Текст книги "Среди руин цветут деревья (СИ)"

Автор книги: Glory light

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 40 страниц)

Кто тут ещё заслуживает внимания… Огару из Гаялета? Имя правителя, признаюсь, и мне ни о чем не говорит, но местность эту знаю. Гаялет чуть южнее Эвны и тоже находится на побережье. Говорят, он соединен с островом Элбоу подводным хребтом. Я нисколько в этом не сомневаюсь, потому что на пути от Элбоу к материку несколько раз в год извергаются вулканы, и тогда в воздух бьют потоки кипящей воды. К тому же скалистый берег материка на этом участке и бесплодная земля острова во многом похожи, а в окрестностях города Гаялет находится единственный в Эв вулкан. На поверхности с гаялетским регионом граничит Ромьераланд (вот уж воистину рай для садоводов!), еще дальше – Роше Ри, юг и юго-запад. Эту землю пересекает Ржавая река, она же – местное божество. В отличие от северной окраины, провинция Роше Ри до начала войны с Икс была одной из самых благоденствующих и вполне имела шансы на независимость, однако боевые действия внесли свои поправки, и сейчас земля на берегах Ржавой реки – не более чем один из множества регионов королевства.

Западные окраины страны Эв до недавних событий представляли Карсалья и Сентаба, а также еще одна провинция, где, по слухам, обитают в водопадах волшебные существа с серебристым мехом. Но я увлекся, приношу свои извинения – гораздо продуктивнее будет прислушаться к разговорам. Без короля Эволдо господа министры ведут себя совершенно иначе. Это лишь первый день, и они, как видишь, настроены пока вполне благодушно, скрывая алчные оскалы за танцами и светскими сплетнями. Эволдо объединял их, заставляя действовать сообща, – сейчас здесь каждый сам за себя. И, уверяю тебя, за трон королевства овцевод из Анардаху перегрызет горло садовнику из Ромьераланда, ни секунды не сомневаясь в своем решении. Смена династии здесь происходит впервые – это вершина, карабкаясь на которую, они будут сталкивать вниз своих противников.

… Однако за окнами уже светает, и мы, мой друг, не заметили, что прошло уже несколько часов. Гости покидают бальный зал, дабы набраться сил для нового дня. Пожалуй, нам тоже следует отдохнуть: впереди еще много событий, а я уже говорил тебе, что эта история заинтересовала даже меня. Идем, мы увидели здесь всё возможное. Хотя… постой-ка, мне показалось, или из сада кто-то действительно кричал? Бежим, мы можем упустить что-то важное! О нет, я не собираюсь оказывать никому помощь, ты же не хочешь раскрыть себя и нарушить полотно истории? Мы здесь всего лишь свидетели, мы не имеем права вмешиваться, даже если ты этого не понимаешь. Эх, молодость, молодость…

В сад уже сбегаются слуги с факелами. Значит, мы не ошиблись, здесь действительно что-то случилось. Заинтересовались и гости – те, что еще не разошлись по спальням; со стороны забора, смотри, приближается стража. Ты напрасно настолько строг ко мне – ты просто слишком мало прожил на свете, чтобы научиться ценить красивые истории. Но, поверь мне, это придет с опытом. Быстрее, подойдем со стороны розовых кустов. Сюда выходят окна покоев королевы – только для нее в дворцовом саду выращивали розы. Присмотрись, кусты смяты, словно кто-то боролся на земле, и на них брызги крови. Выходит, пока в бальном зале продолжалось веселье, кто-то из гостей стал жертвой нападения в саду? Если хочешь, пробирайся вперед. Судя по туфелькам, это юная дама, а судя по количеству крови…

2

Тёплый вечер опускался на столицу медленно и успокаивающе, словно большая птица бесшумно накрыла Эвну мягким оперением. По всему кварталу загорались в стеклянных шарах оранжевые фонари. Глава Золотой Армады, скрестив руки на груди и зажав в зубах незажженную трубку, стоял у окна в собственном кабинете и задумчиво рассматривал дворец: там явно что-то происходило. Еще засветло в город из своих родовых имений начали стекаться королевские министры, причем каждого сопровождали ближайшие родственники, вассалы и вооруженная гвардия.

