Текст книги "Я - твое поражение (СИ)"

Автор книги: Эльфарран

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 37 страниц)

– Конечно, Александр! Завтра мы пробьём золотые ворота Азии и вступим туда, где ещё ни разу не был ни один македонец. Твоё имя останется в веках.

– Как и твоё, мой филэ.

– Нет, слава выбирает одиночек, я всего лишь один из многих, и удивлюсь, если наш Каллисфен упомянёт моё имя, разве, только в контексте – « иногда он призывал Гефестиона, если хотел потрахаться».

Шутка удалась, ты наконец рассмеялся, напряжение понемногу отступило, а к утру от вечернего беспокойства не осталось и следа. Собранный и резкий, откинув полог палатки вышел подобный сверкающему Аполлону, с ходу забрасывая сильное тело на Буцефала. Золотой шлем с алым плюмажем развевался на ветру. Оруженосец подал щит Ахиллеса и длинный дротик, оглянувшись на меня, ты отсалютовал левой рукой и ударив коня пятками поднял его с места в галоп. Феликс спросил, буду ли я участвовать, где моё место.

– Во главе гетайров, сегодня ночью Александр назначил меня их командиром.

Подошедший слуга протянул шлем, точную копию твоего, с такой же оскаленной львиной пастью и удобными застёжками под подбородком, два брата близнеца эти шлемы различались лишь цветом конских волос на гребне: у меня они отливали серебристо-белым против твоих алых. Два орлиных пера, знак высшего командования, и багровый гимантий, через плечо.

– Гефестион, постарайся выжить.

– Не переживай, если что, хватай самые дорогие мои украшения и беги.

Так прозаично я расстался с единственным дорогим другом, и выбросив из головы думы о будущем, поскакал следом за тобой.

Описывать подробно сражение?! К чему? Все и так знают.

Персы ударили в самую середину фронта, выпустив мириады стрел понеслись на нас в боевых колесницах, рассчитывая с ходу смять первые ряды и посеять панику у остальных. Никанор, командующий гоплитами, не растерялся, подготовленный к подобной тактике отдал команду разомкнуть ряды и пропустить боевые повозки в тыл, там где их уже ждали, воины с длинными копьями. Лучники и метатели дротиков стоящие позади возниц не успели сделать ни одного броска или выстрела, как оказались пронзёнными бронзовыми наконечниками. Предоставленные самим себе, колесницы, влекомые обезумившими лошадьми, понеслись прочь к горам. Видя неудачу, невозможность с ходу расстроить наши ряды, Дарий двинул тяжёлых пеших воинов в доспехах, с плетеными щитами. Особо он рассчитывал на греческих фалангистов, наёмные войска, чаще всего определяющих успех сражения. Они врезались в нас, вгрызлись, точно дикие звери, но, мы выстояли, Парменион преодолевая яростное сопротивление греков не отступил ни на шаг, как в прежние годы будучи доверенным полководцем Филиппа, служил тебе честно. Подвела фессалоникийская конница, вот кто дрогнул под напором персов, смешались и стали отступать, левый фланг понемногу начал отгибаться назад, иллирийцы и смешанные племенные орды визжа от бессильной злобы, от осознания возможного поражения выскочили вперёд, давая всадникам немного очухаться, после сокрушительного удара и спасли положение. Легкие луки критских стрелков, работали пока хватало стрел; гораздо более меткие, нежели персидские они поражали воинов за сотни шагов, пробивная мощь, этих лучших в своём роде стрел, пронзала насквозь доспехи из плотной материи пропитанной смолой и клейким соком молочая. И пока середина персидского войска ещё вела жестокий бой с солдатами Пармениона, а левый флаг оправлялся от удара, ты рванулся обходя войско Дария справа, поскакал во весь опор вдоль фланга, оттягивая на себя конные войска прикрывавшие элитные ряды бессмертных, ждущих своего часа. Ведомые непонятной тактикой, персы пытались догнать нас и тем самым необдуманно оголили ставку царя, вот тогда ты и выполнил то, о чем мы спорили весь вечер и чему я был ярый противник. Резко развернув коня, ворвался в открывшееся пространство, смял конницу противника не успевшую так быстро перестраиваться как мы, и ударил в тыл.

