Текст книги "Я - твое поражение (СИ)"

Автор книги: Эльфарран

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 37 страниц)

– Что на тебя нашло, Гефестион?

Я лишь победоносно ухмыльнулся разбитыми в кровь губами, чувствуя, как наливается тяжестью разбитая голова и хочется прилечь.

– Несите его обратно и передайте царю Филиппу, виночерпий не придёт на пир.

Отлично, значит я выиграл немного времени и пока хозяин дома суетился не зная кого послать во дворец, решился на побег. Выслав всех из спальных покоев, быстренько скинул роскошный одежды, вытащил из тайника давно припрятанное платье раба. Грубую дерюжную тунику, полученную в результате долгих уговоров одного из слуг, по лицу отчаянного плута, согласившегося за деньги промолчать о желании гостя. Накрыв голову шапкой, вылез из окна. Пригибаясь, пробежал по портику и далеко в саду спрыгнул со стены. Выбраться даже через запертую калитку не представляло труда, впервые за длительное время я был свободен и мог рассчитывать только на себя.

Много лет спустя, Неарх, напившись рассказал мне то, чему был свидетелем в Фивах. Да, я вспоминаю тот эпизод, когда ты получил мой подарок и долго вертел в пальцах заветную прядь. Неарх спросил, не следует ли отыскать обладателя пряди, на что ты с улыбкой покачал головой.

– Нет, друг. Я думаю он найдётся сам, а пока давай уважать его волю.

– Прости царь, но, я не понимаю.

– Конечно не понимаешь, как и все остальные. Почему я, не допускавший к ложу никого, даже обольстительную Таис, сорвался.

– Да, это волнует многих, но мы не в праве требовать откровений.

– Вот именно, Неарх. Вот именно.

Ты долго молчал, а потом просто так сказал.

– Это был Гефестион.

Неарх едва усидел на стуле, не веря ушам, осмелился переспросить.

– Гефестион? Разве он не умер в горах?

– Мой филэ? Клянусь Ахиллесом, он бы не пропал и в пасти немейского льва, избежал бы яда химеры и оседлал Пегаса, о мой благородный друг Неарх, Гефестион гораздо сильнее любого из нас.

– Тогда почему ты не сорвал с него маску, не увёл с собой? Может, ты понял это слишком поздно и потому позволил ему сбежать?

– И опять ты неправ Неарх, скажи, ты сможешь узнать возлюбленную по крошечному островку открытой кожи на запястье, по голубой жилке, единственной в своём роде, по аромату исходящему от тела?

– Не знаю, вряд ли.

– Значит ты ещё не любил, поверь, когда ты найдёшь человека предназначенного тебе богами, ты узнаешь его, даже объятого облаком. Зевс, закрывшись туманом познал Ио, я взял Гефестиона скрытого театральными одеждами. Уверен, в тот момент мы оба хотели этого и получили желаемое.

За эти откровения Неарх был вознаграждён десятком амфор с лучшим критским оливковым маслом и красивой рабыней, он был большой охотник до молоденьких девушек.

А пока…

Я бежал, бежал так словно за мной гнались крылатые братья, спутники славного Ясона, не выбирая направления стремился убраться из дворца, причинившего столько горя. Я не знал где скрывался Феликс и Гестия, а даже если бы и знал, к ним не завернул, ведь друзей первых будут пытать, выспрашивая о моём исчезновении. Город кончился, там и тут запестрели крыши хижин пастухов, а вскоре и они оставались позади, не чувствуя усталости я нёсся, едва касаясь дороги и только убедившись в полном одиночестве, упал у придорожного камня и перевёл дух.

Свободен!

Через несколько дней набрёл на рабочих строящих дорогу, прямо передо мной одна из телег гружёная камнем, жалобно заскрипела и развалилась. Груз с глухим стуком вывалился на землю. Возница принялся орать, проклиная мастера, я дождался окончания его обличительной речи и только тогда, попросил разрешения поправить ось. Мужчина хмуро взглянул на меня, смачно сплюнул в песок и неожиданно позволил приблизиться. После узнал, как мне повезло, ведь Эртниус, был не простым погонщиком, а принадлежал к инженерной знати, который и без меня наладил бы некстати испорченный механизм, но заметив голодный взгляд бродяги милостиво дал шанс заработать хлеб честно. Наблюдая, прикидывал и когда работа бывала сделана, вынул из заплечной сумы кусок заветренного овечьего сыра и половину лепёшки.