На душе адмирала было тревожно. Нападение на Эвну его собственных кораблей осталось безнаказанным лишь потому, что некому было отдать приказ об аресте командования Золотой Армады – Меремах чувствовал, что за это должен благодарить гномов. Останься Эвьен в живых – и даже собственной шкурой он не смог бы остановить многочисленные казни своих подчиненных. На этот раз судьба была на его стороне: известие об освобождении адмирала остановило пальбу, исчезновение королевы и наследников и вовсе поставило точку в планируемой королевской супругой чистке армейского командования. Заниматься чем-то подобным в ситуации, когда страна осталась фактически без правителя, было просто некому. Однако первое облегчение от того, что военное правосудие отвело свой меч от личного состава Золотой Армады, сменилось поначалу недоумением, а потом и вовсе чем-то сродни панике. Будь Меремах моложе, а его кровь не так закалена в бесчисленных сражениях – и он неминуемо потерял бы самообладание: стране грозила борьба за власть, которую развяжет совет министров. Недаром они съезжались в город в сопровождении свиты, стараясь уже одним видом парадных кавалькад внушить противникам страх. Меремах, за последние десять лет пару раз побывавший на торжественных приемах в королевском дворце, прекрасно представлял, с чего начнется смута в стране: бородатые старики, обвешанные бесчисленным количеством амулетов и фамильных драгоценностей, будут торжественно перечислять свои титулы, названия подчиненных городов и провинций, ежегодный доход и количество жителей… будут соизмерять свои шансы на королевский трон.

Бесшумно открылась входная дверь, и на пороге появилась молоденькая служанка. Адмирал вынырнул из своих мыслей, неторопливо обернулся, девушка поклонилась.

– Ваше превосходительство, – она чуть запнулась. – К вам посетитель.

Служанка исчезла раньше, чем Меремах успел отреагировать: сказать, что никого не принимает, хотя бы спросить, кого принесло на ночь глядя. Судя по ее тону, посетитель не принадлежал к числу его постоянных гостей, что бывали в доме регулярно. Она должна была хотя бы назвать имя. «Кого только жена нанимает в прислугу…» – мелькнуло в голове адмирала и тут же исчезло: порог кабинета переступил тот самый таинственный посетитель. Меремах прищурился, оценивающе рассматривая высокую худую фигуру старика в длинном, традиционном для алхимика одеянии. Старик в свою очередь изучал адмирала цепким пронзительным взглядом, от которого, казалось, не способна укрыться ни одна деталь.

Меремах с некоторым удивлением понял, что знает этого человека, однако имени вспомнить не мог. Визитер служил у короля Эволдо и гордо именовал себя ученым. К ученым, что характерно, имел весьма опосредованное отношение, зато неоднократно посещал самые отдаленные районы континента и, поговаривали, изведал много таких тайн, о которых и упоминать-то рискнет не каждый. В любом случае, старик этот обладал влиянием на короля и, что удивительно, пользовался некоторой благосклонностью Эвьен, а его дочь прислуживала Лангвидэр с первых дней появления чужеземки во дворце. Сколько же ему лет… Меремах мысленно прикинул: пятьдесят или около того, что совершенно не вязалось с внешним видом – выглядел гость старше как минимум лет на двадцать. Его лицо пересекали многочисленные морщины и глубокие, словно от кислоты, шрамы.

Неизвестно, сколько могло бы продолжаться это изучающее молчание, если бы с улицы не послышался быстрый конский топот, который удалялся куда-то в сторону дворца. Меремах вновь обернулся к окну.

– Они съезжаются во дворец, – тихо произнес посетитель, словно и так было понятно, о ком речь. Как же его зовут… Меремах безуспешно напрягал память. – Они не оставят от страны ни клочка, если не успеть вовремя остановить их. Судьба королевства в твоих руках, адмирал.

