Текст книги "Селянин (СИ)"

Автор книги: Altupi

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 55 страниц)

– Тихо! – следом за ним взревела мать. – Кирилл, сядь на кровать! И за языком следи!

– Сам пусть следит, – огрызнулся Кирилл, но развернулся и сел на кровать, снова скрестил руки.

– Так почему ты к Мамонову пошёл? – спросила мать.

– А к кому ещё идти? Он их отец: я фото видел, детские, с ним. Пусть алименты платит и на операцию денег даёт… козёл… – Кирилл заткнулся, уставился в потолок.

– Вот как с ним разговаривать, Лен? – Папаша прижал ладонь ко лбу, лицо покраснело. – Он с гомосеком своим совсем свихнулся. Ладно бы только с ним, но… это уже за рамки выходит! На весь город нас опозорил! Мамонов спрашивал, не состоит ли сын у нас в сатанинской секте! Позорище! Позорище! А если он эту байку уже блогерам раззвонил? Под своей фамилией? Да меня же больше не переизберут! Меня сожрёт оппозиция!

– А ты говори, что твой сын защищает права обездоленных против буржуинов, – буркнул Кирилл.

– Заткнись! – рявкнул отец и опять зашагал по комнате, не отрывая руку ото лба. – Вот что с ним делать, Лен? Так это оставлять нельзя. Зачем ты его из дома отпустила?

– Он сказал, что к друзьям пошёл. И сейчас к ним собирался. Машину на мойку и ночью в клуб к девочкам. Я ему все ключи отдала.

– Вот зачем? – прикрикнул отец, что в отношении матери было редкостью, и остановился перед сыном, протянул руку. – Давай сюда.

– Не отдам! – Кирилла зло взяло. Он заупрямился, планы уехать в деревню трещали по швам. – Это моя собственность! По документам моя! Вы не имеете права мне указывать!

– Ах ты гад! – отец со всего маха отвесил ему затрещину и, пока сынок хватался за припечатанное к черепу ухо, завалил его на кровать, перевернул и вытащил из карманов вообще всё – ключи, деньги, смартфон. Вытащил и пихнул его ещё раз, для острастки.

– Не имеешь права! – завопил вырвавшийся Кирилл. – Это всё моё! Я и квартиру продам, и машину продам, чтобы на операцию деньги найти! Вы мне не помешаете! И с Егором не разлучите! А разлучите, сами об этом пожалеете! Мне, кроме Егора, никто не нужен! И мама Галя мне дороже, чем вы! Она мне роднее! Поняли?!

Мать сжала накрашенные губы, хранила молчание и даже по обыкновению не хваталась за сердце. Отец его вопли вниманием вообще не удостоил – он рассматривал оказавшийся в руках покоцанный смартфон. И складывал два плюс два. И сложил, после чего быстро поднял голову.

– Телефон!.. Ты сказал, он не работает! Ты деньги на новый брал!

– Я и купил! – Кирилл почуял, что дело пахнет керосином. Так по-детски спалился! – А этот потом починил. Что, его выкидывать теперь?

– Где новый? Сюда его дай!

Кирилл медлил. Не хотел отдавать. Знал, что отберут, а это подарок для Егора. Хотя… не видать ему теперь Егора. Блять, ну что за хуйня?!

Отец не убирал руку. Он и мать коршунами смотрели на него, готовые выдать новую порцию головомойки. Кирилл, ненавидя всех, подошёл к шкафу и с меньшим трудом, чем в прошлый раз, вытащил коробку. Отец тут же выхватил её, нервно раскрыл, выронив инструкцию и шнур от зарядки, повертел выключенный смартфон и явно вознамерился унести его с собой.

– Оставь! – Кирилл потянул девайс и коробку на себя. – Там симки нет, я и так никому позвонить не смогу. Что тебе, жалко? Пусть у меня будет.

Отец заколебался, но разжал пальцы.

– Не дай бог я узнаю, что ты общаешься с этим парнем! – прошипел он. – Из комнаты ни ногой! Только в туалет. Лен, поняла? Никуда его не пускать! Ни к каким друзьям – он врёт! Денег не давать! Хватит, шутки кончились! Хорошо ещё Мамонов человек нормальный, с юмором… Кирилл, ты меня понял?

