Текст книги "Селянин (СИ)"
Автор книги: Altupi
сообщить о нарушении
Текущая страница: 54 (всего у книги 55 страниц)
– Кирилл, давай поговорим.
– Мы уже сто раз разговаривали.
– Значит, неправильно разговаривали. Забудем, что мы отец с сыном. Поговорим, как мужчина с мужчиной. Согласен?
– Мужской разговор?.. Очень интересно. Попытаешься меня понять?
– Не надо сарказма, Кирилл! – в досаде повёл шеей отец. – Я действительно не понимаю тебя, как мужчина. Мне сорок четыре, и секс для меня пока не потерял привлекательность… А для тебя… Я был молодым и помню, как это – хотеть секса в двадцать лет, перебирать девушек, пробовать новых, красивых… Но парень!..
– А он красивый, – съязвил Кирилл. Мать стояла под дверью и подслушивала, наверно, грызла маникюр.
– Он парень! Кирилл, я не могу понять… вот как мужчина мужчину… гомосексуалисты – это же мерзко. Как мужчина может разрешать… трахать себя в зад? Будем уж называть своими словами. Это не в мужской природе! Мужчине не может это нравиться!
– А ты пробовал, чтобы утверждать?
Отец поёрзал на стуле, вдохнул, словно рабочий перед тем как продолжить долбать отбойным молотком неприступную стену, в которой за час долбления не появилось ни одной трещинки.
– Кирилл, гомосексуализм – это ненормально, это психическое отклонение…
– Ага, давай, запихни меня теперь в психушку.
– Ну объясни тогда мне, почему ты решил дать в жопу. Извини, по-другому я это назвать не могу. Ты рос нормальным ребёнком, встречался с девушками, и внезапно стал петухом. Бежишь к этому парню, как привязанный, в зад себя долбить даёшь. Или ты врёшь насчёт этого?
– Нет, не вру: я петух, самый натуральный, просящий, чтобы его трахнули в жопу, – процедил, впившись в глаза отца взглядом, Кирилл. – Хочешь знать, как так вышло? Давай объясню – мне нравится! А теперь давай объясню ещё кое-что: я люблю Егора! Тебе ведомо это чувство? – Голос его нарастал. И похеру, если соседи стоят на площадке и греют уши. – Ты когда-нибудь любил? Любил когда-нибудь мою мать? Или у вас деловой союз с брачным контрактом? Ты знаешь, что такое тонуть в глазах любимого человека, боготворить его?
Отец сидел красный, как после пощёчины, но не отводил глаз.
– Ты знаешь, что такое не дышать без любимого человека, понимать друг друга без слов, считать минуты до встречи? А что такое – испытывать счастье, зная, что он тоже тебя любит? – продолжил, крича, Кирилл. – Так вот – вы на два месяца превратили мою жизнь в ад! Осознай уже это, чудовище! Я не в жопу даю – я занимаюсь любовью! Я близости с Егором хочу – близости! Ты чувствуешь разницу? Ты знаешь, что такое сходить с ума от счастья в постели с любимым человеком? Я думаю, ты ничего этого не знаешь, потому что ты никогда не любил! Не видел я никогда у вас с матерью любви! А то бы вы и меня любили! Понимали бы меня – как это быть разлучённым с любимым человеком на почти три месяца и гадать, считает ли он тебя предателем! Слава богу, мы с Егором не такие, мы любим друг друга и знаем, что многих вокруг от этого корёжит! Мы будем вместе и лично мне до пизды, что вы с матерью скажете! Вы замечаете только плохое, на ваш узкий взгляд, а хорошее – хер! А то заметили бы, что я больше не пью, не курю, учусь! Каждый раз я представляю Егора: как он не ноет в трудной ситуации, а идёт вперёд!
Отец пытался что-то вставить, но у него не получалось: слова лились из Кирилла потоком. За дверью гостиной чувствовалось нервное мельтешение.
– Теперь я всё сказал. – Кирилл встал, поправил куртку. – Спасибо, что показали мне разницу между нашей семьёй и Рахмановыми. Не захотите помогать – похую. Отучусь как-нибудь, в армии отслужу и сам на жизнь заработаю. – Он развернулся и уж теперь покинул квартиру. Горло заболело от длинного монолога, голос сел до хрипоты.
– Кирилл! – заревел вдогонку отец.
