Текст книги "Селянин (СИ)"

Автор книги: Altupi

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 55 страниц)

– Пиво будешь, чтобы расслабиться? – спохватился Кирилл, стоя истуканом. Он бы выпил, чтобы снять скованность.

– Нет, мне утром ехать.

– А как сегодня, – опять спохватился Кирилл, – всё успел? Андрей как?

– Нормально, – ответил он, качнул головой, и резко повернулся к Кириллу. – Мы так и будем попусту разговаривать?

У Калякина затряслись поджилки, он не понял отчего, и вообще предпочёл не подавать виду, что волнуется, быть собой. Собой прежним. Он отпустил полотенце, ощутив, как оно скользнуло по ногам на пол, и шагнул к Егору, проговорил игриво, нараспев:

– Разве этот вопрос произносят так тривиально? – и обнял за плечи, соприкоснулся лбами, заглядывая в цепкие глаза, и, пока снова не потонул, скользнул взглядом к губам… и, наконец, – всё ещё колеблясь, – поцеловал. В тот же миг его обдало будто кипятком, влажный жар возник в середине живота, разлился по нему и дружно ухнул в пах, поднимая заждавшийся детородный орган. Ещё через несколько мгновений он понял, что Егор никак ему не помогает. Губы приоткрыл, но не шевелится.

Кирилл отодвинулся, не снимая рук с плеч Егора.

– Так и будешь ломаться?

– Целоваться мы не договаривались. Я соглашался только на секс.

– А это не одно и то же? – съязвил Калякин.

– Нет, – Егор убрал его руки, глаз ниже груди не опускал. – Поцелуй – нечто большее.

– Так, может, у меня к тебе нечто большее?

– Я не думаю, что у тебя ко мне вообще что-то может быть. Давай уже я расплачусь с долгом и пойду.

Кириллу стало обидно, но он знал, что это обида заслуженная. Проглотил её.

Егор отвернулся к дивану и стал раздеваться – футболка, шорты, плавки полетели на кресло. Фигурка вещь за вещью открывалась достойная. Белела на фоне тёмной стены. Впадинка позвоночника, лопатки, поясница, две округлые ягодицы и крепкие ноги – Кирилл сглотнул, у него стояло до боли.

– У меня к тебе есть, – хрипло сказал он. – Многое есть.

– Тогда иди сюда, – сказал Егор и лёг головой на подушку, согнув и расставив ноги. У Кирилла затеплилась надежда. Он забрался на диван, стоял на четвереньках.

– У тебя не стоит? Я же симпатичный парень. У тебя должно вставать на парней, если ты гей.

– Ты разбираешься неплохо для гомофоба.

– Я не гомофоб! Сейчас я пройду обряд посвящения в педики.

– Тебе это нужно?

– Я хочу тебя! Егор, давай я помогу тебе рукой? Я хочу, чтобы удовольствие было обоюдным.

Рахманов лишь сильнее раздвинул колени, разрешая действовать. Кирилл, как во сне, протянул руку и взял в кулак его член. Нежная кожица заструилась под его пальцами, уже через секунду мягкая плоть начала твердеть и увеличиваться. Кирилл ласкал её как себе, медленно перебирая, обнажая и стискивая головку. Не испытывал брезгливости и только сейчас понял, что от Егора приятно пахнет, что он тоже мылся. Затвердевшая плоть была ровной, почти без изгиба, имела нормальный размер и цвет. Никак не отталкивала. Словно Кирилл знал этот член с самого детства. Хотя он впервые держался за чужой пенис.

– Можно я возьму в рот?

Кирилл не готовил этот вопрос заранее. Он не знал, как у него вырвались эти слова. Но да, он хотел взять в рот. Ему важно было доставить Егору удовольствие. Но Егор нахмурил брови, вроде как удивлённо, и покачал головой.

– Переходи к главному.

– Лучше бы не спрашивал, – буркнул Калякин и опять, постарался не зацикливаться на обиде. Подал Егору руку, тот не понял, в чём дело, но ухватился. Кирилл помог ему подняться и улёгся на его место.

– Давай, ты переходи к главному.

На лице Рахманова на миг проявился испуг. Он решил, что его приглашают сесть на член сверху и поскакать. Кирилл заметил это и поспешил уточнить:

– Переходи к главному – трахни меня.