Кирилл демонстративно отвернулся к окну. Отец наклонился над кроватью, захлопнул его ноутбук и сунул под мышку. Родители вышли, дверь за ними закрылась, наступила тишина. Кирилла злила она, и всё вокруг. Он судорожно упаковывал смартфон и бесился от происходящего. Размышлял, как поступить. Конечно, уйти! Взять сэкономленные деньги и уехать! Назло, блять, всем.

Шум в замочной скважине отправил его планы к чертям – закрыли как арестанта! Суки!

Кирилл отложил на тумбочку коробку и лёг на кровать. Некоторое время лежал в прострации, не замечая ни как солнце смещается к западу, покидая его комнату, ни как со лба скатывается пот, уже пропитавший футболку на груди и спине, ни как, подбираясь к нему, летает муха. Вообще ничего не замечал и ни о чём не думал. Но скоро сознание начало возвращаться к нему, а с ним и щемящая боль на душе – он не увидит сегодня Егора! Блять, утром даже не отправил ему эсэмэску: элементарно проспал его шестичасовую побудку, а потом не сразу сообразил и ещё устыдился вчерашних пьяных бредней. И вообще надеялся его к вечеру увидеть, обнять и не разлучаться. А Егор теперь ждёт, занимается какими-нибудь домашними делами, например, траву перед домом косит и на дорогу посматривает – не едет ли там в клубах пыли серебристый «Фольксваген»?

Нет, не едет.

Блять!

Кирилл стукнул кулаком по матрацу и резко сел. Но его злоба была беззубой, и он снова лёг, подложил руки под голову. Нашёл глазами муху, чёрной точкой бегающую по натяжному потолку.

Когда Егор не дождётся и ляжет спать в одиночестве на сдвинутых кроватях, он же не поймёт, что его любимого заперли на замок в собственной комнате. Он же решит, что его обманули, бросили. Опираясь на вчерашнюю пьянку, он подумает, что Кир загулял, запил, променял его на быдло-друзей и шлюх. Какой кошмар будет твориться в голове Егора!

Кириллу было страшно это представить. Бедный-бедный Егор, ещё не до конца отогревшийся после суки Виталика, и вот опять такая травма! Ложная, ненужная травма! Его низкая самооценка упадёт ниже некуда. Егор будет лежать в холодной кровати, терзаться и крепиться, повторять себе, что так и должно было быть, что ничего иного он не ждал и готовился к тому, что он не ровня клубам и богатой разгульной жизни.

Душевная боль стала невыносимой. Кирилл скорчился в позе эмбриона, подмял под себя одеяло и плед, впился в них ногтями. Господи, чему он послужил виной? Как всё исправить? Почему не ушёл из дома сразу, как только получил ключи, без телефона? А теперь Егор будет мучиться чувством неполноценности и окончательно потеряет веру в людей.

Кирилл бы полжизни отдал, чтобы оградить Егора от страданий, но он даже не мог связаться с ним. Смарт и ноут отобрали, не позвонишь. Полностью отрезан от мира. Не в окно же кричать? Хотя…

Он, путаясь в ногах, вскочил с кровати, отдёрнул тюлевую штору, повернул ручку пластиковой рамы и настежь распахнул среднюю створку. Из окна пахнуло сухим жаром и выхлопами, зазвенели детские голоса и фиговенькая музычка. Окно выходило во двор, четвёртый этаж – докричаться было реально. Кирилл сдвинул цветочные горшки и высунулся по пояс. Внизу у подъезда на лавочке сидели подростки и, наклонившись друг к другу, слушали в телефоне тот самый дребезжащий рэп. Но то, что они с телефоном – хорошо.

– Эй, пацаны! – крикнул Кирилл. – Пацаны! На лавке! Эй!

Пацаны подняли головы, нашли глазами его.

– Пацаны, сделайте доброе дело! Меня в квартире закрыли без мобилы, а мне позвонить срочно надо. Наберите…

Пацаны опустили головы и снова склонились над источником ужасного звука. Вот уроды!

– Пацаны, я вам сотку дам.

Головы поднялись.

– Пятьсот, – заявил один, остальные ждали реакцию странного парня в окне.

– Ладно, пятьсот, – легко согласился Кирилл. – Звоните скорее. – Он продиктовал номер, который давно знал наизусть. Пацан с телефоном в руках выключил музыку и стал водить пальцем по экрану, набирая номер.

