Текст книги "Селянин (СИ)"

Автор книги: Altupi

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 55 страниц)

На следующем развороте был только Егор. Совсем мальчик. Оба почти одинаковых снимка с какого-то школьного мероприятия, проводившегося в спортивном зале. Егор и ещё двое учеников в костюмах стоят на фоне шведской стенки, выкрашенной, как и стены, в голубой цвет.

– Это не помню, что.

Дальше– снова Егор в спортзале, но на нём триколорная лента выпускника, в руках почётная грамота, аттестат и коробочка с медалью. Правда, Кирилл его еле узнал из-за короткой стрижки. Будто другой человек. Узнал только благодаря глазам, красивым и в том возрасте.

– Это выпускной, – продолжил комментировать Андрей, который уже практически залез целиком на стол и навис над альбомом. – Егор золотую медаль получил. Он вообще у нас башковитый. И в институте первый курс с отличием окончил. И второй бы окончил, да бросил из-за нас с мамкой. Там дальше он в институте будет…

Егор тем временем поставил, перевернув донышком вверх, третью банку огурцов на пол возле двери и заглянул Кириллу через плечо. Калякин подождал, пока он насмотрится на себя мелкого и вернётся к маринаду, и быстро перелистал несколько фотографий школьного периода.

– Вот она! – остановил его Андрей.

Кирилла постигло разочарование: на фотографии Егор был один. В пиджаке, галстуке и белой рубашке, всё с теми же короткими волосами, наверно, тоже первого сентября после поступления. Но служивший фоном вуз он узнал – очень престижный институт при правительстве России. Туда берут только избранных, конкурс высокий, попасть на бюджет нереально. Сам он туда не рыпался, потому что там надо учиться.

– Егор, ты на юридическом учился?

– Да, – не отрываясь от закатывания четвёртой банки, кивнул тот.

– Адвокатом собирался стать? Или просто юристом?

– Нет.

– Егор хотел стать прокурором или судьёй, – услужливо пояснил за брата Андрей. Мальчишка был настоящей находкой для шпиона, в отличие от своего старшого. Егор на это и ухом не повёл, с помощью полотенца относил горячую банку к двери. А у Кирилла вырвался непроизвольный возглас:

– Ого! Ты – прокурором или судьёй?

Егор поставил перевернутую банку, разогнулся и как-то по-особенному, с прищуром, посмотрел на Калякина. «Что в этом невероятного?» – как бы спрашивал его взгляд, и Кирилл подавил вознамерившийся раздаться за собственным вопросом смех. Да, предположение об адвокатской карьере лежит прямо на поверхности и кажется оправданным – Егор добренький, захочет всех защищать. Но Егор не только добрый – прежде всего он справедливый, и справедливость – единственное, что он хочет отстаивать и защищать. Проживший много лет в прогнившем обществе, угнетаемый со всех сторон, Егор не даст спуску злу.

Кирилл не просто понял помыслы своего любимого – был уверен, что, приди Егор к своей мечте, он стал бы принципиальным обвинителем или судьёй. Одним из тех, про которых снимают фильмы – не идущих на сделку с совестью, рискующих жизнью во имя торжества закона. История с коноплёй это доказывает.

Трахнуть прокурора – о, боги, какой соблазн!

Рахманов опять принялся заливать маринадом огурцы, а Кирилл стал листать дальше. Андрей молчал, потому что и без пояснений было всё ясно – братья на речке, Андрей на мотоцикле, потом Егор на мотоцикле, потом в саду, потом на лавочке с бабой Липой. На этом фотографии кончились, хотя в альбоме оставались пустые страницы.

– А это у нас фотоаппарат сломался, – заговорил, заметив удивление, Андрей. – Он дешевый был. И плёнку продавать перестали. И негде стало печатать.

Последней была фотография, где братья вместе с мамой возле дома. Наверно, сделанная за несколько месяцев до парализации. Красивая даже без косметики черноволосая женщина обнимает разных по росту и возрасту сыновей, улыбается в объектив. На ней летнее платье, а вокруг лето. Кириллу сделалось не по себе, ещё и Андрей, глядя на фото, сопел над ухом, и слышалось шуршание закаточного механизма.