– Звать как?

– Филандер. – Назвался именем погибшего брата, – Филандер Аминтид.

– Учёный, как я заметил, чего ещё умеешь?

Пришлось рассказать, а большей частью придумать судьбу полную злоключений, не верю, чтобы сумел вызвать жалость Эртниуса, скорее, он смотрел на меня глазами прагматика. Искусно прилаженные детали и скорость, с которой я в одиночку починил довольно сложную поломку сказали больше, нежели слезливые выдумки. На середине рассказа он махнул рукой, указывая на вторую повозку.

– Будет придумывать, поехали. Дам тебе занятие, но и ты не подведи, будешь лодырничать прибью.

Первым делом, пришлось расстаться с длинными локонами, чтобы не мешали таскать камни, безжалостно отхватил тупым ножом, оставив только кривые, точно обкусанные края. Отсутствие благовоний и недостаток масла, огрубили кожу, я загорел, чего отродясь не было, проводя ночи у костра пропах дымом и землёй на которой спал. Поначалу мне поручали самую простую работу, сравнимую только с рабской участью, не возражая, по несколько часов на солнце укладывал камни, трамбовал галечную подушку, резал грунт специальной косой. Время от времени Эртниус спрашивал совета. Проверял и настал тот день, когда подойдя к группе отдыхающих вольнонаёмных рабочих, позвал.

– Эй Аминтид, встань и перейди в палатку инженеров.

Теперь мне поручали более ответственные задания, наравне с известными строителями я вымерял стадии, планировал дренажные каналы. Однажды начертив схему укладки сложного участка пути, привёл в восторг заказчика, простотой и изяществом решения.

– Этот Аминтид просто золото, – воскликнул толстый Атрей, – я если ты и в движущих статуях смыслишь, то будешь полезен мне в столице, хочешь небось полюбоваться на Пеллу?

Я поеду в Пеллу? К тебе?! Так скоро!

– О это будет грандиозное зрелище Филандер, нашему содружеству заказаны пять передвижных статуй богов: одна из них будет даже изображать нашего славного царя Филиппа, в тридцать локтей высотой с сложным механизмом внутри. По задумкам главного распорядителя все фигуры должны двигать руками и поводить глазами. Мы спрячем внутрь деревянного каркаса человека, который станет дёргать за ручки, создавая иллюзию живого божества. Спрашиваю ещё раз, хочешь поучаствовать, клянусь Артемидой это будет существенным вкладом в будущую карьеру, тебя как инженера и строителя. Возможно, мы представим тебя царю, он благоволит к молодым людям имеющим мозги в голове.

На языке вертелось нечто резкое и неприличное, но я смолчал, сейчас передо мной открывалась блестящая возможность вернуться и спасти свою честь, шанс которого ждал с первой минуты побега, и потому не стал раздумывать.

– Благодарю, считаете, я с вами.

Пришлось оставить почти завершённую стройку и в спешном порядке, на трёх телегах в сопровождении рабочих, отправиться назад, в наш маленький строительный дворик при царском дворце. Где меня очевидно уже искали и не раз, а значит более безопасного укрытия вряд ли найдётся. На вьезде заметил Фаддея, друга и талантливого механика, тот признал меня.

– Гефестион! Что б мне в Тартар провалиться, а говорили ты умер. Вот дела! Александр знает, что ты здесь?

– Нет и прошу не выдавай меня, настанет время, я возвращусь ко двору, но только не сегодня.

– Как скажешь, а ты подрос и загорел, плечи расширились. Совсем красавец стал, девчонки небось стадами вокруг бегают?!