– А что сказать-то? – спросил он, прикладывая девайс к уху.

– И это, деньги вперёд гони, – вспомнил о главном его приятель. – Кидай, а мы поймаем.

Кирилл его не принял в расчет.

– Скажи, что Кирилл сам не может говорить и просил передать, что задержится, приедет, как только сможет, на днях. И потом объяснит.

– Тут только гудки, – уже отнял трубку от уха и чуть поднял её к Кириллу, будто тот мог услышать эти гудки. – Никто не отвечает.

– Попробуй ещё раз!

– Э! Второй раз это ещё пятихатка! – вмешался приятель, явно обладающий деловой жилкой. – Ты нам ещё те деньги не отдал! Теперь штука с тебя!

– Хорошо! – психанул Кирилл. – Только звони, блять!

Увлечённый и разнервничавшийся, он не услышал, как провернулся запорный механизм двери, и в спальне возник отец. Но от его голоса за спиной подпрыгнул и мгновенно слетел с подоконника.

– Ты меня не понял, сучок?! Тебе окно заколотить?! Замуровать тебя здесь?! Ещё хоть писк раздастся!

Кирилл отошёл от испуга. Слова проносились мимо него, всё, что он воспринимал – это открытая дверь. Если поднапрячься, призвать на помощь всю удачу, можно оттолкнуть с дороги отца и попытаться прорваться на улицу. Слабо осуществимо, конечно, но шанс есть. А вот что потом? Деньги спрятаны, входная дверь, скорее всего, заперта на два замка, и бежать придётся босиком, не теряя времени на обувь. Хер с ними, с кроссовками, но ни один таксист не повезёт бесплатно.

И этот план провалился.

Кирилл демонстративно молча лёг на кровать, скрестил ноги, руки подсунул под голову и уставился в потолок. Это была и своеобразная акция протеста, и возможность, не отвлекаясь на ругань, ещё раз обдумать положение. Хотя на ум, кроме матерщины, ничего не приходило. Всё плохо, очень плохо, хоть вой. Ещё никогда не было так ужасно, пусть даже раньше он считал, что было и хуже. Нет. Раньше он эгоистично видел только свои интересы, а теперь пресс недовольства его родителей раздавит и Егора. Кирилл отдал бы вторые полжизни, чтобы оказаться под этим молотом одному, но, увы, предупредить Егора он никак не мог. Оставалась надежда, что Рахманов заметит пропущенный вызов и перезвонит тому пацану у подъезда, а пацан перескажет ему странную историю с чокнутым парнем в окошке.

Из открытого окна всё ещё доносились крики детей и заезжающих во двор машин, какие-то другие звуки, белый шум. Отец уже ушёл и запер за собой дверь. В туалет хоть выпустят или придётся ссать в цветочный горшок?

Вечерело. В комнате постепенно сгущались сумерки. Кирилл продолжал лежать, не чувствуя дискомфорта без мобильника и интернета, но чувствуя его без двигательной активности. Думал о Егоре, по биоритмам организма и густоте сумерек отсчитывая часы и минуты: вот Егор натаскал воды в дом, вот собрал яйца в курятнике, вот убрал сухую ботву с картофельных грядок, вот пошёл за коровой, вот подоил её, вот искупался, вымыл волосы, вот поужинал, вот дал лекарства матери, вот собрался спать. Вот перестал ждать его… Ни звонка сегодня, ни эсэмэски, ни обещанного возвращения. Блять, а назавтра Егор собирается копать картошку. С каким сердцем он будет это делать? Кто ему поможет?

Ещё Кирилл думал о том, что раньше подобные вопросы не лезли ему в голову. До этого лета, если кто-то рядом заговаривал о работе, он старался быстрее исчезнуть. Даже помощь Пашке в сборе конопли представлялась обременительной и нудной. Да что там – он и сейчас любого, кто заикнётся о работе, на хуй пошлёт. Но только не Егора. Тут Кирилл готов был на себя взвалить всю тяжесть хлопот, пахать через силу, надрываться, лишь бы облегчить Егору жизнь и не выглядеть в его красивых глазах тунеядцем. Почему так случилось, Кирилл не знал. Любовь – единственное объяснение этим переменам. Любовь, которая сделала из него человека. И так сложно быть вдалеке от любимого, знать, что в эту минуту он в тебе справедливо разочаровался, пожалел, что впустил в своё сердце и дом.