Калякин отложил современный альбом расстроенный, что не нашёл урода Виталика. Подтянул к себе второй – толстый, с картонными, немного обтрёпанными страницами – и открыл. Чёрно-белые фотографии в нём вставлялись в прорези. На каждой странице размещалось по три-четыре карточки. Ни одного лица Кирилл не узнавал.

– Это бабушка и дедушка, – комментировал Андрей. – Это бабушкина старшая сестра. Это я не знаю, кто. Это бабушкина подруга. Это мамка маленькая. Это у мамки был брат, но он умер, когда в школе учился. Это медичка местная. Это собака у мамки была большая, овчарка. Это опять мамка.

Кирилл просматривал быстро, не концентрируясь на запоминании давно почившей родни. Но, похоже, все фотокарточки были старыми, из прошлого века.

– А вот Егор, – хихикнув, Андрей указал на фотографию голенького младенца, лежащего на подушке. Кирилл остановился, внимательно присмотрелся, даже приподнял альбом. А Егорушка-то при рождении был пухленьким! И писюнчик немаленький такой!

– Прикольный.

Подросшая фотомодель собственной персоной снова подошла, посмотрела через плечо и ушла. Кирилл взялся листать дальше, находя Егора на других снимках под ёлкой, у печки, на игрушечной лошадке, с надувным телефоном, с бабушкой, дедушкой, с молодым мужчиной… На этой фотографии, сделанной в фотоателье, Кирилл остановился, присмотрелся. Лицо мужчины в свитере с ромбами, державшего на коленях мальчика лет четырёх-пяти в матросском костюмчике с бескозыркой, было смутно знакомым. Мальчик-то, естественно, Егор.

– А это кто? – спросил Калякин, потому что Андрей в кои-то веки молчал, хотя пояснение было нужно как никогда.

– Это наш отец, – неохотно, спустившись со стола на стул, ответил младший и искоса кинул взгляд на брата. Егор не повернулся, он закручивал последнюю шестую банку.

– Отец? – задумчиво трогая фотографию пальцами как экстрасенс, будто это могло помочь вспомнить, переспросил Кирилл. Вспомнился только отзыв о нём бабки Олимпиады – гад, который обрюхатил девку, увёз в город, сделал второго ребёнка и бросил. Ясно, почему Рахмановы не хотят про него говорить.

– Отец, – процедил Андрей, всей напряжённой позой моля быстрее переворачивать страницу, пока Егор отвлечён огурцами. Но Кирилл не спешил. У него чесался мозг. Он вспоминал, где мог видеть этого мужика. Тот постарел сейчас, конечно. Может, он кажется знакомым, потому что сыновья частично унаследовали его черты? Нет, Егор больше на мать похож, а вот у Андрея что-то есть от этого кобеля, которого он назвал отцом. Участковый сказал: «Михайлович». Значит, Михаил Рахманов… Нет, Кириллу это имя ничего не говорило. Он дырявил и дырявил взглядом фотографию, перебирая в уме – Михаил, Миша, Мишка, Мишаня… Вдруг всё сложилось!

– Это же Мишаня! – победно закричал он и хлопнул ладонью по фотографии. Егор, не донеся полотенце до горячей банки, резко обернулся. Андрей вытянулся в струну и стрельнул глазами сначала в брата, потом в дверной проём.

– Ой, извиняюсь, – притих Кирилл, догадавшись, что крикнул слишком громко и мог потревожить маму Галю. А возможно, её оберегали от всяких упоминаний имени бывшего распутного мужа. Но двое его детей в доме – куда уж большее напоминание?

– Ты его знаешь? – спросил Егор. Он отвернулся от сидящих, зажал крышку и донышко банки полотенцем, поднял её, перевернул… Действовал, как ни в чём не бывало, не подавал виду, но от него повеяло холодом – не по отношению к Кириллу, а по отношению к отцу. Калякин это заметил и укоротил свою радостную прыть.

– Ну… он похож на Мишаню, который в областной администрации работает. Какая-то крупная шишка… то ли заместитель губернатора, то ли…

– Председатель правительства, – подсказал Андрей, забравшийся на стул с ногами. Сидел на нём, как кура на насесте, обхватив колени руками. Ещё он походил на поджавшего уши и хвост щенка и всё время посматривал на брата, ловил его реакцию. Егор явно не любил отца – заслуженно не любил – и эта тема в доме была под запретом.

