Текст книги "Я - твое поражение (СИ)"

Автор книги: Эльфарран

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 37 страниц)

Ты нежно привлёк меня за талию и долго не отпускал, вдыхая аромат тела, закрыв глаза, ласкал губами шею. Нам уже не хватало ночей, занятые подготовкой вторжения, вынужденные разлучаться на долгие десятки дней, мы словно старались наверстать упущенное в короткие минуты уединения. Занимаясь сексом порой до пяти раз за день. Отбросив бумаги, ты вдруг обхватывал меня, шепча нежности, начинал любовную игру. Для вида, я противился, возражал. Бурчал, – нам надо закончить с разработкой будущей стратегии! На что, ты резонно замечал, – стратегия подождёт, тогда как твоё естество ждать не может, хочет немедленного соединения.

– Упрись руками в стол, – горячо шептал на ухо, – чуть присядь, вот так, хорошо.

Как бы я не хотел, но природа взяла своё и твой филэ оказался выше своего возлюбленного на целую голову, но тебе это даже нравилось, нравилось дёргать меня за длинные волосы, зарываться носом в них, отрывисто дышать и сладко стонать, на пике блаженства. Я тоже был счастлив, и когда ты предложил обнародовать нашу связь перед всем миром, только задохнулся от радости. Пусть все знают – мы любим друг друга и наша любовь, как любовь Ахиллеса и Патрокла нерасторжима. И вечна.

Утром, под звуки труб в длинных ритуальных одеждах белого цвета, босиком, держась за руки мы проследовали к двум высоким курганам, под которыми согласно сказанию почивали тела легендарных героев. Лавровые венки возложенные на головы, стали нашим единственным украшением. Мы шли по широкому проходу устроенному войском, как две половинки одного целого, глядя строго перед собой. С необычайной серьёзностью, в том месте где тропинка расходилась на две стороны, ты остановился и опустив ресницы, произнёс.

– О мой достойный возлюбленный. Возрадуйся, ибо сегодня самый лучший день в нашей жизни, мы вступаем на путь величия, как Ахиллес и Патрокл, и покроем себя бессмертной славой.

– Я знаю, Александр и не сомневаюсь.

К нам подошли девушки и протянули каждому по гирлянде, сплетённых из цветов олеандра, тебе алый, мне белый. Огромные венки, сладкий аромат исходящий от них кружил голову и все происходящее казалось нереальным. Скорее, разворачивающееся действо походило на свадьбу, ведь мы открыто требовали от всех признать нашу любовь. Неся на вытянутых руках гирлянду, я приблизился к холму, на вершине которого стояла маленькая фигурка Патрокла, отлитая из бронзы. Герой был обнажён и только плащ перекинутый через правое плечо, закрывал одну руку. Патрокл, опирался на поставленное вертикально копьё, спокойно смотрел на людей у подножья, с лёгкой грустью на устах. Человек ставший для легендарного Ахиллеса его жизнью, его любовью, единственный, кому сын Пелея разрешил надеть свои доспехи и кто погиб, вместо возлюбленного. Я помню те строфы из Илиады, ты всегда с содроганием в голосе читал мне о гневе Ахиллеса, узнавшим о гибели Патрокла, о его безумии, когда ослепнув от горя герой бросился в бой без защитного панциря. О его мести, о смерти Гектора, троянского царевича убившего филэ Ахиллеса, о том, как тело несчастного было несколько раз протащено за кудесницей рыдающего мармидонца и о костре, на котором было сожжено прекрасное тело, прекрасного друга. Задумавшись, я в одиночестве поднялся на холм и обвил гирляндой фигурку полубога, почитая его, расстегнул фибулы скрепляющие одеяние на плечах и изящно сбросил его к ногам, оставаясь обнажённым. Теперь нас было двое: я и Патрокл, и никого рядом. Наступал обряд священнодействия. Надрезав ножом сосуд на запястье, окропил кровью бронзовую статуэтку. Возливая её как драгоценное вино, пропел славу герою, опустившись перед ним на колени воззвал к духу Патрокла, умоляя дать мне сил на совершение великих предначертаний. Ты сделал тоже самое, на могиле Ахиллеса и наши действия были настолько синхронны, что мы даже спустились одновременно, готовясь в знак почтения обежать трижды вокруг погребальных холмов. Ты по солнцу, я против, и соединиться.

