Текст книги "Среди руин цветут деревья (СИ)"

Автор книги: Glory light

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 40 страниц)

– А где… где находится страна Оз? Вы что-нибудь о ней знаете?

Орин испытующе посмотрела на девочку. Та, словно почувствовав неладное, гордо вскинула голову и взглянула в ответ. Вновь поймала искреннюю широкую улыбку: любопытство, по утверждению самой Орин, было одним из главных ее грехов.

– Не то чтобы знаю, – покачала головой женщина, – но слышала. Страна Оз лежит за Короной Мира и Мертвой пустыней, никто из Эв никогда там не бывал. А жаль, говорят, там интересная природная магия, лично я бы не отказалась посмотреть.

– Я раньше бывала в стране Оз, – призналась Дороти. – Там правит моя подруга Озма.

От удивления брови Орин поползли вверх.

– Озма? Подруга? Да ну!

Девочка ушла, пообещав за завтраком рассказать любопытной наследнице историю своего знакомства с феей Изумрудного города, и Орин осталась в саду одна. Лишь тогда, больше не опасаясь себя выдать, запрокинула голову на спинку скамейки и расхохоталась. Абсурдность утверждения, что ребенок, хоть и благородного происхождения, чем-то там _правит_, да еще Озма, о которой столько лет не было ни слуху ни духу, приводила Орин в восторг. Ей, дочери королевского советника, что не один десяток лет строил фундамент своей власти, было доподлинно известно, кто именно на самом деле правит странами в подобных случаях. Определенно, Дороти подарили наследнице небеса: уже давно в Эв не было настолько интересных чужестранцев.

Озма правит страной Оз. Порочная тенденция сажать подставных лиц на трон, очевидно, держалась не только в стране Эв, где после смерти законного короля к формальной власти привели эту странную принцессу со сменными головами. Орин подняла взгляд к небу. Кажется, это было вчера, а на самом деле прошел почти год. Как быстро летит время… Наследница вздохнула, повернула на пальце хрустальное кольцо. Рядом с принцессой Лангвидэр, безвольным телом со сменными головами, именно она, первая фрейлина Орин Нао, была королевой.

Солнце медленно опускалось на запад, скрываясь за башнями Эвны. Ветви деревьев, усыпанные цветами, колыхались под мягким ветром, подметая белый мрамор двора. Белые на белом. Здесь, на побережье, люди никогда не видели снега – их снегом были белые цветы. Скоро наступит пик цветения магнолий, те самые дни, что год назад стали свидетелями того, как голова принцессы Лангвидэр летит на неструганый помост. С улицы донесся стук копыт, следом начали медленно открываться высокие резные ворота.

– Хозяин, хозяин едет! – это забéгали слуги. Орин лениво поднялась со скамейки и направилась в дом. Отцу нравится ужинать в ее обществе, и ради ставшего уже традиционным ритуала наследница должна выглядеть безупречно.

Дочь королевского советника и его младший ребенок, одна из богатейших невест королевства, к своим тридцати годам Орин Нао так и не вышла замуж. В ее возрасте знатные эвийки уже воспитывали детей, крестьянки – те так вообще были впряжены в семейную жизнь лет с пятнадцати, Орин же, с высоты своего положения, могла смело шагать наперекор традициям. Пышная темноволосая хозяйка хрустального дворца имела право на маленькую тайну.

Орин Нао отнюдь не дочерней любовью любила своего отца.

Орес, позволявший ей любые фантазии, позволил и это.

Женщина вошла в дом через боковую дверь. Это был их уговор, не нарушаемый уже добрый десяток лет, – не видеться даже мельком до того момента, как они сядут друг напротив друга за накрытым алым шелком обеденным столом. Когда Орин была подростком, а ее старший брат еще не ушел служить в войско, семья собиралась за трапезами в полном составе. Теперь их осталось двое. Орин взбила волосы перед высоким зеркалом. Магнолии – привилегия принцессы со сменными головами, Орин, подобно исчезнувшей королеве Эвьен, украшает прическу розами. Два небольших полураспустившихся бутона пламенеют сейчас над ее левым виском, прозрачными каплями искрятся хрустальные бусины. Россыпи драгоценных камней сопровождали наследницу едва ли не с колыбели. Она не в силах больше видеть цветное гномье стекло – Орин Нао отдала свое сердце горному хрусталю. При ее положении и той власти, что стягивает в свои руки Орес, женщина может топтать традиции подошвами своих туфель.