– Тебя? Я думал… – Егор не поверил. Конечно, он ждал иного. Кириллу понравилось это выражение растерянности в его глазах, он даже рассмеялся.

– Меня-меня! А ты что думал? Что я тебя буду жарить? Нет! Я хочу, чтобы ты меня трахнул, – добавил он уже нежнее. – Давай.

Егор не двигался в нерешительности. Вопрос «почему?» застыл в его глазах.

– Потому что ты сказал, что не будешь трахать меня даже под дулом пистолета, вот я и хочу посмотреть, как ты меня без пистолета трахаешь, – весело пояснил Кирилл и, взяв за руку, подтолкнул к себе. – Вазелин там. Смажь получше, а то я боюсь в первый раз: говорят, больно.

Рахманов не улыбнулся, но зашевелился. Отвернулся за тюбиком, снял крышечку. Кирилл наблюдал за его сосредоточенными действиями, рассматривал лицо, на котором лежали тени, за ловкими длинными пальцами, набирающими странно пахнущую субстанцию. Сейчас эти пальцы войдут в его неприкосновенное место. Кирилл раздвинул ноги и закусил губу.

– Точно? – ещё раз удостоверился Егор. Кирилл, не раскусывая губы, кивнул и закрыл глаза. Егор чуть отвёл его ягодицу, и холодный вазелин коснулся промежности. Пальцы заскользили, размазывая, помассировали анальное отверстие. Ощущения оказались терпимыми, даже когда один надавил и протиснулся внутрь.

– Не зажимай, – сказал Егор, и Кирилл расслабил мышцы. То есть понял, что они были напряжены. Палец уже продвинулся на всю длину, Кирилл чувствовал, как в мягкие ткани упираются другие поджатые пальцы, а этот, средний, вертится внутри. И ещё Кирилл понял, что сдерживает вздох, и отпустил его. Получилось что-то похожее на стон облегчения. А Егор вытащил палец и вставил два. Кирилл зашипел и чуть не крикнул: «Хватит!» Но поймал взгляд Егора, обычный сосредоточенный взгляд, и заткнулся. К третьему пальцу он уже приготовился, сжал одеяло и зубы, однако хватанул воздуха. Пальцы вторгались в него, растягивали, всовывались на всю длину. Иногда Кириллу казалось, что Егор специально издевается, но это было не так.

Егор вытащил пальцы и обтёр о салфетку.

– Мне продолжать?

– Конечно! – Кирилл попытался улыбнуться, хотя в заднице саднило. – Думаешь, легко отделаешься? Нет! У тебя сегодня будет хороший секс! Только скажи, в какую позу мне лечь? В какой лучше?

– В любой. Если секса хотят двое.

– Я хочу! – поспешно воскликнул Кирилл и вдруг понял, что Егор вовсе не про него. Но промолчал, чтобы случайно не разрешить ему уйти.

– Перевернись задом ко мне, – сказал Егор, несомненно, прочитав его мысли, – тебе так будет комфортнее. Первый раз?

– Первый, – буркнул Калякин, переворачиваясь. – Видишь, как я тебя люблю?

Егор уже надел презерватив и потом помазал вазелином член и разработанное анальное отверстие. Головка в латексе коснулась кольца мышц, поводила немного, примериваясь… Калякин зажмурил глаза, упёрся лбом в скрещенные руки и попрощался со своей натуральностью… Плавно его разорвало пополам.

– Ах!.. – он снова хватанул воздуха, выгнулся, уходя от распирающего ощущения, но ладони Егора сжали его бёдра и толкнули на себя. Затем на миг ощущение пропало… и появилось вновь. Член входил неглубоко, шлепков тела о тело не было, но казалось, что он пронзает насквозь. Куча одеял скомкалась, пружины давили в колени. Кирилл шипел, издавал ещё какие-то звуки, прикусывал кожу на тыльной стороне ладоней, вроде привыкал… заставлял себя думать о Егоре, о том, как мечтал об этом сексе, только это не помогало.

До тех пор как…

Егор наклонился и плотно обхватил его член. Кирилл застонал – это прикосновение было тем, чего ему не хватало. Член заскользил в пальцах, на которых остался вазелин. Головка пихалась в них, рассылая импульсы наслаждения. Егор толкал его сзади, а он толкался в кулак – вот теперь стало хорошо, и предоргазменная дрожь нагрянула почти сразу.