Обнажённые, разгорячённые бегом, мы крепко обнялись, даря поцелуи и вместе сошли к ликовавшему войску.

Весь день пировали, за неимением лож, а ты приказал не брать с собой ничего лишнего, сидели на подушках. Пили из одной чаши и ели с одного блюда. Роскошные яства, хотя я бы предпочёл единственный в своём роде ритуальный хлеб. Да, тот самый, который готовят во всех македонских семьях на свадьбах, из грубомолотого зерна, ячменный или овсяной. Самый обычный, серый каравай, разрезаемый мечом жениха и подаваемый им невесте. Я утешал себя, говорил – это неважно, у нас теперь новые обычаи и клёклый грязного цвета хлеб остался в прошлом, но Аид меня раздери, – я хотел его! Всю жизнь хотел отведать с тобой кусок пресного, жёсткого хлеба. Боги посмеялись над моей незамысловатой мечтой, и я действительно один раз в жизни ел вожделенный свадебный дар, на пару с самым презираемым мною человеком. Жрал! Давился! Рыгал, от выпитого вина, как уличный пёс, подъедал объедки, брошенные с хозяйского стола. Мучимый ненавистью и злобой.

Все это было еще впереди, а сейчас ничто не предвещало печального конца, возбуждённый твоим вниманием, целовал любимые губы не скрываясь и открыто ласкал твою грудь. Ночь была восхитительна, словно в первый раз, ты стал предупредителен, боясь оскорбить меня настойчивостью, осыпал нежностью. Приказав рабам устлать наше ложе лепестками роз и лилии. Утром я нашёл шип, глубоко вонзившимся мне в спину. Со смехом выдрал и выбросил.

Глупец, это было последнее предупреждение оскорблённой богини, и она готовилась обрушить на нас свой гнев.

Троя тогда представляла собой небольшой городок и от былого величия там остались только разрушенные стены Илиона, да храм, где на деревянной стене, ссохшейся от времени, висел щит Ахиллеса, сберегаемый жителями как святыня. Ты высказал желание взять его, мотивируя тем, что являешься прямым потомком знаменитого героя, даже согласился оставить свой, отличный бронзовый щит взамен, с золотой и серебряной насечкой стоивший три таланта! Необдуманно решил поменять на ветхую рухлядь! Я не понимал твоей цели, но как и всегда не возражал, только тайно отсыпал в руки жрецов некую сумму за молчание. Ты же до сего дня считал будто бы троянцы отдали щит только из почтения к тебе, эх ты, доверчивый, если бы не моё золото не видать тебе раритета. Умело скрыв факт продажи, я лишь мило улыбнулся и приготовился восхищаться старьём.

– Александр царствует, а Гефестион правит.

Поговорка, ставшая притчей во языцех, со дня поклонения могилам героев вышла на поверхность, и даже самые недоверчивые воины, с скрипом в сердце согласились с её достоверностью. Нет, я никогда не возражал тебе открыто, на советах всегда сидел молча. Порой за все время обсуждения, не поднимал глаз от земли давая возможность высказаться всем твоим стратегам и военачальникам. Не оспаривал, на взгляд разумного человека провальные проекты и только, если ты излишне начинал горячиться, клал ладонь на вздрагивающее запястье. Ты понимал, и успокаивался. Вечером, вдвоём, мы заново обсуждали события следующего дня и порой на утро ты был совсем противоположного мнения. Воины ворчали, заметив, как утром я выхожу из твоей палатки. Усталый и разбитый ночными совещаниями, заканчивающимися всегда одинаково – бурным изъявлением чувств на влажных простынных.

– Этот сын Аминтора приобрёл небывалую власть, вертит Александром как пожелает. Потеряв стыд, тот смотрит на мир между раздвинутых бёдер Гефестиона. Позор царю.

– И правда, – слышалось в ответ, – единственный, перед кем пасует наш лев Александр, это его филэ. Вот увидите, скоро он потребует, чтобы мы воздавали тому равные с монархом, почести.

