Текст книги "Вид на доверие (СИ)"

Автор книги: Daykiry

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 51 страниц)

– Тратить на глаза буду я, – сказал Эштон. убирая все обратно в аптечку и ставя ее на стол. – И за три месяца, пока ты ездишь на моей машине, у тебя будет возможность накопить на свою. В конце концов, кредиты не отменяли.

– Я не говорил, что согласен, – пожал плечами Виктор. Вопрос операции пока оставался самым главным и обосновывающим вообще необходимость вывертов такого рода.

– У меня есть время тебя переубедить, – Эштон повернулся к Виктору. – Мне все равно будет скучно тут сидеть целыми днями в течении месяца, по крайней мере. Так что у меня будет время даже на презентацию этой операции. Буду тренировать рабочие навыки, так сказать.

Виктор глубже забрался на кровать.

– Давай только без стандартных маркетинговых ходов, – предупредил он.

– Как будто ты знаешь, что это такое, – фыркнул Эштон. – Ты разбираешься в лошадях, я в рекламе и маркетинговых ходах.

– Хорошо, – согласился Виктор и перефразировал: – Давай без _примитивных_ маркетинговых ходов, псевдозаниженных цен и мелкого шрифта серым цветов.

– Как скажешь, мой господин. – снова фыркнул Эштон. Он явно постепенно возвращался в привычное состояние и теперь ехидничал.

– Рад, что ты согласен, – хмыкнул Хил, чуть смещаясь и подтягивая любовника ближе к себе, чтобы обнять. В кармане пискнул телефон, и Хил добрался до мобильного, чтобы прочесть смс. От Николсона.

– Наши все, сагитированные Николсоном, завтра собрались мне гипс расписывать маркерами, – поделился он со смешком. – Как дети малые.

– Наверное, это хорошо, когда есть кому расписывать. Мой гипс снимали идеально чистым.

Эш слегка напрягся в объятиях, но усилием воли расслабился.

– Правда, в твоем возрасте будет несколько странно смотреться.

– О чем и речь, – хмыкнул Виктор. – Особенно, парочка хуев, ибо без членописи наверняка не обойдется. У Кира вся жизнь такая, он великолепно сходится и с пожилыми, и с двадцатилетней молодежью. Даром, что страдание хуйней ему приносит либо деньги, либо связи.

Вик привычным жестом уложил подбородок Эшу на плечо. Мысли вслух у него были нечастыми, но сейчас были именно они. Хил ждал атмосферы беззаботного страдания долбоебизмом, которая легко обесценивала любые загрузы и помогала отвлечься от сложных ситуаций и взглянуть на них более трезво. Клуб все же был самой лучшей отдушиной, игравшей ту же роль, что и кокаин с Руно для Эштона, но оставлять любовника одного решительно не хотелось – в конце концов, на данный момент ничего обесценено не было.

– Как вы с ним познакомились? С Николсоном в смысле, – сказал он. Вообще, в голове не укладывалось, как настолько разные люди могут сойтись и дружить столько времени. Для Эштона, закрытого и недоверчивого, не подпускающего к себе никого лишний раз, это было несколько странно.

Виктор дернул плечом.

– Знаешь, как говорят романтичные девчонки о встрече своего принца? – поинтересовался он. – “Он ворвался в мою жизнь, как безумный вихрь, и поставил все с ног на голову”.

Виктор ухмыльнулся с каплей сарказма.

– Николсон, думаю, сказал бы как-то так же. Преувеличил бы, правда. Я подростком был достаточно активным, из подстрекателей даже. А Кир был не забитым… зажатым. Мне было интересно, я ему пару пинков отвесил. У него шило в заднице и закрутилось так, что стало его личным гироскопом, – мужчина ухмыльнулся. – Потому потом стало интересно ему, и уже он меня таскал из эксперимента и, возможно, в качестве талисмана, пока не привык вешаться на шеи, сохраняя официальность. Я поменялся, а он каким стал тогда, в 14 лет, таким и остался. По крайней мере внешне. И теперь этим шилом в меня тыкает при любом удобном случае.

Хил тихо фыркнул.