Меремах пожал плечами: слишком громкими, исполненными ненужной патетики звучали сейчас эти слова. В другой ситуации это вызвало бы смех, однако сейчас адмирала мучило нехорошее предчувствие, и он сдержался. Он не предлагал колдуну сесть, но тот, по-видимому, не испытывал неловкости, и они по-прежнему стояли друг напротив друга.

– Я знаю, кто ты, но не могу понять, что за дело привело тебя ко мне. Чего ты хочешь? И о какой судьбе королевства ты пытаешься сейчас толковать? Я не был на материке несколько лет и не имею никакого желания принимать участие в том, что здесь происходит.

Старик непонятно усмехнулся, не сводя изучающего взгляда с лица Меремаха. Тот начинал терять терпение.

– У тебя нет выбора. Ты привез на материк женщину с островов, ты связан с ней – тебе и действовать ее именем. А теперь слушай меня внимательно. Твоя задача – посадить ее на трон. Это спасет королевство от раскола и спутает планы тем, кто сейчас в тронном зале делит землю точками на карте.

Меремах опешил. На миг ему показалось, что старик сошел с ума, однако тот продолжал сверлить его колючим взглядом.

– Что ты несешь? Я своими глазами видел, как ей отрубили голову. Если ты думаешь, что после этого выживают, то ты глубоко заблуждаешься.

– Это уже не твоя забота. Живая, мертвая… по сути, никакой разницы. Не лезь в то, в чем не разбираешься, просто уясни: в твоих силах отдать ей трон королевства. Сумеешь это сделать – спасешь страну, не сумеешь – Эв перестанет существовать, – старик шагнул вперед и понизил голос. – Нет абсолютно никакой разницы, с головой или без. Она записана родственницей короля, отталкивайся от этого. Совет министров не имеет права отменить свое решение – даже когда они поймут, что происходит. А теперь позволь откланяться, адмирал. Все исходные данные я тебе предоставил.

Тирада необычного визитера Меремаха не впечатлила. Он никак не мог избавиться от мысли, что придворный колдун попросту сумасшедший: в здравом уме обычно не утверждают, что между живыми и мертвыми нет никакой принципиальной разницы. К тому же его рассуждения по поводу Лангвидэр… Адмирал не спорил, именно он первым увидел эту женщину, он же решил привезти ее королю, можно даже сказать, в какой-то мере нес за неё ответственность. И в итоге сторговал красивую чужеземку за отставку с военной службы и пожизненную пенсию. Он предвидел, что в роли королевской возлюбленной Лангвидэр долго не проживет, однако и подумать не мог, что женщину сначала впишут как принцессу в правящий род, а потом и вовсе обезглавят на главной площади Эвны.

Или же… Меремах задумчиво подергал ус. Не может быть, чтобы она осталась жива: без головы еще никто не задерживался на этом свете, и жители Саламандровых островов не исключение. Единственным вариантом, что позволил бы придворному алхимику настолько уверенно рассужать о судьбе чужеземки, могла стать лишь казнь вместо нее кого-то другого. Адмирал напряг память: когда его привезли на площадь, отрубленную голову женщины уже демонстрировали той немногочисленной толпе отчаянных зевак, что не разбежалась после первого пушечного залпа. Мог ли он, человек, благодаря которому Лангвидэр появилась в Эвне, поклясться, что это именно ее голова? Нет, не мог. Длинные волосы, капающая с шеи кровь… Издалека адмирал не мог достаточно четко рассмотреть лицо. Кто вообще из присутстовавших на площади людей теперь, спустя несколько дней, заявил бы под присягой, что видел именно принцессу Лангвидэр?