Не хочу описывать наши битвы и походы, найдётся немало желающих рассказать о них и их рассказы будут много красочнее моего повествования, я и не преследую цель дать хронологию твоих побед, я хочу понять когда… когда ты разлюбил меня. Я ищу в наших отношениях первую трещинку, ставшую в последствии непреодолимой пропастью. Возможно, алмаз попал под резец огранщика после завоевания Тира?

Ты пришёл ко мне, с ходу обнял и мягко укусив за ухо, прошептал.

– Нам пора обзавестись наследником. Мне уже двадцать четыре, да и ты не мальчик.

Не первый раз, ты заговаривал о наследнике повергая меня в ужас возможностью измены, вот и на этот раз, я встрепенулся, испугано посмотрел на возлюбленного.

– И что ты предлагаешь?

– Помнишь Барсину, вдову Мемнона? Лучшего греческого наёмника Персии и наместника Тира.

– Толстую, простоволосую бабу, истошно голосящую у твоих ног?

– Не утрируй Гефестион, не такая уже она и толстая, к тому же ты видел четырёх её мальчиков, в возрасте от пяти до двенадцати лет. Они прекрасны! Так вот. Я хочу, чтобы она родила нам сына! Здорово, правда!

Мир перевернулся в моей душе, а тело затрясло в ознобе, я едва усидел на стуле, забывшись, запустил ногти тебе в руку.

– Александр, это плохая идея.

– Напротив, отличная, филэ. Я проведу с ней ночь, она забеременеет, а когда придёт время родить, ты ляжешь рядом в постель и будешь орать во все горло, так словно тебя сотрясают муки и тогда выношенный её лоном ребёнок, станет твоим. Нашим! Гефестион разве не об этом мы мечтали! Неужели ты смирился и уже не хочешь Геракла!

Ты был настолько воодушевлён и настолько захвачен новым чувством предстоящего отцовства, что даже на время забыл о воинских подвигах. Как я мог возражать, да и вынужденный секс с женщиной не измена.

– Тогда я хочу видеть все! И если она позволит себе лишнее, клянусь, убью на месте!

– Вот и договорились, значит, как только Аристандр высчитает лучшее время для зачатия, мы вместе потрудимся и получим долгожданного сына!

Ушёл.

А я ещё долго не мог прийти в себя, вновь и вновь вспоминал ту женщину, пытаясь понять чем она привлекла тебя. После изнурительной осады Тира, когда под градом камней из катапульт я возводил со своими инженерами дамбу, рискуя каждое мгновение погибнуть, а ты бросался в атаки, на высокие стены островного города, мог ли я тогда предполагать, что там нас там ждёт. Сгорая от мучительной ревности, не нашёл ничего лучше, чем встать и приказать притащить мне эту женщину, но не бить и упаси вас Гефест, не оскорблять.

Она не была толстой, даже напротив, сохранила в свои тридцать с небольшим неплохую фигуру, тонкую талию и широкие, даже слишком женственные бедра. Облокотившись, на слоновой кости подлокотник,я некоторое время смотрел на неё, теряющуюся в неведенье.

«И эта женщина станет матерью моего сына. Интересно, унаследует ли ребёнок светлые кудри Александра, его стать и ум, сможет ли будущий правитель Македонии быть таким же отличным воином и мудрым царём»?

Наверное мой взгляд очень пугал Барсину и она пыталась уйти от оценивающих глаз, сжавшись, мелко дрожала.

– Александр говорил с тобой?

– Нет, господин.

– Значит это буду я. Слушай меня, женщина и подчиняйся. В ночь, какую пока не знаю царь войдёт к тебе и ты зачнёшь от него ребёнка.

Барсина перестала дрожать с надеждой и страхом взглянула на меня.

– Выносишь и передашь мне. Твой малыш будет усыновлён царской семьёй. Он вырастет правителем и его ждёт прекрасное будущее. На большее не рассчитывай, ты лишь лоно, нужное Македонии, потому начинай с сегодняшнего дня молиться Гере и Гестии покровительницам женщин, дабы они как можно скорее наполнили твоё чрево. Я со своей стороны, беру тебя под покровительство, тебе будут выделены покои, слуги, выдана одежда. До зачатия буду платить по одной тетрадрахме в день, что вполне щедро. Позже, так как твои запросы возрастут, увеличу довольствие вдвое. Я все сказал, целуй мою руку и благодари.

