Текст книги "Я - твое поражение (СИ)"

Автор книги: Эльфарран

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 37 страниц)

– Молчи. И знай, судьба оделила тебя величайшим даром, ты можешь любить и быть любимым. Ты достоин чувств великого правителя, потому что, в тебе нет и тени фальши, а благородства поболее, чем во всем моем окружении. Смотри! Вокруг меня только предатели. Завистники, злобные твари, желающие отобрать то высокое положение, которым меня наделил царь. Все как один, если придёт подводящий момент… впрочем, ты не такой. Ты единственный, с кем я говорю не пряча под полой плаща кинжал, прошу, не бросай меня Багой, будь всегда рядом и клянусь, я сделаю все, чтобы ты тоже встретился с любимым.

После таких слов, все остальные стали бессмыслены, Багой целовал мою руку, орошая её горючими слезами. Я же, сам едва сдерживаясь, иступлено молил богов чтобы вы побыстрее вернулись. Оба. Живые. Понимая невозможность вздорного желания, в второй день нового годы вдруг поверил в чудо, и возжелал его всей душой.

Весной, один из самых тёплых дней, пришло известие о смерти Дария.

Принимая послов, сидя, на высоком троне персидских владык, в золотом одеянии и тиаре, я и сам себе казался царём, оттого вбежавший в зал приёмов, грязный усталый македонец вызывал сильный гнев.

– Кто посмел? – Загрохотал под сводами мой властный голос.

А гонец, бросившись вперёд, растолкав клику услужливых придворных, протянул смятое послание. Не в силах, сдерживать важную весть, выкрикнул.

– Дарий мёртв, да здравствует король Азии, Александр!

– Дай сюда, – забыв о величии, я соскочил с трона, выхватывая из его рук пергамент, едва ли не разрывая его.

« С величайшим прискорбием, я Александр, царь македонский, греческий и правитель Азии, сообщаю, Гефестиону моему доверенному человеку печальную весть о смерти постигшей величайшего царя всех народов…»

Ты писал о предательстве Бесса, о заговоре против Дария, о подлом ударе кинжалом и нахождении тела великого царя у одного из источников. Понимая главное, то, чего не доверяют чернилам, я ужасался роли, которую ты снова и снова навязывал мне.

Крикнув стражу, с десятком опытных воинов, сурово поднялся на этаж занимаемый царской семьёй, но, не для того чтобы принести им печальное событие.

– Эридий, Гносий. Встать у дверей и никого не пускать. Пока я не выйду из покоев царицы, никому туда не входить.

Сегодня, в этот самый тёплый день весны, изменилась судьба царственных пленников, и снова как и много лет назад, я шёл убивать. Возиться в крови и грязи, делать то, за что проклинают и справедливо мстят. Я ухнул с головой в бездну позора, ради тебя, чтобы ты остался чистым и никак не был связан со злодеянием.

Статира поняла все, как только я вошёл, держа в руке обнажённый кинжал Крисида. Царица, с криком бросилась к сыну, мальчику, которого полгода назад я качал на коленях, с которым играл и вырезал вот этим же кинжалом, ему деревянных лошадок. Обнимая, запричитала.

– Гефестион, сжалься, он ребёнок, и не может взойти на трон! Его вина в том, что он сын Дария, так убей меня, его мать! Смилуйся, добрый, Гефестион!

– Отойди царица, ты знаешь закон, прости, я не могу поступить иначе!

Ужасаясь собственной ярости, отшвырнул одной рукой Статиру в угол, другой, схватил царевича за волосы. Одним движением перерезая ему горло, бросая себе под ноги. Маленькое тело, скорчилось, издав отвратительный булькающий всхлип, дважды дёрнулось, и навсегда затихло. Перепачканный детской кровью, я стоял посередине роскошной комнаты гарема. С трудом соображая, как поступить дальше. Статира напала на меня, женщина, бывшая на последнем месяце беременности, что она могла противопоставить солдату, пришедшему убивать. Вонзая ногти мне в щеку, завизжала как дикая львица, и тогда я ударил её закалённым железом, в живот, а потом рукой, наотмашь по лицу. Прекрасная царица Персии, как служанка, валялась у моих ног, умирая вместе с не рождённым дитём, истекая густой кровью; две её девочки, дочки, забившись за ширму, отчаянно голосили. Старуха же, та самая что приняла меня за царя, даже не встала с кресла, только наклонилась вперёд, пронзая страшным взглядом.