Да, несомненно, битву при Иссе будут разбирать на уроках истории и военной стратегии, впервые, ты выбился из общего правила и придумал нечто из ряда вон выходящее. Клин имевший во главе самого царя, как меч вошёл в спину персидскому войску, разрубил его, сея панику.

– Македонцы! Македонцы сзади!

Катился крик по головам персов, доблестные воины дрогнули, побежали. Воспитанные на победах Кира и Артаксеркса, солдаты, о непобедимости которых ходило столько легенд, спасались. Бросив копья и мечи. Закрывая головы от ударов, смешавшись, отступили в горные перешейки, мечтая только об одном – спасти собственную жизни. Блещущие золотыми доспехами «бессмертные» оказались на деле ещё худшими воинами чем простые мечники, набранные их родственников царя и проводящие время в пирах, изнеженные дворцовой жизнью, гибли сотнями.

– Дарий!

Безумно орал ты, пробиваясь к колеснице царя, стоящей на небольшом холме. Покрытый кровью павших персов, в разорванном плаще и смятом шлеме, принявшим на себя несколько сокрушительных ударов, неуклонно поднимался к нему, круша всех кто пытался заступить тебе дорогу. Не видя, как отрываешься от основных войск.

– Клит! Останови его, Клит!

Кричал я, пытаясь пробиться и соединиться с тобой. Слишком много врагов! Слишком мало времени!

– Клит!

Топор мелькнувший над любимой спиной, готовый вонзиться и навсегда покончить с царём македонским отскочил вместе с рукою перса. Клит успел, спас тебя и дал мне возможность дышать, жить, сражаться.

Иногда я спрашивал себя: чтобы я сделал не успей Клит в последнее мгновение, наверное, верный нашей клятве, завершил сражение. А уж потом предался печали. Согласно обычаю принёс жертвы, обмыл вином, завернув тебя в золотые ткани, возложил на костёр. … и остался там. Я сгорел бы в пламени того костра. Как поступишь ты, не знаю, впрочем, меня это мало волнует. Надеюсь, поручишь похороны тому же Пердикке, я был благодарен.

Впрочем, мы отвлеклись.

Ты пробивался все ближе к ставке Дария, конница во главе с Филотой и Клитом, смогли окончательно оттеснить “бессмертных” и взять тебя в плотное кольцо телохранителей. Я сражался в основной массе гетайров. Казалось исход боя предрешён, но, здесь произошло нечто неожиданное. Будучи на расстоянии одного броска, ты, выхватив дротик у одного из солдат бросил его, поражая возницу персидского царя. Древко задрожало, буквально на расстоянии ладони от великого правителя, и тогда он сбросив тело раба, взмахнул вожжами разворачивая колесницу, давя своих слуг, бросился вниз с холма. Не веря тому, что, царь может покинуть войско, ты трижды пытался достать удаляющегося Дария, чуть ли не грудью бросался на копья отступающих персов, прикрывающих бегство своего господина. Дарий был на расстоянии одной стадии. Даже меньшее! Мы все горели желанием пленить его, оттого, слишком далеко отошли от своих и последние ряды персов грозили сомкнуться, давя неосторожных македонцев. Кто-то должен был сказать это. Кто-то, кого ты бы не казнил за измену, за спор с царём, за самоуправство.

Кто?

– Остановись Александр! Оставь его! Пусть уходит!

– Дарий! Трусливый шакал! Вернись! Сражайся, как мужчина! Иначе я заклеймлю тебя позором!

– Александр! Надо вернуться!

– Ни за что! Мы поймаем его! Персия будет наша!

– Нет! Нас всех перебьют, мертвецам Персия ни к чему!

– Глупец, слабак, продажная тварь!

Последние эпитеты уже относились ко мне, ведь в данный момент я подскакав к тебе, загораживал собой отходящие с боем войска персов. Не взирая на ругательства, льющееся с родного языка, сдерживал порыв Буцефала бросится следом.

– Называй как хочешь, но я все равно не позволю!

– Желаешь смерти?! Филэ?! Я казню тебя перед войском! Пусти, дрянь!

– Оставайся на месте, безумец! Клянусь Гефестом, ещё шаг и я подниму на тебя меч!

