Текст книги "Я - твое поражение (СИ)"

Автор книги: Эльфарран

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 37 страниц)

А потом мы сидели на холодном полу, время безумства схлынуло как морская волна, оставляя нам понимание произошедшего. Не говорили, не целовались, а именно сидели тесно прижавшись плечами и боками, и только ближе к утру, когда пурпурно-пёстрая Эос показалась на колеснице запряжённой четвёркой огненных коней, ты тихо предложил перейти на ложе. Мы не занимались любовью. В ту ночь, секс был не так важен, как для обычных людей. Наши чувства перешли невидимую грань и поднялись на ранее недостижимые высоты.

– Поспи Александр, и ничего не бойся, я никому не дам причинить тебе вред. Теперь ты не один.

Я никогда не забуду то утро. Ты уснул мгновенно. Ведь последние дни провёл практически постоянно бодрствуя, уснул, доверчиво устроив голову на моей груди и я долго тайно ласкал милый висок. Накручивая на палец светлые кудрявые пряди. Спустя несколько дней, осторожно срезал одну из них и сплёл себе похожий браслет.

По пробуждению, возлюбленного рядом не оказалось, удивлённый, я хотел крикнуть слугу, как вдруг заметил лежащий у правой руки маленький свиток. Всего две торопливо написанные строки. Оглядываясь назад я понимаю, что именно с них все и началось.

«Я еду в армию, ты возвращайся в Пеллу. Жди меня там».

Короткие сухие строки. Прочитав их, кинулся спешно одеваться, раздумывая на кого могу рассчитывать. И уж никак не ожидал, что ты позаботился об этом в первую очередь.

– Гарпал? Неарх?

Друзья встретили меня, сразу за дверью.

– Мы скачем в Пеллу, немедленно! Сколько у нас есть верных людей?

– С три сотни наберётся, Александр оставил всех своих телохранителей тебе, в одиночку, исчез в неизвестном направлении. Что происходит Гефестион можешь объяснишь?!

– Да, по дороге! Сейчас не время болтать, поднимайте гетайров, к вечеру Пелла должна быть наша!

Как сказал так и вышло, видно боги наконец озаботились твоей судьбой и более благосклонно отнеслись к неопытным в дворцовых переворотах молодым царедворцам. Мы гнали коней так быстро, как только могли, не размениваясь на обсуждения, я вёл наших воинов сплочённых кровью на полях Херонеи, и под Везантием. Презирая условности, первым, не слезая с спины лошади ворвался в маленький дворик царского дворца и пока едущие следом заговорщики сдерживали натиск царских охранников, верных долгу, нашёл Арридея. Ему не пришлось долго мучатся, я убил его не сходя с коня, сильно пнув ногой в лицо. Тот, на кого возлагали надежды Парменион и Антипатр неуклюже шлёпнулся, ударяясь затылком о бортик мраморного бассейна, да так неудачно что в одно мгновение, расколотил череп как ореховую скорлупку. Брезгливо посмотрев на вытекающее на галечный узор пола кровавое месиво из мозгов и оболочек, краем глаза заметил трёх испуганых слуг, не успевших спрятаться.

– Арестовать всех! Всех в подземелье!

Одновременно с гибелью Арридея, произошла ещё одна смерть и здесь я уже мог быть только свидетелем. Его жена, та самая персиянка, к которой ты еще недавно засылал свата, увидев смерть мужа, пронзила себя кинжалом. В мои планы не входило убивать её, но, тем не менее, когда повернул и шагом выехал из «семейного гнёздышка», моей лошади пришлось переступить через два трупа.

Захват дворца прошел в целом удачно, узнав от чьего имени мы действуем, многие обитатели царских покоев, напуганные смертью Арридия, сами поспешили выразить лояльность к новой власти. В парадном коридоре прямо перед мною вынырнул Филота, вид бывшего сокурсника с растрёпанными волосами и блуждающим испуганным взглядом сказал все без слов. Заговорщики, не ожидавшие от убитого горем царевича такой прыти, расслабились, и вместо достойной обороны дворца предпочли вести закулисные долгие обсуждения, выторговывая себе престижные должности у слабоумного царевича. Неарх накрыл их симпозиум, без излишней мягкости арестовал всех, не делая различия межу аристократами и рабами. Филоте, единственному повезло, тот успел выскочить в окно и разыскав меня, упал в ноги.