– Егор, – кое-как сухими губами, сухим языком прошептал он, – а… простата? Враньё?

Егор не ответил. Он просто шевельнулся сильнее и изменил угол проникновения. Кирилл почувствовал, что не враньё, вдохнул и ртом, и носом одновременно, и тяжело задышал, спуская накопившееся семя. Ноги сжались и расслабились. Член пульсировал в кулаке, а Егор не разжимал пальцев.

Выплывая из ватных облаков, Кирилл заметил, что темп замедлился, хотя, по идее, должен был ускориться.

– Ты тоже… кончи, – попросил он сипло, не вынимая лицо из подушки, которой раньше брезговал, – в меня…

Егор всё так же молча выполнил его просьбу. Ускорился, подталкивая за бёдра. Кирилл терпел дискомфорт, мотанье себя, как тряпичной куклы. Глаза смыкались и хотелось промочить горло. Егор не издавал ни звука, аритмично натягивал и вдруг остановился. Только по такой же, как у него пульсации, Кирилл понял, что тот кончил.

– Всё, – сказал Рахманов и вытащил член. У Кирилла болели все косточки, он перевернулся, вытянулся, впился взглядом в то, как его секс-партнёр аккуратно снимает презерватив. Член под ним чуть уменьшился, блестел.

– Я не жалею, – прошептал Кирилл.

Егор кивнул, вытирая гениталии салфеткой.

– Тебе не понравилось? – спросил Кирилл. – Ты не издал ни звука за всё время, даже, когда кончал. Я думал, ты давно не был с парнем…

– Не был, – Егор встал, устремил взгляд на кресло, где лежала его одежда. Кирилл поймал его за ладонь. Та была влажной и немного скользкой. А в заднице неприятно отдалось резкое движение.

– Переночуй здесь, Егор! Пожалуйста! Тут места хватит! А утром пойдёшь!

Он вложил в эти несколько предложений всю мольбу, на которую был способен. Смотрел в чёрные, особенно ночью, глаза. Но Егор остался глух к крику его души.

– Мне надо домой. Я просто заплатил за поездку.

Он стал одеваться, быстро. В принципе, там было всего три вещи.

– Егор, – Кирилл сделал паузу и дождался, когда Рахманов на него посмотрит, – я люблю тебя. Я не шучу.

Егор смотрел на него с секунду, затем быстро опустил глаза, поправил футболку.

– Извини, мне пора. Спасибо, что отвёз нас вчера.

И ушёл. Хлопнула сначала одна дверь, потом вторая, звякнула щеколда.

Кирилл откинулся на подушку и закрыл лицо руками.

Призраки ночи

34

На следующий день, как только Егор вернулся из города, Кирилл пошёл к нему. Зад совсем не болел, чего он боялся, предлагая себя нижним, походка не изменилась, другие страшилки гомофобов, типа разорванного очка, тоже оказались мифами. Или Егор проделал с ним всё аккуратно – не из любви, конечно, а просто по доброте душевной.

Кирилл думал об этом половину ночи, кутался в одеяло, так и не уйдя с дивана. Пытался найти объяснения и оправдания, пытался не допустить вспышки гнева или слёз огорчения. Голубой секс ему не понравился физически, но это был секс с Егором, с парнем, которого он безмерно уважает и безгранично любит. Другого способа быть ближе у геев ведь нет? Так говорил сам Егор.

Конечно, ночью Кирилл злился на него, что предложил самое ценное и не получил желанной отдачи. Пылкости, страсти. Вернее, чувств и нежности – эти качества больше присущи селянину. Он не верил, что Егор настолько неопытен и скован в постели, что постесняется даже застонать. Просто вчера он прямым текстом сказал, что отрабатывает повинность, но и при этом показал мастерство – не мялся, грамотно растянул, избежал порывов, со снайперской меткостью ударил по простате, мастурбировал так, что перед глазами звёзды пылали.

Учился дрочить, дёргая за соски корову…

Кирилл отогнал эту дегенератскую издёвку, напомнил себе – своему грёбаному внутреннему голосу, – что в дойке молока нет ничего смешного и постыдного, а вот валяться на кровати целый день брюхом кверху здоровенному бугаю – стыд и срам.