– На меня? Предатель, персидский шпион! Враг, взращённый мною у самого сердца!

Дав знак Клиту стащить тебя с коня, и держать в медвежьих объятья, полностью доверившись опытному воину, я с гетайрами бросился уничтожить оставшихся воинов, пытавшиеся хоть как-то противостоять озлобленным поражением врагам. Добивая сопротивление, выкинул из головы то, что меня ждёт после боя. Хотел одного, закончить наконец битву.

И я её закончил. Оставив после себя поле усеянное мёртвыми и ранеными, кричащими от боли. Приказал, подбирать своих и добивать персов, проводил довольным взглядом ряды лекарей с длинными ножами из обоза, сноровисто взявшихся за дело. Сегодня будет много разговоров, ведь, мы сокрушили непобедимое войско Дария. Принеся на алтарь победы, не слишком много крови. Триста македонцев.

Триста!

Тогда как персов по нашим подсчётам погибло около десяти тысяч!

Такого ещё в истории не было, приказав историку записать обо всем произошедшем в деталях, не упуская даже мелких подробностей, особо выделить таких колоссов как Парменион и его сыновей Филоту и Никанора, подвиг Клита, ещё раз обошёл поле сражения. Вдали чернел брошенный обоз царя Дария, разгорячённые схваткой солдаты быстрее меня добрались до него и сейчас оттуда доносились жалобные крики насилуемых женщин и визгливые завывания слуг.

– Пусть. – Решил, – они это заслужили. Пусть наслаждаются.

– Гефестион! Как поступить с семьёй царя?!

– Какого царя?

Не понял я речи одного из телохранителей.

– Царя Дария?! Шатры его жены и матери, вот-вот подвергнуться разграблению.

– О, нет! Бери всех кого можешь собрать и беги туда, я тоже буду, скоро.

Как я мог забыть о самом главном, убежав, Дарий бросил самое главное – свою семью. Царскую семью! Представив, что могут сделать наши солдаты с утонченными царскими жёнами и дочерями, вскочил на свежую лошадь и карьером помчался в обоз. Успел, посреди плачущего и орущего бедлама, как на островке стояли покрытые плотными парчовыми занавесями шатры, нежно-синего цвета с золотыми узорами.

– Выставить охрану.

Указав, где расставить воинов, принялся носиться вокруг временных жилищ, криками и пинками отгоняя особо ретивых, охочих до золота и женщин.

– Убью каждого, кто приблизиться, более чем на пятьдесят шагов.

Меч, недавно побывавший в битве, бурый от пролитой крови угрожающе поднят над головой.

– Гефестион!

Это был Гарпал, по причине недавней раны не участвующий в битве, пришёл мне на помощь.

– Доверься мне, я послежу за порядком. Клянусь всеми богами, не допущу грабить царские шатры. Мои люди, а их больше сотни, будут стоять рядом с твоими, пока Александр не решит судьбу пленников. Отдохни, ты едва на ногах держишся.

– Друг мой! Я отплачу тебе однажды, за эту услугу.

Действительно, устал смертельно, битва закончилась три часа назад, а я ещё и дух не перевёл, устраивая неотложные дела. Благодарный Гарпалу, с трудом забрался на лошадь и медленно поехал к твоей палатке, сил не оставалось и если бы меня там ждал предательский удар кинжалом, не свернул бы с пути.

– Сколько тебе заплатили? Говори, изменник!

Ты бросил мне в лицо.

– Перестань орать глупости, Александр, Деймос властвует над твоим сознанием. Мы были в окружении и продолжи преследование, рисковали бы жизнями! Нас перебили бы в горах!

Ты, только что вернувшись с экстренного совета полководцев, казался невероятно зол и раздражён. К тому же успевший изрядно нагрузиться вином. Не переодевшись, в грязном хитоне и рваном плаще, расхаживал по палатке, желая выплеснуть на кого-то своё разочарование.

– Не Деймос сдерживал меня, угрожая мечом. Я должен казнить тебя за предательство, а вместо этого, вынужден слушать жалкие оправдания!

– Это правда, Александр, и кто же как не я, могу сказать тебе её.