– Не могу сказать, что хотел бы, чтобы он прекратил. А еще он гораздо умнее, чем кажется, и всегда знает много больше, чем ты думаешь.

– Не мне его осуждать или обсуждать, но мне кажется, что иногда он слишком много себе позволяет, – пробормотал Эштон. – То, что ты с ним постоянно советуешься – а ты советуешься, не отрицай, – говорит о том, что он гораздо умнее, чем кто-либо думает. Но ведет он себя все равно чересчур… шумно, – нашел верное слово Эштон. – Я не слишком люблю шумных людей. Но каждому свое.

Виктор только покивал, не имея необходимости спорить. Он действительно советовался. Кир всегда видел всю ситуацию вцелом, не терял оптимизма и никогда не оказывался в смятении, в котором весьма часто оказывался Хил, выцепляя себе необходимую пару суток на то, чтобы переварить произошедшее, разложить по полочкам и найти правильный выход.

– Он шумный всегда и вне зависимости от ситуации, – согласился Вик. – Никогда не подстраивается под эмоции окружающих и не умеет воспринимать серьезно любые обсуждения какой-то проблемы. Он всегда кристально ясно видит ситуацию, а потому никогда не напрягается, – Виктор хмыкнул. – Эта черта его мне часто помогает. А его “независимый” шум – то, за что я цепляюсь, когда мое восприятие тянет вниз. Я донная рыба, – мужчина издал смешок. – А Кир дергает меня из ила. Сука.

– Наверное, неплохо быть таким человеком, но они тоже могут перегореть, – задумчиво проговорил Эштон, освобождаясь от объятий Виктора, чтобы наконец пойти покурить все-таки. – Их бывает слишком много, я подобных избегаю – они перетягивают внимание на себя, а я тоже люблю внимание. Считай, что я просто завидую подобным людям, – хмыкнул он, уходя в гостиную.

Вообще, это было правдой. Наполовину. Эштон терпеть не мог, когда кто-то отвлекал внимание от его персоны. А такие люди, как Николсон это делали с легкостью. Что и напрягало. Когда они заходили в комнату все сразу обращали взгляды на этих людей, а им самим это ничего не стоило. Ну совершенно.

Виктор никак сказанное не прокомментировал. Он не считал, что Николсон может перегореть. Безусловно, что у каждого есть свой предел, но если некоторым для этого хватает просто времени, то Кира пошатнуть могло только нечто серьезное. Пожалуй, Вик поставил бы на нечто паранормальное, то, что не укладывается в привычную картину мира, а потому может не быть прозрачным для Ника. Но одновременно Виктор предполагал, что у приятеля есть пара тузов в рукаве, и просто так он не упадет.

За Эштоном мужчина не пошел. Он покопался в пакете, снова находя таблетки, и прошел через гостиную на кухню, чтобы налить себе воды. Пока что перелом слишком неприятно ныл.

Эштон выкурил сигарету, но не возле окна, а сидя на диване, уткнувшись по обыкновению в телефон. В этот раз он переписывался с Мартином, которого неожиданно заинтересовали его дела.

Парень коротко отвечал, задумчиво проходясь взглядом по спине Виктора, видимой из кухни. Они сильно отличались, их лучшие друзья тоже сильно отличались. Вообще, у них не было ничего общего, если подумать. Эш любил клубы – Виктор их ненавидел. Виктор любил лошадей – Эшу было на них плевать. И это если только брать их главные увлечения. Вопрос что они делают друг с другом напрашивался сам с собой. По правде говоря, им действительно не о чем было говорить, разве что только отношения выяснять. Посторонних тем никогда не возникало. Стоило, наверное, задуматься.

– Эй, – позвал Виктора парень, туша сигарету и заглядывая в кухню. – Какой у тебя любимый цвет?

Виктор успешно проглотил таблетки и мерно пил воду крупными глотками, когда до него донесся вопрос Эштона. Он был настолько непривычным и неожиданным, что Хил даже снова прокрутил фразу в голове, подозревая, что ослышался, не так понял, или парень пытается восстановить пароль от его почты по секретному вопросу. На почте вопрос был иной, а ослышаться мужчине так же было не суждено, и Вик качнул головой, а потом недоуменно повернулся к любовнику.