Утром Кирилл решил, что секс ему приснился. Если бы не использованный презерватив, сиротливым комочком лежавший на старом затоптанном паласе у ножки дивана, а рядом высохшая салфетка из пачки и вазелин. Егор был верхним. Возможно, всегда и со всеми. От этой мысли, которая не вылезала из головы, у Калякина сводило живот, член практически не опускался, и ещё появились какие-то неведомые ранее ощущения в промежности. Наверно, он превратился в настоящего гея, самую унизительную его ипостась – любителя, чтобы его подолбили в зад. А, плевать! Плевать на всех! Да, он хочет, чтобы его долбили в зад, и что?! Чтобы это делал Егор – настоящий мужчина, а не гламурное быдло.

Чувствовал ли себя Кирилл при этом тёлкой? Нет, не чувствовал.

После затхлой нафталиновой пещеры Пашкиной бабки от солнечного света защипали глаза. Воздух был удивительно свеж. Как перед грозой, подумал Кирилл. Сунув сигарету в рот, он постоял на порожках веранды, посмотрел в голубое небо с бугристыми, словно сказочные замки, кучевыми облаками. В детстве он мечтал лежать на лугу в душистой траве и гадать, на кого похоже то или иное облако.

Теперь он хочет, чтобы его трахали в зад.

Кирилл поднял край футболки, почесал живот. Поскрёб подошвы шлёпанцев об угол порога, соскабливая засохшую грязь, отшвырнул под кусты куриной слепоты окурок и пошёл, куда намеревался.

За калиткой текла неспешная сельская жизнь, картина которой не менялась никогда – куры, гуси, кошки. На лавке у хаты бабы Липы сидели три сгорбленные старушенции, одетые как при морозе в десять градусов – в телогрейки, цветастые платки и бурки. Баба Липа опиралась на клюку, двух других Кирилл не знал. Все трое синхронно повернули повязанные платками головы и с жадным любопытством уставились на него. Кирилл приветственно махнул рукой этому самопальному фейс-контролю, поддерживая имидж вежливого воспитанного молодого человека, завоёвывая сердца местных старожилов. Внимание бабкам пришлось по душе, они кивнули ему в ответ. Сейчас примутся обсуждать. Фигня, лишь бы Пашкиной бабке про квартиранта не настучали.

Пыль дороги сохранила следы мотоциклетных колёс, обвиливающих ямки и ухабы. Следы сворачивали к дому. Рисунок протектора не читался, резина была совсем лысой. А продаются ли сейчас покрышки на «Юпитер»? Задавшись этим вопросом, Кирилл с укором совести подумал о том, что пролежал всё утро на диване, страдая и лелея обиду за безответность любви, за непонятость, обвиняя в своих несчастьях весь мир, а Егор в это время трудился, не покладая рук. Наверняка он встаёт с зарёй, доит корову и отводит её на пастбище, кормит свиней и птицу, готовит завтрак для матери и теперь ещё младшего брата, меняет памперсы, ещё что-нибудь делает и едет развозить молоко клиентам – на мотоцикле в любую погоду. Егор ответственный и пунктуальный, но наверняка ему тоже хочется понежиться в кровати хоть один денёчек, забить на всё и просто выспаться. Как же, до ломоты в суставах, захотелось дать Егору такую возможность!

Кирилл обогнул пыльные, тронутые желтизной вишни и ступил на скошенную траву придомовой территории. Мотоцикл стоял у ворот, люльку накрывал чёрный брезент. Вокруг ходили красные куры, разгребали когтистыми лапами мелкие камешки, что-то, кудахча, клевали. Во дворе царила тишина. Или нет? Какие-то звуки, голоса, тихие и неразборчивые, доносились из дома. Гостей у Рахмановых быть не должно – никто в деревню не приезжал.

Калякин открыл калитку, которую, слава богу, Егор не запер, и понял, что разговаривают в телевизоре, голоса актёров слышны из открытого окна. Спустя секунду тюлевая шторка колыхнулась, отодвинулась, и в окошко над цветочными горшками просунулась улыбающаяся рожица Андрея.

– Привет, Кирилл! Ты к Егорке?

– Привет, спортсмен. Да, к нему. Он дома?