– Правда?! Правда, в том, что сегодня я мог стать царём Азии, а остался жалким македонским правителем. И кто мне помешал? Ты! Ты, который клялся в любви, у кого я засыпал на груди полностью доверившись. Уйди Гефестион, сейчас я очень зол и могу побить.

– Снова отсылаешь? Сколько на этот раз продлиться моя опала? День? Час? Ты не можешь без меня, Александр, пойми это уже и смирись, я тот, кто тебе нужен, как воздух.

– Нужен? Пожалуй!

Удар в челюсть, резкий, сильный, свалил меня с ног. Усталый я не стал защищаться, или не хотел? Не могу вспомнить, почему я позволил избить себя. Чувствовал ли вину, не мог ли поверить в происходящее, повторяю, не помню, но в тот день ты отделал меня кулаками сильнее, чем все персы вместе взятые. А потом, изнасиловал.

Уткнув лицом в пол взял сзади, как дикий жеребец, не заботясь о смазке, кусая в спину.

Только к утру, я смог выползти из-под тебя, найдя немного вина, приглушить разрывающею боль внизу живота и поясницы. Ты спал, зажав в кулаках мои выдранные волосы и лоскуты хитона, спал на земле с открытым ртом, как ребёнок, громко дыша. Не желая показывать рабам избитого тела, я вымылся как смог, смазал самые глубокие порезы заживляющей мазью, найдя твой старый хитон, переоделся. Половина лица опухла. Губы почернели, один из глаз имел под собой огромный кровоподтёк, все это можно было списать на битву, поэтому не особо беспокоясь о внешнем виде, прихрамывая вышел из палатки, подозвав доверенного слугу, приказал помочь перенести тебя на ложе. Внимательно осмотрел твои раны, к счастью неглубокие, залечил их и накрыв одеялом, отправился к себе.

Феликс как и прежде, ничего не спросил, только помог замазать ссадины театральным кремом, постелив мне мягкий тюфяк, отвёл на отдых. Я не спал, события предыдущего дня и ночи никак не отпускали во власть Морфея. Мучился и переживал.

– Да, повелитель. Да, он в глубине палатки.

Подскочив, протёр глаза, неужели все-таки заснул,? Ты вошёл, держа в руках довольно большой свёрток, вздохнув, положил около меня и присел на краешек ложа.

– Виноват, прости. Повёл себя как злобный гамадрил. Тут вот, – и ты подтолкнул ко мне нечто завёрнутое в узорчатую ткань, – одеяние. Мать прислала, недавно, но перестаралась с золотом и украшениями. Хочу подарить его тебе, возьми и забудем обиды.

Мог ли я возражать? Тогда – нет, и поэтому развернул подарок, найдя там тонкой белой шерсти плащи с богатой вышивкой, длинный хитон, опять с каймой из рубинов и гранатов, сандалии, тиснёной кожи молодого козлёнка и красивый золотой обруч на голову.

– Это царское платье, мне носить подобное не полагается.

– Злишься? Да?! Ты имеешь на это право, но прошу, искренне прошу, прости, клянусь такое никогда не повториться, я же твой любящий Александр.

– Этой ночью я видел перед собой другого человека.

Ты не зная, как ответить, не нашёл ничего лучше, чем: бросившись вперёд, обнять, прижимая и беспорядочно целуя в напудренные щеки.

– Умоляю смилуйся, сердце моё! Только скажи, как я могу добиться прощения и клянусь…

– Не клянись, я не сержусь.

– Тогда надень мой подарок, хочу увидеть тебя во всем блеске!

Глядя, как обнажаться мои избитые плечи и спина усеянная багровыми кровоподтёками, ты молчал, стискивая зубы. Я знал, в этот момент тобой владело полное раскаянье, ты давал себе сотни клятв больше никогда не причинять мне боль, ты ещё любил меня.

– Ну и как? Похож я на царевича?

– Ты похож на божество, мой Гефестион, подойди, я поправлю тебе застёжки и пояс.

Любясь и радуясь примирению, расправил складки длинного плаща, разложив их со знанием дела на плечах.

– Готов выйти?

– Подожди. Хочешь сказать, что вот так, я пройду по лагерю?

– Да, и все будут отдавать тебе почести, как мне!