Дверь, закрываясь, хлопнула. Кирилл понёсся вниз по ступенькам, не тратя время на лифт. Только сейчас начал осознавать, что легко отделался, успев уйти с поля боя, где оставил тяжёлую артиллерию противника разбитой, но не уничтоженной. Надеялся, что, вывалив им всё, поступил правильно.
Оглянувшись на окна четвёртого этажа, вспомнив побег по простыням, Кирилл прыгнул в машину и поехал в Москву, пока не догнали и не приковали к батарее. Рюкзак лежал на заднем сиденье, в нём и по карманам куртки были рассованы деньги. В крови бурлил адреналин.
100
Проснулся Кирилл в хостеле на узкой кровати. Сейчас было так же шумно, как и когда он засыпал около двух часов ночи. От батареи шло тепло. Чем-то воняло. Возможно, грязными носками или разложившейся мышью. Бельё было влажным, подушка, в которую он уткнулся носом – тощей, со сбившимся в комки синтепоном, на стене рядом с ним – засаленные обои.
Подавив приступ брезгливой тошноты, Калякин перевернулся на спину, поправил ногой колючее шерстяное одеяло, кинул взгляд на пасмурное окошко и постарался сосредоточиться на главном – сегодня он увидит Егора. Это получилось.
Думал, что будет волноваться всю ночь, ворочаться, не спать, но после долгой дороги в темноте по мокрой трассе храпел, как убитый, без снов.
Пошарив под подушкой, Кирилл нашёл смартфон. Времени было десятый час. Можно было не спешить, но так хотелось спешить!
Прислушиваясь к голосам снаружи, Кирилл полежал ещё с полчаса. За этот период как раз налился и опал утренний стояк. Потом встал, занял очередь в общий туалет и душевую, пока она подходила, сходил в ларёк в холле, купил, чем помыться и побриться. К двенадцати часам привёл себя в порядок. Сомнения вызывали только волосы – длинные и непослушные, бесформенные, как у стиляги семидесятых годов, к таким только брюки-клёш и ботинки со скрипом. Но в парикмахерскую сходит когда-нибудь потом.
Глядя в висевшее на стене номера тусклое зеркало, в котором из-за бокового освещения почти ничего нельзя было нормально разглядеть, Кирилл заправил часть волос под шапку. Надо было собираться, поторапливаться, а он нервничал. Нервничал приятно – в предвкушении. Просто боялся опоздать из-за пробок. Или не найти в толпе, хотя на этот случай есть телефон. Или что рейс задержат. Или вообще отменили. Нет, это всё паника: он звонил Андрюхе, и тот сказал, что всё идёт по плану. Они договорились встретиться в аэропорту.
Кирилл оделся, сложил в рюкзак вещи, проверил, чтобы ничего не забыть, и сдав ключ, покинул номер. Свою машину он решил не трогать из-за вероятности пробок на Ленинградке, о которых часто вещают в столичных новостях. Спустился в метро и доехал до станции «Белорусская», пересел на аэроэкспресс, который, правда, плёлся как дохлая кобыла, вызывая нервозность. Кирилл смотрел на часы в смарте каждую минуту. Время сокращалось и сокращалось, Егор и Галина к этому моменту провели в небе без малого четыре часа и скоро подлетят к Москве, а ему ещё надо добраться до терминала D.
На выходе из вагона случилась заминка: вперёд лезли вездесущие пенсионеры-путешественники с кучей чемоданов на ножках, бабы и мужики с бесконечно орущими детьми и баулами. Кирилл, придерживая рюкзак за лямку, вывалился из вагона где-то ближе к концу потока и сломя голову погнал к терминалу. В нём он был всего два раза, дорогу смутно помнил, ориентировался по указателям. Но натыкался на тех же самых пенсионеров, баб, детей и мужиков, петлял, психовал, злился, кляня блядскую запутанную архитектуру, скользкий пол, отражающий свет верхних люминесцентных ламп и всевозможных электронных табло, и огроменные расстояния. Попав в зону встречающих, нервы сменились истерикой – людей было видимо-невидимо. Они стояли, сидели на стульях и полу, перемещались, прибывали рекой и уходили. Муравейник? Нет – дурдом! Рейс что ли отменили? Или сразу два? Нарочно, чтобы он тут с катушек от волнения съехал? Ещё и эти сводящие с ума приторные голоса по громкой связи… Голова от них кругом.