– Нет, он… он там, – Андрей неловко махнул головой в сторону заднего двора и ударился макушкой о деревянную поперечину рамы. – Ой, блин!.. – пацан выпростал из-под шторы здоровую руку и, кривясь, принялся тереть ушиб.

– Аккуратнее, – рассмеялся Калякин, – а то и на голову гипс наложат. Как твоя рука, спортсмен? Заживает?

– Наверно. Только бы к школе не зажила ещё.

– Не любишь учиться? – поинтересовался Кирилл, бросая взгляды в сторону заднего двора и хлева, чья крыша возвышалась над серым дощатым забором. Ему не терпелось пойти туда, однако приличия требовали поддержать беседу с новым полезным другом.

– А кто любит? Ты любишь учиться?

– Ну… в школе ещё ничего было, а в институте уже капец.

– Ага, в школе ничего, – отодвигая цветок и облокачиваясь о подоконник, хохотнул Андрюшка. – Да Егор меня даже за «четвёрки» ругает. Он хочет, чтобы я в институт потом поступил, на бюджет. Ага. А сам нигде не учится.

Кирилл каждое слово мотал на ус.

– Брат правильно говорит – учись.

– Да я учусь, мне Егора подводить нельзя… Но сломанная рука – законный же повод посачковать?

– Законный, – рассеянно подтвердил Кирилл, его нос уже, как флюгер на ветру, перманентно показывал в сторону заднего двора. Будущее школьника его пока не волновало, больше заботила своя собственная судьба вкупе с его братцем. – Я пройду к Егору?

– Вчера не наговорились?

Кирилл вскинул брови, внимательно посмотрел в торчащее из оконца лицо. Пацан широко улыбался. Нет, не было похоже, что он полностью осведомлён про вчерашнее, всего лишь знает, к кому Егор ходил поздно вечером, думает, что они невъебенные друзья.

– Да, – протянул Калякин, – надо договорить. – А у самого член шевельнулся в жажде второго совокупления, закрепления опыта. Он был даже согласен на молчаливого безэмоционального партнёра, только бы тот взял его. Кирилл мог биться об заклад, что ему ничего не светит, и Егор пошлёт его в своей привычной обходительной манере, стоит только показаться из-за угла, однако ему жизненно необходимо было поговорить с ним о прошедшей ночи.

Сделав извиняющийся жест мальцу, Кирилл знакомой дорогой вдоль веранды направился к калитке, ведущей на задний двор. Собака, гремя цепью, вытянула морду из будки и вместо лая зевнула, а потом улеглась обратно. Надо будет узнать, как её зовут, и принести ей что-нибудь вкусное.

Возле калитки в нос ударил неприятный запах чего-то варящегося, какой-то тухлой бурды. Кирилл поднял руку, чтобы закрыться от него, но сообразил, что это может быть жратва для скота, и опустил, укорил себя за брезгливость.

Он прошёл к хлеву, ожидая увидеть там Егора. Дверь в коровник как раз была распахнута, рядом стояли три пустых ведра из нержавейки, к стене была прислонена метла из коричневых веток. Калякин заглянул в коровник и никого там не увидел, в помещении было темно.

Он прошёл дальше. За соседней дверью хрюкали поросята и слышалась возня, но она была закрыта задвижкой. Курятник тоже оказался заперт.

Кирилл остановился, оглядывая незамысловатое подворье – верстак вдоль забора, невысокая поленница под навесом, много старых вёдер, грабли, сложенные силикатные кирпичи, накрытые пятью листами шифера, кусты крыжовника, снова забор. Между ним и сараем было свободное пространство метра полтора шириной. Калякин двинулся к нему, обошёл сарай и… очутился ещё в одном дворе, намного большем, чем предыдущий. Тут тихо играла музыка и пахло совсем неаппетитно.

Он сразу увидел низенькую, не выше полуметра, сложенную из красных кирпичей, обмазанную глиной печку… или плиту?.. В открытой топке горел огонь, на печке стояли два чугуна, размером, наверно, с паровозные котлы, с тем самым плохо пахнущим варевом. Варево кипело, это была мелкая картошка в очистках.