В то время я ненавидел Барсину, позже мы стали чуть ли не друзьями. Оценил, её если не ум, то хотя бы сообразительность и готовность подчиняться. Вскоре день был назначен, готовясь к ночи, ты нервничал. Пожалуй, ты меньше волновался когда вёл войска на приступ, сейчас же собираясь переспать с женщиной, казался растерянным.

– Как и обещал, я буду рядом.

– Да, так будет лучше.

Больше мы ни о чем не говорили. Накуренные душистым ладаном комнаты дворца и широкое мягкое ложе с обнажённой Барсиной ждали нас.

– Филэ!

– Люблю тебя, Александр, помни об этом.

– Разве я могу забыть как дышать, разве моё сердце может забыть, как биться? Ты моя жизнь Гефестион, и если кто-то попытается отнять тебя, клянусь, я пойду даже против Зевса и всех богов вкупе с ним. Поэтому будь спокоен, я тоже люблю тебя и эта ночь, ничего не изменит.

Сколько раз я потом говорил себе твои слова: – одна ночь, одно лёгкое увлечение, одно удовлетворённое желание – ничего не изменит! Неправда! Изменяло! Да, ты всегда возвращался, вымаливать прощение, с подарками и слезами на глаза, а я создавая видимость примирения все глубже погружался в горестное отчаянье, которое и привело к закономерному концу.

Накрытая полупрозрачной кисеёй, надушенная сверх меры и уже влажная Барсина ждала раскинувшись на шёлковых подушках. Её не удивило, почему в спальню вошли двое, сбросив одежды легли сбоку и принялись страстно целоваться. Вскрикивая от любовных прикосновений, завели постельную игру. Наученная мною, женщина ждала знака, и не смела даже шевелиться. Мне хватило совсем мало времени чтобы довести любовника до оргазма, изучивший твои предпочтения я несколько раз потёрся пахом о член, закинув левую ногу на поясницу, и сразу почувствовал готовность к соитию. Надо было только щёлкнуть пальцами и направить… но, о боги, как сложно отдать возлюбленного другой, даже на время, даже под моим ревнивым оком, даже ради ребёнка. Задыхаясь от горячности, жадно ласкал тебя, шепча в сотый раз о своей любви. Умолял, быть верным и не покидать моего тела. Я уже не хотел малыша, и мне было наплевать на гнев, я хотел только одного, чтобы ты принадлежал мне всецело, и если на поле сражения, согласен был делиться с военачальниками и солдатами, то на ложе желал царствовать в одиночку.

– Гефестион, мне надо! Я вот-вот кончу! Отпусти!

– Нет Александр, не хочу, не могу! Умоляю только в меня, заполни моё тело, нам не нужен Геракл.

– Нужен, филэ!

Я никогда не забуду, как ты резко вышел из меня и рывком раздвинув ноги Барсины вбился в её влажную промежность. Я рыдал, кусая подушки, не сдерживая крики боли, я хотел задохнуться, как некогда Протей, только потому что, сейчас был тебе не нужен. Впервые, осознание оторванности сотрясало, рвало душу на куски. Я обезумел. Схватив тебя за плечи, попытался стащить с Барсины, располосовал кожу ногтями, вырвал, не один клок золотых волос и по мелкой дрожи твоих ягодиц догадался об испытанном оргазме. Не помню, как и почему, я покинул спальню, побрёл куда-то, натыкаясь на запертые двери и мебель, заковылял прочь, ища место где можно выорать, рвущееся из груди вопль израненного сердца.

Утром ты нашёл меня, нежно успокоил и на руках отнёс в нашу спальню, ты был предупредителен, ты был трепетен, ты был таким …каким я хотел.

А вскоре мы узнали радостную весть – у нас будет Геракл!

Не желая сидеть на месте, мы вскоре отправились дальше на восток, перешли с боями Граник, впервые встретились с персидским войском и наголову разбили его. Казалось, ты забыл Барсину. Во всяком случае не упоминал её имени, помня об испытанных мною страданиях и только однажды, войдя в палатку и снимая потный панцирь, просто так сказал.