Табло оповещало, что рейс из Тель-Авива прибыл десять минут назад.
Потеснив надменного мужика в строгом костюме с табличкой с надписью на иврите, Кирилл замер напротив выхода из зоны прибытия. Расстегнул пуховик, шапку ткнул в карман, рюкзак держал в опущенной вниз руке. Смотрел. Обзор заслоняли. Кирилл поднялся на цыпочки, завертел головой… Лица, затылки, анфас, профиль. Азиаты, европейцы, евреи. Кучерявые, лысые, бритые, гладковолосые, с пучками, хвостами, пирамидами. Блондины, брюнеты, рыжие, фиолетовые, седые, разноцветные. В куртках, мехах, плащах, пальто, пуховиках, полураздетые. Все шевелятся, мешаются, за детьми не смотрят. Кирилл никогда не обращал внимания, сколько в аэропортах людей, обычно свободно бывало, без суеты, культурно. А теперь… как найти в этом столпотворении Егора и Галину?
И где Андрей и Лариска?
Нет, они не могли уже встретить друг друга и уехать без него – мало времени прошло.
Кирилл завертел головой интенсивнее, выискивая банкиршу и мальчугана, и увидел…
Он едва не попятился назад в желании убежать, спрятаться.
Стукнувшись спиной о что-то мягкое, Калякин понял, что всё-таки попятился.
– Молодой человек! – грозно одёрнул старушечий голос, не дребезжащий, а весьма бодрый. Кирилл повернулся. На него строго смотрела низенькая путешественница с нарисованными бровями и вся её пенсионерская компания.
– Простите, – пробормотал Кирилл и, шагнув в сторону, спрятался за мужика с табличкой и бабу, которая тут же заняла освободившееся место. Он лишь вытянул шею и удостоверился, что ему не приглючилось. Нет – мама и папа, так же нервно озираясь и пристукивая ножками, стояли у информационного стенда. Блять, вот суки! Значит, запирать его дома они не стали, а погнались в Москву! Ну, конечно, им, как одним из спонсоров, чиновники из здравоохранительной конторы без проблем сообщили дату и рейс, на котором вернутся подопечные. Кругом одни мрази.
К счастью, родители не видели его. Тут толкучка действовала на руку.
Загородив лицо рукой, Калякин снова уставился на выходящих из зоны прилёта и вовремя! В потоке людей находились Егор и Галина!
То есть, сначала глаз выхватил среди людей фрагмент инвалидного кресла с крутящимся колесом и понёсся дальше. Потом мозг обработал эту информацию и дал сигнал, что, в общем-то, инвалидная коляска – это, во-первых, что-то не совсем обычное среди шагающих людей, а, во-вторых, инвалидная коляска вполне может оказаться тем, что надо, ведь не думает же он, что Галина выйдет из самолёта на своих двоих?
Кирилл мгновенно вернул взгляд к инвалидному креслу, но увидел в ней румяную миловидную женщину с пышной копной рыжеватых волос, с неброским аккуратным макияжем, подчёркивающим её красоту. На ней было ярко-синее полупальто с большими пуговицами и синие, но на тон светлее брюки, сапоги на плоской подошве, но вполне модные. Шею окутывал элегантный шарфик, который, вероятно, вне помещения заменял шапку. Лежащие на коленях руки сжимали кожаные перчатки, тоже синего цвета.
С разочарованием скользнув по дамочке взглядом, Кирилл без интереса поднял глаза на её спутника…
Егор! Это был самый настоящий Егор! Его глаза, губы, слегка длинноватый нос! Его сильные руки сжимали ручки инвалидного кресла!
Без шапки, в расстёгнутой чёрной тёплой куртке, серых брюках. Он катил кресло и вглядывался в толпу встречающих.
Бог ты мой – Егор…
У Кирилла перехватило дыхание. Он через силу, раздирая лёгкие, вдохнул и рванул к нему навстречу. Слышал только шум в ушах и больше ничего. Видел только Егора. Нет, теперь видел, как к Егору и Галине бежит Андрей – парень раскинул руки, как тогда в школе, и что-то кричит. Сзади него, тактично отставая, шла Лариса. Через секунду Рахмановы обнимались.