Горные кристаллы играют в пламени свечей не хуже бриллиантов. Хрусталь ей привозят из старой столицы, что называется теперь Ри Эвейят, из месторождения, выходящего на поверхность опасно близко от низкого перевала в Короне Мира. Орин сменила кольцо на прозрачную каплю, что сверкала на ее груди во время утренней прогулки, приколола к корсажу еще одну алую розу. Прозрачные статуэтки в коридорах лукаво подмигивают отражениями, длинные нити капель на люстре в столовой – словно тысячи перевернутых свечей.

Орин туманно улыбнулась, села, расправила складки длинной юбки. Засновали с подносами молчаливые слуги, женщина, дожидаясь, пока их с отцом оставят одних, подперла ладонью щеку и лениво уставилась на занавешенное окно.

Этот дом никогда не принадлежал ни ей, ни ее брату, который должен был наследовать огромный фамильный особняк. Дом принадлежал отцу и матери, уединенное убежище за высоким забором, где строила свое семейное гнездо привезенная из Анардаху супруга королевского советника, который позже станет всемогущим. Северная красавица из провинции овцеводов родила в браке сына и дочь, а потом, когда пришел час заплетать девочке косу, сбежала обратно на родину, разом отсекая прожитые в столичной роскоши годы.

Всё в этом доме напоминало о ней – ровно до тех пор, пока сын и единственный наследник собранных за много лет богатств Ореса Нао не привез из путешествия юную прелестницу из Анардаху. Брак с северянкой перечеркнул его права. Орин же, смешливая, подвижная Орин, у которой была лишь одна дорога – замуж за принца, в одночасье получила всё.

Когда от семьи остались они вдвоем, Орин был пятнадцать. Всё, чем она занималась последующие годы, было направлено лишь на то, чтобы вытравить из этого дома любое упоминание о северянке из Анардаху, предавшей доверие отца. О супруге и матери вспоминала теперь лишь прислуга – полушепотом, как о покойнице. Орин же, наследница, судьба которой – ввести новую кровь в королевский род, стремилась занять ее место. Другой женщины рядом с отцом не будет никогда. Не будет никого, кто встанет между ними, разрушит спасительное уединение.

Орин, перестраивая дом, начала скупать хрусталь. Его везли с гор через всю страну, и цена за прозрачные гроздья росла пропорционально расстоянию. Его везли с перевалов в окрестностях Эвейята, чтобы превратить пригородный особняк в сверкающую сокровищницу. Орин Нао не любила драгоценные камни. Орес смотрел на нее, мысленно примеряя корону на ее голове, пока не понял, проклиная мятежного сына, что от семьи они остались вдвоем. Он и его дочь, что, взрослея, пыталась заменить жену.

Орин никогда не выйдет замуж, никогда не станет королевой, примешивая к несметным богатствам невиданную в этой стране власть. Значит, высшей власти в стране добьется он сам. В отличие от сына, дочери своеволие прощалось.

– Как прошел день, отец? – негромко поинтересовалась Орин, жестом отсылая слугу, разливавшего по кубкам вино. Свечи плавились в хрустальных подсвечниках, рассеивая темноту над столом и загоняя ее в дальние углы огромного зала. Слишком много места для тех двоих, что остались.

Орин старше исчезнувшего принца Эвардо в два раза. Но именно за него по достижении королевским наследником совершеннолетия должна была выйти смешливая кареглазая дочь советника. Орин рождена для того, чтобы надеть эвийскую корону. Даже спустя десять лет после начала их странных, не свойственных родственным отношений Орес был уверен, что одного его приказа будет достаточно: дочь сверкнет глазами и пойдет под венец с мальчишкой. Как на плаху.