– Не слишком ли много чести?

– Для тебя нет ничего «слишком», филэ, идём. Навестим наконец семью несчастного Дария.

У палатки дежурил верный Гарпал, несмотря на поздний час, упорно стоял у входа, не доверяя важный пост даже своим подчинённым. Заметив нас издали, поклонился.

– Обитатели шатра в безопасности, мой царь, я лишь распорядился принести им воды и немного хлеба. Жду ваших приказов.

– Продолжай так же честно служить мне друг и сменись, отдохни. Я думаю никто не осмелиться обидеть женщин и детей великого царя, ведь я беру их под своё покровительство.

Отодвинув тяжёлый полог вошёл, приглашая меня следовать за собой. Внутри горело несколько ламп, десять женских фигур усевшихся в круг, мерно раскачивались из стороны в сторону, ударяя себя по щёкам и негромко читали молитву.

– Приветствуйте царя македонского, Александра.

Крикнул Гарпал, но войти сам постеснялся. Быстро завесив полог, остался снаружи. Нас было двое и царский наряд, усыпанный золотом сверх меры, сбил несчастных женщин с толку. Сидящая в центре почтенная старуха, воя, кинулась мне в ноги, обнимая, запричитала на старо-персидским. Ты был не слишком силен в языках, потому ничего не понял из её воплей, я пояснил.

– Эта женщина – мать Дария, Сисигамбида, она приняла меня за царя, и воздала положенные почести как победителю. Даже не знаю, как ей сказать об ошибке.

– И не надо!

Воспользовавшись услугами одного из слуг, евнуха, как я заметил, ты склонившись поднял дрожащую от страха, женщину.

– Не переживай мать, ты все сделала правильно. Он тоже Александр, моя вторая половинка.

Евнух передал твои слова, и тогда женщина издала пронзительный вопль, попыталась вновь упасть на колени, ты не дал, успокаивая, заботливо подвёл к переносному стульчику. Усадил, опускаясь рядом, поглаживая руку, на плохом персидском, заговорил.

– Ваши жизни и ваша честь для меня так же важны как и собственные. Потому никто вас не обидит, и все будут воздавать царственные почести. Только скажи мне, почтенная мать, как я должен поступить с вами.

Женщина немного успокоившись, лишь спросила о участи Дария.

– Он храбро сражался, но был вынужден отступить.

– Бежал?

– Да, в горы. Надеясь собрать новую армию.

Царица прошила тебя взглядом цепких черных глаз и отвернувшись, промолчала. Она постаралась не показать своего беспокойства, гордо сидела выпрямившись в спине. К ней подошла другая обитательница шатра, как мне сказал евнух любимая жена Дария, в длинной густой чадре и платье полностью скрывающим фигуру, тихо заговорила с тобой. Евнух пояснил.

– Великая царица Сисигамбида и царица Статира принимают покровительство Александра и готовы отдаться под его защиту. Они лишь просят разрешения удалиться в изгнание.

– Зачем?! – Не понял я. – Неужели они считают себя заложниками?

– Согласно обычаям нашей страны, жить под одной крышей с новым победителем эти женщины могут только в одном случае, если царь возьмёт в жены царскую дочь. Прекрасноликая царица Статира отдаст Александру старшую дочь, которая достигла брачного возраста, но, только для законного брака.

– Хорошо, – не думая о последствиях, брякнул ты и обернувшись пояснил. – Ну, раз у них так положено.

Я согласно наклонил голову, сказав себе – время любовных безумств прошло, если я хочу сохранить своё влияние должен, подобно Дарию, отступить.

Выйдя и направляясь к себе, решительно отклонил твои просьбы о совместной ночи, мотивируя тем, что ноют отбитые бока и мне надо немного отлежаться. На самом деле, хотел оставшись один, выдавив из сердца боль, подумать о новой жизни, ведь дорога на Вавилон теперь открыта и сказочный город ждёт нас.