Сейчас и он обнимет Егора…
Вдруг Кирилл почувствовал толчок – рывок назад – и покачнулся, вырванный из радостной кутерьмы. Сразу вернулся слух – все шумы аэропорта ударили по ушам и самое близкое из них, скороговоркой:
– Кирилл, одумайся! Не губи себе жизнь! Ты не пидорас!
Калякин резко обернулся. Отец так и сжимал его рукав в кулаке, требовательно буравил взглядом. Поодаль переминалась мать, одетая, как на праздник.
Кирилл одарил их обоих холодным, рассудительным взглядом и ответил совершенно спокойно, чего от себя в горячке недопустимого промедления не ожидал:
– Я люблю Егора. Не хотите любить меня таким – не любите.
И он развернулся и быстрым шагом пошёл к маленькой группе родных людей. Рахмановы уже отделились от основного потока в сторону, заметили его и, разговаривая, наблюдали за его перебранкой с отцом.
Подходя, Кирилл улыбался, показывая, что всё хорошо, что всё позади. И ему улыбались. Андрей и Лариса расступились. Кирилл встал напротив Егора, почти вплотную. Они были практически одинакового роста, и глаза получились на уровне глаз. Приветственных фраз не было, обмен признаниями проходил на уровне телепатии, Кирилл почувствовал, что снова тонет в чёрных улыбающихся омутах и не хочет выплывать, но он моргнул, а затем, мысленно извинившись перед Егором, поставив на пол рюкзак, присел на корточки у ног Галины. Чувствовал, что так будет правильно.
– Рад видеть тебя, мам Галь. – Кирилл взял её ладони в свои. Они были тёплыми, живыми. – У тебя новый имидж? Я сразу тебя не узнал, подумал, что за королева красоты?
– Всё шутишь, Кирюша? – пожурила Галина. Её голос так же окреп, как преобразилась внешность. Перед ним был совсем другой, жизнерадостный человек. Лишь глаза оставались по-прежнему ласковыми. – Спасибо тебе, родной. – И она подняла руки с красивым маникюром – медленно, неуверенно – и обняла Кирилла за шею. Кирилл искренне, с повлажневшими глазами обнял её.
– Это тебе спасибо, мам Галь, что исполнила мою мечту.
– Какую?
– Помнишь, я говорил, что хочу, чтобы ты меня обняла? И вот это случилось.
Калякин обнял её ещё крепче и разжал руки. Чмокнул Галину в щеку и встал. Опять оказался перед Егором и опять между ними потекла телепатическая связь. Они никого вокруг не замечали – ни посторонних, ни своих, ни родителей Кирилла, которые наблюдали издалека, и Елена Петровна с упрёком смотрела на мужа, а тот в ответ беспомощно пожимал плечами.
Телепатия, подкреплённая дерзкими, провокационными, счастливыми улыбками не могла продолжаться долго – притяжение было велико. Егор и Кирилл, одновременно выдохнув и усмехнувшись, заключили друг друга в объятия – крепкие мужские объятия. Не смея поцеловать друг друга на людях, дотронулись щеками.
– Я люблю тебя, Кир, – прошептал на ухо Рахманов.
– Ты вся моя жизнь, – ответил Кирилл.
Два твёрдых члена, соприкасаясь через ткань, подтверждали их слова.
Эпилог
Снег напитался водой, стал рыхлым, нога проваливалась в него по щиколотку и, если бы не сапоги с высокими голенищами, а обычные калоши, зачерпнул бы по самое мама не горюй. Кирилл чертыхнулся и вытащил ногу из ледяной каши, переступил на более твёрдый пятачок. Повесил на гараж, из которого вышел, замок – хоть деревня глухая, да внутри ценностей навалом, до которых охочи алкаши-ворюги: трактор МТЗ и второй, помощнее, «Джон Дир», комбайн «Нью-Холанд», куча всяких железяк и прибамбасов к ним.
Ключ Кирилл спрятал в карман фуфайки и оглядел двор, служивший ремонтной мастерской и базой его крестьянско-фермерского хозяйства. Культиваторы, дискаторы, бороны, посевной комплекс, опрыскиватели соскучились по работе и просились в поле, но на земле ещё лежал снег. Зима в этом году никак не хотела сдавать позиций, март близился к середине, а нормального тепла ещё не видали. Солнышко грело да недогревало. Подкормка озимых и сев яровых начнутся не раньше апреля.