– Темно-синий, если одежда; дерево, если интерьер; серебро, если техника, – весьма полно ответил он. Сам факт такого любопытства был непривычен и странен.

Стоило задуматься, раз простой вопрос вызывал такую реакцию.

– Ты к чему?

Эштон оперся плечом на косяк, прокручивая в голове ответы, потом дернул свободным плечом и сказал:

– Да так, решил восполнить пробелы. Душить ты меня душил, трахать трахал, а какой у тебя любимый цвет я не знаю. А день рождения когда? Только не говори что-то в стиле “Помнишь, когда я связал тебя в первый раз – вот это и был твой подарок мне на день рождения” или “на следующей неделе”.

– Чушь, – Виктор хмыкнул, прокомментировав запрещенные варианты, и отставил стакан.

– Сентябрь сейчас.. – задумчиво прикинул он. – Значит через полгода, считай. Восемнадцатое февраля.

– У меня еще позже. В начале июля, мы с тобой познакомились через пару дней после моего дня рождения, – сказал парень и решил продолжить допрос. – А какой университет ты окончил?

– О, – многозначительно хмыкнул Виктор. – Радует, что я так же не был подарком на день рождения. Архитектурный. Проектировка жилых и офисных зданий. Следующий вопрос? – с каким-то даже весельем поддержал он Эша, выйдя с кухни и усевшись перед парнем на пол.

– Почему именно архитектура? – вопрос последовал моментально. – Ты когда-нибудь работал по профессии? Если нет – почему? Если да – почему бросил? – вопросов стало больше.

– Притормози, – Виктор чуть поморщился от объема вопросов, не ожидал все и сразу, и предупреждающе поднял руку. – По специальности только “халявил”. Выбрал как наиболее приемлемое для меня. А так основная работа – клуб конный. Еще со времен колледжа, когда я Эмили на конюшнях помогал. И давай по одному, – предложил он.

– Хорошо, – Эштон сел на диван с ногами, провел рукой по волосам и задал следующий вопрос. – Как давно понял, что хочешь спать не только с девушками?

– Давно, – ухмыльнулся Виктор. – Мне было 17 или 18 вроде, когда я участвовал в оргии. Парней было больше девушек, – пожал он плечами. – И уже тогда это не было для меня чем-то за рамками. Более точно не помню уже.

– Хм, – Эштон задумчиво поджал губы, потом откинулся на спинку дивана и кивнул. – Пока допрос окончен, – сказал он.

– Окей, – кивнул Вик. – Твоя очередь. По тому же списку.

– Цвет люблю черный, – пожал плечами Эштон. – На кого учился, тем и работаю. Точнее, уже не работаю. Остальное ты вроде знаешь, – отвечать самому на вопросы было несколько сложнее, чем их задавать. Тем более, он и вправду не знал, что можно еще ответить на них ,кроме краткого изложения сути.

– Последний вопрос перефразирую, – решил Виктор. – Когда ты начал засматриваться на парней и когда и с кем был первый секс?

– Самый первый лет в четырнадцать с девчонкой из старшего класса. Ее звали то ли Молли, то ли Лорри. Не помню уже. А с парнем в пятнадцать. Не очень приятно было, но дико хотелось попробовать, – Эштон говорил об этом без утайки – таить было нечего. У него первый сексуальный опыт был практически, как у всех.

– А минет? – полюбопытствовал Хил, и уточнил:

– Твой, а не тебе.

– Примерно в том же возрасте. Или чуть позже. Кстати, первый сделанный мной минет был как раз Барри. Собственно, большинству из тех вещей, что я сейчас умею делать я научился именно с ним. Я про минет.

– Это ожидаемо, – кивнул Виктор, на какое-то время приобретя задумчивый вид. – Он учил? Или твоя инициатива была?

– Я бы не сказал, что учил. Я хотел сам сделать как лучше, а он говорил, как будет лучше. Ну, мне казалось, что это было именно так, а как уж на самом деле понятия не имею.

– Ты был для него очень удобным. Даже слишком. По-моему, тебе повезло, что он не был в тебе заинтересован.

Виктор цокнул и покачал головой.

– Ладно, не лезу.