Такой ход событий вносил хоть какой-то смысл в слова недавнего визитера, позволяя рассматривать варианты, отличные от того, что колдун попросту рехнулся. Меремах, за годы службы несколько утративший способность давать волю воображению, стремился сводить получаемые сведения к простым и понятным наборам четких данных. Получилось и сейчас: командир Золотой Армады почти убедил себя в том, что по приказу королевы была на самом деле казнена не Лангвидэр, и принялся размышлять в этом направлении. Если чужеземка и впрямь осталась жива, такой поворот событий существенно менял дело. Разве что… кому могла быть выгодна подмена? Лангвидэр без Эволдо не имела никакого влияния, а на момент ее казни короля не было в городе. Более того, на момент казни никто не знал, что Ее величество Эвьен с детьми отправилась навестить дальних родственников.

Если отбросить мистические рассуждения, в словах алхимика присутствовало рациональное зерно. Изменение в полномочиях совета министров вступало в силу лишь в случае передачи трона по мужской линии – от королевской власти оставалось при этом одно название. Коронация любой из дочерей Эволдо аннулировала бы бумагу в два счета, тот же эффект получался и при передаче власти сомнительной родственнице. Они пошли на такую фальсификацию лишь потому, что у короля пять сыновей – это делало наследование по женской линии практически невозможным. Никто же не предполагал, что в развитие событий вмешаются гномы.

Меремах и сам удивлялся тому, насколько легко даже в мыслях стал называть свою подопечную принцессой. Какая из нее принцесса, из трофея с Саламандровых островов. Однако история поворачивалась таким образом, что Лангвидэр становилась по сути единственной наследницей королевства. Разумеется, в том случае, если она жива. Суматоха и какая-то лихорадочная беготня во дворце отчасти нарушала размеренный ход рассуждений Меремаха. Там происходило что-то, всколыхнувшее торжественный лад беседы эвийской аристократии, однако сейчас его не слишком интересовали подробности.

Не заинтересовали они его и утром, когда Мередит принесла новость, что дочь главы одного из родов была найдена мертвой в дворцовом саду. Выходит, борьба за трон будет куда более жестокой, чем рассчитывал не знавший порядков континента адмирал. И всё же одна деталь заставила его насторожиться. У трупа отсутствовала голова.

***

Волны лениво выплескивались на неровный каменистый берег. Невдалеке курился туманом соседний остров, над холмами кружились птицы. Картина была уже настолько привычной, что Лангвидэр не сомневалась: стоит ей открыть глаза – и с небесной высоты откроется перед ней рассекающая океан цепочка Саламандрового архипелага. Уединенные острова, вдалеке от торговых путей, они не привлекают путешественников и не нуждаются в влиянии извне. Те, кто родился на Саламандровых островах, покидая земную жизнь, становились птицами.

Женщина нерешительно приоткрыла один глаз и тут же вновь зажмурилась. Шум океанских волн обернулся шелестом листвы в саду, вместо каменистого побережья в небольшое окно была видна кирпичная кладка забора. Сердце кольнула тревога.

Последним, что Лангвидэр помнила, были грубые доски помоста перед ее лицом. Они находились настолько близко, что женщина видела каждую их неровность. В ближайшие минуты – она не желала терять в этом уверенность – ей должны были отрубить голову, разом освободив из той клетки, которой стал для нее континент. Лангвидэр хотела умереть. То, что происходило сейчас, не укладывалось в ее понимании. Она осталась жива. Это разрушало все ее надежды на перерождение вдали отсюда, вновь обрекая на бесконечное заключение на материке. Лангвидэр уронила голову на руки и тихо, беспомощно заскулила.

Она не знала, чем прогневала океан, божества которого обрекают ее на бесконечное искупление грехов вдали от родины. Однако сейчас желание разом покончить со своим безнадежным существованием вспыхнуло в ней как никогда сильно. Женщина окинула комнату быстрым взглядом: ей нужен всего лишь небольшой кинжал – и у нее хватит решимости вонзить его себе в сердце. Остатки здравого смысла, еще не вытесненные бесконечной опустошенностью, не давали смириться с тем, что пытка продолжается.