По натоптанной тропке, выбирая более-менее сухие и не скользкие участки, Калякин добрался до распахнутых ворот из зелёного металлопрофиля, по одной створке за раз закрыл их и тоже навесил замок. Предосторожность от грабителей не поможет, они, коли приспичит, через забор перемахнут и утащат, что им приглянулось, но… тогда его любимый прокурор всё быстро расследует, ворюг накажет, а имущество вернёт на законное место. Ладно-ладно, Егор не прокурор, а только его старший помощник, а из воровства один раз только сам замок навесной и украли, а может, он сам его потерял. Это он так, рассуждает от скуки.
В сердце сидела нежность.
Кирилл дошёл до покрытой лужами и колеями дороги, повернул голову направо, всматриваясь туда, где начиналась деревня. К марту световой день прибавился порядком, сумерки всё равно опускались рано, к семи вечера будет хоть глаз коли. Сейчас видимость была ещё прекрасной, правда, смотреть было не на что. За восемь лет от деревни ничего не осталось, она превратилась в хутор. Половина бабок повымерла, вторую забрали поимевшие совесть дети или внуки. Бабу Липу тоже забрали. Лариска уехала из Островка сама, не прощаясь, не показывалась сюда года три. Дворец лесной феи зарос бурьяном. В деревне осталось всего пять жителей, что Егора и Кирилла устраивало: меньше народу – меньше надо скрывать чувства.
А чувства горели. Крепли. С каждым годом открывались новые неизведанные грани любви и секса. Кирилл признавал, что боготворит Егора, но и Егор отвечал ему тем же. Егор раскрылся, перестал молчать, доверял полностью и бесповоротно. Кирилл кряхтел, сражаясь с ленью, и из кожи лез вон, чтобы оправдать доверие. Он надеялся, что сегодня Егора не задержат на работе, как часто бывало в первые годы после обучения.
Света фар на дороге не было. Кирилл решил подождать ещё немного: ужин он приготовил, скотины, кроме собаки и двух кошек, не держали.
Кирилл сунул озябшие руки в карман и уставился через дорогу на дом Рахмановых. В прошлом году на нём перекрыли крышу. Сделали красивую, из металлочерепицы красного цвета. Стены обшили сайдингом, вставили пластиковые стеклопакеты. Однако он месяцами стоял пустой: Галина и Андрей перебрались в Грецию к Николаосу – весёлому сухопарому дядьке с австрийскими корнями по материнской линии. Приезжали, когда вдвоём, когда втроём, раз в полгода. Галина расцвела. Ходила с костылём и на маленькие дистанции, периодически подлечивалась, но и этому была благодарна. Андрюха вымахал! После школы поступил в вуз на инженера. Егор скучал по ним, волновался, особенно в первое время, но сам переезжать отказался.
Сами они жили в новом кирпичном доме, который Кирилл с помощью родителей начал строить сразу после армии, новоселье отпраздновали, когда Егор получил диплом. Дом был одноэтажным, четырёхкомнатным, общей площадью сто сорок метров, плюс обитаемая летом мансарда. Формально он принадлежал только Калякину, а Егор был прописан в своём родовом доме, чтобы не возникло вопросов, почему работник районной прокуратуры проживает под одной крышей с посторонним парнем. Если кто и знал о нетрадиционной ориентации – помалкивал, уважая в первую очередь въедливость, неподкупность молодого юриста, его стремление к установлению справедливости.
Новый дом возвели по соседству, купив заброшенный участок вместе с избушкой-развалюшкой. Потом, при оформлении фермерского хозяйства, купили брошеную усадьбу напротив дома Рахмановых. Стоили они дешевле классических «Жигулей», и хоть числились сто лет заброшенными, когда выискался покупатель, хозяева нашлись сразу. Ещё Кирилл, чтобы расширить базу, купил примыкающий к ней дом Пашкиной бабки. Нюрка ещё колтыхалась, давно и надолго поселилась в городе, разводила сплетни. С домом она рассталась легко – семейство нуждалось в деньгах, чтобы выплачивать кредиты, после того, как Пашу замели на торговле спайсами.
Впереди блеснули фары – это могли быть только Егор и его «Лада Икс-Рей». Кирилл вброд перешёл затопленную талыми водами проезжую часть, мимо вишен, отодвигая мешающиеся ветки, зашагал в сторону нового дома. Свет приближался, в деревенской тишине нарастали шелест рассекаемой колёсами воды, хруст снега, скрип шипов.