– Гефестион! Там мой отец и брат, в цепях! Клянусь, мы не замышляли ничего против Александра, мы думали, как склонить на его сторону всех остальных.

Грубая неприкрытая ложь, но за семейством Пармениона стояла реальная сила, старый полководец пользовался влиянием в армии и его смерть могла вызвать недовольства, особенно самых опытных, закалённых в боях воинов. Поэтому, немного подумав, я кивнул Филоте.

– Встань. Тебе и твоему отцу никто не угрожает, иди, обрадуй семью. Для охраны я дам тебе телохранителей, и буду ждать в троном зале, где-то через полчаса.

Решив вопрос с самым серьёзным противником, у меня осталась последняя задача. Задача которую я, как мог оттягивал, но которую все же необходимо было решить немедленно.

– Открой!

– Господин, мужчине сюда нельзя, это царский геникем. Здесь живут царские жены.

– Царь у нас – Александр, и я не припомню чтобы он женился, а значит все находящиеся здесь женщины либо рабыни, либо вдовы прежнего правителя, живущие из милости. Не думаю, чтобы последние были излишне щепетильны. Открывай!

Посмотрев на вооружённых людей стоящих за моей спиной и понимая, что сопротивление все равно будет сломлено, последний страж, вздохнув отошёл в сторону. Сегодня я вошёл сюда открыто, с главного входа, не закрывая лицо женским плащам. В одной из комнат, играла полуторагодовалая девочка, забавлялась с куклой искусно вырезанной из слоновой кости. У куклы двигались на шарнирах руки и ноги, и она умела кивать головой. Новенькое платьице, из тончайшей шерсти, едва прикрывало розовые круглые коленки. Сидящая рядом рабыня, увидев входящих воинов, громко закричала, обнимая ребёнка, пытаясь скрыть от нас царское дитя.

Ещё никогда я не был так противен сам себе, ещё никогда мои руки не совершали более отвратительного преступления. Ради тебя, ради твоего спокойного царствования оказался вынужден убрать всех соперников и бедняжка маленькая Европа, была из их числа. Если я оставлю её в живых, то, через два десятка лет, она станет грозой твоим детям! Родив сына от македонца знатного рода, извергнет из своего чрева – царя!

Повторяю, я не хотел её убивать.

Я лишь вытолкнул верещащею от страха рабыню на узкий портик, приставив кончик меча к горлу, принудил сделать шаг в пустоту. Смерть, как и для глупца Арридея была быстрой.

Два тела распростёрлись далеко внизу, так и не разжавшие последних объятий.

– Видимо эта женщина действительно любила ребёнка Филиппа.

Гарпал беспокоясь, спросил, что делать с бывшей царицей Клеопатрой.

– Сам не догадываешься?!

– Гефестион, – тогда взмолился чуть не плача, наш друг. – Хватит крови, тебе век не очистится от неё! Боги проклянут тебя!

– Я давно проклят!

Закипая от ярости, понося всех и каждого, побежал на жалобные крики доносившиеся из глубины покоев. Очевидно кто-то видел, как сброшенные с крыши, разбились насмерть царская дочь и её служанка, и оттого, полные ужасных предчувствий женщины Филиппа, его любовницы, незаконнорождённым дочери, заметались по комнатам пытаясь уйти от неминуемой смерти. Я указывал на Аудату и Никесиполиду, когда-то согревающих ложе царя и родивших ему дочерей.

– Отведите их с детьми в дальние комнаты и заприте.

Решив, что их ведут убивать, женщины сражались как львицы, забыв про слезы, отбросив присущую нежному полу слабость, дрались с рослыми воинами и только усилием двух десятков рук нам удалось покорить отчаявшихся. Их поволокли лицами вниз, по полу, по ступеням, тащили за ними упирающихся визжащих детей, я нарочно указал самые дальние двери, желая унизить гордых шлюх, сделать их если не покорными , то по крайней мере сломать надежду на будущее.