Лангвидэр попыталась встать, с некоторым удивлением поняла, что тело не слушается. Дальнейшие ее стремления разобраться в происходящем были прерваны появлением Нанды: девушка вбежала в комнату из-за тканевой перегородки, заменявшей дверь, и молча упала перед Лангвидэр на колени.

– Моя госпожа!.. – ее голос сорвался на всхлип, и служанка, не удержавшись, вновь заплакала. Последние дни Лангвидэр слишком часто видела ее в слезах. Девушка шептала что-то неразборчивое, и всякий раз, когда взгляд ее падал на лицо Лангвидэр, сопровождался новым приступом рыданий. Из попытки протянуть руку и привычно погладить девчонку по кудрявым волосам ничего не вышло – Лангвидэр смогла лишь едва пошевелить пальцами. Требовать каких-то объяснений от служанки было сейчас, по всей видимости, бесполезно – та, сидя у ног женщины, продолжала заливаться слезами.

Лангвидэр терпеливо ждала. Теперь ее интересовал не столько вопрос, почему она жива (как раз с этим-то можно было покончить одним ударом в сердце), сколько то, почему она фактически не может двигаться. Потому что такой поворот событий делал невыполнимыми даже самые простые мысли о самоубийстве. Отчаяние стояло за спиной неумолимо-близко.

Еще одним открытием, шокировавшим Лангвидэр примерно в той же степени, что и осознание самой себя всё еще в мире живых, стало для нее понимание здешнего языка. Не просто узнавание определенных звуков – так, к примеру, Нанда обращалась к ней всегда одним и тем же образом. Женщина именно понимала, более того, неожиданно легко с ее губ сорвались чужие слова.

– Нанда, что происходит?

Голос тоже был чужим, ничем не похожим на ее собственный. Лангвидэр вздрогнула, словно обжегшись его звучанием. Тревожное чувство, что после этой странной несостоявшейся смерти она стала словно бы кем-то другим, женщина списала на общий испуг. Родной язык, вытесняемый варварским эвийским наречием, ускользал куда-то в прошлое. По щекам Лангвидэр медленно поползли слезы. Вместо смерти, дающей право на перерождение, с ней сделали что-то, что было для нее ужаснее любого проклятия. Материк не желал ее отпускать. Эвьен придумала для нее куда более страшную казнь – смерть показалась королеве слишком мягким наказанием для пленницы с островов.

Служанка утерла рукавом заплаканное лицо, жалобно шмыгнула носом. Однако, едва подняв голову, она вновь ударилась в слезы, и Лангвидэр непонимающе нахмурилась. Ситуация, похоже, была сложнее, чем казалась на первый взгляд. Вместо ответа Нанда вскочила на ноги и с неожиданной для столь маленького существа легкостью помогла Лангвидэр подняться. Женщина фактически повисла на ней, кусая губы и чувствуя, что по щекам продолжают катиться слезы. Неведомое раньше чувство собственной беспомощности, когда невозможно даже покончить с этим позорным существованием, хищной птицей клевало в виски.

Нанда подвела ее к небольшому зеркалу, и бывшая королевская возлюбленная растерянно уставилась в его мутноватую поверхность. Лицо, смотревшее сейчас на Лангвидэр, не имело ничего общего с ее собственным. Оно принадлежало юной девушке, ровеснице Нанды или чуть старше, обладало очаровательными голубыми глазами, пухлыми губами и трогательно вздернутым носиком, но, как бы то ни было… это было другое лицо. Не ее. Волосы, обрамлявшие эту еще не до конца оформившуюся картинку, растрепались, словно при падении, однако знающий человек вполне смог бы угадать прическу, что носили аристократки из южной эвийской провинции Роше Ри, непосредственно граничащей с королевством Икс.