========== 16. Дарий. ==========

Я ошибся. Думая, что ты тотчас бросишься к прекрасным финиковым садам столицы Персии, волей богов лишённой своего правителя. Вместо этого, мы продолжили поход на юг, отрезая от моря последние порты, и только в Газе, взяв приступом непокорный город, остановились на зимовку. К тому времени наша сексуальная жизнь совсем расстроилась, виноваты были оба, ты слишком нетерпелив, я чересчур напряжён. Вечерами оставшись наедине, отдав привычным ласкам немного времени, мы словно чужие укладывались под одно одеяло и засыпали. Спустя неделю после обустройства на новом месте, немного выпив для храбрости, ты попытался восстановит утраченные чувства, отчего игриво поглаживая меня, засыпал поцелуями.

– Попробуем?! Я так давно не был в тебе!

– Хочешь?

– Спрашиваешь, я каждую ночь вижу тебя обнажённого во сне, мои фантазии заводят так далеко, что я едва сдерживаюсь чтобы не набросится на тебя, отдыхающего.

– Ладно.

Твои губы, все такие же требовательные, неистовые, принялись выцеловывать крошечные островки на моих плечах и шее. Раньше хватало одного прикосновения, чтобы я завёлся, застонал, бурча тебе о сокровенных желаниях, теперь же я просто лежал на спине и послушно принимал знаки внимания, совершенно не реагируя на них.

– Филэ?

– А?

– Я люблю тебя.

– Я тебя, тоже.

И снова ничего, никаких сумасшедших порывов, никакого азарта. Мы словно обменялись пустыми привычными словами, как супруги, прожившие в браке пятьдесят лет, знающие друг друга вдоль и поперёк, не ждущие уже ничего нового.

– Филэ, Филалександр! Радость моя, счастье!

Бессвязно шепча, принялся расстёгивать крепкие золотые фибулы на плечах, кому ты это говорил: мне или воображаемому любовнику? Возможно, прикрыв глаза ресницами рисовал себе иной образ? Обольстительной девушки? Прекрасного юного грека, перса, египтянина? Кто он? Мой пока невидимый соперник, неужели я настолько ослаб, что готов отдать ему победу даже не поборовшись за неё? Пересиливая себя глубоко вздохнул.

– Александр! Мой Александр!

Чувствуя, как от собственных страхов начинаю возбуждаться, притянул, отвечая на поцелуи.

– Никому, никогда! Не отдам! Только мой!

Поняв исходящий от меня импульс, ты встрепенулся, уголки губ приподнялись в улыбке, а в глазах мелькнуло торжество.

– Не бойся, я буду нежен.

– Уж постарайся!

Череда последовавших подготовительных движений подвели нас к черте, за которой есть только один итог. Приподнявшись, я страстно целовал твои губы, вплетал пальцы в густые золотистые кудри. Не давая свободы, словно насильно привязывал к себе невидимыми нитями. Ты говорил будто бы готов сразиться с Зевсом за обладание мною, глупец, это я готов был драться с целым светом, за возможность вот так безоглядно ласкать тебя, тяжело дышать, принимая вес твоего тела, чувствовать, как упирается в меня твой горячий член. За такое, я готов был послать в Тартар любого, потому что ты – мой мир. Отними его и у меня ничего не останется!

– Гефестион, ты такой влажный! Такой горячий!

– Так возьми меня, хватит мучать!

Немного приподняв мою талию, ты стал медленно пробиваться в узкий проход, задыхаясь от охватившего тело сладостного возбуждения, на лбу собрались упрямые складки, шея пошла красными пятнами.

– Расслабся, жмёшь сильно!

– Я стараюсь!

Закусив нижнюю губу, чуть ли не до крови, раз за разом пытался пробиться к желанному местечку, но, мои мышцы словно одеревенели. В ушах стоял твой крик – предатель! Вспомнились отборные ругательства и боль от ударов. Неужели я позволю страшным воспоминаниям одолеть себя. Если сегодня наше соитие не удастся – ты бросишь меня, ведь терпение не бесконечно. И так уже два месяца живём без секса! О боги помогите! Я принесу вам самые роскошные жертвы, Зевс, Дионис, Гефест и Асклепий, я хочу быть любимым! Александр – моя жизнь! Схватив лежащий в изголовье платок, торопясь, завязал себе глаза, сейчас мне необходимо было отвлечься, придумать тебя иного, – доброго, внимательного, такого как когда-то в Миезе и в Пелле.