Договорившись с Фаддеем, я тем не менее понимал, что тайна может раскрыться в любое мгновение, слишком много людей знало меня в лицо, потому предпочитал работать скрытно, не выходя во двор до наступления темноты. Совместно с инженерами, людьми, сведущими в потешных истуканах, разработал и начертил механизмы взаимодействия тяжёлых, вырезанных из дуба рук Зевса с закреплёнными в ладонях золочёными молниями. Для статуи Посейдона, мы придумали лежащего у ног толстого дельфина. Зверь шевелил хвостом и раскрывал пасть. Афина, третья фигура, имела самую сложную конструкцию, ведь ей приходилось потрясать копьём, издавая хриплый воинственный клич. Крошечные усилители звука, пришлось маскировать в лохмотьях её козлиной эгиды. Аполлон степенно кивал головой, изредка шевеля губами, словно изрекая пророчества. Хотели соорудить ещё и Диониса, но Филипп, просмотрев сметы решительно вычеркнул из них бога веселья.

– Ему и возлияний будет достаточно. Можно подумать, я Дарий и черпаю золотые статиры корзинами. Обойдёмся без Диониса.

Зря, как только я узнал о непочтении выказанном этому прекрасному богу, а в бытность в Миезе, я изображал его на одной из мистерий, то сразу принялся горячо ему молиться, прося стать союзником в борьбе с Филиппом и помочь мне отомстить.

Беспокоясь за судьбу страны и дочери, выдаваемой за родного дядю, царь испросил пророчество у Дельфийского оракула и пифия, восседавшая на медном треножнике, дала весьма расплывчатый, но в целом благоприятный ответ.

– Жертва украшена и приведена на заклание.

И ещё, она сказала, но тише, так чтобы расслышали только ближние жрецы.

– Нож в руках Диониса.

Побоявшись гнева царя, ему не передали вторую часть, решив, что это не существенная подробность. Мне рассказал о ней один из рабов, присутствующий в храме и заработал тетрадрахму. Теперь я был уверен: замысел исполниться, и мы воссоединимся с тобой, мой Александр, уже как свободные любовники. Без оглядки на мнение окружающих.

Утром, за день до празднества, надев широкий плащ придворного инженера, и закрыв лицо полою, нашёл Павсания. Тот крутиться возле законченных торжественных статуй осматривая и проверяя надёжность крепления к платформам.

– Значит, вот здесь будет сидеть мальчик и приводить в вращение систему блоков? Интересно. Надеюсь, малыши не подведут, после прохождения процессии каждый из них получит неплохие деньги. За пять тетрадрахм, право, стоит постараться! В целом я доволен!

Павсаний хотел уйти, как вдруг кто-то мягко взял его за руку. Он не испугался и не отдёрнул ладонь, послушно двинулся за мною уединение место: на склад дерева и слоновой кости. Здесь расположившись на ящиках, мы повели непростой разговор.

– Зачем ты вернулся? Или лучше спросить зачем сбежал?

– Я испугался той роли которую Филипп хотел мне предложить, теперь все изменилось.

– Что именно, Гефестион?

– Здесь все зовут меня Филандер.

– Меня не интересует твои выдумки, что ты хочешь от меня и нашего царя?

– Прощения! Прощения своей глупости, я много думал и согласен…

– Он согласен, – громко засмеялся Павсаний, – да кому интересно твоё согласие! За те полгода, пока ты шлялся неизвестно где, многое изменилось. Филипп и Александр больше не враги, напротив они денно и нощно готовятся к вторжению в Азию, засланы уже первые отряды на земли за проливом. Пехота полностью перевооружена, конница усилена тяжёлыми всадниками. Ещё никогда Македония не была так сильна и могущественна! Так вот, царь считает, что немалую роль в этом сыграло твоё исчезновение. Александр все энергию направил на завоевание авторитета в армии, закончилась недолгая эпоха пиров и гулянок, гетеры изгнаны и их место заступили ратные заботы.

– Выходит, Филипп хотел моего побега?

– Не знаю, но оно сыграло ему на руку. Я же предупреждал, царь ничего не делает просто так и твоё изнасилование он прибережет до подходящего момента. Накануне похода, Александру не нужны лишние волнения. Поэтому, ты зря вернулся, шанс быть рядом с наследником упущен, Филипп не допустит тебя до Александра, только ты покажешься рядом, как он выдаст все подробности, присовокупив к ним свою ложь и кому поверит твой возлюбленный? Это ещё вопрос.