– Почему повезло? – совершенно не понял Эштон. То, что было тогда он даже с натяжкой не мог назвать везением.

– Потому что так ты просто был парнем на побегушках, с кем спали – ты сам говорил – от отсутствия иных вариантов. А при капле интереса (и том же отношении), из тебя сделали бы первоклассную блядь на всю компанию. Например, если б ты особо приглянулся Барри или кому-то из его близких дружков мордашкой. Он улыбнулся бы со словами “мне нравится, как ты это делаешь; сделай вот ему, я хочу посмотреть со стороны”, и ты бы сделал, я прав? Шел бы по рукам, потому что Барри попросил и одобрял это, обращая на тебя так много внимания. Тебе было 15, да? Можешь прикинуть, кем бы ты стал, – ответил Хил.

– Было бы, правда, два плюса. Трахался бы ты еще искуснее (хоть и не факт); и вряд ли имел такие последствия, ибо не о том бы думал. Из минусов – тебя бы кинули, а ты наверняка пошел бы на панель. И уже скопытился бы от наркоты. Оказаться под фоновым влиянием было лучше, чем попасть под прямое. Кидают такие в любом случае; и я бы выбрал нынешний твой вид, нежели статус “элитной шлюхи”, замененной однажды кем-то с более глубоким ртом. И вытраханный до пустоты в черепе мозг.

Виктор закончил немного нестройную речь сделанных предположений и выводов и поднял взгляд на любовника.

– Я ведь прав? Ты пошел бы на это, если бы Барри таким тебя принял? – хмыкнув и отведя взгляд, он добавил. – Хотя интереснее было бы узнать, какой из вариантов выбрал бы ты, если бы мог. Тогда, думаю, не задумываясь выбрал бы внимание, с любыми последствиями. А сейчас?

Взгляд снова поднялся на Эша.

Эштон как-то разом посерел.

– Кажется, меня начинали к этому готовить. К судьбе элитной бляди в смысле. Даже пиар-акцию устроили, а меня после этого не перекрыло окончательно.

Парень пытался говорить спокойно, но слишком отчетливо видел то будущее, которое нарисовал ему Виктор. А ведь это было очень близко – если бы Эш не решился на глупое самоубийство, все могло быть совершенно по-другому. По крайней мере, с половиной школы он бы точно переспал. И, быть может, это еще и показали бы.

– Сейчас бы я вообще не выбирал Барри. Или выбрал ради того, чтобы добиться его внимания, а потом кинуть. Я бы просто не смог в него влюбиться – не мой типаж.

– Думаю, ты видел таких “баловней” рядом с Барри. Но так хотел на их место, что не слишком думал, чего это будет стоить, – кивнул Виктор, принимая к сведению ответ парня. – Так что, как видишь, с какой стороны посмотреть. С этой – тебе повезло и ты сравнительно легко отделался.

– Может быть, – дернул плечами Эштон. – Не хочу об этом вспоминать.

Конечно, он понимал, что рано или поздно ему придется в этом рыться, но сейчас он не хотел. Не был готов. Тем более, вспоминать о том, что послужило поводом для отчаянной попытки привлечь внимание.

– Может, тебя с пиар-акции так? – предположил Виктор. – Если тебя потом накрыло и сорвало, возможно, слишком сильно накрыло или не до конца сорвало. Ты посчитал произошедшее позором, или унижением, или испугался, или еще что-то. Одна мысль, что это повторится или о Барри, как причине произошедшего, – и тебя дергает.

– Это просто было унизительно. Это был секс на камеру как раз, запись вся школа увидела. А секс был не самый лучший, – как можно равнодушнее отозвался Эштон. – Потому я хочу увидеть себя на записи в более выгодном свете. Прошлый раз был ужасен.

Виктор понимающе кивнул.

– Будешь выглядеть отлично, – сказал он. – Не знаю на счет тех лет, а сейчас ты очень красив. Особенно, в движениях. Какой тогда была истинная мотивация твоего самоубийства? – спросил Хил. – Если Барри устроил такую подставу, вряд ли ты после этого его внимание привлекал.

– Может, я хотел просто перевести внимание с записи на что-то другое. Я уже и не помню, это просто было порывом. Первым,что пришло в голову, – Эш снова дернул плечами, но уже как-то нервно.