Лангвидэр медленно перевела взгляд на шею, закрытую несколькими рядами крупного жемчуга. Ощущение нереальности происходящего спасало ее от сумасшествия: женщина убеждала себя, что все это происходит не с ней. Какая-то местная магия, морок, что-то еще… но только не такая реальность, в которой из зеркала смотрит чужое лицо. Нанда, стоя позади, расстегнула жемчужный ошейник, и Лангвидэр невольно вскрикнула: шею рассекала яркая полоса еще не зажившего шрама, в происхождении которого у принцессы не было никаких сомнений. Именно эта багровая, покрытая застывшей кровью полоса была границей ее собственного тела и чужой головы. Лангвидэр с тихим стоном сползла на пол.

Одна дотащить ее до кровати Нанда не смогла, пришлось звать отцовского помощника. В жилище придворного алхимика кроватей было всего две – его самого и его дочери; мужчины, ассистировавшие в экспериментах, на ночь уходили в комнаты дворцовой прислуги. Поэтому с тех пор как Лангвидэр очутилась в пристройке, она занимала кровать своей служанки, а Нанда, свернувшись в клубок на полу, чутко прислушивалась к дыханию госпожи, готовая вскочить по первому ее зову.

Сама Нанда никак не могла смириться с тем, что у госпожи теперь другое лицо, чужая голова какой-то провинциальной наследницы. Однако выбора не было: голова Лангвидэр исчезла практически сразу после казни, когда Нанда лежала в глубоком обмороке. Девушка убеждала себя, что вскоре привыкнет, что чужая голова – это, по сути, такие мелочи в сравнении с тем, что отец сумел спасти госпожу от смерти. Ведь она, Нанда, потеряла смысл жизни в тот момент, когда топор палача коснулся обнаженной шеи женщины.

Наблюдать за действиями отца в ту ночь Нанде позволено не было: алхимик выгнал ее прочь, едва получив голову, и на вопрос, будет ли Лангвидэр жить, философски пожал плечами: «Живая, мертвая… какая разница?». Эта фраза вновь всплыла в памяти, когда Нанда стирала мокрым платком запекшуюся кровь с шеи женщины. А потом, повинуясь внезапному порыву, склонилась ближе и уткнулась ей в ключицу, чувствуя, как влажная полоса, отделявшая тело от головы, отпечатывается у нее на лбу. От кожи Лангвидэр пахло магнолиями – казалось, цветы, изо дня в день вплетаемые в длинную косу, всё еще находились где-то рядом. Чужая голова и кровавый след, охватывающий шею… иногда Нанда думала, что не так уж и важно, с чьим лицом сегодня выходит в люди принцесса Лангвидэр, что госпожа всегда останется собой – даже меняй она головы по несколько раз в день. А иногда… иногда девушка замирала, понимая, что каждая новая голова будет уничтожать что-то неуловимое в их отношениях – до тех пор, пока от первоначального маленького мира, созданного в отдаленном дворцовом крыле красивой чужеземкой и ее служанкой, от ночных прогулок в саду и ритуалов собирания причесок не останется ни единого напоминания. И тогда душу Нанды охватывал липкий страх – страх окончательно потерять свою госпожу.

Нанда не заметила, как вошел отец. Он остановился в нескольких шагах от двери, скрестив руки на груди, и лишь снисходительно хмыкнул. Девушка подняла голову – на коже Лангвидэр остались следы слёз, и Нанда не удержалась, чтобы не смахнуть их, задерживая руку чуть дольше, чем необходимо. Никогда и ни к кому до появления чужеземки она не испытывала этой трогательной нежности.

– Я же говорил… живая, мертвая – какая разница? – старик усмехнулся, в голосе послышалось небрежно скрытое самодовольство. – Давно не делал ничего подобного. Помнят руки-то, помнят…

– Отец… спасибо, – Нанда вскочила, подбежала и, схватив его руку, порывисто прижала ее к губам.