Совсем стемнело. Поднялся ветер, раздувал и раскачивал штору. Детские голоса сменились на вопли бухой молодежи. Муха куда-то делась, наверно, её поймал паук. Родители о нём даже не вспомнили и в сортир под конвоем не проводили. Кирилл и не хотел. С едой была другая ситуация – он с часа дня ничего не ел, и желудок не отказался бы от котлет или запечённых в сметане грибов, но ему и корочки хлеба не предложили. Мать наверняка более мягко отнеслась бы к арестанту, но отец был непреклонен. Видимо, ему нехило досталось от Мамонова. В этом надо искать свои плюсы – значит, Мишаню проняло, не зря он его посетил. И проклятья, козёл, испугался – иначе б не спрашивал про сатанинские секты. Хоть одна хорошая новость в этот ужасный вечер.

Кирилл усмехнулся, снял с себя вещи и кинул их на пол, в одних трусах залез под одеяло, перевернулся на бок и постарался уснуть. В возбуждённом мозгу ещё роились мысли о Егоре и Мишане. Похоже, чиновничек не намерен ничего предпринимать против сыновей – это тоже радует. Но и алименты отдавать не собирается – уже плохо. А квартиру и машину реально можно продать, миллионов шесть-семь за них выручить, а то и восемь, ещё сбережения Егора, на сайтах можно акцию какую-нибудь замутить, в благотворительные фонды покланяться, глядишь, и на операцию наскрести удастся. Будет мама Галя на своих двоих передвигаться, и Егор станет свободнее.

Кира, ты всё-таки эгоист – с этой мыслью он уснул.

69

За ночь в спальню через открытое окно налетели комары. Именно они и разбудили Кирилла. Жужжали над выставленным вверх правым ухом – левое прижималось к подушке – и норовили впиться хоботками в нежную кожу и выпить по пинте крови. Калякин взмахнул рукой, отгоняя их, широко зевнул и разморённо перевалился на живот. И тут вспомнил – Егор! Это имя калёным железом впилось в мозг, Кирилл вскочил – сначала на колени на матрасе, комкая под себя одеяло, потом с кровати на пол, на ноги. Ещё спал, ещё был растерян и дезориентирован, но уже понимал – случилось что-то страшное!

Яркое солнечное утро шумело под окном моторами машин, пиликаньем домофона, разномастными голосами. Кто-то выбивал ковёр, а кто-то посадил ребёнка на скрипучие блядские качели! За дверью по прихожей ходили – от ванной к кухне, от кухни к спальне.

Егор пережил эту ночь без него – вот что случилось. Ночь, в которую они должны были заниматься любовью, а вместо этого снова ни звонка, ни сообщения. Егор, естественно, не будет плакать, не будет распускать сопли и раскисать – он не такой, он гордый, ему просто некогда страдать ерундой. Он приклеит на сердце новый пластырь, отведет корову на луг и займётся картошкой. Сорок соток в одиночку, с одноруким Андреем, потому что иного выхода нет. Как к нему уехать?!

Кирилл метнулся к окну. Путаясь в шторе, пролез внутрь, высунулся, осмотрел стену, будто собираясь спускаться по ней вниз. Только ни карниза, ни пожарной лестницы, и до ближайшего балкона, и то соседского, метра три.

Природа постепенно брала своё. Утреннего стояка не устроила, но отлить захотелось невтерпёж. Он второпях закрыл окно, вылез из-под сбившейся к середине карниза шторы и побежал к двери, заколотил в неё.

– Эй! Выпустите! Я в туалет хочу! Не могу терпеть уже! Ма! Откройте, блять! Заебали! – последние маты Кирилл ворчал себе под нос и перестал бить по двери кулаками, потому что услышал материно «иду», предположительно раздавшееся с кухни. Когда дверь открылась, он хотел закричать: «Вы что, совсем охуели?» и со злости стукнуть кулаком по стене, качать права, но мочевой пузырь прихватило так, что и на злобный взгляд сил не осталось. Пулей прошмыгнул в туалет и засел там, а в это время охрана удвоилась, к матери присоединился отец. Он стоял спиной к зеркалу, ещё в не застёгнутой рубашке, и изображал инквизитора.

Кирилл отвернулся и гордо прошествовал в служившую темницей спальню.