– Ты будешь вечно страдать!

Проскрипела, тихим голосом и сцепив руки в замок, опустила голову, не желая видеть агонию невестки.

Багой, найдя меня в окровавленных одеждах, испугался, думая, что кто-то смог поранить его господина, я же лишь строго прикрикнул на него, желая только одного -избавиться от следов преступления.

– Ванну наполни, живо и тащи все свои духи, масла и прочую дребедень! И выкинь это, скорее!

Когда несчастный евнух узнал о смерти возлюбленного?

Наверное все-таки ночью, и не от меня. Я уже готовился отойти ко сну, как услышал тихие всхлипы за тонкой перегородкой, где обычно отдыхал евнух.

– Не шмыгай носом, Багой, ты ему уже ничем не поможешь. Дарий умер, от рук своих же царедворцев, а Бесс, этот ублюдок, провозгласил себя царём персидским. Ничего, Александр его поймает и казнит.

– Я оплакиваю не только великого царя, весь гарем в печали. Я слышал, умерла от горя прекрасная царица Стартира так и не подарив нам сына, и прекрасный царевич, упав с лестницы сломал себе шею, поистине это самый горестный день за всю мою жизнь.

Понимая, что теперь вряд ли засну, встал и разыскал на полке небольшой кувшин, войдя за ширму к рыдающему Багою, протянул сосуд.

– Сбегай в винокурню и наполни его до краёв, самым крепким вином. В таких случаях, надо пить. Много пить!

– Вино не поможет мне, о господин.

– Тебе нет. А мне да, живо поднял зад и поскакал, и попробуй только промедлить, отпинаю тебя, похлеще чем Феликса! Неделю будешь кровью, плеваться.

На следующий день, я уже по деловому, организовывал похороны, естественно с царским размахом, принимал соболезнования, написал тебе слезливое послание и напоказ ронял фальшивые слезы у двух золотых гробов. Приготовленных для отнесения в башни молчания.

Запер, спрятал в себе отвратительную маску медузы Горгоны, которая с недавних пор все чаще стала заменять мне человеческое лицо. А что же ты? Ты, узнав о случившимся прислал мне с оказией, два сундука золотых украшений, награбленных по дороге и письмо полное притворных сожалений.

Два отъявленных злодея! Разбойники и клятвотступники, коих хвала богам появляется в нашем мире не много. Вот кем мы стали, Александр, воспитанные на высоких идеалах античной философии, мы растеряли все, что нам когда-то было дано мудрым учителем. Не удивительно, что пещерная богиня Кибела ужаснулась увидев нас и предрекла жуткие страдания.

Вечерами, глуша воспоминания, я много пил, если не помогало, прибегал к услугам опиума, даже общество Багоя уже не спасло от хора внутренних демонов. Милый мальчик старался как мог, запрятав глубоко в себе боль от известия о смерти любимого ухаживал за мною, в его глазах, я не видел осуждения, а только нежную жалость, порой мне казалось он понимал меня и тогда я пытался оправдаться. В итоге ещё сильнее запутывался, злился, обвинял богов и тебя, впадал в отчаянье. Чуть ли не пинками, выгонял Багоя из спальни. А на утро, открывая глаза, первое что видел, так это его, свежего с неизменной улыбкой, стоящего возле кровати с мятным настоем для охлаждения горячей головы.