– Устрой мне встречу с царём! Обещаю, не выходить из его воли!

– Невозможно!

– Тайно. В одной из фигур есть полость, совершено на первый взгляд ненужная, но туда может поместиться один человек. Я сам проектировал её и могу незаметно проехать в место где будут собираться знатные гости. Уверен у нас все получиться!

Павсаний задумался. Щипля узкую редкую бородёнку, пристально изучил моё лицо, и не смог найти в нем ничего подозрительного, я лишь глупо улыбался. Возможно, в ту страшную ночь изнасилования, Филипп невольно научил меня улыбаться, нежным оскалом зверя готового к броску.

– Хорошо. У царя будет несколько минут на общение с тобой, перед входом под торжественною арку. Я предупрежу.

Пока все шло как и задумывалось, помня неудачу с Караном, я больше не доверял рабам, как впрочем и всем остальным. Теперь полагаясь только на знания и собственную удачливость спланировал месть. Торжественая арка, увитая свежим плющом и имевшая на верхушке изображение Геркулеса в два человеческих роста, как нельзя кстати подходила под задуманное действие. В меру глубокая, два десятка шагов, с толстыми стенами и узкими арками. Пользуясь правом инженера, я осмотрел всю конструкцию очень тщательно и выискал небольшие технические углубления в стенах для размещения крепёжных болтов.

И вот настал день, сделавший тебя царём, а меня хилиархом, величайшей империи. По устоявшейся привычке я встал очень рано, умывшись и умастив тело маслом настоянном на укропе и лаванде, расчесал отрастающие пряди и в последний раз осмотрел статуи. Все механизмы находились в надлежащем состоянии, и за их работу можно было не беспокоится. Атрей, тоже раняя птичка окликнул, мы обменялись соображениями по поводу сегодняшнего события и разошлись, чтобы встретиться через несколько часов уже на процессии. Само действо помню не слишком хорошо, да и что говорить, в тот момент я скрыто стоял в тени торжественной арки, в длинных чёрных одеждах, имея на голове закрывающую лицо, полу. Сжимая меч телохранителя. Основное празднество шло мимо меня, только отголоски музыки долетали до глубин роскошной арки, по ним я мог ориентироваться, судить насколько близко приблизилась жертва к алтарю Диониса. Всевозрастающие крики, стоящих снаружи людей, указали на приближение шествия, того момента, о котором мы условились с Павсанием, тех минут, в течении которых я останусь один на один с Филиппом. Положив руку на тёплую рукоять, застыл. Глупец Павсаний будет искать меня у фигуры Посейдона, и не найдя, двинется сюда, значит на все у меня не более нескольких мгновений. Раздумывать некогда! У входа в арку движение застопорилось, очевидно, не только Павсаний, но и другие не хотели оставлять Филиппа одного, даже ради двух десятков шагов в полной темноте.

– Да бросьте, – довольно гоготал царь македонский, – идите в обход и встретьте меня с другой стороны.

Это он отдавал распоряжение тебе, и новому зятю, тому самому эпирцу с отвислым брюшком. Короткая перебранка и звуки удаляющихся шагов! Отлично, значит царь один, и то, о чем я думал долгими ночами на дороге, вот-вот осуществиться. Затаив дыхание, стал подобен ожившей фигуре, случись непредвиденное и окажись Филипп не один, не двинул бы ни одним членом тела и вся масса приглашённых прошла бы мимо ничего не замечая, но… “жертва украшена и нож в руках Диониса”. Он приближался, впервые я услышал, как царь натужно дышит сквозь зубы, здесь, Филипп мог не притворяться. Твой отец был болен, не знаю, чтобы свело бы его в могилу, не наткнись он на меч, но поверь, жить ему оставалось недолго, раны или лихорадка, дурная болезнь подцепленная от проститутки, иной рок, но мойры уже держали ножницы над нитью его жизни. Как и предполагалось, Павсаний замешкался, метнувшись к Посейдону, думая найти меня там, и упустил из виду царственного любовника.

– Ты?