– Да-да, – поправил себя Виктор, – попытки самоубийства. Я помню. Получилось? В смысле, что потом было в школе? История забылась, или ты перевелся?

– Это было в выпускном классе. Как раз перед экзаменами. Экзамены я уже летом сдавал, отдельно. Больше в школе не появлялся.

– Вовремя, ничего не скажешь, – оценил Хил. – Многие знают обо всем этом?

– О том, что я пытался покончить с собой? Не знаю. Я не общался ни с кем из школьных знакомых с тех пор, сразу уехал в университет. Я и поступил в тот универ, в который меня отправлял отец только потому, что он находился на другом краю страны, – сказал Эштон. – На летние каникулы приезжал редко – быстро нашел себе знакомых там, так что, может, о моем поступке мало кто знает. Это было глупо, сейчас я это понимаю.

– Ну, в основе своей он имел каплю рациональности, если ты действительно хотел сменить тему обсуждения, – хмыкнул Виктор. – А я в том возрасте за подобное спокойно бы воткнул Барри в задницу “розу” из бутылки. Очень ревностно относился к своему пространству, репутации и, – мужчина издал смешок, – своей чести. И мстителен был, как питбуль.

– Я не любитель физического насилия, – отозвался Эштон. – Даже сейчас. Мне кажется, что моральное унижение намного сильнее, чем физическое. Физическая боль проходит, а моральная, как видишь, до сих пор аукается.

– Это для объекта. А публика, тем более школьная, хочет хлеба и зрелищ. И торчащее из ануса бутылочное горлышко было бы весьма наглядным примером того, что следует за подобными приколами. Физическое проходит, да, но в школе ему жизни бы не было. Я бы не дал.

Виктор пожал плечами.

– Потом, правда, закончилась и школа, и такие мнительные замашки.

– Плохо, что мы учились в разных школах. Хотя с такими как ты я предпочитал не связываться в то время, – заметил Эштон.

– Почему? – полюбопытствовал Виктор. Общая причина была ясна – с такими вообще мало кто связывался – но Хил хотел узнать более конкретно.

– Потому что вы больше всех любили ставить подножки. И в то же время вы были какими-то фриками, нелюдимыми. Не поймешь, что у вас на уме.

– Вот что-что, а подножки я не ставил, – хмыкнул Виктор. – А если и ставил, то только в ответ.

– У всех по-разному, наверное, – пожал плечами Эштон. – В нашей школе было явное деление по кастам и все друг друга терпеть не могли. С жиру бесились.

– Это и у нас было, – отозвался Виктор. – Я только держался на расстоянии от всех. Потому что не бывает крыс больше, чем в собственном тылу. По мне, внутри объединений у нас грызлись куда активнее, чем между. Тише, но активнее.

– Сместить лидера и самому им стать – да, у нас такое тоже было. Или нагадить другому, а самому выглядеть выгоднее. Иногда все было слишком жестоко. Настолько, что моя запись еще просто цветочки. Были вещи гораздо хуже. Не зря говорят, что дети самые жестокие люди.

– Вот, – кивнул Виктор. – Говорю же, тебе вполне повезло.

Мужчина с некоторым усилием поднялся и пересел на диван рядом с Эштоном, устроившись полубоком. Здоровой рукой Хил прихватил любовника, а сам привычно дотянулся до шеи, целуя переход с плеча, а потом поднимаясь выше.

– Если в очередной раз не поругаемся, я вечером обязательно тебя поимею, – оповестил Виктор, обводя языком и прикусывая кожу на кадыке. Сложно было сказать, с чего именно он так перевел тему: из-за чего-то, услышанного в рассказе, или как обычно от недостатка тактильного контакта. Второе было точно – Вик заметил, что в таких разговорах любовник как минимум не реагирует на касания, а то и реагирует негативно, потому держал руки при себе, пока вся информация не была получена, а тема себя не исчерпала. Но первое он со счетов не сбрасывал, пока не анализируя все детально.

– Надеюсь, ты будешь любезен и не станешь сильно брыкаться, потому что снизу я сегодня не буду.