– Кирилл! – окликнул не потерпевший его игнора отец.

– Что? – огрызнулся тот, остановился, перешагнув порог, но не повернул головы.

– Позвонишь и извинишься перед Мамоновым.

На ум сразу пришло съязвить, что телефона нет, однако это означало бы начало диалога, а вести переговоры с инквизиторами Кирилл не собирался. Он взял пример с Егора и просто оставил рот закрытым, тем более разговор явно одним условием освобождения не ограничивался.

– Обещай, что забудешь об этом мальчике раз и навсегда, – закончил отец. Зашипеть бы ему сейчас в рожу! Высказать всё, что о нём думает! Но в своей последовавшей реакции Кирилл не узнал себя.

– Нет, – сказал он коротко и ясно, самым твёрдым голосом, на который был способен в рассерженно-расстроенном состоянии, и, развернувшись, закрыл дверь. Не сомневался, что до родителей дойдёт его посыл – Егор для него дороже освобождения из-под домашнего ареста и всех денег, которые могли посыпаться в случае согласия и покаяния.

Кирилл больше часа лежал на кровати, лелеял свою гордость и терпел голод. Кондиционер не включал, хотя в комнате с каждой минутой становилось жарче и жарче – так он наказывал себя за страдания, которые сейчас, несомненно, испытывал Егор. Ругал себя, что не притворился согласным на все условия, ведь потом можно было легко сбежать под самым безобидным предлогом – сходить в магазин за сигаретами. Нет, всё-таки влияние Егора с его небывалой правильностью оказывало пагубное влияние. Врать ведь удобно. Соврал – и едешь с ветерком в деревню на своей тачке. Заупрямился и правду сказал – лежи теперь на кровати под замком и кусай локти. Даже часов нет. Даже книжек! Заняться нечем, только думать, думать и думать.

Время Кирилл определил по уходу отца – примерно девять часов. Интересно, Егор сегодня поедет молоко продавать или сразу на картошку? Во сколько приедет трактор, и как вспашка будет происходить? Управятся ли братья за день?

Мысли нервировали Кирилла: он обещал приехать, помочь!

Он вскочил с кровати, зашагал, запустив пальцы в волосы, вокруг неё. Надо что-то делать! Надо! Нельзя подвести Егора!

Кирилл метался, натыкаясь на углы кровати. Валявшуюся на полу одежду ногой подбросил в воздух и пнул, она разлетелась ещё большим радиусом. Всё раздражало. Он рванул штору, срывая её с крючков, заглянул, прислонив нос к стеклу, в окно – вчерашних пацанов не было, лавку, на которой они вчера тусовались, облюбовали коты. Невезуха. Непруха. Мозг взрывался. Кирилл чуть не драл на себе кожу, чтобы заглушить щемящий зуд беспокойства.

Он сел на кровать и раскрыл коробку с новым смартфоном, воткнул зарядку в сеть, включил. Пока шла загрузка, молился, чтобы свершилось чудо и можно было позвонить. Чудо свершилось, позвонить было можно, только на номера экстренных служб. Пожарных, что ли, вызвать, пусть подкатят лестницу и вытащат его отсюда.

Кирилл сходил с ума. Несмотря на это, он аккуратно выключил смартфон и бережно упаковал, как было. Подарок – всё, что связывало сейчас с Егором. Фотографии достались отцу.

Кирилл отложил коробку на тумбочку и подошёл к двери, готовый выгрызать свободу зубами. Постучал кулаком, чтобы точно услышали.

– Ма! Ма!

Через несколько секунд она спросила с другой стороны:

– Что? Есть хочешь? Пять минут подожди.

Есть он хотел, очень. Желудок скручивало. Это был повод выйти.

– Да, мам, хочу.

– Сейчас принесу.

– А может, выпустишь меня? Я на кухне поем, как человек? – спросил, хотя обычно он предпочитал есть на кровати перед ноутом. – Может, хватит уже надо мной издеваться? Открой дверь.

– Кирилл… – мать замялась. – Отец не хочет тебя выпускать. Боится, ты опять что-нибудь выкинешь. Ему очень стыдно за тебя вчера было перед Мамоновым.

– Ну, мам… – Кирилл притворялся. – Ну, сколько мне это припоминать будете? Ну, хочешь, я поем, в сортир схожу и опять в спальне засяду? Телефон только отдай и ноутбук, а то скучно.