К сараю примыкал загон для скота из сетки-рабицы, натянутой на металлические столбы. Он делился на две части. В ближней гуляла наседка с подросшими, оперившимися цыплятами, учила их добывать червяков. Цыплята пронзительно пищали и дрались за добычу. Остальные куры, видимо, заслужили право расхаживать по улице. Во второй прямо на голой земле лежали, блаженно похрюкивая, три огромные абсолютно чёрные свиньи! Поросёнок поменьше рылся пятачком в продолговатой деревянной лохани с нарезанными яблоками. Ноги у него были короткими, брюхо свисало почти до земли. Кирилл поразился, он не знал, что существуют чёрные поросята! Он и поросят-то видел чаще в форме котлет.

С этим изумлением в глазах его застал Егор, внезапно возникший в загоне для свиней. Он тянул за собой на верёвке маленькое металлическое корыто, с горкой наполненное… свежим жидковатым навозом. Кирилла замутило от густой вони, от мыслей о сексе не осталось и следа.

Увидев гостя, Егор запнулся, а потом, заметив, конечно, смену его настроения, надел маску безучастности и потянул корыто дальше, по проложенной борозде, к куче навоза в углу загона. Свиньи нехотя уступали дорогу, поднимались на короткие ноги, недовольно хрюкали, задирая кверху приплюснутые рыла.

Дотащив, Егор наклонился и перевернул корыто в кучу, подержал, пока весь навоз не вывалится, а жижа не стечёт. На его руках были хозяйственные перчатки, сильно поношенным футболке и трико исполнилось лет по сто, к подошвам резиновых сапог прилип навоз вперемешку с соломой. Волосы защищала бандана. На мачо этот отталкивающий образ не походил. Но это был Егор с его удивительным холодным обаянием и завораживающе-бездонным взглядом.

– Привет, – сглотнув комок брезгливости, севшим голосом сказал Кирилл и подошёл ближе по траве. Егор уже поставил пустое корыто на землю и выпрямился. Их разделяла сетка, в которой позади кучи обнаружился маленький закрытый лючок. Рядом запах навоза от кучи был куда насыщеннее, и от Егора, наверно, тоже. Но Кириллу это было безразлично, он до дрожи хотел от него взаимности, со всем остальным как-нибудь справится.

– Привет, – произнёс Егор, снял одну перчатку и вытер лоб, после надел обратно. Мухи вились вокруг него, он их не глядя отгонял.

Кирилл никак не мог придумать, что сказать дальше, импровизация не шла, слова застревали в горле, он мог только смотреть и залипать на густые длинные ресницы, тонкую переносицу, красивую линию губ, гладкие щёки. Такого безумия с ним точно никогда раньше не случалось.

– Кирилл, – привлёк внимание Егор.

– А? А, извини, – Калякин стушевался, почесал лоб. – Извини, просто… просто свиней таких никогда не видел – чёрных. Или это не свиньи?

Чёрт, что он несёт?!

– Свиньи, – ответил Рахманов, тоже, похоже, ожидавший другого разговора. – Вьетнамские вислоухие.

– А, понятно. А… а ты скоро закончишь?

– Я? Я только начал, – Егор опустил взгляд на кучу, которая тут явно копилась не один месяц и понизу поросла травой, потом обернулся на свинарник. Кирилл вспомнил, что он только что приехал из города, и проследил за его взглядом, в открытой двери увидел горевшую лампочку, лопату, прислонённую к перегородке, и загораживающую проход свинью. Животина стояла к ним жирным задом и помахивала тонким чёрным хвостом-спиралью. Дверь подпирал облезлый зелёно-голубой школьный стул, на нём стоял магнитофон – двухкассетный динозавр с бегающими разноцветными огоньками на эквалайзере! В колонках звучало что-то слабо знакомое, старинное, типа Цоя. Шнур тянулся к розетке где-то внутри сарая.

– А если я тебе помогу? – спросил Кирилл, хотя внутри всё сжалось при мысли о необходимости кидать навоз и вообще работать физически в нечеловеческих условиях.

– Не надо, я не хочу опять оказаться твоим должником.

– Я ничего не требую! Я просто так помочь, по-твоему, не могу?

– Не знаю, – Егор пожал плечами. – Но мне всё равно помощники не нужны. Спасибо, что предложил.

У Кирилла противно засосало под ложечкой и зарябило в глазах: никаким образом не получалось пробить бронированную защиту этого парня! Не впускал он в душу! Был настороже! Как это переломить?