Смогу, я же несмотря ни на что, люблю тебя!

– Так филэ, очень хорошо!

Отрывисто выдыхал ты, и я чувствовал, как твоё естество медленно продвигалось в тесном канале, как нажимая на разведённые бедра, ты помогал себе всей массой тела. Хрип от напряжения, как будто вонзили нож в спину; пальцы, раскалённые, злые, впивающиеся в мои бедра. Завтра там будут синяки. Пусть! Я не боюсь боли, только бы… только бы…это все побыстрее… закончилось! И когда я осознал своё тайное желание, платок промок от слез, потому что это был конец. Глупое тело отказывалось понимать скорбь хозяина, оно изгибалось, дрожало, оно выталкивало из себя то, что раньше связывало нас неразлучно.

– Помогай мне, филэ! Да, так уже лучше. Старайся, мой хороший!

Шептал в перерывах между толчками, стараясь задевать точку моего сладострастия. Ты ждал ответного отклика, ждал момента, когда я как и прежде, крепко обхвачу твою поясницу длинными ногами, вскрикну, от разрывающего грудь ликования; ты, как приговора, ждал движений себе навстречу. Любовных, отчаянных, безрассудных и бесшабашных, ты хотел взрывной страсти, той, что соединила нас однажды, а получал лишь безмолвный, плачущий кусок плоти. Почему? Не знал ни ты, ни я, а может и не хотели знать. В ту ночь, верный собственному упрямству, ты сумел дойти до конца, выплеснулся глубоко в моем теле, застыл, как делал всегда, и упал, погребая под собой.

Не говоря ни слова, отвернувшись вскоре заснул.

Я хотел убить себя, действительно, не лгу. С трудом поднявшись, добрел до стола, где всегда в беспорядке валялись различные безделушки. Пошарил, но, ничего не нашёл.

Утром ты был весел и доволен, расцеловав меня, уехал на три дня в горы, поохотиться на пернатую дичь.

Тебя сопровождали: Неарх, Гарпал, Леомедотон, Птолемей, любовница Птолемея – Таис, та самая наглая, хвастливая гетера, примеченная мною в театре, и оказывающая знаки внимания определённого порядка не только официальному жениху. Мне быстро передали, то, что ты тщательно пытался скрыть: как вы на пару с братом воспользовались её услугами и остались весьма довольны. Именно так и было написано в кратком донесении одного из шпионов, твоим ловчим, загонявших для царственных гостей птицу в силки. Я не стал раздувать конфликт, в конце концов, если дома ты не можешь удовлетворить голод, то почему бы не перекусить в придорожной харчевне, это не измена!

Маленькое развлечение на стороне!

– Говори себе это чаще, – нудил внутренний голос, – и ты окончательно потеряешь Александра.

Я пытался спорить.

– Он любит меня, и не променяет, ни на одну из шлюх!

– На шлюх возможно, но кто знает, кого ещё Александр встретит на великом пути?

В Газе мы решили на время расстаться, ты неожиданно для всех направился в Египет, стонавший под владычеством персидского сатрапа, а я занялся свои привычным делом – снабжением и кормлением зимующей армии. К тому времени персидский флот, измождённый нашими атаками с берега и невозможностью пополнить даже запасов питьевой воды, сдался, мне доверили высокую честь командовать им и приспособить бывшие боевые галеры под грузовые перевозчики. Теперь мы не были зависимы от грабежа местного населения, работая в тесном союзе с Антипатром оставшимся в Македонии в качестве наместника, за три месяца переправили на другой берег Гелиспонта тысячи голов скота, сотни мешков муки, несчётное количество амфор с маслом и вином. Я хотел, чтобы к возвращению, ты нашёл свой тыл сильным и сытым.