– Остальных резать. И побыстрее!

Сколько их было? Не помню, но ноги по щиколотки утопали в крови. Клеопатру, я оставил на ложе, изнемогающую от горя, оплакивать смерть дочери, наедине с ещё тёплыми трупами служанок; не мог же лишить Олимпиаду удовольствия убить племянницу Аттала своими руками.

Вспомнив о Парменионе с сыновыми, поспешил в тронный зал. Здесь уже ждали, предусмотрительный Неарх распорядился поставить стул с золотой инкрустацией сбоку от трона, негласно провозглашая меня наместником царя. Я не стал церемониться, плюхнулся в него и устроив ладони на закруглённые подлокотниках, слегка наклонился вперёд. Кивком подозвал Пармениона.

Как же все меняется в этом мире, всего три года назад я дрожал перед всесильным царедворцем, а сегодня он теряется в догадках об собственной участи.

– Раб, принеси такой же стул, для моего друга.

Дожидаясь исполнения приказа, не сводил глаз с нервничающего старика, тот хотел и одновременно боялся поверить в счастливый конец беседы. Его жесты, гримаса нерешительности на некогда суровом лице, выдавали лишь одно желание – уберечь хотя бы сыновей, вот за кого переживал несгибаемый Парменион.

– Александр вам не враг! И желает только одного, вместе идти к великой цели.

Усадив полководца рядом с собой, начал медовым голосом.

– Какова же она, Гефестион?

– Наш царь, желает продолжить дело почитаемого отца, чтобы умилостивить его дух, он обязан продолжить поход.

– В Азию? Нет! Александр слишком молод и неопытен!

– Так помоги ему, Парменион, твоя поддержка будет оценена по достоинству.

Повисла длинная пауза, если бы кто-то со стороны прислушивался к нашему разговору, то вряд ли догадался, что сейчас решалась судьба не Александра, а государства, на многие годы вперёд. Поэтому я не хотел торопить Пармениона, он должен был осознать, что только с тобой у него есть будущее. Смирить гордость, отказаться от честолюбивых помыслов. Нет, не зря я велел провести его мимо покоев Арридия, пусть видит – его планам конец, и если хочешь остаться в живых соглашайся на все. Филота то и дело нервно вздрагивал, дёргал отца за локоть и заискивающе смотрел в глаза, Никанор напротив, весь погрузился в себя, наверное уже видел обезглавленные тела родных. Я не торопил, сидел слегка откинувшись на спинку, покусывая нижнюю губу прошивал немигающим взглядом пленников.

– Согласен.

Наконец тихо сказал Парменион и по моим членам пробежала волна удовлетворения.

– Значит, друзья?!

– Не твои, поросёнок! Царя Александра!

Филипп научил меня улыбаться, даже будучи по горло в грязи, чем я и не преминул воспользоваться, уголки губ медленно поползли верх складываясь в очаровательную гримассу.

– Благодарю за похвалу о достойнейший Парменион, ведь именно из поросят вырастают свирепые вепри.

Он покачнулся, сделав шаг назад, чуть не упал.

– Аид меня раздери!

Запыхавшийся скороход принёс радостные вести, все передовые части стоящие неподалёку от столицы приняли тебя, и во главе немалого отряда воинов ты спешил занять трон. К тому времени весь дворец и пристройки принадлежали нам, единственный кому удалось вырваться был Аминта, тот самый, сын брата Филипа, хитрец, получив через верного раба сообщение о перевороте не дожидаясь убийц вскочил на коня, пытаясь спастись бегством в северную Македонию. Я пустил по его следу самых опытных воинов с приказом захватить изменника живьём, но не раньше, чем он встретится с тремя братьями-правителями. Была ночь, и никто в Пелле не спал, все ждали вступления войска. На серой кобыле, третий час проводя в дозоре я медленно шагал неподалёку от городских врат. Наконец, резвый мальчишка прибежавший со стороны деревни крикнул, что войско в пяти стадиях от нас и тогда я приказал музыкантам грянуть победную песнь. Треща на ветру, раскидывая искры сырой смолы, загорелись сотни факелов. Сомлевшие в ожидании люди встрепенулась, вскочили, всматриваясь в тёмную дорогу, готовые по знаку выкрикивать приветственные дифирамбы. Это было зрелище достойное твоего величия, и когда показались первые воины идущие пешим строем, мы заорали во все глотки.