Кирилл был готов сползти по железной опоре забора на дышащую кучу навоза. Пусть острые края сетки раздерут ему спину в клочья. А Егору не терпелось закончить разговор и вернуться к очистке закутов, он то и дело оглядывался на сарай, постукивал носком сапога по корыту.

– Егор, – Калякин зацепился пальцами за сетку, будто это могло стереть материальную границу между ними, – мне казалось, после вчерашнего нам надо поговорить.

– О чём? – устало осведомился Рахманов. К нему подошла большая свинья и ткнулась пятачком в ногу, он её отогнал. Кирилл не к месту подумал, что до смерти боится этих сально-мясных чудовищ. Но надо было что-то отвечать по другой теме.

– Ну… О нас и наших отношениях.

– У нас нет никаких отношений.

– Егор… – Кирилл попытался улыбнуться. Уголки губ приподнялись и опустились обратно. Пальцы крепче вцепились в проволоку сетки. Ему нечего было больше сказать при таком моральном противостоянии, за грудиной болело.

Рахманов посмотрел на него жалкого, сжал губы, обвёл округу взглядом и принял решение:

– Ладно, сейчас я выйду, мы поговорим.

Хоть тон не предвещал пощады, у Кирилла едва не подкосились ноги и не пролился мочевой пузырь, тёплая волна окатила его от пояса вниз к кончикам пальцев. Он опёрся на сетку, пережидая слабость. Перед глазами плыло, возможно, от нервов скакнуло давление, пришлось опустить голову и глубоко вдыхать, искоса подглядывать за Егором. Тот отвёз корыто к сараю, привязал веревку к гвоздику в двери, очистил сапоги о вбитую в землю металлическую пластину и пошёл к сетчатой калитке в ограждении загона, которая неприметно примыкала к кирпичной стене сарая.

– Пойдём, – позвал Егор, не спросив про его состояние, но прежде подкинул дров в печку.

Егор привёл его ещё в один закоулок, в часть сада, примыкавшую к длинной глухой стене дома и, соответственно, к улице. От дороги этот уголок скрывали плотные заросли сирени, американского клёна, боярышника, ещё каких-то кустов и деревьев. Здесь, на участке четырёх-пяти соток, росли молодые яблони, сливы, груши, вишни. На некоторых в зелени красными или лиловыми боками просвечивали плоды, можно было протянуть руку и сорвать. Кирилл этого не делал – его руки тряслись от мандража, что пришлось сунуть их в карманы. И лишь на миг удивился обширности владений Рахмановых, в чём, в принципе, не имелось ничего парадоксального, ведь в деревнях землю отродясь не экономили, особенно в заброшенных. Дальше его внимание приковал к себе деревянный столик на полянке, накрытый клетчатой клеёнкой, на двух ножках, с трех сторон которого помещались лавочки, тоже по-хозяйски защищенные от влаги только кое-где потрескавшимся бордовым дерматином. В метре от него высился закопчённый мангал, около которого под куском целлофана лежала кучка пиленых толстых веток и сучьев. Всё вместе выглядело солнечно, уютно, по-домашнему. Похоже, в череде однообразных будней Егор позволяет себе разгрузку с шашлычком. Вот только для кого он устраивает пикники? Для Ларисы? Любовников? Бред, нет у него других любовников!

Егор махнул рукой в направлении стола, приглашая присаживаться. Сам сел, снял перчатки и бросил их позади себя на траву. Стянул бандану и тряхнул чёрной гривой, придавая ей пышности. Кирилл сел напротив, положил руки на стол. Скамейка оказалась мягкой, наверно, под дерматином находился слой поролона. Палящие лучи закрывала листва, жара почти не ощущалась, впрочем, благодаря облакам, день был не знойным. Запахи со скотного двора сюда не доносились.

– Хорошо тут у тебя, – сказал Кирилл, однако смотрел не по сторонам, а только на Рахманова.

– Да, балую Андрейку иногда, – рассеянно ответил он, смахнул сухой листик с клеёнки. – Когда свинью режу.

Кирилл поперхнулся.

– Свинью? Ты сам?