– Нет, не отдам. Я с отцом согласна – ты опять начнёшь звонить тому парню. Нет, Кирилл.

Кирилл, оскалив сжатые зубы, состроил свирепую рожу. Ненавидел всех.

– Хорошо, не отдавай. Просто выпусти поесть. Я не сбегу. Просто скучно, на стенку уже лезу. И жрать хочу.

Он уже придумал, как выбраться из дома. Плевать, что опасно, зато какое-то время его не хватятся. Но сначала нужно было незаметно пробраться в кладовку.

– Ладно, – после раздумий ответила мать и исчезла. Скоро, правда, в замочной скважине зашуршало, и дверь приоткрылась градусов на сорок. Мать заглянула в широкую щель. Кирилл показал на себя:

– Я, по-твоему, в трусах к Егору побегу?

Мать не ответила на его саркастическую реплику, распахнула дверь до конца. На её лице отражалось мнение, что сынок как раз способен убежать к любовнику в трусах – чтобы быстрее раздеваться перед развратом было.

– Иди, – сказала она, пропустив сына в прихожую, – на столе накрыто.

Кирилл побежал туда. Всё-таки проголодался он как волк в морозную зиму. На столе на его любимом месте дымилась большая тарелка плова, рис получился рассыпчатым, мясо щедро лежало большими кусками. В придачу шли соленые корнишоны и свежие помидоры. Отличный завтрак перед дальней дорогой. Кирилл упал на стул и накинулся на еду.

Почти не жевал, торопился. До тех пор пока мать не встала у него над душой. Она облокотилась о стену рядом со столом и смотрела. Назидательно смотрела, с укором. Как бы говоря: «Мы для тебя из кожи вон лезем, а ты?» Кириллу было насрать, но бдящая мать мешала. Он заставлял себя притворяться, быть обычным.

– Ма, что смотришь? Садись тоже ешь.

– Сейчас.

Это «сейчас» тянулось очень долго, а Кириллу была дорога каждая минута. Ему и так пришлось есть медленнее, чтобы не заподозрили. Наконец, мать взяла из шкафа тарелку, насыпала в неё горку плова и села за стол. Кирилл быстро умял последнее, вылизал отдельные рисинки и кинул вилку на стол. Она приземлилась с громким металлическим звоном.

– Наелся! Спасибо, мам! Теперь в туалет схожу, посижу, можно?

На его «можно?» она сжала губы, взглядом упрекая в клоунских выходках. Кириллу того и требовалось. Он выскочил из-за стола и нарочито расслабленно, да живот и вправду был набит под завязку, направился в прихожую. В туалет он вошёл, громко хлопнув дверью, помочился, не утруждая себя присесть, а вышел оттуда на цыпочках, контролируя угол открывания двери, чтобы она не скрипнула и даже не вздохнула. Затем осторожно, на носочках, вдоль стены прошёл до кладовки, благо, она находилась рядом с туалетом. Это была маленькая, тёмная комната площадью в два квадратных метра. В ней хранилось всякое барахло, в том числе толстая веревка или тонкий канат. Года три назад отец что-то перевозил на дачу в прицепе, покупал, чтобы закрепить, а потом рачительно смотал и притащил домой.

Кирилл нечасто заглядывал в кладовку, но моток крученого, толщиной в большой палец каната увидел сразу. Он висел справа на крючке. Калякин снял его, удивляясь тяжести, и быстро сунул под футболку, как будто мог этим скрыть. Моток выпирал со всех сторон, топорщил ткань.

Закрыв кладовку, Кирилл совсем впопыхах, но осторожно, добрался до полки с обувью перед входной дверью, схватил кроссовки и ринулся к спальне. Казалось, топот его босых пяток слышен за три квартала, но это было не так – он ступал мягко, на цыпочках. Пробегая мимо туалета, он вспомнил, что должен хлопнуть дверью, типа только вылез оттуда, отсидев задницу до кровавых волдырей. Однако он сначала забежал в спальню, сбросил груз в платяной шкаф, прикрыл, а потом вернулся и проделал обещанный фокус. Пот катился градом. Подмышки взмокли, подбородок из-за отросшей щетины чесался.

– Мам, я всё! Закрывай! – вытягивая шею, закричал он.

