Текст книги "Селянин (СИ)"
Автор книги: Altupi
сообщить о нарушении
Текущая страница: 52 (всего у книги 55 страниц)
Через мгновенье уши забили совсем другие крикливые звуки, в холл стали выбегать ученики и ученицы в неодинаковых, но схожих по стилю одеждах. Кирилл вспомнил, как собирал Андрея в школу. Он отошёл от окна и выглядывал младшего Рахманова среди этих галдящих, бегающих и полностью неадекватных детей. Некоторые малолетки с любопытством разглядывали его и даже здоровались. Сам Кирилл поздоровался с несколькими учительницами, прошедшими мимо с прижимаемыми к груди стопками тетрадей и учебников. И всё-таки детей и педагогов, по сравнению с городскими школами, тут было мало.
Скоро Кирилл увидел его. Андрей стоял у поворота, возможно, на лестницу, в сопровождении дававшей звонки вахтёрши и смотрел на него, как смотрит бездомный щенок на приласкавшего его человека. Потом он сорвался с места и побежал через весь этот длинный холл, в самом конце раскинул руки и обхватил ими Кирилла над поясницей.
– Кирилл! – Андрей вопрошающе заглянул ему в глаза и уткнулся носом в пуховик, будто детдомовец к чудом выжившему на войне брату, на которого уже пришла похоронка. Кирилл крепко прижал мальчишку к себе, поднял вверх и на радостях едва не закружил.
– Андрюха! Привет! Как я… – Комок запер горло, наворачивались жгучие слёзы. – Скучал, – закончил он, ставя пацана на ноги и расцепляя объятия. На протестующий взгляд Андрея, не желавшего отцепляться, кивнул за его спину, мол, за нами наблюдают. Андрей понял и снова заулыбался.
– Я знал, что ты придёшь! Кира, я знал – ты с нами! Я не верил, что ты нас бросил! Я говорил это Егору!
От последних слов у Калякина засосало под ложечкой, настроение немного скатилось, возникли опережающие друг друга вопросы, но их парочку держали под наблюдением: вахтёрши и ещё несколько учительниц подобрались ближе, разговаривали между собой, но прислушивались к ним. А-аа, да что ж такое!
Андрей перехватил его взгляды и вздохи, утихомирился. На секунду задумался и предложил:
– На улицу выйдем?
– А разрешат?
– Я же не в тюрьме! – удивился Андрей. – Большая переменка, а потом труды. С трудовиком я договорюсь, он привык, что к нему все опаздывают. Сейчас только оденусь. – И он убежал в направлении, откуда пришёл. Через пару минут вынырнул из-за угла уже в объёмной куртке и вязаной шапке. Причём куртка явно была с Егорова плеча – великовата.
Андрея на ходу затормозила строгая учительница в красном мохеровом костюме, что-то спросила. Пацан ответил и тут же побежал дальше.
– Пойдём, – крикнул Кириллу и выскочил в дверь. Калякин оглянулся на группу взрослых и пошёл за ним. Местный трибунал пристально наблюдал за ним, составляя мнение, и оно наверняка было нелестным.
Андрей ждал на нижнем порожке и ещё раз крепко обнял спустившегося к нему Кирилла, а потом потянул за собой.
– Давай походим? За школой сад есть.
Распаренное в тёплом помещение тело на воздухе быстро стало замерзать, поэтому Кирилл даже обрадовался прогулке. Махнул рукой таксисту и зашагал за пацаном в обход здания.
– Как контрольная, написал?
– Откуда ты знаешь?.. – изумился Андрей и загрустил: – Ну да, написал… Вообще-то мы её переписывали… на «двойки» написали и переписывали.
– И ты на «двойку»?
– Ну да… Только Егору не говори: я же её исправлю сегодня.
– Как я могу ему сказать?
Они уже обогнули угол здания, прошли вдоль торца, и Андрей остановился, серьёзно, насколько может быть серьёзен подросток, взявшийся решать проблемы глупых взрослых, посмотрел на Кирилла.
– Ладно, рассказывай, что у вас произошло.
Калякин переступил с ноги на ногу, облизал губы, вытер лицо рукой. Так много и долго о ситуации думал, что теперь не знал, с чего начать.