– Как может пройти день в этой стране… – советник двусмысленно усмехнулся. Уголки губ дочери невольно поползли вверх: Орин всегда понимала с полуслова. – Пожалуй, вам и впрямь будет полезно послушать. Заодно я приведу мысли в порядок. С чего предпочтете начать: с нашей принцессы, с Ринкитинка или с Джинксланда?

Женщина постаралась скрыть удивление. Она отложила в сторону вилку и нож, которыми резала лежавшую перед ней на тарелке поджаренную рыбу, и, поставив локти на стол, подперла кулаками подбородок. Ее брат, наследник, на воспитание которого делалась ставка бóльшая, чем на нее, будущую королеву, ушел из дома, чтобы против воли отца жениться на северянке. Женщины из Анардаху приносили мужчинам в роду лишь несчастья.

Орин осталась рядом с отцом одна. Именно она выслушивала теперь его рассуждения о короле, о сложностях явной и тайной власти, соглашалась и высказывала свои мысли. Характер – нетерпеливый, прямой и порывистый – обоим детям достался от матери. В отличие от брата, в случае Орин это корректировалось типично отцовским складом ума, и с течением лет становилось понятно, что дочь являет собой неуравновешенную и не способную ждать, но столь же изобретательную копию Ореса Нао. Жизнь вносила в начальные планы свои поправки, и советник иногда жалел, что потенциальная королева получила однобокое, типично женское образование. Советоваться с ней было интересно, и кто знает, как раскрылся бы ее характер на ином поприще… Впрочем, как бы то ни было, слушателем Орин была отменным.

– С Джинксланда? – женщина сдвинула брови, гладкий лоб прорезала морщинка задумчивости. Огоньки свечей трепетали от движения воздуха, бросая на лица советника и его дочери тревожные тени, делая обоих похожими на заговорщиков. – Джинксланд-то тут откуда?

Орин была абсолютно честна с Дороти: географию материка она представляла весьма и весьма приблизительно. Ее не слишком волновало, кто и как живет в странах, отделенных от Эв природными или политическими границами, главное – чтобы оставался на месте королевский трон, а над особняком в пригороде не нависала угроза захвата. Всё прочее ее не трогало, а тягой к путешествиям наследница не страдала: из всей страны она хорошо знала лишь родную Эвну, да еще Эвейят, куда неоднократно ездила с королевской семьей и откуда ей привозили трогательно любимый ею хрусталь. О Джинксланде Орин не знала практически ничего. Точнее, лишь то, что страна занимает крошечный клочок земли в окружении гор, отделяющих ее от Оз. Если бы не Корона Мира и не Мертвая пустыня, из Карсальи в Джинксланд можно было бы попасть за считаные часы.

На этом знания Орин заканчивались. Тем не менее, даже того, что было ей известно, для удивления хватало: на ее памяти ни конфликтов, ни каких-то иных взаимоотношений у Эв с джинксландцами не было. С настоящими джинксландцами, не с этими… миловидное лицо Орин на миг исказилось: розовый туман Сентабы забрал треть королевской армии. Год назад – а так, словно вчера. Что джинксландским властям внезапно понадобилось от страны, в которую через Мертвую пустыню и не попасть толком?

Орес впился взглядом в ее лицо. От отца у дочери не было скрытых мыслей.

– С Джинксланда, моя дорогая. Это короткая, но довольно странная история. Лет шесть назад Его величество Эволдо приглашал в Эвну королеву Глорию. Вы ее помните?

Наследница напрягла память. Что-то смутное мелькало в мыслях при упоминании этого имени, но воссоздать образ Орин не могла. Ее, с высоты ее положения, никогда не волновали короли полунищих окрестных земель.