– Меня известили о приближающихся родах. Барсина едет сюда, чтобы родить нам сына в походной палатке.

– Возможно, будет девочка.

– Невозможно, филэ. И перестань уже ревновать. Лучше приготовься к ритуалу.

Нежность уходила из наших отношений, точно по капле из дырявого шлема капала на раскалённый песок, чтобы никогда не возвратиться.

– Конечно, Александр. Давай поговорим о греческим наёмниках, мне кажется они слишком многое требуют, в то время как последний бой, показал их несостоятельность.

– Несостоятельность заметил только ты, потому что скакал позади меня, а вот Кратер говорит обратное и ему следует доверять. Смирись филэ, воинские стратегии не по твоей части, лучше занимайся своими инженерными штуками и поставками на армию.

– Согласен, Александр. Прости мою бестактность.

– Ничего, я не сержусь. Иди ко мне филэ, в твоих объятьях я забываю все тревоги.

Барсина приехала в конце весны и судя по огромному животу, там действительно находился мальчик. Поддерживаемая под руки служанками, она сошла с повозки, приветствовала тебя поклоном. Со своей стороны ты мило поинтересовался её здоровьем, погладил живот и вдруг пригласил на ужин. Я к месту прирос, когда так просто ты предложил ей место за нашим столом, от злости ничего не ел и только косился на колыхавшееся чрево.

“Потаскуха! Дрянь! Ничтожество! Да как она может смотреть на моего Александра! Скорей бы роды, и я самолично выкину её из лагеря, а если будет возражать – придушу”.

Три дня длилась моя вежливость, три дня внутренне бесился, не показывая вида и услышав первый стон Барсины понял, кончено!

– Несите простыни. Грейте воду. Больше воды! Несите её, осторожнее. О боги, помогите нам!

Носился как угорелый царь Македонский, устраивая Барсину на заранее привезённом широком ложе.

– Гефестион! Гефестион! Где тебя носит! Ложись рядом!

– Александр!

– Все хорошо дорогой, ты сейчас будешь рождать. Вот, положи под спину эту подушку. Не бойся, я никуда не уйду. Держись за мою руку.

Барсина перестала существовать, был только я, только мои глаза и мои крики. А кричал я знатно, играя роль даже порвал на тебе хитон, и чуть не сломал пальцы. Включившись в ритуальную игру, ты умолял меня потерпеть, ругался на врачей, заклиная дать обезболивающего настоя своему филэ и вырвав из рук стакан, поил меня обычной водой, расстраиваясь фальшивыми муками. Стирал невидимый пот и целовал в лоб. К счастью, роды Барсины продлились недолго, как и наше совместное представление. Врач принимавший роды, поднял над головой новорождённого и провозгласил.

– Мальчик.

Немедля, даже не обмыв младенца понёс ко мне. Положил между раздвинутых бёдер, пачкая их в родильной крови. Тёплый комочек шевелился, пиная меня и смешно крякал, вместо обычного крика.

– Александр, я родил сына! О боги, благодарю, благодарю вас! У нас сын Александр. Возьми его!

Заходясь в радостном вопле заорал я на весь лагерь, пугая даже лошадей и охраняющих псов. Ты, покачиваясь приблизился и нагнувшись поднял ребёнка, улыбаясь, благословил и передал врачам для купания и пеленания. Бросился ко мне, душа в объятиях. Бешено целуя.

– О мой филэ. Ты родил Геракла, а говорил – невозможно! Смотри – вот он! Так кто был прав?! Все, все исполнится филэ, все о чем мы мечтали ещё в Миезе, все начинает исполняться!

Вцепившись, я всхлипывал в тебе плечо, чувства отцовства переполняли.

Странно, но ты быстро охладел к Гераклу, за множеством забот, вскоре забыл о его существовании. Оставив сына с Барсиной, объявленной его кормилицей, погрузился в военные тяготы. Я же напротив, полюбил малыша, пусть и не похожего на тебя – весь в мать смуглый, черноглазый малыш, заполнил моё сердце. Понимая невозможность оставить его в обозе, я постарался окружить его заботой издалека, позволяя Барсине жить в дворце Тира,но, приказал каждую декаду посылать мне письма с отчётом о здоровье сына и сам, с любой оказией посылал ему подарки. Если получалось, приезжал, на день, два, играл с Гераклом, возил его на спине, кормил мёдом с ложки, ловил ему жуков, неосознанно ища в каждом движении Геракла твои черты.