– Да, наверно, – не стал спорить Кирилл, он всё равно не знал должность наверняка. – Этого мужика часто по местным каналам показывают в новостях, поэтому я его знаю. И в интернете часто мелькает. Сайт один есть прикольный, типа молодежный и оппозиционный… так они там всех чиновников троллят и с дерьмом мешают. И вот этого, – Кирилл постучал пальцем по фотографии, – тоже. Его там Мишаней называют. Это ваш отец?

Калякин был настолько поражён открытием, что не знал, чему изумился больше – тому, что знает, хотя бы визуально, отца Рахмановых, или тому, что тот один из первых людей в области. Даже маститее его папы с депутатским значком. В голове возникали картинки чёрных тонированных «Мерседесов», на которых разъезжают работники областной администрации, рестораны, в которые они ходят обедать, офисные стулья за сто тысяч, которые они закупают для своих жирных задниц… Пока эти образы не могли увязаться с кухней с покатым полом и дешёвыми обоями в цветочек, с той нищетой, в которой выживали два брата и их мать. Мишаня зажрался и совсем оборзел?

Егор его не перебивал и потом молчал. Отнёс последнюю банку, накрыл детским шерстяным одеялом в красную и белую клетку, сверху бросил свою болоньевую куртку, укутал. Намочил тряпку, стёр со стола, выкинул мусор в чёрный пакет под раковиной, стал споласкивать кастрюлю из-под маринада. Андрей без его разрешения рта не раскрывал, ворочался на стуле.

– Да, это наш отец, – ставя кастрюлю на полку в кухонном столе, произнёс Егор. Видимо, справился с охватившим душу волнением и решил, что его парень заслужил право знать эту неприятную информацию. Кирилл расценил это как проявление доверия и был благодарен. К этому моменту он вспомнил ещё одну странную вещь, которая его в самом начале сбила с толку, не дав сразу узнать мужика на фото и связать его с братьями.

– Но Мишаня ведь не Рахманов?

– Это длинная история, – ответил Егор. Он закончил с уборкой на столе, выключил огонь под кастрюлей с супом и, вымыв руки, заглянул в окно. – Дождь перестал. Я пойду к Ларисе, а вы…

Услышав последнее, Кирилл забыл обо всём на свете – о фотографиях, Виталике, Мишане. Сердце подскочило. Он встал, едва не хватаясь за Егора, чтобы не пустить.

– Ты пойдёшь?

– Да, схожу, – кивнул Егор, после разговора об отце он стал хмурым и отводил взгляд. – Посмотрю, что ей надо. Сделаю и приду.

– Можно, я пойду с тобой?

– Лучше не надо. Вы лучше поешьте. Андрюш, маму покорми. Кирилл, помоги этому однорукому бандиту. – Егор, потрепав брата по волосам, наконец улыбнулся. У Калякина отлегло от сердца.

Егор ушёл, не переодеваясь, в той же домашней одежде, которую надел после купания под дождём. Значит, свидания не будет. Она просто заставит уставшего парня работать! Или будет капать на мозг разговорами о поселившемся у него криминальном авторитете. Будет пиздить языком, нести дичь, лишь бы настроить своего любовника против его любовника. Попытается соблазнить. Вопросов в голове роилось много, и они отбивали аппетит.

– Я не хочу есть. Егора дождусь, – сказал Кирилл младшему Рахманову, глядя, как тот достаёт из навесного шкафа глубокие тарелки. Тарелки в этом доме тоже были старенькими, некоторые со сколами и трещинами, а вот брезгливости не вызывали.

– Тогда я тоже не буду, – сообщил Андрей и поставил две тарелки обратно в рёбра подставки для посуды. Одну тарелку он оставил. Поставил на стол, затем снял крышку с кастрюли. Всё приходилось делать одной рукой, левой.

– Давай я помогу? – догадался, наконец, Кирилл и, отстранив пацана, встал к плите. Взял тарелку, взял половник… От супа шёл манящий аромат мяса и варёного картофеля с приправами, но все мысли были в доме банкирши. Зачерпнув густого супа, Кирилл наполнил тарелку.