– Не помните, понял. Ходят слухи, что Ее величество Глория во время своего визита в Эв успела побывать в Сентабе. Во всяком случае, я не раз слышал, что ей приписывают некие отношения с Фертебом Кенейя, который правит этим проклятым городом. Спросить лично у кого-то из Кенейя, как вы понимаете, не выйдет, я предпочитаю до поры до времени вообще о них забыть. Суть дела, однако, в том, что Ее величество Глория изъявила желание направить в Эв своих послов, после чего прибыть лично.

– Зачем?

Орес встал из-за стола и, заложив руки за спину, принялся расхаживать по залу. Его дочь осталась на своем месте, изредка бросая рассеянные взгляды на фигуру советника. Свечи продолжали плавиться в изящных подсвечниках, рассеивая полумрак над столом. Ужин постепенно перетекал в военный совет.

– Вот в том-то и дело, Орин. Главный вопрос, который волнует в том числе меня самого, – зачем. Ее величество Глория могла просто отправить послов, нет никакой необходимости пускаться в путешествие через Мертвую пустыню и пересекать Корону Мира. Официальной причиной визита заявлено ее желание наладить торговые отношения между нашими государствами. Так говорится в бумаге, написанной на имя нашей принцессы.

Орин прикрыла глаза, сквозь длинные, густо накрашенные ресницы рассматривая дрожащее пламя свечей. Какая-то очевидная, существенная деталь ускользала от ее понимания, и наследница всеми силами пыталась ее поймать. Наконец ей это удалось. Орин подняла голову, осторожно коснулась пальцами закрепленных в прическе цветов.

– Если я правильно понимаю…

Советник обернулся, вновь подошел к столу, останавливаясь напротив дочери. Та продолжала водить кончиками пальцев по лепесткам вызывающе-ярких бутонов. Орин – его склад ума. Орин – характер той, которую он привез с севера в надежде создать семью. Спустя тридцать лет от семьи осталась половина.

– Продолжайте, – коротко приказал он.

– Если я правильно понимаю, Джинксланд находится по ту сторону Короны Мира.

– Вы правы.

Военный совет. Ежевечерний ритуал Ореса Нао и его дочери. Ни классическое женское воспитание, что давали всем без исключения знатным эвийкам, ни положение сначала – разумеется, неофициально – невесты старшего принца, а потом – первой фрейлины незаконной принцессы не смогли вытравить способность Орин логически мыслить.

– А по эту сторону?

Вопрос не требовал ответа. Мужчина помолчал, невольно задерживая взгляд на цветах в ее прическе. Орин носит розы. До нее их носила королева Эвьен, что так и не стала свекровью богатейшей наследницы столицы. И всё же Орес ответил.

– Карсалья. Сентаба и Карсалья.

– Выходит, любая попытка наладить торговлю, как того хочет Ее джинксландское величество, упрется в необходимость согласовывать провоз товара через пограничную территорию. То есть идти на поклон к Ферсаху Кенейя. Отец, вы думаете, что она… что-то хочет непосредственно от них? Она же не знает, что предгорья с осени имеют право на собственные границы. Или знает?

– Ее знания в данном случае не принципиальны. Глорию нельзя пускать в Эвну, пока на нашем троне… это. Мне, честно говоря, не хочется думать, во что выльется такая встреча. Нет, ее могу принять и я, сославшись на нездоровье принцессы, но, в любом случае, переговоры потребуют присутствие кого-то со стороны Ферсаха. Какие угодно, даже самые безрезультатные переговоры.

– И в свою очередь Ферсах, который был против не то что коронации, а просто введения Лангвидэр в правящий род…

Они замолчали: слова здесь были не нужны, советник и его дочь уже давно научились понимать друг друга и так. Если впустить королеву в Эвну и создать для нее декорацию торговых переговоров, Глория может поднять на уши весь материк: где это видано, чтобы страной правила женщина, которая не может даже удержать в руке перо. Впустить королеву в Эвну означает также и то, что на сцену придется выводить Кенейя – и тогда всплывет история, спровоцировавшая отделение трех городов от общих границ королевства. И битва под Сентабой, уложившая треть эвийской армии, бесчисленное количество гномов и практически всё население города. И тогда – здравствуй, показное осуждение в глазах всех монархов материка. А не впускать в Эв… это вызовет подозрения, которых в нынешней ситуации следовало бы избегать.