– Я не бросал Егора, – ещё раз облизав губы и поскребя ногтем бетонную панель здания, выдавил он, – я люблю его, но… Но мои предки… понимаешь? Эти уёбаны заставили меня позвонить и… сказать, что я бросаю его.
– А ты не мог не слушаться их? – сочувственно глядя, спросил Андрей.
– Не мог, извини. – Кирилл вытер нос, на котором от холода повисла жидкая капля, растёр её по ладони. – Они поймали меня в капкан. Они угрожали, что не перечислят последние деньги за лечение, и тогда на Егоре повиснет нехилый долг с перспективой попадания за решетку. – Кирилл впервые встретился взглядом с Андреем, сообразив, что тот один из немногих, кто по-настоящему способен оценить тяжесть ультиматума. И парень понял – вся тяжесть последствий отразилась в его огромных глазах.
– Твои предки – сволочи, – констатировал он.
– Ещё какие. Андрюх, я просто не хотел проблем Егору… и всем вам. Если бы меня просто пугали, я бы послал всех на хуй и ни за что бы не пропал на два месяца, но меня прижали к ногтю, за мной тотально следили, мой телефон проверяли, у института караулили, моих друзей подкупали… Я не мог появиться раньше, я и сейчас-то рискую, целую схему провернул, чтобы смыться из города… Просто я услышал, что Егор и мама Галя скоро возвращаются… Это правда?
– Да. – Андрей светло, словно забыв о всех заботах, улыбнулся. – Четырнадцатого прилетают в Москву.
– Четырнадцатого? Через одиннадцать дней?! О! – Кирилл забыл, как дышать, забыл о холоде, о постоянно свисающих с носа соплях, обо всём. Радость заполнила его и хлестала через край.
– Да, мы с Лариской поедем встречать. Она уже отгулы взяла на два дня.
Упоминание банкирши привело Кирилла в чувство.
– Она не говорила, что я звонил ей в начале недели?
– Нет, – покачал головой Рахманов. – Ты звонил?
– Да, звонил. Вот она стерва! Она и со мной разговаривать не стала, а я всего лишь спрашивал, как у вас дела… Блять, ладно… нахуй мои проблемы – расскажи, как мама. Результат есть? Она ходит?
– Ну ты смешной, Кирилл! – Андрей действительно рассмеялся. – Как она так быстро пойдёт: у неё же мышцы полностью ослабли! Сейчас она проходит реабилитацию, разрабатывает их и потом ещё долго надо всякие упражнения делать… но это Егор знает, мне он особо не докладывает. А так к мамке чувствительность вернулась, вплоть до кончиков пальцев! Двигает руками, ногами, садиться научилась. Врачи из клиники говорят, что, если постоянно заниматься, проходить курсы процедур, то сможет самостоятельно передвигаться. Конечно, инвалидность вряд ли снимут, но лежачей уже не будет.
– Я рад, – искренне сказал Кирилл, правда огорчённый, что процесс возвращения в мир ходячих людей займёт так много времени. Жаль, что чудес, как по мановению волшебной палочки или цветика-семицветика, не происходит.
В школе прозвенел звонок на урок, этот ужасный звук хорошо было слышно даже за тридевять земель.
– Это благодаря тебе, Кир.
– Да ну, – поморщился Калякин. Чувствовал неловкость, когда его хвалили Рахмановы. Рука тянулась снова потрогать грязную панель.– Хватит выдумывать.
– Это Егор так говорит. И мамка тоже.
– Егор говорит? – ухватился Кирилл. – Он обо мне говорит?
– Редко, – со вздохом признался Андрей. – Почти нет.
Воодушевлённый вопрос облачком пара повис у рта и не был задан. Захотелось сесть на землю, прямо на жёлтую траву, прислониться спиной к панельной стене и побиться о неё же затылком. Но Кирилл остался стоять, пряча глаза за разглядыванием школьного двора и сада, до которого они так и не дошли.
– Егор считает меня предателем? – медленно, делая паузы после каждого слова спросил он. – Что он вам рассказал?
– Сначала ничего не говорил. – Андрей сорвал сухую жёсткую былинку, стал разламывать её. – Хмурился, мало разговаривал. Через два дня только сказал, что ты больше не приедешь, и больше ничего не говорил.
– Совсем?