– Славься царь македонский, Александр!

Выхватив у главного распорядителя церемоний, тяжёлый ларец с золотым венком правителя, едва ли не побежал навстречу войску. Ища глазами возлюбленного. Идущие навстречу воины, остановились, поражённые освещённым всеми огнями в ночи городом, который казалось весь светится изнутри, словно в каждом доме работала кузня Гефеста.

Лица. Лица. Молодые, старые, безбородые, и заросшие до ушей. Красивые, уродливые! Незнакомые!

– Александр!

– Чего кричишь? Я здесь!

От массы отделился воин в простом матерчатом панцире и фригийском шлеме. Смеясь снял его, отбросил в сторону.

– А.. – И язык присох в небу. Силясь сказать самые главные и правильные слова, онемел от волнения и только неловко протянул ларец. – Прими, государь.

Ты медленно поднял крышку, украшенную сценами охоты на вепря и посмотрел на его содержимое – корону отца, губы скорбно сжались.

– Я хотел принять этот венец при свете дня. Враги лишили меня подобной радости, что ж так тому и быть.

Вынув корону, медленно ндел на голову.

– Поздравляю, мой царь!

И обернувшись к людям из дворца, крикнул чтобы и они присоединились к моему ликованию. Македонцы всегда выражали эмоции излишне рьяно и потому крики людей взорвали ночную тишину, пугая спящих птиц, вызывая насторожённость зверя в логове. Все орали одновременно и совсем не то, что я им приказал, хотя и в пределах дозволенного. А может и нечто иное, не знаю, не вслушивался, да и кому интересно, то, о чем готовы драть глотки, люди ещё в обед считавшие себя покойниками.

Низко поклонившись и получив тайный,быстрый поцелуй в щеку, скороговоркой доложил о произведённых в столице действиях, в частности, о смерти Арридия и Европы.

– Как же Аминта? – Отрывисто спросил ты.

– Его арест, лишь вопрос времени, я хочу делать ему возможность встретится с ланкистидами.

– Чтобы обвинить их в измене? Ты поступил правильно, филэ, я порой поражаюсь твоей дальновидности.

– Я лишь желаю быть полезным царю.

Ты нахмурился, последние два слова очень не понравились.

– Помни и никогда не забывай! Ты не полезен, ты любим! Не царём, а Александром. И если когда-нибудь ты ещё раз произнесёшь подобные слова я буду знать – наша связь разорвана. Пожалей меня филэ, забудь их навсегда.

– Уже забыл, мой Александр!

Во дворце, отдав несколько коротких распоряжений и выставив стражу, ты наконец вздохнул свободнее. Заперев дубовые двери на широкий засов, сбросил маску силы и стал самим собой. За неимением нагретой воды, и не желая терять драгоценные минуты уединения, мы выкупались поливая друг на друга колодезной водой. Хохоча как мальчишки, шлёпая ладонями по спине и груди, обнимаясь.

– Хочу тебя!

В те годы ты был искренен со мною и прямо высказывал любые желания.

– Будь по твоему, только… надень корону! Хочу видеть тебя с царственным венцом на головне. Меня это возбуждает!

И я не скрывался, чем вызывал нежное умиление возлюбленного. В те годы, ты без возражений исполнял любой каприз страстного филэ.

Солнце, сокрытое плотными занавесями на окнах, находя крошечные огрехи неизвестных ткачей, пронизывало золотыми лучами, погруженную в полумрак спальню. Похожие на струны сладкозвучной кифары, солнечные лучи преломлялись на стенах и полу, создавая восхитительный хаос. А моя душа пела, в унисон с игрой небесного кефареда. Отдаваясь, не закрывал глаз, не хотел пропустить ничего из твоего прекрасного облика. Торжественный венок, из-за наших активных телодвижений, съехал тебе на левое ухо и сидел так криво, что я не удержался и поправил его.