– Не буду, наверно, – крикнула в ответ мать. – Передумала. Просто пообещай вести себя хорошо и никуда не уходить, даже к друзьям.

Ого! Это всё меняло. Нет, не меняло – надо выиграть время, через которое его начнут искать.

– Нет уж, закрывай. Наказан так наказан. Закрывай, не надо делать мне одолжений.

По полу заскрежетали ножки отодвигаемого стула, и скоро мать вышла из кухни. Кирилл сам прикрыл дверь спальни, облегчая ей задачу. Спустя короткое время ключ повернулся в замке. Просто отлично. Кирилл выдохнул, но ему предстояло самое трудное. Подвиг во имя любви. Да, он сумасшедший – свихнулся от безумной страсти к деревенскому пидору. О да.

Кирилл усмехнулся и начал приготовления. Руки тряслись, он делал всё судорожно. Вытащил из шкафа моток, развязал, разложил по полу и кровати, прикидывая длину – метров семь. А до земли, если брать в среднем три метра на этаж, девять метров, да ещё половина. Итого десять-одиннадцать. Блять.

Но думать особо долго не приходилось. Кирилл скинул с кровати одеяло и плед, вытянул, сдвигая подушки, простыню, скатал её по диагонали в жгут, завязал на одном конце узел – вот ещё почти три метра, а там спрыгнуть можно. Рисково, зато какой адреналин! Егор оценит, на что ради него люди идут!

Связав канат и простыню, Кирилл поискал, на чём проверить прочность узла, но не нашёл. Поэтому отложил и приступил к следующему этапу. Надел носки, джинсы – в них было много карманов – и футболку, тщательно заправив её под ремень. Потом запихал за пазуху коробку с мобильным и, прикинув, как будет спускаться, передвинул за спину. Коробка мешалась, втыкалась острыми углами, но по сравнению с настоящими сложностями, эти неудобства были ерундой. Дальше Кирилл вынул из тайника деньги, пересчитал и рассовал по карманам: в один – три тысячи на мелкие расходы, в другой – оставшиеся двадцать восемь тысяч.

Последним этапом он обул кроссовки и закрепил конец каната на радиаторе отопления. Узлы выглядели крепкими и надёжными, но мандраж всё же бил. Труба, например, могла оторваться или вся батарея из биметалла. Вылететь за ним в окно, догнать и стукнуть по дурной макушке. Ещё до того, как он превратится в мясную лепёшку на асфальте. Всякое может случиться, но он хотя бы умрёт с честью, не посрамив свои чувства.

Кирилл перекрестился, вспоминая крестик на шее Егора, открыл окно и перекинул в него канат с простынёй. Глянул вниз – хватало до окна первого этажа. Теперь бы кто из соседей не обрезал веревку, как в мультике «Ну, погоди!» Или кто-нибудь из гуляющих во дворе жильцов не вызвал копов, а заодно и «дурку».

Кирилл ещё раз перекрестился, проверил засунутую под футболку коробочку и влез коленями на нагретый солнцем подоконник, снова глянул вниз, сглотнул – высоко, страшно, надо было сто граммов махануть или упаковку валерьянки. И тут завопил не проявлявший себя три дня внутренний голос: «Идиот, расшибёшься нахуй! Одумайся, выйди через дверь! Приключения? Ради любви? Ты ненормальный! Не делай этого! Ты трус! Будь трусом, не геройствуй!»

Вопли в голове придали решимости. Кирилл, высунув язык, подполз коленями к краю подоконника, свесил ступни и голени наружу. Тонкий выступ рамы больно впечатывался в мышцы. Голова кружилась, руки дрожали, всё тело дрожало от страха. Господи, помоги!

Кирилл обтёр взмокшие ладони о джинсы на бёдрах, ухватился за канат и осторожно спустил правую ногу, потом лёг на подоконник животом и спустил левую, захватил ими канат, как в школьном спортзале. Верёвка натянулась, но держала. Работая локтями, перехватывая канат, Кирилл соскользнул вниз.

Долгий день

Канат натянулся как струна. Гравитация мгновенно потянула тело вниз, скорость набиралась стремительно. Спереди футболка выбилась из штанов и задралась, а ладони!.. Казалось, они ободрались до мяса – так жгли от трения о грубый скрученный материал.