– Хватит. – Андрей остановил его попытку добавить второй половник супа. – Мамка много не ест. Хоть бы это съела.

– Помочь покормить?

– Не надо, я сам, – ответил младший Рахманов и, вынимая из ящика ложку, понизив голос, добавил: – Она тебя стесняется. Стесняется своего больного вида.

– Понятно, – проговорил Кирилл. Ему снова стало не по себе. Он не искал слов утешения, всё равно бы вышло криво, да и в этой семье все давно устали от жалости. Но как-то несправедливо, что ещё не пожилая женщина прикована к кровати, когда могла бы ходить и растить сыновей. Проклятые деньги!

Тяжёлые эти думы немного отвлекли от Егора. Кирилл закрыл кастрюлю, глянул в окно, там догорали последние лучи солнца.

– Я схожу на улицу, посмотрю, как там сено. Вытаскивать его?

Андрей ложкой разминал кусочки картофеля и моркови в супе, получалось жидкое пюре.

– Да, сложи сено на улице, где забор, завтра просушим. Если очень сыро, подстели плёнку, которая на багажнике, а сверху в любом случае накрой той, что в багажнике. И камнями обязательно прижми.

– Хорошо.

Калякин вышел на веранду, потом во двор, где ещё стояли лужи, и, наконец, на улицу. Было ещё светло и тихо. Трава и земля под ногами оставались напитанными водой, влага блестела на машине, на крышах, на листьях. С деревьев изредка капало. Вдали куковала кукушка.

Кирилл присмотрел между вишнями и забором место, где можно сложить стог, пошёл к машине. Уже через несколько шагов в шлёпанцах по мокрой траве ноги стали влажными, благо, что не надел носков. Плёнку с багажника кто-то снял, свернул и положил сверху. Егор, кто же ещё? Первым делом, оказавшись на дороге, верхний слой которой превратился в грязно-глиняное месиво, Кирилл посмотрел в сторону коттеджа и никого не увидел. Вдохнув поглубже, Кирилл взялся за работу. Отнёс к забору вымокшую под дождём, но чище не ставшую плёнку, расстелил… и уже весь вымазался. Но внутренний голос молчал, не начинал ныть об отдыхе, об удобстве, о банке пива. Курить захотелось, возможно, от нервов, из-за ухода Егора к банкирше, однако Калякин терпел. Он не прикасался к сигаретам уже два или три дня, что являлось несомненным рекордом за шесть лет, и собирался продолжать вести здоровый образ жизни. Блоки сигарет, которые он купил, спрятал в сумку и планировал позже продать.

Трава в багажнике частично всё же намокла. К тому же они её так утрамбовали, что выковыривать её оказалось делом сложным. Пришлось попыхтеть и вымазаться вообще с ног до головы в травяном соке. Но кучка возле забора росла, а Кирилл понимал, что задания ему дают самые лёгкие, за исключением косьбы, не требующие подготовки. Даже мелкий Андрей знает и умеет в сельском хозяйстве больше, чем он, а ведь это исконное занятие всех не только русских, а вообще всех людей – выращивать овощи и разводить скот. Корни теряются, урбанизация стирает древние традиции.

Философские стенания над исчезающими народными промыслами сразу выветрились, когда Кирилл увидел идущего домой Егора. Придя к машине за очередным пуком травы, он машинально кинул взгляд в сторону коттеджа, ожидая лицезреть привычную картину пустой деревни, но по дороге приближался человек, его селянин. Размеренной походкой, уставший, с обычным безучастным выражением лица. Что-то он рано, минут двадцать только прошло. Хорошо бы они поругались.

Кирилл отвернулся от багажника, стал ждать, когда Егор подойдёт достаточно близко, чтобы услышать его.

– Ты быстро, – сказал он.

– От меня требовалось полить грядки, но их полил дождь. – Егор был чем-то озабочен, не смотрел в глаза, Кирилла это тревожило. Они оказались напротив друг друга. Губы Егора не были красными, как при поцелуях.

– Лариска говорила обо мне? – поинтересовался Кирилл, не мог этого не спросить, в своём голосе слышал враждебность.

– Нет, – устало махнул головой Рахманов, но было ясно, что даже если бы эти двадцать минут они обсуждали исключительно его, он бы не сказал. Блять, сейчас это молчание бесило!