“О боги, я совершил нечто ужасное и после этого меня следовало немедленно казнить! Я схватился за корону на голове царя”!

Смерть, ждала бы любого…, но не меня! Ты лишь мило улыбнулся и продолжил, обдавая горячим дыхание лицо, заполнять мою плоть собой. В дальнейшем, если находила такая блажь и я требовал немедленного секса, а порой, даже не разоблачив от придворного одеяния, ты спокойно относился к тому, чтобы филэ придерживал тиару. И правильно, незаметно, я буду держать венец царя царей на твоей макушке, обеими руками, всю жизнь.

– О Гефестион, – простонал ты, теряясь в сладостной муке, поднимаясь на пик блаженства. Резко двинулся, предчувствуя кульминацию, и вдруг тонкое основание венка лопнуло! Осыпав меня золотым дождём, как некогда Зевс излился на изнемогающую от любви Данаю. Листья и янтарные жёлуди усеяли тяжело вздымающуюся грудь.

– С короной или без, я люблю тебя, мой Александр!

Восторженно закричал, сжав бёдрами потные бока царственного любовника, ожидая от тебя самых мощных толчков, завершающих наши соития. А ты вдруг остановился. Мне показалось, что в темно-синих глазах мелькнуло нечто устрашающее. Опираясь на локти, ты смотрел на своего филэ и не видел меня. Не закончив, вышел, лёг, рядом на спину. Теряясь в догадках, я спустя некоторое время, осторожно потрогал тебя за плечо.

– Что случилось? Переволновался? Отдохни, и когда будешь готов повторим!

– Дело не в этом. Мне было видение. Страшнее его я никогда, ничего не видел. Ты лежал погребений под золотыми листьями, где-то очень далеко отсюда. Ты был мертв, Гефестион! И приготовлен к сожжению!

– Смерть ждёт каждого из нас, в старости, так что..

– Ты был молод и прекрасен! Но, ни раны, ни болезненных признаков, ты, казалось заснул, так, спокойно, умиротворённо, словно… познал некую тайну и она печатью лежала на неподвижных губах.

– А где был ты?

– Я? Не знаю! Не важно! Наверное, умирал рядом. Я не видел себя! Только ты, с прекрасной улыбкой. Холод пробрал меня филэ, словно я заглянул в глубины Тартара! Я должен был тебя спасти!

– Сам Зевс подчиняется пряхам судьбы – мойрам. Нам ли спорить с ними.

– Ты прав, здесь мы бессильны, а что если в этом мире есть ещё кто-то; вдруг, кроме олимпийцев есть и другие боги! А что если, у них все по иному!

– Ты готов отступиться от божественного отца ради меня?

Приподнявшись, я нежно провёл кончиками пальцев по выпирающей косточке ключицы и спустился немного ниже, всей ладонью ощущая биение сильного сердца.

– Вечность с тобой, что может быть желаннее?! Спаси меня, Александр!

========== 14. Барсина. ==========

В молодости ты необычайно серьёзно относился к разного рода предсказаниям. Оттого, напугавшая тебя картина, стала чуть ли не приоритетной мыслью, в тайне от меня ты имел несколько бесед с Аристандром, бывшим египетским жрецом, а теперь нашим главным государственным жрецом. Тот, будто бы пообещав тебе бессмертие, после щедрых царских даров, согласился вымолить и для меня местечко поблизости. Слова о вечности прочно запали в твою голову, говорили, ты, даже послал пожертвование в некий храм Амона. При том, что в золоте у нас чувствовался огромный недостаток, а точнее, его не было вообще.

– Гефестион! – Феликс переодетый в богатое облачение придворного слуги, вбежал ко мне на инженерный дворик. – Царь требует тебя в сокровищницу.

Судя по взволнованному голосу и блестящим от радости глазам, Феликс страшно гордился, тем, что его господина призывают быть поверенным в тайны государства.

Немедля спустившись в глубокое подземелье и пройдя три поста стражи, почтительно расступавшихся, я очутился в главном казнохранилище Македонии. Там уже горели масляные лампы, слышался голос Антипатра Одноглазого, последний что-то упрямо втолковывал тебе.