Третий этаж Кирилл пролетел за секунду. Не успел даже заметить, какая штора была в окне, стояли ли на подоконнике цветы. Окно мелькнуло, и всё. Дальше, если спускаться в таком темпе, можно разбиться. Или, по крайней мере, лишиться кожи на ладонях и животе. Блядские приключения…

Несмотря на боль, Кирилл сильнее ухватился за канат, одновременно тормозя и ногами. К счастью, он уже был на высоте второго этажа, до земли оставалось чуть-чуть, но требовалась передышка. Подошвы кроссовок наткнулись на узел, стыкующий канат с простынёй – вот и кончилась верёвочка. Стиснув зубы, кое-как упираясь ступнями в эту зыбкую опору, Кирилл повис на канате напротив окна. Он выдохся, тяжело дышал и мысленно матерился. Раненые руки быстро слабели, взмокшее тело по-прежнему била дрожь, и канат угрожающе скрипел. Надо было скорее заканчивать эту безумную авантюру, а руки и ноги вдруг стали ватными, не слушались. Он парадоксально прирос к этому до крайней степени натянувшемуся канату. Страх сковал его.

«Егор. Егор», – повторял про себя, на границе сознания, Калякин. – «Егор. Егор». – Но ничего не получалось, он висел на канате, смотрел вниз, видел серый потрескавшийся асфальт на месте приземления, слышал голоса зевак, заметивших беглеца-альпиниста и пока не приближавшихся.

Канат дрогнул. Сейчас оторвётся радиатор, лопнет батарея и квартиру зальёт вода. И побег накроется медным тазом под оглушительный вой сирены неотложки, которую предлагали вызвать добрые соседские мальчишки. Или мать обнаружит. «Надо слезать, Кира, надо. Руки слабеют, ты всё равно сейчас упадёшь».

– Милицию вызову! – раздалось совсем близко, здесь, на высоте второго этажа. Это распахнулось окно, напротив которого он устроил привал, и оттуда высунулась толстая тётка в полосатом сине-белом халате. Она была сердита и размахивала пудовыми кулачищами. – Совсем охамели! Куда родители смотрят! Вор! Наркоман! Обколются спайсами и воруют!

Надсадные крики послужили толчком, разрушили оцепенение, да и руки сразу расслабились, ноги соскользнули с узла, и он через секунду попался уже под руки, а ноги споткнулись о второй узел, которым венчалась спусковая конструкция – последнюю половину пути Кирилл преодолел ещё стремительнее и внезапнее, чем первую. Очухался только, когда ступни стукнулись об асфальт. Боль пронзила от ступней до коленей. Остальное тело ещё по инерции стремилось вниз, а когда и рукам стало не за что хвататься, оно покачнулось и плюхнулось на задницу. Под мягкое место попались мелкие острые камни. Кирилл вскрикнул. Чуть приподняв зад, выгреб из-под него блядские камешки. Всё болело, особенно руки. Кожа поперёк ладоней была содрана, на правой руке до крови.

Но приземление было удачным: не сорвался, и отлично, а раны – херня. Страх рискованного спуска ушёл. Кирилл слышал, как топоча или цокая каблуками, к нему через двор неслись случайные свидетели его безумства, ржали и спрашивали, живой ли он, слышал, как изрыгала проклятия тётка из окна, слышал шум дорожного движения, шелест ветра в листве, металлическое позвякивание неизвестного происхождения. Всё это вместе намекало, что пора бежать, удирать отсюда, пока ещё нет ментов и матери, чтобы его затея не обернулась бессмыслицей.

Кое-как Кирилл поднялся с асфальта, плюнул на кровоточившую ладонь и растёр слюну по ране, надеясь, что так она заживёт быстрее, как у собак. Боль в ногах прошла.

– Живой? – Первыми подбежали, как ни странно, бабки, четыре штуки. Обычно эта категория жильцов еле ковыляла от подъезда до лавки. – Не убился? Что у тебя стряслось? Зачем из окна прыгал?

– Да разве ж такой убьётся? – закричала им в ответ тётка со второго этажа. – Этих иродов оглоблей не перешибёшь! Совсем охамели!

Кирилл ни на бабок, ни на припадочную тётку даже ухом не повёл, его интересовало, как перенёс спуск телефон. Он завёл руки за спину и нащупал коробку. Она находилась на прежнем месте, благо, задняя часть футболки не выпросталась из джинсов, значит, всё нормально. Хорошо.