– Как невовремя всё, – поморщилась Орин, словно речь шла о чем-то будничном, вроде совпадения нескольких приглашений на балы в одно и то же время. Орес только хмыкнул.

– Вы правы. Невовремя.

В карих глазах наследницы отражались огоньки свечей.

Провинция Анардаху всегда была источником проблем. Казалось бы, голодранцы – поголовно все, включая семейство древнего, но отличавшегося завидным здоровьем лорда Унхевы. Экономика Анардаху держалась лишь на овцах, шерсть которых поставляли во все прочие эвийские земли. Так было всегда. Во всяком случае, сколько себя помнил Орес Нао. Тем не менее, голодранцы эти отличались завидной национальной гордостью и желанием освободиться от статуса эвийского региона и получить независимость в своих границах. Унхева правил Анардаху последние лет семьдесят. В отличие от того же запада, где, формально считаясь регионами, джинксландские города уже давно обрели фактическую независимость и лишь привозили в столицу налог золотом, независимость Анардаху была лишь на словах.

Она была в речах лорда Унхевы, которого в народе не особенно любили, но привыкли настолько, что уже не надеялись, что он когда-нибудь умрет. Была в одурманенном молодостью воодушевлении солдат, которых старый лорд хотел вести против Эв, – эта степень независимости проходила с возрастом. Те же, кто повзрослел и состарился в период правления Унхевы, на призывы отделиться от тирании Эвны лишь пожимал плечами: север далеко. Столица не дотягивается до пастбищ Анардаху.

Казавшееся бесконечно долгим правление лорда Унхевы, сыновья которого и сами на момент смуты в стране разменяли уже восьмой десяток, стало свидетелем по меньшей мере десятка бунтов против «эвийской тирании», имевших целью отделение Анардаху и признание независимости. На подавление одного из таких бунтов в числе отряда добровольцев отправился из Эвны молодой Орес Нао. Северная провинция встретила столичных бойцов серым небом и бесконечными полями, с которых меланхолично косились на незнакомцев знаменитые местные овцы. Идиллическая картина оказалась разрушена в ту же ночь, когда на лагерь, разбитый на небольшой возвышенности, напали жители ближайших деревень. Крестьянам Анардаху было плевать на статус провинции, но допустить вторжение королевской солдатни, не отличавшейся особой вежливостью, они не могли. Предупреждающий удар забрал убитыми и ранеными четверть отряда.

Орес выжил. Он был среди тех оставшихся, что поклялись спалить эту землю. На деле всё оказалось куда более прозаично: выжившие королевские бойцы рубили головы всем, кто имел несчастье попасться под руку, забирали коней и убивали овец. Особенно запоминались почему-то овцы. Не женщины, которых насиловали всем отрядом, таская за волосы и хохоча над несбывшейся мечтой о независимости, а именно овцы. Глупые создания, которые жалобно блеяли до последнего, пока с них живьем сдирали шкуру. У овец Анардаху длинная шерсть.

Королевский советник Орес Нао очень не любил Анардаху. Серое небо, поля и освежеванные трупы овец, мирно жующие траву окровавленными челюстями, снились ему после похода на север еще лет десять.

Несмотря на это, именно из Анардаху он привез жену. Молодую дворянку, которая, даже потеряв обоих братьев в очередном мятеже лорда Унхевы, сохранила способность улыбаться. В искренности ее теплой, умиротворяющей улыбки Орес разочаровался спустя три года после рождения младшего ребенка, когда северная красавица исчезла из их жизни. Возможно, ее предательство, возможно, выбор сына, что, повторяя сделанную отцом ошибку, пожелал ввести в семью женщину оттуда, послужило финальным толчком: спустя почти тридцать лет, когда число регионов Эв уменьшилось на четыре, королевский советник Орес Нао исполнил клятву, данную эвийским отрядом добровольцев в полях Анардаху.