– Вот и Гефестион!

Заслышав шаги, недовольно проворчал старый царедворец, он как и Парменион считал меня наглым выскочкой, недостойным служить государству, и был в чем-то прав. Посторонившись, указал на несколько кованных железом сундуков.

– Открывай.

Ты опередил, принявшись откидывать тяжёлые крышки, находя только зловещую пустоту.

– А как же наши серебряные рудники в Амфиполе? Антипар? Где таланты, привезённые из Фракии?

– Ушли на подготовку высадки за Геллеспонт.

– Все?!

Вопрос, впрочем не требовал ответа и так было понятно, казна пустовала обрекая нас на временное бездействие.

– Здесь нет средств даже заплатить солдатам, за прошлые месяцы? О чем думал мой отец устраивая пышное празднество. Гефестион сколько ушло серебра на тех проклятых истуканов.

– Около пяти талантов.

– Пять талантов! Слышал Антипатр! Почему ты не отговорил отца? Ты должен был спрятать ключи от сокровищницы. Умереть, но не дать обескровить армию! Решено! Ты снят с должности хранителя казны, уйди и постарайся больше не злить меня! Гефестион!

Вырвав тяжёлую связку ключей, бросил мне.

– Теперь ты филэ, отвечаешь за все серебро и золото Македонии, – и заметив мой скептический взгляд, тяжело вздохнул. – За будущее золото.

После ухода Антипатра, мы ещё раз на пару открыли все сундуки, находя в них запустение и паутину, небольшие комнатки сокрытые в толще земли, с тайными дверками, скрепя, являли нам пустые углы. Скрывая беспокойство, вылезли из сокровищницы, полностью отчаявшиеся, не сговариваясь вымылись и переодевшись в чистое, молча поели. Думая, как поправить дело.

– Я сам поеду в Амфиполь, Александр! Ты оставайся здесь, не подавая вида, занимайся армией. Набирай новобранцев, клянусь, я вернусь с серебром.

– Рассчитываю на тебя филэ, долго не задерживайся и пусть Феликс неустанно сторожит своего господина. Я прикажу распять его, если хоть волос упадёт с прекрасной головы. Люблю тебя, и уже скучаю.

Наскоро обласкав тебя, уже через час я был в дороге. Во главе небольшого отряда мчался на юг. Не хочу вспоминать те дни, по неопытности, а скорее по горячности, наделал много ошибок. Не разобравшись, с ходу повесил всех надсмотрщиков за рабами на рудниках, запугал главного смотрителя, да так, что он едва не устроил мне несчастный случай, когда я самолично полез в шахту. Только сообразительность Феликса спасла в момент обрушения балок, подрубленных предательской рукой, слуга заранее разведал второй выход и прикрывая собой, вывел наружу. Надо ли говорить, что не имея человека на замену, я самолично отрубил голову начальнику рудников, обезглавив тем самым всю верхушку власти. На поиск новых горных специалистов ушла целая декада, ты писал по три послания в день, получая свёрнутое письмо в золочённом футляре я внутреннее довольно улыбался, зная что найду на пергаменте забавный рисунок или засушенный цветок, сорванный впопыхах.

«И если ты закончил дела, не раздумывай филэ, приезжай скорее. Загони коня, только сократи минуты моего одиночества. Я истомился, устал спать на пустом ложе».

Прошло более двух недель, прежде чем я собрался в обратный путь, ведя за собой несколько подвод с грубо выплавленными слитками, с охраной из десяти телохранителей, под покровом ночи, привёз немного серебра. Ты торжествовал, даже не успех миссии, и не деньги, а именно мой приезд обрадовал до безумия. Ты носился со мной как возбуждённый ребёнок, рассказывая о собственных достижениях, о новых илах, о построении солдат, стратегиях будущих боев, придуманных в содружестве с Парменионом и его сыном Филотой. В какой-то момент мне показалось – мы отдалились и иные лица стали тебе близкими. Чувствуя уколы ревности, тем не менее не показывал вида, нацеловавшись и ублажив царственного возлюбленного на ложе, спустя четыре дня, уже скакал на север Македонии, откуда пришла весть о поимке Аминты.