– Но всё хорошо, Егор? У нас всё по-прежнему?

– Да. Закончишь тут? У меня ещё дел много…

– Конечно, закончу, иди.

Кирилл попытался переплести их пальцы, но Егор не дался, ушёл. После этого Калякин еле взял себя в руки и сложил стог, даже придал ему более-менее округлую форму, укрыл плёнкой и зафиксировал большими кусками щебня, которые нашёл в придорожных кустах. Пока вычищал багажник, убирался в салоне, окончательно стемнело.

Во двор Кирилл заходил не в самом хорошем расположении духа, но там его ждал поцелуй – по пути в туалет – от перепачканного, пахнущего навозом и молоком Егора. Тревоги улеглись в одну секунду. К ночи, переделав все домашние дела, Егор совсем оттаял. Они приняли душ вместе, обозвав это экономией воды, потом добрались до супа, потом двигали мебель. Мама Галя радовалась за них и пораньше отошла ко сну. Она и так много спала из-за успокоительного действия некоторых лекарств. Однако секс ночью был снова осторожный, как у мышек.

51

На следующий день тоже всё было замечательно. Ларискина машина, несмотря на субботу, возле дома не стояла.

Они с Егором и Андреем поехали в город, посетили травматолога в районной поликлинике, потом ходили по рынку, покупая одежду для школы и канцтовары. Для Кирилла цены на брюки, рубашки, спортивную форму, кроссовки и водолазки – тысяча, полторы, семьсот рублей – казались незначительными, он себе покупал фирменные вещи, всякий китайский ширпотреб его не устраивал, но вот Егор каждый раз, когда продавец называл стоимость, чуть не вздрагивал. На рынке он оставил почти двадцать тысяч рублей – вот и собери семиклассника в школу! Помощь от государства как проблемной семье полагалась – около тысячи рублей и бесплатные учебники. Кирилл всё больше и больше охреневал от реальной жизни. К счастью, Андрей не роптал, не топал ногами, требуя «адидасов» и айфонов как у сверстников.

Погода опять взяла курс на жару, но в огороде после вчерашнего ливня образовалась трясина, поэтому днём после домашних дел они опять поехали на заготовку сена. В речке не купались – вода поднялась и похолодела. Андрей бегал по бугру и запускал подаренного воздушного змея. Пикник тоже не устраивали: скосили, разбросали траву тонким слоем, чтобы быстрее сохла, и поехали домой чистить навоз. Кирилла перестало тошнить от запахов и вида зловонной жижи, которую Егор нагружал в корыто, а он отвозил в кучу, через пятнадцать минут, а через час он уже не зацикливался на содержимом корыта и вспомнил благозвучное словечко «органика», которое употребляют всякие веганы и им подобные любители экологически чистых продуктов. Кирилл вымотался, все мышцы болели и горели огнём, только признать, что он слабак и сдулся, смелости не хватало. Плюс где-то внутри сидела совесть и тоже не давала бросить и уйти, взвалив всю работу на Егора: с помощником у Егора останется хоть капля сил на тихий, неспешный секс. В принципе, Калякина всё устраивало в их отношениях, он боялся, что будет хуже, а так им перепадало достаточно времени на поцелуи, тисканья, а ночь вообще была самым приятным временем суток – долгожданный отдых от дел и ласки. Про Кипр внутренний голос заткнулся.

Когда они приехали с речки второй раз, «Мокка» Лариски красовался возле кованых ворот, насаженных на кирпичные столбики. Это Кириллу не понравилось, он всей душой ненавидел скандальную бабу и уже не представлял, как собирался её чпокнуть, она ведь была отвратительна, как бегемот. От ревности крышу сносило. Егор вроде не обратил на тачку никакого внимания.

– Егор, ты к Лариске сегодня пойдёшь? – спросил Кирилл, когда они оба вылезли из машины.

– Она не звонила.

Ответ можно было считать за отрицательный. Калякин успокоился и, обогнув капот, подошёл к Егору, переплёл их пальцы – большего в общественных местах, даже на деревенской улочке, они решили себе не позволять, держаться друзьями во избежание косых взглядов.

– Егор… я люблю тебя… А ты меня любишь… хоть капельку?