– Ты же не думаешь, что я для тебя так стараюсь? – он ухмыльнулся, но руку не забрал. – Принцесса Лангвидэр, так уж получилось, последняя из всей королевской династии, кто не умер или не провалился к гномам. Все остальные благополучно исчезли с глаз долой. Но если про Эвьен я не знал, то король погиб исключительно по собственной глупости. По поводу джинксландцев его предупреждали неоднократно: если он хочет с ними расправиться, это нужно делать на своей территории, но никак не на их, и не лезть ни в Карсалью, ни куда-либо еще, если жизнь что-то для него значит. Они ведь договариваются с духами… А, кстати, – спохватился алхимик, внезапно оборвав изложение своих мыслей по поводу королевской династии. – Будь готова к тому, что она на самом деле рассчитывала умереть. Для нее это стало бы освобождением и шансом вернуться туда, где она родилась, так что свое воскрешение здесь принцесса считает едва ли не проклятием. Я не запугиваю, я просто предупреждаю: никаких острых предметов и прочего, если не хочешь уже завтра ее хоронить. Тело существует отдельно от головы – и оно вполне смертно. Окончательно. С телом ничего не должно случиться, ты за это отвечаешь. Уж извини за двусмысленность, головой, – старик коротко хохотнул и снисходительно потрепал дочь по волосам.

– Отец, а голова? Что будет, если…

– … снять голову? Да ничего особенного, говорю же, тело и голова больше не связаны. Мы упустили ее собственную, а я предпочел бы иметь дело с ней, а не с телом. Но такова судьба, работаем с тем, что есть в наличии. Нанда, ты меня поняла? С телом ничего не должно случиться. У нее еще остались невыполненные дела.

Девушка покорно кивнула.

– Отец, скажи, а почему… почему госпожа не может двигаться сама?

– Многого хочешь, – скептически хмыкнул он. – По большому счету, это всего лишь оживленный труп – а тебе нужно, чтобы она танцевала? Не будет такого. Я сделал всё, что в принципе можно было сделать, но отрубленную голову назад не приставишь и в тело полноценную жизнь не вернешь. Чтобы удержать искру жизни, нужно было начинать ритуалы практически сразу после казни. А мы потеряли непозволительно много времени. Надеюсь, тебе хватит ума это понять.

Придворный алхимик покойного короля рассказывал дочери далеко не всё, что было известно ему самому. Нанде вовсе не следовало знать о том, что при возвращении на шею Лангвидэр ее собственной отрубленной головы женщина покинет этот мир навсегда, и никакими ритуалами, никакими договорами с внешними силами материка он не сможет вновь зажечь в ней искру жизни. Лишь при воссоединении головы и тела принцесса Лангвидэр наконец получит покой, а ее душа – возможность переродиться на островах. Нанде ни к чему было и то, что поиск утраченной головы станет единственной идеей существа, в которое стечением обстоятельств и местной магии превратилась королевская пленница. Лангвидэр, уж лучше такая, чем никакой, еще не до конца выполнила то, что было запланировано для нее в этом мире. Судьба женщины складывалась таким образом, что ее желание отгородиться от окружающих событий уже не раз перечеркивалось чужой волей, заставляющей принимать в них активное участие.

Камердинер короля ждал алхимика у заднего входа во дворец. Издалека заметив знакомую фигуру, он внутренне напрягся и попытался отвести взгляд в сторону, однако старик лишь самодовольно оскалился и заботливо, как-то даже по-дружески тронул его за плечо.

– Где голова женщины, которую казнили на площади?

– Я приказал похоронить ее на городском кладбище, – слова против воли слетали с языка. Камердинер таращил глаза и отворачивался, но, к своему ужасу, не мог сопротивляться воле человека, давно и прочно держащего в руках эвийскую магию.

– Ты приказывал закрыть ей глаза?

– Нет.

– Прекрасно. Сегодня вечером ты пойдешь на городское кладбище. Найдешь место захоронения и откопаешь голову принцессы Лангвидэр, после чего принесешь ее с собой и спрячешь так, чтобы никто, кроме тебя, не узнал о ее местонахождении. Голова принцессы Лангвидэр должна бесследно исчезнуть до тех пор, пока я не прикажу передать ее мне.