Ведь мы настоящая семья: ты, я и наш ребёнок.

========== 15. Сисигамбида ==========

Битва при Иссе, войдёт в историю. Не сомневаюсь. Двигаясь по побережью и подчиняя себе малые города, ты, не имея гигантского персидского флота, властвовавшего на морях, решил взять измором непобедимых мореходов, отрезав им порты. Наши немногочисленные корабли, запертые в узких бухтах, груженные продовольствием и оружием, не могли и носа показать из укрытий пока галеры Дария бороздили морские волны. Вынуждаемые грабить местное население, мы опустошали без жалости ранее богатейшие равнины. Каждый солдат, по моему приказу, имел за плечами мешок в котором хранился небольшой запас еды – валеное мясо, сухой хлеб, немного оливкового масла, на бедре висел бурдюк с вином. Принуждённые брать не всегда хорошую воду, из рек и озёр, мы доливали её хмельными напитками, и все равно многие мучились от болей в животе и поноса. Ты не знал сомнений, вёл тридцать пять тысяч пехоты и всадников, числом пять тысяч, узкими горными ущельями, намереваясь выйти к тыл армии Дария, которая согласно донесениям наших лазутчиков двигалась навстречу. Порой приходилось преодолевать морские заливы, берег был сильно изрезан и чтобы сократить путь, мы шли прямо по воде. Часто уровень её доходил до шеи, тогда, подняв над головой мечи и копья, македонское войско упрямо ползло по дну моря, вперёд, на встречу с судьбой. Было бы неправильным сказать, что в нашем войске не было наёмников, конечно были. Греческие гоплиты, фессалоникийская тяжёлая конница, рядом с македонцами шли недавние враги, а теперь охочие до грабежа иллирийцы и фракийцы, последние, предпочитали спины коней, пешему строю. Разношёрстная армия тем не менее оказалась сплочённой и тут я приписываю себе большую часть заслуг, ведь, пока ты занимался выбором места для встречи с Дарием, я изо дня в день разбирал многочисленные претензии разрозненных отрядов, мирил вспыхивающие ссоры, казнил если надо, зачинщиков. Я рыл колодцы, строил временные лагеря, прокладывал дороги, одним словом, не давая своим инженерам роздыха, делал все для продвижения войска вглубь страны. Следил за сохранностью оружия, и как всегда верховодил в обозе. Вот здесь мой авторитет был непререкаем, ни одна шлюха не могла раздвинуть ноги без моего ведома, ни один купец продать лишний каравай хлеба, любое неповиновение каралось. Временами, ты отвлекаясь уходил в горы поохотиться, любил пострелять юрких лис или загнать кабана, на глазах всех армии упражнялся в беге за колесницей, вспрыгивая в неё на полном ходу. Оставшись наедине, я частенько выговаривал тебе за излишнюю беспечность.

– Так нельзя, Александр, на тебя смотрит столько глаз, а ты как мальчишка, как глупый простолюдин носишься в войлочной шапке на перегонки с Гектором, сыном Пармениона. Ты несерьёзен!

На моё ворчание, ты неизменно отвечал, что-то вроде того:

– Ты слишком скучен, филэ. Сидишь, чуть ли не до утра над своими пергаментами, шуршишь ими, что грамотей. Перестань, давай лучше заседлаем Буцефала и твою лошадь и умчимся куда подальше, развеемся!

– Придёт время и мы будем отдыхать, но не сейчас! Пойми, у Дария пятнадцать тысяч конников, а число щитоносцев, вообще не исчислимо! Его бессмертные, разрывают людей голыми руками! Колесницы с острыми косами на осях, режут ноги, точно ножи входят в разогретое масло! А ты …

– А ты зануда! Ну иди ко мне, я заставлю тебе забыть о тревогах.

