. – А за то, что вы невоспитанные и грубые.

– Так откуда им знать, какие мы друг с другом? – вполне резонно заметил Килс. – А с людьми иначе никак, будешь вежливым – загрызут. Может, мы обороняемся так?

– А по-другому вы не пробовали?

– Лично мы – нет. Деды пробовали. Родители пробовали. Мы не хотим – надоело башмаком в рожу получать.

– Нет, правда, вы ужасно невоспитанные. Езжайте своей дорогой.

– А ты – зануда, – и всё же им, похоже, не слишком хотелось расставаться с новой знакомой, потому что, отъехав буквально на несколько шагов, Килс и Калс обернулись. – Тебя подвезти? Ты так до полудня ползти будешь. А с нами – с ветерком, да и веселее.

Дороти с сомнением посмотрела на мальчишек и покачала головой.

– Нет, спасибо, я боюсь. Да и вы слишком маленькие, чтобы меня поднять. Спина потом болеть будет. Тетя так всегда говорит, когда поднимает что-то тяжелое.

Колесуны, похоже, смертельно обиделись.

– Мы маленькие?! Мы почтальоны, мы и не такое поднимаем! Садись вот ко мне, – наперебой предложили они. Дороти засомневалась еще больше.

– Спасибо, нет, – твердо отказалась она. – Я боюсь свалиться.

– Вы, девчонки, всего боитесь, – разом погрустнели оба. – Хотя наши не такие. Они хоть и в юбках, но с ними весело, можно наперегонки бегать.

Несмотря на то, что колесуны были явно разочарованы ее отказом, уезжать они не торопились. Дороти, решив, что глупо бояться таких же, как она, детей, вновь вышла на дорогу и продолжила путь уже спокойнее. Килс и Калс следовали за ней как приклеенные, и девочка неожиданно заметила, что не так уж они ее и раздражают. Особенно когда молчат. В конце концов, они всего лишь дети… а дети должны держаться вместе.

Взрослых представителей этого странного племени она боялась. Колесуны были агрессивными, передвигались обычно стаей и – Дороти не сомневалась – вполне могли сбить с ног и раздавить зазевавшуюся жертву. Грабежи для них были второстепенны, хотя, что греха таить, одинокие путники старались с колесунами не сталкиваться. На первом месте у этих существ стояла возможность развлечься. Если Килс и Калс не обманывали, странный народ был создан в результате эксперимента. В котором, как заключила Дороти, у них появились колеса, но существенно убавилось мозгов. Колесуны – не люди. Конечно, Пугало, ее давний знакомец, – тоже далеко не человек, но между соломенным созданием и колесунами лежала пропасть. Четырехногие клоуны начисто лишены моральных качеств и желания их развивать. И дети, вырастая, повторяют за взрослыми один и тот же шаблон.

Пройдет несколько лет – и мальчишки-почтальоны станут такими же, как их родители, перейдут от невинных шалостей к чему-то более неприятному. Все задатки для этого у них есть, а ненависть к людям у колесунов воспитывается с детства. А жаль, подумала Дороти, ведь при других обстоятельствах она могла бы с ними подружиться.

– Слышала, нас выселяют с побережья, – прервал ее размышления Килс. – Туда уже рабочих пригнали, котлован роют. А жалко, мы привыкли. Бывает, едешь по берегу – и вода у тебя из-под колес летит, отпад! А теперь мать даже не знает, куда податься. Ходят слухи, если останемся – в Анардаху отправят, дороги щупать.