Он вспомнил этих громадных наглых хрюкающих монстров, способных сбить человека с ног и затоптать, а может, и разодрать крупными зубами, по херу, что травоядные. Перевёл взгляд на тонкие руки Егора. Представил, как он этими тонкими, но, несомненно, сильными руками излавливает стокилограммовую тушу и всаживает длинный острый нож ей точно в сердце. По телу опять пошла дрожь возбуждения, концентрируясь в паху.

– Тех, что нам на еду, сам, – ответил Егор, не видя своей крутости или не придавая ей абсолютно никакого значения. – А на продажу, по новым санитарным нормам, приходится на бойню возить. Всё это не важно, Кирилл. Что ты хотел мне сказать? Говори, и я пойду работать.

Кирилл кивнул, ему всё равно не было, чем продолжить тему про убой свиней, не ценой же на свинину интересоваться?! Хотя и никакой конкретики про вчерашний секс в голову не приходило. Он шёл, чтобы увидеть Егора, и увидел. Блять, нет, он шёл, чтобы снова предложить ему встречаться! Какого хуя он тогда сидит, как нюня придурочная, и слова не может связно вымолвить?! Калякин разозлился сам на себя: сука, блять, возьми себя в руки!

Кирилл дёргано улыбнулся и подвинул руки к ладоням Егора, осторожно накрыл их пальцами. Кожа была тёплой, немного грубой.

– Мы вчера занимались сексом, – произнёс он с лаской в голосе, не сводя глаз с селянина, ища понимания, отголоска чувств.

Естественно, Егор убрал руки, но оставил их на столе. Опустил глаза к клетчатому рисунку клеёнки, упёрся в одну точку.

Кирилл подавил вздох.

– И я признался тебе в любви, – добавил он.

Послышались торопливые шаги по утоптанной земле, потом на поляну из-за угла дома выбежал Андрей – тощий пацан в шортах и безразмерной серой футболке. Загипсованная рука болталась в слинге из женского цветастого платка.

– А, вот вы где! – радостно завопил он и, добежав, приземлился на лавочку рядом. Егор хмуро посмотрел на него.

– Иди домой, Андрей, дай нам поговорить.

Мальчишка сразу почувствовал себя неловко, от радостного нетерпения не осталось и следа. Он встал, инстинктивно взмахнул сломанной рукой, вспомнил, что надо быть с ней аккуратнее.

– Вообще-то я пришёл сказать, что мамка проснулась. Ты сам просил сказать, когда она проснётся. Повернуть чтобы.

Кирилл прищурился: повернуть? Зачем? А, от пролежней, наверно.

– Да, я помню, – ответил Егор. – Сейчас приду. Только договорим. Иди, не мешай.

Андрей с подозрением посмотрел на Кирилла и убежал в обратном направлении. Кирилл помахал ему рукой, после обратился к его брату:

– А он знает, что ты гей?

– Знает.

– А сам он не того?

Егор пристально посмотрел на него, и Кирилл решил, что тот снова промолчит, но в этот раз ошибся. Рахманов ответил, пусть не сразу.

– Ему двенадцать.

– И что? Что это значит?

– Рано ещё определяться.

– Да? А ты во сколько определился?

– А ты? – спросил Егор и вроде даже усмехнулся. Может, усмешка Кириллу и показалась, но вот вызов в этом коротком вопросе был явным. Калякин открыл рот, чтобы ответить, и вдруг понял, что снова поставлен в тупик, как с заданным ранее вопросом пидор он или не пидор. Однако сейчас было проще – всего лишь посчитать. И оказалось – так мало! А он-то думал, что осознал голубые грёзы миллион лет до нашей эры.

– Несколько дней назад, – сдавленно признал он. – В двадцать.

Честность ответа, без сомнения, понравилась Егору, его тёмно-карие глаза залучились одобрением. Он кивнул, мол, теперь ты понимаешь, о чём я.

– А ты когда? – быстро и безо всякой надежды повторил Кирилл.

– В семнадцать. Сейчас мне двадцать один.

Калякин впитал и эту информацию, втайне радуясь, что осторожный селянин разговаривает с ним нормально, хоть и в своей молчаливой манере. Это давало шанс.

Он опять придвинул руку, но уже не накрывал ладонь Егора, а просто коснулся его пальцев.

– Егор, давай встречаться?

Тот отрицательно покачал головой. Но рук не отодвинул.

– Но почему? Ты вразумительно объяснить можешь?