Рахманов не отвечал, смотрел в глаза. Однако Кирилл почувствовал, что его пальцы крепко-крепко, почти до боли, сжимают. Это уже считалось признанием! Усталость валила с ног, но теперь он был готов перекидать ещё кучу навоза и скосить гектар травы.

– Я жду не дождусь ночи, – сказал Кирилл и наклонился ближе. – Хочу попробовать сделать тебе минет. Но и взамен тоже хочу, – добавил он, улыбаясь. – От кого же я слышал, что пидоры часто практикуют минеты? Не от тебя ли?

– Да, один пидор другому рассказывал, – кивнул Егор, он загадочно улыбался, многообещающе.

– Егор… – Кирилл облизал губы. – Твои глаза… я тону в них. И я не грёбаный поэт. Они меня парализуют.

Тотчас Кирилл понял, что зря употребил последнее слово. Егор сразу выпал из их маленького мирка и вернулся в настоящий. Вынул руку.

– Пора дальше идти заниматься… Кирилл, сено в стог сложишь? И накрой его, как вчера.

– Ладно.

Конечно, перспектива снова приниматься за работу неимоверно напрягала, хоть вой. Всё тело ломило уже после косьбы, сейчас же оно просто валилось с ног. Но Егор, которому досталось больше нагрузки, как-то ходил и не жаловался, а впереди у него была дойка, кормление скотины, смена памперсов маме. Кирилл знал, что будет стараться справиться с сеном быстро, чтобы помочь ему ещё в чём-нибудь. Это и была любовь.

Кирилл окинул взглядом придомовую территорию, чтобы оценить масштаб работ и настроиться на него. В стог предстояло собрать не только подсохшую траву, которую они сейчас привезли, но и вчерашнюю, разворошённую с утра вдоль забора. Она высохла и превратилась в настоящее сено.

Он сходил за граблями и начал сгребать его в кучу. От сухой травы шёл чудесный душистый аромат. За мыслями о том, как хорошо, наверно, зарыться в сено на огромном сеновале ночью, с любимым человеком, забылась усталость. Куча росла, формировался стожок.

Хлопнула калитка. Вышел Андрей и, повертев головой по сторонам, как будто в вечерней деревне полно пешеходов, подошёл к Кириллу.

– Работаешь? – риторически спросил он и почесал кисть руки у границы гипса, наморщил нос. – У тебя хорошо получается. А меня Егор за коровой отправил.

– Ты молодец, – сказал Кирилл, чтобы отвязаться, ему некогда было отвлекаться на пустую болтовню. Пацан всё не уходил, стоял рядом, смотрел. Кирилла это немного раздражало, он уже собрался спросить, почему тот не идёт выполнять поручение брата, но следующий вопрос Андрея заставил его пожалеть о неприязни, пусть даже мимолётной.

– А я знаю, зачем ты фотографии смотрел. Ты ведь Виталика искал?

Кирилл прекратил сгребать сено, поставил грабли прямо, опёрся о них двумя ладонями. Смотрел на расплывшегося в радостной улыбке пацана. Вот ведь даёт! Сметливый! А сердечко застучало.

– Но… Виталика же в альбоме не было. Или я его пропустил?

– Не было, конечно. Его фотка в телефоне. Егор его на свой телефон сфотографировал. – Андрей говорил тихо и периодически оглядывался на калитку. Ага, играет против брата. Только в данном случае это больше похоже на «за». Услышав ответ, Кирилл едва себя по лбу не хлопнул: телефон! Как сразу о нём не подумал, дитя прогресса недобитое! Возможно, потому что телефон у Егора был древним, кнопочным? Как бы то ни было, Кирилл девайс из виду упустил, но теперь обрадовался, что посмотрит-таки на несравненного Виталика! Правда, в следующую же секунду огорчился, что даже сейчас, когда они стали парой, Егор не удалил фотку бывшего.

– Егор не удалил фотку? – уточнил он у Андрея.

– Вроде нет. Но я его телефон редко беру, – сказал пацан. – Ты не волнуйся, Кир, ты Егору нравишься. Я это по нему вижу. И мамке ты нравишься. Виталик ей не нравился.

– А она его видела?