Как разглядел своего убийцу, Филипп, до сих пор не понимаю, возможно перед смертью мы обретает ранее не свойственные черты, но в тот момент, последний в жизни, царь узнал меня. И понял.

– Зачем?

– Ты мне мешаешь.

Чётко, почти по слогам, произнёс я, последние слова для жертвы. Не раздумывал. Филипп стал для меня – откормленным бычком, не человеком, не повелителем, даже не твоим отцом, он стал мясом, гнилым смердящим куском мяса. Я ударил его, коротко и глубоко, в бок, повернул, разрывая клинком внутренности. Он всхрапнул как усталый конь и медленно откликнулся назад, падая на спину. С толстых губ скрывающихся в густой бороде, потекла густая кровь.

– Проклятие!

Было последним его словом, кого именно Филипп проклинал я не хотел знать, потому что в эту минуту рядом оказался Павсаний. Не найдя меня, верный любовник в ужасе бросился к повелителю, и заметил тень, скользнувшую к стене, почти слившуюся со мраком арки. Ещё не веря произошедшему, Павсаний склонился над Филиппом, не понимая, не принимая реальности и только мой тихий вкрадчивый голос над ухом, вернул его в действительность.

– Ты убил царя, Павсаний!

– Нет, это не я!

– А кто поверит?

Павсаний в отчаянье схватился за меч, его движения выверенные годами службы, оказались стремительны. Лишь темнота, вбежавшему со света, застилала глаза и отдавала преимущество мне. Несмотря на длинный до пола плащ, я ловко уходил от ударов, хотя некоторые выпады попали в плотную ткань, разрезав её в нескольких местах.

Снаружи гости недоумевали, с чего бы царь так замешкался и ты был первым, кто не дождавшись, бросился в напоенную борьбой темноту. Став свидетелем короткого сражения и победы. За тобой, по пятам, следовали верные гетайры, и только углубившись в темноту, едва не упав через тяжелораненого Павсания, ты увидел мёртвого отца. Опустившись на колени, принялся ощупывать его, словно искра жизни ещё теплилась в одеждах, слушал остановившееся дыхание, тёр ладони, как делают наши женщины чтобы привести в чувство. Не желая верить очевидному, горестно взвыл, оглашая пространство арки громким воплем.

Я стоял всего в паре шагов, слившийся с мраком, и это были наши последние часы порознь, отныне никто не мог разъединить наш союз. Только мы сами.

========== 13. Гарпал. ==========

Громкие крики ничего не понимающих македонцев, в тот момент, когда ты вынес тело и положил его центр орхестры, грозили обрушить театр в Эггах, их отчаянные вопли, казалось, достигли самого Олимпа. А ты, ничего не мог сказать, лишь прижимал к груди ещё тёплого отца, никого не видя от крупных слез. Люди смешались: вольные и рабы, царедворцы, горожане, торговцы с переносными лотками, все, охваченные тревогой метались не понимая цели и только Перрдика с Гарпалом догадались броситься под сень арки, где и наткнулись на несчастного Павсания, истекающего кровью, раненого мною, в живот. Верного телохранителя, ползшего на свет чтобы изобличить истинного убийцу. Твои будущие приближенные, в ярости не дали сказать ему ни слова, добили короткими македонскими мечами. Они и в дальнейшем, не отличались живостью мысли. Особенно Перрдика, плотный чернобородый македонец, одетый неизменно в греческую тунику, тогда как мы давно перешли на персидскую одежду, как более удобную. Завидя его сутулую спину, я часто вспоминал об указанной тайной услуге и потому все годы благоволил ему. Нас считали даже друзьями. И все же, в последнее мгновение жизни, Павсаний, лёжа сумел развернуться и из света вглядеться в темноту, во мрак арки, повергнув меня почти в панический трепет. Последним усилием протянул ко мне руку. И промолчал. Встречая последний удар.