– Именем Александра, царя Македонского, ты Аминтор, повинен в измене, нежелании признавать законную власть и проговариваешься к смерти. Линкестиды: Геромен и Аррабей, как укрыватели государственного преступника, последуют за тобой.

Волнение в северных областях я подавил без жалости, вырезал всех, кто сомневался в твоих правах на трон. Я не был беспечен, как иные правители, никто из семей изменников не спасся, навсегда исчезли из Македонии многие древние и славные роды. Меня называли – злобным ублюдком, плевали вслед, на меня было совершено несколько покушений, но, лишь усмехаясь, я всем отвечал знаменитой слащавой улыбкой под которой скрывалось бешенная ненависть. Даже ты, осторожно намекал в письмах, что можно было и помилосерднее обращаться с побеждёнными, а я отвечал: – ядовитую траву выдёргивают с корнем, если не хотят, чтобы появились новые ростки. Уже тогда спорил с тобой и настаивал на своём. И делал это излишне запальчиво. Годы научили меня облегать свои желания в более мудрые формы и вскоре один историк сказал, будто бы все указы Александра подаются написанными на бумаге Гефестиона.

Меня стали бояться, после похода на север Македонии, затаились. Пользуясь твоим отсутствием, а ты был вынужден усмирять наших врагов: трибаллов, иллирийцев, даже греков и иных, кто не признавал законную власть; провёл несколько новых указов. Печать государства, тяжёлая отлитая из серебра с ручкой красного дерева, хранилась у меня … ну, не смейся, под подушкой. Там, где ты её и оставил, уйдя в поход.

« Скоро Гефестион на трон сядет! Случись что с царём, все будем под пятой сына Аминтора! Он уже и корону примерял, один из рабов видел»!

И это были самые невинные слухи, которыми регулярно снабжала меня сеть шпионов. Дорвавшись до казны, часть серебра я отсыпал себе. Тайно. Мне, как и тебе позарез нужны были деньги, и если ты тратил их на армию, я создавал своё подразделение и вскоре ни один человек в Пелле не был уверен, что его слова или поступки не известны Гефестиону. У меня появились доверенные лица. Помимо Феликса и Гестии, по утрам, а порой ещё до восхода солнца садился за стол и проверял письма пришедшие за ночь. Рассматривал прошения, судил тяжбы. Как и говорилось раньше, порой ошибался. Хотя, были удачные решения.

«Мой филэ, твоя помощь бесценна, – писал ты, брызгая чернилами на строчки, – те двести пращников, которых ты послал мне, решили исход боя. Забросав камнями греческих лучников. Ты сообщаешь, что если их соединить с лёгкой конницей и до времени первого залпа закрывать телами коней, то эффект неожиданности превзойдёт все ожидания! Я попробовал и остался очень доволен твоим советом! Мой несравненный, мудрый и нежный правитель, мне рассказывали, о непомерных налогах на землепашцев, умоляю тебя филэ, не слишком на них жми, все-таки в их семьях подрастают будущие воины, а впрочем поступай как считаешь правильным. Твой любящий, скучающий Александр»!

Временами я перечитывал эти письма, даже много лет спустя, удивляясь безграничному доверию с твоей стороны, тогда мы любили друг друга и к Аиду посылали все сомнения.

Персия, от звучания этого слова замирал каждый, с восхищением или страхом, но ни один не оставался равнодушным. Наш восточный сосед будучи самым могущественным меж тем расширял границы своего государства, захватив даже бывшие греческие области, насаждая волю покорённым племенам. Твой отец давно поглядывал на азиатский берег, хотел, мечтал сразиться с царём царей Дарием, Аттала отправил с передовым отрядом. Своего родственника. Теперь же, когда Парменион спустя полтора года прочно обосновался в твоём окружении, вопрос о вторжении уже не казался ему абсурдным. К тому времени, я всеми способами сумел наполнить казну, чего мне это стоило расскажу только подземному судье, но когда ты вернувшись из многодневного похода, и на утро спросил меня о средствах, слабо махнул рукой, не в силах подняться с ложа.