Ближе к лету, послы доложили, что ты в тридцати днях езды от Вавилона и вскоре прибудешь в столицу. Пышный приём, восторженные жители, золото и цветы, роскошные персидские ковры, коими я приказал выстлать каменную мостовую от ворот Иштар до дворца, превратив церемониальную путь в дорогу богов. Львы в клетках, слоны, в богатых попонах, с эфиопами погонщиками на спинах, рычащие гепарды и стройные дрожащие газели под защитой дрессировщиков. Красавицы персиянки, отринувшие как последний оплот скромности, чадру, в развивающихся платьях, пляшущие под звуки местных инструментов, напоминавших дудки и свирели. Уличные факиры, таинственные индусы с плетёными корзинами, в коих ждали своего часа смертоносные, но послушные человеку, аспиды. Флаги, ленты, смех и крики, я словно пытался спрятаться за всем этим великолепием, очиститься от кровавого пятна, которое въелось в душу. Собираясь на церемонию, несколько часов провёл за одеванием, нанесением на лицо пяти слоёв краски, репетицией речи, улыбки, выражения глаз. Багой сбился с ног, доставая мне все новые и новые ткани, прошитые драгоценными нитями, унизанные жемчугом и алыми гранатами. На длинные пальцы я одел кольца и перстни принадлежащие самому Дарию, запястья украсил цельнолитыми браслетами из чистого золота с крупными рубинами. Ожерелье, стоимостью в сотню талантов сдавило шею и утяжелило грудь. Единственное, от чего я поостерегся – надевать ставшую уже привычной корону, все-таки в твоём присутствии выставлять себя правителем, было бы в высшей степени рискованно. Ограничившись сложной причёской из завитых и переплетённых прядей, в последний раз осмотрел себя в гладкое бронзовое зеркало и остался доволен.

– Божественен, как и всегда.

По обычаю Персии, встречать царя полагалось на пороге дома, соблюдая чужеземный ритуал, поддерживаемый Феликсом и Багоем сполз по парадной широкой лестнице, замирая от предчувствия момента нашей встречи. Мы не виделись пять месяцев, огромный срок, ещё никогда так подолгу не расставались, сможем ли забыть былые распри и стать тем, кем были изначально – самой прекрасной парой на свете? Сомнения не давали мне спокойно дышать, проклятое золото стесняло шаг, я едва ли не падал под тяжестью царского одеяния. Феликс, распорядитель встречи, залез на балкон, свесившись вниз, крикнул, что войско во главе с тобой уже вступило в город и медленно движется ко дворцу.

– Пора!

Отброшены за ненадобностью помощники, мимо отряда телохранителей в новеньких доспехах, щурясь от солнечных зайчиков, отбрасываемых начищенными до блеска, мечами и копьями, бросая яркие отсветы драгоценных камней, на серые стены, из мидийского мрамора, я, подобный Мардуку, всеобъемлющему и могущественному, сделал первый шаг. Сходя с высокого крыльца, словно с небес к кричащему от восторга морю людей. Пот застлал глаза, стало враз жарко. Почему медлят носители опахала? Где они, шакал их раздери! Словно поняв моё неудовольствие, сразу трое рабов сорвались с места и начали усиленно размахивать огромными веерами из страусовых и павлиньих перьев. Легче не стало, я сопрел, как хромой осел шагающий с непосильной ношей, едва ли не упал под тяжестью драгоценного металла и самоцветных камней, расплавился искусный грим, наложенный опытной рукой Багоя.

– Наместник царя царей и любимец богов, благородный Гефестион!

Провозгласил оратор и мне захотелось дать ему кулаком в зубы.

Два подола: нижней рубахи и халата до пят, и край юбки с бахромой, тащились за мною следом, чуть ли не по всей лестнице, спереди, я придерживал глубокие складки одной рукой, чтобы не наступить на них и на радость всем недоброжелателям не скатиться с ступеней кувырком. Как мог сохранял величественность. Пусть все знают, ты достоин короны царя царей.

– Эй! Да это же наш Геф! Ой, не могу! Глядите, как вырядился! Прям петух индийский!

Что за дела? Где ты? Во главе отряда – Птолемей, за его плечами Ладомеот и Марсий? Хитро подмигивает чёрный Клит? Хохочет, и тычет пальцем в меня – Филота?!

Я был в растерянности, переводя взгляд с одного македонца на другого. Ища своего, долгожданного возлюбленного. Рот пересох, и я едва прохрипел.

– Александр!

– С ним все в порядке. Узнав о строящейся дамбе, наш царь, изъявил желание посмотреть на неё, к вечеру будет!

– Мой приём! Празднество! Состязание певцов! Танцоры!

– А мы чем хуже, давай представляй нам своих шутов! И тащи все, что есть в кладовых. Мы малость отощали! Вина, вина побольше!