– Что вы решите, отец?

Тихий голос Орин вывел его из размышлений. Нет больше той, с которой он шел под венец, вместо нее – их дочь, и она сама уже старше, чем была тогда ее мать. Это сродни страшной, неизлечимой болезни – беседовать с дочерью о текущих делах, а потом искать забытья в ее объятиях. Орин хотела заменить ему женщину, что не смогла быть рядом. Орес не знал, кого из них видит он в лице дочери в мягких отсветах многочисленных свечей.

Он хотел сделать ее королевой. Он не думал о том, что Орин было шестнадцать, когда у правящей четы родился первый сын. Эволдо сам согласился на этот брак – в ночь, когда Эвьен разрешилась от бремени, пьяный от радости и от выпитого вина, хлопал советника по плечу, нетвердой рукой вскидывал кубок: «Я женю его на твоей красотке, друг! Если до того, пока он научится управляться с женщинами, она согласится побыть старой девой». Орес мог стать отцом королевы.

Орин пришла к нему сама. После очередного приема во дворце, невеста четырехлетнего принца. За вечер она не брала в рот ни капли вина, советник наблюдал за ней всё это время. Несмотря на то, что сам был уже порядочно пьян. Она всё просчитала. У нее характер матери, которая абсолютно не умела обманывать. Орин тоже была больна этим неизлечимым недугом. И всё же… какие бы отношения их ни связывали, именно ради этих отношений Орин была готова лечь на брачное ложе с мальчиком, что годился в сыновья ей самой.

– Я думаю, Орин… думаю.

Она кивнула. Помолчала.

– А что с Ринкитинком, отец?

– С Ринкитинком еще сложнее. Хотя, казалось бы… Вы заметили, Орин, это уже третий известный нам случай, когда на королевском троне находится подставная фигура. Король Ринкитинк – не тот человек, который способен что-то решать. Однако, насколько мне подсказывает опыт, с его стороны нужно готовиться к худшему. В ближайшие дни Ринкитинк объявит нам войну. И как вы думаете, Орин, какие события тому причиной?

Орин откинулась на спинку стула, сжала пальцами каплю хрусталя, что покоилась на ее груди. Если про Джинксланд она слышала впервые за несколько лет, то развитие ситуации на северных границах было куда более актуальной проблемой.

Главы провинций, особенно ратовавших за отделение от королевства Эв, посчитали смерть Эволдо и последующую коронацию Лангвидэр подходящим моментом для того, чтобы заявить о своих правах. Гаялет, он же – Королевство Гаялет, продержался до середины лета. Провинция, на землях которой располагался единственный в Эв вулкан, пала бы раньше, но Орес и в кои-то веки согласившиеся с ним генералы сошлись во мнении, что это не самая главная проблема. Эвийские войска вступили в Гаялет, последовательно оттеснили оборонявшиеся части к побережью; Огару, чувствуя, что попытка не удалась, спешно бежал на остров Элбоу. Его подданные сложили оружие на следующий же день, и оставшееся без короля королевство было вскоре разделено между центральным округом и Ромьераландом. На политической карте страны Эв Гаялет перестал существовать.

С Вей-Вамаре было еще проще. Провинция Вей-Вамаре располагалась между Кенцаной с северо-запада, Эвной – с востока и Шессавой, правительство которой было полностью лояльно к действиям столицы, – с юга. Находясь в центре страны, не имея выхода ни к морю, ни к горам, объявлять о создании отдельного королевства было довольно странно. Урту Вамаре всерьез к короне и не стремился: он потребовал от столицы налоговые льготы и, получив желаемое (Орес с самого начала подозревал, что этим кончится), мирно вернул своей земле прежний статус.