Сойдя с обочины, Кирилл остановился, дал Егору припарковаться у металлических ворот, заглушить двигатель, выйти.
– Привет, – сказал Рахманов и, быстро чмокнув Кирилла в губы, открыл заднюю левую дверь, залез туда половиной туловища. Пятая точка в синих прокурорских штанах аппетитно выставилась наружу. Калякин пожалел испачкать его форму и светлую куртку своей грязной фуфайкой, а то бы завалил и трахнул прямо здесь и сейчас – одного короткого поцелуя ему не хватило.
Егор вылез с увесистой папкой, потряс ею, демонстрируя.
– Ты не устал? – скептически глядя на принесённую домой работу, которая наверняка отнимет часть совместной ночи, спросил Кирилл. Впрочем, он больше волновался, что Егор не выспится, чем, что придётся одиноко лежать в кровати.
– Разве на моей работе устают? – хмыкнул Егор, засунул папку под мышку.
– А я устал, – не стал прибедняться Калякин. – Устал лазить без дела туда-сюда и ждать тебя, милый. Пойдём, накормлю своего кормильца и поильца. – Он взял Егора за руку и повёл в дом.
Они прошли через двор и холодную веранду, в прихожей молча разулись. Кирилл отправил фуфайку на вешалку для домашней одежды, шапку кинул вниз на полку. Хотел помочь раздеться Егору, но вспомнил, что руки не очень чистые после гаража. Да тот сам прекрасно справился, не дожидаясь заботливого жеста.
– Ну и жара, – протянул Егор, расстёгивая золочёные пуговицы синего прокурорского кителя с одной звёздочкой меж двух полос на погонах.
– Извини, забыл газ убавить, – опомнился Кирилл и ускакал в топочную к котлу. Повернул реле, делая огонь минимальным. Голубое топливо было «свадебным» подарком от отца-депутата. Вернее, от двух отцов: Мамонову, хоть он с бывшей семьей не общался, тоже пришлось поучаствовать, чтобы протолкнуть Островок в государственную программу газификации малых населенных пунктов. Тогда в деревне жило ещё побольше народу, чем сейчас. Скважину тоже пробурили, установили башню Рожновского, проложили от неё водопровод. Только канализация была индивидуальная – обычная яма. Зато и стиральная машинка, и горячая вода из крана, и ванна с унитазом. В таком деревенском доме Кириллу жилось припеваючи.
Он вышел из топочной. Егора в прихожей уже не было, поскрипывание ламината слышалось в спальне. Кирилл заглянул туда.
– Суп разогревать или картошку? – спросил он Егора, который, включив лишь настольную лампу, вешал китель на спинку задвинутого под стол стула. Лампа светила мягким желтоватым светом, который конусом падал на столешницу, не разгоняя темноту в остальном пространстве. Её часто использовали для создания интимной атмосферы во время любовных игр. На эту лампу у Кирилла, как у собаки Павлова, выработался один приятный рефлекс. Вот и сейчас началась эрекция.
– Кир, может, потом поедим? – спросил Егор и повернулся к нему. На его по-прежнему узком тонком теле, кроме форменных брюк, были голубая рубашка, тоже с погонами, и тёмно-синий, до черноты, галстук. Страж закона и правопорядка с длинными патлами. Сексуальный, сволочь.
– О, я… – Кирилл приблизился и обвил его талию, сжал ягодицы, вдохнул дурманящий запах одеколона, наверняка напичканный афродизиаками. Вильнул бёдрами, изображая что-то подобное танцевальному движению и имитации полового акта. – Я согласен, – томно добавил он, наклоняясь вперёд. Егор ушёл от поцелуя и вывернулся из объятий.
– Кирилл, нам надо поговорить. Я хочу тебе кое-что сказать. Важное. – Рахманов отвернулся, сунул руки в карманы. Его что-то заботило, терзало. Это не могли быть профессиональные проблемы, потому что с работы домой Егор плохое настроение не приносил, а дома у них всегда царили тишь да гладь, не считая страстных постельных бурь. Кирилл испугался, посерьёзнел: только бы не беда с мамой Галей! Нет, с ней вчера было всё в порядке. Тогда… нет, не может быть, чтобы Егор полюбил другого!
Калякин отступил на шаг и в полной растерянности сел на кровать.