Укрываясь одним шерстяным одеялом, мешая пот и кормя одних и тех же блох, мы тем не менее были счастливы. Моя рассудительность и твоя харизма, взаимно дополняли друг друга, да, в те времена мы были отличной парой, не знаю кого теперь подберёшь на моё место, я бы рекомендовал Эвмена или Пердикку, последний будет предан тебе до конца.

Впрочем, я отвлёкся.

Итак, мы миновали невысокие горы, перебрались через речку под названием Пинар, с илистыми пологими берегами, рассчитывая углубиться в незнакомые земли, как вдруг получили известие о том, что Дарий обошёл нас и вот-вот ударит в тыл. Из оставленного два дня назад, небольшого городка прибежал грек, находившийся там из-за ранения в голову. Ночью персы атаковали небольшую группку наших союзников, перебив всех больных и ослабевших. Воин, не помню его имени, протянул мне обрубки своих рук, замотанные окровавленными тряпками.

– Смотри царь, как персы поступили с твоими людьми, чтобы мы никогда уже не смогли взять оружие и сражаться!

Ты стоял покачиваясь и широко раздувая ноздри, верный признак начинающегося бешённого раздражения.

– Ты будешь отомщён, друг, – решив взять на себя решение, громко воскликнул я.

Стоящие вокруг македонцы зашумели, выкрикивая проклятия персидскому царю.

– Молчать!

Я сначала подумал, что твой гнев обрушился на некстати загоготавших солдат, но нет, раскрасневшись, ты повернулся ко мне.

– Кто ты такой, чтобы принимать решения за царя? Иди, командуй в обоз! Считай стрелы и чини катапульты! Вон пошёл!

Все замерли, никто не мог поверить, чтобы ты обругал меня, а уж тем более, отослал от себя. Не веря происходящему, я неловко поклонился и быстрым шагом пошёл прочь. Меня сопровождало неловкое молчание, но, стоило отойти, как разговоры возобновились и ты уже совсем иным тоном начал говорить с военачальниками. Феликс бывший всегда рядом, участливо спросил, что ему делать.

– Ничего, все как обычно, давай-ка действительно проведём учёт наконечников для стрел, мы же не хотим чтобы они кончились в самый неподходящий момент.

– Гефестион, на тебе лица нет. Ты смертельно бледен!

– Ничего, вот увидишь, завтра Александр пришлёт за мной и все будет просто отлично.

– Сомневаюсь, когда он гаркнул на тебя, я аж присел от страха. И многие тоже, казалось здорово перепугались.

– Вот тебе и храбрые воины, а что будет когда они увидят персидских мечников? Обгадиться? Тогда может повернуть назад и сбежать, пока не поздно?

Феликс знал, что в моменты душевной боли я становлюсь жутко несносен и ругаюсь самыми грязными словами, употребляя крепкие выражения, поэтому не стал раздражать, а молча протянул бурдюк с вином.

– Выпей, легче станет.

– Благодарю!

Я ошибся, тебя хватило ровно до рассвета, кутаясь в серый простой плащ, ты разыскал меня сидящего на телеге и перебирающего стрелы.

– Шесть тысяч триста сорок пять, шесть тысяч триста сорок шесть, ой, сломанная, шесть тысяч триста сорок семь…

– Гефестион!

– Не мешай! Собьюсь. Шесть тысяч триста сорок восемь, шесть ты…

– Гефестион! Хватит! Я погорячился! Да перестань ты, считать эти проклятые стрелы! Приказываю остановись!

Выпустив из рук ясеневое древко, я поднял глаза.

– Зачем ты так?

– Ты первый унизил меня! Я один решаю, как поступать, почему ты всегда лезешь вперёд! Над нами смеётся половина армии, дескать, я скоро уже и слова собственного иметь не буду, все решает Гефестион!

– Я лишь хотел… – и слезы покатились из глаз, всхлипнув, неловко попытался их вытереть. – Прости! Я … я люблю тебя, просто твой блеск ослепляет меня и тогда, я как слепец крушу все что попадается.

Мягко оттерев слезы своим плащом, ты улыбнулся, погладив по плечу.

– Прощаю, филэ. Впредь не забывай своё место и все устроиться само собой. Кстати, я тут размышлял о персидских колесницах, мы действительно сможем придумать нечто, для защиты от них.