С Анардаху ни по одному из этих сценариев не получилось. Хорошо зная, что собой представляют солдаты королевской армии, местное население сопротивлялось. Каждый раз, наравне с военным руководством получая отчеты с северного фронта, Орес Нао вспоминал бесконечные поля. Анардаху нужно подчинить раз и навсегда. Потери на северном фронте были сравнимы с потерями под Сентабой, на месте полей по необъяснимым причинам разверзались болота, а ожесточенное сопротивление не стихало. Это могло затянуться надолго, и уже даже от Маттаго королевский советник не раз слышал требование оставить Анардаху в покое. Эта земля не представляла для королевства особой ценности, а Унхева, по общему мнению, не понимает, какими внутренними проблемами грозит Анардаху хваленая независимость. Он приползет на коленях через месяц, умоляя купить у него овечью шерсть. На памяти Ореса Нао и его дочери это был первый случай, когда советник покойного короля, далеко не новичок в политическом мире, пошел против здравого смысла.

Потому что досточтимый советник очень не любил Анардаху. Его ополченцев, встающих против королевской стали с вилами в руках; его холодные ночи и длинношерстных овец, в окровавленные шкуры которых пытались кутаться солдаты Его величества короля Эвахо; женщин, что, смывая позор и унижение, топились в полноводной ленивой реке. Свою жену и жену своего сына, ради которой оставил семью наследник. Пожары в Анардаху были следствием приказа, что ушел на северный фронт в обход остававшегося в столице командования. Черный дым поднимался в небо. Дворяне, бросая имения, бежали в Ринкитинк, туда же выехал со своей семьей Унхева. Орес Нао был уверен, что не ошибается, когда предположил, что именно влияние старика побудило короля Ринкитинка выразить открытое недовольство эвийской политикой.

– На каких основаниях Ринкитинк объявит нам войну? – Орин улыбнулась краем губ и тоже встала из-за стола. – Отец, вы же не думаете, что он пожелает выступить в роли воина-освободителя?

– Он-то, может, и не пожелает… вы ведь знаете, Орин, что Его величество Ринкитинк интересуется лишь трапезами и беседами со своим козлом. Но если ему подбросят мысль и в самом деле выступить в роли спасителя безвинно пострадавших, он может и ухватиться. Как вы верно выразились, Орин, в этой стране всё очень невовремя.

– Я всё же верю, что нас это по-прежнему не затронет, – наследница картинно скривила губы. – Я так привыкла, что все беды этой страны находятся где-то далеко… для меня будет ударом, если когда-нибудь чужие войска захватят Эвну. Вы ведь не допустите этого, отец?

– Вам так хочется казаться типичной женщиной, Орин.

– Вам так хочется не позволить мне этого, отец.

У него – характерная лукавая ухмылка, у нее – наигранно-наивные, широко распахнутые глаза.

– Потому что вы – не типичная женщина, Орин. Вы могли выйти замуж за короля и править всей страной, и вместо «гномья кровь» по углам бы шипели что-то о вас, но вы…

Наследница шагнула навстречу. Орес сделал то же самое. На груди женщины на тонкой золотой цепочке застыла капля горного хрусталя.

– … я предпочла остаться старой девой и спать с собственным отцом. Вы это хотели сказать?

– Примерно.

Казалось, в окружающей тишине голоса звучат тише, чем потрескивают свечи. Орин отколола от платья розу и, снимая ее, заметила за приоткрытой дверью какой-то желтый комок. Биллина, в свою очередь заметив, что их утренняя спасительница, положив подбородок на плечо стоявшего спиной к дверям мужчины, смотрит прямо на нее, проворно исчезла в темноте коридора. Орин чуть повернула голову, стараясь не задевать цветами и шпильками рубашку отца, и теперь шептала практически ему на ухо.

– У меня для вас тоже есть довольно занятная новость. Сегодня утром я обнаружила на холмах ребенка… девочку. Она сказала, что ее принесло сюда океанским течением из какого-то места под названием Канзас. Вы слышали такое название?

– Нет. Вы уверены, что правильно запомнили?

– Абсолютно, я переспрашивала несколько раз. Вы не поверите, отец, она испугалась наших колесунов. Поэтому я сразу поняла, что она нездешняя.