– Сам смотри.

Благодаря мне, ты смог заплатить каждому солдату жалование на полгода вперёд, и не тот мизер который выдавал прижимистый Филипп, ты кидал золото горстями, золото которое я выдирал из рук торговцев стонавших от повышенного налога, из закромов землепашцев, грозя сжечь их дома, у недовольно ворчавших знатных родов, напоминая им об участи Линкестидов. К моему ужасу, ты израсходовал к весне весь запас, добравшись даже до неприкосновенных сундуков, которые я хотел оставить на случай неудачи.

– К чему скаредность, филэ! – Воодушевлённо говорил ты, – мы возьмём богатую добычу, наполним наши сундуки персидским золотом и драгоценностями.

– Да, но иметь хотя бы сотню другую талантов не помешало бы, и пару десятков сундуков с золотыми тетрадрахмами…

– О смирись, мой прекрасный возлюбленный, не омрачай светлый лик, презренным металлом. Я хочу сегодня объявить о выступлении войск, вскоре мы переправимся через пролив и вступим на земли Персии, мы совершим, то что не под силу ни одному смертному! А ты считаешь какие–то тетрадрахмы, когда перед тобой открывается величие.

– Но, ты же разоришься, Александр, что ты оставишь себе, если сегодня опустошишь последний сундук?

– Себе? Нам, Гефестион! Нам я оставляю надежды!

– Надежды? Ты сумасшедший?!

Оставивший зал совещаний, я потихоньку приказал Феликсу с помощниками, припрятать несколько сундуков с золотой монетой, так, на всякий случай. И молчать! Ты не узнал, удивившись на следующий день, что все средства потрачены, ещё активнее принялся готовиться к походу. И этот момент настал. Старые корабли, доставшиеся ещё от Филиппа просели от множества вошедших на них воинов; оружие, боевые машины и коней грузили отдельно. Ты не мог ждать, стоя на носу первого корабля отплыл как только прозвучал рожок капитана. Занятый погрузкой, я напротив остался на родном берегу до последнего, отправлял корабли предчувствуя, что вижу Македонию в последний раз, оттого как мог тянул с отплытием. У меня не было твоей безграничной уверенности в успехе экспедиции, я даже старался просчитать пути отступления. Как это сделал Феликс в серебряной руднике, и когда корабль, который должен был принять меня на борт стоял снаряжённый, и медлить стало невозможно, то опустился на колени, набрал в горсть земли. Здесь же сломал тонкую веточку оливы, поцеловал, произнёс слова молитвы. Завернув, взял с собой, последний дар Родины и был бы очень признателен, если найдя мешочек с пылью в моей личном ларце, его положат в гроб, впрочем, это уже не важно.

Итак, мы отплыли, выстроившись в боевой порядок, взрыли острыми носами галер морские волны.

Мне рассказали, что завидев противоположный берег ты вдруг спрыгнул с корабля и двинулся по пояс в воде с одним длинным дротиком в руке, как размахнувшись бросил его и копье воткнулось в землю всем наконечником.

Символично!

Ты заявлял свои права на новые земли, и все бывшие на галерах ответили дружными криками одобрения. Повторяю, я не видел этой сцены, я смотрел назад на исчезавшую вдали Македонию, придерживая завязки плаща, чтобы его не унесло порывом морского бриза. Я уже тогда знал, что больше не увижу, ни мать, ни отца, сестры так и останутся для меня маленькими девочками с куклами в руках, я оставлял жертвенник выстроенный в честь Филандера и только… Полидевк, поняв брата, подошёл и молча обнял меня. Так мы и стояли на последнем корабле, ничего не в силах изменить.

– Завтра мы принесём жертвы на холме Ахилла. И Патрокла, разумеется.

– Ты хочешь, чтобы я…

– Чтобы ты показал всему миру, кем являешься для меня! Хватит, устал прятаться по темным углам, нам нечего стыдиться! Грязные слухи замолкнут, когда все увидят наш ритуал.

– Значит следует подготовиться, я займусь этим немедленно.