Эштон не стал сопротивляться, а даже чуть откинул голову, давая больший доступ к шее.

– И как ты себе это представляешь? В плане тебя сверху. Сейчас это как минимум неудобно будет, – сказал он, поворачивая голову к Виктору. – Серьезно, я понимаю, что тебе непривычно быть снизу, но это пока самый оптимальный вариант.

– Нормально представляю, – стоял на своем Виктор, продолжая ласкать шею Эша, не оставляя, однако, засосов. – Перевернуться на спину, в случае чего, я смогу всегда.

– А так будешь елозить по мне гипсом? – скептично поджал губы Эштон. Но положения все-таки не менял, чтобы не сбить любовника с нужного настроя. Хотя они наверняка успеют еще поругаться до вечера пару раз.

– Физическая боль мне не очень нравится, – хмыкнул Виктор, перемещаясь поцелуями за ухо любовнику и втягивая в рот мочку. – Потому нет, гипсом елозить не стану.

– А мне кажется, что физическая боль тебе очень даже нравится, только ты ее больше любишь доставлять. Если брать в расчет твои стягивания, удушения или побои, – фыркнул парень. – И, может, мы не будем ждать до вечера?

– Побои от вспыльчивости, а связывание и удушение не должны приносить боль, у них иная цель, – выдохнул Хил, переключаясь с уха обратно на шею, и с улыбкой поинтересовался:

– Почему? Полагаешь, разругаемся, или уже белье жмет?

– И какая же у них цель? – уточнил Эштон. Потом откинулся на спинку дивана, пока позволяя Виктору делать то, что ему хочется. – И нет, я думаю, что мы поругаемся, а снова без секса я не хочу оставаться.

– Связать и удушить, как ни странно, – ухмыльнулся Виктор, приподнимаясь и нависая над любовником, чтобы иметь доступ и ко второй стороне шеи. Для удержания равновесия Хил уперся здоровой рукой в спинку, и к чему-то более активному переходить явно пока не собирался, развлекаясь ласками.

Эштон прикрыл глаза, кладя руки на плечи Виктора, придерживая его на случай, если рука все-таки сорвется.

– Я могу снова полезть в психологический анализ. И сказать, что тебе просто нравится контролировать все настолько, что даже хочется контролировать смерть человека. Это я про удушье.

Виктор перекинул ногу через Эша и сел ему на колени, проглаживая освободившейся рукой торс парня.

– Не надо лезть, – поморщился Хил, отстраняясь и рассматривая любовника. – Лучше скажи, хотел бы повторить оргазм без кислорода еще раз? Не сейчас. Вообще.

Эштон чуть выпрямился, перестав расслабленно растекаться по спинке дивана.

– Не знаю. У меня рефлексы сразу срабатывают и страшно, если честно. Я понимаю, что ты все контролируешь. Но я расслабиться не смогу просто.

Виктор нажал на плечо любовника, призывая снова расслабиться.

– Можно начать с чего-то проще, – предложил Хил. – С “муравейника”, например. Там все можно делать самому, но лучше с кем-то – для безопасности и качества. И это не “приправа”, как удушение для оргазма; это самостоятельная вещь и, если по аналогии, то аперитив к расслаблению – алкоголю, например. Или сексу, если не планируются страстные скачки.

Вик снова склонился к шее Эштона, не теряя настроя. Ладонь улеглась на пах любовника, и Хил погладил его, чуть сжимая.

Эштон улегся обратно на спинку.

– Что такое этот твой “муравейник”? – спросил он, немного хмурясь. Но поглаживающая рука сбивала напряжение. Сам он пока никаких действий в сторону Виктора не предпринимал, занятый именно предложенными альтернативами и самим разговором.

– Нужно часто и мелко подышать, а потом вдохнуть и задержать дыхание, – начал объяснять Виктор, – и пережать артерии, – Хил положил руку на горло Эштону, под самую челюсть, указывая место, но не надавливая.

– Желательно и горло, чтобы не напрягаться для удерживания. Держишь секунд десять, больше обычно не нужно. Потом отпускаешь, начиная дышать, и расслабляешься. По телу проходит тепло и “колючие” мурашки, много, очень, словно рой муравьев ползает. Своеобразное, но приятное ощущение. Сродни первых сигаретных затяжек.