– Эти ваши колесуны, Орин… от них нет никакого проку. Ксефалай уже несколько раз предлагал выкупить их участок и застроить чем-нибудь более полезным. И я, заметьте, не соглашаюсь только ради вас.

– Они забавные, – Орин улыбнулась и вновь перевела взгляд на приоткрытую дверь. За ней никого не было. – Они меня развлекают. Вы можете сказать Ксефалаю, что провинция колесунов останется на прежнем месте. Или, если хотите, я скажу сама.

– Не отвлекайтесь. И что такого замечательного в девочке, если вы сейчас о ней вспомнили?

– Она утверждает, что Озма из Оз является ее подругой.

2

Не то чтобы курица страдала излишним любопытством… Отнюдь, ей просто не спалось. Биллина являла собой яркое исключение из устоявшейся поговорки «ложиться с курами». Еще дома, коротая вечера, когда все прочие обитатели фермы уже спали, птица принималась мерить шагами курятник, за что ей не раз прилетало разными предметами от жаждавших тишины соседок. В путешествии стало полегче: качка, мешавшая спать большинству кур, на Биллину не действовала, и на корабле она ночами бодрствовала в компании злых от бессонницы товарок. Теперь же, на неизведанном материке, куда занес их шторм, проблема и вовсе отпала: не было никого, кому ночное бодрствование курицы могло помешать спать. А потому в первую ночь на новом месте Биллина наслаждалась. Она оставила сопящую Дороти в кровати в милейшей уютной комнате, куда поселили их обеих, и храбро подалась исследовать тёмные просторы дворца. И вот тут-то птица и заблудилась.

Это случилось – ну, по крайней мере, для Биллины – совершенно неожиданно. Курица дважды натыкалась за один и тот же выход на улицу, едва не забрела в столовую (откуда, впрочем, из чувства природного такта немедленно вымелась), да к тому же до полусмерти напугала в коридоре служанку, что приняла желтый комок перьев за чью-то неупокоенную душу. Где-то в районе полуночи курица вернулась к Дороти, намереваясь поделиться с нею рядом архиважных мыслей. А) О знакомстве с Озмой лучше было бы помалкивать или, уж в крайнем случае – всё-таки имя правительницы Изумрудного города из уст Дороти уже прозвучало – не настаивать на близком знакомстве. Мужчина, с которым Орин беседовала в столовой, не вызывал у курицы особого доверия. Б) Существа, которые с утра загнали Дороти на холм, не только не представляют опасности для окружающих, но и сами, похоже, находятся в опасности. Причина та же. В) Нужно всё-таки поднять ту плиту.

Последнюю мысль Биллина додумывала уже в полусне, устроившись на подоконнике рядом с кроватью Дороти и сунув голову под крыло. Когда утром девочка выходила из комнаты, птица всё еще сладко спала. Зная характер своей спутницы, Дороти не решилась ее будить – рисковала нарваться на порцию поучительных историй о бабушках и дедушках. Таким образом, три архиважные мысли Биллины остались невысказанными.

Орин, которая, как выяснилось, всегда поднималась рано, после традиционной утренней прогулки куда-то отбыла, и Дороти встретила ее лишь за обедом. Лицо женщины просто лучилось предвкушением чего-то крайне занимательного.

– У меня чудесная идея, Дороти, – оповестила она, нетерпеливо дергая очередной хрустальный кулон на шее. – Мы с тобой сегодня же поедем в Эвну. Пока ты не решила продолжить свое путешествие, я просто обязана показать тебе город.

– Но… – Дороти замялась. Ей не хотелось обременять хозяйку дома своим присутствием.

– Никаких но, – широко улыбнулась Орин. – Я бы не хотела, чтобы после этих глупых колесунов у тебя осталось впечатление, что страна Эв – негостеприимный и неприветливый край. Ты еще увидишь, здесь очень красиво. Как раз ближе к вечеру велю подать колесницу.