Гогоча и пересыпая речь грубоватыми шутками, твои друзья, спешились. Панибратски похлопывая меня по спине и плечам, гульбой направились к накрытым с особым тщанием столам. Они шли мимо меня, не замечая ни красоты, ни величия, то, над чем я работал несколько дней, продумывая каждую деталь для них не значила ровным счётом ничего! Во всяком случае, не более жирной ножки ягнёнка, под кислым сливовым соусом. Стараясь до конца выдержать заданный тон, я натянуто улыбнулся, широким жестом приглашая всех и заняв место справа от пустующего трона, объявил начало праздника.

– Будь оно все проклято! Твари. Смердящие собаки! Пьяницы, дикари! Ненавижу их!

В полночь уйдя с шумного пиршества, в остервенении принялся срывать с себя золотые одежды, кидая их в угол. Разбрасывая по спальне, драгоценные перстни и браслеты.

– Дамба дороже меня! Меня, который все сделал для его воцарения! Никто другой не согласился бы на такое, а я пошёл! И вот благодарность! Он едет смотреть на грязную воду, я же, словно последний флейтист вынужден развлекать его пьяных друзей-скотов! Быть объектом их грязных шуток! Неужели это все, что я заслужил! Багой, принеси вина!

– Мой господин, вы и так изрядно пьяны, вам вредит излишек.

– За собой следи, болван!

– Вы не в себе, господин. Умолю, лягте спать, утром события станут более благоприятными!

Я мог бы и ещё поорать, осыпая Багоя грубыми македонскими ругательствами, но подумав, махнул на все рукой.

– Да катись оно всё в Тартар.

И заснул.

– Филэ?!

Губы шепнули на ушко знакомое слово. Невольно улыбнулся, чувствуя родное тепло и запах, ощущая прикосновения рук, загрубевших от меча, к телу.

– Почему, – хотелось кричать. – Почему ты не принял почести, которые я организовал? Для тебя! Разве они не важны? Что подумают, твои новые подданные?

– Мне важен только один человек на свете, это ты. – Прошептали любимые губы, и подкрепили слова нежным поцелуем. Найдя мочку левого уха слегка прикусили, взрывая во мне поток бешённого желания. Со стоном, перевернувшись на бок, я обвив руками твою шею, прижимая лицо к груди.

– Мой Александр!

– Гефестион, сердце моё, прости, не удержался разбудил тебя!

– И правильно сделал, ты сократил время нашей разлуки, которая уже пожрала меня как семиглавая Сцилла.

Горячо нашёптывая кучу бессмысленных слов, я кинулся в омут твоих желаний, как когда-то, когда мы были невинными юношами, отринул себя, собираясь отдаться без остатка.

– Похоже кто-то сильно соскучился!

Отдуваясь от череды беспрерывных поцелуев, громко воскликнул ты, радуясь моей страсти. Поднырнув ладонями под поясницу, слегка приподнял. Устраиваясь поудобнее между враз раздвинутых бёдер, лаская их подушечками пальцев. Налёг. Стал медленно входить. Пять месяцев без секса! Они давали о себе знать. Я шипел. Ёрзал под тобой, и не выдержав, один раз застонал от боли. Страдая, даже не подумал расцепить скрещённые лодыжки на твоей короткой пояснице, напротив, сам двинулся навстречу, растравляя мучения как смертельно раненый воин, срывающий повязки, и жаждущий только смерти.

– Я весь твой, Александр!

Кричал сходя с ума счастья, впиваясь в покрытые степным золотистым загаром плечи, царапая их длинными придворными ногтями, окрашенными жемчужным лаком.

– И ничей более, Гефестион! Слышишь! Ты послан мне богами! О благодарю тебя мой отец Зевс, за столь щедрый подарок!

Каких только фраз мы не сказали друг другу за то утро: глупых , пустых, лживых. Мы клялись, но не собирались исполнять обетов, падали в любовь, но разбивались о камни ревности, мы хотели жить, но в конечном итоге оба, выбрали смерть.