– Можешь рассчитывать на меня, господин, – безразлично пробормотал королевский камердинер и, почувствовав, что чужая рука больше не лежит на плече, двинулся прочь. Старик проводил его удовлетворенной усмешкой. Нанда, глупая девочка, выполнит всё, о чем попросит ее существо, древними эвейятскими обрядами задержанное на границе миров. Душа женщины рвется обратно на острова, полудух-полуптица теряет перья, обжигаясь о прутья клетки, – она будет просить, ей будет нужна ее голова. Принцесса Лангвидэр на эвийском престоле прославится волшебным умением менять собственный облик.

3

– Итак, господа… мы собрались здесь, чтобы совместными усилиями найти выход из создавшегося положения, – генерал Маттаго, заложив руки за спину, неторопливо прохаживался по гостиной Меремаха. Сам хозяин дома, устроившись в кресле в углу, с отсутствующим видом набивал трубку. Душным безветренным вечером в гостиной адмирала собрались представители военной верхушки королевства – включая тех, кто благополучно вернулся из сентабского похода. Теперь, когда королевской династии больше не существовало, противники и сторонники Эволдо, забыв былые разногласия, объединились против совета министров. Прежде единая аристократия разбилась на враждующие кланы – прежде раздробленное военное командование сплотилось в неизбежном порыве.

Несмотря на то, что именно Меремах располагал наиболее подробными сведениями о происходящем во дворце, от роли руководителя зарождающегося заговора он категорически отказывался – долгое отсутствие в королевстве давало о себе знать. Маттаго же, быстро введенный в курс дела непосредственно перед собранием, чувствовал себя сейчас как рыба в воде.

– Как вам известно, по возвращении из Сентабы Его величество Эволдо скоропостижно скончался. Я не буду останавливаться на мотивах и общей нецелесообразности штурма города, на этот счет у каждого здесь свое мнение. Лишь замечу, что город на краю ущелья забрал жизни многих наших соратников.

Присутствующие недовольно загомонили. Мнения эвийской военной верхушки относительно дальнейшей судьбы джинксландских земель разделились: кто-то предлагал оставить их в покое, кто-то рвался мстить за погибших товарищей. Маттаго усмехнулся и кашлянул в кулак.

– Господа, спокойнее, никто в ближайшее время туда не пойдет. Подобные развлечения обходятся нам слишком дорого, Сентаба стоила королевству трети сухопутных сил. Если мы и дальше продолжим в том же духе, придется отправлять туда личный состав нашего флота.

При упоминании флота Меремах вздрогнул, хмуро буркнул: «Ещё чего!» – и вновь ушел в свои мысли. Маттаго отвесил в его сторону легкий поклон. Запрет вновь высылать войска под Сентабу имел куда более глубокие корни: встретившись задолго до начала общего собрания, соратники, не сговариваясь, решили отправить послов в Джинксланд. Вполне возможно, это тупиковый путь, однако нельзя исключать вероятность, что там, на далекой и давно забытой родине, хоть кто-то да окажется в курсе, какие силы призывает для защиты своих городов почтенный род Ферсаха Або’Кенейя. Какими бы миролюбивыми ни казались джинксландцы, после того, на что обрек их Эволдо, упускать их из виду, оставляя за спиной, было бы непозволительной беспечностью. И в то же время открытая война, без понимания природы их магии, приведет лишь к новым смертям. Информация ценилась теперь выше любого вооружения.

– Будем благоразумны и закончим то, к чему так стремилась королева, – по возможности подпишем мир. В случае, если Ферсах Кенейя будет настаивать на выходе из состава королевства, – пусть делает что хочет, но мир с ними нам сейчас необходим. Клан Ферсаха со своими тремя городами стоит, думаю, половины совета министров, и страна сейчас не в том состоянии, чтобы сражаться еще и с ним. Войско от Карсальи нужно отозвать в самые сжатые сроки. Разумеется, если от этого войска еще что-то осталось…