– Они приезжали сюда раза три, – Андрей всё время зыркал на калитку. – Ладно, я побегу, а то Егор будет ворчать. – И он действительно побежал, поднимая изношенными кроссовками облачка пыли, скоро скрылся за деревьями. Кирилл в приятной задумчивости сгрёб последнее сено, педантично, даже любовно выровнял окружность, прислонил грабли к воротам и пошёл к багажнику за свежей долей сена. Из багажника на него пахнул ещё более насыщенный аромат луговых трав, лета и солнца. Сегодняшнее сено было сухим, тёплым и лёгким. Зарываясь в него лицом, Кирилл носил большими охапками, аккуратно укладывал в полусферу. Его прокурор любит трудолюбивых и, увидев стог, не разочаруется.

Стог получился высотой метра в полтора. Накрыв его двумя кусками плёнки, Кирилл пошёл чистить от травинок багажник. Выйдя на дорогу, чуть не отшатнулся обратно в вишни и не побежал, как полоумный. Но на дороге возле дома Пашкиной бабки маячило не приведение церковного священника, а стояла собственной персоной Лариса Батьковна в безразмерном чёрном балахоне до середины бедра и чёрных свободных штанах. Классный наряд в такую жару – сам он был в шортах и футболке.

Кирилл демонстративно отвернулся от неё и, склонившись над багажником, стал двумя пальцами собирать стебельки покрупнее. На дно багажника они стелили плёнку, поэтому мусора оставалось мало. Раз травинка, два травинка… Кирилл стиснул зубы, он затылком чувствовал на себе сверлящий взгляд. Сука, ну что тебе надо?!

Он выпрямился, выкинул тощий пучок сухих, ломких травинок в придорожную траву, захлопнул багажник. Собрался идти искать Егора.

– Кирилл! – донеслось ему в спину, как только он нацелился в сторону дома.

Блять, не поддаваться на провокации и уйти! Но мозг отдал телу абсолютно противоположные команды. Кирилл развернулся на сто восемьдесят градусов и скорым шагом направился к стоявшей в тридцати метрах от него крысе. Руки и ноги не подчинялись здравому смыслу, язык работал сам по себе. Глаза налились кровью, кулаки сжались.

– Сука! Коза ебучая! Долго ты, нахуй, за мной шпионить будешь? С мусорами не вышло, сама меня пасти вздумала? Оставь нас в покое, блять! Съебись в свой коттедж и сиди там!

Банкирша отступила, но ненамного. Вряд ли такую дамочку легко испугаешь.

– Ага, вот она твоя истинная сущность проявилась, хороший ты человек, – торжествующе обличила она. Держалась стойко, насмерть.

– О своей сущности беспокойся. Если все узнают, что ты парня заставляешь с тобой спать, который тебе в сыновья годится, что скажут?

– Я его не заставляю! – Глаза Ларисы расширились, в них смешались возмущение и испуг. Она растерялась, занервничала. Это дало повод торжествовать Кириллу.

– Ага, скажешь, он по доброй воле с тобой спит? Да тебя, такую корову, даже мужики из твоего банка ебать брезгуют! Дирижабли, говорят, не по их части, а уж ты вообще не по части Егора!

Что-что, а оскорблять Калякин был мастер, долгие годы ещё со школы учился высмеивать людей. Лариса не была такой уж безобразной тушей, просто уродилась крупной и высокой, но обычно по поводу внешности у человека самое большее количество комплексов. Стоит только надавить – и жертва сломлена, уже не так сильно сопротивляется нападкам. Ларису оскорбления тоже задели, только она оказалась не робкого десятка. Пошла красными пятнами, но в остальном виду не подала.

– А ты по части Егора? – спросила она уже без ярости, но с гордыми нотками, едва заметно кивая головой в такт голосу. – Да, я два дня наблюдала за тобой, как ты работаешь, как с Егором и Андрюшей общаешься, возишь их. И я действительно подумала, что ты неплохой парень, Кирилл. Оступившийся однажды, но неплохой. Вот сейчас собиралась тебе об этом сказать… даже помириться с тобой, попросить прощения, что вмешивалась… Но ты, Кирилл, показал свою истинную сущность. Сам как считаешь, достоин ты Егора?

Кирилл малость опешил. Пелена злости слетела с его разума, он практически прозрел и понял, что опять усадил себя в дерьмо.