– Называешь меня Кириллом? Значит, всё действительно серьёзно, – попытался пошутить он. Вышло жалко и неправдоподобно.
– Серьёзно, – кивнул Егор. Он всё ещё не поворачивался к нему, находился весь в своих думах, даже, кажется, плечи опустились под тяжестью мыслей. Фигуру скрывала тень.
– Всё так плохо? – смирился с неизбежным Кирилл. – Ты меня бросаешь? – Он машинально взял с прикроватной тумбочки коробку от презервативов, покрутил в руках.
– Нет, я не хочу тебя бросать, – опять помотал головой Егор и, наконец, повернулся. На нём лица не было. Вот так приехал весёлый, а сейчас… Добрый хороший Егор совестится сообщать об измене. После девяти счастливых лет вместе. Приплыли, блять.
– Не можешь выбрать? – помог ему Кирилл. – Любишь нас двоих?
У Егора расширились глаза.
– Ко… кого – вас двоих? – с запинкой произнёс он. Калякин понял, что где-то сглупил, а Егор вообще не слышал, что он у него спрашивал, а если и слышал, то воспринимал через призму своих мыслей. В обычной семье ещё оставалась вероятность разразиться скандалу, но только не в их – они никогда не цеплялись к словам, не рубили сгоряча и не действовали наперекор.
– Так, – проговорил, успокаиваясь, Калякин, – говори. Говори мне это важное. – Он взял Егора за руку и усадил рядом с собой.
– Мне предложили должность прокурора в соседнем районе, – с совершенно беспомощным видом сообщил Егор.
Кирилл открыл рот от изумления. Мозг уже переварил новость – она была просто потрясающей! – но растерянно-ошеломлённый вид из-за такого пустяка и Егор абсолютно не вязались. Забавно не вязались. Кирилл рассмеялся.
– И поэтому ты такой ошарашенный?
– Ответ нужен завтра.
– Соглашайся, тут нечего думать.
– Но у меня ни стажа, ни опыта. Я всего лишь младший советник юстиции.
– Ты уже младший советник юстиции, – поправил Кирилл, делая акцент на слове «уже». – Ты самый лучший, тебе надо делать карьеру. Сейчас тебя назначат районным прокурором, потом областным, потом генеральным. Ответственные и неподкупные прокуроры нужны везде.
– Как раз такие и не нужны, Кир.
– Продажным чинушам и бандитам не нужны, а народу нужны. У тебя же есть цель – Мишаня, помнишь?
Егор понимающе вздохнул. Его ещё что-то грызло. И он сказал, что:
– Это за восемьдесят километров, Кир. И мне придётся по началу дневать и ночевать на работе. Мне придётся бросить дом и жить в городе. Кир, я не хочу уезжать от тебя.
Теперь Кирилл понял, о каком «бросать» шла речь. Тоже неприятно, но не смертельно и решаемо. Он не позволит Егору жертвовать собой из-за него.
– Я уеду с тобой. Буду приносить тебе пончики на работу.
Егор вяло улыбнулся.
– У тебя скоро сев. Нельзя просто так бросить землю. Ты к своему фермерскому хозяйству долго шёл, семьсот гектаров по гектару скупал.
– Ой, да перестань… Мне ж отец помог. Тогда помог и сейчас поможет – в твоём районе новое организую. Ты мне, как прокурор, посодействуешь… – Кирилл придвинулся к Егору и поцеловал. Мягко, игриво. Член снова стоял и хотел будущего прокурора.
– Кир, – отодвинулся Рахманов, – ну… важный вопрос же…
– Важный, важный, – согласился Кирилл, снова притягивая и целуя. Руки пошли исследовать тело, расстегивать попадающиеся пуговицы рубашки. – И я тебе это говорю: хочу заняться сексом с прокурором…
– Кир… ну… – Словами Егор ещё сопротивлялся, а действиями вовсю ринулся в атаку. Сорвал с себя галстук, расстёгнутую рубашку, откинул их не глядя. Завалил коварно смеющегося Кирилла на кровать, лёг сверху, прижимая его руки к подушке над головой. В брюках, которые всё ещё были на нём, ощущалась каменная твёрдость. Поцелуи сминали губы, языки боролись, не желая отдавать лидерство. Уютная полутьма окутывала комнату. Кирилл смеялся, давая понять, что его взяла: ужин пусть ждёт – у них занятие поважнее.