«При приближении стрекочущей повозки, воины должны быстро перестроить, разойдясь в стороны и пропуская оную мимо себя. И как только колесница минует первые ряды ударить ей в тыл, копьями»!

В ночь примирения, мы нашли не только это решение, ты говорил о стратегии молниеносного удара, о бронированном щите из тяжёлой конницы, о греческих фалангах и их разворотах, в какой-то момент я понял – секс перестал быть для тебя отдохновением. Больше снисходя к моим запросам, ты время от времени задумчиво ласкал мои губы или раздвигал бедра. Я спрашивал Феликса, умолял сказать честно – я подурнел? Огрубел? Перестал быть желанным? Посвящённый в мою интимную жизнь, друг, как мог успокаивал, клялся, что прекраснее никого не видел, но, как можно доверять пристрастному взгляду. Успокаивая себя, я твердил – это временно, вот разобьём Дария, и мой Александр вернётся! Потом я узнал, что в одну из отлучек ты употребил девку из обоза, поймал и … и приказал не болтать. Обычная такая деваха, смуглянка. Я убил её, ножом перерезал горло, не из ревности, из боязни ненужной беременности. У нас уже есть Геракл, незачем плодить ублюдков.

Вранье! Я был в бешенстве, и когда тело несчастной вынесли из моей палатки, голова едва держалась на лоскутах кожи. Я разрезал даже позвоночник.

Согласно донесениям лазутчиков войска Дария, оказались всего в дне пути от наших тылов, вот здесь и пригодилась тактика мгновенного маневрирования, за несколько часов ты сумел развернуть армию и выстроить её в фронт на берегу реки. Здесь в узком пространстве между скалами, решил ждать коронованного противника, с одной стороны Исский залив, с другой – горы; огромная персидская армия оказалась зажата в естественных тисках и не смогла воспользоваться численным преимуществом. Хотя, на каждого из нас приходилось до десяти вражеских воинов, все что они могли, так это только тесниться, толкая друг друга и проклинать неудобную диспозицию. Дарий не был глуп, он даже попытался выманить нас на открытую местность, и там дать бой, обрушивая мириады мечей на македонские щиты, но, вспомнив, как были побеждены меды, я склонил совет не поддаваться на провокации персов и засесть в ущелье. Мы ждали Дария пять дней, он медлил посылал разведчиков, советовался с опытными сатрапами и все же решился. На наше счастье. На исходе шестого дня, показались острия копий и развёрнутые штандарты племенных соединений. Земля гудела и сотрясалась от множества вступавших по ней ног. Македонцы слегка струхнули, послышались голоса о возможности заключения мира, тем более, накануне гонец привёз лестное предложение. Мы читали его вдвоём, соединившись головами. В послании Дарий отдавал тебе все греческие провинции на азиатском берегу и руку своей дочери Статиры, отменной красавицы.

– Он предлагает мне стать его сатрапом, весьма щедро! Ты не находишь?!

– Сатрапию – тебе? И что ты с ней делать будешь?

– Не знаю, наверное, отращу бороду, наберу евнухов, устрою гарем! Ты станешь любимым наложником.

– Э нет, я на такое не пойду. Я воин и моё место на спине взмыленной лошади с мечом в руках, а шёлковые персидские шаровары и золотые браслеты пусть носят изнеженные слабаки.

Ты рассмеялся и порвал письмо.

– Раз мой филэ говорит – нет, так тому и быть. Завтра мы дадим бой, и разобьём Дария. Останься Гефестион.

– Я и не думал уходить.

– Странно, мне показалось, впрочем, вздор, все вздор. Позови Пармениона, Кратера, Клита и других, сам будь поблизости.

Совет, на котором опытный полководец намекал на ночное сражение, привёл тебя в ярость.

– Я не полуночный вор и не краду победы, пусть Дарий увидит мою мощь.

– Так и будет, Александр, – я мягко улыбнулся, показывая всем, что разговор окончен, и когда последний советник покинул палатку, приблизился. Обнял, успокаивая. Сникнув, ты мягко ткнулся носом мне в плечо и застыл.

– Хоть, ты понимаешь все значение завтрашней победы?!