Отдыхая, я не мог наглядеться на тебя, сотый раз пропуская выцветшие светлые прядки сквозь пальцы, целовал каждый волосок, замирая от счастья. Готовый в любой момент продолжить наши любовные упражнения. Ты напротив, сник, усталость последних месяцев дала о себе знать, оттого положив голову мне на грудь, сладко заснул. А я ещё долго не мог смежить век, радость обрушилось сияющим водопадом и только идиот мог не принять даров судьбы и храпеть, отнимая у времени восхитительные минуты нашего блаженства.

Сбоку шевельнулась занавесь, и из-за неё выглянул испуганный Багой.

О Мардук, он же бы в спальне, как я мог забыть, евнух отдыхал за ширмой! О Дионис, он все видел и слышал! Какой стыд. О нет, он смотрит на тебя, он видит тебя обнажённого!!

Схватив одеяло, я быстро закрыл возлюбленного, и ещё сильнее прижал к себе сопящее во сне счастье, так словно этот маленький евнух мог его отобрать. Вцепился в тебя как зверь в добычу, красноречивым взглядом указывая слуге на дверь.

– Вон, пошёл вон.

Багой понимающе взмахнул длинными черными ресницами, и неслышно выскользнул, придерживая тяжёлые красного дерева с слоновой костью, створки дверей. Я проводил его встревоженным взглядом, гадая, почему ещё вчера грустный и задумчивый, сегодня он засиял подобно звезде.

Новинки и продолжение на сайте библиотеки https://www.litmir.me

========== 19. Филипп. ==========

Три долгих дня мы не выходили за пределы спальни, три дня, ели с одного блюда и дышали одним воздухом, не в силах даже мгновения провести без любимого, изо всех сил выражали подзабытые чувства в поцелуях и ласках. Водя кончиками пальцев по моему лицу, ты пересказывал все события которые случились за время долгой погони, я же, не вслушиваясь в слова, желал только одного – бесконечного продолжения сладостной пытки, время от времени захватывая твои пальцы языком и жадными губами, блаженствовал. Отвечал невпопад, теряя голову от счастья.

На четвёртый день ты сказал.

– Прости за то, что пропустил торжество. Я как-то не подумал толком, захотел немедленно насладиться зрелищем твоей заботы о городе.

– И тем самым порадовал меня! Так что мы квиты!

– Если хочешь можем устроить повторную церемонию, и я все сделаю, чтобы дать тебе шанс проявить себя во всей красе.

– Согласен принять корону Азии?

– Конечно, и передать её мне должна, сама мать Дария! Хочу чтобы она признала меня сыном! Ты сможешь это устроить?

– Боюсь с ней будет небольшие проблемы, …

– Гефестион?

– Я поторопился, боялся, как бы известие о смерти царя не обогнало меня, не дало возможности Статире с сыном бежать, старуха все видела…я не хотел, повторяю я не учёл…

Ты помрачнел, бросив ласкать моё лицо, сел, спустив ноги с ложа и уставился в угол комнаты.

– Это плохо филэ, но сделанного не вернуть. Не ходи к ней, я сам поговорю с матерью Дария, и вообще не приближайся более никогда к царским детям.

– Понял.

И в жаркую летнюю ночь, на меня вдруг дохнуло иллирийским, подзабытым холодом одиночества.

– Александр, – я робко коснутся напряжённых плеч, пытаясь развернуть тебя и заглянуть в глаза. В ответ ты нервно передёрнулся, сбрасывая мои руки и резко встал.

– Хватит Гефестион. Время дарованное нам Эросом закончилось, я иду работать.

Стук двери. Сухой хлопок тяжеловесного красного дерева показался невероятно громким. Закрыв лицо руками, я упал в подушки, кусая себя за пальцы, чтобы не заорать от отчаянья.