– Да. Егор сильно занят был, – оправдал брата Андрей, – мотался туда-сюда: документы, визы, транспорт… Поросят продавал, корову…
– Корову продал? – вскинул голову Кирилл.
– Продал, – вздохнул пацан, сорвал ещё травинку. – Я его уговаривал не продавать: я же у Ларисы остался жить, хожу Найду кормить, мог бы и за коровой смотреть… и за курами тоже. Поросят бы, наверно, не осилил, а корову жалко… Но Егор… Ему тоже корову было жалко, но он меня ещё пожалел, чтобы я не надрывался, а учился, а я математику вон завалил, «трояк» в четверти, наверно, будет.
Кирилл слушал и диву давался. И удивлялся на себя, долбоёба. В этой маленькой обездоленной семье все друг друга защищают, жертвуют собой и чем-то дорогим, а он почти позабыл об этом, почти продался за тёплую сральню с вай-фаем. За себя стало стыдно, а к Рахмановым возникло безмерное уважение.
– Только перед самым отъездом Егор выговорился, – серьёзно, но с детской непосредственностью продолжил Андрей. – Темно уже было, мы сидели во дворе… ну, там, где столик… Мясо на мангале жарили, потом просто на небо смотрели и, в общем, он сказал, что ты его бросил. Ещё сказал, что думает, что ты не по своей воле, типа, тебя заставили… ну, родители твои… ведь они же сразу Егора невзлюбили и разлучить вас пытались…
– Егор так подумал? – В сердце Кирилла пышным цветом вспыхнула надежда. Он даже дёрнулся. Зашевелился, засуетился.
– Ага, так подумал, – не замечая его метаний или не понимая их, подтвердил Андрей. Сорвал, наверно, стотысячную былинку. – И мамка так думает. Я тоже так думаю: я знал, что ты вернёшься к нам, ты ведь мне сам говорил, что любишь Егорку. – Мальчишка доверчиво, обезоруживающее улыбнулся.
– А он любит меня?
– Не… не знаю, – поведя плечом в огромной куртке, протянул Андрей, – он не говорил об этом. Но кого ему ещё любить-то?
– Как ты думаешь, он меня простит?
– Куда он денется с подводной лодки? – хмыкнул пацан и смешно наморщил нос. – Говорю же, он не верил, что ты его по своей воле бросил, а когда ты ему расскажешь, как тебя заставили…
– Как, блять, я расскажу?.. Кстати, как ты с ним связываешься? Номер его дашь?
– Он сам мне звонит по интернету раз в три дня.
– По интернету? У вас теперь ловит интернет?
– У Лариски ловит. У неё от спутниковой тарелки. На компьютере видеозвонки по «скайпу»: ты же Егору крутой телефон подарил… Вот он и звонит по вечерам, когда освобождается. В четверг звонил, завтра будет звонить, потом в среду. Разговариваю с ним и с мамкой. Я тебе дам его номер, только ты вряд ли дозвонишься: в больнице аппаратура везде, и нельзя, чтобы помехи шли, Егор телефон выключает на всякий случай. Лучше к нам приезжай, когда он будет звонить.
У Кирилла задрожали руки, заколотились в карманах. Глаза забегали, пока мозг искал варианты: очень-очень захотелось увидеть Егора, рассказать, что тот прав на сто процентов, что его заставили, что он действовал из благородных побуждений, а вовсе не разлюбил. Хотелось прямо сегодня, прямо сейчас.
– Приедешь завтра? – спросил Рахманов. – Или ты останешься? Переночуешь у нас? Тётя Лариса, наверно, разрешит… Или можно у нас печку натопить, а я бы с тобой дома переночевал…
Его взгляд был таким просительным, что Кирилл готов был сорваться. Любовь, нетерпение, радость, надежда, привычка действовать без тормозов слились в гремучую смесь, как взболтанное шампанское, которое вот-вот выдавит пробку. Кирилл чувствовал, как эта смесь эмоций, слившаяся в дикое желание поговорить с Егором, давит на него, заставляя сказать «да». «Да» – такое короткое слово, его так легко произнести, всего лишь два звука, давай же скажи их – «да». «Да» и все твои желания исполнятся. «Да»! «Да» – скажи это.
Кирилл тряхнул головой и сказал «нет».