Работая всеми днями, ближе к ночи, час, посвящал время приятному занятию. Ходил в гости. По твоей просьбе посещая ежедневно осиротевшую семью Дария. Поначалу меня тяготили встречи с пленниками, особенно не привечала меня мать Дария, все время пока я находился в шатре она сидела отвернувшись к стене и молчала. Стараясь не замечать её отчуждения, разговаривал с женой царя Статирой, та оказалась на редкость добросердечной милой женщиной. Через несколько посещений, совсем перестала меня чураться и даже сняла чадру, позволяя увидеть красивое личико с восточными правильными чертами. Насурьмлённые брови, широкие, плавные как крылья большой сильной птицы и тёмные глаза. Особенно запомнились, плавные движения царицы и её голос. Ровный, чуть хрипловатый, я бы даже сказал чарующий. Поначалу я ограничивался вопросами о нуждах семьи, старался выполнить все их просьбы, но, время шло, моё свободное владение персидским языком и почтительность сделали своё дело, мне стали доверять. Статира оказалась на седьмом месяце беременности, хотя и тщательно это скрывала, я не лез в её женские тайны, а только однажды, принёс купленные далеко на севере мягкие овечьи одеяльца и одежды для новорождённого. По щеке женщины даже скатилась слеза, когда она принимала мои подношения.

– Пусть благословят тебя твои боги, – тихо сказала, борясь с желанием немедленно рассмотреть свёрток.

– И тебя царица! Да, будет твой небосклон чист, а пламя очага всегда яркое.

Вместе с женой Дария, как и говорилось ранее, к нам попали его мать, сын двенадцати лет, и две дочери четырнадцати и десяти годов. Старшая, которую прочили тебе в жены, пошла вся в мать, такая же тихая, рассудительная девочка. С туго стянутыми сине-белыми лентами в косах, сидела у ног матери и с интересом смотрела, как я раскладывал то немного, что успел достать. Особенно её радовали золотые красавцы фазаны, водившиеся в ущельях; красивые птицы предназначенные стать изысканным кушаньем, неизменно исторгали крики радости маленькой Статиры. Она вела себя как ребёнок, ещё не наигравшийся с игрушками, ей все было интересно и с разрешения матери, она,частенько задавала мне вопросы. Хотела знать о Македонии, как там живут, царские обычаи и развлечения двора. Многое удивляло персиянок.

– И совсем нет евнухов?

– Ни одного!

– Кому же вы доверяете свои сокровища?! Кто поверенных ваших дел?! Кто развлекает мужчин на пирах?!

– Друзья, слуги, актёры и музыканты, в конце концов.

– Они же могут продать вас, за один взгляд прелестной женщины? Мужчины, так ненадёжны!

– По вашему искалеченные юноши, более постоянны? Разве не евнух Багой, едва не уничтожил весь род Ахеменидов? Хвала богам, ваш царь Дарий, вовремя раскусил его злобный умысел и заставил самого выпить чашу с ядом!

Статира мягко опустила руку на плечо дочери.

– Достаточно, господин Гефестион очень устал, да и нам пора отходить ко сну.

Раскланявшись, я пошёл к выходу, как вдруг вдогонку мне донеслось.

– И все-таки жалко, что он не евнух.

Едва сдерживая смех, вынырнул в ночную мглу, с чего бы царственная девочка желает чтобы я лишился того, чем меня наградила природа, возможно, ее ум уже отравлен понятием верности последних и ей видеться наше будущее, только в одном свете: ты царь, она царица, я евнух! Глупышка!

Зимовка в Газе, городе покорённом только с четвёртого приступа, доставшегося тебе ценой двух глубоких ран – бедра и руки, грозила стать самым скучным времяпрепровождением, потому я временами устраивал небольшие игры, состязания в беге и метании копья, награждал победителей венками из оливковых ветвей и денежным призом. Тела жителей упрямого города распятые на крестах, приказал снять только когда они начали разлагаться и издавать жуткое зловоние, а тридцать тысяч пленных, проданных в рабство отослал в Македонию, не желая кормить лишние рты. Стоя у могилы Батиса, наместника, человека погибшего как герой, до последнего оборонявшего родной город, задумчиво поковырял ногой рыхлую землю. Несмотря на твой приказ – бросить его тело собакам, похоронил Батиса, истерзанного, избитого камнями и неровностями дороги. Я спрятал свидетельство твоего безумия, которое все чаще стало проявляться после сражений, битвы настолько захватывали тебя, что ты долго не мог прийти в себя, совершая действия достойные умалишённого. Взять того же Батиса, которого ты привязал к колеснице и протащил его тело трижды вокруг города. Зачем? Все и так были устрашены и не сопротивлялись?!