Я много лет задавался вопросом: почему он не выдал меня? Почему, решил умереть неотомщённым. Понимал, что его время, как и время Филиппа истекло и достойнее всего умереть рядом? Вздор! Желание жить самое сильное чувство в человеке, оно свойственно любой натуре! Брошенный, опозоренный Атталом, бывший царственный любовник, а Филипп незадолго до смерти действительно отдался во власть женщин – хотел мести, но не смел?! Я свершил то, на что у него не поднялась рука?! И снова промах, нет! Мне никогда не понять Павсания. Последние годы, казалось, я был близок к разгадке, возможно, умирая несчастный увидел моё будущее, … и в наказание оставил в нём! Твои измены, моё вынужденное отчуждение, наша холодность, под которой скрывались нечеловеческие муки, когда хотелось сдохнуть тысячу раз, только бы их прекратить!

Теперь ты знаешь многое, это я совершил над Павсанием похоронные обряды предписанные нам обычаем предков, не твоя мать, попавшая под обвинение, только потому, что одинокая фигура стоящая у погребального костра была закутана в женский длинный плащ. С головы до ног. Я вознёс молитвы за его душу, возложив щедрые жертвы Аиду и Персефоне.

Впрочем, к делу.

– Гефестион!

– Полидевк!

Заметив брата в гудящей толпе, кинулся к нему на шею.

– Что здесь творится! Уйдём, а то вот-вот будет давка!

– Подожди! Я потерял жену и сына, жди меня у выхода, я скоро!

Набросив полу чёрного одеяния на голову, я стал пробираться в толпе, стараясь удалиться подальше от места преступления. Тело Павсания так и осталось лежать с слипшимися кудрявыми волосами, испачканными в песке.

Ждать пришлось долго, запыхавшийся Полидевк появился, когда толпа схлынула и мне даже пришлось искать укрытия от многочисленных глаз царских телохранителей.

– Вот и мы. Познакомься, это Кадмея и малыш Аминта. Сын, будь почтительным, подай дяде Гефестиону руку.

Мальчик, рыжеватый, с по-детски коротко остриженными локонами, протянул потную ладошку, недоверчиво посмотрел в глаза.

– А дедушка говорит, что ты умер. Ты призрак?

Я мягко сжал доверчивые детские пальчики, улыбнулся, стараясь не напугать ребёнка.

– Разве мёртвые так могут?

– Не знаю, – испуганно притянул Аминта и кое-как вытянул руку, обернув её накидкой бросился под защиту матери. Полидевк сконфуженно хмыкнул, разрушая добродушием возникшую было напряжённость.

– Ты где остановился? Давно в Пелле?

– Да нет, вот хотел попросить твоего гостеприимства.

– Очень хорошо! Я рад! Отец не будет нам препятствовать, он все дни проводит в Асклепионе, а кстати, ты знаешь, что Арсиноя, наша малышка Арсиноя….

К концу пути я узнал все подробности жизни семьи за последние годы, от сердца немного отлегло и вынужденное подселение к брату не сильно карябало душу собственной несостоятельностью. Скромный, даже по тем меркам дом, с одним входом и примыкающим непосредственно к стене хлевом для скота, стал для меня желанным местом отдохновения, Кадмея почти не выходила из гинекея, оставляя мужа для длинных вечерних бесед со мною. Я хотел знать все, что твориться в дворце, брат как мог удовлетворял моё любопытство, скорее пугающими фактами, чем сулящими надежду.

– Царевич третьи сутки не выходит из покоев отца, сидит, перебирает его вещи, государственные бумаги и молчит.

– Не удивительно, он потерял отца!

– А скоро потеряет и царство! Сторонники его дяди Аминты кричат на площадях, призывая своего господина занять трон. Ты же знаешь, в своё время Филипп будучи регентом отодвинул законного царя и за его малолетством стал править самостоятельно. А после, даже короновался! Малыш вырос и готов предъявить законные требования! Кто ему откажет?

– Парменион и Антипатр?

– Эти затаились, ждут, чья возьмёт и заранее просчитывают будущие выгоды. Есть ещё Арридей. Старший брат Александра, тот самый от фессалоникийки. Его как назло недавно Филипп признал законным. Так вот эти два предателя, склоняются к его кандидатуре и уже завтра готовы объявить неспособного даже вытереть нос, дурня, царём македонским. Никак не поделят должность регента.

– Есть ещё ланкестиды, их тоже нельзя сбрасывать со счетов!