– Не могу, Андрюх, извини. Если предки узнают, что я говорил с тобой, а тем более приезжал сюда… Хотя… Ты не знаешь, последние деньги перечислены? За реабилитационный период этот, десять дней ведь всего осталось… Егор не говорил, все ли счета оплачены? – Калякин ухватился за эту мысль, как за открывающий двери в сказку золотой ключик, но Андрей пожал плечами:
– Не знаю. Егор меня финансовыми вопросами не загружает, принимает меня за маленького…
– Понятно, – расстроился Кирилл. – Тогда нет, извини. Я сам рискую. Рискую Егором. Сейчас не засекут, наверно, а если на ночь остаться… Я вообще на такси приехал, таксист ждёт у ворот. – Он неопределённо махнул рукой туда, где, по его мнению, располагались ворота. В воздухе закружились мелкие, величиной с перышко колибри, снежинки. Таяли, не долетая до влажной земли.
– Тогда не надо, – понял Андрей. Он тоже расстроился, смотрел под ноги. Ладони, грея, засунул в безразмерные рукава наподобие муфты. – Всё равно Егор с мамкой скоро вернутся, подождём. Важно ведь, что ты снова в нашей команде.
– Ты спроси у Егора про деньги, а я тебе позвоню… С другого телефона только позвоню, не со своего номера – конспирация. Если перечислили… тогда всё отлично. Ага?
– Я знаю. Завтра спрошу. А ты с любого звони, только не теряйся. – Андрюшка пребывал в удивительно деловом настроении. Успокаивающе добавил: – Одиннадцать дней быстро пролетят.
– Да побыстрей бы, – вздохнул Кирилл и вынул из внутреннего кармана пуховика шариковую ручку и сложенный в четверо тетрадный лист в клетку. – Диктуй свой номер. Вот так вот, Андрюх, приходится, по старинке. Мобильник дома лежит, а то вдруг меня отслеживают по нему.
– Ну ты хренов конспиратор, Кира! – рассмеялся пацан. Ему определённо нравились шпионские игры, которые Кирилла порядком подзаебали. Он продиктовал номер, Калякин записал, сунул бумажку в карман, застегнул молнию. Снег пошёл немного гуще, но земли всё равно не касался.
– Рахманов! – злой мужской голос прокатился по двору. Парни разом обернулись и увидели идущего к ним молодого человека, практически раздетого, ибо брюки и свитер на повалившем в этот момент снегу не могли считаться за одежду.
– Ой, – пискнул ученик.
– Рахманов, ты почему не в классе? Я тебя искать должен? Пол-урока прошло! К директору тебя? Ещё и в сменной обуви по грязи!
– Никита Владимирович, – взмолился Андрей, – ну сейчас… Сейчас я иду уже! Срочное дело!
Кирилл заслонил его, с любопытством рассматривая учителя – в его понимании трудовики были старыми и закладывающими за воротник, а этот, видимо, недавно из универа выпустился и был привлекательным. В груди откуда-то всколыхнулась ревность: Егор скорее всего был знаком с этим красавчиком, контактировал и, возможно, даже питал вполне объяснимую симпатию. Кирилл уже невзлюбил трудовика.
– У нас действительно важное дело, – сообщил он, – а урок в последний день четверти ничего не изменит. Через пять минут придёт. Дайте нам договорить.
– Если через пять минут не придёшь, Рахманов, отправишься к директору, а в четверти будет «неуд». – Учитель развернулся и ушёл. Ревность Кирилла сразу пошла на убыль, такого бесхребетного Егор не полюбил бы: он даже не убедился, что всё нормально и законно, а то вдруг сомнительный тип толкает школьнику дурь? Егор вот не побоялся в ментовку заявить. А потом влюбился в лоханувшегося наркоторговца.
Да-а, были времена. Но сколько не вспоминай… Кирилл обернулся к Андрею.
– Мне тоже пора ехать: два часа до дома пиликать. Не рассказывай никому, что я приезжал, даже Лариске, а то у неё ума хватит меня предкам сдать.
– А Егору?
Калякин подумал. Вообще-то ему хотелось всё самому объяснить, а не через третьи руки.
– Как хочешь. Но если тебя не будут подслушивать.
– Замётано! А ты звони и приезжай!
– Хорошо.
– Тогда я побежал, – сказал воодушевлённый семиклассник, однако, прежде чем уйти, крепко обнял, прижался щекой к припорошенному снегом пуховику. Потом припустил.