– Откуда у тебя столько познаний во всем этом? – Эштон задумчиво положил пальцы на те места, куда показывал Виктор и чуть нажал, но тут же отнял руки. – Ты учишь меня душить самого себя, понимаешь? Это не тот опыт, который любовники обычно передают друг другу. Если бы я научил тебя принимать член в горло до упора – это было бы правильно. А душить самого себя – не очень. Но если тебе доставляет такое удовольствие сам процесс удушья, то я попробую. Может, тоже втянусь и стану извращенцем.

– “Муравейником” дети в младших классах балуются, – хмыкнул Виктор. – Душат друг друга шарфами. Делать подобное самому безопасно, если руками, – ты потеряешь сознание и силу пальцев раньше, чем причинишь себе вред, – мужчина пожал плечами. – Кто-то учит правильно курить травку, кто-то – правильно нюхать кокаин, кто-то – правильно трахаться или изощренно дрочить через уретру. Я не просто предлагаю получать удовольствие удушением, я предлагаю научить делать это правильно и безопасно. Не думаю, что это плохо и неправильно. Только делай с умом, а не как обычно.

Вик хмыкнул.

– Хочешь? Я помогу пережать горло.

Эштон облизал губы. Ему всегда нравилось все новое, что будоражило кровь. Тем более, может, это удовольствие сможет ему помочь совсем отойти от кокаина.

Парень медленно кивнул.

– Хорошо. Давай попробуем.

Иногда он просто ненавидел свою натуру. Подумать только, он собирался добровольно себя душить ради того, чтобы получить удовольствие.

Виктор, ухмыльнувшись, склонился, чтобы поцеловать Эштона. Совратителем или соблазнителем он себя не чувствовал, но учить новому любовника было занятно, тем более, что когда Вик говорил Эшу о потенциале оргазма под удушьем, если расслабиться сильнее, он предполагал замену этим наркотикам. Призрачный шанс переключить Эштона на менее зависимоопасные, не такие длинные, но ни на что непохожие и приятные ощущения. Даже не переключить – отвлечь, дать какой-то аналог.

– Отлично, – кивнул Виктор, отстраняясь и усаживаясь по правую сторону от Эштона. – Надеюсь, выйдет с первого раза. Для этого объясняю подробно. Дышать нужно в руки, сложенные “лодочкой”, – Хил изобразил фигуру с гипсом, вышло не очень узнаваемо, но по здоровой руке понять суть можно было.

– Садишься на корточки – для начала удобнее так. Дышишь часто и коротко, как набегавшаяся собака, – дыхание Виктор тоже изобразил. – У тебя чуть участится сердцебиение, а в руках будет воздух с малым количеством кислорода. Все для того, чтобы зажимать тебя нужно было меньше. Вдыхаешь чуть глубже, но не очень глубоко, не надувай легкие до отказа. Встаешь, закрывая глаза. Тогда я тебя придавлю. Держать буду семнадцать-восемнадцать ударов сердца. Не напрягайся, задыхаться ты не начнешь. Должно появиться ощущение “надутой” головы. Почти такое, как когда вниз головой висишь, но не совсем. Значит, кислорода начинает не хватать – так и нужно. Потом я тебя выпущу. Пока ты технику не поймал, думаю, словишь несколько мурашек и волну по телу то ли жара, то ли холода (сам не поймешь, что именно), до слегка подрагивающих кончиков пальцев. Чтобы ты понимал, чего ждать.

Виктор задумчиво выдохнул.

– Даже так давай, – он помассировал переносицу. – Семнадцать ударов считаем вместе, это будет минимум тебе для отсчета. А дальше ты смотришь по себе, смотря как вдохнешь. Когда почувствуешь, что еще удара три или четыре, и начнешь паниковать или задыхаться, то хлопнешь меня по руке – я тебя выпущу. Но семнадцать – терпишь обязательно. На всякий случай – в муравейнике не душат, а если и передавливают, то дыхание ртом только; так что, ты и с моей рукой на горле дышать сможешь – через нос. Но для эффекта дыхание нужно задерживать.