Наши разговоры порой длились до полуночи, и тогда приходил старый раб, служивший когда-то отцу и начинал тушить светильники. Ночами я не спал, лежал, вслушиваясь в тишину и думал о тебе. Вновь и вновь переживая момент разрыва.

«Ты разрушил нашу любовь Гефестион, отныне, глядя на тебя я буду вспоминать об бесславной смерти брата. Уходи, пока есть возможность, я и так с трудом сдерживаю себя. Бери Рыжего и возвращайся в Эпир или Македонию, куда угодно, прошу лишь об одном – постарайся, чтобы отныне наши пути никогда более не пересеклись, ибо, в тот миг когда я снова увижу тебя, убью».

Такими фразами не разбрасываются, а взгляд был даже красноречивее слов. Я подчинился, знал, ты исполнишь клятву и потому как мальчишка пробрался тайно, под прикрытие маски, чтобы похитить отголосок былой нежности, совсем недавно так щедро изливаемой на меня. Тогда мне казалось этого достаточно.

Тогда, но не сейчас, потому откинув сомнения, решился.

– Доложи Александру, Гефестион Аминтотид просит у него несколько минут для беседы.

С замирающим от тревоги сердцем стоял в приёмной, перед распорядителем покоев.

– Царевич никого не хочет видеть!

– А ты все ровно доложи!

Твёрдо настоял и проводив нерасторопного слугу злым взглядом, принялся рассматривать украшения дворца к свадьбе, по насмешке богов, ставшего погребальным чертогом.

– Александр отказал.

– Врёшь. Ты и не ходил к нему, говори, кто тебя подкупил? Антипатр! Он хочет изолировать наследника!

Крича, выхватил клинок, готовый с мечом в руках пробиваться к тебе, и был остановлен женской рукой, опустившейся на плечо.

– Царица Оолимпиада?!

– Тише, Гефестион! Надо быть осторожнее, ты в стане врагов. Все, буквально все здесь изменники, делают вид будто бы служат Александру, а сами только тянут время, ждут когда Клеопатра, она снова на сносях, родит им македонского царя!

– Царь здесь только один и это, Александр!

Олимпиада глубоко вздохнула и её взгляд потеплел.

– Поклянись в верности и покорности моему сыну, его великому предначертанию судьбы.

– Клянусь!

Вышло излише пылко, и со стороны даже наигранно, но я не раздумывал, склонившись перед Олимпиадой, показал всем видом готовность служить.

– Хорошо. Боги стали свидетелями обета и если однажды ты предашь Александра, они будут безжалостны.

Олимпиада самолично проводила меня до покоев Филиппа и даже по-женски нетерпеливо, толкнула в спину, когда я замешкался на пороге.

– Убеди Александра действовать!

Ты никак не отреагировал на звук открывающейся двери. В сизом чаду от зажжённых кадильниц, с трудом угадывался человек сидящий в глубине комнаты. В коричневой хламиде, одинокий, сгорбленный. Одним плечом привалившийся к стене, с нарисованной на ней фреской из героической жизни доблестного Геракла. Двенадцать росписей, в бытность заказанные известному художнику украшали дворец в Эггах, на этой герой держал на плечах извивающегося Антея, за мгновение до того как переломить ему спину. Прячась за траурными занавесями, я тихо приблизился и встал позади тебя, сквозь ткань рассматривая на скорбную фигуру любимого.

А ты заговорил. Сам с собой. Глухо, с надрывом, искренне оплакивая покойного.

– Тебя больше нет! Нет того, кто диктовал мне как жить, кого любить, чем заниматься, того, кто заполнил собой все пространство и не давал быть собой! О как я тебя ненавидел. Но! Вот ты пал, и я растерян! Неужели я вырос слабым, неужели ты был прав, называя меня недостойным сыном?! Почему я не могу ответить клеветникам, которые обвиняют в твоей смерти меня и несчастную мать! Я не хотел, не жаждал этого!

Не в силах молчать, я тихо ответил, оставаясь по-прежнему невидимым.

– Боги тебя не осуждают.

Ты встрепенулся, испугано принялся озираться, стараясь разглядеть источник голоса.

– О добрый гений, ты верно спустился с Олимпа, дабы поддержать в отчаянье! О, благодарю тебя!