– Пока, – с грустью выдохнул Кирилл, когда Андрей заворачивал за угол школы, но тот вдруг вынырнул, на лице сияла широченная улыбка.
– Забыл сказать: мы, наверное, потом все в Грецию уедем – мамка в клинике себе оттуда друга нашла… мужчину, в общем. Поедешь с нами? Вы с Егором сможете там пожениться?
Калякин не знал, никогда отношением Греции к однополым бракам не интересовался, и, хотя идея была очень заманчивая, воспринял её как детскую наивность. Поймал себя на том, что улыбается – с грустью, светлой печалью от того, что долгожданная встреча закончилась, он получил множество ответов и множество новых вопросов и желаний, и домой возвращаться совсем не хотелось. А Андрей помахал ему покрасневшей от холода рукой, стёр с носа снежинку и снова исчез за углом.
Постояв ещё немного, Кирилл пошёл к такси. За ним по белому воздушному покрывалу тянулись чёрные следы.
97
Впервые с первого сентября Кирилл спал безмятежно. После разговора с Андреем на душе стало спокойно, как после исповеди и отпущения грехов. Конечно, настоящее вымаливание прощения было ещё впереди, но Кирилл верил, что оно будет ниспослано. Если Егор простит, он даже поставил себе зарубку сходить в церковь, зажечь свечку, купить и носить крест.
Позвонить и спросить о результатах Кирилл порывался сразу в воскресенье ночью. Катался по кровати, терзал в руках Машкин телефон, прибавлял и убавлял звук телевизора, смотрел на часы. Неизвестность убивала, но он сдержался: посчитал, что поздний звонок привлечёт ненужное и даже лишнее внимание банкирши. Решил дождаться утра, а утром понедельника вычислял, во сколько закончатся уроки, потом вспомнил про каникулы. К своим парам Калякин так бережно не относился. На втором перерыве взял у Машки смартфон и отправился под лестницу. Там было так же затхло и пыльно, как в прошлый раз, на полу и стенах остались более чистые метки от его задницы, спины и ног. Сейчас он садиться в пыль не собирался, ну по крайней мере до получения плохих известий. Встал, где наклон лестничного пролёта позволял не нагибать голову, достал из заднего кармана джинсов листок с номером, принялся, сверяясь по цифре, набирать. Бросил и набрал рабочий номер банка.
– Алло? – ответили на том конце линии. Голос был Ларискин. Кирилл этим удовлетворился и нажал на красный кружок с телефонной трубкой в нём. Теперь, когда Лариска точно была на работе, можно было звонить Андрюхе. Снова проверяя по цифрам, Кирилл набрал написанный на листке номер целиком, прислонил девайс к уху. Оно мгновенно вспотело и стало липнуть к сенсорной пластине. Гудки пошли не сразу, но Андрей ответил тотчас.
– Алло? – осторожно, полушёпотом, будто находился в тёмном лесу в окружении монстров, спросил он.
– Привет, это Кир.
– А! Кир! Привет! Я ждал тебя! – Голос Рахманова-младшего набрал силу и зазвенел колокольчиком. – Я спрашивал у Егора про оплату лечения! Егор сказал, что должны на этой неделе, но, когда точно, он не знает! Я попросил его узнать, да он и сам собирался узнавать! Узнает и в среду, когда будет звонить, скажет! Егор, конечно, спрашивал, зачем мне это надо, но я не сказал про тебя – пусть ему сюрприз будет! А когда перечислят, ты приедешь и сам ему всё расскажешь!
Кирилл не мог вставить в поток восклицаний ни слова. По лестнице над ним топотали шаги, кто-то разговаривал, а он слушал звонкий голос в динамике смартфона и улыбался: если на его стороне такой преданный и смекалистый союзник, значит, всё наладится.
– То есть ты ничего Егору про меня не говорил? – поинтересовался Кирилл, едва образовалась пауза.
– Ничего, – отрапортовал Андрей и, деловито сопя, добавил: – Правда, мне хотелось рассказать… но Лариска постоянно крутилась рядом.
– Она тоже с Егором разговаривает?
– Всегда.
– О чём?
– О мамкином лечении. Или о погоде. Или об израильской жизни. О всякой ерунде.