Впрочем церемония прошла гладко, не знаю как и какими словами ты покорил строптивую старуху, но на церемонии коронации она не колеблясь взяла с подставки золотую тиару покойного сына и водрузила тебе на голову. Я пропустил столь значительное событие, занятый сверх всякой меры столом и развлечениями, и чуть блюдо с рыбой не уронил, увидев тебя в золотых одеждах и короне, вышагивающего по парадному проходу в окружении наших и персидских вельмож. Милостиво принимающего поздравления и награждая каждого без исключения дружеским расположением. Стоя с проклятой рыбой, красиво обложенной лимонами и политой соком гранатов, я оказался настолько далёк от тебя, оттеснённый, иными, не обременёнными ношей придворными, что готов был провалиться сквозь землю со стыда. Ты, заметив моё неудобное положение, кивнул и сразу же отвернулся, выслушивая очередные похвалы от хитрющего Эвмена. Как я донёс эту рыбу и куда поставил, не помню, как побежал за тобой, как пробивался свозь толпу, как хотел быть рядом тоже не помню, наверное, в то момент мною владели демоны.

Затесавшись в толщу льстецов, оттерев плечом даже громаду Кратера, приблизился.

– Прими и мои поздравления, великий царь.

– Гефестион, прекрати! К чему этот официоз, лучше дай знак к началу пира, хочу сегодня развлекаться всю ночь. И не уходи, помни своё место, – оно всегда около меня!

Сказав так, ты разрушил было выстроенную стену обиды и я как последний дурак принялся скакать вокруг тебя, разве что, не виляя хвостом, которого у меня естественно не было. Вспоминая тот вечер, поражаюсь собственной наивности, казалось бы погрязший в интригах, привыкший к предательству и лицемерию, я мог быть более осторожен. Но нет, не хотел быть опытным царедворцем, решил – боги посылают мне эту единственную прекрасную ночь для истинных чувств, и потому открыл им своё сердце настежь.

Незадолго до празднества, я имел с Багоем небольшой совет, и был удивлён, когда приятный в общении евнух, всегда спокойный, нежно-рассудительный, вдруг вбежал ко мне в крайнем волнении.

– В чем дело, милый мальчик? На тебе лица нет!

– Мой добрый господин, беда! Проходя мимо двора наказаний, я увидел своего друга. Его зовут Нарбазан! Предводитель войска великого царя Дария!

– Ну, да я отдал приказ его казнить!

– О пересмотрите своё решение, мой добрый господин! Клянусь, он достоин жить!

– Нарбазан сражался против нас! И если бы судьба повернулась к нам иным боком, то в дворике казней сейчас сидел бы я, не думаю, чтобы ты вот так же запыхавшись бегал за Дарием, прося смягчить наказание македонцу!

– Вы правы и все же прошу, пощадите его! Он опытный воин, и знает страну, его голова гораздо ценнее, если присоединена к телу! Что за прок от мёртвого перса, только корм для стервятников.

В конце концов Багой убедил меня даровать жизнь недавнему врагу, не слишком довольный я приказал освободить его и привести ко мне, при посредничестве евнуха, мы действительно вскоре нашли общий язык, спустя несколько дней, я был даже благодарен его заступничеству. Желая как-то отблагодарить Багоя, не придумал ничего лучше чем дать возможность проявить себя, в самом лучшем своём варианте.

– Танец?

– Ага, хочу чтобы ты станцевал нам, тот самый танец, который уже однажды подарил Дарию!

– Будет ли он уместен?

– Будет Багой! Или ты думаешь, что Александр не достоин развлечений великого царя Азии?

Последнее время я начал часто впадать в гнев, любое неосторожное слово могло поколебать спокойное течение мыслей, делая меня разнузданным дикарём, требующим желаемого любой ценой. Багой знал и потому не стал спорить, только попросил денег на новое одеяние. И вот переодетый для танца, он стоял, ожидая начала. Увидев меня быстрым шагом входящего в комнату неподалёку от зала для пиршеств, крупно вздрогнул и попятился.

– Ну-ну! Не волнуйся, все уже изрядно пьяны и любые промахи примут спокойно!

Придирчиво осмотрел по костюм, потрогал золотые браслеты на предплечья и узких лодыжках, невольно отмечая их нежное изящество.

– Хорош!

Мои собственные губы, увы, огрубели и стали не так чувствительны, желая убедиться в мягкости его рта, провёл большим пальцем по нижней губе и глубоко воздохнул.

– Да, ты сегодня невероятно красив, Дарий был большой знаток в удовольствиях.

– Я любил великого царя.