Подняв руки к глазам, закрыл их, как следует поступать перед посланцем божества. Широкая драпировка соскользнула, обнажая крепкий загорелый локоть, и я увидел самодельный браслет. Простенький, сплетённый их темно-рыжих, почти медных локонов. С пропущенной золотой нитью для крепости. Вот значит, как ты приспособил мой подарок. В груди потеплело, и надежда на примирение, вспыхнула с новой силой.

Ты же продолжал.

– Ответь мне гений, если боги не сердятся, почему же я оставлен ими, брошен на съедение псам?! Меня, как и отца, ждёт предательский кинжал или яд в вине, знаю, они давно примеряют седалища к македонскому трону! Что делать?! Пойти против всех? В одиночку? Нанести удар первым? И погибнуть в неравной схватке! Смириться? Отказаться от короны, сойти в могилу бесславным, но умудрённым сединами почтенным старцем. Что выбрать? Скажи мне, гений!

Ты ждал, а я терялся в догадках. Ты отдавал судьбу в мои руки, готов был поверить человеку гораздо менее величественному.

– Не спрашивай. Ты и сам знаешь ответ, ты – сын Зевса.

– Зевса?! Узнаю знакомое выражение, в моё происхождение от небожителя верит только один человек, кроме матери. Тот, кто доверял любым россказням моего неокрепшего разума, с кем я делился глупыми детским планами по захвату мира, кому шептал ночами глупые мечты и кто мечтал вместе со мной. Я лишь хотел сохранить его чистоту, жестоко отринув от себя. А он? Он был столь щедр, что оставил на память вот эту прядь!

Тяжело вздыхая, ты несколько раз поцеловал плетёный браслет.

– Она дороже мне всей Эйкумены, Македонии и даже памяти убитого отца, да, вот такой я подлый человек, гений, для всех печалюсь об отце, а на самом деле хочу только одного – ещё раз, пусть в последний перед смертью, обнять своего филэ. Я оплакиваю не столько потерю царства, сколько своё одиночество.

Откинуть завесу, бросится к тебе, обнять, прижаться, залить слезами мужественное плечо, склонившееся под тяжестью обстоятельств! Я едва сдерживался, приказывая себе не шевелиться. И ты сделал шаг. Первый. Ты просто встал и пошёл. Сокрытый за плотной занавесью, невидимый я застыл, но ты, без подсказок, сразу и верно определил нужное направление. Нашёл, сминая ткань обнял, ища губами мой рот. Ткнулся в тёмные обволакивающие волны траурных драпировок. Сжал. И я больше не мог сопротивляться. Мы целовались, точно существа из разных миров, разделённые границей жёсткой ткани, и тем не менее, как никогда едины сердцами и душами.

– Не исчезай, побудь ещё немного Гефестионом, о добрый дух, – молил ты, ненадолго отрываясь и пытаясь рассмотреть человека по ту сторону занавеси.

Молил, а сам все плотнее стискивал руки на талии, словно это могло бы удержать посланца небес. А может я и не был для тебя духом, может, ты с первых минут все понял, но воспитанный на постановках Эсхила, обставил все с театральным трагизмом, не знаю, мне казалось ты был искренен.

– Тогда убивай.

Ногтями. Зубами. Я принялся рвать завесу, зная, что твоё лицо, будет последним, что увижу перед смертью. Рвался к тебе, буквально грыз преграду. Не мог остановиться! И ты понял, со своей стороны тоже принялся обдирая пальцы, уничтожать полотняную границу, прошитую твёрдыми золотыми нитями. Никому не пришло в голову просто откинуть мешавшую нам ткань, словно, в разрывании оной мы видели какой-то тайный смысл. Остервенело. Жадно. Задыхаясь от нетерпения, так, как любили друг друга на ложе. И не было более страха. Все слова забыты, клятвы и обвинения исчезли и только стучащие сердца, единственные оракулы вели нас. И как только ткань поддалась и дала возможность увидеть искажённое страданием твоё лицо, я обессилев, упал на колени и долго не мог подняться, прижимаясь мокрыми скулами к твоим дрожащим бёдрам.