Кирилл расслабился, не пуская ревность в сердце. Почесал колючий подбородок.
– Тебе хорошо у неё?
– Ну как… – замялся Андрей. – Нормально. Лучше, чем в приюте. Она почти всегда на работе, я – в школе. Вечером она в компьютере сидит, я – в телефоне, который ты подарил. Пока тепло было, я на велосипеде катался. – В трубке послышался довольный смешок. – А вчера снеговика слепил! Маленького, правда – с вершок… но он уже растаял. А у вас вчера шёл снег?
– Нет, – автоматически, сообразив, о чём речь, ответил Кирилл: его мысли были далеко – в будущем, с Егором.
– А у нас…
Зазвенел звонок. Разнёсся по этажам и коридорам, проник под лестницу. Беготня вокруг ускорилась. Каблуки строчили шаги, как швейная машинка шов. Кирилл перестал слышать голос Андрея, заткнул указательным пальцем другое ухо, только это всё равно улавливал обрывки про побелевший огород и глупую Найду, которая боится снега. Потом пацан умолк и спросил:
– Что это? Звонок? Ты на учёбе?
– Да. Исправляю «двойки» ради Егора, совсем как ты. Пора бежать.
– До четверга!
– Отлично! Пока!
– Пока!
Кирилл убрал мобильный, потёр ухо. Постоял в прострации, бесцельно пялясь в видимый из его прибежища светлый треугольник окна. За пыльным стеклом шёл унылый ноябрьский дождь, здания, люди, птицы – всё было мокрым и неприятно холодным. И только надежда, что разлука, терзания и страдания скоро закончатся, грела душу. Только вера, что мучения прошли не напрасно, давали энергии двигаться вперёд, сворачивать горы – для Егора, быть таким же сильным и морально устойчивым, как он, чтобы селянин им гордился.
Лестничные пролёты опустели. Кирилл аккуратно, стараясь не зашибить макушку, выбрался из тёмного угла, расправил плечи. Выдохнул, будто освобождаясь от отравляющих ядовитых паров в организме. Меньше, чем через десять дней, Егор будет дома. Отсчёт пошёл.
98
Дождаться нужной даты оказалось не так просто, как Кирилл себе это представлял. Часы ползли так медленно, что можно было стать седым между движениями минутной стрелки, да и секундная вела себя, как опившаяся тормозной жидкости черепаха. Кирилл изнемогал. Учёба давалась со скрипом, игру с Машкой он почти забросил, новые фото в сети не добавлял. То витал в облаках, то плавал в раскалённой лаве в аду. Начиная с позитивно-радужных о жарких ночах, поцелуях и обнимашках, скатывался в картины отчаяния и беспросветной мглы. Верил, что всё будет хорошо, но боялся, что всё будет плохо. Чем больше думал, тем чаще и чаще возникали именно депрессивные мысли, от них было тошно, поэтому Кирилл решил вообще не думать. Только пустота в голове, такая привычная раньше, до середины лета, теперь не получалась.
Отвлекая бдительность родителей, Кирилл скормил им рассуждение, что не хочет детей и даже позвонил матери с просьбой подыскать врача, но не спешить списывать Машку со счетов, потому что планирует после аборта продолжать с ней встречаться и «да-да, обещаю быть осторожным, чтобы она снова не залетела».
В четверг Кирилл снова позвонил Андрею, сидя под той же лестницей в институте. Разговор вышел короткий, по той причине, что Калякин не мог ничего говорить: горло сжало тисками, голова закружилась, в ушах появился похожий на жундение комара шум, перед глазами поплыло, и воздух в лёгкие перестал набираться. Показалось, что давление подскочило. Кирилл наощупь засунул смартфон в карман, сел на пол, обхватил руками голову, упёрся лбом в колени и заплакал – деньги перечислены в среду, счета за лечение и реабилитацию полностью оплачены, Егор больше никому ни копейки и ни шекеля не должен.
Те шутки, что закончились первого сентября, иссякли. Клетка открыта. Пойманные в силки птицы свободны лететь и распоряжаться своими жизнями.
Он выдержал. Держался и выдержал. Пожертвовал душевным равновесием своим и любимого человека и выдержал. Не подвёл. Значит, чего-то он в этой жизни стоит. Значит, не совсем он дерьмовый быдлан.