Немного растягивая слова, очаровательно-тихо поведал евнух и поднял на меня влажный от непрошенных слёз взгляд. И он был так хорош и так беззащитен, этот его страдающий взгляд, что я не удержался и приласкал светлую, лишенную загара, щёчку.

– Клянусь, тебя не обидят, а если кто и осмелится, будет иметь дело со мной. Постарался сегодня! Услади взор моего Александра.

– О господин, – Багой опустился на колени и взяв мою руку стал покрывать её поцелуями, в свою очередь, растрогавшись, я наклонился и ласково поднял прекрасного юношу, повторив, что сказал в начале.

– Постарайся!

Уж лучше бы у меня язык вывалился!

К тому времени, ты был уже изрядно пьян и теряя нить разговора, вяло спорил с Птолемеем, о каких-то кавалерийских уловках, заплетающимся языком, уверяя друга в его полной неосведомлённости. Приблизившись, я решительно отодвинул кучерявого спорщика, в полголоса приказывая ему замолчать, возлёг рядом с тобой. Даже будучи несогласным с таким проявлением власти, ты не показал вида, только горячо пропал губами к моей шее, оставляя яркую отметку.

– Где тебя носило, филэ? Я тосковал!

– Я пришёл мой Александр, я здесь, рядом! И так будет всегда, как бы далеко мы не расходились, все равно душой вместе.

– Но, я хочу и телами! Гефестион! Вечно ты где-то бродишь и кого мне прикажешь обнимать? Своё пустое ложе?

– Прости, любовь моя! Обещая, сегодня я никуда не сбегу!

– Ну и этом спасибо, – громко вздохнув, крепко обнял мою талию, устраивая подбородок на плече.

Хотелось его подбодрить, и я заговорил о евнухе.

– У меня есть для тебя подарок. Мальчик Дария! Говорят великий царь испытывал к нему сильное чувство, забывал своих жён и наложниц, ради ласк Багоя.

Моя рука скользнула по твоему плечу, нежно прочертив любовную дорожку. Обратив на себя твой взгляд, я загадочно улыбнулся, словно спрашивая: – а ты, ты будешь ставить меня выше всех? Ты понял и рассмеялся.

– Гефестион! Я не Дарий и гарема у меня нет! Ты, мой единственный филэ, другого мне не надо! Все чего я желаю, ты даёшь мне с лихвой.

– Я просто люблю тебя, Александр.

– И я Гефестион, силками мойр привязан к тебе навечно, и к Аиду сомнения!

Покрепив слова долгим поцелуем в губы, совершенно меня успокоил.

– Кстати, где подарок? Хочу его получить!

Откинувшись на спинку ложа, я жестом подозвал слугу, веля Багою приготовился. И как только музыканты доиграли очередную мелодию, и установилась относительная тишина нарушаемая только пьяными выкриками и смехом веселящихся гостей на середину пиршественного зала вышел золотой кокон. Так, во всяком случае решили все, увидев танцовщика закутанного с ног до головы в блестящую парчу расшитую драгоценными нитями. Арфы и флейты, перекликаясь мелодичными голосами, завели чужеземный диалог, а сверкающий кокон начал потихоньку кружиться в такт мелодии.

– Забавно, – фыркнул ты и часто задышал, видимо зрелище начинало нравится неискушённому в восточных ухищрениях, македонскому глазу.

Не показываясь, Багой двигался внутри золотого кокона, волнообразными движениями всего тела, притягивая к себе внимание. Точно бабочка перед выходом из жёсткой скорлупки-куколки, он танцевал внутри, показывая борьбу прекрасного создания с жёсткой, плотной тканью.

– Гефестион, твой подарок почему-то не хочет раскрываться!?

– Будь терпелив, Александр, уверен, это только начало!

Словно услышав наши слова, танцовщик вдруг застыл, покачиваясь на кончиках пальцев от невидимого ветерка и вдруг с шумом распахнул грубую парчу, бросая её на пол, оставаясь в полупрозрачном шифоном одеянии, совершенно не скрывающим его гибкое тело. Тонкую талию, и по-женски округлые бедра.

– О боги, он мог сравниться в изяществе с Дионисом, а в прелести лица, с Аполлоном!