Хил хмыкнул и продолжил:

– Если все понятно, то попробуй подышать. Сложи руки, закрой ими нос и рот как респиратором. Плотно, чтобы вдох подсасывал. А потом чуть разведи ладони на стыке, чтобы легче было дышать. Буквально щелку оставь. Попробуй.

Эштон сглотнул, вновь облизал пересохшие губы и медленно кивнул. Много информации, много такого, с чем Эштон никогда не сталкивался. Он начинал чувствовать себя совершенно ненормальным, потому что никогда в жизни не думал, что согласится на подобное.

Еще раз кивнув – уже себе, своим мыслям, – он поднялся на ноги, посмотрел на Виктора не очень решительно и представил, как глупо все это смотрится со стороны. Особенно, смешно будет, когда он сядет на корточки и начнет дышать в ладони.

– Ладно. Если я стану потом извращенцем и буду подвешивать себя в шкафу, чтобы подрочить – в этом будешь виноват ты, – заявил парень, садясь на корточки

Перед тем как подставить руки к лицу, он глубоко вздохнул. Да уж, действительно глупо себя ощущал.

Сложив ладони, как и говорил Виктор, лодочкой, Эштон часто задышал. Вообще, как обычно, теорию он запоминал моментально, так что проблем с ее выполнением быть не должно было. По крайней мере, Эштон на это очень сильно надеялся.

Глотнув немного воздуха, парень отнял руки от лица и, закрыв глаза, поднялся на ноги, доверяясь уже Виктору. Сейчас он не боялся. остерегался все равно, но паники не было – тут он знал наверняка, что сможет остановить все это в любой момент.

Виктор сжал зубы. Подвешивание для мастурбации звучало нелепо, но от того было еще более трагичной реальностью. Весьма нелепо было случайно повеситься, а потом еще и быть обнаруженным с членом наголо. Зная Эштона, при всей шутливости сказанного, Хил решил потом коснуться этой темы. Участь избранных придурков-подростков отдавать вполне взрослому человеку не хотелось.

Пальцы легли под челюсть любовника – мужчина надавил на горло и сжал шею, чувствуя под подушечками пульс. Вдохнул парень хорошо, и Виктор ставил примерно на два десятка ударов.

– Раз, два, три… – Вик считал пульсацию вслух и не громко, чтобы Эштон не сбился, но при этом не сильно отвлекался.

– Пятнадцать.. Шестнадцать… Семнадцать… Сам.

Дальше Хил отсчитывал пульс про себя, оставляя выбор момента любовнику и готовясь, если что, подхватить тело после “прихода” – от притока крови могло потемнеть в глазах, померкнуть сознание или подкоситься ноги.

Голова становилась тяжелой, а ощущение, что категорически не хватает воздуха не проходило. Но это было немного другое ощущение, отличающееся от прошлых разов – в этот раз оно переносилось легче. Наверное, из-за того, что Эштон меньше боялся.

На двадцать втором ударе парень понял, что больше не может – перед глазами уже плясали разноцветные круги. Он несильно хлопнул Виктора по руке, пережидая еще один удар.

И Виктор сразу разжал пальцы на горле, прихватывая Эштона поперек тела на случай, если парень покачнется.

Ощущения проходили волной за пару секунд, потому Хил поинтересовался эффектом почти сразу:

– Как ты?

– Довольно необычно. Но слишком мало, чтобы я смог понять нравится мне или нет, – ответил он, восстанавливая дыхание уже полностью.

– Что именно почувствовал? – спросил Виктор, оттягивая Эштона обратно к дивану и прикусывая хрящик уха.

– Жарко стало, везде. Но всего на пару мгновений, потом снова нормально. И покалывание было. Как ты говорил, – отозвался парень, первым падая на диван.

– Я предполагал, – кивнул Хил, усаживаясь справа от Эша. – Пару раз еще для тренировки, и в настоящий муравейник упадешь.

Виктор хмыкнул и снова накрыл рукой пах, сжимая и поглаживая.

– Теперь и в другую степь можно.

– Кто тебя всему учил? – спросил Эштон. – Не из интернета же ты все брал. Не в твоем стиле, – хмыкнул парень, вновь откидываясь на спинку дивана и внимательно смотря на любовника.