– Плохо? Эй, студент, тебе плохо?
Кирилл оторвал голову от коленей, посмотрел на заслонявшую дневной свет тёмную ширококостную фигуру с шваброй и синим пластмассовым ведром в руках – одна из уборщиц, которых мало кто знал по именам. Пришла, когда не звали. Не дала выплеснуться эмоциям, дура.
– Нормально, – буркнул Кирилл и, размазав рукавом свитера слёзы и сопли по лицу, встал. Руки и ноги оставались ватными, но возвращались в тонус. Нос опух – это отчётливо ощущалось и без зеркала, а ещё веки и губы. Ну да кого ебёт?
– Ты тут не нюхал? – уборщица отодвинула его и завертела головой в поисках наркоманских принадлежностей. Кирилл открыл рот, хотел указать ей на многовековую пыль, но промолчал – не лезть в чужие дела, как не лезет в них Егор, – и ретировался. Пошёл грызть неподдающийся гранит науки, за который скоро придётся отчитываться перед Егором.
Весь день Кирилла разбирало желание рвануть в деревню сразу, наперекор родителям, вопреки их таким смешным теперь запретам – пусть знают, что его чувствам плевать на созданные ими препятствия, и бесятся. Он крутил в руках брелок от машины и внутренне метался перед выбором – ехать сейчас же или нет. Но сидел на месте, тупо глядел в телевизор, ничего там не видя. От поездки останавливали, как ни странно, именно чинённые матерью с отцом преграды. Наверняка ведь после перечисления денег, зная, что главный враг семьи со дня на день вернётся, усилили надзор. Засеки они сейчас, что сынок обманул их и сорвался к любовнику-пидору, придумают новый способ, как посадить его на цепь, недели на поиск решений им хватит.
Кирилл терпеливо дождался субботы и тогда уж нагло, практически не скрываясь, на своей машине, рванул в Островок. Выехал в шесть часов вечера, хотя из-за ноябрьских сумерек, которые опускаются почти в три часа дня, уже наступила полноценная ночь. Подмораживало, дорогу покрыла тонкая плёнка льда, шипы грохотали по асфальту, создавая в салоне шум. Освещения вдоль трассы не было, но фары светили нормально, попутки и встречные попадались редко. Музыка играла на тихой ноте, сердце стучало громче. Кирилл волновался, вытирал не в меру потеющие ладони о джинсы.
В деревню или точнее село он въехал около восьми часов. Дорожный указатель приветливо блеснул ему светоотражающим покрытием, дальше, к сожалению, ничего приветливого не было. Машина заколыхалась на щебёночных кочках, слой грязи на проезжей части, благодаря низкой температуре, замёрз и превратился в дополнительные неровности. Фары выхватывали чёрные зловещие кусты, тянущие голые ветки с одинокими сухими листиками к незваному путнику. Деревья облезлыми великанами высились над домами, бурую траву покрывал иней, возле заброшенных строений стоял непролазные бурьян-сухостой. Свет в окнах горел, и только это делало населённый пункт живым, убирая из рядов призраков. Бабки попрятались по хатам, жались к печам да смотрели задуривающие их высохшие мозги телеканалы. Даже собаки не лаяли – забились от холода по конурам.
Кирилл не узнавал деревни – она выглядела… ужасно, нежизнеспособно? Кирилл силился подобрать слово. Как укор политикам, вещающим о величии страны? В любом случае, приедь он сюда впервые в промозглом гнилом ноябре, а не в цветущем и пахнущим сеном июле, сбежал бы в тот же день, как из чистилища, и навсегда бы зарёкся показывать нос в глушь.
В коттедже банкирши синеватым светом горели четыре окна на обоих этажах. Перед воротами стоял забрызганный грязью до стёкол оранжевый «Мокко». Кирилл не остановился – проехал мимо тёмного дома Пашкиной бабки, понурых в это время года зарослей вишнёвых деревьев к дому Рахмановых. Тот тоже был погружен во тьму, на калитке висел замок. Тёмные окна, мокрая крыша.
Подавив ностальгическое желание притормозить, подойти, Калякин развернул машину и направил обратно к коттеджу, ведь, как бы ни было жалко дом… жалко, как живое существо, скоро этот дом, где он обрёл семью, где впервые признался в любви и занимался сексом с самым нужным человеком, вновь наполнится голосами, более счастливыми, чем раньше – потому что мечты его хозяев сбылись.