– Ты хотела помириться? Извиниться? – он неловко затоптался на месте, осматривая вновь пыльные окрестности. – Надо было сразу это сказать, а не доводить меня. Откуда мне знать, что у тебя на уме? Может, опять ментов подослать хочешь. Ну, извини, я тебя не понял. Свои слова беру обратно.

– Ну так мир? – скривив сначала губы, предложила Лариса. Только сейчас Кирилл разглядел, что её балахон и штаны из лёгкого полупрозрачного материала с подкладкой в нужных местах. И что от неё приятно пахнет духами, и волосы уложены.

– Мир, – согласился он только ради Егора, имевшего свой скромный заработок с банкирши, и протянул руку ладонью вверх. Лариса не поняла его жест. – Ну же, хлопни! – подсказал он. Лариса, усмехнувшись хлопнула.

– Пойдём ко мне? – предложила она. – Чаю попьём за примирение, о себе расскажешь.

– Вообще-то мне надо… – Кирилл хотел сказать о помощи Егору. Кинул взгляд в сторону их дома, увидел Андрея, ведущего корову, вздохнул. Егору помогать было надо, но Лариска могла послужить прекрасным источником информации о его жизни, пролить свет на их отношения. Соблазн пересилил. – А, ладно, идём. Только недолго, мне надо вернуться домой до темноты.

Лариса не возражала.

Двор коттеджа Кирилл уже видел, а в дом попал впервые. Экскурсию ему не устроили, сразу провели на кухню, но и этого оказалось достаточно, чтобы иметь представление о размахе, с которым обставляли строение. Прежде всего, просторная прихожая с лестницей наверх. Из неё двери в гостиную, ванную и туалет, судя по приклеенным к ним значкам-символам, ещё в какие-то помещения и, собственно, на кухню. Везде отделка из натурального дерева, и мебель тоже из него. Правда, дворец лесной феи.

Кухня тоже была немалых размеров, легко соперничала с кухней в квартире Калякиных. Барная стойка делила её на две зоны. В одной, где готовили еду, стоял гарнитур со встроенной техникой, а посередине обеденной зоны – овальный стол из тёмного дерева и стулья. Сиденья стульев, к счастью, были мягкими. На стенах висели картины с фруктами, парусниками и пейзажами, на полочках стояли всякие безделушки, а посередине стола в керамической вазе – букет разноцветных роз, должно быть, с собственных клумб. Кирилл сидел, всё это разглядывал и словно возвращался в прошлую свою жизнь со множеством излишеств. Он слышал шум воды, открывание холодильника, шум огня в конфорках, стеклянное позвякивание – Лариса возилась за его спиной возле плиты и кухонного стола.

– Так, сейчас будем отмечать, – объявила она, идя к нему, и вместо чая поставила на стол бутылку коньяка и два стакана. Вот что звякало!

– Я не пью, – предупредил Кирилл, хотя, конечно, вкусовые рецепторы мгновенно подсказали приятное чувство бархатной горечи на языке и разливающееся после него тепло в желудке. И коньяк был дорогим. – Я не пью, – повторил он сам для себя.

– Да ладно, не пьёт он, – подняла его на смех Лариса. – Давай, от одной стопочки ничего не будет. Разливай пока, а я закусить чего-нибудь принесу.

И она ушла, а вернулась с тарелками с ломтиками лимона, мелко нарезанной салями, сыром нескольких сортов, принесла минералку, маслины, копчёную курицу дольками, порционный жульен, мясную нарезку, фрукты. Накрыла стол так, что Кирилл диву давался. Он всё ещё медлил с откупориванием бутылки. А слюнки текли.

– Ты и Егора всегда так кормишь? – спросил он.

– Егор редко остаётся поесть, – призналась со вздохом Лариса. – Да ты наливай, кого ждёшь? Наливай, а я переоденусь быстренько, а то с работы только приехала. Суббота, а я до шести вечера работаю… – посетовала она по-женски обиженно и скрылась за дверью. Кирилл ещё посидел-посидел, посмотрел на бутылку и принялся откупоривать. Про себя решил, что пить не будет, разве что двадцать грамм за компанию, а потом улизнёт домой. Заключаемый с банкиршей мир необходим, Егор ведь всё равно будет ходить к ней.