Волосы иссиня-чёрные, перехваченные золотым обручем, так выгодно отеняли блеск старинного металла, что казались шёлковой ночной завесой, маленькие ладони и ступни, щедро украшенные хной, отзывались на каждое телодвижение невероятными по красоте, жестами. Не отрываясь от обольстительного зрелища, ты неосознанно сжал мою руку, да так, что на ней появились красные пятна. Я тихо застонал от боли.

– Александр?!

– А? Что?

– Ты делаешь мне больно!

– Прости!

Разжав пальцы, вновь приковался взглядом к талантливому евнуху, не желая упустить ни одного его поворота, жадно впитывая каждое движение. Теперь, я был уже не уверен в своём желании развлекать тебя, слишком знакомый, жадный до добычи взгляд охотника появился в твоих тёмных зрачках.

Ты хотел Багоя! Желал обладания им!

И то, как ты поглаживал мои бедра, как надрывно дышал на ухо, как мелко дрожал, говорило только об одном. Запрятав глубоко в себя ревность, я беззаботно шепнул на ухо, боясь услышать положительный ответ.

– Прислать его, к тебе?

Ты на короткое время оторвался от персидского красавца и серьёзно посмотрел на меня.

– Пожертвовать, ради какого-то мальчишки, твоим обществам? Нет, филэ! Хочу тебя, как и всегда!

Облегчённо выдохнув, я пропал лбом, к твоему плечу.

– Мой, ты только мой!

И не было никакого Багоя, не было его ворожбы и даже красота его не имела значения. Притянув к себе, целовал тебя, грубо, чувственно, поцеловал так, чтобы даже сомневающихся могли уверится в наших взаимные чувствах. Отбросив приличия, горячо прошептал на ухо.

– Уйдём в спальню, брось их всех, ради меня!

Сопровождаемые недоуменными взглядами, мы покинули пиршественную залу, не досмотрев танец. Грация евнуха возбудила, я, не колеблясь, потребовал удовлетворения своей чувственности, и ты не мог сопротивляться, никогда не мог, потому покорно шёл за мной!

На ложе, мы переставали быть Александром и Гефестионом, ведущим и ведомым, наши роли настолько перемешивались, когда рыча от вожделения я первым валил тебя на спину, горячо целуя. Это было наше личное безумие, одно на двоих, где каждый старался большое отдать, чем воспользоваться страстью партнёра. Наши одежды срывались в мгновение, ты не любил чувствовать ткань между телами и потому мы занимались любовью исключительно обнажёнными. Ласки перемежались с лёгкими ударами, поцелуи с укусами, кровь мешалась со слюной и спермой. Жажда обладания, терзающая взмыленные от любви, тела, требовала немедленного насыщения и о боги, мы неслись на безумных конях, наших желаний. Движения крепких бёдер навстречу друг другу, хриплые выдохи, крики, нет, мы никогда не скрывали наших чувств, наплевать, что стоящие в карауле телохранители слышали громкие вопли страсти. Мы стонали, ревели, визжали точно дикие звери, драгоценные персидские покрывала раздирались в клочья, билась посуда, строящая у ложа, казалось весь мир сошёлся, сжался вкруг нас, раскалился, от пульсирующего воздуха, исходящего из раздутых от любви, ноздрей.

– Александр!

– Филэ!

Утомлённые, мы заснули только под утро, не разрывая объятий. Не знаю, как ты, но я очень нуждался в родных прикосновениях. В полной уверенности в неизменности чувств, доверии, которое убаюкивало моё неспокойное сердце, и конечно, я не предал значения, почему по пробуждении, заметил твой оценивающий взгляд на моих обнажённых членах.

Все началось с тихого ночного разговора, несмотря на усталость спал я на редкость чутко и потому уловив еле слышный шёпот за ширмой, враз пробудился. Сел, внимательно вслушиваясь в слова. Ты говорил с кем-то, необычайно тепло, даже проникновенно. Потерев виски, неслышно поставил босые ноги на пол, стопы тотчас утонули в густом ковре постеленном под ноги. Осторожно приблизился, подобный ночной тени.

– Будь благословен, Багой, прекрасный евнух, ты сумел порадовать моё сердце, твой танец есть нечто совершенно божественное. Я вспоминаю его каждый день.