Бросив автомобиль на обочине, Калякин взял с заднего сиденья объёмный пакет и вышел на стылый воздух. Как оказалось, грязь, некогда бывшая дорожной пылью, не до конца промёрзла, и подошвы погрузились в вязкую субстанцию. Фары не светили, и улицу теперь обозначали только редкие тусклые прямоугольники окон.
Кирилл обогнул машину, вытер ботинки о покрытую инеем траву и пошёл к коттеджу. Калитка легко открылась – доверчивые сельские жители никогда не запирали дверей. Возможно, и дверь в дом оставалась открытой, но он не стал проверять и постучал – громко, несколько раз до боли в костяшках.
На веранде вспыхнул свет. Через незанавешенные широкие окна мелькнула грузная фигура Лариски в красных велосипедках и длинной цветастой футболке.
– Кто?..
– Кирилл Калякин.
Дверь сразу открылась, и хоть Кирилл смотрел на освещенные окна, выбившийся яркий сноп резанул по глазам, на секунду ослепил, а потом дверной проход перегородила Лариска.
– Почему-то я не удивлена, – недружелюбно выдала она и мазнула головой, приглашая, войти. Кирилл вошёл. Знакомым путём, на ходу расстёгивая пуховик, проследовал в прихожую. Не успел почувствовать одуряющее тепло жарко натопленного помещения, как на него с приветственным кличем бросился Андрей.
– Ура! Ура! Я знал, что ты приедешь! Я Егору сказал! Егор скоро будет звонить!
– Постой. – Кирилл медленно отодвинул пацана от себя. Желудок прилип к горлу. – Ты… рассказал Егору?
– Ну извини, – состроил Андрей безвинные щенячьи глазки и сразу рассмеялся, вообще не считая случившееся проблемой. – Егор вчера ещё звонил, и я не удержался.
– И… что? – Комок в горле не желал проглатываться. Мозг судорожно анализировал возможные последствия. Руки повисли с полуспущенными рукавами, одна всё ещё сжимала тонкие ручки пакета.
Зашедшая за Кириллом и замершая между ним и дверью Лариска, толкнула его в бок, ломая весь драматизм ситуации:
– Обувь снимай и проходи на кухню: чайник почти закипел.
Калякин неловко покачнулся, собрался заскрежетать зубами, но внезапно напряжение отпустило: Андрюха веселится, а значит, всё в норме. Он поднял пакет на уровень груди и вручил пацану:
– На, это тебе.
Пока младший Рахманов, шелестя, распаковывал подарок, Кирилл разулся, снял куртку и шапку и, поскольку у него никто не взял вещи, сам повесил их в шкаф, а ботинки ногой отодвинул к стене, к ряду их другой обуви, в основном женских сапог.
– Куртка! Клёвая! – восторженно вскрикнул справившийся с упаковкой Андрей, поднял новый предмет гардероба над головой и затем принялся примерять его. Он радовался. Кирилл смотрел на него и тоже радовался. Пуховик был красного цвета, с множеством замков и карманов, удобным, регулируемым капюшоном. Кирилл вчера потратил полдня, чтобы выбрать модную и практичную модель.
– Носи на здоровье. Она ветронепроницаемая, влагоотталкивающая, термоустойчивая и ещё какая-то. Хорошая, кстати, куртка. Я б сам такую носил.
– Зачем? – со скепсисом спросила Лариса. Она наблюдала за ними, скрестив руки.
– Ну… у Андрюхи куртка… велика немного, – попытался сгладить мотивы своего подарка Калякин. Андрей, крутясь перед висящим на стене зеркалом, рассмеялся.
– На мне была Егоркина куртка! У меня другая есть, в самый раз которая! Я просто Егорову ношу, потому что она мне нравится!
– И потому что он скучает, – с видом умудрённой опытом матроны, добавила Лариска. Демонстративно развернувшись, ушла на кухню. Сипло засвистел чайник.
– Всё равно спасибо, Кир! – Андрей ещё раз обнял его, прижался щекой к груди, словно мурлыкающий котёнок, потёрся о джемпер. Кирилл погладил его по спине, по шершавой ткани куртки, которая сидела, будто шили на заказ.