Егор сел, дал ему приподняться и снять футболку. Они тут же сомкнули объятия и слились в поцелуе. Вспотевшая в жарко натопленном помещении кожа торсов липла друг к другу. Кирилл запустил руку между их животами и ловко расстегнул сначала пуговицу, затем молнию форменных брюк, запустил в трусы ладонь. Член был горячим, Кирилл обхватил его в кулак и, не прекращая поцелуя, стал нежно водить по стволу, массируя большим пальцем головку. Егор застонал ему в рот, задвигал бёдрами в такт тихой дрочке. Тогда Кирилл отпустил член и ухватившись за пояс брюк, потянул их вниз, с бёдер.
– Эй! – притворно недовольно остановил Егор, однако тут же скатился с его ног на край кровати и сам завершил начатое. Дотянувшись до стула, аккуратно повесил брюки на китель, рубашку с галстуком тоже переправил туда. Снял носки и трусы, оставив их на полу, вернулся в кровать. Член стоял, торчал вперёд, на головке возле щели уретры в свете тусклой лампы поблёскивала капля естественной смазки.
Кирилл ждал его, полностью раздетый. Свою одежду он свалил в кучу возле кровати – завтра разберёт.
– Ну что, поиметь вас, господин прокурор? – картинно подняв бровь, спросил Калякин. Яйца гудели так, что шум отдавался в голове. Он неторопливо поглаживал их и член. Рядом с подушкой лежали смазка и презики.
– Попробуйте, гражданин, – в тон ответил Егор и, нависнув, накинулся с поцелуями. Губы перемещались от шеи к ключицам, соскам, возвращались к рту. Головка касалась живота, члена, щекотала, скользя. Кирилл задыхался от нежности и хотел большего – близости. Он просунул руку между их телами, поймал член Егора и направил себе между ног. Промежность смазал сразу после раздевания, пока младший советник юстиции развешивал форму.
– Кир! – Рахманов замер. – Рано ещё, – предостерёг он хриплым от похоти голосом.
– Плевать, – ответил Кирилл. – Хочу, Егорушка. У нас сегодня праздник. – Он действительно изнемогал. Анальным сексом они занимались редко, заменяя его оральными ласками и петтингом, поэтому нормальное проникновение было как вишенка на свадебном торте – самым желанным и вкусным.
Егор тоже не был железным. Он был нормальным двадцатидевятилетним парнем и данного разрешения ему хватило, чтобы не отказывать себе и им обоим в сладком.
– Презерватив, – только и напомнил он. Кирилл бросил его член и, найдя упаковку гандонов, изловчившись, раскатал один по вновь пойманному члену стоявшего на четвереньках Егора и опять направил в себя. Анал был достаточно растянутый, головка в латексе проскользнула внутрь легко, потом и сам твёрдый ствол стал заполнять тесное пространство. Кирилл напрягся и быстро расслабился под успокаивающими поцелуями. Он любил такие моменты – когда они вдвоём, вместе, слиты воедино, когда от их близости по телу расходятся волны удовольствия, когда забываешь обо всём и только шумно дышишь, качаешь бёдрами навстречу, бормочешь что-то счастливо-бессвязное, вцепляешься пальцами, чтобы не отпускать никогда.
Кирилл бормотал… что любит своего селянина, что они два пидора, что не отдаст никому, что счастлив. Вскрикивал при ударах о простату. Член входил в него глубоко. В тишине слышались скрип кровати и шлепки обнажённых тел друг о друга. С лица Егора капали крупные горячие капли пота. Его волосы, свисая, щекотали грудь. Сбивчивое дыхание опаляло кожу. Кирилл получал от этого дополнительное удовольствие – знал, что любимому человеку хорошо. Он дрочил себе, но не настолько яро, чтобы быстро кончить. Когда Рахманов, нарастив темп, практически тараня его членом, вскрикнул и остановился, затем обмяк и лёг на него, прижимаясь взмокшим виском к щеке, Кирилл осторожно перевернул его на спину, поменял местами и, закинув стройные ноги себе на плечи, сначала смазал, немного растянув, потом надев себе резинку, плавно и бережно вошёл в него. Внутри было жарче, чем в комнате, тесно и прекрасно. Всё, о чём он мечтал в своей жизни – чувствовать Егора оголёнными нервами и заставлять его стонать от наслаждения, чувствуя то же самое.
